Взгляни на дом свой, путник! Штемлер Илья

Потом я сидел в ее номере, пил чай с кексом, рассматривал фотографии, на которых президент Рейган пожимает Люде руку, а рядом, улыбаясь, стоят вице-президент Буш, пожилая женщина и коренастый плотный лысеющий мужчина.

– Это тетя Ида и Натан, – пояснила Люда. – Мы в Белом доме, на приеме в честь Натана.

– Ну и взлетела ты, – буркнул я. – Может быть, мне встать?

– Сиди. Хочешь еще чаю? – предложила Люда – Вчера сгорела спираль в плитке, так в этой Израиловке купить спираль… Пришлось покупать новую плитку. Вообще наша гостиница – настоящий цыганский табор. В одном номере живут две, а то и три семьи, спят на полу, а кое-кто уходит ночевать на пляж, спят на надувных матрацах. Я живу одна, потому как доплачиваю из своего кармана.

– Куда же смотрит твой Щаранский?

– Куда смотрит? Ты представляешь страну, которая приняла бы такое количество эмигрантов сразу? А?! То-то. Дикие цифры, если пересчитать на душу коренного населения. Возьми ту же нашу Россию: как живут там беженцы из Азии? Тогда и говори… Натан работает по двадцать пять часов в сутки. И конечно, делает много. Но с каждым годом все труднее выбивать деньги за океаном. Слава богу, Израилю это на пользу, а не как в бездонную бочку там, в России. Я читаю в газетах и холодею: как вы там живете?!

– Тебе тут нравится?

– Очень. Единственная страна в мире, где можно жить спокойно несмотря ни на что. Любому человеку независимо от национальности. Бог знал, где поселиться.

Мы еще долго болтали о том о сем, вспоминали знакомых, говорили о судьбе театра…

Перед уходом моя расчетливость вновь подстроила каверзу.

– Слушай, может быть… Щаранский поможет моей сестре с квартирой? Сестра снимает какую-то халупу у старухи-марокканки… – Я не закончил фразу. Люда с силой захлопнула передо мной дверь. Хорошо еще, не защемила палец, я вовремя отдернул руку.

Такие дела!

Воспоминания роились в моей памяти, а взгляд скользил вдоль панорамы улиц Тель-Авива. Жаль, не удалось побывать в Музее бриллиантов. Мировой центр драгоценных камней своим небоскребом явно пытается потеснить Америку и ЮАР. Не был я и в Музее диаспоры, говорят, стоило пойти… Да мало ли где я не был?! В том же театре «Габима», не был и в филармонии, знаменитой израильской филармонии, где что ни скрипач, то Иегуди Менухин… Пустое дело вспоминать упущенное, да еще в таком городе, как Тель-Авив.

Кресла через проход салона автобуса занимали мать и взрослый сын тоже из России. Они сейчас ехали до Беэр-Шевы.

– Вам надо обязательно посмотреть Беэр-Шеву! – громко наставляла женщина. – Лучший в мире город!

– Мама, ты же говорила: лучший в мире город – Челябинск, – вступил сын, паренек с каким-то красным лицом и сизым носом.

– Лучших в мире города два! – с вызовом ответила женщина. – А вы были в Челябинске? Нет? Если бы вы жили в Челябинске….

– То приехали бы в Израиль на постоянно, – подхватил сын. – А так как вы из Ленинграда, то можете себе позволить приехать сюда в гости.

«Мне предстоит веселая дорога, – подумал я с тоской. – Интересно, далеко отсюда до Беэр-Шевы? И черт меня дернул вступить в разговор со своими попутчиками!»

И, несмотря на мой мрачный вид, я в течение первых десяти минут узнал много полезных сведений о Челябинске. Точнее, о вкладе евреев в развитие города металлургов… Еще при царе в Челябинске объявился «чайный король» по фамилии Высоцкий. Сей муж снабжал фирменным чаем чуть ли не всю Россию. И более того, самый популярный чай в Израиле носит его имя…

– До сих пор в Челябинске стоит дом Высоцкого, – уточнила словоохотливая спутница.

– Кстати, знаменитый Владимир Высоцкий – его родственник, – объявил краснолицый сын. И в ответ на мое недоверчивое выражение добавил: – Я так думаю. Все Высоцкие – евреи. К тому же Владимир Семенович – никаких сомнений, отец его был еврей. Я так думаю.

– Национальность определяет мать, – слабо возразил я.

– Это в Израиле. А Высоцкий жил в России.

