Живые книги Иванцова Мила
— Договаривались сегодня о встрече, а она не отвечает на звонки, я волнуюсь.
— Я наберу ее. Перезвоню вам позже, извините, не могу сейчас говорить.
— Хорошо-хорошо, извини.
Виктор не знал, что делать и думать, но творческая фантазия услужливо подбрасывала ему невеселые картинки, которые могли бы объяснить отсутствие связи с Амалией.
На звонок Женьки та тоже не ответила. Не хотелось сейчас ни с кем разговаривать. Неожиданный и непонятный визит бывшего мужа вновь отбросил ее назад, в уже хорошо обжитую пещеру депрессии, создав новую пробоину, из которой выплеснулись ее силы, хотя и так их было немного. И разводить разговоры по телефону, а тем более с кем-то встречаться и имитировать спокойствие, не хотелось и не моглось.
Но надо было знать Женьку! Через несколько минут после звонка без ответа мобильный Амалии запикал, извещая о пришедшем сообщении.
«Ты жива? Если не ответишь, вызову на твой адрес ментов и „скорую“!»
Амалия улыбнулась уголками припухших губ, прерывисто вдохнула, глаза ее снова стали влажными: все-таки кому-то в этом мире не безразлично, жива она или нет!
«Согласно расписке, еще пять дней можешь не волноваться», — написала она.
«Не видела ты настоящего горя! Наберу потом».
Амалия снова вздохнула, сгребла в охапку Сильву, как раз мостившуюся возле нее на одеяле, прижала ее к груди, как дети обнимают на ночь плюшевого мишку, и провалилась в сон.
Виктор получил от Женьки короткую эсэмэску: «Жива». Это успокоило, и какая-то часть «страшных сюжетов» в его воображении отсеялась. Но объяснений такому поведению женщины, с которой вчера договорился о встрече, он не находил, поэтому волновался.
Лучшее, что смог после этого придумать, — поехать в кафе и побыть там, сколько высидит, возможно, Амалия тоже заглянет туда, или он попросит девушек набрать со служебного мобильного ее новый номер… Теперь уж как карта ляжет.
Вчера ночью он снова с былым азартом купался в словах и фразах, лепил из них своих героев, наделял их характерами и судьбами, сердце колотилось то ли от творческого восторга, то ли от крепкого ночного кофе, пальцы колотили по клавиатуре, как когда-то по тугим клавишам печатной машинки «Москва», доставшейся ему в молодости прощальным подарком от знакомого журналиста, теперешнего таксиста в Нью-Йорке.
Сегодня, несмотря на переживания об Амалии, ему тоже хотелось работать, поэтому Виктор, выезжая из дому, прихватил с собой ноутбук, и, только выходя из машины, понял, что слепой с ноутбуком в кафе — не очень реальный персонаж… Поэтому «средство производства» писателя было спрятано под сиденье машины, очки, телескопическая палочка и сумка-барсетка дополнили его образ, хорошо знакомый и персоналу, и некоторым посетителям кафе.
Заканчивалось обеденное время, сотрудники ближайших офисов уже справились со своим бизнес-ланчем, и столики заведения постепенно освобождались. Виктор тоже заказал обед — волнение обычно провоцировало у него большой аппетит. Книжница Катя принесла грибной суп-пюре, салат «Оливье», порцию вареников с мясом и компот в придачу. Он устроился за тем столиком у перил на третьем ярусе, где обычно сидела Амалия, и вел себя в выбранной две недели назад манере, то есть все еще не решился выйти из образа. Даже попросил Катю, когда та будет свободна, почитать ему картотеку, может, еще кто-то интересный записался в эту игру.
Они перекинулись парой фраз об акции, Катя сообщила, что директор заказала еще и календарики с рекламой этого экспериментального мероприятия, и люди интересуются. Рассказала также, что появились и новые Читатели, и даже не обошлось без курьеза: во время своих выходных пришла и записалась в Читательницы их книжница Аня, чем изрядно удивила всех сотрудников. Но ведь правила не запрещают, так почему бы и нет?
— И кого же она выбрала себе «почитать»? — удивился Виктор неожиданному повороту событий.
— А где-то среди самых первых записался один студент, родом из Карпат, обещал кучу интересных историй.
— Ааа! Вот оно что! — расплылся в улыбке Виктор. — Ну, тогда понятно! И что, она его уже «почитала»?
— Конечно! Вчера сидели здесь больше часа вечером, он рассказывал и руками размахивал, а потом, кажется, гулять пошли вместе!
— Молодец студент! И кофе с пирожным даром, и девушка красивая досталась!
— Это еще кто у нас молодец! За свое пирожное он сам заплатил — по-мужски! И за Анин заказ тоже! — прыснула смехом Катя и осторожно оглянулась.
— Видите, какое вы дело закрутили! Респект руководству! И кафе живет интересной жизнью, и люди так неожиданно полезно проводят свое время, да еще и с перспективой!
