Наперекор судьбе Винченци Пенни

– А это могло быть вызвано сильным эмоциональным напряжением?

– Сам инсульт – нет. Что касается сердечного приступа, возможно. Но учтите, здоровье вашего отца подорвано войной. Мистер Литтон, вы не волнуйтесь. До сих пор ваш отец прекрасно держался. Это обнадеживающий знак. Будем ждать признаков того, что мы называем просветом. Я надеюсь, что ваш отец придет в сознание. Если это случится достаточно скоро, можно рассчитывать на благоприятный прогноз.

Джайлз кивнул и, поблагодарив врача, вернулся в палату.

– Джайлз, думаю, тебе лучше отправиться на работу, – взглянув на сына, сказала Селия. – Твое присутствие здесь ни к чему. Венеция позвонила Адели. Она прилетит из Парижа. Вечером из школы возвращается Кит.

– Но…

– Высиживанием здесь ты ему ничем не поможешь, – заявила Селия, сделав упор на слове «ты».

Джайлз вздрогнул:

– Мама, я так… Мне очень жаль. Если это… если мое тогдашнее поведение стало причиной…

Лицо Селии было непроницаемым.

– Что теперь говорить о причинах? Что случилось, то случилось. Мы можем лишь надеяться и молиться. А теперь возвращайся в издательство и, будь добр, пошли телеграмму Барти. Она должна знать. Быть может, она даже сочтет нужным вернуться. Роберту тоже пошли и, естественно, Джеку с Лили.

Он отправил телеграмму в Голливуд. Барти он послал две телеграммы: на адрес, где она снимала жилье, и на работу. Четвертую телеграмму Джайлз отправил дяде Роберту на Саттон-плейс.

В Нью-Йорке было утро. Барти, возможно, еще только собиралась на работу, и разносчик телеграмм мог ее застать.

Разумеется, Джайлз не мог знать, что Барти две ночи подряд не ночевала в своей квартире в Грамерси-Парк, а рабочий кабинет покинула в десять утра, отправляясь на деловую встречу. Затем ее ждал ланч с Лоренсом Эллиоттом.

Местом ланча они выбрали ресторан «Колони-клаб». Барти крайне редко соглашалась на ланчи, поскольку не могла выкроить время. Но на сегодня у нее было намечено несколько деловых встреч, и потому ланч вполне вписывался в ее график.

Когда Барти ушла, Лоренс выпил еще чашку кофе, подписал счет, велел подать пальто и вышел на улицу. Была пятница – отличный день для осуществления его планов. После ланча Лоренс рассчитывал ненадолго заехать вместе с Барти в Эллиотт-хаус, а затем отправиться в Саут-Лодж – его загородный дом на Лонг-Айленде. Барти он возил туда всего один раз и только на один день. Ему очень импонировало ее согласие провести уик-энд вместе с ним. До Барти ему не встречались женщины, так яростно отстаивающие свою независимость, а ее отказ делать что-либо не отвечающее ее собственным, довольно строгим критериям в одинаковой степени приводил его в замешательство и бесил.

– Ты говорила, что любишь меня, – раздраженно сказал он, когда однажды утром Барти отказалась остаться с ним в постели. – Зачем тебе спешить на твою смехотворную работу, когда ты могла бы наслаждаться со мной в постели?

– Да, я действительно тебя люблю, но мне нужно идти на работу, – ответила Барти. – Два этих занятия не являются взаимоисключающими.

– Очень даже являются. Тебе незачем работать. У тебя нет такой необходимости.

– Ошибаешься. Я должна работать, и необходимость в этом есть. Должна, поскольку я люблю работу и для меня важны ее результаты. А необходимость, думаю, и так тебе понятна: это мой способ заработка.

– Я мог бы давать тебе столько денег, сколько захочешь.

– Не смеши меня, – сказала она, уже смеясь. – Я хочу зарабатывать свои деньги, а не брать просто так от кого-то. Кто-кто, а ты такие вещи должен понимать.

– Думаю, все это связано с дурацкими идеями женского равноправия.

– Отчасти да. В издательском деле не так уж много успешных женщин. И каждая успешная женщина – наглядное доказательство того, на что женщины способны. Когда Селия Литтон выступает на литературном обеде, она подает сигнал другим женщинам: молодым и полным надежд. Они видят перед собой живой пример. Понимают, что и они могут достичь успеха. Поэтому, Лоренс, прошу тебя: не пытайся отвлечь меня от моей карьеры.

Просьба не подействовала: он предпринимал попытку за попыткой. Безуспешные и только усиливающие его раздражение.

Лоренс решил подъехать к ее дому в Грамерси-Парк и ждать, когда она вернется. По словам Барти, она собиралась вернуться к шести часам. В таком случае у них еще оставался шанс пораньше выехать на Лонг-Айленд.

