Псы войны Стоун Роберт

— Когда я слышу твой голос, — сказала она, — мне кажется, что ты превращаешься в пьяного бродягу. Это никуда не годится для человека с твоим интеллектом.

— Ах ты, говнючка!

Она положила трубку.

— Интерректом, значит, — произнес он вслух; ее английский улучшился кардинально. — Говнючка.

Когда он нашаривал в кармане другую монетку, мимо будки прошла темнокожая девица в пальто под кожу. Хикс рассеянно улыбнулся ей, забыв, что на месте зуба у него дырка. Девица вытаращила глаза и захлопала ресницами. Дура чертова! Он проводил ее глазами и наткнулся на взгляд одного из ее компании — молодых парней в таких же пальто и пастельного цвета шляпах с опущенными полями.

«Придурок», — сказал он себе.

Набирая номер, он осторожно поглядывал на них через плечо. Когда Джун взяла трубку, он повернулся к ним спиной.

— Привет, Джун!

— Это ты, Рэй? — Голос у нее был злой.

— Угадала, — ответил Хикс. — Я здесь, в Окленде. Балдею тут, в клубе, и ни одной белой рожи вокруг. Хочу составить завещание.

— Завещание?

— Ладно, забудь, — сказал он. Шутить сегодня не получалось.

— Оуэн дома, — сказала Джун.

— Ах, Оуэн дома! Ужасно. Дай-ка я поговорю с Оуэном. А тебе позвоню завтра, ладно?

— Еще чего! Не желаю, чтобы ты звонил.

Сплошной какой-то вечер глупых вопросов.

— Почему так?

— Оуэн убьет тебя, если увидит. Он же бешеный. И страшно зол на тебя.

Хикс покачал головой. Кто-то постучал монеткой по стеклу будки.

— Если он так зол, не буду злить его еще больше. Он тебя слышит?

— Нет, он в гараже, чинит машину. Не хочу, чтобы он даже услышал, что я говорю по телефону.

— Он ведь не заложит меня, а, Джун? Не сдаст?

— Не думаю. Просто не показывайся здесь.

— Ты дура, — сказал Хикс. — Все рассказала ему. Зачем ты это сделала?

— Да что говорить! — ответила Джун. — Разве человек понимает, что делает глупость?

— Пути человеческие, — сказал Хикс, — неисповедимы.

— Вот-вот, — согласилась Джун.

Не вешая трубку, он мысленно прощупал атмосферу в баре. Эта братия за столиком испускала явственные кокаиновые вибрации. Он вынул из кармана бланк матросского клуба с телефоном Мардж. Потом подал быстрый знак — словно кому-то в дверях. Один из братии оглянулся, чтобы проверить, кому там он машет.

— «Одеон», — ответили на том конце провода; Хикс улыбнулся: студенточка.

— Мардж?

— Да?

— Это Рэй.

— О, — воскликнула она, — привет!

Приятно, когда тебе радуются.

— Я зайду завтра, рано утром. Все чисто?

— Да. Все чисто.

— Тогда до встречи.

— Тогда до встречи.

Он покинул телефонную будку и быстро вышел на улицу. Какое-то время он шагал от порта к холмам и свету уличных фонарей. У первых домов, к которым он подошел, два алкаша толкались плечами, выясняя, кто из них крепче держится на ногах. Завидев его, они прекратили забаву и двинулись к нему с видом попрошаек, но, когда он прошел мимо, остановились, тяжело пыхтя и глядя ему вслед.

— Я меж двух огней, — бросил им Хикс.

В следующем квартале на обочине тротуара возле автофургона сидели хиппаны и жевали сэндвичи с копченой колбасой. Хикс остановился, глядя, как они едят. Один из парней оглянулся, и Хиксу не понравилось, как тот на него посмотрел.

— Сейчас я вас всех поимею, — заявил Хикс.

— Ишь какой крутой, — продолжая жевать, сказала одна из девушек; и они повернулись к нему спиной.

— Да это я так, — сказал Хикс, — шучу.

В третьем квартале был бар с изображенными на оконных стеклах картами и колесами фортуны. Внутри темно-синие стены были украшены теми же символами, но посетители были в основном старики. Сложно сказать, что за таинственные личности собирались тут раньше, — этот пульс уже давно не бился. Хикс сел у стойки и продолжил свою вечеринку.