Виктор улыбнулся, осознав, что и сам недавно надеялся на определенные перспективы, хотя сегодняшнее молчание Амалии показало, что не все так выходит, как хотелось бы…
Катя пошла обслуживать других клиентов, а он занялся обедом, пытаясь вести себя согласно выбранной роли.
Когда Виктор покончил с супом, сзади что-то ударилось об пол и зазвенело. Он вздрогнул и автоматически оглянулся. Круглолицый мужчина за соседним столиком наклонился, чтобы поднять свою вилку.
Время шло. Настенные часы отбивали его ритм. Кофейня почти опустела. Играла тихая музыка. Амалия не появилась. Виктор уже допивал компот, как за его стол подсел тот упитанный мужчина, который обедал за столиком позади.
— Приятного аппетита! — неожиданно тихо сказал он, бросив взгляд на лицо Виктора.
— Спасибо! — ответил тот, и чашка замерла в его руке.
— Я был на войне, — еще более неожиданно сказал мужчина.
— Бывает, — серьезно отреагировал Виктор, допил компот залпом и осторожно поставил стакан на стол.
— Я с четырнадцати лет занимался восточными единоборствами, — после небольшой паузы произнес неожиданный сосед по столику. — Когда призвали в армию, попал в разведроту Затем с еще одним моим товарищем, поменяв несколько воинских частей, мы попали на Кавказ.
Виктор снова использовал свой «метод»: повернул голову на несколько градусов в сторону, не напрямую лицом к собеседнику, а чуть наискосок, но при этом наблюдал за ним из-под очков. Почему этот человек решил завязать с ним беседу, пока было непонятно. Выглядел он трезвым, говорил негромко и сдержанно, а к чему вел — неизвестно. Может, услышал об акции и решил выговориться вот так, без лишних условностей?
— Это было как раз в то время, как разваливался Советский Союз, а между Арменией и Азербайджаном разгорался конфликт за Нагорный Карабах. К тому же, спешно выводя войска из отделившихся стран Закавказья, военное командование просто забыло о нашем подразделении.
Мужчина сделал паузу и потер лоб. Видимо, ему было что вспомнить, но при этом он уже не впервые бросал короткие прицельные взгляды на Виктора, словно фиксируя для себя его внешность.
— Вот так мы, по большому счету, пацаны, остались одни на чужой земле между враждующими народами. Никому не нужные, без запасов воды, пищи, имея только оружие. Чтобы выжить, пришлось пойти наемником в армянскую армию, обучать боевой и рукопашной подготовке их новобранцев.
— Серьезно… — сказал Виктор, прикинув, сколько лет собеседнику, если в начале девяностых этот атлет служил срочную службу.
— Именно тогда, когда несколько раз моя жизнь буквально висела на волоске, пришло понимание, что ты никому не нужен, кроме самого себя.
— Понимаю.
— Так я, собственно, веду к тому, — наклонился человек ближе к слепому, — что у человека, который был на войне, все чувства обострены.
— И?
— Не знаю, зачем вам изображать слепого, очевидно, есть причины и на это, — кровь ударила Виктору в виски, — но вы делаете это не слишком профессионально, скажу я вам!
Атлет выпрямился на стуле и с улыбкой уставился на Виктора, который не знал, как теперь себя вести.
Он на мгновение опустил свои темные очки и по-доброму улыбнулся разведчику.
— Да, вы правы, — тихо сказал он, — и в разоблачении, и в предположении, что это зачем-то нужно.
— Ого! А это уже сюрприз! — удивленно повысил голос новый знакомый.
— Что случилось?
— Ничего кроме того, что я вас, господин писатель, — прошептал он, — видел по местному телевидению, когда вы приезжали в наш город с презентацией нового романа! У меня эксклюзивная память на лица — в мирной жизни я фотограф! Но имени вашего, простите, не запомнил. Мир тесен, это факт!
— Ничего себе — полное разоблачение! С меня коньяк, лишь бы вы молчали! — прошептал Виктор с улыбкой и оглянулся.
— Не пью, извините! А вот историй из моей жизни могу рассказать немало. И все невероятные. Кто знает, вдруг пригодятся для каких-то книг. Но сегодня возвращаюсь домой. Оставлю вам визитку, может, спишемся или созвонимся когда-нибудь. Буду рад.
44
Ольга Яковлевна немного пришла в себя после нескольких уколов и двух капельниц, которые ей поставили вчера вечером и сегодня утром, и уже более-менее могла говорить и поворачиваться на кровати, правда, ходить еще не решалась, кружилась голова. Но женщина, кровать которой была рядом у окна, помогала, чем могла, потому что была «ходячей» и ждала выписки.
За обедом, который слабые пациенты потребляли прямо в палате, женщины нахваливали «внучку» новой соседки, которая так заботилась о старушке: и вчера волновалась не на шутку, и сегодня прибегала спросить у врача, как чувствует себя больная, и бананов принесла, нарезанной колбаски и бутылку кефира.
