Грань Дивер Джеффри

42

Тот мой техасский приятель из Агентства по борьбе с наркотиками учил меня, что, преследуя человека по его следам, очень важно знать цель, к которой этот человек стремится.

Случается, у преследуемого в голове только одна мысль — оказаться в таком месте, где он совершенно точно не встретит вас. Такой бежит куда угодно и как ему угодно.

Подобных типов отловить сложнее всего.

Легче же всего с теми, кто задал себе определенное направление, которое вам известно, или его нетрудно вычислить.

Я решил, что у Мари на уме одно из таких местечек. Но мне все равно было необходимо напасть на ее след, потому что их могло быть несколько. Важно добраться туда раньше, чем она. Остановившись на опушке леса, я оглядел загадавшие мне загадку стволы и ветви деревьев, кипы опавших листьев. Хорошо еще, что часть насаждений вокруг дома специально вырубили в целях безопасности. Но чуть дальше начиналась уже труднопроходимая чаща.

Разглядев несколько потревоженных веток, груду разворошенных листьев, чуть сдвинутых в сторону камней, я без труда обнаружил пару четких следов модных туфель и перешел на бег.

Углубившись в лес метров на сто, я перестал озираться в поисках следов. Мне они были теперь не нужны: я отчетливо слышал, как Мари упорно продирается сквозь заросли. Но это были не единственные звуки, доносившиеся до меня. Все громче становился шум, подтверждавший правильность моей догадки о том, куда она направится.

Несколько секунд спустя я выбрался из гущи леса на поляну и увидел впереди молодую женщину. Владея техникой быстрого перемещения в лесу, я сильно сократил свое отставание от нее, но между нами все еще оставалось не менее ста метров.

Оглянувшись, она заметила меня и остановилась.

В роли «пастуха» мне часто случалось преследовать людей до тех пор, пока они не останавливались. Обычно это происходило потому, что у них иссякали возможности к бегству, бензин в машине или силы в мышцах.

А бывало и так, что они останавливались, достигнув своей цели.

Мари встала на краю скалы, возвышавшейся над источником гула — рекой Потомак. Женщина, уже дважды пытавшаяся покончить с собой, смотрела вниз на бурную воду, бившуюся о камни порогов. Сама по себе скала была высотой метров в пять-шесть, не больше, зато река в этом месте представляла собой опасную и глубокую стремнину с мощными водоворотами.

Идеальное место, чтобы свести счеты с жизнью. Я продвинулся чуть ближе, но не делал резких движений, чтобы не испугать ее.

Она села, снова повернула ко мне опустошенное покрасневшее лицо. И соскользнула с края обрыва.

У меня зашлось сердце, когда я рванулся вперед.

Но потом я снова увидел ее голову и понял, что Мари расположилась на выступе скалы чуть ниже ее вершины. Теперь она сидела там над грудой камней, меж которых струились потоки воды.

Я медленно пошел вперед, заметив на противоположном берегу группу людей, вероятно туристов, двигавшихся тропой, которая вела от Чесапикского залива вдоль канала Огайо и дальше — мимо Джорджтауна в штат Мэриленд.

Я приблизился к краю скалы и тоже посмотрел на серо-коричневые буруны, пену и сверкавшие от влаги камни. Справа от меня Мари уселась на приступке, скрестив ноги подобно тому, как это делают во время занятий йогой.

— Мари, — обратился я к ней.

Она молчала и только поигрывала своей камерой. Я подходил все ближе, стараясь, чтобы она видела каждое мое движение и чтобы ни в одном из них ей не померещилась угроза. Остановился я уже метрах в пяти от нее и тоже уселся неподалеку от края скалы, отчасти для того, чтобы Мари не воспринимала меня враждебно, отчасти же по той простой причине, что мне самому не слишком по душе высота. Она окинула меня беглым взглядом и вновь сосредоточилась на своем «Кэноне». Подняла фотоаппарат и сделала несколько панорамных кадров долины реки, затем перенацелила объектив на лежавшие внизу валуны. А потом, что было уже совершенно неожиданно, навела камеру на свое лицо — опухшее и мокрое от слез. С выражением безнадежности в глазах.

Даже сквозь шум воды я смог расслышать, как сработал затвор зеркального фотоаппарата.

