Грань Дивер Джеффри

32

Фрэнк Лавинг выглядел моложе, чем явствовало из досье Дюбойс. Высокий, коротко стриженный, он казался образцовым представителем медицинской профессии, какими мы, как правило, их себе представляем.

Но сейчас он сильно нервничал, что, впрочем, не удивляло. Сначала ему нанес визит кузен-убийца, а потом полдюжины вооруженных до зубов агентов ФБР обшарили каждый закуток в его доме.

А обитал он в роскошном на вид особняке этак на тысячу двести квадратных метров с колоннами и арками в стиле рококо, хотя все это были лишь сборные конструкции, с установкой которых любая строительная фирма справлялась за несколько недель напряженных трудов. На стенах отлично смотрелись бы репродукции пейзажей Венеции или средневековых натюрмортов с неощипанными фазанами, но их украшали совершенно неуместные афиши спортивных соревнований. В основном матчей «Краснокожих»,[16] чего же еще?

Заглянув в кухню, я увидел несколько окровавленных полотенец и вскрытые упаковки из-под одноразовых медицинских инструментов, перевязочных материалов и шприцев. На стойке бара высилась бутылка с бетадином — оранжевые круги от донышка сосуда с антисептиком в нескольких местах запятнали белую мраморную поверхность. Было заметно, что Фрэнк уже попытался кое-как оттереть их.

— Я действительно не знаю, где он сейчас, — твердил он. — Честное слово.

Оперативники Фредди уже обыскали дом и теперь вышли наружу, чтобы поговорить с соседями, не видел ли кто самого Генри Лавинга или хотя бы его машину.

Я попросил хозяина пройти со мной в его почти не обставленный мебелью кабинет и, глядя ему прямо в глаза, сказал:

— Позвольте мне кое-что сообщить вам, уважаемый доктор. Чуть больше часа назад вашему милому кузену не хватило самой малости, чтобы похитить и подвергнуть пыткам шестнадцатилетнюю девочку, от отца которой ему нужна некая информация.

Судя по расширившимся от страха глазам, мои слова действительно произвели на него сильное впечатление.

— Мы всегда знали, что он в бегах, — чуть слышно произнес Фрэнк Лавинг. — И вообще, я был в шоке, узнав сегодня, что он до сих пор жив. Мне следовало позвонить в полицию, как только он ушел, но… но я этого не сделал.

— Почему же?

— Я очень боюсь его.

— Доктор… — повторил я это обращение снова. Врачи у всех пользуются особым уважением, как я заметил, охраняя нескольких из них. — Доктор, нам сейчас крайне необходима ваша помощь.

Поморщившись, он стал поигрывать наручными часами.

— Я вас не обманываю, говоря, что не знаю, где он. Это правда, поверьте.

— Шестнадцатилетнюю девочку, — повторил я очень медленно и отчетливо, не позволяя ему прятать глаза.

— Ну что я могу вам сообщить такого важного? — вскинулся он.

— Во-первых, насколько серьезно он ранен?

— Пулевое ранение в брюшную полость. Сквозное. В пятнадцати сантиметрах поверх левой стороны тазовой кости. Я прижег ему несколько кровеносных сосудов, прочистил рану и наложил шов. Да, еще острый кусок камня впился ему в бедро. Там тоже понадобился шов. Это вы стреляли в него?

— Да.

— Чтобы спасти ту девочку?

Я кивнул.

— С ней все в порядке?

— В физическом смысле — да. — Я дал ему время осмыслить мою фразу. — Мне необходимо найти его. Скажите же хоть что-нибудь полезное для нас. Какая у него машина?

— Он припарковался не перед домом. Я точно это знаю. Он пришел из другого места пешком. Послушайте, офицер, я ведь смотрю криминальные новости. Про перестрелки и все такое. Я понятия не имел, что он в чем-то виноват. Мне он сказал, что его ограбил тот бандит с юго-востока, что он стрелял в него. Если бы я только догадывался…

Он лгал, и очень неуклюже, понимал я. Но лгал, чтобы выгородить себя, а не по сговору с преступником. Мне же сейчас хотелось подробностей визита Лавинга к кузену.

— Что еще он говорил? Напрягите память. Важны любые детали.

Доктор наморщил лоб.