Ольга Яковлевна слушала женские разговоры, кивала и хлебала пустой больничный супчик, заедая той самой колбаской, а у самой слезы наворачивались на глаза — если бы у нее была такая внучка! А жизнь сложилась, как сложилась. Не было у нее не только внучки, но даже и того «виртуального» сына, и вообще никого. Был когда-то муж, да и тот уже лет двадцать как умер. А детей Бог не дал. И кто бы мог подумать, что эта смешная девчонка, которая поселилась у нее около недели назад, будет так переживать, чтобы старуха ненароком не померла. Печально быть старой и немощной. Лежала она и думала о том, что сказка о Гадком Утенке могла бы иметь продолжение, повествующее о том, как через определенное количество лет тот чудесный лебедь снова постепенно превратился бы в гадкого и немощного утенка…
Разговоры соседок по палате велись вокруг того, что больницы наши условно-бесплатные и стартовый список купленных «внучкой» лекарств, шприцев и систем-капельниц, которые со вчерашнего вечера врачи пустили в ход, видимо, обошелся в немалую сумму. Но Женька об этом умолчала. Также видела Ольга Яковлевна, что с ней вчера был тот худой высоченный парень, якобы брат, который притащил в первый день ее сумки. И откуда он взялся? Но, видишь, возились вдвоем с чужой старухой…
Женщина вздохнула и зажала веками предательские слезы, подступавшие к глазам. Она и так много лет держалась «на энтузиазме», народных методах лечения и просто нежелании умирать, а вот так попала… Когда Женька прибежала сегодня, оставив на часок свое рабочее место, Ольга Яковлевна поблагодарила ее за вчерашнюю поддержку, а может, и за спасение. И тихонько рассказала, что дома, на кухне, за вазоном со старым алоэ, в клеенчатом пакетике из-под пастеризованного молока лежит определенная сумма денег, которую девушка должна взять и принести в больницу. А также вычесть оттуда стоимость больничных закупок.
— Добрая вы и доверчивая! — пошутила Женька. — А вдруг я вытащу и пропью вашу заначку?
— Ну, тогда, значит, я совсем не разбираюсь в людях! — Женщина благодарно сжала своей худенькой рукой Женькину руку. — И брату своему передай спасибо… И извините уж за хлопоты.
Женька не стала дальше поддерживать разговор, кивнула и попрощалась, пообещав забежать вечером после работы.
На улице возле больницы она набрала с мобильного маму, спросила, как та себя чувствует и не нужно ли чем-то помочь. Мать, удивленная таким вниманием, заверила, что все нормально, разве что Жора снова вчера выпил и «мотал душу», но она уже привыкла. Женька вздохнула — чем она могла помочь в этом деле? Может, у матери судьба такая, терпеть его?
— Мам, слышишь, а что больным в стационар носят, в смысле, чтобы поесть?
— Господи, ты что, в больницу попала? Ты где вообще?!
— Нет, ну, мам… Ну я, кажется, нормально спросила: что можно понести человеку в больницу? Значит, я не в ней! — поспешила она успокоить мать. — Вчера мою хозяйку давлением накрыло, так пришлось ей «скорую» вызывать.
Девушка выслушала ахи и охи по этому поводу, а также о «бульончике» и «домашненьком», но должна была возвращаться на работу и попрощалась с мамой, заходя в маршрутку. Она села на свободное место и мгновенно задремала, хоть и недалеко было ехать. Но внутренний компас точно отслеживал направление, и девушка знала, что, когда маршрутка повернет налево и двинется в сторону Днепра, надо готовиться на выход. Даже во сне Женька удивительным образом чувствовала реку как неизменный ориентир в передвижениях по городу.
От момента, когда она закрыла глаза, и до мгновения, когда открыла их на повороте, Женька успела увидеть удивительный и сюжетный сон, в котором она, мама, Илья, Ольга Яковлевна, «слепой» Виктор, Амалия и даже золотоволосая женщина-модельер Злата с дочкой — все плыли на одном кораблике вдоль Днепра, сидели на открытой палубе за большим круглым столом и были знакомы между собой. Они приветливо обменивались репликами в непонятном, но определенном порядке. Возможно, это действо было какой-то игрой, казалось, что все, кроме нее и маленькой Лидии, знают правила игры. Девочка скучала и поглядывала то на одного участника «круглого стола», то на другого, пока ее взгляд не встретился со взглядом Женьки. Они улыбнулись друг другу и через минуту уже гуляли по палубе, взявшись за руки, рассматривали берега и чаек, которые следовали за корабликом.
Девушке хотелось досмотреть, что произошло дальше, но маршрутка притормозила, повернула на девяносто градусов влево, значит, нужно было выходить на остановке возле парикмахерской и снова погружаться в работу. А еще, несмотря на усталость и больничные волнения, у Женьки в душе пушистым котенком шевелились воспоминания об Илье — и о его вчерашней поддержке, и о том, что произошло после… Кто знает, нужно ли было, но… уж случилось, как случилось. Значит, так тому и быть. А что дальше — поживем, увидим.