– Конечно, он еврей. Такой талант и чтобы не еврей? И похож на еврея, типичный коммандос Армии Израиля, – вмешалась мамаша. – У нас был знакомый, гениальный физик. И тоже Высоцкий. Я знала всю семью, набожные люди, их дедушка был раввин…

– Простите, а кто вы по профессии? – перебил я соседку.

– Я? – с вызовом вопросила дама. – Бухгалтер.

– А откуда вы знаете, что ваш знакомый – гениальный физик?

– Как откуда? – с обидой проговорила соседка. – Все это знают!

Минут десять я наслаждался тишиной и ландшафтом.

Зелень холмов перешла в каменистые голые дюны – чувствовалось приближение пустыни. Мощно и сыто урчал двигатель, оба водителя – а на такое расстояние, как правило, экипаж сменный – о чем-то болтали. Еще при посадке я обратил внимание на торчащую из кармана рукоятку пистолета у одного из водителей. А на полке мирно покоился знаменитый автомат «узи». «Живут, как на передовой, – вздохнул я. – Сколько так может продолжаться?»

Пустыня Негев начинается после Беэр-Шевы. Город как бы стоит на границе двух зон. Именно здесь осели первые переселенцы, когда ушли из Вавилона и Египта. Чтобы создать подобный город на песке, необходимо не только умение, но и мужество. Непонятно, на чем держится фундамент больших домов, тяжесть которых под силу, пожалуй, скальному грунту. Трудно отметить различие городов Израиля – у всех, в сущности, была одна историческая судьба. Как одно солнце, что всходит и заходит одновременно на севере страны и на юге.

И все же мне показалось, что на улицах Беэр-Шевы больше людей в арабских одеждах. Или они своим живописным внешним видом притягивали взгляд?..

Краснолицый паренек что-то сказал на иврите водителю, и автобус остановился у великолепного здания несколько эклектичной архитектуры – колонны поддерживали каменную галерею, что соединяла две несущие конструкции.

– Университет имени Бен-Гуриона. – Паренек стянул с полки свою поклажу. – Я там учусь на механическом факультете.

– Будете гениальным механиком, – сорвалось у меня с языка.

Мамаша бросила на меня огненный взгляд:

– Думаю, что – да!

– В Челябинске он был бы еле-еле лаборант. – Мне хотелось чем-то смягчить наше расставание.

– В Челябинске, – женщина собирала свои пакеты, – между прочим, когда-то при царе городскую Думу возглавлял еврей Бейвель. При нем люди жили как люди, с освещением, с хорошим водопроводом и булыжной мостовой. Так что Фима и в Челябинске бы стал человеком.

– Так то было при царе, мама. – Паренек по имени Фима озорно подмигнул мне и направился к выходу. – Всего вам хорошего.

Я отсалютовал сжатым кулаком и облегченно вздохнул. Почти треть пути омрачила мне чертова тетка воспоминаниями о своем Челябинске; что это за такие челябинские евреи – им или подавай царя, или они уедут…

Через час в нагромождении мертвой земли по обе стороны от дороги, что соединяла Беэр-Шеву с легендарным и трагическим Содомом, точно из песка поднялся городок Димона, промышленный центр пустыни Негев. Основанный в 1955 году, Димона поначалу был вроде «общаги» для рабочих, что трудились у Мертвого моря, добывая соль и фосфаты. Сейчас это центр научно-технического потенциала атомной энергетики, благо обнаружены радиоактивные минералы. Но главное, в Димоне, как нигде, видны успехи маленькой страны в сельском хозяйстве: при мизерном потреблении воды в песках, где дохнут скорпионы, произрастает все, чем славятся нормальные субтропики… К слову, о науке. Представляю, какие в атомном центре трудятся «Эйнштейны», если мой товарищ по институту, одареннейшая личность, победитель конкурсов и олимпиад по физике в начале пятидесятых годов Саша О-й добился в Димоне лишь должности младшего инженера.

Рискуя опоздать на автобус, я обошел ближайшие улицы… Хотелось поглазеть на руины древнего города Мам-шита, найденные археологами. Почти не тронутые временем городские кварталы и остатки византийской церкви… Но призывный сигнал автобуса вернул меня в прохладный салон, в котором ноги приходилось накрывать пледом…

И автобус вновь принялся разматывать последние километры моей двухмесячной поездки по земле Израиля. Казалось, где-то в глубине земного шарика раскочегарили гигантскую печку, на которой поджаривают фантастический пирог, что дыбится сейчас перед моим взором: раскаленные горы песка, распадки, одинокие скалы, каньоны, трещины… И навязчивая мысль – как в таком аду держится асфальт шоссе, а судя по виду резины на колесах автомобилей, асфальт в полном порядке.

Мне вспомнился разговор с моим тезкой, директором Иерусалимского института изучения современного общества Ильей Земцовым. Сетуя на отсутствие дипломатических отношений между Израилем и СССР, он говорил: «Мы – маленькая страна, но можем вам дать больше, чем денежные займы больших стран: мы можем вам дать технологию, можем дать толчок вашим внутренним безграничным ресурсам. Вот и судите – что выгоднее стратегически. И кто проигрывает от отсутствия дипломатических отношений. Кстати, у вас были дипломатические отношения с Египтом, однако это не помешало египтянам выдворить в одночасье всех ваших советников».

Я же полагаю, что в разрыве дипломатических отношений после Шестидневной войны не последнюю роль сыграл «биологический» фактор некоторых наших руководителей. И очень жаль… их жаль. Такие вот дела![5]

А пустыня Негев продолжала свое кружение, нарушая монотонный ландшафт неожиданной панорамой какого-нибудь кибуца. Как взрыв в тишине!

Буйство зелени – пальмы, сосны, масличные деревья. И в них утопают причудливые дома, загоны с лошадьми, коровами, верблюдами. Хлопковые поля…

И вновь – пустыня до следующего кибуца.

Загадки страны меня утомили. Сквозь дрему в сознание проник голос водителя: «Элат! Элат!»

Отбросив плед, я поднялся, перекинул через плечо сумку и двинулся опустевшим проходом к выходу, досадуя, что проспал руины древнего Авдата, где некогда проживали наватийцы, потомки пророка Исмаила, сына Авраама и черной служанки Агари, праотца всех мусульман.

В дверном проеме на меня пахнуло жаром и резким светом, точно я вдруг оказался у плавильной печи.

«Господи, пронеси!» – взмолился я и ступил на землю Элата.

У автобуса переминалась женщина средних лет в шляпе с широкими полями. Водитель что-то ей сказал на иврите. Женщина ухватила меня за рукав, остановила, наклонилась к своей сумке и среди картонных плакатов на английском и французском отыскала планшет на русском языке. «Сдаю комнату. 25 шекелей в сутки. С холодной водой».

Для курортного города цена, предлагаемая женщиной за ночлег, была весьма скромной – гостиничный номер в сутки стоил полтораста шекелей и выше.

Но поторговаться все равно необходимо, так принято. Я трижды вскинул растопыренные пальцы – пятнадцать шекелей. Женщина повернулась спиной, выразив свое презрение. Однако надеяться на «улов» ей не приходилось – мой автобус сегодня был последним. К тому же в стороне топталось еще несколько квартирных маклеров. Точно, как в былые времена в Кисловодске или Ялте…

Едва я сделал несколько шагов, как женщина вновь ухватила мой рукав: двадцать шекелей – ни вашим ни нашим! Я упрямо повторил: пятнадцать. На одну ночь!

На одну ночь ее устраивало, даст бог, завтра появится более великодушный клиент. И я поплелся следом за «шляпой с полями». Узкая комната едва вмещала кровать, тем не менее с раздвижной дверью комната мне показалась симпатичной. А главное – был кондиционер.

Я оставил свою сумку и поспешил к морю.

Кому доводилось бывать в сауне с бассейном, тот поймет блаженство, когда я, стягивая на ходу рубашку и шорты, сдрыгивая кроссовки, бросился в прозрачную воду Акабского залива, что венчает с севера Красное море. Почему «красное», оно же голубое и не только издали, но и вблизи, когда поднимаешь из воды руку и стекают прозрачно-голубоватые капли, – почему оно «красное»? Или по цвету крови, пролитой в тысячелетних распрях народов, что стремились заполучить выход к Индийскому и Тихому океанам? Именно здесь, по приказу царя Соломона, его вассал Хирам, владыка Финикии, построил первый государственный флот, приписанный к древнему порту Эцион-Гебер, на месте которого и раскинулся ныне красавец Элат.

Насытившись купанием, я выбрался на пляж. Подобрал разбросанные на ходу вещи и направился к навесам из длинных и узких пальмовых листьев, под одним из которых сидели две женщины в ярких купальных костюмах. Может быть, поэтому они были похожи между собой. Зная, что женщины мне не по карману, я не особенно гарцевал. Сидят себе и сидят, я им не помешаю, если присяду под тем же навесом. Приблизившись, я увидел, что женщины в возрасте, если не сказать больше, что меня окончательно успокоило.

Такое блаженство – бездумно сидеть на берегу моря в жаркую погоду с мыслью, что в любой момент можно вновь войти в благословенную воду. Соленую той приятной степенью солености, что делает плавание наслаждением, когда свободно можно открыть глаза в воде. Это тебе не купель Средиземноморья… К тому же забавно – позади меня Израиль, слева берег Иордании, справа – Египет. Кстати, от Элата в Египет шныряет автобус. Имея лишние деньги, я мог бы смотаться в Каир. Просто так, взять билет и поехать…

Но я никуда больше не хочу ехать. Я оглядываю удивительные по архитектурной выдумке громады отелей, я вижу доброжелательных смуглых людей на берегу. Мальчишку – продавца мороженого. Детей, играющих в пинг-понг. Я вижу корабли у пирса под какими-то незнакомыми мне флагами. Я вижу, как по морю несется катер, буксирный трос которого устремлен вверх к желтому воздушному шару, что на высоте не менее ста метров несет в «уздечке» человека. Отстегнув трос, шар парит, подчиняясь воздушному потоку. Интересно, если воздушная волна отгонит этого смельчака на иорданский берег? А ведь запросто может… Увлеченно наблюдая за шаром, я увидел, как над ним появился самолет. И, снижаясь, шпарит прямо на меня. Я ошалело вскочил на ноги, оглянулся. Дети продолжали свой пинг-понг, пожилые дамы продолжали беседу… Самолет с ревом приближался. Я видел лицо летчика в носовой кабине… Вот самолет очутился над моей головой; казалось, стоит подпрыгнуть, и я коснусь протектора его колес.

Едва не задевая крышу, самолет скрылся за отелем «Шератон». Оказывается, аэропорт находится в самом центре города, и посадочная полоса начинается у пляжа. Как вам это понравится?! Самолеты прибывали с интервалом в двадцать—тридцать минут. Через несколько прилетов я воспринимал подобное положение вещей как своеобразную экзотику. И уже не обращал внимания. О мастерстве летчиков можно было догадываться по царящей на пляже безмятежности…

Слух мой все настойчивее привлекала беседа соседок. Странная какая-то беседа. Одна из них говорила по-русски:

– Знаешь, Лена, я очень люблю маринованные грибы с перцем и уксусом. А у вас здесь вообще никаких нет грибов.

Вторая женщина отвечала по-английски. И что-то о пенсионном законе штата Нью-Джерси.

«Какие-то психи», – подумал я и косо, по-птичьи, бросил любопытный взгляд на солидных женщин в ярких купальниках. Та, что говорила по-русски, ласково поглаживала колено той, что отвечала по-английски.

«Лесбиянки, что ли? – мелькнуло у меня в голове. – Хорошенькие новости: тетушки-лесбиянки. И нашли друг друга. Ну и страна, можно встретить кого угодно. Может, они еще и травкой балуются? От таких дамочек надо держаться подальше».

Тем не менее нестыкованность фраз, произносимых на разных языках, при полном, казалось, согласии их произносивших мне чудилась каким-то диалогом в театре абсурда. Распаляемый любопытством, я уже открыто глазел на женщин. Уловив, что я прислушиваюсь, одна из них посмотрела на меня синими счастливыми глазами.

– Это моя сестра Лена, – сообщила женщина по-русски. Вторая согласно закивала и добавила по-английски:

– А это… Кэт… Катарина. Моя русская сестра.

Все понятно, тетки уже «побратались», так удобно для легализации отношений. В Израиле тоже есть полиция нравов.

– Да, вы очень похожи, – согласился я и повторил то же самое по-английски, подумав при этом: будь у меня подобный «братик», я вряд ли афишировал бы наши отношения. Что ж, каждый по-своему относится к проблемам «сексуальных меньшинств».

Русская протянула мне руку и проговорила:

– Вот, видите? Номер, – продолжала она, улыбаясь. – У меня – сто пятьдесят тысяч сорок четыре. А у Кати… Катя, покажи молодому человеку свой номер, – и приподняла сухонькую смуглую кисть соседки. – У нее – сто пятьдесят тысяч сорок пять. Я по номеру ее и нашла. Через Красный Крест. Столько лет искала и нашла. По номеру.

Я поежился. Подобные блеклые номера я видел на фотографиях в мемориале «Яд-Вашем»… Я все понял. Не в деталях, а как-то одним общим рисунком, как воспринимается пейзаж.

Они и впрямь были родные сестры. Та, русская, на два года старше американки. Клеймо им поставили в Дахау. Одной было семь лет, второй – пять. Пройдя лагерный ад и чудом выжив, девочки потеряли друг друга. Одна попала вначале в Чехословакию, а потом вернулась в Россию, в город Курск, а вторую взяла к себе американская медицинская сестра, увезла в Штаты… И вот через пятьдесят пять лет они встретились в Элате, где у американки был собственный дом. Родные сестры сидели рядом и… не понимали друг друга.

Долго глядел я вослед, пока сухонькие их фигурки не скрылись в яркой зелени парка.

Назавтра, из окна автобуса, что направлялся в океанарий, я вновь увидел двух женщин. Они шли по улице, вероятно на пляж. Мне так хотелось их окликнуть, но стекла автобуса были наглухо задраены, как в подводной лодке, из-за кондиционера. А жаль…

Самое странное, в фантастическом океанарии, наполненном фауной всех южных морей, от креветок и до белой акулы, что степенно плавала в гигантском циркулярном аквариуме, а опустившись на двадцатиметровую глубину, в огромных окнах подводного музея можно созерцать рыб в их естественной среде, образ двух сестер, разъятых судьбой, отвлекал меня. И в долине Тимны, где причудливые столбы «Пилястры царя Соломона», словно хмурые воины, окружали храм богини Хатар, и на месторождении меди, где этот ценный металл, по мнению археологов, добывался уже шесть тысяч лет, и на веселых развальчиках, где продавались сувениры из меди и глины… повсюду нет-нет да и всплывал в памяти образ двух родных сестер, не понимающих друг друга.

К вечеру, собрав вещички и простившись с хозяйкой, я заглянул в кафе при автовокзале – поесть перед дальней дорогой. Пробыл там минут тридцать и, покинув помещение, направился к открытой площадке. Очутившись на улице, я замер – весь склон горной гряды, что тянулась с севера в сторону Иордании, полыхал пронзительным красным цветом. Лучи закатного солнца, преломляясь каким-то образом, отражались от богатой медью и магнием породы. Или какой-нибудь еще физический эффект, но горы пылали огнем, отражаясь на зеркальной поверхности Акабского залива.

Вот, оказывается, почему море называется Красным. Эффект продолжался минут десять—пятнадцать, пока не изменился угол падения закатных лучей.

Мелькнула мысль остаться еще на день, поглазеть на это чудо еще раз, но билет уже куплен, за квартиру уплачено. Да и пора возвращаться домой…

Пора возвращаться домой.

Паром «Властитель моря» под итальянским флагом дремлет у причала Хайфского порта. На втором этаже у балюстрады под бело-голубым стягом Государства Израиль стоит моя сестра с семейством. Позади проводы, застолье, добрые слова с надеждой на следующую встречу. Позади таможенный досмотр, где, школьница с виду, таможенный инспектор, строго поджимая детские губы, вопрошала, не везу ли я наркотики. Или оружие. И верила на слово. Наконец все – штамп проставлен. Вновь впереди Кипр, вновь перелет рейсом Ларнака–Москва. На сей раз я не стал заранее бронировать места на самолет, нечего отдавать свои деньги мошенникам из посреднической компании – места в самолете будут и так. Снова наступает прежняя жизнь.

Кажется, сгинуло то время, когда человек, покидая землю, где родился, казалось, отправляется на другое созвездие. Впрочем, кто знает?! Судьба человека зависит от многих факторов. Все еще может перемениться…

Я не почувствовал, я заметил, как кромка воды, отделяющая корму парома от причала, начала увеличиваться. Еще я почувствовал, что устал махать рукой, а влажные щеки просохли и слегка покалывали…

Земля обетованная, где я провел два суетливых месяца, втягивалась в пучину моря.

Лучи заходящего солнца какое-то время еще держали в золотистых ладонях «Дан-Панораму» и два минарета на вершине горы Кармель. Потом и они исчезли…

До глубокой ночи я просидел на палубе.

Все равно места в каюте у меня не было, ни к чему, всего лишь один ночной переход, перетерплю. К тому же, говорят, в каюте душно.

Море. Небо. Звезды. Луна…

Раньше чем вывести сынов Израиля из Египта, Господь сказал им: «Месяц этот для вас!»… С тех пор дети Израилевы ведут счет времени не по Солнцу, как все люди земли, а по Луне. Подчиняя свою судьбу обновлению, тому обновлению, что отличает фонарик, зажженный на небе в ночи. От полного исчезновения через постепенное возрождение до яркого сияния, как сейчас, в эту ночь. И так по кругу, и на веки вечные… Ибо, как повелел Господь: «Месяц этот для вас!»

13-й день месяца тевета, 5752 года по иудейскому календарю.

С.-Петербург, декабрь 1991 года