Наперекор судьбе Винченци Пенни

Проблема эта называлась Джайлзом и его возрастающей неприязнью к Барти.

Стюарт Бейли обещал уведомить Оливера, как только в их филиале появится вакансия, и сдержал свое обещание. Он уже был знаком с Барти, она ему понравилась, и он положительно отнесся к тому, чтобы она заняла освободившееся место. Конечно, будь Барти просто сотрудницей издательства, никак не связанной с Литтонами, он вряд ли стал бы это делать. Впервые в жизни Барти ощутила выгоду своей принадлежности к семье Литтон и постаралась заглушить в себе чувство вины. Правда, в нью-йоркском филиале ей предлагали всего лишь место младшего редактора, но она не возражала. Она поехала бы в Нью-Йорк, даже если бы ее ждала там работа уборщицы.

Она едва сдерживала свое волнение и испытывала глубокое облегчение. Лондон в это время был буквально одержим всем американским: от музыки до автомобилей, от танцев до небоскребов. И конечно же, американскими фильмами, такими удивительными.

Джек и Лили написали ей и пригласили, если у нее получится, приехать погостить к ним в Голливуд. Здесь уже Барти начала думать, что все это ей снится. Голливуд называли «родным домом кинозвезд». А Сесил Битон, проводивший там немало времени и фотографировавший этих кинозвезд, признавался: «Голливуд напоминает рассказы о рае, которые мы слышали в детстве».

Конечно, если у нее появится время… Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Барти должна была отплыть в Нью-Йорк в ноябре и на первое время остановиться у Роберта и Мод.

«Зима в Нью-Йорке не самое благодатное время года, – писал ей Стюарт Бейли. – Бывает ужасно холодно. Единственное, что я могу сказать в защиту нью-йоркской зимы: она все же лучше, чем наше лето. Но я надеюсь, вам у нас понравится».

Барти в этом не сомневалась. Она уже обменялась письмами с Мод и Джейми. С ним она познакомилась на свадьбе Джайлза. Сводный брат Мод ей понравился. Он прислал Барти смешную открытку, написав, что будет счастлив подыскать ей жилье. Даже Кайл Бруер, сын партнера Роберта, работавший в издательстве «Макмиллан», – Барти один раз видела его в детстве – написал ей короткое письмо. Кайл писал, что ему не терпится увидеть взрослую Барти, но сомневался, что она опубликует хотя бы одну книгу, которая бы ему понравилась.

Только Селия, как и следовало ожидать, отнеслась к этому враждебно:

– У тебя все так хорошо шло. Неизвестно, как сложатся обстоятельства, когда ты вернешься. Мы не можем до бесконечности сохранять для тебя это место. И потом, американцы – странные люди: очень бесцеремонные и вульгарные. Остается лишь надеяться, что ты с ними как-нибудь поладишь.

Уол заверил ее, что место за ней сохранится. Зная это, Барти вежливо ответила, что, само собой, не рассчитывает на привилегии, а в Америку едет получить дополнительный опыт, который потом ей пригодится. «Тот, кто научился ладить с Селией, не говоря уже про близняшек и леди Бекенхем, сумеет выдержать изрядный напор бесцеремонности», – думала Барти.

Литтоны устроили ей прощальное торжество. На нем Барти произнесла небольшую, но яркую речь, выразив благодарность Селии и Оливеру за превосходную школу, которую она прошла в издательстве. Опыт, полученный ею, снабдил ее всем необходимым для работы в Нью-Йорке. Потом Селия, с глазами, полными слез, поцеловала Барти, а Себастьян крепко обнял ее и признался, что редко кто вызывал у него такое восхищение и гордость, как она.

– Надеюсь, в Нью-Йорке тебя оценят по достоинству. Думаю, обязательно оценят, – добавил он, награждая ее своей ленивой улыбкой, которая с недавних пор стала его своеобразной визитной карточкой. – Что бы ни говорили про американцев, Барти, но качество они ценить умеют.

Назавтра Барти приехала в Примроуз-Хилл, чтобы проститься с Иззи. Ей было слегка не по себе. Она не знала, как девочка отнесется к этой новости.

Иззи она нашла играющей с кукольным домом, который малышке построили Джей и Гордон. Увидев Барти, обрадованная Иззи бросилась к ней на руки:

– Ой, Барти, здравствуй! Я так рада, что ты приехала. Останешься на чай? Папы нет дома, можешь не волноваться.

Это маленькое грустное замечание сказало Барти больше, нежели сотня историй.

Они ели тосты с анчоусами, которые так любила Иззи. Барти было нелегко сказать, что она пришла попрощаться. Иззи отложила недоеденный тост и замерла, глядя на нее своими большими глазами. В них блестели слезы.

– Так ты уедешь совсем далеко и очень надолго?

– Не очень, но надолго, – осторожно сказала Барти. – Возможно, на год. Но я обязательно вернусь. Это я тебе обещаю.

– А кто тогда будет приходить ко мне? – спросила Иззи.

– Генри, Ру и, конечно же, Элспет. Их мама, тетя Адель, леди Селия и Уол…

– Генри и Ру сюда не приходят, – сообщила Иззи, вытирая глаза. – Иногда меня возят к ним. Если папа позволяет. Барти, ну пожалуйста, не уезжай.

– Иззи, понимаешь, я должна уехать. Ведь я еду работать. Меня там уже ждут. Но я обещаю тебе писать письма и присылать снимки.

– В письмах ничего хорошего, – заявила Иззи. – Письма тебя не обнимут. И потом, я все равно не умею читать.

– Так попроси папу. Уверена, он тебе обязательно прочтет мои письма.

– Он мне не читает, – сказала Иззи, и взгляд у нее стал тяжелым.

