Месть вора Седов Б.
Старик опять выматерился и продолжил ворошить кочергой дрова. Ну ни в какую не желали они разгораться в этой проклятой голландке!
Глава 6
НА САМОМ ИНТЕРЕСНОМ МЕСТЕ…
День выдался на удивление удачным. Все сложилось как нельзя лучше; все, что было задумано, срослось; все, что хотел, удалось. Получилось даже и то, о чем не смел и мечтать…
Уже с утра пораньше меня разбудил телефонный звонок из Твери.
– Ништяк, Знахарь, – продудел в трубку Дачник. – Братва пропасла «пассат» до самого дома, где твои клиенты и тормознули.
– Они не засекли за собой наружки?
– Да ну, ты чего? Этим занимались мои лучшие пацаны. Так слушай, Денис. Дальше-то как? Все по плану? Как вчера обсуждали? Никаких корректив?
– Никаких, – сонно зевнул я. – Ты уже связался с могильщиками?
– Послал в похоронку одного из своих. В общем, к вечеру все будет готово. Тебя когда ждать?
– Завтра с утра. Рано. Так что, уж извини, разбужу.
– Да ладно, – миролюбиво ухнул Дачник. – Один хрен, сегодня спать не придется. Записывай адрес, куда тебе надо подъехать…
Я записал адрес и только успел повесить трубку, как телефон заверещал опять. На этот раз это был Айрат.
– Я уже наверху, – похвастался он. – В этой бомжами обосранной башне. Влез на нее вообще без проблем. Правда, в кромешной темноте. Но зато всего за десять минут. Звоню сейчас по мобильнику.
– Молодец! – Я был доволен. – Ты только особо там не высовывайся. Спалит охрана, насторожится. Это хреново.
– Не спалит, – заверил меня Акын. – Тут Крокодил от Комаля подогнал мне перископ. Ну знаешь, такая армейская стереотрубка. Вот я ее здесь закрепил, а сам болтаюсь на альпинистской обвязке ниже окна. Так что хрен кто заметит.
– Хорошо, – удовлетворенно выдохнул я. – Гляди, чтоб не блеснуло солнце в окулярах твоего перископа… Артиллерист-разведчик.
– Ка-а-акое солнце? – развеселился Айрат. – Ты сегодня хоть выглядывал за окно? Дождина на улице. Лучше скажи мне, разговаривал вчера с Тверью? Звонил тебе Дачник?
– Все – зашибись. Спасибо, Акын. Местные пацаны уже знают адрес, где осели мои любезные родственнички. Теперь дело за малым. Братва справится с этим, я в этом уверен. Слушай, – не смог я удержаться от этого вопроса, – а как внешне выглядит Дачник?
– А-а-а, – проявил прозорливость Айрат. – Понравился его голосок? Сам Витек ему соответствует – этакая горилла под два метра росту. С рожей Кинг-Конга. В темном переулке встретишь – не возрадуешься.
«Что ж, я не ошибся, – подумал я. – Готовьтесь, любимая женушка Ангелина и дорогой брат Леонид, к встрече с Кинг-Конгом и его стаей. А потом на закуску, может быть, и со мной. А может, и нет. Там будет видно. Возможно, что мне уже не останется, с кем встречаться. Короче, все определят обстоятельства».
До обеда я успел перелопатить еще целую гору дел. Отправил на рынок Конфетку – она вернулась оттуда, нагруженная двумя пакетами, и обосновалась на кухне, наполнив квартиру ароматами чего-то, кажется, весьма аппетитного. Потом позвонил Электронику и был обрадован сообщением о том, что система защиты хопинского компьютера элементарна, и Эл уже заканчивает составление программы, которая должна распаролить этот компьютер менее чем за сутки.
– Молодец. Дерзай, Игорь, дальше, – похвалил я Электроника. – От твоих успехов сейчас зависит очень многое.
А уже через пятнадцать минут отчитывался перед дозвонившемся до меня Артемом Стилетом.
– Вчера весь день не мог застать тебя дома, – первым делом пожаловался он. – Где болтался-то?
– В Александровской. Разглядывал хопинский замок. Выбрал удобный наблюдательный пункт. Сейчас там уже мои люди, следят за коттеджем, собирают информацию об образе жизни нашего подопечного.
– Не засветятся? – сразу забеспокоился Стилет. – У этого Хопина вроде бы опытная охрана.
– Не засветятся, – успокоил я положенца. – Об этом заботимся в первую очередь. Кстати, еще один пацан, хакер, пробует взломать защиту хопинского компьютера. Быть может, удастся что-то надыбать оттуда. Вот, в общем, те два направления, по которым сейчас ведется работа.
– Понятно, – буркнул Стилет. – А все-таки, Знахарь, постарайся не затягивать с этим чмошником. Мы каждый день теряем из-за него круглую сумму. И еще одно. Через пару часов дома будешь?
Я ненадолго задумался и в конце концов решил, что вроде бы никуда в ближайшее время не собираюсь.
– Буду.
– Отлично. Тогда дождись Вову Большого. Ты его помнишь, он встречал тебя на вокзале. Перешлю с ним немного хрустов, а то ведь тебе самому, похоже, просить западно. Сдохнешь так с голодухи со своей скромностью, – хихикнул Стилет, – кто тогда будет мочить Аркадий Андреича? И еще, чтобы не было больше, как вчера, когда до тебя не дозвониться, Вова подгонит тебе сотовый телефон. Пользуйся на здоровье.
– Спасибо, Артем, – смущенно пробормотал я.
А он лишь расхохотался в ответ:
– Твое спасибо, Знахарь, будет тогда, когда завалишь нашего приятеля Хопина… Ну, бывай. Держи меня в курсе. И не стесняйся, сразу звони, если что-то понадобится. Да и я, братишка, буду позванивать. Удачи.
Стилет отключился, а я сразу же обзвонил Акына, Мишу Ворсистого, Катерину и Серегу Гроба. Забил всем четверым стрелу у себя дома примерно через четыре часа и, весьма довольный собой, отправился на кухню выяснять, чем же это так вкусно пахнет на всю квартиру.
Конфетка в неизвестно откуда извлеченном нарядном передничке возилась возле плиты, помешивая в маленькой эмалированной кастрюльке деревянной лопаточкой какую-то подливку. В духовке что-то активно шипело, и именно оттуда и распространялись аппетитные ароматы.
Я подошел к Свете сзади, крепко обнял ее, прижал к себе и уткнулся лицом в ее точеную шейку. Провел губами по щеке, чуть сдвинул в сторону густые черные волосы и слегка прикусил мочку маленького аккуратного уха со скромной золотой сережкой в виде сердечка. Конфетка замерла, обратилась прямо-таки в недвижимую статую. Я отчетливо ощущал, как окаменели все ее мышцы. Но она даже не попыталась от меня отстраниться. Лишь сумела с трудом выдавить из себя срывающимся шепотом:
– Ну и… зачем… ты это… делаешь?.. Прекрати… Слышишь?.. Дени-и-ис…
– Я хочу тебя, Света, – непроизвольно вырвалось у меня. – Ты очень мне нравишься. Это серьезно. Это не пустые слова.
Она вздрогнула и, приложив немалые усилия, сумела развернуться в моих крепких объятиях лицом к лицу со мной. Глаза зажмурены, губы слегка приоткрыты. Я чуть наклонился и запечатлел на них долгий и осторожный поцелуй. И она охотно ответила мне. И затряслась всем своим худеньким телом. И задохнулась, не в силах наладить сбившееся дыхание, втянуть в себя хоть немного воздуха.
«Доведись мне четыре года назад госпитализировать эту красавицу в таком состоянии, – совершенно не к месту подумал я, – то в эпикризе бы указал, что у нее генерализованные судороги тонико-клонического характера, развившееся вследствие эклампсии или интоксикации».
– Света, Све-етик. – Я отстранил ее от себя. Нежно погладил по прямым блестящим волосам. – Успокойся, малышка. Успоко-о-ойся… Все хорошо… Все так хорошо!
– И чего ж ты наделал? Зачем так сразу меня раздразнил? – с легкой ноткой упрека – как мне показалось, наигранного – произнесла она. И пожаловалась: – Теперь у меня будет болеть живот. Или тебе придется сейчас все доводить до конца, коли уж начал.
– Так пошли ко мне в спальню, – тотчас отреагировал я, но Конфетка в ответ отрицательно покачала черноволосой головкой и, повернувшись ко мне спиной, снова принялась помешивать подливку деревянной лопаткой, которую все это время так и держала в руке.
– Нет, Денис. Не сейчас. Я слышала, как ты с кем-то разговаривал по телефону. Кто-то ведь должен подъехать. Вдруг сейчас кто-нибудь начнет трезвонить в дверь, и придется прерываться на самом интересном месте. Не хочу, чтобы было именно так. Представляешь, Денис, я ведь ни с кем не целовалась почти четыре года.
– И пыталась убедить меня в том, что ты ярая мужененавистница.
Конфетка смущенно хихикнула.
– Вот этому я теперь и сама совершенно не верю. Наверное, все просто придумала. Вбила себе в дурную башку какой-то навязчивый бред. – Она, оставив лопатку торчащей в кастрюле с подливкой, опять развернулась ко мне и обвила руками меня за шею. – Знаешь, давай попробуем это сегодняшней ночью? Хочешь, я опять у тебя останусь, Денис? Уже не в той комнате для гостей. С тобой. И, может, сегодня сумею избавиться от этих дурацких комплексов, которые порой так мешают жить. А ты мне в этом поможешь. Мне кажется, что с каждым часом… нет, с каждой минутой я влюбляюсь в тебя все больше и больше. Я почувствовала, что так случится, как только увидела тебя в первый раз.
– И тут же развернула с этим чувством активнейшую борьбу? – Я непроизвольно дотронулся до своей нижней, все еще опухшей губы. – Сделала все, что могла, чтобы мы сразу стали врагами. Почему?
– Не знаю, – совершенно искренне ответила она. И пожала плечами как набедокурившая пятиклассница.
Я наклонил голову и опять поцеловал ее в чуть приоткрытые губы. А она снова вздрогнула так, словно я пустил по ней легкий электрический разряд. Но на этот раз отстранилась от меня. Шумно втянула в себя воздух. И прошептала. Чуть слышно. Так и не открывая глаз.
– Я тоже тебя хочу, Денис… Так долго… ждала тебя… Дождалась… наконец… Поверь, это правда… Я точно знаю… что это… правда.
– Я тоже… – прошептал я в ответ…
…только и успел прошептать я в ответ…
И тут же в дверь раздался длинный настойчивый звонок. Как и пророчила Конфетка, на самом интересном месте.
– Быстро добрался, – без особой приветливости в тоне буркнул я, пожимая Вове Большому граблеобразную лапищу. – Артем обещал, что подъедешь не раньше, чем через два часа.
– Ну-у-у, я же не думал, что помешаю, – откровенно признался Вова, оценивая взглядом профессионала-эксперта высунувшуюся из кухни взглянуть, кто там такой объявился, Конфетку. – Знал бы, так не спешил… Добрый день, девушка. – Большой отвесил Свете низкий шутовской поклон. – Я Владимир Андреевич.
В ответ Конфетка ошпарила его недружелюбным взглядом исподлобья и, ни слова не говоря, свалила обратно на кухню. А я рассмеялся и хлопнул Вову по крутому накачанному плечу.
– А это Светлана. Уж не знаю, как она там по отчеству, Владимир Андреевич, но зато у нее совершенно несносный характер. Так что не рекомендую пытаться заигрывать. Обломаешься. И в лучшем случае нарвешься на семиэтажную матерщину. В худшем – схлопочешь по будке сковородой.
– Что, в натуре? – снова расплылся в дебильной улыбочке Вова. Он уже успел снять ботинки, и один из носков у него оказался с дырой, из которой выглядывал на волю грязный большой палец. Впрочем, это моего гостя нисколечко не смущало. – Тапок не надо, – пробубнил он и оглушительно высморкался в нечистый платок. – Привык босиком. Да и носки грязные. У тебя пол в квартире всяко чище, братан.
С чем я был совсем не согласен. Но промолчал. Вместо этого махнул Вове рукой, чтобы следовал за мной, и отправился на кухню, где, накрывая на стол, злобно гремела тарелками хмурая, разочарованная жизнью Конфетка. Она уже извлекла из духовки поднос с подрумяненной до золотистого цвета картошкой и покрытыми кружками лука свиными котлетками на косточках.
Ноздри у Вовы Большого сразу жадно зашевелились, глазки радостно заблестели. Он тяжело плюхнулся на табурет и замер в ожидании божественной трапезы.
Несмотря на свою внешность австралопитека, Большой оказался весьма компанейским типом с настолько хорошо подвешенным языком, что, по моим прикидкам, смог бы легко исполнять обязанности тамады на свадебке средней паршивости. Пока мы набивали себе животы свининой с картошкой, а потом пили кофе с вафельным тортиком, курьер положенца успел рассказать десятка два свежих анекдотов, дополнив их парой прикольных историй, случившихся с ним в реальной жизни. А оттрапезничав, благоразумно не счел удобным дальше навязывать нам свое общество. Потом вручил мне упакованную в целлофан пачку стодолларовых купюр, кредитную карточку, мобильник и обрывок бумажки, на котором почерком Артема Стилета были накарябаны мой пин-код и номер сотового телефона.
– А на словах босс просил передать, что в средствах особо можете не стесняться. Конечно, в пределах разумного. Если потребуется что-нибудь, чего не сможете надыбать самостоятельно – скажем, оборудование или какая-то информация, – звони или сразу же, не откладывая, подруливай прямо к нему в Сестрорецк… Ну все. Поеду, пожалуй. – Вова протянул мне на прощание руку. И напоследок, уже выйдя за дверь, ни с того, ни с сего ошарашил меня пророчеством: – Не мое это дело, конечно, но как пацан пацану… Намаешься, Знахарь, с этой своей черной розой. Исколешься весь о шипы так, что и места живого на тебе не останется. Ты уж поверь, я-то вижу такое с первого взгляда. Жизнью научен, сам не раз попадал на нечто подобное. Старайся держать эту Светлану от себя на дистанции – так будет лучше всего. И извини, если сунул нос не в свое дело. Но я так считаю, что сказать, о чем думаю, был просто обязан. Как пацан пацану, – еще раз повторил он и, даже не думая вызывать лифт, начал быстро спускаться по лестнице.
А я стоял на пороге квартиры, слушал, как на всю парадную гулко стучат о ступеньки жесткие подошвы его ботинок, и с легкой иронией размышлял: «Эх, Володя, Володя. И ничего-то ты обо мне не знаешь. Не ведаешь о том, на какой ядовитый шип в свое время насадили меня. По статусу тебе не положено знать, кто я такой на самом деле, и какие воду, огонь и медные трубы мне довелось преодолеть, прежде чем я оказался в этой просторной квартире наедине с "черной розой", ощетинившейся шипами, которые на самом-то деле мне не страшнее детской считалочки. Такие шипы я давно научился обламывать без вреда для здоровья. А если вдруг и случится, что ненароком все-таки уколюсь о какой-то из них, то ранка затянется моментально, и я даже не обращу на нее никакого внимания».
– Такие-то вот дела, Вова Большой, – чуть слышно произнес я и запер входную дверь.
В прихожую выглянула Света. На руках, как у хирурга, резиновые перчатки. Нарядный передничек сбился немного на сторону. С левого глаза чуть-чуть подтекла тушь, но Конфетка этого еще не заметила.
Я подошел к ней и крепко обнял за плечи. Она глубоко вдохнула и доверчиво прижалась ко мне.
– Черная роза, – прошептал я ей на ушко.
– Почему черная роза? – тоже прошептала она.
– Потому что так тебя назвал Вова Большой. А еще он отметил, что у тебя очень много длинных и острых шипов.
Конфетка усмехнулась и слегка коснулась губами моей щеки.
– А ведь он прав, этот твой Вова. Я и правда очень колючая. Для всех, кроме одного человека. Есть такой, один-единственный на всю нашу Вселенную, для кого у меня теперь нет ни единой, даже самой ничтожной колючки. Кого я имею в виду? Отгадай с трех попыток.
Она шептала мне прямо в ухо. Она почти касалась его губами. И я сейчас просто готов был растаять от ее горячего прерывистого дыхания.
– Зачем три попытки? Мне довольно одной. Человек, единственный во Вселенной, для кого у тебя не осталось ни шипов, ни колючек, – это я. Угадал?
– От скромности помереть тебе не суждено.
– Так угадал или нет?
– Угадал… конечно, – пробормотала она.
Хорошо, что она не догадалась задать мне еще один вопрос, на который я точно не знал бы, что отвечать. То ли врать, то ли, зажмурившись, вываливать на поверхность всю правду. «А верю ли я всему тому, что она сейчас горячо нашептывает мне на ухо?» – вот такой вопрос, которым Конфетка с ходу загнала бы меня в тупик. Ведь как бы я этого горячо ни желал, но заставить себя поверить хоть единому ее слову не мог.
Те беззаботные розовые времена, когда я был готов безоглядно повестись на любую красочную бодягу, которую мне навесила бы на уши какая-нибудь нарядная кукла, канули в Лету уже больше четырех лет назад. Жизнь давно выдавила из меня щенячью уверенность в то, что дерьмовых людей не бывает; есть люди, к которым ты просто не смог найти должного подхода…
– Денис. Дени-и-ис! – Конфетка легонько шлепнула меня по щеке тыльной стороной узкой ладошки, с которой уже успела стянуть резиновую перчатку. – Опять ты задумываешься. Ну прям на ходу. Чего-то с тобой не ладно, родной.
«И чего прицепилась, словно репейник? – почти безразлично, совсем без раздражения подумал я. – И все-то ей доложи, обо всем расскажи. А я ведь даже еще не решил, к какой категории своих друзей ее отнести. К тем, кому не доверяю лишь самую малость? К тем, кому не доверяю в чем-то большем?» Я мысленно пожал плечами, не зная ответов на эти вопросы. И все же где-то в душе был готов согласиться с собой, что почти без раздумий пошел бы с Конфеткой за линию фронта, несмотря на ее душный нрав, остро заточенные шипы и жалящие взгляды исподлобья. В том, что в случае надобности она без раздумий надежно прикроет меня со спины, я был уверен почти наверняка.
– Все хорошо, милая. Все просто ништяк. – Я неуклюже ткнулся губами ей в личико, угодив губами в тот глаз, с которого подтекла тушь. – А задумываюсь я оттого, что вокруг слишком много такого, о чем просто нельзя не задумываться. Куда бы ни ткнулся, ни сунулся, хоть в самый темный безжизненный угол, там меня все равно уже поджидает какой-нибудь головняк. Слишком большие ставки в этой игре, чтобы я мог позволить себе рисковать, – сообщил я Свете то, что она знала и так. – По сравнению с этим все остальное на втором плане.
– И даже я? – не преминула подловить меня провокационным вопросом Конфетка, и я, даже не помышляя о том, чтобы кривить душой, без раздумий ответил:
– Даже ты, Света.
– И почему ты не доверяешь мне? – сухо спросила она, снова натягивая на руку резиновую перчатку. – К какой категории относишь меня? К своим настоящим друзьям? Или к тому продажному быдлу, которое окружает тебя и только и ждет удобного случая, чтоб воткнуть тебе нож под лопатку?
Я прикинул, а не стоит ли мне сейчас снова крепко обнять Конфетку, ткнуться губами в точеную смуглую шейку, прикусить мочку аккуратного уха с маленькой золотой сережкой в виде сердечка. Так, чтоб Свету опять тряхануло, словно от легкого электрического разряда; так, чтобы она еще раз прошептала: «Ну и… зачем… ты это… Дени-и-ис…»; так, чтобы прервать этот непростой для меня – да и, пожалуй что, для нее – разговор.
«Почему именно перед ней я должен исповедоваться, и кто она вообще такая, чтобы я вдруг выделил ее из числа остальных?» – на этот вопрос я никогда бы не смог отыскать ответа. Хотя в том, что «никогда бы не смог», возможно, и заключался ответ. Передо мной была девушка, не подпадающая ни под один из знакомых стандартов, по которым я привык сортировать своих друзей и знакомых; девушка-загадка, которую я никак не мог разгадать и, более того, точно знал, что не смогу разгадать вообще. А это, будто соринка в глазу, словно небольшая заноза, которую никак не извлечь из-под кожи, вызывало если не боль, то назойливое неудобство, основательно поганящее жизнь, отвлекающее от других, казалось бы более насущных, проблем.
«И все же, что из себя представляет эта Конфетка? И что у нее есть за крючок, на который она так ловко подцепила меня? И существует ли вообще в реальности подобный крючок, или я, мнительный психопат, его просто придумал?» – мысленно пожал я плечами и решил, что все же не буду сейчас обнимать Свету за хрупкие плечики, покусывать за мочку уха с сережкой в виде сердечка. Не напороться бы ни с того, ни с сего на решительный и совсем неуместный отпор. Уж лучше выждать немного.
– Пойду прилягу. Быть может, удастся заснуть на пару часов, – доложил Конфетке. – Потом припрутся Комаль, Катерина, Гроб и Ворсистый. Пощемить уже не дадут. А мне сегодня еще всю ночь торчать за рулем… Присоединяйся, как домоешь посуду. Если, конечно, захочешь. Я буду рад. – И уже почти было вышел из кухни, как словно на бетонную стену, наткнулся на строгое:
– Погоди!
Я обернулся.
– Ты разве ночью куда-то собрался?
Я так и не смог разобраться, чего же больше присутствовало сейчас в интонации, которой был задан этот вопрос. Разочарования? Злобы? Обиды?
– Завтра утром меня ждут в Твери.
– Ах, значит, в Твери? – Разочарование и обиду у нее в голосе значительно перевешивали злобные нотки. – Зашибись! Спасибо, что хоть счел возможным поставить меня об этом в известность. Ну и когда ж ты пришел к такому решению – ехать сегодня вечером в Тверь? Только что? – Света картинно скрестила на груди руки в красных резиновых перчатках. – Когда наконец определил для себя, что поквитаться со своей бывшей женушкой и брательником гораздо важнее, чем посвятить несколько жалких ночных часов мне? Между прочим, быть может, самых важных часов для меня во всей моей корявой судьбе. Тех часов, которые я так ждала долгие годы! Тех часов, которые, как я мечтала, наивная, возьмут и поставят на ноги всю мою жизнь… И что за дурка! – Конфетка с горечью ухмыльнулась. – Так и не сумела привыкнуть к тому, что все вокруг состоит из обломов.
– Свет, – набрался решимости разинуть рот я. – То, что я должен быть в Твери завтра, было решено уже рано утром. Когда ты еще спала, мне звонил Дачник. У них все готово. Они знают адрес, по которому сейчас находятся Ангелина и Леонид. Ждут только меня, чтобы начинать представление.
– «Представление», – передразнила Конфетка. – Не пойму одного, господин режиссер. Что, так трудно было сразу сказать, что собрался сегодня сваливать в Тверь и этот вопрос уже решен для тебя окончательно? И не пудрить мне, дуре, мозги. Не выслушивать снисходительно, как я, идиотка, вслух мечтаю о том, что, быть может, впервые за всю свою жизнь останусь на ночь у человека, в которого искренне, по-настоящему влюблена. Которому готова отдать всю себя без остатка. Которого столько ждала и вот… вообразила, что наконец дождалась. – Конфетка широко улыбнулась, выставив напоказ ровный ряд крепких белых зубов. – Совсем забыв о том, что на роду мне, замарашке, написано лишь получать удары и справа и слева, и сзади и спереди, ибо где-то хранится обгорелый пергамент, на котором слезами и кровью прописан мой фатум на долгие годы вперед. И в нем ничего изменить невозможно. Наверное, когда я еще была маленькой, какая-то злая волшебница навела на меня порчу.
Я сделал пару шагов к Конфетке, но она решительно выставила вперед левую руку. И я, будто в далеком детстве играя в «Море волнуется раз…», замер на полушаге. И произнес, стараясь приправить свой голос максимальными дозами искренности. И добавить к ним несколько ноток беспечности:
– Света, тебе случайно не кажется, что мы стоим друг друга? Что у тебя потихонечку едет крыша, как у меня? Только у каждого в своем направлении… Что за чушь ты несешь?..
Она молчала, не сводя с меня глаз.
– Знаешь, я ведь вернусь из Твери уже дня через два. И поверь, мне просто безумно приятно, что теперь предстоит возвращаться не в пустую квартиру, не к старухе с разбитым корытом, а к прелестной девчонке, которая, я это знаю наверняка, будет ждать меня все это время; которой, я в это искренне верю, я очень нужен… Ты ведь будешь ждать меня, Света?
– Да, – еле слышно прошептала она.
– Это правда?
– Да.
– А ведь ты мне очень нравишься, милая. Я, кажется, просто взял да влюбился в тебя. Ты веришь мне?
– Нет. – И, даже не пробуя как-то обосновать свой категоричный ответ, она взяла и увела разговор чуть-чуть в сторону: – Денис, а мне можно поехать с тобой?
Как мне хотелось ответить, что можно! Но Конфетка, как ни крути, ни с одной стороны не вписывалась в четкий сценарий ответки, который был разработан мною еще накануне и в полной мере одобрен «исполнительным директором представления» Дачником. И поэтому мне пришлось ответить:
– Нельзя. Ты пойми меня правильно.
– Я понимаю, – только и вздохнула Света.
– Два дня. Только два дня, Конфетка. А если вдруг что-то меня там задержит, я обязательно позвоню. По этому телефону. Идет? Ведь ты поживешь у меня, пока я не вернусь?.. Вернее, что я болтаю? – Я пальцами легонько шлепнул себя по лбу. – Почему только пока не вернусь? Ты переедешь ко мне насовсем. Мы сегодня же сходим к консьержу и оформим на тебя пропуск в парадную. Лады?
В ответ она только молча пожала плечами. А потом задала совершенно сторонний вопрос:
– Ты ведь их завтра замочишь, Ангелину и брата?
– Да, замочу. Может быть, завтра. А может быть, дам прожить еще один день.
– И уверен, что не спалишься, Денис?
– Уверен, – кивнул я в ответ.
– И все-таки осторожнее. Я буду за тебя беспокоиться. Позвони, когда все будет нормально. И скорей возвращайся. – Конфетка крепко приникла ко мне, коснулась мягкими горячими губками моего подбородка. – А сейчас иди к себе в спальню. Тебе действительно надо поспать перед дальней дорогой. А я тебя навешу. Когда отдраю этот проклятый поднос.
Но Света в тот день так и не пришла в мою спальню. А может, все-таки приходила? Мне так и не доведется этого узнать никогда, потому что стоило в тот удачный, насыщенный терками и разборками день доползти до кровати, как я тут же свалился прямо поверх одеяла. И безмятежно и крепко продрых три часа, пока не был разбужен Комалем, который настойчиво тряс меня за плечо и недовольно брюзжал:
– Командир, ну чего за туфта? Ты вызывал нас сюда лишь затем, чтобы мы оберегали твой сон? Или есть дела поважнее? Так давай тогда их перетрем. А то, если честно, уже запарились ждать.
– Извини, Комаль. Что же вы сразу не разбудили, как только пришли?
– Да ладно! Ништяк!
– А о чем потереть, не волнуйся, найдется. Геморрои действительно есть. – Я спустил ноги с кровати и провел ладонями по вискам, словно смахивая остатки дремы у себя с головы. – Такие сочные геморрои, что, обещаю, будет совсем не до сна. Так что готовься.
– Всегда готов, командир, – блеснул Комаль своей ослепительной белозубой улыбкой и недвусмысленно постучал кувалдочкой-кулаком по раскрытой ладони.
Глава 7
«АРГЕНТИНА – ЯМАЙКА 2:0»
– Подожди в машине. Я быстро. Туда и обратно. – Эл вылез из серенькой Лехиной «ауди» и пошел к знакомому подъезду, где накануне устанавливал в распределительном телефонном щите подслушивающее устройство. И, конечно же, увлеченный преследованием Ангелины и Леонида, забыл его снять. А ведь жалко «жучка». Вот и пришлось сегодня припрягать Леху Взрывника съездить в квартиру жертв. Туда и обратно – каких-то несколько троллейбусных остановок. Всего ничего. Всего полчаса…
Взрывник увязался в подъезд следом за ним.
– Чего тебе там? – непонимающе пожал плечами Эл. – Не видел парадняков?
– Просто размяться. – Леха сунул в рот пластик жвачки, протянул пачку Электронику, но тот отрицательно покачал головой. – Заодно посмотрю, куда ты пихаешь свои хитрые штучки.
– Один черт, ни хрена не поймешь, – усмехнулся Эл. – Так же как я не понимаю в твоих тротилах и гексогенах. Проходи. – Он пропустил Леху вперед. – Спускайся в подвал.
– Что, в сам подвал? – Взрывник, почувствовав, что он рискует выпачкать ноги, уже передумал смотреть, куда «пихают хитрые штучки».
Но Эл решительно подтолкнул его в спину.
– Нет, рядом. Пошли-и-и. Испугался, – ехидно произнес он. – Раз уж поперся, поможешь. Не волнуйся, здесь сухо.
В подвал действительно лезть не пришлось. Распределительный щит располагался в коротком пролете лестницы, так что спуститься надо было всего на десяток ступенек. Электроник ловко размотал провод, которым была прикручена дверца щитка, распахнул ее, буркнув:
– Посвети. Есть зажигалка?
И Леха достал из кармана пижонскую «Живанши». Но щелкнуть ей он так и не успел.
Наверху послышались быстрые шаги. Кто-то спускался по лестнице. А вступать в бессмысленные пререкания с жильцами в их планы не входило. Эл прикрыл дверцу щитка. Взрывник, состроив безразличную физиономию, замер.
Шаги приближались.
Отвратная штука жизнь подкинула очередной мерзкий сюрпризец. Последний сюрпризец.
То, что он и правда последний, Электроник понял сразу, как только увидел здоровенного типа, который, как чертик из табакерки, возник буквально в пяти метрах от них. Чуть выше – всего в каких-то десяти ступеньках… А рядом с ним нарисовался еще один боевик в камуфляже и черной шапочке с прорезями для глаз. И еще один… Трое. У двоих в руках по пистолету. У третьего – того, что объявился на обзоре первым, – маленький автомат.
«Штатовский "Ингрем", – машинально отметил про себя Эл. – А значит, эти быки не из мусарни. Хопинские охраннички. Кто же еще? Кто-то самый умный в их кодле предположил, что телефон этой, будь она проклята, Ангелины, в тот момент, когда ей звонил Знахарь, мог быть на прослушке. Проверили щит, и все оказалось действительно так – в щитке был "жучок". А потом ребяткам оставалось только дождаться дурака Электроника, который, пожадничав, сам влез в ловушку из-за дешевой электронной безделушки. Что ж, скупой платит дважды. И чего теперь дальше?»
– Рожей к стене! Опереться руками! – коротко объяснил один из боевиков, качнув стволом «Ингрема».
«Сначала обыщут, – предположил Эл, – потом для острастки двинут разок по почкам, нацепят наручники и загрузят в машину. Отвезут в какое-нибудь тихое место и начнут задавать вопросы. Отвечай на них, не отвечай – ровным счетом ничего не выгадаешь. Все равно умирать. И остался единственный выбор – сделать так, чтобы тебя шлепнули сразу, или подохнуть в мучениях. Первый вариант лучше».
Похоже, что Леха Взрывник все рассчитал точно так же. И в тот момент, когда детина с «Ингремом» еще раз прорычал: «Руки на стену!», он, на лету доставая из-за пазухи пистолет, резко кинулся в сторону – туда, где в небольшом тамбуре около запертой подвальной двери оставалась хоть небольшая надежда не сразу угодить под автоматную очередь. Совсем ничтожная надежда, которой так и не суждено было сбыться. «Ингрем» с глушителем почти бесшумно квакнул, и несколько пуль, пробив Лехе грудь, отбросили его тело к стене. Он умер сразу, даже не успев снять свой ТТ с предохранителя. А буквально через секунду короткая очередь скосила и Электроника. Одна из пуль впилась ему в горло, и последнее, о чем он подумал в жизни, это о том, что из-за хлынувшей крови никак не удается вдохнуть. И о том, как же сильно жжет в животе.
– Ну и какого же черта ты их помочил, – недовольно пробурчал один из хопинских боевиков. Тот, что был в камуфляже. – Оставил бы одного.
– У него был пистолет.
– А у второго? Ладно, пес с ними. Иди проверь, нужны ли контрольки. Хотя хрен они там нужны, – хмыкнул бык, стягивая с лица черную шапочку. – И, мужики, быстро в машину. Валим отсюда. Чтобы без неприятностей. – И добавил, пряча свою «беретту» в наплечную кобуру: – Ну, господа бандиты. Два – ноль в нашу пользу. Итак, счет открыт. – Он широко улыбнулся и хмыкнул себе под нос: – И что вы на это скажете.
О том, что в нашем поединке против команды Хопина счет открыт и мы проигрываем уже два очка, мне еще предстояло узнать. И сделать все для того, чтобы к финалу мы вели со значительным преимуществом.
Но пока я, не ведая ни о чем, безмятежно собирался в Тверскую область за Ангелиной и Леонидом. Там меня ждала легонькая разминка. Перед решающей схваткой.
Все было еще впереди.
Глава 8
«СЛАДКАЯ ПАРОЧКА»
Если не брать в расчет небольших разногласий, не имевших затяжного характера, и, наоборот, затяжного моросящего дождика, занесенного в центральную часть России очередным осенним циклоном, тот день показался ей одним из самых счастливых дней за последние годы.
До обеда Ангелина и Леонид провалялись в благоухающей сеном постели. Он отсыпался после бессонной ночи, а она с головой погрузилась в потрепанный, пахнущий плесенью детектив Иоанны Хмелевской, который случайно выудила из-под кровати и который каким-то чудом в этом доме не пошел на растопку. Когда неказистые деревенские ходики с одной ржавой гирькой – для увеличения веса к ней были привязаны старые ножницы – показали ровно два часа дня, в дверь нерешительно поскреблись, и в комнату заглянула хозяйка, сгорбленная годами и покрытая миллионом глубоких морщин баба Маруся. Разглядела, что Ангелина не спит, радостно чмокнула беззубым ртом и засюсюкала, зашептала:
– О-ой-ой, а ты никак и проснулась уж, внуча. Ну вот и славно. И ладныть. И хорошо. А то ить негоже, как щас отоспитеся. А ночью чего? Колобродить? Аль книжку читать? – Она резво посеменила к голландке и задвинула вьюшку, про которую и Ангелина, и Леонид совершенно забыли. Еще раз повторила: – Негоже. Эдак-то всюю комнату выстудить можно. – И поспешила на выход. Но уже на пороге обернулась и снова зашептала скороговоркой: – Подымайси, подымайси, внуча, давай. И сваво подымай. Кажи ему, ночью доспит. А у меня эвон щас в печке борщик горяченький. Да картохи тока-тока поспели. С груздечиками солеными. Вкусныть! Давай, давай, внученька, подымай сваво мужика, идите обедать.
И дверь, мерзко скрипнув давно не знавшими смазки петлями, медленно затворилась за выскользнувшей в сени старухой.
Ангелина отложила в сторону книжку и нерешительно потыкала мужа в мягкий бок кулачком. Леонид, и не думая просыпаться, понес какую-то околесицу, попробовал, как от назойливой мухи, отмахнуться от супруги, но Ангелина, и не думая отступать, еще раз – уже ощутимее – шлепнула мужа по ягодице, заметно округлившейся за последние годы, после чего запустила руку ему под резинку трусов и начала отогревать замерзшие пальцы о теплый, но вялый и совершенно безжизненный член.
– Какого хрена! Че те неймется? – недовольно пробурчал Леонид, но все-таки развернулся на спину так, чтобы жене было удобнее. – Ласта, как у моржихи. Чего ледяная такая?
«А того, – подумала Ангелина, – что забыли закрыть на голландке заслонку, и теперь в комнате, наверное, не теплее, чем на дворе». Несмотря на то что на ней кроме футболки был легкий шерстяной свитерок, все равно хотелось укутаться в одеяло до самого носа и поплотнее прижаться к горячему, словно печка, супругу. Удивительно то, что он, одетый лишь в майку и трусики, совершенно не мерз и преспокойно дремал, наслаждаясь сексуальным массажем и сдвинув у себя с груди одеяло чуть не до самого живота.
– Слышал, кто к нам сейчас заходил? – Ангелина отметила с удовольствием, как член начал стремительно увеличиваться в размерах, обретая у нее под ладонью должную твердость и рабочие очертания.
– Не слышал я ничего. Спал. Кто заходил?
– Бабка Маруся, – хмыкнула Ангелина и ловко спустила мужу трусы до колен. – Напрягала меня, чтобы мы подымались, а то не будем спать ночью. И вообще, у нее стынет картошка с грибами и борщ.
– Ничего, подогреет.
Судя по голосу, Леонид уже полностью отошел ото сна, но продолжал валяться бревном, блаженно зажмурив глаза и, кажется, даже не помышляя о том, чтоб как-то в ответ приласкать жену. Если бы не его окончательно отвердевший член, можно было бы посчитать, что все усилия Ангелины пошли прахом.
– Ленчик, мы пойдем кушать? Будем вставать?
– Не знаю, – капризно скривил тонкие губы ее супруг. – Вставай, если хочешь.
– Я не хочу… Я другого хочу. Ты же знаешь. А, Ленчик? Погладь меня… – Ангелина еще теснее приникла к мужу, закинула правую ногу ему на бедро. – Мы с тобой не были вместе больше недели. А за весь месяц только четыре раза.
– Да ты никак любительница статистики? – удивленно приоткрыл один глаз Леонид. – Вот уж никогда в не подумал!
– Какая статистика? – горько усмехнулась его жена. – Просто в последнее время мне здорово надоело удовлетворять саму себя, Лень. Я уже даже думаю, а не завести ли любовника.
– Заводи, – совсем без какой-либо интонации произнес Леонид.
– И тебе что, все равно? – просто окаменела от подобного безразличия Ангелина. Кончики пальцев ее правой руки автоматически продолжали нежно поглаживать поросшую мягкими волосками мошонку супруга. – Вот так известие! Да это будет почище того, что твой брат еще жив и торчит где-то в Питере, мечтая свести с нами счеты… Послушай, – она приподнялась на локте, и ее светлые волосы, свесившись вниз, коснулись лица Леонида, – ты можешь мне объяснить, что у нас происходит последнее время? Наш брак распадается? Я тебе надоела? Ты собрался уйти от меня? А? Ну, ответь же мне, Ленчик. Ле-о-ончик! Ответь же мне! Правду!
«Бы-ы-ылин! Что же за дура набитая? – раздраженно прошипел про себя Леонид. – Какую такую сраную правду она мечтает услышать? Неужели сама до сих пор не доперла до того, что больше мне не нужна и пора убираться подальше. Да-да-да, именно так – убираться самой куда только заблагорассудится. Хоть к мамаше, хоть к любовнику, хоть к талибам в Афган. И даже не раскатывать губешку на то, что получится присосаться после развода к квартире. Или к машине. Или к даче в Лисьем Носу. Да он, кровный родственник Константина, имеет на все это в десятки раз больше прав, чем какая-то продажная шлюшка. И пусть эта тварь даже не держит в своей безмозглой башке и мысли о том, что ей можно будет покачать права на какую-то долю имущества. Нельзя! Куда ей, глупой и немощной, без должных связей и опыта выживания в дремучей каменной сельве российского мегаполиса, без денег и без умения плести интриги или строить козни своим конкурентам, скалить белые зубки и пищать о своих жалких претензиях. Ее просто сживут со свету. Или вывезут в Турцию ублажать благоверных в одном из дешевых притонов.
Так что готовься, милая Линочка, к увлекательной зарубежной поездке, в которой, наконец, сможешь удовлетворить свою безразмерную похоть, – довольно подумал Леонид и, сладко, аж до хруста в суставах потянувшись всем телом, обнял жену за хрупкие плечики и привлек ее, худенькую и почти невесомую, к себе так, что она оказалась сверху, и ей, чтобы не вывихнуть руку, пришлось выпустить его напряженный, словно изваянный из гипса или мрамора пенис. – А при особом старании и доле везения научишься даже ставиться эфедроном – по вене – или герычем – по капилляру. Вот только потерпи еще, пока мусора не отловят твоего бывшего мужа.
Да, именно так: придется еще потерпеть. Прежде, чем Константин не подохнет или не будет отправлен этапом обратно на север, заводить разговор о разводе не следует. И вообще, не стоит выносить на поверхность то, что его отношение к ней давно изменилось. Давать Ангелине поводы для каких-нибудь подозрений нельзя. А потому… – Леонид обреченно вздохнул и, погладив жену по спине, лизнул ее в губы. – А потому недельку-другую еще предстоит терпеть с собой рядом эту квашню, разыгрывать из себя влюбленного придурка-супруга и безропотно потакать всем ее похотям. К примеру, сейчас придется оттрахать эту буренку. – Леонид еще раз тяжко вздохнул. – Хочешь не хочешь, придется. Чтобы угомонилась хоть на какое-то время».
Он запустил руки ей под трусы и помял круглую бархатистую попку. Опять лизнул жену в губы, и она поспешила выставить навстречу свой розовый язычок. И томно выдохнула:
– Ленчик, любимый. Ты не ответил. Так что происходит? Ты меня больше не любишь? Семья распадается? И тебе правда было бы все равно, если бы я завела кого-то на стороне?
– Я бы тебе завел, – обезоруживающе улыбнулся Леонид, не оставляя в душе Ангелины никаких, даже смутных сомнений насчет своей искренности. – Так бы завел, что запомнила бы на всю жизнь! Вынул бы из джинсов ремень и… – Он рассмеялся и, перевернув жену на спину, начал стягивать у нее с бедер трусы. – И вообще, что за дурацкими вопросами ты меня сейчас доставала? С чего тебе взбрело в голову, что наш брак распадается? Что ты мне не нужна? Что я собрался куда-то от тебя уходить? Дурочка мнительная. От безделья выдумываешь всякую дребедень. И откуда же, кисонька, у тебя столько фантазии?
Ангелина не отвечала. Лежала молча, если не брать в расчет тех томных стенаний, которые она, не скупясь, добавляла к своему участившемуся, сбивчивому дыханию. Глаза плотно зажмурены, ноги раздвинуты, нижняя, чуть потрескавшаяся в последние дни губа прикушена белыми, маленькими и ровными, будто у мышки, зубами.
Единственной осмысленной фразой, которую она смогла выдавить из себя, была:
– Но я же замерзну, – когда Леонид начал снимать с нее свитер.
– Ничего, я согрею, – как можно нежнее проворковал ее муж и обхватил губами большой темно-вишневый сосок.
А потом, как это обычно бывало всегда, наступило полнейшее забвение. Ангелина не помнила совершенно ничего из того, как ее ласкал Леонид. И как она ласкала его. И ласкала ли вообще или просто извивалась под ним, не в силах сбросить с себя оковы безмерной, не имевшей никаких осмысленных границ страсти.
Страсть захватила в плен все ее тело, весь ее разум. Она оглохла. Она ослепла. Все чувства, все ощущения, все-все источники импульсов, поступающих в мозг, сосредоточились сейчас у нее между ног – и может, чуть выше…
Это было некое подобие сладостной комы. Это было сродни затмевающему действительность наркотическому бреду. Это было то состояние, в котором она охотно бы согласилась остаться навечно. Эх, если бы только такое и в самом деле было возможно!
Но на то Леонид и был Леонидом, что никогда не мог заставить себя хотя бы чуть-чуть потрудиться во благо любимой жены. Всего только раз – один-единственный разик! – растянуть для нее удовольствие немного подольше, чем это бывало обычно. Да просто ради спортивного интереса попробовать довести ее до той точки кипения, когда она бы сама запросила пощады! Но, увы, ее муж был полностью чужд каких бы то ни было сексуальных амбиций и не метил на роль полового гиганта. В результате последние годы долгоиграющий секс в воображении Ангелины неизменно ассоциировался с понятием «несбыточные мечты». Леонид в идеале был способен только на то, чтобы секунд пятьдесят однообразно и сонно потыкать жене между ног своим инструментом, после чего на мгновение замирал, вздрагивал всем покрытым испариной телом, иногда позволял себе издать легкий стон. И отваливал в сторону. Опустошенный и в то же время пресыщенный. Настолько далекий от мысли о том, чтобы хотя бы поцеловать еще не вышедшую из сладострастной дремоты жену, насколько далек бывает арабский имам от желания позавтракать бужениной…
– И все? – Она открыла глаза.
– Тебе разве мало? – Муж уже сидел на краю кровати и натягивал джинсы. Ходики с гирькой и ножницами показывали без двадцати минут три. В сенях кто-то гремел пустыми ведрами. – Впрочем, тебе всегда мало. – Леонид подошел к небольшому окошку и отодвинул в сторону цветастую занавеску. – На улице дождь, – равнодушно констатировал он. – Все равно пойдем погуляем. У тебя ведь есть зонтик?
Ангелина кивнула в ответ и, поежившись от пронизавшего ее холода, торопливо натянула футболку и свитер.
– И как ты не мерзнешь? – щелкнула зубами она, наблюдая за разгуливающим по комнатке в одних джинсах и майке супругом. – Б-р-р! Побежали скорее на кухню. Там тепло. Там натоплена печка. Там борщ. И «картохи» с «груздочиками». О-о-о! Б-р-р-р-р!!! И чего же я, дура, забыла задвинуть заслонку…
Пытка холодом продолжалась еще десять минут, пока Ангелина умывалась ледяной водой из обычного деревенского рукомойника. Потом она отогревалась у большой русской печки, размалеванной колокольчиками, ромашками и «райскими птичками», представлявшими из себя некую смесь из павлина, жирафы и птеродактиля. Потом она жадно хлебала обжигающий небо борщ, даже толком не чувствуя вкуса. Главное то, что он был горячим. Так же, как и картошка в мундире. И чай из попыхивающего ароматным дымком самовара. С ватрушками и слоеными булочками, которые баба Маруся успела настряпать в печке буквально за считанные часы, пока они с Леонидом валялись в постели.
– Ну и чего дале-то делать надумали? – поинтересовалась хозяйка, когда отяжелевшая от сытной еды Ангелина выползла из-за стола и с трудом перебралась на диван. – Телевизор бы можно включить, да тока худо он кажет в такую погоду. Как ведро на улице, так кажет, а сичас… – Старуха безнадежно махнула корявой, как ветка, рукой.
– А мы, баб Марусь, пойдем погуляем. – Ангелина нежно приникла к севшему рядом с ней на диван Леониду, и он крепко обнял ее за плечо. И даже – неслыханное в последнее время событие! – ткнулся губами ей в светленькую макушку. Припомнить, когда нечто подобное случалось в последний раз, не представлялось возможным ввиду давности срока. «Ишь ты! Прогресс! – подумала Ангелина. – Никак на муженька целебно воздействует здешний воздух? Надо бы почаще выбираться в деревню. И тогда, глядишь, между нами все будет гладко и сладко. Как в первые дни после свадьбы…»
– Куцы же гулять под дождем? – покачала головой баба Маруся. – Намокнете.
– А мы под зонтом. – Ангелина потерлась виском о поросший щетиной подбородок супруга.
– Ну-у-у! Что там ваш зонт? Не помощник. Сапоги-то хоть есть?
– Нет.
– Так ведь и знала, – торжествующе ухмыльнулась старуха. – Ох-хо-хо… Навроде и взрослые, а как приглядисси, все дети малые. Это же надо: ехать осенью на село без сапог. Може, вы думали, что тута асфальты для вас проложили? Не-е-ет, мои милые, и не надейтеся. Лужи здесь тока. И грязь по колено… Пойдем-кась со мной. – Хозяйка поманила за собой Леонида, и тот послушно вскочил с дивана. – Поднимисси щас на чердак. Там и плащи должны быть, и болотники дедовы. Ежели на тебя, конечно, налезут. А на девку твою еще с лета от Нинки сапожки оставши. Таки красненьки. На-а-айдешь. У самой лесенки должны лежать, недалече… Ох-хо-хо, детки, детки. Одне с вами бедки…
Уже меньше чем через час и Ангелина, и Леонид были экипированы не хуже местного пастуха – дурачка дяди Вани Данилова. На ней – резиновые сапожки, пришедшиеся как раз впору, тесные старые джинсики – тоже Нинкины, как объяснила хозяйка, – и немного великоватая болониевая куртка, у которой пришлось подвернуть рукава. На нем – почти ненадеванные болотные сапоги и длинная, до земли, дождевая накидка. В дополнение к ней Леонид откопал на чердаке выцветшую драную шляпу с обвисшими полями и в ней весьма смахивал то ли на конокрада-цыгана, то ли на пропившегося бродягу из американского вестерна.
Короче, когда они, такие «нарядные» (вдобавок еще и под цветастым японским зонтом), шествовали под ручку через поселок, то никак не могли не привлекать к себе повышенного внимания мающегося от скуки местного населения. Зачуханные доярки и безработные трактористы, расхлябанные нимфетки и их подвыпившие ухажеры, старушки в теплых платочках и старички с потухшими «беломоринами» в зубах – все провожали их долгими любопытными взглядами и перешептывались между собой, безуспешно пытаясь найти ответ на вопрос: «И что за напасть пригнала этих двоих городских в их глухомань на зиму глядя?»