— Мари!

Она опять ничего не сказала, а продолжала снимать себя. Когда же повернулась ко мне, то только для того, чтобы тоже сфотографировать. Не увидев никакой реакции с моей стороны, откинулась спиной на камень.

Мне не понравился этот ее затравленный взгляд. Неужели она снова попытается покончить с собой?

— Мари, вам необходимо вернуться в дом, и как можно скорее.

Помолчав еще немного, она наконец заговорила:

— Здесь очень красиво… Ваш тур стоил того, что я заплатила за него.

— Прошу вас.

— Мне хотелось бы задержаться здесь для фотосессии, как вам такая мысль?

Странным образом сестры поменялись теперь ролями. Эмоциями бурлила Джоанн, вышедшая из ступора. Зато Мари казалась отстраненной, ушедшей в себя, спокойной.

Слишком спокойной.

— Что вы об этом думаете? — продолжала она. — Серия образов человека, падающего в воду. Интересно, долго ли камера будет продолжать снимать? Ее ведь можно поставить в режим автоспуска. Но боюсь, тут же выйдет из строя батарейка. Или вода попадет внутрь не сразу, как считаете?

— Мари, давайте вернемся.

— Нет, много кадров не получится, зато все сохранятся на карте памяти… Знаете, как трудно пробить себе персональную выставку в галерее? А уж продать свои работы… Но эта серия точно будет иметь успех. Я стану знаменитой.

Моя работа заключается в том, чтобы спасать клиентов от всего, включая их стремление к саморазрушению. А очень часто это самое сложное. Люди под моей защитой, как правило, попадают в экстремальные ситуации, а потому мысли о самоубийстве посещают многих из них. По счастью, никто из моих подопечных рук на себя так и не наложил, но среди моих коллег были и такие, кто терял клиентов подобным образом. Чаще всего это происходит во время затяжных операций, когда дни ожидания в изоляции постепенно слагаются в месяцы, а измаявшимся клиентам начинают мерещиться звуки. Совершенно невинные для постороннего уха, им они представляются предвестниками приближения неумолимой гибели от рук убийц.

Губителен при этом сам способ мышления, постепенно перерастающий в убеждение, что привычная жизнь для них навсегда закончилась, что не будет больше ни семьи, ни друзей, что ничего хорошего ждать уже не приходится. И охота на них продолжится, сколько бы они ни прожили. Вот так добровольная смерть начинает казаться самым разумным выходом.

А случай Мари, страдающей от комплексов и готовой принести себя в жертву, был еще сложнее. Она влюблялась в бесчувственных чурбанов, которые избивали ее. Не способная обеспечить себя, она переходила от мужчины к мужчине, и они пользовались ею, пока не утрачивали новизну ощущений и не уставали от ее странностей.

Мари снова посмотрела на воду.

Я поднялся, подошел немного ближе и снова сел на землю.

— Не беспокойтесь, меня не учили в броске хватать людей и оттаскивать их от пропасти. Сказать вам правду, мне до чертиков страшно находиться здесь.

Ее ответный взгляд словно говорил: «Не пытайтесь шутить, мистер гид».

Тем не менее Мари оценила разделявшее нас расстояние и, видимо, решила, что успеет соскользнуть вниз, если я брошусь к ней, а потому невозмутимо продолжала фотографировать.

На какое-то время установилось молчание, которое нарушил я:

— Что бы ни говорила ваша сестра, мы не можем быть уверены, что все произошло из-за ваших снимков.

— Образов. Мы называем их образами.

— Скоро я получу дополнительную информацию.

— Но ведь в этом есть рациональное зерно, не так ли? Фотографировать людей, которые превыше всего ценят анонимность. Совать нос в чужие темные делишки, — с горечью добавила она.

— Такая вероятность существует. — Я не стал отрицать очевидного.

— Удивительно, что вы не предусмотрели ее, Корт. Ведь вам удается предусмотреть почти все остальное.

— Признаться, я сам удивлен, что не подумал об этом. — Я ничуть не кривил душой. Мой профессиональный интерес к Мари был исчерпан, как только мы исключили Эндрю из числа возможных заказчиков.

Она снимала.