Часы показывали половину пятого. Лоренс велел своему шоферу остановиться возле ослепительно сверкающих витрин ювелирного магазина Гарри Уинстона на Пятой авеню. До сих пор Лоренс почти не покупал Барти украшений. Его первый подарок – ожерелье от Картье – она деликатно отвергла, сказав, что восхищена красотой ожерелья, однако подарок принять не может, ибо это поставило бы их отношения на нежелательную основу.

На день рождения он подарил ей бриллиантовые серьги. Этот подарок Барти приняла и часто надевала. Сегодня же Лоренсу захотелось подарить ей что-нибудь запоминающееся, своеобразный памятный знак их первого совместно проведенного уик-энда. Два грядущих выходных дня Лоренс считал глубоко значимыми, рассматривая их как доказательство верности Барти их отношениям и, конечно же, ему самому. Дом в Саутгемптоне имел для него особый смысл. В отличие от Эллиотт-хауса, Лоренс его не унаследовал, а построил сам. Это было его творением, и ему не терпелось провести здесь уик-энд вдвоем с Барти. До нее он сюда не привозил ни одну женщину. Правда, Барти пока об этом не знала, однако Лоренс собирался сказать ей нынешним вечером, за обедом. Он хотел объяснить ей, как много значит для него этот дом и как ему не терпится поделиться с ней своим сокровищем. Вот тогда он и преподнесет Барти подарок, купленный у Гарри Уинстона. Символ, который еще глубже запечатлит в их сердцах это событие.

Выбирать ювелирное украшение в подарок Барти было делом сложным: ее нестандартная красота не должна проигрывать в блеске и великолепии подаренной вещи. После долгих и мучительных размышлений Лоренс купил длинную двойную нитку жемчуга – черного и белого – с бриллиантовой застежкой. По его мнению, такой подарок должен идеально ей подойти. Лоренс попросил упаковать покупку, сунул коробочку в карман и вернулся к машине. Шофера он отпустил: решил дожидаться Барти в одиночестве.

Встреча в «Скрибнерс» затянулась дольше рассчитанного. Выйдя оттуда, Барти поняла: возвращаться в издательство бесполезно. Пока она туда доберется, рабочий день закончится и все уйдут. Поймав такси, она поехала к себе домой.

Весть о внезапной болезни брата очень опечалила Роберта. Вид Оливера насторожил его еще раньше, когда они с Мод посещали Англию. Младший брат не только заметно постарел. С лица Оливера не сходило выражение изможденности. Роберту тогда подумалось, что брат выглядит лет на пятнадцать старше Селии. Зато ей напряженная работа лишь прибавляла красоты и энергии. Селия по-прежнему гонялась за успехом и наслаждениями.

Получив телеграмму, Роберт тем же утром позвонил Фелисити Бруер и сообщил печальную новость. Фелисити расстроилась, очень расстроилась. Фактически даже сильнее, чем он ожидал.

– Боже, Роберт, какая ужасная новость! Ты не знаешь, насколько это серьезно? Может, позвонишь Селии?

– Обязательно позвоню, этим же вечером. Спрошу, не надо ли мне приехать. Мод сильно опечалится, когда я ей расскажу. Она ведь так любит своего дядю.

– Прошу тебя: как только узнаешь что-то новое, сразу звони нам. Я имею в виду любые новости. Представляю, каково сейчас бедняжке Барти. Ты ей звонил?

– Нет, – лаконично ответил Роберт. – Ты же знаешь: наши контакты с Барти уже не такие, как раньше. По правде говоря, мы сейчас совсем не общаемся.

– Я ведь и забыла. А какие прекрасные отношения были у вас с ней поначалу. И вдруг такой неожиданный и злой удар судьбы. Какая чудовищная ирония: злодей Лоренс и милая, невинная Барти. Ей хоть известно, какие гнусности он творил? Все эти его попытки разорить тебя и Джона?

– Она знает. Мод ей все рассказала. Барти не поверила. Лоренс якобы на такое не способен. Потом она заговорила о его тяжелом детстве, сделавшем его таким.

– Что ж, Лоренс в своем репертуаре. Уверен, легенду о тяжелом детстве он рассказывает постоянно. На женщин это действует неотразимо.

– Неужели? – удивился Роберт.

– Представь себе. В том-то вся причина. Женщины любят спасать мужчин. Мы думаем, что своей любовью сделаем их лучше, победим и их алкоголизм, и их жестокость. Так бывает, но далеко не всегда, – вздохнула Фелисити. – Но сообщить Барти обязательно нужно. Мне думается, она тебе сразу позвонит.

– Надеюсь. Я потом пошлю Селии телеграмму. Спрошу о новостях. И конечно же, позвоню тебе.