45
Целый день Амалия провела дома, хотя, в отличие от Сильвы, до сих пор не считала эту квартиру своим домом. Видимо, чтобы помещение стало твоим, мало получить документ о праве собственности. Надо вложить в него душу, лелеять его, создавать уют, а еще… еще прожить там часть своей жизни вместе с теми, кто тоже является ее частью. Ни один из этих пунктов здесь не работал. Однокомнатная квартира в девятиэтажке спального района уже несколько месяцев воспринималась фактической хозяйкой как временное жилье, «отсек» между вчера и завтра. И даже если по какой-то причине Амалия изменит свое временно отложенное решение, разве сможет она быть здесь счастливой? А что она вообще может делать? Чем зарабатывать на жизнь? Опять, согласно диплому, сидеть в библиотеке на какие-то копейки? Правда, она владеет компьютером. Но кто им сегодня не владеет? Амалия вспомнила, что ноутбук, который сломался через неделю после переезда, так и не видел рук мастера и пылится в углу комнаты на коробках. А на нем лежат кружевные перчатки, которые она порвала, падая, когда у нее вырвали сумочку и сбили с ног…
Странная мгновенная цепочка мыслей перенесла ее с неуютного балкона в магазинчик в Париже, где Артур и купил ей эти самые перчатки… Женщина вздохнула. Да, она знает французский. Но даже не представляет, можно ли им заработать себе на хлеб, это не то, что всем необходимый сегодня английский… Когда-то ей ужасно захотелось выучить язык, чтобы читать в оригинале французские книги, ведь о путешествиях она тогда и не мечтала. Поэтому еще в институте записалась на факультативный курс и получила там первые знания и навыки. Потом были и путешествия, и общение, и даже некоторое время репетитор дома. Там, возле Ярославова Вала, учительница, которая давала уроки соседской девочке, с удовольствием стала заходить и к ней, прирабатывая себе копейку. Амалия снова вздохнула, понимая, что за все время после развода ни разу не подумала, чем она сама сможет зарабатывать себе на жизнь. И знала почему.
Она посмотрела с балкона на двух пожилых женщин, которые беседовали во дворе на лавочке, одна из них была хозяйкой соседнего балкона.
«Но ведь живут же! Почему-то и зачем-то…» — прошуршало в ее голове.
День катился к вечеру, утренний всплеск эмоций после прихода Артура улегся, и женщине снова нестерпимо захотелось выйти отсюда, увидеть разных людей, у которых нет проблем, которые знают «почему и зачем», встречаются, общаются, влюбляются, пьют кофе, а некоторые из них попутно делятся своими историями. Она глянула на время на экране мобильного, при этом вспомнила о звонках от Виктора, на которые не было сил отвечать, и об эсэмэске от Женьки. Упоминание об этой решительной, настойчивой, но доброй девушке вызвало улыбку, и Амалия пошла переодеваться для выхода из дому.
Надела джинсы, рубашку мужского покроя, кроссовки, по привычке прикрыла глаза темными очками — узнать «госпожу писательницу», да еще и с новой прической, стало почти невозможно, романтическая леди превратилась в обычную современную жительницу мегаполиса.
Когда она выходила из квартиры в общий коридор, под ноги ей упал свернутый листок бумаги. Амалия наклонилась и подняла его. Развернула. Это был длинный чек из какого-то магазина. На нем рукой Артура было написано: «У тебя постоянно выключен мобильный. Я волнуюсь».
«Он волнуется?!» — прострелила ее мысль.
Амалия повертела в руках бумажную ленту, присмотрелась и увидела, что это был чек из магазина детских товаров. Длинный список вещей, необходимых для младенца, с ценами и солидным итогом. Сердце ее сжалось и словно застопорило дыхание. Она на мгновение закрыла глаза, представляя, как ее Артур со счастливым лицом торжественно выносит из больницы белый пакет с собственным ребенком.
Глотнула слюну, будто протолкнув сердце на место. Вдохнула полную грудь воздуха и медленно выпустила его через рот. Дрожащим пальцем нажала кнопку вызова лифта. Надо куда-то идти. Что-то делать. Чтобы не думать…
По дороге в кафе Амалия замедлила шаг у той галереи, где не так давно рассматривала летние пейзажи, а после решила лететь в Грецию. Через широкие окна увидела, что внутри что-то происходит. Застыла и присмотрелась.
На полу был расстелен огромный лист бумаги, а вокруг него на корточках расселись светловолосая женщина в рабочем комбинезоне и человек пять-шесть детей. Женщина присела возле узкого края полотна и рисовала на нем женское лицо. Дети тоже что-то рисовали немного ниже, но не кисточками, а руками — пальцами или даже ладонями. Они не сидели на месте, а уходили, касались краски, налитой в большие тарелки, и возвращались снова оставлять отпечатки своих рук на бумаге.
Амалия замерла и наблюдала за действом. Дети казались ей какими-то странными, но она не осознавала почему. Когда трое детей одновременно отошли за краской, наблюдательнице открылась почти вся картина и крайне удивила ее. То, что она увидела, художники называют «ню». Совместными усилиями этой удивительной группы авторов на большом полотне вырисовывался силуэт обнаженной женщины с длинными распущенными желто-золотыми волосами.