— Думаю, главное, что он попросил закись азота — ее еще называют «веселящий газ» — вместо нормального наркоза. Не хотел терять сознание под анестезией. Но газа у меня здесь нет. Пришлось использовать пропофол. У него очень короткий период действия. Используется в основном в колоноскопии. Он до конца не вырубился, но пришел в своего рода пограничное состояние… Ну, вы понимаете, о чем я? Мне же пришлось делать то, что я всегда делаю для пациентов: болтать с ним о чем попало, чтобы отвлечь. И он произнес одну фразу, которой я не сразу придал значение. Ему не нравится новая застройка в округе Лоуден, сказал он. И я подумал, что он, возможно, недавно побывал в доме своих родителей. Это рядом с Эшберном. Быть может, там он сейчас и живет?

Об этом месте я был тоже осведомлен. Когда Лавинг убил Эйба, мы навестили дом, в котором прошло его детство. Но оказалось, что его продали много лет назад. И потому мы перестали отслеживать, что там происходит. Когда я поделился этой информаций с доктором, тот ответил:

— На самом деле все не так просто.

Его слова озадачили меня, и я попросил рассказать подробности.

— Продажу обставили как простую формальность. Наследники родителей, Генри и его сестра, уступили дом по дешевке человеку, который теперь считается его владельцем. А он, в свою очередь, обязался сдать им его в аренду на… точно не помню, но, кажется, на двадцать лет или даже больше. Сестра Генри была смертельно больна. И, как я понял, он хотел, чтобы эта недвижимость не была связана с его именем, а у Марджори в то же время оставалась своя крыша над головой до самой кончины.

Сестра Генри Лавинга, несколькими годами старше, долго оставалась единственной его кровной родственницей. Ее постепенно сводил в могилу рак, но погибла она неожиданно, попав в аварию на катере. Ее приятель, севший пьяным за штурвал моторки на реке Оккокван, выжил, но вскоре и он умер — самым странным образом. Тоже утонул, но только в собственной ванной, а нашли его с теми же симптомами — труп пробыл под водой от двух до трех часов. Я не сомневался, что это дело рук Лавинга.

Где именно находился их родительский дом, я не помнил. Фрэнк Лавинг нашел адрес и записал его для меня.

— Он сейчас принимает болеутоляющие? — спросил я.

— Я предлагал ему взять с собой демерол или викодин, но он отказался.

Не-е-ет. Генри Лавинг даже в агонии предпочтет сохранять ясность мысли.

— Я дал ему с собой несколько шприцев с заготовленным препаратом ксикаина от боли. Локальная анестезия. — Фрэнк опустил взгляд на свои широкие ладони. — Я ведь хорошо помню его, когда мы были еще детьми. Он никогда никого не бил и не ввязывался в драки — ничего подобного за ним не водилось. Как раз наоборот. Он был тихим, вежливым. И все время наблюдал.

— Наблюдал что?

— Все. Ничего не говорил, а только смотрел и смотрел. Он был умен. Очень умен. В школе больше всего любил географию.

Я тоже писал один из своих дипломов по этому предмету, но такой подробности о жизни Лавинга не знал.

— Фредди! — позвал я.

Агент почти сразу появился на пороге.

— У нас появился новый след. Надо перебросить твою команду в Эшберн. — Я вырвал из своего блокнота страничку с адресом, который записал для меня Фрэнк, и отдал агенту ФБР. Сам я уже помнил его наизусть.

33

Люди часто стремятся забыть свое прошлое.

Наверное, это естественно. Когда в памяти всплывает все когда-либо сделанное или сказанное, мы видим немало действительно чудесных моментов, но наши горести и неудачи более живучи: они тлеют внутри нас и обжигают, как угольки. Их никак не удается затушить, хотя мы очень стараемся.

Между тем не будь у людей прошлого, отпала бы необходимость и в моей профессии. Ее оправданием была защита, с одной стороны, таких добрых людей, как Райан Кесслер, совершавших бескорыстные поступки и потому попадавших в поле зрения «дознавателей», а с другой — охрана кровавых профессиональных убийц, нуждавшихся во мне из-за того, что они натворили месяцы или годы назад.

Но сейчас, когда я гнал машину по уже темным и скользким от недавнего дождя дорогам, которые вели назад в округ Лоуден, минувшее владело моими мыслями по совершенно другой причине. Через двадцать минут мне предстояло окунуться в прошлое человека, представлявшего угрозу для моих нынешних подопечных, и в его прошлом я надеялся найти ключи к его дню сегодняшнему.

Это было прошлое человека, который пытал и убил моего учителя.