– Тогда няня тебе их почитает. И я не единственная, кто тебя обнимает.

– Почти единственная, – призналась Иззи и снова расплакалась.

Вернувшись, Себастьян увидел дочь сидящей на коленях у Барти. Иззи сразу затихла и принялась сосать палец. Вид у нее по-прежнему был расстроенный.

– Изабелла, тебе пора принимать ванну. Поднимись к няне и скажи ей об этом.

– Себастьян, пожалуйста, разрешите ей еще немного побыть со мной. Мы тут так хорошо проводили время.

– Извини, Барти, но Изабелла должна привыкнуть к соблюдению распорядка дня. И нарушать его никому из нас не следует, включая и ее няню. Изабелла, я велел тебе ступать наверх.

Иззи молча слезла с колен Барти и послушно, без единого возражения, вышла из комнаты. Ни на отца, ни на Барти она не взглянула. Только дойдя до лестницы, девочка обернулась. Барти увидела на ее лице совершенно взрослую покорность судьбе и такое же взрослое самообладание. Барти стало страшно. Она почувствовала, что больше не может выносить это зрелище. Ей было нечего терять, и она решилась обратиться к Себастьяну:

– Себастьян.

– Да, Барти. – Его лицо было мрачным и почти жестким.

– Простите, если это огорчает вас. Я знаю, что огорчает. Но мне хочется, чтобы вы пытались проявлять к Иззи хотя бы чуточку любви. Ей почти шесть. В таком возрасте дети уже многое замечают. Она ведь может вырасти маленьким печальным созданием.

– Барти! – почти крикнул он, но Барти продолжала:

– Она не виновата в случившемся. Да, это было ужасно, но неужели вы не можете…

– Барти, по-моему, тебе самое время уйти. Я просто не могу слушать эту сентиментальную болтовню.

– Это не…

– Я сказал: уходи. Уж от тебя я никак не ожидал, что ты, знавшая и любившая… любившая… – он на несколько секунд умолк, – …мою жену, окажешься неспособной понять, каково мне сейчас.

– Себастьян, конечно, я не понимаю. Да. И никто вас не поймет до конца. Но я знаю, как это ужасно.

– Ничего ты не знаешь! – выкрикнул он, и Барти стало страшно. – Ты и не можешь ничего знать об этом. А теперь убирайся ко всем чертям и оставь меня в покое! Об этом ребенке можешь не волноваться. С нею все в порядке. За нею надлежащим образом присматривают, и, в отличие от своих сверстников, она не знает ни розог, ни подзатыльников.

Собрав все мужество, какое у нее еще оставалось, Барти сказала:

– Себастьян, но девочка совсем не получает любви.

– Уходи! – потребовал он. – Уходи и не зли меня. И будь любезна, хорошенько запомни: я тоже не получаю любви.

– Я не собираюсь вас злить. Я ухожу. Но, Себастьян, не смотрите на меня так. Вас любят. Очень любят. Все мы вас любим. Все, кто всегда вас любил. Ничего не изменилось. Ровным счетом ничего.

– Все изменилось, – тихо сказал писатель, и его лицо вдруг стало мертвенно-бледным, искаженным болью. – Для меня все изменилось… Прощай, Барти. Надеюсь, в Нью-Йорке ты будешь счастлива.

Няня следила из окна за отъезжающей Барти. Когда автомобиль тронулся, она повернулась к Изабелле и закутала девочку в толстое купальное полотенце. Иззи молчала. Она была почти в шоке, сосала палец и смотрела отсутствующим взглядом.

А потом снизу донесся ужасающий звук: протяжный, почти нечеловеческий. Няня уже слышала его и знала, что это за звук. Это были рыдания Себастьяна.

Путешествие в Америку превзошло все ожидания Барти. Несмотря на позднюю осень, Атлантика оказалась достаточно благосклонна к их кораблю. Океан был непривычно спокоен. Но Барти нравилась любая погода, в том числе и шторм, длившийся полтора дня. Ей нравилось ощущение корабля, несущегося по волнам. Никакая качка на нее не действовала.

Днем Барти усаживалась на палубе в шезлонг, закутывала ноги в теплый плед и, подставив лицо солнцу и ветру, наслаждалась чтением. Она плавала в небольшом бассейне и даже играла в палубный теннис с кем-нибудь из молодых людей, заинтригованных тем, что она путешествует в одиночку и ведет себя уверенно и независимо. Раза два она даже сходила в парную и выдержала прочие пытки в салоне красоты. Как она и ожидала, эти процедуры оказались скучными и утомительными, и Барти вернулась к наслаждению природными красотами – океаном и ветром. Окружающий пейзаж, точнее его отсутствие, отнюдь не вызывал у нее скуки. Скорее наоборот: ее завораживали непрестанно меняющиеся краски воды и неба, начиная с сумрачного рассвета и до темноты, когда небесный купол покрывался сверкающими звездами. Все это казалось ей необычайно красивым.

В один из дней она увидела стаю резвящихся дельфинов. Они почти час плыли рядом с кораблем. Барти, затаив дыхание, следила за их прыжками.

По вечерам она приходила в обеденный зал и занимала место за отведенным ей столом. Она вела вежливые беседы с другими пассажирами, хотя по большей части эти люди ее совсем не интересовали. В основном это были богатые американцы. Но они подкупали Барти исключительным дружелюбием. Они искренне интересовались, кто она и чем занимается. Но больше всего им нравилось рассказывать ей о своих путешествиях по Европе с обязательным перечислением мест, которые они посетили, и увиденных достопримечательностей. По ночам она крепко спала, убаюканная океаном, и ее сны не тревожили ни маленькие несчастные дети, ни взрослые несчастные мужчины.