Нет, Амалия не была ханжой и широко воспринимала различные проявления искусства, но столь непосредственное участие детей в создании эротического полотна показалось ей неуместным. Женщина пожала плечами и двинулась в направлении кафе. Течение ее мыслей изменило направление, вспомнился Виктор, и она не знала, как поведет себя, вдруг встретит его там, скорее хотела бы с ним сегодня разминуться, чем увидеться.
Господь, видимо, подслушал ее желание, и девушки-официантки, не успев поздороваться, сообщили, что Виктор ушел минут пять назад.
Амалия безразлично доедала жульен и салат из свежих овощей, запивала их томатным соком и по привычке украдкой поглядывала вокруг, прислушиваясь к обрывкам чужих фраз. Ей вспомнился неожиданный разговор с француженкой Кристин о ее бабушке, который стал первой «прочитанной» здесь историей. Потом был тот странный романтик Юрий с мистической гувернанткой — его рассказ она слушала вместе с Виктором. Потом женщина с раздвоением личности царапнула по ее свежим ранам, та, которая приревновала чужого мужа к себе-прежней… Чего только не бывает в жизни! Жаль, что она писательница только на словах, и даже стыдно перед людьми, а особенно почему-то перед Кристин, ведь она, видимо, надеется, что память о ее бабушке увековечится хоть на нескольких страницах книги, пусть и изданной на чужом языке в чужой далекой стране…
Она пыталась вспомнить, что еще из этой «библиотеки» ей пришлось прочитать, но перед глазами больше не возникало ни одного лица, хотя она даже зажмуривала глаза и старательно сосредоточивалась.
— Простите! — вдруг услышала она совсем близко и вздрогнула.
Перед нею стоял Виктор с небольшой коробочкой в руке, а за его спиной — книжница Оксана. Амалия застыла и ничего не ответила.
— Добрый вечер! Вы можете не верить, но я получил посылку, — сказал он, и Амалии снова захотелось увидеть его глаза.
— Да! — закивала, подтверждая его слова, девушка. — Через несколько минут после вашего прихода появился тот самый посыльный, мы думали вам сообщить, но оказалось, что на этот раз адресатом были не вы, а Виктор! Поэтому мы его быстренько и вернули звонком на мобильный, пока не уехал далеко.
— Интересно. Но при чем здесь я, извините? — напряглась Амалия.
— Да вот девушки говорят, что без вас никак, — развел руками Виктор.
— То есть?
— Когда Виктор вернулся, то доверил нам открыть пакет и прочитать письмо, которое было внутри, — пояснила Оксана.
— То есть письмо инструктировало, что делать с очередной бутылкой вина от вашей поклонницы, — улыбнулся Виктор и присел за ее столик.
— И? — Женщина настороженно посмотрела на официантку.
— Здесь написано, что господину Виктору желательно продегустировать вино вместе с вами после того, как вы прочитаете ему очередной рассказ, — объяснила улыбающаяся Оксана. — Так что? Нести бокалы?
— Вариантов у нас нет. — Виктор положил обе ладони на стол перед собой и замер.
— Ну… несите, если без меня никак, — кивнула Амалия, и мужчина заметил, что она сегодня совсем не в настроении.
Пока девушка вернулась, они перекинулись несколькими фразами, в которых не упоминалось ни о несостоявшейся экскурсии, ни о пропущенных звонках, ни вообще о чем-то, что указывало бы на наличие совместных планов. Виктор украдкой присматривался к Амалии и радовался, что они все же сегодня встретились, хотя он уже, было, потерял надежду и отправился домой. Видимо, какой-то дух витал над ними и куда-то направлял, пытался сплести их траектории, и это было явным не только для него. Хотя в духов Виктор не слишком верил, но такая романтично-мистическая версия ему нравилась больше, чем мысль о чьих-то шутках или интригах.
Амалия набирает воздуха, чтобы начать читать, но будто не решается, выдыхает и молча смотрит на два неполных бокала с рыжевато-коричневой жидкостью. Делает решительный глоток и замирает, приложив ладонь к шее, будто у нее заболело в горле.
Виктор видит это через темные стекла очков и едва не разоблачает себя вопросом о вкусе вина, но сдерживается.
«Рассеянная женщина, невнимательная! Точно, ведь она не была на войне!» — мелькнуло в голове ироническое воспоминание о том, как сегодня за обедом коренастый мужчина с добрыми глазами запросто разоблачил его, да еще и проверил свою догадку, уронив вилку.
Амалия снова вдыхает полной грудью и тихо начинает читать.
КАГОР ИЗ ШИПОВНИКАС того куста говорил Господь Моисею. Поэтому он священный. Когда Он говорил, куст огнем горел, но не обуглился.
…Мой отчим где-то вычитал, что шиповник очень полезен для здоровья. Он решил собрать побольше шиповниковых ягод. Вместе с ним пошли я и наша соседка Катерина.
Кусты обильные, соблазнительно краснеют и гнутся к земле. А для моего отчима соблазнительна соседка. То моргнет ей, то рукой коснется. Вскрикнула Катерина — палец о шип колючий уколола, а отчим уже возле нее. Руку целует и говорит, подмигивая (думает, что я не вижу):
— Пойдем, родник поищем. Руку от крови омоешь. А ты собирай шиповник, чтобы полное ведро набрала! — Это уже мне.