И мне действительно не терпелось поскорее пролистать неизвестные мне страницы жизни Лавинга, чтобы узнать о нем как можно больше.

Когда его кузен признал, что продажа их дома — фикция, во мне сразу же вспыхнула надежда обнаружить там скопившийся за десятилетия семейный архив. Найду ли я там детские фотографии Лавинга? А вдруг еще остались игрушки, которыми он забавлялся когда-то?

Я вспомнил одно из самых первых заданий, которое дал Дюбойс незадолго до операции в Род-Айленде. Тогда я поручил своей новой ученице узнать все о Марджори, сестре Лавинга. Дюбойс взялась за дело с типичной для нее энергией и написала для меня подробную биографию женщины, которая подростком проводила с братом очень много времени. Потом он стал преступником и бросил своих родных. Тогда я был убежден — но, как скоро выяснилось, заблуждался, — что через сестру мы выйдем на него самого. Дюбойс выяснила трагические подробности ее борьбы с раком, узнала о периоде ремиссии, о новой атаке болезни и о нелепой гибели на Оккокване — реке, впадающей в Чесапикский залив.

Ничего полезного для своей охоты на Лавинга я в этих заметках не нашел, но все-таки с большим интересом прочитал жизнеописание единственного, как мне казалось, человека на свете, к которому Генри Лавинг питал искреннюю и многолетнюю привязанность.

Но я хотел узнать больше и в этом смысле сейчас возлагал на старый дом особые надежды.

Разумеется, велика вероятность, что родители, узнав, что сын встал на преступную дорожку, избавились от всех следов совместной с ним жизни, и тогда меня ждет разочарование. Пустота. Вакуум. Интересно, как бы поступил я, имея столь проблемного отпрыска?

Снова вышла на связь Клэр Дюбойс. Она провела свой обычный поиск и собрала всю доступную информацию о доме. Это был рассчитанный на одну семью особняк, построенный восемьдесят лет назад на участке размером около гектара в окрестностях Эшберна — в большом районе между аэропортом имени Даллеса и Лисбургом, активно заселявшемся сейчас жителями столицы, пригороды которой отодвигались от центра все дальше и дальше.

Официально дом Лавингов стоял необитаемым уже почти полтора года, хотя его формальный владелец по временам посылал туда работника, чтобы проверить, все ли в порядке, и подрезать деревья. Хозяин заявил, что сам Лавинг не связывался с ним уже много лет, но внес арендную плату на целое десятилетие вперед.

— Держу пари, ты нашла все это не на обычных сайтах в Сети, — сказал я Дюбойс.

— Знаете, что примечательно, — отозвалась она. — Мне показалось, что владелец дома испытывает некое чувство вины, хотя не совершил ничего противозаконного. А чувство вины делает людей более словоохотливыми.

Через десять минут езды по извилистой и узкой асфальтовой дороге, где не было ни столбов освещения, ни каких-либо указателей, я сбавил скорость и загнал машину под защиту густых кустов, разросшихся примерно в пятидесяти метрах от дома. В округе было еще шесть или семь таких же жилых построек, и каждая из них располагалась в отдалении от дороги. Земля повсюду была засыпана мусором, а крупный осколок красного пластика от заднего фонаря автомобиля, выделявшийся среди бытовых отходов, напоминал о том, как опасно это местное шоссе с его резкими виражами и полным отсутствием света.

Я достал мобильник и набрал номер Фредди.

— Ты получил ордер на обыск? — спросил я. Мы поспорили с ним о том, нужен ли нам ордер вообще, однако когда имеешь дело с юриспруденцией, лучше подобных споров избегать. Если нам повезет и мы обнаружим в доме ценную улику, какой-нибудь ушлый адвокат способен дискредитировать ее как добытую в обход законной процедуры, если у нас не будет ордера.

— Получил.

— А сам ты где?

— Минутах в пятнадцати езды. А ты?

— Уже на месте.

— Боже мой, Корт! Ведь на ваших машинах нет даже проблесковых маячков. Если будешь так гонять, когда-нибудь разобьешься насмерть.

— Мне очень хотелось добраться как можно быстрее. Думал, у меня есть шанс застать его здесь.

— Но не застал.

— Нет. Дом у меня перед глазами, — сообщил я. — Ни лучика света, ни малейшего движения. Но среди окрестных деревьев я насчитал примерно пятьдесят отменных позиций для снайперской стрельбы. У вас есть с собой тепловые детекторы?