Барти не позвонила Роберту ни днем, ни даже вечером. Обеспокоенный ее странным молчанием, он сам позвонил Стюарту Бейли и попросил передать Барти известие о случившемся с Оливером. Бейли сообщил, что Барти ушла с работы еще утром, поскольку у нее были намечены деловые встречи. Тогда Роберт спросил, не приходила ли на ее имя телеграмма.

– Да, была телеграмма. Еще утром. Принесли вскоре после ее ухода. Мы решились вскрыть телеграмму и узнали, что аналогичная телеграмма послана Барти домой. Ту она наверняка получила. Простите, мистер Литтон, но это все, что мне известно. Если только Барти позвонит или появится, я тут же дам вам знать.

Дом в Грамерси-Парк, где Барти снимала жилье, находился вблизи самого парка, чуть южнее. Каждый из трех его этажей занимала небольшая квартира. Барти жила на втором и была единственной обладательницей балкона. На первом этаже жил молодой человек. Последний этаж занимала некая Элис Кертис, называвшая себя «модисткой для состоятельных заказчиц». Количество этих заказчиц было у мадам Кертис явно недостаточным, и она подрабатывала на швейной фабрике, находящейся неподалеку. Работала она в вечернюю смену. Во-первых, за вечер больше платили, а во-вторых, ее день был свободен для работы на своих – почти несуществующих – заказчиц.

Телеграмму для Барти принесли где-то в половине десятого утра. Элис приняла ее у разносчика, расписалась на квитанции, после чего поднялась наверх и несколько раз постучала соседке в дверь. Ответа не было. Значит, уже ушла на работу. Что же теперь делать? Всю почту обычно оставляли внизу, на столе. Однако положить туда телеграмму Элис не решалась. Телеграмма явно важная, еще запропастится куда-нибудь, и Барти так и не узнает, что же стряслось в ее Англии. Но сама Элис не собиралась бегать по всему Нью-Йорку и разыскивать Барти. И потом, она намеревалась поехать к сестре, чтобы насладиться честно заработанными выходными. Ладно, телеграмма не деньги. Можно и на столе оставить. Никто не возьмет. Элис положила телеграмму на видном месте и вернулась к себе.

Через несколько часов, когда она спустилась вниз, чтобы отправиться на свою вечернюю смену, телеграмма по-прежнему лежала на столе. Значит, Барти так и не появилась. Элис вздохнула. Роспись, поставленная ею на телеграфной квитанции, заставляла ее ощущать ответственность. Элис пусть и не сильно, но хотелось вскрыть телеграмму. Но это сразу обнаружится и принесет ей лишь дополнительные неприятности. Может, подсунуть злополучный бланк под дверь квартиры Барти и забыть? В это время невдалеке от дома остановился черный «паккард». Элис узнала автомобиль – он принадлежал приятелю Барти. Она часто видела эту машину. Иногда владелец машины приезжал на белом «студебекере». Бывало, за рулем сидел не он сам, а шофер в униформе. Мужчина был очень симпатичным, явно старше Барти, светловолосый, с оттенком рыжины. Элис часто видела из окна, как Барти запрыгивала в машину, целовала мужчину и они уезжали. Иногда, возвращаясь с фабрики, Элис видела, как та же машина привозила Барти назад. Наверное, будет лучше отдать телеграмму этому мужчине. Так она скорее попадет к Барти.

– Что вам? – недовольным тоном спросил Лоренс, услышав стук в стекло машины. Потом неохотно опустил стекло.

– Прошу прощения, мистер. Я узнала вашу машину. Видела ее раньше. Вы друг Барти Миллер? – (Лоренс кивнул.) – Меня зовут Элис Кертис. Я тоже живу в этом доме, только на верхнем этаже. Утром Барти принесли телеграмму. – Элис полезла в сумочку и достала телеграмму. – Вот. Я за нее расписалась. Мне на работу пора, а Барти так и не приходила. Потом я на два дня уеду. Похоже, в доме никого не останется. Может, вы передадите телеграмму Барти? Вдруг там что важное?

– Конечно передам, – нетерпеливо ответил Лоренс. – Давайте телеграмму и бегите, куда вам надо.

С людьми, которых он считал ниже себя, он часто разговаривал как с детьми.

Элис ушла. Лоренс взглянул на бланк. Телеграмма была из Англии. Старики и сейчас продолжали называть такие телеграммы каблограммами, словно подчеркивая, что они пришли не по обычным проводам, а по трансатлантическому подводному кабелю. Подобные телеграммы не посылали ради того, чтобы посетовать на погоду. Возможно, в приемной семье Барти что-то случилось. Например, Селия Литтон вдруг опасно заболела или даже умерла. Если его догадка верна, Барти он не увидит несколько недель. Она сорвется с места и поплывет в Англию на первом же пароходе. Даже если она не уедет в пятницу, уик-энд будет испорчен. Все ее мысли окажутся занятыми случившимся. Барти будет ходить из угла в угол, ругая себя за то, что не уехала сегодня. Будет без конца спрашивать у него, когда ей лучше отплыть – завтра или послезавтра. Он так ждал этого уик-энда, а чертова телеграмма все испортила.