Я тщательно собираю ягоды, изнемогаю от боли, ладони изодраны в клочья: что горсть сорву, то ягоды кровавятся от ран.
Прошу слезно:
— Господи, помоги, чтобы ведро скорей наполнилось…
И ведро наполняется кровавыми ягодами.
Нескоро вернулись мой отчим с Катериной. Беззастенчиво разгоряченные. Да, долго источник искали. У Катерины к спине прошлогодние листья прилипли.
— Пойдем домой, — говорит отчим.
И уходит. А я остаюсь с ведром шиповника.
— Я маме скажу…
Он возвращается, угрожающе дергаются его усы:
— Что скажешь?!
— Что я сама ведро несла.
Отчим схватил ведро и пошел рядом с Катериной.
А я поплелась за ними. Потом долго лечила раны на руках.
Див сочувственно посмотрел на меня. Он расстелил свой плащ и прилег. Пожевал травинку, выплюнул.
Через минуту подвинулся.
— Ложись возле меня…
Слезы хлынули из моих глаз.
— Да ты… Такой ты друг?! Да ты такой, как мой отчим…
Див ухватил меня за руки.
— Ну чего ты?… Не плачь, дурочка… Я бы не обидел тебя… Я не способен причинить тебе боль.
Его тихий голос меня успокаивает.
— Я живу не один век и не одну тысячу лет. У меня было и есть много женщин-любовниц. Но не было ни одной женщины-друга.
Он обцеловывает мои руки, и боль утихает, извлекает из пальцев шипы и превращает их в прах.
— Я хочу тебе что-то рассказать, Див.
— Рассказывай.
— Мой отчим наконец ушел к одной из своих многочисленных любовниц. Вскоре наш старенький дом не выдержал дождей и его соломенная крыша провалилась. Неделю дождя не было, а когда мы разобрали соломенные завалы, небо на беду опять затянулось облаками. Ночью начался дождь. Глина с потолка шлепалась на пол. Я разбудила маму. Мы начали выносить в сарай постель, которая еще не успела промокнуть. Я дрожащими руками снимала со стен древние иконы, а полотенца, что висели над ними, как надломленные крылья, оставила. Затем, не знаю, где и взялась сила, я вынесла из этого ада нашу немощную восьмидесятилетнюю бабушку. Она тогда простудилась и прожила совсем недолго. Свою библиотеку я не спасла. Ее уничтожил глиняный дождь…
Я не сдерживаю слез. Див меня утешает:
— Не плачь. Я подарю тебе много книг… А еще… я расскажу тебе рецепт шиповникового вина. Его пьют к причастию и грешники, и праведники.
— Див, я не верю, что из шиповника можно приготовить кагор…
— Маловерная… — выговаривает мне Див. — Имей терпение…
Он написал мне рецепт шиповникового кагора на кленовом листке… Потому что эта встреча была осенью.
Шиповниковым кагором я угощаю дорогих моему сердцу друзей. Ибо в этом вине вся моя любовь к миру…
— Див, не весь мир испоганился. Ходят по земле и добрые люди…
…Див научил меня не только создавать различные вина. Он научил распознавать людей, добрые они или злые, только взглядом в глаза, он научил жить и выживать на этом белом свете. Любопытном. Опасном. Полном приключений и разочарований. И каждое время земного года дает мне большие надежды. А когда в моих жилах становится мало крови, я достаю с самой верхней полки погреба бутылку сухого красного вина, наливаю полкружки, довожу до кипения, добавляю корицы и выпиваю. Див живет тысячи лет, а я планирую дожить до ста, разве что помешает какое-то мировое потрясение, которых сейчас много.
Но хватит разговоров! Мне пора разливать по бутылкам вино…
Они идут рядом. Улицы зажигают фонари. Амалия закрывает глаза и пытается почувствовать мир так, как его, наверное, чувствует Виктор. Нет. Это страшно. Мир исчезает. Исчезает все, приятно оно тебе или наоборот, и вдруг панически хочется видеть хоть что-то, хотя бы переполненные мусорные баки, бомжа возле них, неотреставрированные здания в лесах, разрушающиеся от времени и равнодушия. Все, что вызывало когда-то негатив и вгоняло в депрессию, вдруг становится желанным и необходимым, как часть того, что можно потерять навсегда, оставшись в вакууме. Страшно. Как оно — уметь жить без этого, с каким-то минимумом? Он умеет. Хотя, наверное, не так давно это с ним случилось.
Она не решается задавать вопросы о его прошлом, чтобы не попасть в болевую точку. Он тем более не решается, вспоминая рассказ Женьки о том критическом вечере и его финале в виде невероятной расписки-отсрочки на неделю… От вечера понедельника. Неужели прошло всего двое суток? Так она молодец! Так держится… И вчера тоже. Если, конечно, это не раздвоение личности настолько, что одна Амалия, которую ничто не держит на этом свете, осталась дома, а вторая, проживающая чужие жизни, питаясь ими, осторожно ступает рядом с ним по тротуарам старых улочек. Кому из них он должен протянуть руку помощи? Кого зацепить хоть каким-то смыслом жить, по крайней мере чтобы «читать» дальше?