— Конечно, у нас есть все необходимое. Но только в лесу такой датчик обычно первым делом срабатывает на какого-нибудь оленя. А бэмби для нас интереса не представляют.

— Перехожу в режим молчания. — Я отключил телефон и выбрался из машины. Достал из багажника бронежилет, облачился в него, а поверх натянул комбинезон — на этот раз черный. Потом осторожно двинулся вперед, вдыхая прохладный осенний воздух, и остановился между двумя стволами вековых дубов. Легкий туман окутывал дом, стоявший метрах в шестидесяти от дороги. Мне были слышны скрипучие звуки, которые издавали насекомые, все еще не угомонившиеся с приходом ночных холодов. Подавали признаки жизни лягушки. Над головой по временам что-то шелестело — летучие мыши.

Я не суеверен и никогда не допускал мысли о том, что мы можем ощущать присутствие духов умерших людей. Но не стану отрицать и того, что порой совокупность впечатлений и сиюминутных ощущений в сочетании с внезапным воспоминанием из прошлого опыта порождает в нас внезапные прозрения, которые, видимо, и называются «шестым чувством». Я не испытывал страха, и меня не одолевали недобрые предчувствия, но внезапно понял, что должен немедленно взять оружие на изготовку и переключить сознание в режим ожидания опасности. Рискуя получить растяжение мышц шеи, я резко обернулся и увидел позади себя очертания фигуры человека. Я взял его на прицел, держа палец на спусковом крючке. Потом, тяжело дыша, откинулся спиной на твердую шероховатую поверхность ствола дерева. Ветки, которые еще секунду назад сплелись между собой и казались силуэтом мужчины, раздвинулись под порывом ветра.

Иллюзия, порожденная темнотой, и больше ничего.

Но это не означало, что для тревоги вообще не было повода. Лавинг мог оказаться где-то совсем рядом.

Я снова стал рассматривать дом. Двухэтажное строение с фронтоном посередине было окрашено в темно-коричневые тона. Причем работник, присылаемый хозяином, явно уделял больше времени срезанию сучьев, чем подновлению самого дома. Перила перед входом покосились, ступени просели, и по меньшей мере три бежевых ставня на окнах едва держались на одной петле. По стенам местами отслаивалась краска. На деревянной балке над открытой террасой, протянувшейся по всей длине фасада, были подвешены качели — от двух цепей теперь осталась только одна.

Я еще раз огляделся. Никакого признака жизни вокруг. Потом мой взгляд снова приковала к себе терраса. Интересно, подумал я, любил ли Лавинг мальчишкой эти качели? Быть может, он проводил на них целые часы летними вечерами? Один или с кем-нибудь на пару? Я уже заметил за домом обширный луг. Миновав невысокий забор из поредевшего ныне штакетника, можно было попасть туда. Любил ли он охотиться там на мелких зверьков? О нем ходили слухи, что опыты с пытками он начал еще на животных, совсем мальцом. Но я в это не верил, ибо не было доказательств того, что Лавинг обладал садистскими наклонностями и наслаждался, причиняя другим людям боль. Когда он доставал наждачную бумагу и спирт на глазах у человека, от которого должен был получить информацию, им наверняка владела та же мысль, что так часто посещала меня: «Какова моя цель и каков наиболее эффективный путь к ее достижению?»

Я всматривался в темные окна. Два из них были разбиты то ли камнями, то ли выстрелами из духового ружья. Любой полицейский скажет вам, что такие заброшенные дома частенько привлекают местных малолетних хулиганов. Я сам с этим сталкивался. Одно время нам с Пегги принадлежал коттедж в Вудбридже. Двумя кварталами ниже стояла старая викторианская усадьба, где давно никто не жил. И наверное, не было во всей округе ни одного подростка, который хотя бы однажды не пробрался внутрь казавшегося таким опасным места. Я несколько раз писал заявления в городской совет, просил позаботиться о надежной ограде. В конце концов ее возвели.

Поразившись тому, почему именно Кесслеры и Генри Лавинг так часто вызывали во мне подобные воспоминания, я отогнал их. Сейчас мне нельзя отвлекаться ни на что, понимал я.

Потом стало слышно, как подъехала машина, хотя света фар я не видел. Я позвонил Фредди, чтобы объяснить, где меня найти. Через несколько минут он и несколько агентов из опергруппы присоединились ко мне.

— Узнали что-нибудь о машине, на которой он приезжал к кузену? — спросил я Фредди.