— Должен сказать вам нечто очень важное, — продолжил я.

— В сложившихся обстоятельствах, — криво усмехнулась она, — болтовня о пустяках неуместна.

— Одна из самых сложных истин, какие мне приходится втолковывать клиентам, состоит в том, что не имеет никакого значения, по их вине или нет они стали объектами охоты преступников. Во многих случаях эти люди действительно сами виноваты в этом, и именно потому, что они в чем-то поступили неверно, мне и приходится защищать их. Но так или иначе, это для меня не имеет значения. Каждый мой подопечный вправе рассчитывать на спокойную и безопасную жизнь. Если вы совершили уголовное преступление, то ответите за него перед судом. Если ваш проступок достоин порицания с точки зрения морали, вы, так или иначе, будете за него наказаны. Все это меня не касается. Я забочусь о том, чтобы сохранить вам жизнь и дать возможность продолжать ее, а закончите вы ее в тюремной камере или на пенсии в кругу семьи, это уж как у вас получится.

— А мои собственные желания в расчет не берутся, так, Корт?

Я непонимающе посмотрел на нее.

— Что, если я не хочу этой вашей безопасности? К чему мне она? Что там у вас есть такого, что мне действительно нужно? — Мари кивнула в сторону конспиративного дома.

— Там ваша семья.

— Те двое, которым плевать, жива я или мертва?

— Это вовсе не так. Поймите, Мари, что если на сцене появился я, значит, они переживают, наверное, самый тяжелый период в своей жизни. Находясь под таким гнетом, люди порой произносят ужасные вещи, говорят то, чего на самом деле не имеют в виду. За них говорит страх. Вы слышите не их самих, а лишь голос владеющего ими отчаяния.

На несколько минут мы снова умолкли, и я стал разглядывать реку. В этом месте я укрывал клиентов раз, наверное, тридцать, если не больше. Я неоднократно обошел территорию по всему периметру, высматривая возможные подступы к ней и способы защититься от вторжения, приказывая срубить дерево в одном месте и посадить — в другом. Но сейчас я понял, что при всей своей любви к пешим походам я так и не успел ни разу просто насладиться красотой этих мест.

Взглянув на Мари, я заметил, что она потирает локоть.

— За что Эндрю причинил вам боль?

Она опустила голову.

— Значит, на версию с грубым бизнесменом вы не купились?

— Нет.

— Как вы догадались?

— У меня большой опыт.

Мне показалось, что Мари сейчас замкнется в себе, и меня удивило, что она почти сразу ответила на мой вопрос.

— Проблема не в том, что я что-то сделала не так. А в том, что я не решалась ничего изменить, — сказала она со странным смехом. Не веселым и почти не изменившим каменного выражения ее лица. — И поймите, Корт, страшнее всего то, что я не помню. Возможно, я плохо приготовила ужин. Или приготовила хорошо, но совсем не то и не так. Или слишком много выпила при его приятелях. Не знаю. Помню только, как он схватил меня за руку и вывернул ее. Сухожилие порвалось. — Она опять обхватила ладонью сустав. — Почти всю ту ночь я проплакала. Не от боли — от назойливых мыслей. Потому что среди моих знакомых есть люди, которые ломали себе конечности и повреждали локти, катаясь на горных лыжах или занимаясь серфингом с теми, кого любили. Но такого не могло произойти со мной. Не-е-т. Я испытала боль, потому что человек, которого я любила, хотел причинить мне ее.

Мари снова взялась за камеру.

— Но ведь вся жизнь состоит из таких сделок с собой, верно? Никто не получает всех ста процентов, к которым стремится. Мне достались волнения, энергия, бешеная страсть. Другая женщина, возможно, обречена на скуку с жалким пьянчугой. — На явочный дом она при этом не оглядывалась. — Я предпочитаю бурную жизнь, пусть порой за нее приходится расплачиваться синяками и болью.

Усмешка снова скривила ее тонкие розовые губы.

— Звучит политически очень некорректно. Но так обстоят дела. По крайней мере я честна с собой.

Я задумался. Решение далось мне нелегко, но, приняв его, я быстро спустился на выступ и сел рядом с ней. Она не отодвинулась. Впрочем, приступка была такой узкой, что наши бедра соприкасались. Мне очень не нравилось это место, но близость Мари приятно волновала меня.