— Как думаете, женщина, ваша поклонница, почему она не приходит сама, чтобы рассказать свои истории и угостить вином? Такая нерешительная?
— Это очень странно…
Они пересекают по очереди две улицы, поперечные той, по которой идут, пока она снова начинает говорить.
— Но это не рассказы. Это уже готовые эссе. Рассказать так, сидя напротив за столиком, невозможно, неужели вы не заметили?
— Да… Пожалуй, вы правы. Я не подумал. Действительно, представить адекватного человека, который придет и расскажет то же и так же, довольно сложно. Хотя… Мы с вами уже имели возможность послушать удивительный рассказ о киевской мистике. — Виктор облегченно вздохнул — Амалия пока не стала снимать маску, поэтому он тоже остается при своей, хотя она его уже тяготит.
Амалия промолчала, но подумала, что тот наблюдательный романтик, влюбленный в мистическую гувернантку, и ей самой оказал поддержку в совершенно реальной, даже криминальной истории, возможно, именно потому, что имел отточенный взгляд на женщин, отличающихся от общей массы хотя бы кружевными перчатками.
— Думаете, третья бутылка удивительного вина завершила трилогию эссе?
— Не знаю. Скорее всего, эта женщина хочет, чтобы ее истории попали в мои книги. Но я не могу ей этого обещать.
Виктор снова напрягся, ведь, если Амалия скажет правду, следующий шаг будет за ним, чтобы сравнять счет их странных фантазий. Он-то уже созрел, только бы она не рассердилась, не обиделась и не послала его к черту вместе с его стопроцентным зрением…
— Как поживает ваша кошка? — неожиданно сменил он тему разговора. — Вы согласовали с ней рацион?
— К счастью, она не переборчива, — улыбнулась женщина.
— А как вы ее назвали?
— Я не называла. Она пришла с именем.
— У нее в кармане был паспорт? — рассмеялся Виктор. Амалии понравился его смех и умение с юмором относиться к жизни, ей бы так.
— Нет, ее представила соседка, чей балкон рядом с моим. Они были знакомы раньше. — На душе у Амалии будто рассвело — и при мысли о бедной брошенной хозяевами Сильве, которая нашла свой дом и сумела снова поселиться в нем, и о неравнодушной соседке, и оттого, что неожиданно появился в ее жизни этот странный человек, которому бы следовало ныть, жаловаться, ругать нашу медицину и правительство, а он шутит…
— Вы очень благородно поступили, позволив Сильве снова жить в ее квартире, — сказал он серьезно.
— Вы думаете? — остановилась от удивления Амалия. — Собственно, меня никто не спрашивал. Иногда мне кажется, что это я живу у нее, а не наоборот.
— О, это уже напоминает историю, которую вы могли бы рассказать в кафе, если бы записались не в картотеку Читателей, а в другую!
Она промолчала. Задумалась, хотела бы или смогла бы она сама отделить от своей жизни какую-то частицу и угостить ею незнакомого человека, взамен получив кофе и десерт. И не нашла ответа на этот вопрос.
Она снова вышла из такси возле своего подъезда. Он опять поцеловал ее руку и уехал дальше, не договариваясь о следующей встрече, хоть и волновался за ту Амалию, в которую превратится эта, когда переступит порог Сильвиной квартиры. Но именно наличие там кошки увеличивало вероятность того, что Амалия удержится.
Ночью он снова писал свой давно заброшенный роман, но теперь в нем все пошло иначе, совсем не так, как он планировал ранее.
46
К вечеру Женька так устала, что готова была заснуть, сидя на рабочем месте, стоя у шкафчика с чистыми полотенцами, которые приготовила на завтра, или «выключиться» прямо на ходу, по дороге домой. Однако она постоянно держала в памяти, что обещала навестить Ольгу Яковлевну вечером, ведь утром ей снова к восьми на работу. Но не пойдешь же с пустыми руками! Едва она свернула в супермаркет, как мобильный заиграл «мамину» мелодию.
Сюрприз удался! Мама сообщила, что приготовила передачку для пока не знакомой квартирной хозяйки: баночку супчика, несколько котлеток, винегретик, все домашнее, свежее, полезное. Осталось только забрать пакет и завезти в больницу. И даже предлагала ангажировать для этого Жору, но Женька поблагодарила и быстренько придумала другой ход. И вот вскоре Илья уже крутанулся на скутере от старого Женькиного жилища к новому, а затем они вместе снова отправились в больницу.
— Это хорошо, что не на левый берег ее завезли и вчера дежурила именно наша больница! — констатировала Женька у центрального входа.
— Я подожду здесь, ты недолго? — спросил Илья и поставил скутер неподалеку от скамейки.