Командир группы всматривался в сторону леса, как и все его подчиненные, сканируя местность, причем каждый отвечал за свой квадрат.

— Мы обнаружили несколько капель крови на парковочном месте у тротуара в пятидесяти метрах от дома кузена. Но больше ничего. А ты ожидал отпечатка шины, рисунок протектора?

Что верно, то верно. Имея дело с Лавингом, не приходилось рассчитывать на какие-либо следы, которые привели бы нас к его логову.

— Нам пора начинать. — Я указал на дом с обычно несвойственным мне нетерпением. Оглядев группу, шепотом проинструктировал их: — За все время, что я нахожусь здесь, мне пока никто не попался на глаза. Но возможны два основных варианта. Первый. Лавинг не запомнил, что говорил двоюродному брату — он все-таки был под наркозом — и потом мог приехать сюда, чтобы отлежаться или по крайней мере забрать какие-то свои вещи.

Я снова посмотрел на каждого бойца группы очень серьезно.

— Но есть и другая возможность. Он намеренно упомянул о доме в разговоре с кузеном, рассчитывая, что тот передаст это нам. Тогда вполне вероятна ловушка. И помните, Лавинг действует вместе с напарником.

Они еще раз тщательно осмотрели двор, деревья, темные окна дома. Потом агенты разделились на три группы и по нашим с Фредди стопам двинулись вперед.

34

Зная, какой меткий стрелок был партнер Лавинга, мы не оставались на одном месте, стоя во весь рост, больше чем на секунду. Мгновенно оглядевшись, каждый тут же залегал в траву или укрывался за стволом ближайшего дерева.

Через пять минут мы вплотную приблизились к дому и перегруппировались для того, чтобы максимально эффективно занять его. В подобных делах большого опыта я не имел и вооружен был не так, как требовалось для такого рода операции. Посему мне надлежало оставаться снаружи на террасе и отслеживать любое шевеление вокруг, пока дом полностью не проверят. Один из агентов Фредди с той же целью был отправлен на задний двор.

Затем Фредди жестом отдал приказ своему заместителю. Здоровяк осмотрел входную дверь и одним могучим ударом ноги проломил ее внутрь, одновременно выкрикивая положенное:

— Это ФБР! У нас ордер на обыск!

Агенты один за другим врывались внутрь через обе двери дома. Заиграли лучи фонариков, но я не обращал на них ни малейшего внимания, а по-прежнему оглядывал весь периметр двора, скрючившись на террасе так, чтобы представлять собой трудную цель для любого снайпера, предположительно прятавшегося в лесу. При этом я использовал свой окуляр ночного видения, но ни малейшего движения нигде не замечал.

Через какое-то время в проеме двери появилась голова Фредди.

— Здесь все чисто, — сказал он.

— Есть приметы недавнего пребывания?

— Да. Полно свежих продуктов и напитков. Будильник заведен на пять утра. Он у нас ранняя пташка. Чистое постельное белье. Новенькая одежда, и размер точь-в-точь, как у Лавинга.

Значит, он действительно еще недавно жил здесь.

Я вошел внутрь, задернул все шторы, закрыл жалюзи и включил свет. Воздух отдавал затхлостью с примесью запаха отсыревшего кедра. Вернулся офицер, посланный на поиски следов транспорта, но поскольку двор и подъездная дорожка были покрыты гравием, никаких следов шин он не обнаружил.

— Что мы хотим здесь найти? — громко спросил другой агент. Фредди переадресовал вопрос ко мне.

— Квитанции от покупок по кредитным картам, письма, компьютеры или жесткие диски от них. Все, на чем стоит или даже не стоит имя Генри Лавинга. Он использует много фальшивых имен.

Разумеется, я не рассчитывал найти что-нибудь, что дало бы нам подсказку по поводу ближайших планов Лавинга. Он слишком умен и опытен, чтобы оставить очевидную улику. Однако даже столь искушенные игроки, как он, порой совершают ошибки.

Теория игр рассматривает и этот их аспект. Существует, например, так называемый эффект дрогнувшей руки, когда игрок в силу чистой случайности избирает не ту стратегию, которой хотел придерживаться. Скажем, в шахматах вы собирались пойти пешкой от слона с ферзевого фланга, но по ошибке двинули вперед пешку от коня. Ход сделан, и последствия его могут стать для вас непредсказуемыми, а то и катастрофическими.

Но в доме Лавинга мы не нашли ничего, что сразу помогло бы нам.