К Нью-Йорку их корабль подходил рано утром. Зрелище было завораживающим, и Барти знала: она еще не раз увидит это в своих снах. Из серого тумана проступали очертания небоскребов. Слева высилась Леди, как американцы называли статую Свободы, приветственно держа в могучей руке факел. Чем ближе к гавани подходил корабль, тем отчетливее становились удивительные, почти мистические здания, о которых Барти до сих пор только читала и видела на снимках и в кино: небоскребы Вулворт-билдинг, Эмпайр-стейт и Крайслер, словно покрытый серебристыми кружевами.

Но настоящая магия началась, когда взошедшее солнце разогнало туман и превратило воду из серой в голубую. Барти охватило странное чувство: ей вдруг показалось, будто она вернулась домой.

Мод и Роберт встречали ее в зале прибытия. Мод, раскрасневшаяся от волнения, крепко расцеловала Барти, а Роберт заключил в объятия. Барти вдруг вспомнила, как прощалась с Оливером, и ей даже стало грустно. Несмотря на усилия Селии, его золотистые волосы все заметнее редели. Зато Роберт казался олицетворением здоровья. Его волосы, хотя и седые, оставались густыми и красиво ниспадали на бархатный воротник безупречно сшитого пальто. Он был на десять лет старше Оливера, но производил впечатление не старшего, а младшего брата.

«А Мод еще похорошела», – подумала Барти. Теперь Мод носила короткую, но очень элегантную стрижку, от которой ее рыжие волосы только выигрывали. Тщательно выщипанные брови делали ее зеленые глаза еще больше. Белая кожа была щедро усыпана неяркими веснушками. Мод одевалась не менее изысканно, чем ее отец. На ней был черно-белый костюм, явно сшитый на заказ. Наряд дополняли туфли-лодочки на высоком каблуке, идеальные для ее узкой ступни. Барти решила, что непременно купит себе такие же.

– Как здорово, что ты к нам приехала, – тараторила счастливая Мод. – До сих пор не могу поверить: ты в Нью-Йорке! Тебе понравилось плавание? Наверное, у тебя там отбоя не было от молодых людей. Идем. Машина уже ждет. Мы сейчас поедем к нам на Саттон-плейс. Это недалеко отсюда. Сегодня тебя ожидает торжественный прием. Джейми, Фелисити с Джоном – они ждут не дождутся, когда мы все приедем к ним на обед. На Кайла посмотришь. Ой, Барти, мы с тобой так замечательно будем проводить время. Тебе очень понравится.

Весь день ее водили по громадному дому – еще одному городскому дому Литтонов, стоящему возле воды. Эта мысль мелькнула у Барти, когда она осваивалась в отведенной ей комнате по соседству с комнатой Мод. Фелисити наградила ее поцелуями и объятиями, а Джон Бруер сжал так, что Барти побоялась за свои ребра. Сияющий Джейми тоже обнял ее, но гораздо деликатнее. Он стал очень симпатичным, обаятельным парнем. Все американские родственники Литтонов были симпатичными и обаятельными. Эта мысль пришла Барти в голову за ланчем. Они сидели в столовой, оформленной под террасу, из окон которой открывался захватывающий вид на мост Куинсборо.

Потом они гуляли по морозному Центральному парку. Прежде чем ехать к Бруерам на обед, Барти решили немного показать нью-йоркские красоты. Ее провезли по Парк-авеню, затем по Пятой. Все это ослепляло, впечатляло, будоражило. Затем они поехали к Бруерам, жившим на Восточной Восемьдесят второй улице. Барти не оставляло ощущение, что она вернулась домой. Возможно, это была всего-навсего игра воображения, но ей казалось, что в этом сверкающем, удивительном городе где-то есть то, что она искала всю свою жизнь.

Оставалось лишь узнать, что это. Или кто.

Когда Барти вошла в просторную гостиную на первом этаже дома Бруеров, Фелисити снова приветствовала ее, а Джон подал бокал с коктейлем. Вскоре к ней подошел Кайл Бруер и протянул руку. Его рост был шесть футов и два дюйма. Широкоплечий, длинноногий. По американским стандартам он считался красавцем. Очарование Кайлу добавляли мягкие, немного лохматые каштановые волосы, синие глаза и отличные зубы. Барти невольно залюбовалась им.

Из-за спины Кайла появилась довольно красивая девушка, пепельная блондинка с большими голубыми глазами. Она взяла Кайла за руку, а другую протянула Барти.

– Как поживаете? – спросила она, так сильно растягивая слова, что они казались почти иностранными. – Рада с вами познакомиться. Меня зовут Люси Брэдшоу. Я невеста Кайла. Добро пожаловать в Нью-Йорк. – Она улыбнулась Барти с оттенком снисходительности.

– Благодарю вас, – ответила Барти.

– Кайл рассказывал мне историю вашей жизни. Надо же, Литтоны взяли вас из очень бедной семьи. Как захватывающе! Я бы с удовольствием узнала побольше об этом периоде вашей жизни.

– Боюсь, Кайл рассказал вам все, и я вряд ли смогу добавить что-нибудь интересное, – отозвалась Барти.

Люси Брэдшоу не понравилась ей с самых первых минут их знакомства.

– Ну, что я тебе говорила?! – воскликнула Селия. – Первые книги «Пенгуина» пользуются бешеным успехом. И…

– Да, уже слышал. Кстати, самый большой заказ поступил от «Вулворта». Вот так! Я же тебе говорил, что это дешевая затея. А как отреагировали книжные магазины?