Еще через несколько минут Лоренс с предельной осторожностью, вооружившись ножом для бумаг, который имелся у него в машине, вскрыл конверт. Это оказалось легко: подобные конверты не запечатывались тщательно.

Прочитав содержание телеграммы, он наполовину успокоился. «Уол в больнице после инсульта. Ничего фатального, но обязательно ответь. Такую же отправил тебе в Литтонс Н. Й. С любовью, Джайлз».

Итак, ничего серьезного. Никто не умер, болезнь особой опасности тоже не представляет. Оливер, скорее всего, оправится после инсульта. Даже если полного выздоровления и не наступит, умереть он не умрет. Так что Барти сможет спокойно решить, как ей поступить. Но даже такая телеграмма испортит им уик-энд. Лоренс сидел, продолжая разглядывать телеграмму и решая, отдать ее Барти или утаить. Через какое-то время в окошко его машины постучала раскрасневшаяся, улыбающаяся Барти.

– От Барти по-прежнему ничего? – спросила Селия, когда Джайлз вошел в палату Оливера. – Более чем странно. Может, она куда-то уехала?

– Куда она могла уехать? Сейчас в Нью-Йорке разгар дня пятницы. Рабочее время.

Джайлза молчание Барти даже обрадовало, зато его мать зримо огорчило. Образцовая Барти повела себя не так, как от нее ожидали. Теперь роль главного злодея перекочевала к ней.

Джайлз мысленно одернул себя. Сейчас всего важнее состояние отца, а не молчание Барти и не отношение матери к своему старшему сыну.

– Как папа? – спросил Джайлз.

– Без изменений, – ответила Селия.

Казалось, за все это время она не вставала с места и даже не передвинулась ни на дюйм. Селия по-прежнему держала Оливера за руку.

– Мама, может, ты хочешь передохнуть? – предложил Джайлз. – Съезди домой, а я останусь здесь.

Селия посмотрела на него так, словно он предлагал ей забыть про мужа, лежащего в коме, и отправиться в продолжительный круиз.

– Дома мне делать нечего. Я останусь здесь, пока твой отец не придет в сознание. Столько, сколько понадобится. Если хочешь мне помочь, попроси, чтобы в палату принесли чай.

– Конечно. Сейчас попрошу. А где Венеция?

– Поехала к себе домой. Скоро должна вернуться. Привезет с собой Кита. Бедный Кит. Представляю, как он расстроится. Около десяти приедет Адель.

– Хелена просила передать… ее наилучшие пожелания, – сбивчиво сказал Джайлз.

Ему было тяжело даже произносить имя жены. Пусть Хелена и не подозревала, но она несла косвенную ответственность за цепочку событий, доведших отца до инсульта.

– Очень любезно с ее стороны, – усмехнулась Селия.

– Она порывалась приехать. Навестить отца. Но я подумал, что лучше не стоит.

– Это ты правильно подумал.

– Может, попросить у персонала подушку для тебя? Или еще что-нибудь, чтобы тебе удобнее было?

– Благодарю, Джайлз, мне и так очень удобно. А теперь иди и закажи мне чай. Я просто умираю от жажды. Затем успокойся и перестань мельтешить у меня перед глазами.

Джайлз вздохнул, понимая, что ночь будет долгой.

Перелет из Парижа в Лондон оказался столь захватывающим, что на какое-то время вытеснил у Адели страх за отца. Она впервые в жизни летела на самолете. Само ощущение полета не поддавалось сравнению и буквально околдовало ее. Адели казалось, что она снимается в кино. Вот она идет по проходу, подходит к самолету, поднимается по трапу, затем ей подсказывают, куда сесть. А дальше – магия взлета, такой легкий и естественный подъем в небо. Боже, какой захватывающий вид! При этом пейзаж внизу постоянно менялся, а они мчались сквозь облака. Само пребывание на борту самолета казалось ей чем-то нереальным. Это ощущение усилилось, когда служащий в короткой белой куртке и черных брюках подкатил к ее креслу столик на колесиках и предложил закуски. Серебряные подносы и посуда больше подходили для «Савоя» или «Рица», но весьма странно воспринимались на высоте нескольких сотен футов над землей.

Самолет приземлился в Кройдоне. Адель растерянно стояла в зале ожидания, пытаясь сообразить, как ей попасть в центр Лондона, когда вдруг услышала голос Боя:

– Адель, дорогая, привет. Рад тебя видеть. Идем. Я на машине.

– Бой, ты просто ангел.

– Боюсь, что нет, – ответил он, и его голос был непривычно угрюмым. Адель удивленно посмотрела на него, но он быстро улыбнулся. – Идем. Ехать нам довольно далеко, так что не будем терять время.

– Как… как мой папа?

– Кажется, пока без перемен. Но врачи надеются.

– Есть вести от Барти?

– Нет, пока молчит. Все очень удивлены.

Мод положила трубку и посмотрела на отца. Лицо девушки было совсем бледным.

– Как выяснилось, дражайшая Барти сегодня изволила быть в «Колони-клабе», где наслаждалась ланчем в обществе Лоренса. Ее там видели и сообщили Джейми. Наверное, это у нее от страха за здоровье Уола. Ладно, папа, давай-ка лучше узнаем насчет ближайших рейсов в Англию. Не будем сидеть сложа руки. Ах, если бы можно было полететь туда на самолете. Я слышала, на будущий год могут открыть воздушное сообщение с Англией.

– Лоренс, до чего же здесь красиво! – Барти даже вздохнула от удовольствия, глядя на пляж южного побережья Лонг-Айленда.

Громадные волны без устали накатывались на белый песок пляжа. Солнце величественно погружалось в океан, даря воде и небу свое прощальное великолепие, а за спиной на темной небесной лазури уже зажигались первые вечерние звезды.

– Не удивлюсь, если ты очень любишь это место, – сказала Барти.

– Да, я его очень люблю. Это единственное в мире место, где я чувствую себя вполне защищенным.

– Ох, Лоренс. – Улыбающаяся Барти потянулась к нему и нежно поцеловала. – Бедная твоя истерзанная душа. Почему только здесь? Мне кажется, со всеми твоими деньгами и огромным успехом ты везде должен чувствовать себя в полной безопасности.

– Почему только здесь? Ответ очевиден. Думаю, тебе тяжело представить жизнь, когда тебя никто не любит. У тебя всегда была мать. Ты знала, что она тебя любит. И твоя тетя Селия.

– Отношение тети Селии ко мне – это не совсем любовь. Во всяком случае, я так не считаю, – тактично сказала Барти. – Уол – другое дело. С самого моего детства он был и остается моим другом. Он такой мягкий, такой добрый. А однажды ночью… даже не знаю, что бы я делала, если бы не он.

– И что же это была за ночь? – с любопытством спросил Лоренс.

– Как-нибудь расскажу… быть может. Когда узнаю тебя получше, гораздо лучше, чем сейчас… Пошли в дом, а то я что-то начинаю мерзнуть.

Вскоре после обеда они поднялись наверх. Обоим в равной степени не терпелось оказаться в постели.

Его спальня была немыслимых размеров и тянулась во всю длину громадного дома.

– А тебе никогда не хотелось сделать что-нибудь не такое грандиозное? – спросила Барти, восхищенно оглядываясь по сторонам.

Кровать в этом огромном светлом пространстве стояла на низком подиуме, у стены. Внешняя стена была целиком стеклянной. Стены, портьеры, постельное белье – все было белым. Единственные цветные пятна – абстрактные картины на стенах. Их цвет перекликался с оттенками моря. Барти подошла к окну и посмотрела на темную морскую гладь. Лоренс последовал за нею. Он отодвинул стеклянную дверь, и Барти вышла на балкон. Теперь море освещалось полной луной. Приятно дул несильный соленый ветер, неся с собой запах водорослей. Дюны негромко шелестели свою песню, не мешая тишине.

– Как здесь красиво, – прошептала Барти. – Как здорово. На твоем месте я жила бы здесь безвылазно.

– Безвылазно, – с легким удивлением повторил Лоренс. – До понедельника. А утром спешила бы на свою дурацкую работу.

Он немного помолчал, затем попросил Барти подождать его на балконе и быстро сходил за подарком.

– Это тебе, – сказал он. – В память об этом дне и о твоем приезде сюда.

Барти посмотрела сначала на Лоренса, затем на коробочку, после чего медленно и почти задумчиво открыла ее, достала нитки жемчуга и подставила их лунному свету.

– Какие красивые, – совсем тихо произнесла она. – Невероятно красивые. Большое тебе спасибо, Лоренс. Я в них уже влюбилась. Ты их мне наденешь?

– При одном условии, – ответил Лоренс, лицо которого было совсем серьезным. – Я сниму с тебя все остальное.

Барти любила такие моменты: предвкушение секса, захватывающее ее целиком. Ее, изголодавшуюся по Лоренсу, страстно желавшую его. Сейчас она лежала на громадной белой кровати и ждала, ждала его. Ее возбужденный ум был сосредоточен на Лоренсе и скорых наслаждениях. Барти удивляло и приятно шокировало сознание того, какое удовольствие приносят ей любовные слияния с ним и шквал ощущений, включая и ее жадные, ненасытные ответы на его зов. Прежде она считала, что так будет не сразу, что ей понадобится время. Что искусству откликаться на зов мужской плоти нужно учиться. Но все оказалось совсем не так. Она как будто уже все это знала: каждый уголок своего тела, каждое движение. Эта неистовая радость словно бы спала внутри Барти и дожидалась, пока Лоренс ее пробудит. И когда совершилось пробуждение, неистовая радость вырвалась наружу, и ее оказалось столько, что Барти едва справлялась с этим напором чувственности. Всякий раз, принимая Лоренса в себя, она ощущала новое начало и открывала новые, еще не пройденные глубины ощущений. Открытие, облегчение, спад, ожидание, новое открытие… и так без конца. А затем наступало медленное, сладостное восхождение к ослепительному свету, мгновение великого напряжения, судорога наслаждения, которая сменялась взрывом чувств и ощущений. Их лавина захлестывала Барти, пронизывала и пронзала все ее существо. Затем наступало светлое, сладостное облегчение.

Она лежала в объятиях Лоренса и смотрела на светлое от луны небо. А ведь раньше она думала, будто знает, что такое счастье. Какой же наивной она была и какими крохами счастья довольствовалась.

Глаза Себастьяна были полны любви, нежности и тревоги.

– Селия, дорогая, ты должна поехать домой. Ты уже не в состоянии что-либо делать.

Она повернулась к нему: исхудавшая, с напряженным, совсем бесцветным лицом.

– Домой я не поеду. Я должна оставаться здесь.

– Но… это может продлиться дни. Понимаешь, дни.

– Значит, я пробуду здесь все эти дни. Уж кому, как не тебе, Себастьян, понять мое состояние.

Писатель вздохнул. Вызывая его сюда, Адель сказала ему примерно те же слова:

– Из всех нас только вы, наверное, сможете на нее повлиять. Мать совершенно измотана. Она даже отказывается прилечь. Представляете, ночью задремала и свалилась со стула. Перепугала дежурную медсестру – та подумала, что и у нее произошел инсульт. Как будто… Даже ММ была не в силах ее уговорить. Себастьян, я вас очень прошу, приезжайте.

Но и он ничего не смог сделать, хотя Селия и позволила ему немного посидеть возле постели Оливера, пока она выходила, чтобы умыться и причесаться.

Почувствовав, что его присутствие в палате тяготит Селию, Себастьян вышел в коридор.

– Увы, – сказал он Адели, горестно разводя руками.

– Нам она не позволила даже этого, – отозвалась Адель. – По-моему, мама нам не доверяет.

– Ты не права. В том состоянии, в каком она сейчас, она видит в вас не взрослых, а именно детей. Кстати, где Венеция?

– Около трех поехала домой. Она сильно устала. Потом вернется.

– Да и у тебя самой вид далеко не бодрый, – заметил Себастьян.

– Согласна. Но на мне не лежат такие обязанности, как на ней, – вздохнула Адель.

– Хочешь немного прогуляться? Свежий воздух тебя взбодрит.

– Да, вы правы, – согласилась Адель, беря его под руку. – Себастьян, как я рада вас видеть.

– И я тоже очень рад тебя видеть. Без тебя Лондон существенно теряет.

– Ах, если бы это было так. А вы замечательно выглядите.

– Наверное. Приятно слышать. Спасибо.

– А как Иззи?

– У нее все превосходно, – ответил Себастьян, и в его голосе сразу появился холодок.

– Я обязательно должна ее навестить. Конечно, если вы не возражаете.

– Как пожелаешь. – Возникла пауза. – А как поживает твой удалой француз? – с заметным усилием спросил Себастьян.

– Хорошо поживает.

– Будешь подыскивать себе жилье в Париже?

– Нет, – торопливо ответила Адель. – Нет. Я не настолько долго там задерживаюсь. И потом…

– Что потом?

– Так, ничего.

Себастьяну и без ответа было понятно: Люк Либерман ей этого не предлагал.

– Знаешь, сейчас это не самое лучшее место для жизни, – бодро произнес Себастьян. – Я имею в виду Францию.

– Почему? Из-за герра Гитлера и его маленьких игр?

– Да. И боюсь, что его игры не такие уж маленькие.

– Вот и Люк того же мнения, – перестав улыбаться, призналась Адель. – Он говорит, что линию Мажино можно было бы с таким же успехом построить из картона. Вы ведь знаете про эту линию, правда?

– Конечно знаю, – сказал Себастьян.

Его не переставало изумлять невежество близняшек относительно почти всего, что не имело к ним прямого отношения. А ведь сестры были очень умными, но их острые маленькие мозги не получили должного развития. В этом они напоминали породистых, но совершенно недрессированных собак, растущих ленивыми и бесполезными.

– Да, вы же интересуетесь такими вещами. Если честно, все это перевооружение Германии… оно пугает. Но наша мамочка утверждает, будто это всего лишь часть плана Гитлера, желающего сделать Германию сильной и могущественной, чтобы…

– Можешь не продолжать, – сухо прервал ее Себастьян. – Мне известны взгляды вашей матери на этот счет. Полагаю, Люк их не разделяет.

– Нет, – вздохнула Адель. – Боюсь, что он изменил свое прежнее мнение о нашей маме. Мне самой довольно противны люди, которыми она так восторгается… Слушайте, а правда странно, что от Барти до сих пор не пришло ответа на телеграммы. Но почему? Она ведь просто обожает папу. Когда он вернулся с войны, мы даже ревновали его к ней, потому что она была ему ближе, чем мы. Она ему читала, играла на пианино.

– А вдруг она до сих пор не знает?

– Как такое может быть? Джайлз послал ей целых две телеграммы: одну в издательство, другую – туда, где она живет. Неужели обе телеграммы затерялись? Не понимаю, почему она молчит.

– Ей кто-нибудь пытался позвонить?

– Позвонить?.. Об этом я как-то не подумала. Наверное, нужно было попробовать ей позвонить. Вчера вообще был не день, а сплошной кошмар. Ни у кого голова не работала так, как надо. Бедняга Джайлз, он сильно переживает. Ведь инсульт у папы случился в самый разгар бурного разговора Джайлза с родителями. Думаю, мне нужно заказать разговор с Барти.

– Это здравая мысль. Если хочешь, я могу сам заказать. Кстати, она до сих пор встречается с пасынком Роберта – с Эллиоттом?

– Наверное. В письмах Барти обходит эту тему. Только написала, что познакомилась с ним и что он вовсе не так уж плох, как все думают. Мод вообще перестала с ней разговаривать. По-моему, это уже слишком, но вполне в духе Мод. Получается довольно романтическая история.

– Это так непохоже на Барти. Близкое знакомство с богачом чаще всего плохо кончается, – сказал Себастьян.

– Я тоже не верю, что Барти могла клюнуть на богатство. Сдается мне, Мод просто устроила бурю в стакане воды. Но я очень хочу, чтобы Барти поскорее откликнулась. Ее молчание более чем странно.

Селия возобновила свое бдение у постели мужа. Усталости она не ощущала. Этого ей не позволяли чувства, владевшие ею сейчас. Никогда еще она не ощущала себя такой виноватой и никогда еще ей не было так страшно.

Никто, ни одна живая душа не знала, что после того, как «скорая» увезла Оливера, Селия поспешила в его кабинет и увидела на письменном столе… свою папку, где хранила все материалы будущей книги о Геринге: предварительные заметки, идеи, уже готовое вступление, в котором восхвалялись достижения Третьего рейха и его вождей. В этой же папке лежал листок с расписанием встреч, приуроченных к ее поездке в Берлин. Селия допускала вероятность беседы с самим герром Гитлером.

Теперь злополучная папка снова лежала в ее кабинете, запертая в небольшом сейфе, где хранились особо ценные документы. Понятно, что выпуск книги откладывался на неопределенное время.

Селия знала: сердечный приступ Оливера спровоцировал не сердитый разговор с Джайлзом, а содержимое папки, найденной им в письменном столе жены.

Барти проснулась очень рано. Утро предвещало чудесный день. Пока же солнце лишь поднималось над морем, имевшим цвет разбавленного молока. Воздух был теплым и туманным.

Она выскользнула из постели, накинула халат и на цыпочках спустилась вниз. В доме все спали. Часы показывали половину шестого. Даже слуги Лоренса не вставали в такую рань.

Барти прошла на кухню и поставила чайник. В своих привычках она по-прежнему оставалась англичанкой до мозга костей и любила начинать день с чашки чая. Из кухни дверь вела на открытую веранду. Барти прошла туда, села в плетеное кресло и стала глядеть на море. Как и большинство домов Саутгемптона, дом Лоренса заметно возвышался над береговой линией. Сад находился на одном уровне с верхушками дюн. С веранды, окаймлявшей дом с трех сторон, открывался замечательный вид. Стены нижнего этажа были отделаны серым камнем. Лоренс с гордостью пояснил, что это уилтширский камень, доставленный по его заказу из Англии. Второй этаж был облицован плитками сланца. Стены почти целиком обвивала глициния и вирджинский дикий виноград, создавая красивые цветовые пятна на сером фоне. Большинство окон тянулись от пола до потолка. Все полы в доме были бледно-серого цвета, отчего пространство казалось наполненным солнечным светом. Это ощущение сохранялось даже в пасмурные дни.

– Я сказал архитектору, что хочу привнести в дом ощущение берега, – рассказывал ей Лоренс. – По-моему, мы с ним хорошо поняли друг друга.

Лоренс признался ей, что, сложись его жизнь по-другому, он бы и сам стал архитектором.

Сзади к дому примыкал сад. Простые лужайки, деревья, теннисный корт. Плавательного бассейна не было.

– Не понимаю, почему людей тянет плавать в бассейне, когда у них под боком океан. Мне не захотелось уродовать сад бассейном.

Но больше всего Барти завораживала морская даль с удивительным сочетанием голубых, синих, серых и зеленых тонов. Море постоянно меняло свои краски и было видно почти из всех комнат. Пересечение Атлантики, ее первое настоящее знакомство с морем в немалой степени способствовали тому, что Барти полюбила Нью-Йорк. И какое знаменательное совпадение: в любимом доме Лоренса море занимало очень важное место. Барти радостно вздохнула и подставила лицо приятно согревающим лучам солнца. Она знала: они проведут здесь замечательный уик-энд. Замечательный во всех отношениях.

– Возвращаешься в больницу? – спросил Бой Венецию, появившуюся в дверях столовой. – Мне поехать с тобой? Кит уже уехал. Я отправил его в машине. Бедный малыш, он так сильно переживает. Похоже, ночью глаз не сомкнул.

– Бедный Кит. Вряд ли тебе стоит ехать со мной. Побудь лучше с детьми. Генри и Ру тоже расстроены. Я им сказала, что дедушка заболел.

– Тогда я останусь.

Венеция пристально поглядела на мужа:

– Бой.

– Да?

– Я тут думала… Как по-твоему, эта девушка…

– Какая девушка?

– Абби Кларенс, подруга Барти.

– И что ты о ней думала?

– Как по-твоему, стоит ей доверить обучение Генри игре на рояле?

– Нет, – ровным тоном ответил Бой. – Мне она вообще не понравилась.

– Ты серьезно? А почему? Мне так она понравилась.

– По-моему, весьма нервная особа.

– Нервная? Откуда ты это знаешь?

– Я не сказал, что знаю. Просто она производит впечатление нервного человека.

– В каком смысле?

– Венеция, ну что ты меня донимаешь расспросами? Это чисто интуитивное ощущение. Я не могу сказать, почему оно такое. Но я бы не хотел, чтобы она учила Генри.

– Бой…

– Послушай, Венеция, ты спросила, что я думаю по поводу этой девушки. Я тебе ответил. Неужели мы целое утро будем обсуждать, почему я почувствовал так, а не по-другому?

Тон Боя был непривычно раздраженным. Разумеется, они сейчас все устали, однако…

– Нет, – торопливо ответила Венеция. – Конечно. Теперь я знаю твое мнение. Вопрос решен… Мне пора. Если будут новости, я позвоню.

– Обязательно позвони.

Возможно, ей просто показалось и странное чувство, возникшее у нее, когда Бой вошел в гостиную и увидел Абигейл Кларенс, было вызвано не подругой Барти, а предчувствием беды, случившейся с отцом. Но чувство было очень сильным. Потом известие об инсульте отца, погасившее и это чувство, и все остальные. Возможно, это было всего-навсего реакцией Боя, увидевшего привлекательную женщину. Абигейл, несомненно, привлекательна. Во многом она похожа на Барти. Конечно, так оно и было. И чего забивать голову пустяками сейчас, когда отец до сих пор не приходит в сознание?

И все-таки… Пожалуй, стоит поговорить с Аделью. Обрисовать ей свои ощущения, какими бы странными они ни были. Это поможет. Это всегда помогало.

Приехав в больницу, Венеция увидела в приемной Кита и Джайлза. Джайлз обнимал плачущего брата за плечи.

– Это так ужасно, – всхлипывал Кит. – Я папу таким еще не видел. У него такой вид, словно его уже здесь нет.

– Что значит «уже»? – осторожно спросила Венеция.

– Он как будто ушел. Покинул нас, хотя он жив и лежит в палате. Мне показалось, он на пути… в небытие.

Венеция села по другую сторону и обняла младшего брата:

– Кит, не надо так волноваться. Ты сам себя накручиваешь. С папой все будет хорошо. Он…

– Ему снова делали анализы, – шмыгая носом, сообщил Кит. – Врачи сами обеспокоены. Правда, Джайлз?

– Дружище, врачи всегда чем-то обеспокоены. Это у них профессиональное.