Сотовая бесконечность Вольнов Сергей

Первым споткнулся Бурмилио, конь самого старшего паладина, естественно, возглавлявшего скачку воинства Христова. Жеребец выбросил его из седла в каких-то тридцати шагах от обоза.

Зигфрид чувствительно приложился о мёрзлую землю, пару раз кувыркнулся, подпрыгнул, прежде чем остановиться. Как опытный рыцарь, он выскочил из седла еще при падении и выхватил меч. Он был готов к обороне, но… обороняться было не от кого…

Кони ломали ноги в заранее выкопанных ямах! За предводителем спешили его верные сподвижники, так же слаженно вылетающие из сёдел. К тому моменту, когда самые последние из Христовых всадников остановили своих скакунов, половина отряда уже распростёрлась на земле среди дико ржущих коней, переломавших ноги.

Но едва они смогли подняться, наваленное на возы добро посыпалось в разные стороны, выпуская прятавшихся дружинников. В руках у русичей натягивались тетивы луков…

Хищно свистнули стрелы, раздались сдавленные крики и предсмертные хрипы. Подхватив узду пробегавшего мимо бесхозного скакуна, Зиг вскочил в седло и помчался по направлению к лесу. Конь, несмотря на то, что всадник был ему непривычен, послушно понёс его вдаль от сечи.

А среди тех, кто выскочил из обманчиво богатого обоза, острый взгляд Зигфрида выхватил два силуэта…

Зиг признал их сразу!

Это были те двое, что были встречены на дороге три дня назад. Тогда Зиг поверил им! Как он мог не заподозрить обмана?! Два монаха-бенедектинца, попавшиеся на пути отряда. Один, ровесник самого Зигфрида, слепой. Второй, поводырь, лет двадцати, здоровенный детина. Впору секирой либо палицей тяжёлой орудовать…

Однако, по словам слепца, сказавшегося бывшим ландскнехтом, лишённым зрения от удара вражеской алебардой и потому сподобленным Господом нести слово божье язычникам тёмным, был отрок Алексис слаб на голову… Мол, скорбен здравомыслием, поведал слепец.

И впрямь: вёл себя здоровенный монах как ребёнок. То смеялся невпопад, то едва не плакал. Пугался Зигмундовых воинов до смерти. Чуть под себя не сходил, стоило к нему обратиться. Сказывал слепой монах, что было ему видение, призвавшее нести слово божие погрязшим в неверии варварам…

Мимолётный взгляд, брошенный через плечо на выскочивших из обоза стрелков, тотчас выхватил знакомые лица. Теперь оба монаха были в полной воинской справе, целя в людей Зигфрида из арбалетов.

– Бей супостата! – зычно крикнул младший, а старший просадил болтом и кольчугу, и панцирь рыцаря, изготовленный лучшими оружейниками Милана. Вот такой слепец!

Зигмунд, с трудом удержавшись в седле, превозмогая боль в плече, направил коня к лесу.

На опушке его догнали Зигмунд Гольдштейн, Эрих Краузе, Базиль Скулолис, харкающий кровью из пробитой стрелой груди Фридрих Бромгауз и Майнхейм Морунген, отмеченный аж двумя русическими стрелами.

Вот и всё, что осталось от броненосного отряда паладина де Бурга. Провели, ироды проклятые! А как же убедительно врали, подлецы! Даже многоопытный Зиг не усмотрел неправды в словах пилигримов. Поверил!

Ещё бы не поверить святым монахам, несущим слово божие тёмным язычникам! Тем более что говорили оба на чистейшем немецком языке и продвигались на восток, имея при себе пергамент, подписанный самим папой!..

С визуальным восприятием обычно особых проблем не возникало. Со слуховой, осязательной, обонятельной и чувственной составляющими – тоже. За исключением ситуаций, когда доводилось пользоваться «услугами» не людей, а животных, птиц, рыб, даже насекомых и растений… в каждом конкретном случае возникали свои проблемы, но, как правило, она справлялась. Либо меняла источник.

Перевод же воспринятой речевой информации с языка, на котором мыслят носители и говорят их собеседники, на язык привычный иногда отнимал какое-то время. Не сразу доходило… С конвертацией многочисленных языков бывали серьёзные проблемы. Речь она преобразовывала в удобный, в каком-то смысле усреднённый русский. Пренебрегая художественными красивостями, сленговыми и диалектными особенностями. Вынужденно так поступала – главным было уловить суть, а не насладиться формой. Ведь выясненное необходимо было передавать дальше. Снова переводить – на локосианский – и докладывать матери, терпеливо ждущей сына с войны…

Впервые за многие, многие месяцы, даже с трудом вспомнилось, сколько времени прошло точно, она связалась с госпожой и принялась докладывать фронтовую обстановку, не солгав ни в едином факте: ведь её сын вновь воевал на Земле. С фронтов которой он, по легитимной версии, и не исчезал никуда. А возвращаться не спешит, потому что не навоевался ещё… Не рассказывать же, что это она, Тич, пока что НЕ ПУСКАЕТ принца и маршала на Локос.

О том, что будет, когда сын встретится с матерью реально и выяснится, что подавляющую часть «командировки» его протаскало невесть где, Тич не думала. Пока. Хватало вопросов насущных.

Требующих поиска безотлагательных ответов. Разобраться бы с самой собою вначале… Особенно с проблемой, возникшей с момента её вступления в ряды полноправных военных.

С земными было проще. Об их боевом пути она никому никогда не рапортовала. Разве что вначале, с иноземными спутав, таёжное «сидение», службу в СА и первые фронтовые ходки освещала в подробностях.

Её счастье, что никто на Локосе и не подозревал об их существовании. По крайней мере, предпринятые ею подстраховочные розыски подозревающих не выявили.

Насущнейшей проблемой была ЦЕЛЬ, к которой загадочный дядя Ильм планомерно готовил Лёху Сергеева, земного сына Алексея Дымова-старшего.

Семён укрепился почти что на верхушке и пытался теперь разглядывать округу. В скудной на деревья степи основание верхней ветви тополя, на котором сидел козак, являлось самой высокой точкой. Имея с младых лет истинно нечеловеческую зоркость и в придачу дар видеть в темноте, Семён прослыл лучшим смотровым на Запорожье и получил прозвище Острое Око.

Но даже ему в эту ночь трудно было дозорничать, и хлопец нервничал. Ветер в поле разгулялся не на шутку и будто нарочно раскачивал гибкий ствол, пытаясь скинуть запорожца. Дозор уже сводился к тому, чтобы просто удержать себя на дереве. Вдобавок плотные тучи затянули ночное небо, так что луны со звёздами сегодня не было видно. Тьма стеной стояла перед глазами, и даже кошачий талант, зрение ночное, сейчас не помогал.

А мысль о том, что, случись гроза, молния перво-наперво ударит в верхушку дерева, отгоняла все остальные, не позволяя сосредоточиваться. С первыми каплями дождя козак стал серьёзно подумывать о том, чтобы спуститься. Правда, оглядывать закреплённый за ним участок снизу – хлопотно, и толку с того мало. Все эти рукотворные валы, ямы, канавы… Отряд, конечно, незамеченным не просочится, а вот одиночный лазутчик может. Ответственность же за вверенный ему участок больно велика – как-никак основной подступ к Сечи…

И Острое Око решил сидеть до последнего.

Дождь передумал и успокоился; ветер погнал тяжёлую хмарь в края басурманов и, словно после недельной жнивы, сразу сник, уснул. Семён несказанно обрадовался такой перемене и, поблагодарив за это Деву Марию, настроился внимать. Не довелось.

Крепкая ладонь постучала по стволу тополя. Звонкий пронзительный хлопок, три раза. Значит, прошляпил. Впервые в жизни. Почему не стреляют, может, свои?!

– Здоровья тебе и долгих лет жизни, Семён Острое Око!

Показалось, или действительно Острое Око прозвучало больше как издёвка, а не второе имя? Но всё-таки голос был знакомым, хорошо знакомым, и на душе смотрового отлегло. Он юрко спустился на землю, полный намерений отвесить шутнику затрещину. Тут же передумал, вспомнив, с кем имеет дело.

– Ну, Жук, ну точно – ж-жук ты, правду люди говорят, – шипел и ругался Семён. – Ты как, плут, умудрился пробраться, под землёй, что ль?

Здоровый, высокий козак со смоляным оселедцем приличной длины на жука был похож мало.

– Не брани своих, козаче, гнев, он и в бою без надобности.

От Жука сейчас исходили спокойствие и сила, но могла и угроза. Один взгляд этого мужчины мог вызвать как умиротворение, так и панический ужас.

– И себя не брани, Семён, ты же знаешь, что я могу пройти сквозь любые посты и кордоны незамеченным, к тому же твой пост оказался самым нелёгким. Всё-таки силён наш брат. Как я ни пытался согнать тебя с дерева – не вышло, молодец козак! Только признайся: были слабые мысли?

– Ой, были, Жук, были, борюсь с ними пуще чем с врагами!

Оба рассмеялись, пожали друг другу руки и обнялись. Семён через плечо старого боевого товарища заметил две фигуры шагах в полусотне, стоявшие по пояс в густой траве. То ли Жук почувствовал, как смотровой напрягся, то ли и вправду умел читать мысли, как многие характерники, но не успел Семен открыть рот…

– Это я их привёл, они со мной, – успокоил Жук, не убирая ладоней с плеч товарища. – Хорошие хлопцы и дюжие воины, а нам сейчас каждый козак на вес золота. Не глупи, Око, для пользы ж дела стараюсь.

Дозорный присмотрелся. Двое были похожи на кого угодно, только не на Козаков. Убранство не запорожское, волосы не так стрижены и ружья неизвестные. Он вздохнул и засунул пальцы за толстый ремень, недалеко от пистолей.

– Некрасиво получается, характерник, ты преднамеренно крадёшься незаметно, дабы я не поднял дежурный курень, ведёшь с собой чужаков… Я думаю, мне пора кукарекать.

– Ты прав, дружище, как поп в церкви. Я же подошёл к тебе, дозорный. А зачем дёргать хлопцев перед тяжёлым походом? И разве мало мне веры? Я за этих двоих ручаюсь.

– Но порядок есть порядок.

– Согласен, поэтому я сейчас иду прямо к писарю, и он заносит моих людей в реестр сечевиков, а утром они выступят вместе со всеми. Конашевич затеял славную, но трудную битву, и нельзя никем пренебрегать, тем более такими справными хлопцами.

Нельзя нарушать устав. Вот это Семён знал точно. Но и боевой маг был прав, и сейчас, когда важна каждая боевая единица, каждая минута сна, каждая пуля, возможно, стоило бы сделать исключение. Но смотровой, против своей воли даже, таки дал сигнал. Жук понимающе кивнул, улыбнулся и махнул чужакам, чтоб подходили.

– Ты много добрых козаков привёл на Сечь, один Косыга чего стоит! – повинно склонив голову, молвил Семён. – Но, как говорил Конашевич, даже ему не позволительно преступать воинскую дисциплину.

Характерник ошибся: добрая половина Козаков не спала, тем паче дежурный курень. Сидели у костров, точили сабли, курили трубки, настраивались перед походом. Жук окинул взором Сечь и отметил для себя, что за последнее время воинство преобразилось качественно и количественно. Вот что значит общий враг. А татара на Руси не любят издавна. Основная заслуга в таком преображении – правление гетмана Сагайдачного, до него толком никто не мог упорядочить и систематизировать хаотичные, неуправляемые козачьи банды, одновременно нападающие на поляков, турок, молдаван, татар… Поднять же войско на Кафу, что имела репутацию неприступной крепости, насколько помнил Жук, ещё никто не осмеливался. Но время пришло, все это понимали, и были готовы выступить. Для запорожцев было делом чести взять крепость-базар: Кафа – один из самых крупных невольничьих рынков в Европе, где основным товаром являлись украинцы и, в особенности, украинки, дорого ценившиеся во всех краях света.

Встретили Жука тепло, но без особого пафоса и гуляний. Сегодня и последующие дни похода – ни капли спиртного, таков козацкий обычай, нарушителей жестоко наказывали. Кошевой атаман, увидев новичков, тут же направился к ним. Этот седоусый старик, несмотря на большой живот и преклонный возраст, выглядел бодрым и полным здоровья. Подошедшие к Жуку друзья, завидев атамана, медленно отступили и в конце концов вернулись на свои места. Батька Степан осмотрел двоих с ног до головы. Помолчал.

– За что воевать явились, хлопцы? – спросил он после долгой паузы.

Двое, седоусый муж и молодой хлопец, переглянулись, и старший ответил:

– Волю и веру православную пришли боронить.

– По правильной дороге идёте, – сказал батька и обратился к Жуку: – Каковы бойцы? Хороши?

– В свою сотню хочу взять, – без заминки выдал характерник.

– Даже так? – повёл бровью атаман. – Где ж ты их выискал таких?

– Смешно сказать, Степан, сами меня нашли.

Атаман одобрительно кивнул и продолжил обход коша.

– Накорми людей с дороги, – обронил он перед уходом.

Через пару часов новички, уже с бритыми головами, в полном козацком обмундировании, знакомились с людьми из сотни Жука. У пришлых оказались вполне обычные имена, старшего звали Мыколой, молодого – Иванко.

– Откуда говор такой чудной? – спросил кто-то из старожилов. – Вроде бы всё понятно, но всё равно не по-нашему. С Московии, поди?

Неясно, почему молодой вместо ответа рассмеялся. А Мыкола толкнул его в бок и ответил, что да, примерно с тех краёв. Чудными они показались козакам, но родственными по ремеслу военному и духу. Также объяснили пришлым, что просторная рубаха, широкие штаны-шаровары и лёгкие, мягкие сапоги нужны для удобства и подвижности воина. Из оружия каждый получил лёгкую острую саблю, по дорогому английскому мушкету, из которого можно стрелять прицельно, а не в толпу наугад, пистоли и широкие изогнутые турецкие клинки – ятаганы, без которых в рукопашном бою нечего делать.

– Ну, а что обозначает козацкий чуб, хоть знаете?

– Да, отличительная черта, – заговорил Иванко, – что-то наподобие косицы самураев – признак боевой доблести и мастерства.

– Какие такие самураи? – дивились запорожцы.

Беседу прервал звук литавр, вмиг всё стихло, слышался один лишь барабанный перестук… И голос, гетманский голос, как клич с небес, громогласный и величественный:

– Я созываю раду! Я созываю раду!

Дальше генеральный обозный просил не кучковаться, а создать круг на центральной площади возле штаба, по возможности пропуская вперёд командиров и свежеприбывших.

Жук, появившийся внезапно, подхватил Иванко и Мыколу под локти и спешно потащил в круг, на первые позиции.

Не мешкая, организованно и быстро образовалось козацкое вече. На середину вышел гетман Петро Конашевич-Сагайдачный. Высокий, статный мужчина средних лет, с густой остроконечной бородой, в дорогом кафтане, сабля на поясе, ножны расписаны золотом, и легендарная булава в правой руке. Голос у него твёрдый и уверенный, взгляд глубже старых колодцев, до верха полон мудрости и жизненного опыта.

– Братья козаки! Это наша последняя перед дальним походом рада, – говорил Сагайдачный. – Если кто ранее хотел что дельное сказать, но по каким-то причинам не решался, – нынче самое время. – Гетман специально сделал паузу. Тишина. – Хорошо… Коротко напомню наш план. О подробностях и деталях спрашивайте своих военачальников. Цель – стереть с лица земли бесовскую язву. Я твёрдо уверен, что нам это по силам, мало того, в этом наш священный долг и предназначение. Все помнят, что добираться до крепости будем на «чайках», спустимся по Днепру и морем к утру следующего дня высадимся в бухте Кафы. Полагаю, всем понятно, что суходолом, по дикому полю и крымским перевалам, через всё ханство мы не дойдём, увязнем. Войско татар на сегодняшний день превышает наше по численности и вооружению, к тому же, узнав об опасности, подтянутся их союзники, турки. Далее. Пушечный огонь начнём с моря, первой высаживается таранная сотня Жука, уходит вглубь и обеспечивает прикрытие для хлопцев генерального обозного Василя. Громоздкие пушки могут отнять у нас время, а его не будет. Поэтому все остальные помогают высадиться артиллерии, чётко, быстро, слаженно, так, как вы это умеете. После того как пушкари Василя разместятся и смогут вести огонь по стенам крепости, выстраиваемся широкой цепью и берём в облогу Кафу. Благо пороху и ядер у нас в достатке, а мушкеты лучшие в Европе. Беспрерывный пушечный огонь, строевой ряд и пальба шеренгами да внезапность и быстрота действий обеспечат нам победу, я в этом твёрдо уверен. Басурманы не успеют опомниться и удивиться, как крепость падёт. Вспомните моё слово, вышедшие нам навстречу отряды татар лягут, столкнувшись с сотней характерника. Кстати, сколько ныне у нас на Сечи сподвижников Спаса? Семеро, маловато… А дальше стрелковая фаланга, смыкая оцепления, без затруднений уберёт сидящих на стенах шкодников. Вдобавок, когда мы приблизимся к стенам крепости, их валы и каналы после града наших ядер уже не будут представлять особенной преграды. Немаловажно снести их монолитные, как считают сами татары, лицевые врата. Ведь если мы ворвёмся внутрь – нас уже ничто не остановит. Для этого случая у меня есть пламенный привет татарам от польского короля, названный в его честь: бомба Владислава. Король на нашей стороне, в отличие от сейма шляхтичей, и желает всем запорожцам в походе на басурманов удачи. Нельзя и недооценивать врага… Но разве кто-то из нас уже насытился местью? Я уверен, братья козаки, что веры в победу и боевого духа у вас предостаточно, мне и самому не терпится взяться за саблю, но будьте осторожны и рассудительны, ведь у каждого есть своё задание, которое он должен выполнить. Веря в то, что ничего подобного не случится, вынужден напомнить: неподчинение приказам, предательство, пьянство и трусость будут караться смертью на месте без всяких разбирательств. Пожалуйста, не забывайте в сражении про товарищей, прикрывайте их, особенно тех, у кого серьга в левом ухе; если кто из новобранцев не в курсе, то знайте, что это обозначает единственного сына в семье, а роды наши славные необходимо продолжить. Ну, в дорогу… Слава Украине!

– Слава!.. Украине!.. Слава гетману!

Столько людей собралось на вече, что их торжественный крик не на шутку оглушал. Всё закопошилось, задвигалось, козаки, напоминая пчелиный рой, принялись грузиться в длинные лодки, прозванные чайками.

Названный отец всех украинских Козаков нёс сотню «чаек» по своим водам, словно на ладонях. Спокойно и бережно. С восходом солнца по берегам Днепра взглядам открылись удивительные пейзажи. Мыкола докучал вопросами Жуку, по теме и нет, тот достойно держался. Иванко в свою очередь был заворожён тем, как девушки с чёрными толстыми косами, в расшитых сорочках идут к реке за водой, звонко напевая невероятно мелодичные песни.

– Кто это? – спросил хлопец у дремавшего в «чайке» сверстника, молодого козака Пилипко.

Пилипко протёр глаза и уставился в сторону берега, схватившись за пистоль.

– Где?! Басурманы?!

– Да нет же, вон те красавицы! Мы что, проплываем мимо Долины Фей какой-нибудь…

– Смеешься, обычные витовские девчата, у нас все такие, а имеются ещё и покрасивше. Смотри, аккуратней, причаруют тебя, Иванко, и жизнь пропала, оно ж как горячий уголь за пазуху – и выбросить не можно и держать невыносимо.

– Пилипко, там сердце уже крепко занято, разве не видно?

Это Жук вмешался, они с Мыколой разместились в носу ладьи.

– А чем живёт край, чем кормится? – продолжал сыпать вопросами Мыкола.

– Хлеборобы мы, Микола, вольные хлеборобы. Да и грех не заниматься земледелием, имея такие урожайные чернозёмы. Что не брось в почву, всё прорастает. Селяне ещё, конечно, домашний скот держат. Здесь настолько богатые места, что природа сама даёт всё, что нужно для жизни. Весной ребятишки столько яиц птичьих приносят, что складывать некуда. А рыбы сколько! Опять же охота, грибы, ягоды, мёд – рекой… – Он снова обратился к Иванко: – И как в таком краю не нарождаться красавицам да богатырям?

Хлопец согласно кивнул, улыбнулся и снова посмотрел на раскинувшиеся перед ним великолепные картины природы. Прошептал почти совсем неслышно:

– Потому и не обретёте вы, родные мои, никогда ни покоя, ни свободы, из-за земли вашей, а жаль…

Пилипко услышал, хотел спросить, почему Иванко так думает, но его отвлёк сотник, велев проверить боевой припас.

Неприятности пришли вместе с большой водой. На бескрайнем черноморском горизонте обозначилась галера турков. Большая «чайка» из куреня главного обозного пошла ей навстречу. Преимущество украинских корабликов перед турецкими заключалось в скорости и маневренности, но, увы, по размеру, численности экипажа и огневой мощи они здорово уступали. Десять галер, при удачном раскладе, могли в щепки разбомбить весь козацкий флот. Но плывущие навстречу смертельной опасности запорожцы сейчас об этом не думали. Будучи «хлопцами обозного Василя», они имели на «чайке» неслабую пушку, два-три попадания из которой отправляли на дно любое судно, но самое главное, ведали способ, как это сделать, самому не став мишенью.

Первым делом – обманный финт, и «чайка» приближается на расстояние выстрела, имея солнце за кормой. Второе: сели на нос, и громадная неповоротливая посудина уже никак не развернётся боком к козакам, чтобы взять их на прицел двадцати пушек. И последнее: три быстрых выстрела в одну точку судна… Борт разворочен. Галера идёт на дно под радостные крики козацкого войска.

– Вроде бы как всё просто, – сказал Жук, показывая Мыколе на тонущую галеру. – Но это ж сколько надобно умения и навыка. Молодцы, хлопцы!

Ликовать довелось недолго. Надвигающаяся угроза была куда большей.

Семён вопил во всё горло, надрываясь до хрипоты, но о чём кричал, было не разобрать. Он как смотровой, а сейчас ведущий, плыл на передней «чайке», расстояние и ветер глушили и относили в сторону его слова. Хотя, скорей всего, причина здесь была в страшном волнении Острого Ока.

– Что он там кричит? – спросил Иванко.

Характерник не ответил, он вслушивался, пытался понять.

– О… о-о-о… о-о…

– Флот, он хочет сказать, что в нашу сторону плывёт целый турецкий флот, девять суден. Матерь Божья!

После этих слов Жук прыгнул в воду. Иванко заметил, что в воду скользнули еще пять человек с соседних «чаек». Плыли они в одном направлении. К «чайке» гетмана.

– Да знаю я, знаю, Андрейко, – говорил Сагайдачный, вытаскивая на борт характерника, пятеро остальных остались ждать в воде. – Сможете отвести вражину?

– Смогу… – Жук задыхался и кашлял. – Сможем… Не разворачивай войско.

– Говори. – Гетман терпеливо присел и скрестил руки на груди.

– Берёте к берегу, а потом вдоль, значит, вдоль побережья быстро-быстро, что есть мочи. Мы подымаем ветер и делаем подобие шторма. «Чайки», получается, стихия особо не затронет, а вот туркам придётся спустить паруса. Так и оторвёмся, уйдём, заверяю. Я для спокойствия на пути после нас морока напущу. Только делать это нужно прямо сейчас!

На горизонте уже были видны крошечные чёрные точки. Сагайдачный кивнул головой.

И НАЧАЛОСЬ.

…Не успел Иванко прикоснуться к плечу спящего характерника, как тот открыл глаза.

– Ты просил разбудить тебя за час до прибытия.

– Да, да, да. – Тот зевнул. – Эти хмари столько сил отбирают.

– Ну, вы даёте! – восхищался Иванко. – Много чего повидать довелось, но такого…

– Я тебя обязательно научу, и не только этому. У тебя получится. Чую.

Характерник встряхнулся, достал пучок какой-то сушёной травы из-за пазухи, перетёр её в ладонях и отправил в рот.

– Ну что, бойцы, все готовы? Вперёд!

Боя словно не было. Сколько раз он уже бросался в схватку, и каждый раз новые ощущения. Всё прошло невероятно быстро, молниеносно, он видел, как палили пушки и стреляли ружья, но не слышал их. Зато он слышал, как хрустят под его ударами кости, как расходится плоть от удара лезвия его сабли, как ровно и глубоко дышит Иванко, прикрывая спину. И откуда этот хлопец взялся? Обойдя полмира, характерник искренне уверился в том, что на данном отрезке времени на землях Европы и Азии лучше запорожцев воинов нет, но, побывав с Иванко и Мыколой в бою, Жук засомневался. Откуда эти хлопцы взялись?!

Да, гетман действительно очень хорошо всё просчитал и, главное, воплотил на практике. Единственное, чего не ожидали козаки, – столь большой взрывной мощи от бомбы Владислава. В пыль разнесло лицевые врата и повалило часть стены. Серьёзно поранило пятерых Козаков, а взрывник, не успев достаточно далеко отбежать, погиб. Правда, враги, увидав такое огненное чудо-юдо, побросали оружие и сдались.

В бою полёг Васыль, генеральный обозный. И, самое неприятное, – ослеп от ранения в голову дозорный Семён Острое Око…

Андрей Жук сидел на камне и заговаривал сильное кровотечение у Мыколы. Молодой Иванко держал голову товарища. Кровь постепенно останавливалась. Мыкола с интересом глядел на иссякающий ручеёк.

Нужно было срочно усаживать освобождённых украинцев и украинок в «чайки» и уходить обратно, в родные воды. Но Сагайдачный не предполагал, что бывших рабов окажется настолько много – треть не помещалась. Тогда гетман принял решение, что плывут освобождённые и раненые, остальные по-тихому, где лесом, где камышами, где степной травою, незаметно возвращаются своим ходом, для козака это большой трудности не составит. Правда, характерников, всех пятерых, взял с собой.

– Почему-то я уверен, что вы не вернётесь на Сечь, – говорил Жук с сожаленьем, прощаясь с Мыколой и Иванко, уходившими пешим ходом.

– Не стану обманывать, не вернёмся, – ответил молодой. – Прости, Жук…

– А ведь я хотел тебе столько показать, Иванко… Ты мог бы научиться Боевому Спасу.

– У тебя поучиться – великая честь для меня. Но у нас, – он глянул на молчавшего Мыколу, и тот кивнул, – враг заклятый имеется. Никто, кроме нас, его не одолеет, так уж вышло.

– Петра Конашевича берегите, – добавил Мыкола, – Придёт час, доведётся ему заседать в раде великих полководцев, без него не обойдутся.

Боевые маги запорожских Козаков, прозванные «характерниками», имели в своём геноме хроносомы. Это позволяло им влиять на реальность, с разным уровнем успешности. Система, по которой они взаимодействовали с природой, звалась Боевой Спас. Целая школа, не одно поколение существующая… Возможно, изначально избранные, обладающие даром – просто не могли остаться в стороне от тотальной войны. Неудивительно, что в каждую историческую эпоху они присоединялись к лучшим на тот момент войскам. А уж если в каком краю часто рождались новоиспечённые носители хотя бы крохотной частицы Силы – им просто не было иного пути, чем вливаться в ряды военной элиты.

Шесть планет, населённых прочими изгоями-грешниками, тоже достигли несомненных успехов в ремесле изничтожения себе подобных. И всё же обитатели Земли выделялись профессионализмом, что неудивительно для наиболее приспособленных. Хотя мир восславян был почти такой же высокоразвитый в этом смысле, но способностям землян по большому счёту мог завидовать. Тот мир рассчитывал, в первую очередь, на искусственно созданное оружие, этот – на силы разума, на Дух Воина.

Доводя иногда искусство воинского самосовершенствования до абсурда…

– Господин, господин! – Итосу Кавасаки рывком распахнул дверь и ворвался в «Вишнёвый Дракон». Вызвав переполох среди прислуги, он остановился в центре большого, изысканно убранного зала. Трое йоджимбо[14]у дальней стены схватились было за мечи, но, признав слугу, вернулись к игре в кости.

– Эй! Тебе чего надо, голодранец? – Перед ним, как из-под земли, вырос кривой на один глаз плюгавый старикашка, одетый на удивление хорошо. – Это заведение не для таких, как ты…

– Иеши! – раздался приятный женский голос; в его тоне чувствовалась привычка приказывать.

В комнате появилась невысокая миловидная женщина в богатом кимоно.

– Я Ёко Мутсаси, хозяйка «Вишнёвого Дракона». Что привело вас сюда, незнакомец?

Голос женщины журчал, словно струи горного ручья по весне. Из-за слоя грима на лице тяжело было судить о её возрасте, но чувствовалось, что женщина уже немолода, опытна, возможно, в прошлом и сама гейша. По крайней мере, если судить по грациозности её выверенных движений.

Сорокапятилетний Итосу был настолько очарован ею, что на мгновение даже забыл о цели своего визита в один из самых роскошных домов наслаждений в Эдо. Однако, будучи хэймином, он прекрасно понимал, что эта птичка не про него, но… если хоть на миг предположить, что…

– Какая нужда привела вас к нам?

Итосу вздрогнул, возвращаясь из мира грёз к суровой реальности.

– Прошу прощения, госпожа Мутсаси! Мне срочно нужно увидеться с господином Цугуо Сакумото. – Он поклонился хозяйке заведения. – Чрезвычайно срочное дело, госпожа.

– Очень сожалею, но господин Сакумото сейчас занят.

– Мне жаль, но лучше его побеспокоить, потому что произошло нечто, касающееся непосредственно его чести и чести клана Такеда!..

Женщина склонила голову.

– Следуйте за мной.

Хозяйка «Вишнёвого Дракона» двинулась в глубь заведения; Итосу последовал за нею.

Миновав несколько комнат, госпожа Ёко сдвинула ширму, быстро вошла в большую комнату и тут же вернула перегородку на место.

Но Итосу успел увидеть, что там происходило. Возле прохода танцевала гейша, вторая, сидящая у дальней стены, аккомпанировала ей. Справа от неё сидел господин Цугуо Сакумото – хатамото и близкий родственник даймё провинции Ямаширо господина Судзуки Уэката.

В правой руке он держал дивно расписанную фарфоровую чашечку с саке, а левой тискал юную гейшу. Недалеко от него сидел Хамахига Суэёси – противный рыхлый мужчина с жидкими сальными волосами и не сходящей с лица угодливой улыбкой – писарь и счетовод, а также первейший лизоблюд господина Сакумото. Он как раз рассказывал что-то, видимо очень весёлое, потому что хозяин смеялся во всё горло.

– Господин Сакумото! – послышался из-за тонкой стенки голос хозяйки заведения. – Пришёл некто Итосу Кавасаки. Он утверждает, что принёс вам какие-то весьма важные новости…

– Пусть войдёт!

Ширма отъехала в сторону, Итосу, оставив дзори за порогом, шагнул в помещение, принял положение сэйдза и поклонился.

– Говори! – разрешил самурай, опорожняя чашку.

– Гос… подин… – начал слуга дрожащим голосом. Зная крутой и вспыльчивый нрав своего хозяина, Итосу не без оснований опасался его гнева. А что, кроме гнева, может последовать за такими вестями, как у него? Будучи шизоку, господин Сакумото вполне мог, ослеплённый яростью, убить ни в чём не повинного вестника. Хотя и оставил катану при входе, вакидзаси-то всё ещё при нём!

Итосу же – простолюдин, пускай и сын кланового кузнеца. Никто и разбираться не станет, за что знатный самурай зарубил своего слугу. Если зарубил, значит, тот заслужил это…

Вестник мысленно вознёс мольбу богам и решительно начал:

– Господин Сакумото! Я очень сожалею, что вынужден прервать ваш отдых, но произошла беда…

– Беда? Какая беда? – Брови самурая сошлись на переносице, взгляд потемнел, а рука замерла, так и не донеся до рта очередную чашку саке, услужливо налитую подхалимом Хамахигой.

– Ваши люди, господин… – Итосу опустил взгляд, опасаясь смотреть в глаза хозяина, мечущие молнии. – С ними случилась беда…

– Какая ещё беда? С кем именно? – самурай совладал с собой и выпил очередную порцию саке. – Говори толком!

Видя, что немедленно убивать его никто не собирается, несчастный слуга немного осмелел.

– Да, господин! Молодые самураи из вашей свиты посетили игорный дом Бусаки, а потом отправились выпить саке в заведение старого Бокая Бадзиро.

– Кто?!

В голосе Цугуо Сакумото прозвучали нотки раздражения, вынудившие слугу съёжиться и заговорить быстрее.

– Коджигиро Нанотсуми, Тэнсин Сёдэн, Шодан Хэйко, Гэдан Хараи, Куниси Уфугусику, Сокумэн Ёкофури и господин Катори Хэйян с ними. Я, как вы мне приказали, следовал за господином Хэйяном. Они пили в заведении Бокая. Потом туда пришли двое круглоглазых варваров из-за моря. Господа самураи начали насмехаться над ними, и тогда младший из варваров жестоко избил их.

– Избил?

Чашка со звоном отлетела в сторону. Самурай вскочил и схватился за рукоять малого меча.

– Избил семерых вооружённых воинов?!

– Да, господин! Всё так и было!

Итосу сжался, опасаясь, что хозяйский гнев обрушится на него.

– Мацумура, Гэдан, Ямашито!

Цугуо Сакумото пронёсся мимо слуги, призывая своих йоджимбо. Следом за ним, неразборчиво причитая, семенил Суэёси.

Поклонившись растерявшимся гейшам, Итосу поспешил вслед за господином.

– Вечно от этих молодых одни проблемы! – буркнул тридцатишестилетний самурай, выходя из заведения госпожи Мутсаси, которое он посещал каждый раз, когда бывал в Эдо. – Показывай дорогу, духи зла тебя забери!

– Сюда, господин, следуйте за мной!

Итосу заспешил по улице впереди процессии.

– Что случилось, господин Сакумото? – прогудел за его спиной сочный бас старшего йоджимбо Ямашито Хига. – Куда мы так торопимся?

– Я толком и не понял, Ямашито, – ответил хозяин. – Этот червь утверждает, что какой-то круглоглазый избил семерых наших самураев.

– Один – семерых? – не поверил Гэдан Гиякутэ.

– Эй, Итосу!

Слуга мгновенно остановился и поклонился хозяину.

– Рассказывай, что там случилось! Да не мямли!

– Слушаюсь, господин! – Слуга двинулся вперёд, стараясь не слишком отдаляться от самураев. – Как я уже говорил вам, Коджигиро Нанотсуми, Тэнсин Сёдэн, Шодан Хэйко, Гэдан Хараи, Куниси Уфугусику, Сокумэн Ёкофури и господин Катори Хэйян пили саке в заведении старого Бадзиро…

– Это не тот ли кривой беззубый старикашка, что наливает дрянной саке в трухлявой портовой забегаловке, да ещё и разбавляет его? – перебил его Мацумура Сурома, самый пожилой и невзрачный на вид из троих йоджимбо. – Морио Бадзиро? Он всё ещё жив?

– Нет, господин Сурома, вы ошибаетесь! Я говорю о Бокае Бадзиро. Его заведение, хоть и находится всего в двух кварталах от порта, но считается приличным. Туда иногда заходят даже господа гокенин!

– Хватит молоть ерунду, – оборвал его объяснения Цугуо Сакумото.

– Слушаюсь, господин! – Итосу ухитрился поклониться на ходу, обернувшись вполоборота к самураю. – Так вот, они пили саке, веселились. Долго пили. А потом пришли те двое круглоглазых. Молодой и старый. Очень странно одетые. Я много видел варваров из-за моря, но таких – ни разу. И, что самое странное, оба при дайшо. Они тоже заказали саке, сели в угол и стали пить. А господа молодые самураи начали насмехаться над ними. Громко насмехались. Высмеивали их одежду и причёски. И вообще много плохого про иноземцев говорили… А потом господин Катори рассмотрел оружие младшего из них и сказал, что грязным варварам не пристало владеть прекрасным оружием. Что они, наверное, убили из засады какого-нибудь знатного самурая и завладели его дайшо.

Тогда молодой варвар посмотрел в их сторону с явной угрозой. Но господа самураи ещё больше развеселились. А Шодан Хэйко подошёл к варварам и спросил, не деревянные ли у них мечи. Молодой варвар в ответ на это обозвал его ослом и ещё кем-то, я так и не понял кем. А господин Хэйко очень разгневался и вызвал его на поединок.

– Безродную собаку на поединок?! – гневно воскликнул Сакумото. – Это просто неслыханно! Мальчишки совсем с ума посходили!

– Как вы правы, господин! – проквакал Хамахига Суэёси, по-женски семеня, и стараясь при этом не отстать от широко шагающих самураев. – Уж эта молодёжь! Совсем никакого уважения к великим традициям предков…

– Ну и что там было дальше?

– А дальше, господин, они вышли на улицу, и все, кто были в заведении Бокея, – за ними. Кто же откажется посмотреть на поединок двух самураев…

– Каких ещё двух самураев? Ты ври, да не завирайся! – недовольно пробасил Ямашито Хига. – Не бывает среди «волосатых» самураев!

– Прошу простить мне мою смелость, господа, но я так рассудил… Простому человеку, вроде меня, оружие иметь не полагается, а эти двое при оружии. Раз их не остановили ни йорики, ни окаппики, значит, носят его на законном основании. А поскольку два меча носят только самураи…

– Ладно, умник, долго ты ещё будешь нести всякую чушь? Или мне пройтись по твоей спине тесеном?

– Простите, господин! – Итосу уже имел сомнительное удовольствие познакомиться с этим предметом, и возобновлять это знакомство никак не спешил. Ещё от предыдущего раза синяки не сошли.

– В общем, все вышли на улицу. Господин Хэйко, согласно ритуалу, назвал своё имя и клан, объявил, что варвар нанёс ему смертельное оскорбление, и обнажил меч. А его противник сказал, что не станет марать свой клинок о всякую сволочь, и вышел против него с боккеном.

– С боккеном? – удивился Сакумото. – И что было дальше?

– Господин Хэйко бросился на него, а тот так ударил его боккеном по голове, что господин Хэйко упал и лежал как мёртвый.

– Не может быть! – подал голос Гэдан Гиякутэ. – Шодан Хэйко хороший боец! Чтобы какой-то из волосатых дьяволов одолел одного из самураев, лучших на свете воинов…

– Мне очень жаль, господин Гиякутэ, но… Одним ударом, господин Гиякутэ! – уточнил Итосу. – Как я уже говорил, господин Хэйко упал и не подавал признаков жизни. Тогда господин Катори Хэйян, племянник нашего любимого даймё, закричал, что варвар подло убил их товарища. Остальные господа самураи подхватили его крик и бросились на варвара с обнажёнными мечами, желая немедленно расправиться с ним.

– И?..

Жилистая рука йоджимбо схватила несчастного слугу за плечо и так резко развернула, что Итосу едва не упал. Чёрные глаза Гэдана Гиякутэ впились в его лицо.

– Говори же, свиное отродье!

Самурай встряхнул сжавшегося простолюдина.

– Старший спутник варвара бросил ему второй боккен, и варвар уложил всех господ самураев.

– Врёшь, падаль! – Самурай сгрёб Итосу за отвороты ги, почти вплотную притянул к своему искажённому яростью лицу и прошипел: – Говори!

– Оставь его, Гэдан! – приказал Сакумото. – Продолжай, Итосу.

Слуга, вздохнув с невероятным облегчением, оправил одежду.

– Они все лежали и не шевелились, и тогда я побежал за вами, господин!

Страницы: «« ... 2223242526272829 »»

Читать бесплатно другие книги:

Угренским племенам непросто живется на границе между кривичами и вятичами. И те, и другие так и норо...
Торвард, конунг фьяллей, и Скельвир хёвдинг из Слэттенланда остановились на ночлег на полуострове Кв...
Самое тяжелое испытание для настоящего викинга – вовсе не кровопролитные войны и страшные ранения, а...
Вернувшись из похода, молодой Торвард узнает, что погиб его отец, предводитель племени фьяллей. Чтоб...
Мир и благополучие давно покинули полуостров Квиттинг, разоренный внутренними и внешними войнами. Ре...