– Оливер, среди первых авторов «Пенгуина» – Хемингуэй, Линклейтер [44] , Агата Кристи и Дороти Сэйерс [45] . Лично я не считаю это дешевой затеей. У нас была замечательная возможность, которую мы упустили из-за твоего упрямства. Неужели мы ее прохлопаем и в тридцать шестом?

– Какой чудесный кабинет, – сказала Барти. – Мне он уже нравится. Спасибо, Стюарт. Я здесь буду очень счастлива.

– Надеюсь, счастье не помешает вам усердно работать. Хотя на этот счет я могу не волноваться. Оливер мне писал, что вы работаете как черт.

– Ему виднее. Наверное. Не правда ли, занятное выражение? А про писателей почему-то говорят, что они пишут как ангелы.

– И кто, по-вашему, может сейчас считаться таким ангелом с пером в руках? Я имею в виду американских авторов.

– Пожалуйста, могу назвать. Конечно же, Скотт Фицджеральд. Эрнест Хемингуэй. Дороти Паркер [46] .

– Согласен. Знаете, Барти, если бы вы смогли найти мне нового Фицджеральда или новую Дороти, я был бы счастливейшим человеком. Я мечтаю о том, чтобы «Литтонс» составил конкуренцию «Макмиллану». Правда, у «Макмиллана», помимо нью-йоркского отделения, есть отделения в Чикаго, Далласе, Бостоне и еще в нескольких городах. Они сейчас занимают довольно прочные позиции. Но ничто не стоит на месте. Кто знает: возможно, с вашей помощью мы начнем их теснить. Я познакомлю вас со списком популярной художественной литературы, которую мы издаем. Этим ведает наш старший редактор Кларк Дуглас. С ним я вас тоже познакомлю, причем сегодня же. Сейчас у него встреча с одним из авторов. А пока располагайтесь, устраивайтесь. На столе вас уже ждут гранки, которые нужно вычитать. Я потом к вам зайду.

Барти проводила его глазами, думая, что Стюарт из тех людей, с кем лучше не ссориться. Пока он тобой доволен, он сама любезность, но…

Она оглядела свой новый кабинет. Совсем маленький, но такой уютный. Больше похож на домашний кабинет, чем на служебный. В какой-то степени его можно было назвать уменьшенной копией кабинета Селии. Красивый камин, множество книжных полок и старомодный письменный стол с тяжелой деревянной столешницей. Барти стала рассматривать книги. Почти то же, что и в Лондоне: в основном изданные «Литтонс». Полная подборка «Меридиана времен»: в Америке они продавались на редкость успешно. Романы о Бьюхананах, не пользующиеся здесь особой популярностью и считающиеся «слишком английскими». Барти вдруг подумала: «А если создать такую же сагу про американскую семью?» Пожалуй, такие романы вполне подошли бы для американского книжного рынка. Возможно, она сумела бы потянуть издание этой серии. Впрочем, об этом пока еще рано думать.

Ей понравилось место, где находился нью-йоркский филиал «Литтонс»: Грамерси-Парк. Уютное, совсем не похожее на ту часть Манхэттена, где высился лес небоскребов. Здесь встречались нехарактерные для Нью-Йорка маленькие площади и высокие дома, облицованные коричневым песчаником и построенные по большей части на рубеже веков, попадались и архитектурные шедевры. Например, здание электрической компании «Консолидейтед Эдисон» с его часовой башней. Или дом Фиша на Стайвесант-стрит. Как и в Лондоне, издательство занимало целый особняк к югу от места, называемого просто Кварталом. Естественно, здание нью-йоркского филиала тоже было облицовано коричневым песчаником. К входной двери вели широкие ступени, а второй этаж украшал балкон с решеткой чугунного литья. Когда перед войной Оливер решил открыть свой филиал в Нью-Йорке, Роберт нашел ему это здание, о чем до сих пор говорил с гордостью владельца.

Приемная напоминала просторный холл в старинном доме. Здесь царила дружественная, очень книжная атмосфера, почти как в библиотеке. Секретаршу звали миссис Смайт (Стюарт сказал Барти, что имени секретарши никто не знает). Она располагала к себе и умела как-то очень мило, по-домашнему подмигивать. В задней части приемной находились охранники: розовощекие, приятные ребята. Барти удовлетворенно вздохнула. Здесь она будет очень счастлива. И самое замечательное: здесь никто не знал, что она имеет какое-то отношение к семье Литтон. Ей не придется без конца пускаться в утомительные объяснения, не придется оправдываться. Здесь не будут думать, что своими успехами она обязана почти родственным связям с Литтонами. А если она допустит промах, никто не станет шептаться, что она остается на своем месте все по той же причине.

– А знаешь, это настоящий вызов: работать в «Литтонс», принадлежа к их семье, – сказал ей Кайл.

Этот разговор происходил в ее первый нью-йоркский вечер, после обеда у Бруеров.

– Видишь ли, не совсем… – начала Барти и осеклась.

Ей всегда было трудно объяснить свое положение в семье Литтон.

– Не скромничай. Ты часть семьи. Неотъемлемая часть этой большой, талантливой и чертовски привлекательной толпы.

Интересно, как бы отнеслась Селия, услышав, что ее семью называют толпой, пусть и чертовски привлекательной? Теперь Барти начинала понимать, почему Селия так не любила американцев.

– Знаешь, когда в Лондоне меня представили Селии, я так испугался, что только и смог поздороваться с ней. Такой жуткой женщины я еще не встречал.

– Кайл, будь потактичнее, – упрекнула его Фелисити. – Ведь Селия – очень близкая родственница Барти. Полагаю, Барти ни в коей мере не находит ее жуткой.

– Представьте себе, нахожу, – призналась Барти. – Мы все ее боимся. Все ее дети, все, кто у нее работает. Хотя при этом мы все ее любим.

– А Оливер? – спросила Фелисити. Ее голос вдруг зазвучал заметно мягче, и в нем появились нотки грусти. – Неужели и он считает свою жену жуткой и боится ее?

– Нет, – решительно возразила Барти. – Уол ее ни капельки не боится. Он единственный, кого она слушает. Или хотя бы прислушивается. Он и еще Себастьян.

– Да, Себастьян, – улыбнулась Фелисити. – Он по-прежнему остается частью семьи?

– Уже не в той степени. С момента смерти жены он сделался почти затворником. Бедный Себастьян. Даже тетя Селия не может вытащить его из этого состояния. Вы же знаете, раньше они часто виделись. Она невероятно восхищалась его книгами.

– Да, – отозвалась Фелисити, и в ее глазах блеснуло любопытство. – Да, я знаю. Оливер рассказывал мне про него.

– Раньше он практически ежедневно бывал у них дома. А теперь, если раз в месяц ненадолго зайдет, – это уже событие. Ужасно, это так ужасно. Мне его невероятно жалко. Но мы вряд ли можем ему чем-нибудь помочь.

– Мне нравится Себастьян, – сказал Кайл. – По-моему, он потрясающий писатель. Как бы я хотел, чтобы мы публиковали его в «Макмиллане». Должно быть, он стоит столько золота, сколько весит сам.

– Перекупить Себастьяна – немыслимая затея, – засмеялась Барти. – Себастьян принадлежит «Литтонс». Мы едва ли можем представить жизнь без него и его книг «Меридиан времен».

– А если…

– Нет, лучше и не пытаться.

– Что ж, пусть будет так. А как поживает старина Джайлз со своей женой и дочкой? Знаешь, Мод почему-то всегда думала, будто ты и он… Наверное, ты и сама это от нее слышала.

– У Джайлза все очень хорошо, – ответила Барти. Ложь далась ей без труда. – Очень счастлив. И дочка у него такая милая.

– А как его успехи в издательстве? Не думаю, чтобы Селия особо допускала его к управлению.

– Кайл! – одернула сына Фелисити. – Ты сегодня ведешь себя на редкость грубо.

– И с работой у Джайлза все хорошо, – продолжала врать Барти. – Селия и Уол очень им довольны.

Пусть это и было враньем, но Барти ощущала себя в долгу перед Литтонами. В особенности перед Джайлзом.

– Рад слышать. А как дела у…

– Кайл, если не возражаешь, я сейчас хотела бы покинуть ваш гостеприимный дом. Я ведь первый день в Нью-Йорке и невероятно устала.

Она видела, как хорошенький ротик Люси слегка скривился. Глаза пепельной блондинки очень жестко смотрели на Барти. «Ревнивая девушка, – подумала Барти. – Не понравилось ей, что сегодня я стала невольным центром внимания». Эта мысль позабавила Барти. Ощущение было новым. Прежде ее ни к кому не ревновали.

Она легла спать, думая о Кайле и о том, как он теперь не похож на робкого, даже забитого мальчишку, каким был в детстве. Интересно, до чего же сильно меняются люди, когда вырастают.

Ей было приятно снова встретиться с Джейми. В нем не ощущалось такой резкости, как у Кайла. Единственным человеком, с кем ей до сих пор хотелось познакомиться и с кем она вряд ли познакомится, оставался «злодей» Лоренс. А интересно было бы его увидеть.

ММ много думала о будущем Джея и о том, может ли и должно ли оно привести сына в «Литтонс». Одно она могла сказать с полной уверенностью: решать это будет сам Джей, и никто другой. Он всегда, с раннего детства, принимал решения сам и проявлял немалую волю, отстаивая свой выбор. Если Джей что-то решит, его никакими уговорами, никакими доводами не заставишь изменить решение. «Совсем как его отец», – часто думала ММ.

Оксфорд Джей закончил с дипломом высшего второго класса по истории. К этому он отнесся спокойно, со смехом добавляя, что по гребле у него твердый первый класс. Он находился во второй восьмерке гребцов и наверняка попал бы в первую, если бы не подхватил сильнейший грипп и не был вынужден прекратить тренировки. Адель, хихикая, добавляла, что по предмету «девушки» у Джея двойной первый класс.

Девушки обожали Джея. Причиной тому были не только его неотразимая внешность и своеобразное чувство юмора, но и его явная тяга к прекрасному полу. Его интересовали и сами девушки, и особенности женского характера и поведения. Приходя на балы и вечеринки, он часто отказывался от выпивки и танцев, хотя был большой энтузиаст и того и другого, садился в углу с какой-нибудь девушкой и заводил с ней оживленный разговор. Темы этих разговоров были весьма неожиданными и совсем непривычными для бесед девушек с молодыми людьми.

– Он не болтает с ними о разной чепухе, – говорила Адель Венеции, питавшей слабость к Джею. – Никаких разговоров о тряпках, танцах и так далее. Джей говорит с ними не так, как парни обычно говорят с девушками. Спрашивает у них, чем они хотят в жизни заниматься, что думают по тому или иному поводу, собираются ли замуж, хотят ли делать карьеру, или им достаточно семьи и детей. И это его всерьез интересует. Он не лицемерит. И девчонкам это очень нравится.

Девчонкам это действительно очень нравилось. Они не могли противиться Джею. Если бы Джей задался целью вывести формулу успешной сексуальной жизни, то вряд ли смог бы придумать лучший метод. За время учебы в Оксфорде у него было несколько вполне серьезных романов. Он даже подумывал жениться на одной из студенток. В данный момент в его романах наступила пауза. К тому же он не знал, чем хочет дальше заниматься, и в результате сейчас работал в Эшингеме у леди Бекенхем. На ее доме меняли крышу, и леди Бекенхем сказала ему: если он не боится грязной работы и готов работать с полной отдачей, пусть присоединяется к бригаде нанятых ею рабочих.

– Но учти: никакого отлынивания от работы и никаких отлучек в Лондон на балы, пирушки и так далее.

Джей пообещал не отлынивать и в Лондон не сбегать и сказал, что леди Бекенхем не пожалеет, взяв его в работники. Работал он и впрямь на редкость усердно, без поползновений улизнуть в город. Однако Джей и Билли Миллер, с которым они были добрыми друзьями, находили немало развлечений и в окрестностях Эшингема. Они недурно проводили свободное время на танцах и в пивных и даже сделались местными знаменитостями, когда однажды упились так сильно, что заснули прямо в пивной, на полу, пока утром их не растолкали.

– Не знаю, мама. Я и в самом деле не знаю.

Таковы были окончательные слова Джея в разговоре с матерью, когда ММ спросила его насчет устройства на работу в «Литтонс».

– Издательство – это, конечно, здорово, но мне очень нравится что-то делать своими руками. Понимаешь? Но и туда меня тоже тянет. Я про издательство. И мне нравится идея семейной фирмы. Постоянство, преемственность и все такое. Мама, ну дай мне возможность подумать еще немного. Мам, но ведь есть еще время, правда? Я постараюсь не тянуть с решением. К Новому году определюсь. Как тебе это?

– Тетя Селия возлагает на тебя большие надежды, – сказала ММ.

– Знаю, – ответил Джей. – Между нами говоря, это меня и удерживает.

ММ хорошо поняла слова сына. В издательстве фаворитам Селии приходилось нелегко. Достаточно вспомнить Барти и принять во внимание то обстоятельство, что Джайлз у своей матери в фаворитах не числился.

Вторая беременность Хелены была заметно тяжелее первой. К тому же, по мнению Джайлза, и характер у нее тоже стал заметно тяжелее. Хелена сделалась придирчивой, скандальной и постоянно критиковала мужа. Не в силах этого выносить, Джайлз находил любой предлог, чтобы после ужина не оставаться вместе с Хеленой, разумеется, если они были только вдвоем. Если бы не постоянные напоминания себе, что все это связано с тяжело протекающей беременностью, Джайлз не знал, насколько бы его хватило. Нужно еще немного потерпеть. Когда Хелена родит ребенка, ее характер станет прежним, сравнительно легким. А она явно родит мальчика, учитывая размеры ее живота и то, что второй ребенок ведет себя там куда активнее Мэри.

Самовнушение помогало, но мало. Джайлз чувствовал себя одинаково некомпетентным что дома, что на работе. И здесь, и там его унижали. Прямо или косвенно – значения не имело. Все это действовало на него очень угнетающе.

Даже скорое наступление Нового года, с которым Джайлз всегда связывал свои странные, почти детские надежды, на этот раз не поднимало ему настроения.

– С Новым годом, Барти. Ты потрясающе выглядишь. Как здорово, что ты приехала к нам.

– И я рада, что приехала к вам. Спасибо.

– Не возражаешь, если я тебя поцелую? Что-то захотелось тебя поцеловать.

– Не возражаю.

Кайла она находила симпатичным, но в нем не было опасной мужской привлекательности. Он был не ее типом мужчины. Слишком непринужденным, больше бравшим своим внешним обаянием.

– Он не всегда был таким, – сказала Фелисити, когда у них с Барти однажды зашел разговор о Кайле. – Пугливый ребенок, потом неуклюжий подросток. Да ты, наверное, и сама его помнишь. А затем – тут нужно сказать огромное спасибо Оливеру – Кайл понял, чем хочет заниматься. Правда, мы думали, что он вольется в семейный бизнес, но, как видишь, ошиблись. Остальное ты знаешь. Оливер ввел его в издательский мир, дал первую работу. И представляешь, у него сразу все начало получаться. Нам оставалось лишь наблюдать, как он меняется, познает сам себя. Мы и не заметили, как он стал крайне уверенным в себе, обаятельным парнем. Но если кого и благодарить за это, так, конечно же, Оливера.

Чувствовалось, Фелисити просто обожает Оливера. Она всегда говорила, насколько он добр, очарователен, умен и насколько с ним интересно. Барти часто думала, а как бы она сама отнеслась к антисоциальному, на редкость бестолковому и до скандального упрямому существу, с которым им всем приходилось жить и работать.

Конечно, в обаянии Уолу не откажешь, как и во многих других качествах. Она и сама обожала его, но порою с ним бывало необычайно тяжело.

Новый год Барти встречала на благотворительном балу в отеле «Плаза». Она никогда не любила шумные сборища, но здешнее торжество ей понравилось. Почему – Барти и сама не знала. Она даже согласилась на уговоры Мод и купила себе новое платье, превосходящее по элегантности все ее прежние наряды: из черного крепа, облегающее, с длинным рукавом, но соблазнительно обнаженными плечами. Платье великолепно подчеркивало длинную шею Барти и вообще всю ее фигуру. На Рождество Роберт подарил ей хрустальный кулон, оправленный в золото. Сегодня Барти решилась в первый раз надеть подарок.

– Длина цепочки как раз такая, какая нужно, – со смехом прокомментировал Джейми. – Кулон висит над самой твоей грудью. Так что тебя можно вовсю разглядывать, делая вид, будто смотришь на кулон.

Джейми быстро стал ей старшим братом. Барти его просто обожала. Для новогоднего торжества она даже согласилась сделать прическу.

– Я знаю: ты не любишь парикмахерских, но сегодня без этого никак. Особенно с таким платьем, – сказала Мод.

Она повезла Барти к своей парикмахерше, и та превратила волосы мисс Миллер во множество мелких локонов, украсив их крошечными бриллиантовыми цветами.

– Ты на себя не похожа, – с восторгом заявила Мод.

Разговор происходил в гостиной их дома, где перед поездкой на бал они решили проводить шампанским старый год и выпить за новый. Роберт и Джейми смотрели на Барти и улыбались.

– Теперь у тебя совсем другой вид, – продолжала восторгаться Мод.

– Не говори так, – насторожилась Барти. – Не люблю быть непохожей на себя.

– Не волнуйся, – успокоил ее Роберт. – Ты осталась сама собой. Но эта прическа сделала тебя потрясающе красивой… Что ж, за старый год мы выпили. Теперь давайте выпьем за новый. Надеюсь, он будет хорошим. Чувствую, страна возрождается. И не только чувствую. Я это знаю. Рузвельт уже сделал немало чудес и сделает еще. Думаю, нам стоит выпить не только за новый год, но и за нашего президента.

Все послушно выпили за американского президента, но потом Мод шепнула Барти:

– Моему дорогому папочке присущ чрезмерный энтузиазм. Мы-то знаем: происходящее едва ли можно назвать чудесами.

Барти не переставала удивляться (и даже умиляться) по поводу того, как близко к сердцу Мод принимает проблемы нью-йоркской бедноты. Живя бок о бок с лондонскими Литтонами, Барти привыкла к их умению с каким-то небрежным изяществом удалять подобные заботы из своего коллективного сознания. Изумляло ее и то, что Мод считала своего старшего сводного брата чуть ли не единственным виновником Великой депрессии.

– Я знаю, просто знаю: он мог помочь многим людям. Он должен был им помочь, но он ничего не сделал.

– Откуда ты знаешь? – пыталась возражать Барти. – Может, он что-то делал.

– Только не он! – порывисто восклицала Мод, энергично мотая головой. – Знала бы ты, скольких людей он поувольнял из своего банка. Зато сам стал еще богаче. Мне на прошлой неделе попалась заметка в газете. Он купил себе еще одну яхту. Я ненавижу Лоренса. Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Если только он посмеет явиться к нам домой, я загоню его на террасу и сброшу вниз.

Барти, зная, что Лоренс вряд ли явится в дом отчима, а Мод вряд ли осуществит свою угрозу, сочувственно кивала и даже предлагала помочь.

Она и сама ужасалась нищете, которую не могло заслонить даже внешнее великолепие Нью-Йорка. На перекрестках было полно тех, кто просил подаяние. По улицам тянулись громадные очереди за бесплатным обедом. Барти видела угрюмые, отчаявшиеся лица возле дверей фабрик и складов. Люди приходили сюда в надежде получить хотя бы временную работу. Оказалось, что в Америке положение таких людей гораздо хуже, чем в Англии.

Мод, решительно настроенная на добрые дела, изо всех сил старалась помогать неимущим. Она устраивала благотворительные балы и концерты, собирая средства для безработных и их семей. Она постоянно выпрашивала у своих богатых друзей ненужную им одежду и развозила по различным благотворительным организациям. Один вечер в неделю она сама разливала бесплатный суп в миски голодающих. Но никакие из предпринимаемых ею усилий не могли до конца успокоить ее совесть.

Большое впечатление произвели на Барти регулярные выступления президента Рузвельта, которые назывались «Беседы у камина» и передавались по радио. Президент рассказывал американцам о своих планах, выражал надежды на преодоление кризиса и сочувствовал тем, кто все еще находился в тисках нищеты. Американцы как завороженные слушали эти «Беседы». Рузвельт был не только прирожденным оратором, но и талантливым радиопроповедником. То, о чем он говорил, доходило до самого сердца слушателей. Барти безуспешно пыталась представить Рамсея Макдональда, столь же просто и искренне обращающегося по радио к англичанам.

После роскошного обеда начались танцы. Вначале играл классический танцевальный оркестр, затем его сменил джаз. В полночь, после фейерверка над Центральным парком, оркестр снова поменялся. Это тоже был джаз, который здесь называли биг-бендом. Он заиграл «Бродвейскую колыбельную». Ритм захватил Барти, и она невольно стала притопывать ногой.

– Можно пригласить тебя на танец? – спросил подошедший к ней Кайл и поклонился.

– Конечно можно, – засмеялась она, делая реверанс.

Барти любила танцевать.

– А ты отлично танцуешь, – вскоре сказал ей Кайл. – Ты просто здорово танцуешь.

Это не было обычным комплиментом. Они оказались настолько удачной танцевальной парой, что зрители, стоявшие по краям зала, восторженно смотрели на них, а когда песня закончилась, даже наградили аплодисментами.

Раскрасневшаяся от танца, смущенная, Барти засмеялась и хотела было уйти, но Кайл схватил ее за руку и снова повел танцевать. И тут перед ними неожиданно появилась Люси. Она тоже раскраснелась и тяжело дышала.

– Кайл, я думала, что на первый танец тридцать шестого года ты все-таки пригласишь меня.

– Дорогая, ты… Понимаешь, я… – Кайл беспомощно оглянулся на Барти, которая с необыкновенной любезностью улыбнулась Люси и сказала:

– Кайл танцевал со мной лишь потому, что не смог найти вас. Не стану вам мешать. Пойду разыщу Джейми.

Но Джейми она так и не нашла. Барти всматривалась в лица и не видела никого из знакомых. Она вдруг почувствовала себя в дурацком положении и решила отправиться в женский туалет – классическое прибежище женщин в подобных ситуациях.

Там она внимательно и с интересом стала рассматривать себя в зеркало и решила, что совсем не похожа на привычную Барти, которую знала и которая ее вполне устраивала. Кто эта «светская штучка», привыкшая к роскошной жизни, с румяными щеками, блестящими глазами, явно перебравшая шампанского?

Наполовину изумленная и наполовину шокированная произошедшей с ней переменой, Барти пригладила волосы, подкрасила губы, слегка побрызгалась духами «Май син» от Ланвин, которые ей как-то в шутку купила Мод, и вернулась в танцевальный зал.

– Вы позволите вас пригласить?

Барти обернулась. У нее за спиной стоял мужчина. Таких внешне привлекательных мужчин она еще не видела. Высокий, атлетически сложенный, широкоплечий. В элегантном фраке. У незнакомца были волосы медного цвета, аквамариновые глаза, а рот… Барти читала о чувственных ртах, но никогда толком не понимала, что означают эти слова. Его рот был чувственным; даже сейчас, когда незнакомец слегка лениво улыбнулся ей, его рот говорил о наслаждениях и требовал наслаждений. Улыбка совершенно изменила выражение его лица. До сих пор на нем отражалось спокойствие, граничащее со скукой и почти надменное. Но вот он улыбнулся: медленно и словно бы неохотно, будто эту улыбку вытаскивали у него из самого сердца… и лицо потеплело, ожило и обрело легкость. Барти стояла, смотрела на незнакомца, чувствуя себя несколько странно и объясняя себе, что вся причина в шампанском, хотя интуиция говорила ей: шампанское тут ни при чем.

– Так как? Ваш ответ положителен? Или ваше молчание означает «нет»? В любом случае я, с вашего позволения, хотел бы услышать ваш словесный ответ.

Барти вздрогнула, надеясь, что он этого не заметил.

– Я согласна танцевать с вами.

– Благодарю вас. Тогда идемте.

Незнакомец взял Барти за руку и повел на танцпол. Там он осторожно обнял ее за талию и повел в танце. Чувствовалось, он прекрасно танцует и обладает хорошим музыкальным слухом. Оркестр играл «Dancing on the Ceiling». Барти вошла в ритм, почувствовала своего партнера, и ей показалось, будто они кружатся на паркете одни, и во всем зале – тоже никого. Потом они танцевали еще раз и еще. Незнакомец не спрашивал ее, хочет ли она танцевать; он просто предполагал, что хочет, и не ошибался в своем предположении. Ей действительно нравилось с ним танцевать.

Барти показалось, что прошло уже достаточно времени. Она решила уйти. Нет, ей не хотелось уходить. Просто она чувствовала, что это нужно сделать. Ее спутник сразу уловил ее замешательство. Он посмотрел на нее:

– Что-то случилось?

– Нет, – поспешно возразила она. – Вовсе ничего. Просто я подумала, что мне нужно…

– Нужно что? – поинтересовался он. Его глаза скользили по ней медленно и сосредоточенно, словно он нашел интересный объект, который старался рассмотреть во всех подробностях. – Если вы устали и хотите посидеть, можем спуститься в бар. Он небольшой и уютный. Наверное, вам стало жарко. Здесь и впрямь довольно душно.

– Вы так считаете? – спросила Барти, понимая, что задает глупый вопрос.

– Да, – ответил незнакомец, серьезно глядя на нее. – Вам стало жарко.

Он не ошибся. Ей действительно стало жарко. Она почти пылала.

– Пойдемте выпьем чего-нибудь прохладного. И поговорим немного.

– Мне действительно нужно… – начала Барти и вновь умолкла.

– Если вы говорите про тех, с кем пришли, сомневаюсь, что вам стоит к ним возвращаться. Я смотрел, как вы танцевали до меня.

– Вы смотрели?

– Да. Смотрел и сделал два вывода. Первое: вы танцевали на редкость хорошо. Второе: ваш партнер вас не заслуживал. Вдобавок мне известно, что он помолвлен с другой девушкой. С маленькой дурочкой, которая чуть не устроила вам скандал при всех. Она явно ревнует вас к своему жениху. Что ж, не без причины. Вы, насколько могу судить, очень нравитесь мистеру Бруеру. Так и должно быть. Хотите шампанского?

– Нет. Лучше воды, – ответила Барти. – Я и так выпила слишком много шампанского.

– Весьма необычно слышать от девушки, что она знает меру в шампанском, – заметил незнакомец. – В таком случае мы оба будем пить воду.

– Вам это необязательно, – возразила Барти. – Я не хочу портить вам удовольствие.

– Какие удивительные слова вы сейчас сказали. Разве для меня может быть большее удовольствие, чем общение с вами? И разве может вино его усилить? Я вообще не считаю выпивку удовольствием. Несколько рюмок, и вот уже во рту все немеет. Вы не находите? Потом и другие ощущения начинают притупляться. Выпивка – неудачная затея. Особенно сейчас. А как вы насчет лимонада, который вкуснее воды?

– Нет. Я хочу просто воды, – сказала Барти.

– Я тоже. Вот еще одна наша общая черта.

– Еще одна? – удивилась Барти. – А какая первая?

– Вообще-то, их несколько. – Незнакомец снова оглядел ее с головы до ног. Он умел потрясающе улыбаться, но, как подметила Барти, улыбался не слишком часто. – Да, их несколько. Не сомневаюсь, отыщутся и другие. Мы оба великолепно танцуем. Мы заинтригованы друг другом. Мы оба высокого роста. Мне нравятся высокие девушки… Воды со льдом, – сказал он официанту. – Большой кувшин. – Он усадил Барти на стул и сел рядом. – Сигарету? – спросил он, вытаскивая серебряный портсигар.

– Я не курю, – покачала головой Барти.

– Я тоже.

– Но носите с собой портсигар.