Голова у него становилась дурная. Нарисованные карты и темные стены действовали угнетающе. Накопившаяся злость — на Эцуко, Оуэна, чернокожих в «Золотых воротах» — кипела в крови. Он напивался не очень часто, но иногда, когда это случалось, между пространством, в котором он ощущал себя, и пространством людей разверзалась бездна. Его пространство символизировала татуировка на левой руке. Это было греческое слово ; Хикс понимал его как «Те, Кто Есть»[38]. Когда его спрашивали, что это означает, он часто говорил: это означает, что он параноик.

Его охватила знакомая ярость; это было похоже на спазм, такой сильный, что было невозможно дышать и только от хорошей драки отпустило бы.

Он сидел и пил, стараясь расслабиться. Какое-то время пробовал думать о том, что будет делать с деньгами, которые получит, но деньги пока были у хитрых бестолочей, и злость его стала еще сильнее.

В тот момент, когда он пытался углубиться в себя, с улицы вошел длинноволосый юнец с заячьей губой, жуя зубочистку, и сел к стойке недалеко от него. Хиксу взбрело в голову, что парень мог быть из тех, сидевших на обочине; он решил, что парень ведет себя слишком вызывающе — потому что вообще зашел сюда, да еще сел так близко.

Юнец, который говорил с нью-йоркским акцентом, спросил пива и выпил, проглотив таблетку. Изжеванную зубочистку выплюнул на стойку. Увидев, что Хикс сверлит его глазами, он спросил:

— Ты что-то сказал, кэп?

Хикс ничего не ответил, и юнец смерил его быстрым одобрительным взглядом сверху донизу.

Чертов салага. Хиксу казалось, что, будь он чуть пьянее, чувствуй себя еще более одиноким и на взводе, он мог бы к парню и подкатиться. От такой возможности, пусть и отдаленной, ему стало тошно.

— Смотрел вчера вечером бокс? Это же просто бойня была, скажи? — Юнец придвинулся ближе. — Вот что я тебе скажу: единственный способ пустить ниггеру кровь — это примотать бритву к перчатке.

Хикс решил, что парень чокнутый. В принципе, он всегда был не прочь накостылять чокнутому.

— Я из Нью-Йорка, — сказал парень. — А ты давно там был?

Хикс допил пиво.

— Никто тебя не спрашивал, откуда ты. Отвали.

— Ну ты даешь! — сказал сопляк. Он как будто вовсе не был обескуражен.

Сейчас будет драчка, подумал Хикс. Ему не терпелось начать мордобой.

Парнишка изучающе посмотрел на него, словно не зная, на что решиться.

— Ты — потрясный ублюдок, да?

Хикс пожал плечами и встал, пальцы правой сжались в кулак.

— Кто я?

Парнишка быстро, по-нью-йоркски, залопотал:

— Я сказал, потрясный ублюдок, в смысле — жутко крутой, умеешь постоять за себя. Я бы не стал к тебе заводиться. — Он вытянул ладонь, словно загораживаясь от удара.

— А я уж подумал, что заводишься.

— Да что ты, кэп, нет-нет, извини. Я бы угостил тебя пивом и пилюлей, но у меня ни шиша. Это мой последний четвертак, честно.

— Не нужно мне твое пиво, салага.

— Брось. Не обзывай меня так.

— Не нужно мне твое пиво, салага.

— Ладно, — сказал парнишка, — как хочешь.

А Хикс так рассчитывал его побить. Но оба — и он, и парень — понимали, насколько он пьян и что нужно быть осторожным. Особенно злило Хикса то, что нужно быть осторожным.

— Слышь, кэп, — сказал парнишка, — хочешь помочь мне почистить одного пижона?

Хикс уставился на него.

— Я должен встретиться с этим педиком. Старик, он упакован что надо: костюмчик за пять сотен, всякие там перстни, «ролекс», кредитки. Ну как?

Парень подвинулся ближе.

— Я бы и один смог, но этот пижон — здоровый как черт. Если нас будет двое, да еще у одного нож, — никаких проблем.

Хикс заглянул емув глаза. Они были почти небесной голубизны, с амфетаминной краснинкой в уголках и с длинными черными ресницами. Говоря, он большим пальцем почесывал подбородок, прикрывая другими пальцами свою заячью губу. Хикс еще не встречал человека, от которого бы так несло, как от этого парня.

— Это еврей с телевидения, трусливый педик. Мы покажем ему нож, старик, и он в штаны наделает.

— Ты, верно, шутишь, — сказал Хикс.

Это было почти забавно. Может, и в самом деле забавно.

Парнишка извлек сигарету из кармана рубашки, не доставая всю пачку. У него были все повадки салаги.

— Я серьезно, — сказал парень. — Ну что, согласен? Ярость Хикса утихла. Он в изумлении смотрел на парня.

— Мы вдвоем, старик, — что скажешь?

— Возьми себе пива, — ответил Хикс.

Тот улыбнулся. Если б он улыбнулся на мгновение раньше, Хикс разнес бы ему череп. Но теперь у Хикса пропало желание бить его. Парнишка был сам себе трип, сам себе тайное знание. Таких людей просто нельзя бить. Они святые.

— А с ножом — это ты? — спросил Хикс.

Парнишка глянул вниз, на свою ногу, и зажмурился чуть ли не в чувственном предвкушении.

Хикс пнул его по лодыжке. Башмак стукнулся о что-то большое и твердое под брючиной.

— Что у тебя там за хреновина?

Юнец скромно улыбнулся:

— Штык.

Хикс захохотал и хлопнул ладонью по стойке:

— Хреновато у тебя, парень, с самоуважением.

— Черта с два! — возразил юнец. — С самоуважением у меня все офигенно, потому и таскаю железяку.

— У тебя имя есть?

— Джои, — ответил юнец. — Одна девчонка с Лонг-Айленда звала меня Бродвейский Джо[39], потому что я очень похож на Джо Немета.

— Прекрасно, — сказал Хикс. — Меня можешь звать Кэп. Мне это нравится.

— Идет, — кивнул Джои. — Сделаем так: я позвоню ему. Он устроился в том мотеле, у яхтенной пристани. Я войду первым, ладно? Потом впущу тебя. Пижон выпьет, и мы дождемся, пока он закосеет. Слушай, ты уверен, что хочешь пойти?

— Уверен, — ответил Хикс. — Ненавижу таких ублюдков. Дай мне его номер. Я позвоню и спрошу тебя. Вроде того, что у меня для тебя есть какое-то там сообщение. Ты мне скажешь по телефону: в другой, мол, раз, но я буду настаивать. Ты извинишься перед ним, скажешь, что я должен зайти, но ты быстро избавишься от меня. Сыграй роль.

Бродвейский Джо как будто задумался, потом сказал:

— Ладно. Так и сделаем.

Пока Джои звонил, Хикс переписал номер и заказал себе еще выпивку.

— Готово, Кэп, пошли на дело.

— Я подожду здесь, — сказал Хикс. — Позвоню тебе отсюда. Я на машине, так что буду на месте через пару минут.

— Нет, едем вместе. Позвонить можешь там, из какого-нибудь кабака.

— Не собираюсь засвечивать машину. Пойдешь туда один, а уж с добычей смоемся на его машине. В любом случае не хочу болтаться там лишнее время.

— Хорошо, — сказал юнец. Опять улыбнулся Хиксу и ткнул его пальцем в ширинку. — До скорого. Надеюсь, не подведешь?

— Ни за что, — уверил его Хикс.

Когда Бродвейский Джо ушел, Хикс направился в туалет. Возвращаясь, он понял, что ему очень трудно будет найти дорогу в ХСМЛ. Немного погодя он снова встал и позвонил по номеру, который взял у юнца.

— Привет, — сказал он.

— Кто говорит?

— Это Кэп, милашка. У твоего бойфренда, Бродвейского Джо, с собой штык. И он собирается этим штыком сделать с тобой кое-что нехорошее. Он как раз уже идет, думает надрать тебе задницу.

— Надрать, говоришь?

— Это совсем не так весело, как звучит, — пояснил Хикс.

После задумчивой паузы человек на том конце провода сказал, что он ничуть не удивлен.

— А сам-то ты, — спросил он, — кто такой?

Хикс почувствовал себя оскорбленным.

— Я — отличный парень, — ответил он. — Добропорядочный гражданин. Вот кто я такой.

— Расскажи мне немного о себе, — попросил голос в трубке. — Ты — здоровый мужик?

Хикс вздохнул. Он был совершенно пьян.

— Здоровенный, — сказал он. — Настоящий громила.

— Я знаю, как можно повеселиться. Ты честно поступил. Почему бы тебе не прийти ко мне, наведем немного страху на нашего юного друга?

Хикс повесил трубку и вернулся к бару. Над стойкой, чего он раньше не заметил, висела надпись: «Сегодня первый день оставшейся тебе жизни».

— В точку попал, — сказал Хикс бармену.

Бармен, желчный старик, обернулся и, скривившись, посмотрел на надпись:

— Это не я. Она тут была.

Когда Хикс вышел, бармен снял надпись. Не стоило раздражать посетителей.

На улице было холодно, висел туман.

— Некуда-то мне податься, — вслух сказал Хикс.

Он пошел вперед, оглядываясь через плечо. Не успел он далеко отойти от бара, как заметил приближавшийся попутный городской автобус и заставил себя рвануть на угол, к остановке. Войдя в автобус, он подумал, что, когда бежал к остановке, кажется, видел Бродвейского Джо не то в переулке, не то в подъезде, не то дальше по улице. Слишком он был пьян, чтобы сказать точно.

Он стоял рядом с нервным водителем, нашаривая в карманах мелочь; отсчитав наконец деньги на билет, он понял, что автобус уже доставил его назад, к площади Джека Лондона, откуда рукой подать до отделения ХСМЛ. Он сунул мелочь обратно в карман и, обменявшись враждебными взглядами с водителем, осторожно, чтобы не загреметь вниз, вышел из автобуса.

Поднявшись в свою комнату, он залепил пластырем глазок в двери и зарядил свой кольт тридцать восьмого калибра. Но прежде сунул в барабан один патрон и крутанул его. Трижды повторил процедуру, и каждый раз патрон вставал точно против ствола. Он не мог решить, хороший это знак или плохой.

Проснувшись на утро с мерзким привкусом во рту и больной головой, он увидал на столе револьвер, лежавший среди рассыпанных патронов, разодранной целлофановой обертки и коробки из-под патронов. Ему стало очень стыдно вчерашней своей глупости. Безрассудство и Бесконтрольность в чистом виде.

Последние часы перед рассветом Мардж снились кошмары. Каждый кошмар кончался тем, что она просыпалась от сильнейшей невральной вспышки, осознавала, что у нее раскалывается голова, и снова проваливалась в сон. Но назвать это состояние сном было трудно.

И кошмары, все как один, были ужасные. То Джейни стояла, покачиваясь, на карнизе, позади нее дождливо-серый нью-йоркский горизонт, водонапорные башни, грязный кирпич стен. То какой-то сумасшедший монах с окровавленным яблоком в руке. То что-то страшное, виднеющееся среди деревьев. И в каждом кошмаре фигурировала головная боль.

Она встала и тенью бродила по квартире; все валилось из рук. Кофе убежал и пригорел на плите. Блюдце разбилось. Еще остались две таблетки дилаудида, но она проглотила таблетку перкодана.

Ожидая, пока он подействует, Мардж выпила кофе, отдающий пригорелым. Когда почувствовала, что приходит в норму, почитала Джейни детские стишки. На глянцевом развороте книги была изображена старушка, которая жила-была в дырявом башмаке; многочисленные дети старушки качались на шнурках, высовывались из дырочек для шнурков, кишели на полях страницы в своих альпийских платьицах и кожаных портах на помочах. Их было, наверно, с полсотни. Пятьдесят детей. Джейни захотела узнать, как зовут каждого из них.

— Эту зовут Линда. Эту — Джейни, как тебя. Это Фриц. Сэм. Элизабет.

Мардж чуть не плакала.

— Я не знаю, как зовут всех, милая. Ну откуда мне знать, как их всех зовут?

— У-у, — захныкала Джейни.

Когда внизу зазвенел звонок, Мардж резко вскочила и книга полетела на пол.

— О господи! — проговорила она.

Джейни, задрав голову, смотрела на нее. Секунду Мардж неподвижно стояла, не сводя глаз с двери, потом подошла и нажала кнопку, открывающую парадное.

— Джейни, пойди покатайся немножко на лошадке.

Лошадка Джейни стояла на огороженном участке заднего двора, красная пластмассовая лошадка на пружинах. Иногда Джейни, в экстазе и с отсутствующим выражением в глазах, по часу и больше качалась на ней в однообразном ритме, что беспокоило Мардж. Но сейчас дочь недовольно надула губы: ей не хотелось кататься на лошадке.

— Иди! — прикрикнула Мардж. — Иди на улицу.

Джейни захныкала.

— Давай-давай! — кричала Мардж, прогоняя ее.

Джейни выбежала на площадку лестницы, которая вела из ее спальни во двор, и встала столбом; в глазах слезы, на лице упрямое выражение. В дверь постучали.

— Кто там? — спросила Мардж, застыв посредине комнаты и глядя на дверь.

— Рэй, — ответил мужчина за дверью.

Мардж заставила себя открыть ему; окинув ее взглядом, он быстро прошел мимо нее в комнату. Загорелый. Коротко стриженный. С холодными глазами. Джейни потихоньку пробралась обратно в гостиную, но, увидев незнакомого мужчину, метнулась через свою спальню во двор.

Рэй положил защитного цвета вещмешок на стол в гостиной, подошел к окну и внимательно осмотрел улицу перед домом.

— Я еще не готова, — сказала Мардж.

Он неприветливо посмотрел на нее:

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что денег еще нет, — ответила она. Даже ей самой был противен ее хриплый голос.

— Почему, чучело ты несчастное? — мягко поинтересовался Рэй.

Ее трясло. Тем утром она напялила грязный темно-красный свитер и джинсы, которые вытащила из корзины с вещами, приготовленными для стирки. Она чувствовала себя ничтожной замарашкой.

— Я имею в виду, что у меня их нет на руках, — поправилась она.

Он сел в плетеное кресло и потер глаза.

— Кофе хотя бы у тебя есть?

Мардж помчалась на кухню. Вылила подгоревший кофе в раковину и поставила свежий. Рэй мерил шагами гостиную.

— Я ведь заранее тебе позвонил, правильно? Почему же их у тебя нет?

— Не успела зайти в банк. Ходила в аквариум.

Когда она оторвалась от плиты, он стоял на пороге кухни, едва заметно улыбаясь.

— По телефону ты ничего не сказала про аквариум. Ты сказала, что все будет готово.

— Да, сказала. Даже не знаю почему. Наверно, не хотелось говорить об этом по телефону. Я собиралась пойти в банк сегодня. — (Рэй, передразнивая ее, сосредоточенно наморщил лоб.) — Я почему-то решила, что ты придешь вечером.

— Надеюсь, рыбки были улетные, — сказал Рэй. — Не получишь товар, пока не будет денег.

— Как скажешь.

Он окинул ее взглядом, и она, стыдясь своего вида, прижалась к занавеске на кухонной двери.

— Когда твои люди придут за товаром?

— Думаю, что завтра.

Он отвернулся от нее и прошел к окну.

— Что это значит — «думаю, что завтра»? Что за лажа?

— Нет, — быстро сказала она, — точно, завтра. Двадцатого.

— Если б я сейчас избил тебя и забрал твой героин, то был бы прав. Так херово дела не делаются.

— Извини, — сказала Мардж.

— Это наводит на подозрения. Заставляет злиться.

— Понимаю, — кивнула Мардж.

К ее удивлению, он снова улыбнулся:

— Ты ведь не пытаешься обдурить меня, а, Мардж? Ты и кто там еще?

— Конечно нет, — ответила Мардж. — Честное слово. Мы вдвоем в этом деле, только я и Джон.

— Угу, ты и Джон, — хмыкнул Рэй.

Когда кофе закипел, он спросил у нее виски, чтобы плеснуть в кофе, но, кроме кассиса, в доме не было ничего спиртного. Пришлось ему довольствоваться бальзамом из черной смородины.

— Жуткое похмелье, — объяснил он.

— У меня тоже, — призналась Мардж.

Он подул на кофе.

— Торчишь на чем-нибудь, Мардж?

Мардж сделала попытку улыбнуться.

— Да что ты, — беспечно сказала она. — Разве я похожа на торчка?

— Это понятие относительное.

— Нет, конечно нет.

Он стоял у окна и, хмурясь, слушал, как скрипят пружины у лошадки Джейни.

— Что это такое?

— Игрушечная лошадка моей дочери.

Он кивнул, опустился на низкий диван и зажал руки между коленями.