Я тщательно продумал, многое ли могу рассказать ей о себе. Определившись с этим, начал:

— Я женился, получив высшее образование.

— Джо говорила, что вы холостяк, и мне хотелось спросить, были ли вы прежде женаты. А еще я заметила, как вы смотрели на Аманду — так смотрят на детей отцы или добрые дядюшки. У вас были свои дети?

Я кивнул, но всем своим видом показал, что не хочу распространяться на эту тему. И Мари, видимо, догадалась, что есть граница, за которую заходить не стоит. Она хотела спросить о чем-то еще, но промолчала. И я поспешно продолжил:

— После нескольких лет совместной жизни у нас возникла неприятная ситуация. Появился мужчина из прошлого моей жены и стал нашей проблемой.

Мари явно заметила, что, говоря о жене, я не употребил слова «бывшая», и это ей о многом сказало. Она вообще оказалась умнее, чем я предполагал. В ее взгляде промелькнуло сочувствие, но я на это не отреагировал.

— Они прежде работали вместе. Оба тогда были одиноки. Пару раз поужинали в ресторане. Потом раз или два делили постель. — Мари с трудом сдержала улыбку, услышав этот эвфемизм. — Но все это было за несколько лет до того, как я встретил Пегги.

— У этого парня тоже оказался неуправляемый темперамент? Как у Эндрю?

— Нет. Милейший человек. Я с ним встречался.

— Вы были знакомы?

— Он и моя жена занимались одним и тем же делом. И потому время от времени пересекались по работе.

Пегги и он проходили ординатуру в одной больнице. Но об этом я не упомянул.

— Они расстались, и она сблизилась со мной. Но через пару лет он снова замаячил на горизонте. Позвонил, спросил, как дела, пригласил сначала на чашку кофе, потом в бар выпить за старые добрые времена. Но постепенно все усложнилось. Он звонил все чаще и чаще. Оставлял сообщения на автоответчике. Поначалу вполне невинные. Потом — более агрессивные, потому что она не перезванивала ему. Стал звонить мне самому, приходить без приглашения к нам домой. Дошло до того, что он позвонил… — Я замолк на мгновение. — Словом, начал всерьез нам досаждать.

Я опять замолчал, вспоминая то время. Перед моим мысленным взором вновь встало лицо Пегги и лица наших мальчиков. Совсем еще малыши, они интуитивно, каким-то шестым чувством, свойственным детям, все поняли. И это напугало их.

— В конце концов я догадался, в чем суть проблемы, — продолжил я. — Дело было не в нем, а в моей жене. Она относилась к нему как к нормальному человеку. Была с ним любезна, многое прощала, что-то обращала в шутку. Ее подводила доброта и воспоминания о том, как он был мил и забавен, когда они еще встречались. Но это осталось в прошлом. Когда возникла проблема, он был уже далек от нормы. С ним что-то произошло. Нельзя подружиться с акулой или бешеной собакой, Мари. Так очень легко попасть в беду. Я понимаю, что Эндрю опасен совсем по-другому, но это не имеет значения. Всякий, кто с вами так обращается, представляет не меньшую угрозу, чем Генри Лавинг.

Ее рука легла поверх моей. Поразительно, но ее тонкие пальчики были теплыми на таком холоде.

— Чем закончилась история?

Я пожал плечами, глядя на реку:

— А чем она могла закончиться? Пришлось вмешаться полиции.

Довольно долго мы сидели не шевелясь. Потом Мари повернулась, обвила мою шею руками и стала целовать меня, сначала легко и нежно, а потом со все возрастающей страстью и нетерпением. Затем слегка отстранилась и положила мои ладони себе на грудь под куртку. Но ощутил я только сложный узор бюстгальтера. Она прижала мои руки крепче и снова поцеловала в губы, но на этот раз более игриво — от ее языка исходил аромат то ли гвоздики, то ли корицы.

Наконец она откинулась назад и теперь просто держала меня за руки.

— Джо утверждает, что мне всегда нравились плохие парни. И в этом корень всех моих проблем. Эндрю — плохой. — Мари посмотрела на меня, и блеск в ее глазах не был лишь отражением солнца, на секунду показавшегося из-за облака. — И вы тоже, Корт. Вы дрянной мальчишка. Но мне почему-то кажется, что вы хороший дрянной мальчишка.

Странно, но совсем недавно я вспоминал, что Пегги отзывалась обо мне примерно в тех же выражениях.

— Давайте вернемся в дом.

— И вам совсем не хочется посидеть здесь еще немного и полюбоваться видом?

— Служба — прежде всего. — Я улыбнулся.

Я встал, помог подняться ей, и мы направились в сторону дома.

— У вас бывают выходные дни, Корт?

— Изредка.

— И чем вы тогда занимаетесь?

— Я люблю настольные игры.

Ее мой ответ искренне насмешил.

43

Мы подошли к дому, я набрал код, и дверь со щелчком открылась.

Первое, что мы увидели, — устремленные на нас два бесконечно взволнованных лица. Джоанн сильно побледнела. При появлении сестры она шагнула к ней и, чуть коснувшись ее рук, сказала:

— Прости меня. Я очень виновата.

Потом отошла, заметив, что Мари не выказала никаких чувств. Она словно не принимала извинений, но и не отвергала их.

— Послушай, Мари… Я сама не знаю, что на меня нашло. Я была так расстроена… Ты же понимаешь. Аманда…

Молодая женщина, пожав плечами, подошла к своему компьютеру и взяла его со стола. Опустившись на диван, она углубилась в просмотр файлов. Кстати, эту новую тенденцию в последнее время я все чаще замечал у своих подопечных, когда мы останавливались в мотелях или в явочных домах. Им нравилось уходить от реальности в виртуальное киберпространство.

— Ну пожалуйста, скажи хоть что-нибудь, — не унималась Джоанн.

— Я перееду от вас, как только мы выберемся из этого заточения, — сказала едва слышно Мари, продолжая открывать и закрывать файлы с фотографиями.

«Образы. Мы называем это образами».

Джоанн опустила голову. Она явно хотела сказать что-то еще, но промолчала.

В этот момент подал сигнал мой компьютер. Я удалился в свой закуток. Пришло электронное письмо от Клэр Дюбойс, в котором, как я надеялся, содержались ответы на все вопросы, поставленные Джоанн, когда она узнала на снимке колумбийского дипломата.

Часть полученной информации ничем не удивила меня. Зато все остальное повергло в состояние, близкое к шоковому.

Я довольно долго смотрел на монитор, а потом, распечатав полученные документы, вернулся в гостиную. Видимо, мне не удалось скрыть моих чувств, поскольку с моим приходом атмосфера в комнате мгновенно изменилась. Забыв о разногласиях, все выжидающе уставились на меня.

Перечитав еще раз текст на четырех или пяти страницах, я посмотрел на своих клиентов:

— Мари здесь совершенно ни при чем. Лавинга интересует не она.

— Но я подумала, что это из-за Альенде, — вздохнула Джоанн.

— Моя помощница только что разговаривала с компетентными людьми, — продолжал я. — Они узнали второго человека на снимке. Это сын любовницы Альенде. Ни к какой нелегальной деятельности он не причастен. В тот момент ему передавали флэш-карту с записями музыки. Даже если бы они заметили, что Мари фотографирует их, у них не было ни малейших причин нанимать Лавинга, чтобы добыть у нее снимки или другую информацию. Ни в прослушке их разговоров, ни в их передвижениях по миру не найдено ничего подозрительного.

Джоанн недоверчиво покачала головой. Вероятно, она даже начала что-то говорить, но только я не слышал ее, поглощенный чтением — уже третьим по счету — текста, присланного мне Клэр. Я хотел окончательно во всем убедиться.

Свернув листы в рулон, я сказал:

— Моей помощнице удалось выяснить кое-что еще.

— Что именно? Да говорите же! — Райану не терпелось все узнать. Инстинктивно он снова начал массировать больную ногу.

— Она нашла ответ на вопрос, зачем кому-то понадобились услуги Лавинга. — Я поднял взгляд и смотрел теперь прямо в глаза Джоанн.

Та застыла на месте. У нее было такое выражение лица, словно ее попросили опознать в морге тело близкого ей человека.

Низким мрачным голосом, совершенно отличным от того, к которому мы привыкли в последние дни, Джоанн сказала, обращаясь ко мне:

— Это не может быть проблемой, Корт. Этим уже занимались те, кому следует.

Мари непонимающе уставилась на сестру. Райан не сводил глаз с жены, побагровев и плотно сжав губы.

— О чем таком ты толкуешь? — спросил он.

Но на его вопрос пришлось ответить мне:

— Генри Лавинга интересуете не вы. Он охотится на вашу жену.

44

— Что-что? — Он едва не расхохотался.

Потом воцарилось молчание. Все сидели совершенно неподвижно, словно замерли. До нас доносились только завывание ветра снаружи да потрескивание автоматического генератора льда в холодильнике.

Покачав головой, Джоанн подошла к окну. Меня поразил холод в ее глазах. Я мысленно расставлял по местам недостававшие фрагменты таинственной мозаики.

— Что вы имеете в виду, Корт? — спросила Мари. — Какое отношение ко всему этому имеет Джоанн?

Я промолчал.

— Джо! — выкрикнула Мари. — Объясни же нам, Джо. О чем идет речь?

— Так что скажете? — жестко обратился к ней я. Мне нужны были ее ответы — здесь и сейчас.

— Я же дала вам понять, Корт. — Ее голос опять звучал ровно и холодно. — Это уже проверили. Никаких проблем быть не может. Просто забудьте, и все.

— Проверили что? — пробормотал Райан.

Не обращая внимания на мужа, она говорила только со мной.

— Неужели вы думаете, что это сразу не пришло мне в голову? Едва услышав о возможном появлении «дознавателя», я в ту же минуту сделала нужный звонок по телефону. Десятки людей тогда же взялись за это дело. И не обнаружили ничего. Ровным счетом ничего.

— Генри Лавинг работает на тех, о ком практически невозможно хоть что-то узнать.

— И люди, о которых говорю я, тоже очень и очень влиятельны.

— Джо, объясни наконец, в чем здесь смысл? — умолял потрясенный Райан.

— Почему вы не предупредили меня? — спросил я.

Ее лицо выражало раздражение.

— Почему? — повторил я.

— Я не имела права ни о чем информировать вас.

— Кто-нибудь ответит на мой вопрос, б…ь? — Райан потерял терпение.

— Райан, милый… Я так виновата перед тобой. Но я просто не могу. Все слишком сложно.

— Так упрости, пожалуйста. Не вешай мне лапшу на уши. Расскажи все как есть.

— Позвольте взглянуть, что там у вас, — снова обратилась ко мне Джоанн.

Я передал ее распечатку. Ее первая реакция была чисто профессиональной. Она быстро просмотрела каждый листок с бросающимся в глаза штампом поверх каждого: «Совершенно секретно». Кому-то это покажется обычным клише, но именно так помечаются важнейшие документы правительства Соединенных Штатов Америки.

Она кивнула.

— Как вам удалось получить доступ к этим серверам? — спросила Джоанн, но потом лишь махнула рукой. — Впрочем, не все ли равно? Какая теперь разница?

Вздох.

— Теперь мне кажется, я с самого начала знала, что к этому все и придет.

— Вероятно, некто из прошлого Джоанн обратился к услугам Генри Лавинга, — пояснил я сестре и мужу.

— Бывший любовник? — простодушно спросила Мари, словно все еще продолжала наш разговор на выступе скалы над рекой.

Я посмотрел на Джоанн, приглашая ее высказаться. Мне казалось, что она готова к этому. Но ни слезинки. И сейчас я понял, что это был еще один ключик к правде, на который я не обратил внимания. Почти все мои клиенты плакали, некоторые рыдали навзрыд — особенно пережив нападение вооруженных преступников. Но только не Джоанн. И теперь я осознал, что ее поведение в последние дни, эта внешняя бесчувственность и ступор — отнюдь не реакция добропорядочной домохозяйки, внезапно попавшей в ужасающую, непостижимую для нее ситуацию.

Джоанн не проявляла никаких эмоций, потому что была обучена этому. Или же в силу особенностей своей натуры. Скорее же всего взаимодействовали оба эти фактора.