Зато, как я и надеялся, там оказалось много фрагментов, связанных с прошлым Генри Лавинга. Казалось, уцелело почти все. Ни он сам, ни члены семьи не хотели уничтожать историю его жизни.

По всему дому были развешаны фотографии, почтовые открытки в рамочках, ленты призов, полученных на ярмарках и местных праздниках, снимки семьи Лавингов, сделанные во время коллективных поездок. На каминной полке и на стеллажах места книг занимали сувениры и прочие памятные предметы вроде керамических зверушек, пепельниц, шляп, подсвечников.

В кабинете нашли много альбомов: штук тридцать или даже сорок. Я бегло просмотрел их — самому новому было не меньше пяти лет. А в последнем была только одна вклейка — о Лавинге. Вырезка из «Вашингтон пост», точно такая же, какую я хранил у себя в офисе. Заметка об убийстве Лавингом Эйба Фэллоу и женщины, которую он охранял. Сам ли он здесь потрудился? И если да, зачем ему это понадобилось? Вероятно, профессиональный интерес, подумал я. Он же должен иметь информацию о том, как власти расследуют его преступления.

Я рассмотрел сувениры и внимательно изучил снимки более молодого Генри Лавинга, его сестры и родителей. Меня поразило, что, как правило, он выглядел хмурым и задумчивым. Погруженный в свои мысли, Лавинг почти ни на одном фото не улыбался. Хотя потом мне попалась серия фотографий смеющегося молодого Генри. На двух рядом с ним стояла молодая девушка. Вероятно, они снялись во время свидания, хотя даже не прикасались друг к другу.

Выяснилось, что в юности Генри увлекался легкой атлетикой и стрельбой из лука, но не осталось ни одного снимка, где он был бы запечатлен вместе с членами какой-нибудь команды. Похоже, даже спортом он предпочитал заниматься в одиночестве.

Я взялся за еще более старые альбомы. Перевернул страницу и уставился в изумлении на нее. Пожелтевшей полоской клейкой ленты в альбоме была закреплена прядь русых волос. Надпись внизу поясняла, что это волосики Генри, состриженные, когда ему исполнился ровно год. Я осторожно протянул руку, чтобы прикоснуться к ним, но мгновенно отдернул ее, потому что в комнату вошел Фредди.

— Ну, какие выводы, сынок? — спросил он. — Нашел что-нибудь полезное? Вид у тебя такой, словно ты только что обнаружил секретный архив Берни Мейдоффа.

Я покачал головой:

— Ничего, что предсказывало бы его дальнейшие действия. Зато очень много о нем самом.

— Это поможет нам?

— Не сразу. Но когда-нибудь пригодится, надеюсь. Здесь огромное количество материалов для изучения. Надо все это отсюда забрать. У твоих ребят есть мешки для сбора улик?

— Есть в машинах.

Потом мне бросился в глаза еще один стеллаж у противоположной стены. На нем стояли десятка полтора коробок из-под обуви. Я открыл одну из них. В ней оказалась пачка старых фотографий. Должно быть, кто-то из членов семьи сложил их туда, пока не дошли руки вклеить снимки в альбомы. А еще я увидел в углу одной из полок, в самом ее конце, отчетливо заметный не покрытый пылью прямоугольник. Какую-то коробку забрали отсюда не далее как сегодня — не более часа назад.

Неужели Лавинг примчался сюда от кузена лишь для того, чтобы взять эту коробку?

Что же наполняло ее, если она вдруг стала ему так необходима?

Документы о его прошлом, которые теперь срочно нужно скрыть от чужих глаз?

Или же там хранилось что-то бесконечно дорогое его сердцу?

Я поделился этим наблюдением с Фредди, но оно не вызвало у него особого интереса. Потом быстро просмотрел остальное. Как и альбомы, коробки не давали ничего, что оказалось бы полезным нам в ближайшей перспективе, хотя мы, конечно, озадачим наших экспертов-криминалистов: пусть пороются в поисках чего-нибудь полезного.

— Корт, заканчивай с этим. — Фредди начал проявлять нетерпение.

— Хорошо, сейчас, — успокоил я его.

— Тут что-то есть, — донесся до нас голос агента из кухни, располагавшейся в задней части дома. Мы с Фредди поспешили туда.

— Похоже на какие-то счета, сэр.

На полу рядом с кухонным столом валялась пачка конвертов, скрепленных резинкой.