— Думаю, что недолго. Скажу пару слов, оставлю «тормозок» и бегом назад. Я уже с ног валюсь, честно говоря.
— О кей. Жду.
Женька поднялась на лифте в отделение, двинулась вперед по длинному коридору, но краем глаза заметила какое-то напряжение в лицах медсестер на посту. Она еще не дошла метров пять до палаты, как дверь ее широко распахнулась. Сначала выехала каталка с человеком, накрытым белой простыней. Потом появилась упитанная санитарка, толкавшая перед собой этот транспорт. И только встретившись с ней взглядами, Женька снова покосилась на каталку и осознала, что тело было накрыто простыней с головой.
Она прижалась к стене и замерла. Пакет с едой вдруг стал очень тяжелым и будто тянул руку девушки и ее саму вниз. Она уперлась пятками в пол, лопатками в стену и застыла. Каталка, как во сне, проехала мимо нее к выходу из отделения. Никто не произнес ни слова.
Женька стояла и не решалась зайти в палату. Ей было страшно. Там сыграла рулетка жизни и смерти. Шанс был один к восьми… Девушка вцепилась обеими руками в передачу, закрыла глаза и вся превратилась в слух. Больше всего сейчас она хотела услышать из-за двери голос Ольги Яковлевны или еще как-то узнать, что та жива. Ведь иного положения вещей девушка в свои двадцать лет просто не могла и не хотела допустить.
Ее привела в чувство медсестра, которая деловым шагом прошла мимо в палату, держа в руках тонометр. Женька снова посмотрела в сторону выхода, где уже скрылась за стеклянной дверью страшная каталка, опустила вниз свободную руку и украдкой скрутила кукиш. Повторила про себя: «Нет! Нет! Нет!» — и двинулась вслед за медсестрой.
Еще сегодня утром она и подумать не могла, что будет настолько рада видеть Ольгу Яковлевну вечером, хотя та и лежала бледная и взволнованная.
Совсем рядом — пустая кровать у окна.
Полосатый матрас в старых пятнах.
Тощая подушка сдвинута в угол.
Откинуто застиранное одеяло.
На тумбочке дешевые очки и чашка.
Под кроватью разбросанные тапочки.
В проходе одинокий носок.
Тишина в палате.
Запах корвалола. Измерение давления.
Они сидели на небольшой кухне и ужинали мамиными котлетами и квашеной капустой Ольги Яковлевны. Котлет было дано предусмотрительно «на два дома».
Илья выставил на стол маленькую двухсотграммовую бутылочку «вискаря», которую ему когда-то презентовали на одной свадьбе «как сувенир». К чему на свадьбе было виски, почему эта бутылка должна была достаться фотографу, он так и не понял, но держал ее на память, а сегодня прихватил с собой, когда Женька позвонила вечером и попросила «хелпа». Думал подарить ей «приз за человечность». Он хорошо помнил, как все семейство переживало, когда случилась беда с бабушкой. И понимал, что далеко не каждый стал бы так же хлопотать ради чужого человека.
И, что греха таить, он надеялся, что Женька снова позволит ему остаться, если уж строгой хозяйки нет дома, и снова они, уставшие и счастливые, будут безумствовать на продавленном диване, как в последний раз, и снова заснут, не размыкая объятий.
Собственно, так оно и случилось. Почти как вчера. С той разницей, что они еще разделили на двоих свадебный сувенир и девушку после пары глотков «понесло» — она плакала и говорила, говорила… Рассказывала, как испугалась там, в коридоре больницы, рассказывала, как хоронили ее бабушку, а она, маленькая, потом ходила с игрушечной лопаткой и искала ее, потому что не верила, что человека можно вот так просто зачем-то закопать в землю, как нашептал ей соседский мальчик.
Женька плакала, вытирала слезы то кулаками, то пальцами с хорошим маникюром, а Илья то держал ее за руку, то сцеловывал те соленые ручейки со щек, прижимал ее к себе и, как маленькой, повторял: «Ч-ч-ч!»
Наконец она притихла, устало зевнула, глаза ее невольно закрылись, но она еще смогла прошептать:
— Останься со мной, а?
Илья молча подхватил ее на руки, понес к кровати, и она заснула у него на руках. Мгновение он колебался: раздеть ее или оставить как есть и просто укрыть одеялом, но решил, что спать в джинсах неудобно, и осторожно стянул их с девушки.
— Угу, — проворчала она, замоталась в одеяло и снова провалилась в сон.
Илья вернулся на кухню, едва не свалил по дороге свой скутер, занимавший половину коридора, убрал на столе, немного посидел, бездумно рассматривая чужое жилище, и вернулся к Женьке, уставший не меньше нее.
И несмотря на все его мечты-фантазии-воспоминания в течение сегодняшнего дня, Илье невероятно хорошо было просто уснуть рядом с ней под одним одеялом. А дальше уж что будет, то и будет.
47
Амалия поднялась в квартиру. Сильва коснулась боком ее ног еще в темном коридорчике.
— Извини, задержалась я, сейчас, сейчас покормлю! — И они двинулись к кухне.
Читать бесплатно другие книги:
