Живые книги Иванцова Мила

23

В понедельник утром о Жене вспомнили женщины, которые обычно вызывали ее к себе в офис, где та усаживалась в небольшой каморке, предназначенной для обедов персонала, и за несколько часов делала маникюр всей женской части той конторы. Цену назначала умеренную, «за опт», и все оставались довольны. Сегодняшняя работа ничем не отличалась от обычной, разве что одна из клиенток во время процедуры то вздыхала, то сердилась на непослушную дочь-подростка и обращалась к Женьке, так как та была едва старше ее ребенка, с риторическими вопросами вроде «и какого рожна ей не хватает дома?» или «вот как ей объяснить, что мать ей не враг?». Женька пожимала плечами и единственное, что могла посоветовать, — это поговорить с дочерью искренне и без «наездов», попытаться понять друг друга.

Она трудилась над женской рукой, превращая «просто руку» в «руку ухоженную», а между тем думала, что, видимо, и ее мама так же на работе вздыхает и делится с чужими людьми своими проблемами, спрашивает их, чего ей, Женьке, не хватало дома… Будто те люди могут что-то знать об их жизни или действительно что-то посоветовать.

Закончив работу, Женька зашла в ближайший супермаркет, купила «Киевский» торт и отправилась к маме — в отдел кадров другого супермаркета. Как раз приближался час обеда, и тортик к чаю мог очень пригодиться.

Конечно, они любили друг друга. И жалели. И не желали друг другу зла. Может, Женьку немного охватывала детская ревность, когда мамино внимание в свое время переключилось на Жору. Но потом ей одновременно было и жаль матери, что с таким связалась, и брало отчаяние, потому что мать не могла или не умела защитить ни себя, ни своего ребенка от ее самодура, да еще и принимала Жорину сторону, когда он «воспитывал» падчерицу, предрекая ей Окружную, колонию или наркодиспансер… Конечно, мать беспокоилась о ней и переживала, как и сегодняшняя клиентка, и это можно было понять. Когда смотришь на ситуацию со стороны. Но если изнутри… Неуютно жилось девушке последние годы, и не от хорошей жизни пошла она из дому на квартиру, хоть и жаль было матери, ведь той приходилось балансировать между мужем и нею.

Итак, они не виделись уже пять дней, и Женька сделала вторую попытку встретиться. Ведь все же родные люди, столько всего пережили вместе… И ее переезд совсем не означал разрыва отношений.

— Добрый день! — заглянула она в кабинет, где сидели три женщины, каждая за своим столом. — Мам, а я к тебе!

— Женька! Ой, божечки! — Мать прижала ладонь к груди. — Что-то случилось?

— Нет, — Женя проскользнула в дверь и протянула торт, — просто так. Соскучилась!

Две пары чужих глаз с интересом смотрели то на Женьку, то на Клавдию Юрьевну.

Мать вскочила из-за стола и бросилась к двери, где замерла девушка, держа перед собой круглую коробку, разрисованную каштановыми листьями. Одной рукой женщина взяла подарок, а второй неуклюже обняла дочь, ткнулась носом в ее прическу, где-то повыше уха, и всхлипнула:

— Женькааа…

— Ну, мам… Мам… Ну че ты?… Ну не надо… — У Женьки и самой предательски зачесалось в носу, она потерлась лбом о мамину щеку, обняла ее за плечо одной рукой, второй придерживая торт.

— Вот уж парочка! — вскочила еще молодая, но весьма упитанная бухгалтер. — Давайте хоть торт заберу, угробите ж его, обнимаясь!

— Точно, Соня, возьми, а то будем мы без торта! — снисходительно улыбнулась Ирина Гавриловна, пожилая женщина, которая работала вместе с матерью уже лет пятнадцать.

— Женькааа… — снова всхлипнула мать и обняла маленького взрослого ребенка уже обеими руками.

— Нет, что ни говори, Клавдия, а дочка у тебя хорошая! — сказала Соня. — Видишь, пришла по-человечески, обнялись, угостила, в гости тебя к себе пригласила… И нам пообещала как-нибудь зайти маникюр всем сделать… Правда, быстро убежала, но дело молодое… Хорошее дитя, вот не наговаривай! Просто выросла.

— А Жора твой — козел! — резюмировала Ирина Гавриловна.

Клавдия вздохнула. Три пластиковых стаканчика тихо ударились друг о друга над остатками торта. В них тревожно дрогнуло гранатового цвета сладковатое вино.

— За наше женское счастье! И малой твоей удачи! — сказала Соня, и женщины выпили.

Вскоре прибрали со стола и снова взялись за работу, но что-то горько-сладкое, щемяще-нежное и лирически печальное все еще шевелилось в груди у каждой, и внимательный наблюдатель заметил бы, что все трое иногда вздыхают, не отрываясь от компьютеров и бумаг.

24

Утро понедельника началось у Амалии с шока. Едва она собралась спустить ноги с кровати, как увидела на старом потертом паркете, прямо возле тапочек, мертвого голубя. Женщина вскрикнула и отпрянула. В тот же миг что-то упало сбоку на ее кровать. Амалия вздрогнула, замерла, но тут же боковым зрением увидела кошку, которая подошла и потерлась головой о ее руку.

— О господи… Это ты сделала?! Говори, ты?! — Она брезгливо оттолкнула от себя животное и крикнула: — Уходи! Вон с моей кровати!

Кошка обиженно спрыгнула на пол, мимоходом принюхалась к мертвой птице и гордо двинулась на балкон. Голуби, снова топтавшиеся на перилах, всполошились и исчезли.

Амалия овладела собой, встала с кровати, надела тапочки, осторожно обошла бездыханное тело беспечного голубя, который застыл в неестественной позе с вывихнутым крылом, и двинулась в ванную умываться.

Вернулась она босая, держа тапочки в руках, и вышла на балкон.

— Вот я тебе сейчас! Вот накажу — будешь знать! Что ж ты за животное такое? Ты же не от голода его убила! А зачем? Для порядка? Так ты и сама здесь никто, слышишь? — Амалия замахнулась на кошку тапкой, та попятилась, вжалась в изгиб сидения кресла и зашипела. — Ты еще на меня шипеть?! Пошла вон! Я и вчера тебе говорила — здесь тебе не жить! Да еще с такими бандитскими повадками! А зачем ты его в комнату притащила? Мне похвастаться? Спасибо, что не в постель!

Женщина для острастки еще раз замахнулась на животное тапкой, как вдруг увидела метрах в трех на соседнем балконе старушку, которая внимательно наблюдала за ее воспитательным процессом. Амалия смутилась, бросила тапочки на пол, обулась. Соседка кивнула и сказала старческим голосом, стараясь быть услышанной:

— Что, Сильва все-таки вернулась? Вот уж умная! Жалко ее было, когда продавали квартиру, ее увезли к кому-то в деревню, а сами… Ну, вы в курсе. Видите — нашла. Правда, хозяйки ее уже нет… Хорошо, что вы ее впустили. А голубя она поймала рано утром, я видела. Они расхрабрились тут без нее, обнаглели, и грязь от них… Вот она и напомнила им, кто здесь хозяин. Вы же знаете — коты считают, что это мы с ними живем и у них, а не наоборот…

Амалия смотрела то на старушку, одетую в теплую кофту, хотя солнце припекало с самого утра, то на кошку, которая, оказывается, была здесь хозяйкой, и звали ее Сильвой, а Амалия, соответственно, просто стала ее следующей квартиранткой.

— Меня зовут Ульяной Марковной. Если что — зовите. Хотя я вам не соседка. Мы живем в разных подъездах. А это разъединяет. — Старушка вздохнула и выглянула на улицу. — А Сильва — молодец. Не обижайте ее.

Амалия еще не успела как-то отреагировать, как старушка не-соседка уже скрылась за дверью своей квартиры. Амалия еще какое-то время смотрела на ее опустевший балкон, потом взгляд скользнул по другим, и женщина поняла, что в этом доме буквально несколько балконов остались незастекленными — ее, этой женщины и еще пара-тройка. Остальные были превращены в стеклянные скворечники различной степени уродства, за счет которых хозяева приобретали дополнительно несколько квадратных метров защищенной от дождя полезной площади.

Женщина почувствовала на себе взгляд. Кошка внимательно наблюдала за ней и, казалось, раскаяние ее совсем не грызло. Наоборот — она выглядела оскорбленной, ведь хотела угодить, а тут такое…

Амалия вздохнула и вернулась в дом. День начался. Она планировала выпить утром кофе и ехать в банк за деньгами. Затем — в турфирму, далее, возможно, в кафе пообедать, а там уж, как карта ляжет, по крайней мере, важное дело будет сделано, и она начнет считать дни до отлета. Женщина остановилась возле неподвижной птицы. Что с ней делать? А что делать с кошкой? Все это никак не входило в ее планы. Собственно, «планы» и сами возникли только три дня назад и хоть как-то определили ее ближайшие перспективы.

Есть и пить кофе рядом с покойником ей не хотелось. Женщина переоделась в яркую длинную юбку и белую блузку, прикрыла глаза темными очками, а небольшая светлая сумочка и уже неотделимые от ее образа кружевные перчатки дополнили летний наряд. Амалия взяла на кухне непрозрачный пакет из супермаркета и замерла над птицей. Присела. Только сейчас увидела немного крови на сломанном крыле, поморщилась и не стала присматриваться дальше. Накрыла раскрытым пакетом застывшее тельце, сгребла руками то, что оказалось под ним, и опрокинула на одну сторону. Птица оказалась в пакете.

Хоронить голубя «по-человечески» не было ни возможности, ни желания. Собственно, это не ее домашнее животное, к которому прикипают душой… Вынести, положить в контейнер для мусора — что еще она могла сделать? А кошку долой. А то, глядишь, она так каждое утро будет приносить такие трофеи… Впрочем, через несколько дней Амалия и сама отсюда уедет.

— Сильва! Кс-кс-кс! — позвала она, стоя в проеме приоткрытой между квартирой и общим коридором двери.

Но кошка не отозвалась и не подошла. Амалия вернулась в квартиру, поискала на балконе, огляделась в комнате, заглянула за коробки, даже наклонилась и бросила взгляд под кровать — Сильвы нигде не было.

— Все равно придется тебе выметаться отсюда, дорогая! — отчетливо произнесла Амалия и вышла из квартиры.

25

В помещении банка она спросила менеджера, можно ли уже получить заказанные деньги. Ответили, что ждут инкассатора, и поэтому просят зайти через час-полтора.

— Трудно представить, чтобы в кассе банка не нашлось пяти тысяч долларов!

— Простите, но в настоящее время в кассе действительно нет нужной вам суммы. Когда вы заказывали деньги, вам должны были сообщить, что их привезут около двенадцати. Вам придется подождать.

Молодой менеджер в белой рубашке и галстуке излагал ей информацию сдержанно и вежливо, но чувствовалось, что прилагал к этому немалые усилия.

Амалия вздохнула и вышла на улицу. В трех кварталах отсюда была та самая турфирма, куда она уже заходила. А еще в двух кварталах от турфирмы — знакомое кафе, где она собиралась пообедать после завершения всех формальностей. Но имея час времени до получения денег, Амалия решила не суетиться, а посидеть где-то неподалеку, неспешно обдумать свои дальнейшие действия.

Она шла по тротуару вдоль большой улицы, которая жила своей жизнью, люди и автомобили двигались по ней, словно разного размера насекомые, каждый имел какую-то свою цель и знал, куда и зачем он перемещается во времени и пространстве. Солнце припекало, ветра не было, и от запаха выхлопных газов Амалии стало плохо, разболелась голова и начало подташнивать. Вспомнила, что до сих пор не завтракала и даже не пила кофе. Зашла в ближайшее кафе, где оказалась единственным посетителем. С аппетитом, которому и сама удивилась, съела овощной салат, блинчики с мясом, выпила кофе и словно ожила. Представляла себе, что через несколько дней будет завтракать где-то на острове с видом на море, слушать шорох волн и крики чаек, пить вино и оставит воспоминания о пережитой боли позади, как только пересечет таможенный контроль в Борисполе.

Шенгенская виза у нее была открыта на несколько лет, но Амалия еще не решила, на какой срок покупать путевку, не знала, можно ли не фиксировать конечный срок пребывания или лучше будет его продлить… Также она еще окончательно не определилась, где именно хочет остановиться. Все это планировала расспросить у девушек из турфирмы, которые в прошлый раз любезно показывали ей каталоги и рассказывали о возможностях отдыха в Греции. Важным было, что главный вопрос вот-вот решится. И она сделает шаг в другую реальность.

Жаль ли ей было всего, что останется здесь, в Киеве? Вряд ли. Ведь это не ее родной город, просто он много лет был их с Артуром городом. А теперь… Она здесь одинока и никому не нужна.

«Как Сильва…» — прозвучало в голове.

Вздрогнула от неожиданности.

Оглянулась вокруг.

Посмотрела на часы.

Рассчиталась, поспешила к выходу.

Дальше, дальше, быстрым шагом по суетливой улице.

Банк. Клиенты. Менеджер. Формальности.

Окошко кассы. Паспорт. Подпись.

Пачка денег в небольшой сумочке.

Стук сердца в предвкушении перемен.

Солнце скрылось, небо понемногу зятягивает облаками, где-то вдали снова зарождается и гремит гроза. Амалия автоматически отмечает, что не взяла с собой зонт, но пока это не имеет никакого значения. Она идет в направлении турфирмы, поворачивает с широкой улицы налево, уже недалеко — остался один квартал.

Вдруг кто-то сзади вырывает из ее руки сумку и одновременно изо всей силы толкает женщину в сторону. Она вскрикивает, падает на землю под деревом на обочине тротуара, а мужчина спортивного телосложения во всю прыть несется вперед, маневрируя между пешеходами, затем наискосок через дорогу, где его подхватывает мотоциклист, движущийся в нужном направлении, и через мгновение они исчезают за углом.

26

Какие-то люди помогли ей подняться, сердобольная женщина вытерла влажной салфеткой ее грязную до локтя руку над разорванной кружевной перчаткой, болело бедро, ушибленный локоть тоже, саднили царапины, женщина что-то говорила Амалии, но та не понимала смысла ее слов, двое пожилых мужчин смотрели вслед грабителю, какая-то девушка советовала обратиться в милицию, еще кто-то уверял, что все это бесполезно, милиция никогда ничего не находит, потому такое и творится среди бела дня на улицах города…

— А что там было? — спросил один из мужчин. — Деньги, документы, мобильный?

Амалия не ответила. Она оперлась рукой о дерево и закрыла глаза. Южный пейзаж с ярко-синим морем, белыми домиками и яркими цветами поплыл, смазанный, будто кто-то провел пальцами по свеженарисованной картине. Слезы покатились по щекам, она прижалась лбом к стволу и замерла.

— Извините, Амалия, вы идти можете? — вдруг услышала она долетевший, словно из космоса, знакомый мужской голос. — Вы меня узнаете?

Женщина открыла глаза и кивнула, едва приходя в себя. Она действительно его узнала, того странного мужчину, который на прошлой неделе рассказывал им с Виктором историю о мистической гувернантке, а потом так неожиданно распрощался. Кажется, его звали Юрием.

— Я все видел, я как раз шел по другой стороне улицы… Только я вас узнал, как это произошло. Сочувствую. Я могу вам чем-то помочь? Проводить вас?

— Не знаю, извините, я… я не знаю, куда мне идти, я вообще не знаю… — И слезы снова покатились по ее щекам.

— У человека стресс! Надо ей или валерьянки или коньяка!

— Так милицию вам вызывать? — спросил какой-то мужчина.

— Нет. Спасибо. Нет, все это напрасно… Бесполезно, — всхлипнула Амалия, пытаясь овладеть собой.

— Может, давайте я вас провожу в кафе? Вы, наверное, туда шли? — сочувственно спросил Юрий.

— Не знаю. Как же? У меня же ничего нет, ни денег, ни паспортов, ни… Господи… Пять тысяч долларов!.. — взялась за голову женщина…

Люди понемногу разошлись, «шоу» закончилось. Милицию не вызывали. Плюс — все видели, что к женщине подошел какой-то знакомый — процесс выглядел контролируемым, и каждый пошел дальше своей дорогой, обсуждая или обдумывая случившееся.

Амалии показалось, что из нее вынули скелет. Не было сил стоять, двигаться, куда-то идти. Ей хотелось лечь и не шевелиться. Но рядом не было даже скамейки, чтобы присесть. А лечь можно было только дома.

Она посмотрела на Юрия, который все еще стоял возле нее и терпеливо ждал, не зная, чем помочь. Мелькнула мысль занять у него денег на такси и поскорее добраться домой. Но те сорок гривен могли быть для него немалой суммой, и Амалия не решилась…

— Если можете, проводите меня к маршрутке, на Контрактовую, пожалуйста, — сказала она, — и… одолжите два пятьдесят на билет. Я отдам.

— Если бы не ваш стресс, уважаемая, я бы мог обидеться, но учитывая обстоятельства… Тоже мне придумали! — буркнул Юрий и осторожно взял Амалию за согнутую в локте не поврежденную руку — Но вы подумайте, если в сумке были документы, вам все равно придется заявить об этом, чтобы иметь основания получить новые. А может, еще найдутся. Всякое бывает.

— Не знаю. Возможно. Но не сейчас, сейчас я не в силах…

Они медленно дошли до конечной маршруток, Юрий помог Амалии подняться по ступенькам в салон, и, уже сидя за спиной водителя, она увидела в руке десять гривен. Маршрутка тронулась, человеческий муравейник за окнами поплыл назад, женщина оглянулась, но не увидела того странного человека в старомодном темном костюме.

Как добралась от остановки до дома, она не помнила. Но уже у дверей подъезда осознала, что магнитный ключ от них, так же, как и ключ от квартиры, оба паспорта, заграничный и украинский, а также пачка зеленоватых купюр, исчезли вместе с сумочкой. Сердце снова заколотилось где-то в горле, а в висках запульсировала кровь.

Небо заволокло тучами, и гремело уже где-то неподалеку. Амалия постояла на лестнице подъезда, держась за холодные металлические двери, а затем спустилась на тротуар, перешла дорожку, уселась на скамейку лицом к дому, посмотрела на свой балкон, вздохнула, закрыла глаза и замерла. Что делать дальше, она просто не представляла.

Сначала в голове пронеслась мысль позвонить Артуру. Но несколько дней назад она бросила свой мобильный с балкона. Да и глупая это была идея — беспокоить Артура. Кто она ему теперь? Много лет он руководил течением их жизни, решал все проблемы и определял направление и скорость движения. И не потому, что она была такой уж бездарью, просто он тренировал свою жизнеспособность, свое умение выживать, преодолевать препятствия, подниматься по ступенькам жизни, а она нет. Не было необходимости. Ведь когда-то, очень давно, он любил ее. Так и говорил — «готов носить тебя на руках». И носил. Буквально и фигурально. Пока не… Пока вновь не поставил на ослабевшие уже ноги и не отошел в сторону. Правда, даже костылик дал. В виде тех десяти тысяч, чтобы было поначалу, на что опереться… Квартиру купил. Машину оставил…

«Машина!» — прострелило в голове Амалии, она встала и медленно пошла вдоль дома к охраняемой стоянке.

— О! Давненько вас не было! Добрый день! — широкой улыбкой встретил ее охранник, который прогуливался у забора, поглядывая на облака. — Решили навестить свою больную? Лечить ее не надумали? Или продаете?

Вопросы сыпались из него, как горох из дырявой торбы, и Амалия не успевала их осознать, но зацепилась за последний.

— Продаю? Нет. Не знаю, — замедлила она шаг. — А сколько она может стоить? В таком состоянии?

Женщина поднялась на цыпочки и увидела вдали у забора свою Пежулю, лобовое стекло которой было накрыто фанерой, а затем клеенкой, закрепленной скотчем. Сердце сжалось от жалости к верной подружке, которая стояла вот так сиротинушкой уже четвертый месяц то под снегом, то под дождем.

— Не знаю, — развел руками охранник, — может, тысячи три-четыре, она же не новая, и ремонта требует, надо посоветоваться. Зависит и от пробега, и от стоимости ремонта… Могу спросить у ребят, здесь есть один перекупщик, он когда-то интересовался. А вы что-то хотели?

— Я? — Амалия приближалась к машине, а охранник шагал рядом. — Я хотела… Просто посидеть в ней. Но… У меня нет с собой ключа.

— В вашем случае это не проблема. Помните, мы с Иваном когда ее прикрывали, вы нам оставили второй ключ. Он все еще лежит у нас в столе. Но и без него машина без стекла, считай, не закрыта, — засмеялся охранник, но вдруг замолк, осознав, что хозяйке вовсе не смешно.

Он просунул руку под клеенку, затем под фанеру, что-то там нащупал, нажал, дернул, в дверце щелкнуло, и мужчина широко улыбнулся:

— Прошу!

Амалия взялась за ручку, и дверца послушно открылась, насколько позволила клеенка.

— Спасибо!

— Не за что! Ну, не буду вам мешать!

Амалия проскользнула внутрь, уселась, закрыла дверь, погладила обеими руками холодный гладкий руль, уткнулась в него лбом, замерла, будто желая услышать такой родной и знакомый рокот мотора, сердца ее Пежули, но та молчала. И женщина разрыдалась. Она горько плакала в полумраке салона искалеченной машины, пока мир вокруг не дрогнул от грома, не загудели сигнализациями соседние автомобили и не затарахтели по металлической крыше, по фанере и целлофану бешеные капли очередной майской грозы.

— Что мне делать? Как жить дальше? Без мужа, детей, родителей, без денег и документов и даже без ключей от квартиры?… Искалеченной, как и ты, моя бедная… Вроде все еще машина, а стоишь тут без дела и пропадаешь…

27

Среди карточек, зачитанных ему в воскресенье той новой знакомой, Женей, Виктора заинтересовала одна Книга, которая предлагала рассказать истории о своей матери и бабушке, уверяя, что это действительно люди с интересными судьбами. Поэтому он позвонил в кафе, где с сегодняшнего дня работала другая смена девушек-книжниц, и попросил договориться с той дамой о встрече. Желательно сегодня после обеда. Книга не отказала, и в четыре они уже сидели за столиком под часами.

— У нас в старой квартире тоже были такие часы с боем, — мечтательно улыбнулась пожилая женщина в очках. — Они висели на стене в гостиной и отбивали каждый час, слышно было и в детскую, и в родительскую спальню. Днем и ночью. Сейчас удивляюсь, как это никому не мешало, а теперь все нервничают от разных звуков, мой муж, например, терпеть не мог будильник, потому что он «тарахтит». Пришлось купить электронный, который не слышно, но теперь всю ночь его цифры светятся красным и перемигивают.

— Татьяна Васильевна, а сейчас где те часы? Я бы такие купил, если где-то валяются без дела. Меня не раздражает, когда они играют.

— На дачу отвезли, когда переезжали на новую квартиру, но они практически не идут, их же надо ежедневно заводить, там пружина, никто этим не занимается, так просто висят, для декора, — махнула рукой женщина.

— А что за историю вы хотели рассказать о ваших родных? Но сначала давайте я что-нибудь закажу у девушек. — Пальцы Виктора пробежали по столику, ища кнопку вызова официанток. — Вы же знаете правила игры?

— Да, но кофе я, к сожалению, уже не могу себе позволить, я — гипертоник, могу выпить чаю за компанию.

— А хоть пирожное, надеюсь, можно? — хитро улыбнулся Виктор.

— Ой, и этого никак! У меня слишком высокий сахар в крови, должна себя держать строго. Но, — женщина оглянулась вокруг и понизила голос, — я бы взяла его домой, угостить мужа, если это возможно.

— Почему же нет? Попросим запаковать вам с собой.

Подошла улыбчивая рыжеволосая Оксана и выслушала заказ. На минуту воцарилась тишина, казалось, Татьяна Васильевна, глядя на старинные часы, мысленно крутила их стрелки назад.

— Было это перед войной. Мама, еще совсем юная девушка, заканчивала библиотечное училище в одном небольшом городе в России, жила в общежитии со своей подругой. За несколько дней до событий, о которых я расскажу, их с подружкой остановила на улице женщина и предложила погадать. Мама, спортсменка, комсомолка, ворошиловский стрелок, сказала, что не верит гаданиям. «Я не цыганка, — сказала женщина. — А ты скоро выйдешь замуж и уедешь очень далеко». Девушки рассмеялись и забыли, ведь у мамы в то время даже в мыслях не было выходить замуж, и никаких сердечных тайн тоже не было.

Пана мой, будущий папа, конечно, в это время заканчивал там же танковое училище и, увидев однажды мою маму у ее общежития, влюбился моментально, захотел познакомиться, но ей он показался очень взрослым, говорил с непонятным (украинским) акцентом, был высоким, крепкого сложения, плюс ко всему он занимался классической борьбой. Девушка испугалась и убежала.

В следующее воскресенье к маминой соседке по общежитию пришел ее друг Петя Рыжков, выпускник того же танкового училища. Он рассказал о своем приятеле Василии с Украины, который обычно держит в сапоге нож и, если что не так, хватается за него. Конечно, это была шутка.

Затем подружка предложила маме надеть лучшее платье (из скромного ее гардероба) и пойти погулять вместе с курсантами. Мама неохотно, но согласилась. По дороге они зашли в исполком, Василий сказал, что ему там нужно кое-что оформить. Но неожиданно сотрудница исполкома, держа документы, которые ей дал Василий, спросила маму: «Согласны ли вы быть женой Василия Назарчука?»

— Ого! Крутой ход конем! Интересно-интересно! — оживился Виктор, оценив маневр танкиста.

— Да, отец шел к своей цели смело. Видимо, чувствовал, что это его судьба! Но слушайте, что было дальше! Мама посмотрела на приятеля своей подруги круглыми от неожиданности глазами, а тот показал взглядом на сапог Василия. Шутка сработала, и захваченная врасплох девушка кивнула в знак согласия.

Затем они пошли в цирк, молоденькая студентка там разрыдалась, поняв, что ее жизнь теперь круто изменилась. А на следующий день курсантов отправили на Дальний Восток по месту прохождения службы.

— А мама ваша что? Неужели осталась? — насторожился Виктор.

— Вы, конечно, моложе меня, но, может, помните, был такой старый, еще черно-белый фильм «Девушка с характером» с Валентиной Серовой в главной роли? С героиней там произошла довольно закрученная романтическая история, но я о другом. В фильме показывали жену военнослужащего Хетагурова, которая призывала девушек страны осваивать Дальний Восток. Этих девушек потом называли хетагуровками[16].

Моя бедная, совсем растерянная мама со слезами помчалась к бабушке Анастасии, то есть к ее матери, и сообщила, что случайно вышла замуж, но ни за что не поедет к мужу. Однако Василий был еще тот хитрец и стратег! Оказывается, он уже успел побывать у своей тещи, которая жила вдовой в поселке в двадцати километрах от города, и совершенно очаровал ее, такая уж у него была улыбка. И в итоге бабушка убедила маму ехать на Дальний Восток вслед за мужем вместе с хетагуровками. Пришлось восемнадцатилетней девчонке отправляться неизвестно куда к совершенно незнакомому человеку. Мамино слово для нее было законом.

В те времена на Дальнем Востоке не было особых средств связи. Когда девушки прибыли на конечную станцию, им сказали, что, пока они не устроятся, могут жить в вагончике. Прошло несколько дней, и девушки позвали Тонечку к окну и спросили: «А не твой ли это Василий каждый день тут мокнет в своей плащ-палатке?» Оказывается, папа, не зная, когда приедет его молодая каждый день преодолевал несколько километров тайги и не терял надежды, хотя молодая жена совершенно не обещала, что последует за ним.

— Да… Пожалуй, это любовь! — развел руками Виктор.

— О, сегодня, спустя столько лет, я в этом не сомневаюсь! — сказала Татьяна Васильевна и отпила чаю. — Так вот — на этот раз по тайге они шли уже вдвоем — к месту расположения танкового полка, который почти в полном составе ждал приезда молодой жены офицера. Из женщин там были только одна маленькая девочка и ее мама, жена командира. А папа мой оказался, несмотря на свое крестьянское происхождение, очень внимательным и заботливым мужем. Он купил маме невиданные заморские фрукты (сам их не пробовал) и с радостью угощал ими свою женушку. Это были кислющие лимоны, а девушке пришлось есть их и благодарить — боялась его обидеть.

— А может, она снова вспомнила о ноже в сапоге? — засмеялся Виктор.

— Нет, она уже знала, что это была шутка папиного друга! И еще был с ними смешной случай — отец сам вырос в многодетной семье, где на всех детей были одни сапоги, и обувь считал почти священным предметом. Так вот, в качестве подарка, для своей любимой он приобрел где-то целую гору парусиновых тапочек с перепонкой и застежкой на боку. Но все они оказались… на левую ногу! Вот так началась счастливая жизнь моих родителей!

Женщина улыбалась, освещенная воспоминаниями о дорогих ей людях, а также от радости, что может поделиться их историей с кем-то, ведь сегодня такие отношения скорее редкость, чем ординарный случай.

— Там, на Дальнем Востоке, родился мой брат. Прошла пара лет, и наконец мама с братиком собрались познакомиться со своими украинскими родственниками. Представьте себе — подъезжая к Киеву, они услышали грохот выстрелов. Братик был в коротких штанишках, мама в крепдешиновом платье… В предвкушении радостной встречи она сказала: «Слышишь, сынок, кажется, салют!» Но это как раз бомбили Киев…

Женщина вздохнула, еще глотнула чая и уставилась в неподвижные часы с неутомимым маятником.

— Папа прошел всю войну от командира танка до командира танкового батальона. Он мечтал о дочери, если выживет. Пришлось мне вознаградить его и родиться. И еще помню — когда Петя Рыжков приезжал в гости к моим родителям, я впервые услышала историю замужества моей мамы. Оказывается, не имея времени на ухаживания, курсанты договорились с подружкой мамы, чтобы та им помогла. Мои «старички» очень смеялись, вспоминая о ноже в сапоге, а я удивлялась их непосредственности с «высоты» своего подросткового возраста…

Опять заиграли часы, Татьяна Васильевна допила свой чай, улыбнулась, взглянув на принесенную Оксаной прозрачную коробочку со штруделем, и сказала Виктору:

— Уж не знаю, зачем вам эти чужие истории, но, видимо, нужны. Собственно, я мимо этого кафе хожу на рынок. Вот вчера утром увидела на двери объявление, заглянула спросить у девушек, что за странная акция, а затем оставила свои координаты. Конечно, у пожилой женщины за жизнь накопилось полно разных историй, более или менее интересных. Но именно при мысли о родителях и их отношениях у меня становится светло и уютно на душе. Вот этим и решила поделиться, передать кому-то это воспоминание. Добром и светом надо делиться, тогда они умножаются. Я так думаю. А то сегодняшняя жизнь так сложна, стремительна, как безумный поезд: вжик! — и пролетела. Кого-то смела с пути, кого-то раздавила, неся тебя из пункта А в пункт… Но я не об этом, не о грустном. Наоборот, хотела напомнить, что времена были гораздо тяжелее — война, голод, смерти вокруг, а чувства не угасли. И поддерживали желание жить. Вот так. Извините, наговорила вам. Пора мне. Муж ждет. А я ему — штрудель! Пусть сравнит с моим, что пекла к Первому мая. Спасибо!

— Это вам спасибо, — встал и протянул руку к женщине Виктор. — Мне понравилась ваша Книга, то есть глава из нее! Боюсь, что ваших родителей уже нет в живых. Но пока есть о них добрая память, они будут жить.

Виктор наклонился и поцеловал руку женщины, которой она, прощаясь, взялась за его руку. В ее глазах блеснули слезы, но он этого, видимо, не заметил.

28

Говорят, понедельник — тяжелый день. У Женьки он был не столько тяжелым, сколько насыщенным с утра и до вечера. То заработала себе копейку на маникюрах, то почаевничала с мамой и ее коллегами, довольная тем, что наладились отношения, хоть и не пришлось их выяснять — мама расчувствовалась, а дочка и сама едва не разревелась — это, наверное, заразно… Затем послала эсэмэску Илье, потому что все-таки волновалась за него и не видела с того самого субботнего вечера. Парень заверил, что чувствует себя уже лучше, отоспался, бровь заживает, отек и синяк еще на месте, но, если прикрыть их очками от солнца, вид вполне приличный. Женя не очень-то верила в его россказни, парни — они такие… Поэтому затребовала прислать ей ММС — сфотографировать ранения на мобильный и перебросить ей. Илья вынужден был подчиниться.

— Ты издеваешься надо мной?! — ругала она приятеля по мобильному.

— Нет, отчего же? Ты просила сделать фото мобилкой, я послушно и выслал!

— Ой, не серди меня! Я просила фотоснимок ранения, а не модные очки, блин! Тоже мне — Джеймс Бонд! А ну, давай перефоткайся бегом, а то сейчас приеду сама посмотрю!

— Ну, идея в целом неплохая. Мне нравится, но…

— Что «но»?

— Но я не дома…

Девушка снова открыла на экране мобильного свежий снимок, присмотрелась и увидела то, чего не заметила раньше — за спиной Ильи действительно был какой-то длинный коридор.

— Ты в больнице?! — вскрикнула она. — Тебе хуже?

— Нет, Жень, честно, не расстраивайся, все о кей.

— А где ж ты есть, черт побери?! Почему не дома? Ты ж обещал лежать!

— Да в институте, Жень! Здесь у меня немного долгов висело, скоро сессия, пришлось ехать разбираться.

— Балбес! Скажи лучше, что уехал попонтоваться перед девушками, какой ты крутой пацан!

— Жееень… Скажешь такое… Какие девушки?!

— Тебе виднее, какие. Ну, раз ты ходячий, то вечером и я бы посмотрела на твой фингал, имею право!

— Хорошо! Я маякну, встретимся. Нет вопросов. Вот еще фотоаппарат отвезу в ремонт — и домой.

— А это горит прямо сегодня? Жаль, конечно, твоей техники, но голова-то дороже…

— Нельзя откладывать, у меня скоро намечается работенка… Не беспокойся, Женька, я ничего, все нормально, только на вид страшноватый, но в целом…

— Кстати! Ты, хитрый чертяка, так и не прислал мне фото твоего глаза!

— Ой, Женечка, меня уже зовут, должен бежать, давай, пока! Цем!

— Ой, получишь у меня!

Женька выключила трубку и улыбнулась. Подумалось, что этот Илья, по сравнению с тем придурком Дэном, — земля и небо. То есть — небо и земля. И поглядывал он на нее небезразлично уже давно, хоть и молчал. Но девушки — такие существа, они и без слов умеют улавливать направленные на них флюиды тендерного интереса. Правда, не каждый интерес имеет шанс, и проявления их бывают совершенно разными. А Илья упорный, долго отслеживал ее жизнь, ее другие «дружбы», даже делал вид, что ему безразлично, а иногда — что ему вообще нравится какая-нибудь другая… Но Женька безошибочно знала, что начало этих отношений именно в ее руках. Если она их захочет. Но время шло, а расстояние между ними не уменьшалось. Почему тогда вечером пошла с ним за йогуртом? Почему дала понять, что он имеет шанс? Почему целовалась под ливнем с этим парнем, а потом так испугалась за него, когда Дэн появился разбираться, словно она была его собственностью? И что дальше будет? И может ли быть у них это «дальше», если они такие разные? Мало ли в его институте шикарных девушек из состоятельных семей, с перспективами, возможностями, амбициями?

Эта цепочка мыслей, из тех, что бесконтрольно пролетают в девичьих головах за секунды, выдернула из ее памяти воспоминание о Злате — женщине, которая олицетворяла собой для Женьки всех тех, которые «смогли». Девушка посмотрела на мобильный, определила время и решила, что до вечера у нее нет никаких планов, поэтому можно снова зайти в кафе. Пожалуй, в понедельник там не так людно, как было вчера, можно будет посидеть тихонько, подумать о своем, поговорить с девушками-книжницами, полистать каталог Книг, вдруг вчера записался кто-то новый…

Вчерашние чудесные посиделки вместе с писательницей Амалией и Виктором вспоминались и вечером, и ночью, и утром она тоже проснулась с самыми приятными воспоминаниями. А еще Женьке подумалось, как было бы замечательно свести этих людей вместе — получилась бы отличная пара из двух одиноких! И она уже начала обдумывать какие-то хитрые маневры, чтобы их встреча втроем стала не последней. Возможно, было бы неплохо «переквалифицироваться» ей временно из Читателя в Книгу, попросить обоих выслушать вместе ее проблемы, может, даже насочинять себе проблем, лишь бы только они прониклись общим делом, взялись бы ей что-то советовать, как-то помогать, а там бы уж… Кто знает, а может, это судьба? Ну и что, что он слепой? Даже не совсем слепой, что-то да и видит. А может, это лечится? Вполне самостоятельный и симпатичный мужчина, справляется… И характер у него не депрессивный, вчера столько смеялись вместе…

От маршрутки ей нужно было пройти до кафе два коротких квартала. Женька маршировала по улице в прекрасном настроении, разве что не напевала сама, но прислушивалась к веселому чириканью воробьев, любовалась молодыми листьями, сверкавшими на солнце, вымытыми ливнем, который снова пронесся над городом и пошел дальше. А еще девушка, улыбаясь, рассматривала прохожих в летних нарядах, но вдруг замерла на полном ходу, как вкопанная. Метрах в двадцати впереди она увидела того самого вчерашнего Виктора.

Мужчина решительным шагом приблизился к припаркованной машине, пикнул центральным замком, открыл дверцу и сел за руль.

У Женьки перехватило дыхание. Конечно, нет ничего особенного в мужчине за рулем. Если не принимать во внимание то, что он слепой.

На мгновение девушка засомневалась, вдруг она не разглядела, ошиблась, и тот мужчина был просто похож на Виктора. Она снова прокрутила в голове увиденное за последние несколько секунд и осознала, что этот человек только что держал в руке такую же раскладную металлическую палочку, которой Виктор вчера простукивал дорогу перед собой, а на лице его сейчас были точно такие же темные очки. Но палочка моментально исчезла, и мужчина ловко уселся за руль.

Женька, просто ошарашенная увиденным, решительно двинулась к синему «ланосу», все же намереваясь спросить, что это за цирк и зачем он валял дурака вчера, и, видимо, не только вчера. Но чем ближе она подходила, тем меньше становилось в ней смелости. Мужчина на сиденье водителя потирал лоб, касался руками волос, постукивал пальцами по рулю и явно нервничал. Вдруг он выпрямился и посмотрел прямо перед собой. Женька замерла в метре от носа машины. Она не сомневалась, что их взгляды встретились, хотя темные очки все еще прятали глаза Виктора. Он тоже на мгновение будто застыл, но потом решительно открыл дверцу и вышел из машины к девушке.

— Нормально так! Ничего не хотите сказать обо всем этом? — выпалила она вместо приветствия.

— Слушай, мне тебя просто Бог послал! Точно! Сейчас мы вместе все придумаем! — не столько смутился, сколько будто даже обрадовался мужчина. — А ну, садись-ка в машину!

— За руль? Драйвером-поводырем нанимаете? — не удержалась Женька.

— Ну, извини, сейчас все объясню, но, правда, ты очень вовремя! Садись! — Виктор жестом предложил девушке обойти машину и сесть на место рядом с водителем.

— А может, вы маньяк какой-то? Притворяетесь слепым, приглядывая себе жертву? — ехидно пошутила Женька, и вдруг сама подумала: кто его знает, того Виктора, и вообще, Виктор ли он…

— Да садись уже! Сейчас права тебе покажу, чтоб успокоилась! — Виктор снова занял водительское место.

— Угу, будто те права гарантируют чью-то порядочность, — проворчала девушка, но все же обошла машину и уселась в салоне. — Ну, что это за цирк? Вы, наверное, только из кафе? Давили на жалость там? А мы вам вчера поверили… Так классно сидели… Я даже подумала… Да ладно уж. Неужели действительно вокруг одно вранье?!

— Женя… Ты же взрослый человек. Должна понимать, что на все есть хоть какое-то объяснение. Но, честно, сейчас дело не в этом. Мне нужна твоя помощь.

— Ну нееет уж! Давайте вы сначала хоть как-то попробуете объяснить эту игру вслепую, а потом уж я подумаю, могу ли вам помочь. И еще хочу ли. Я-то, дура, думала, что вы инвалид, бывший военный… Такой классный дяденька! Мне даже показалось, что вам бы с Амалией… Короче… Вот и хорошо, что я вас застала раньше… А то бы подогнала писательнице такой сюрприз… Ну, на фига, скажите?! И кто вы вообще такой?

— Да ты здесь не очень тренируйся в красноречии! Тоже мне, нашла воплощение зла! А все вокруг — белые овечки! Твоя расчудесная писательница, между прочим, тоже не святая!

— Что-что? — наклонила голову на бок и скептически посмотрела на Виктора Женька.

— А то! Никакая она не писательница! — решительно выпалил Виктор. — Хотя действительно… женщина интересная…

— Как это — не писательница?! А вы откуда знаете? Почему я должна вам верить? Вы сами-то кто вообще? После всего этого? — Женька закрыла глаза, вытянула перед собой руки и изобразила из себя слепого, который, покачиваясь, нащупывает дорогу.

— Я? — вздохнул Виктор. — Я вот как раз писатель и есть. А она… Кто ее знает. Пока не выяснил. Но сейчас, кажется, наша Амалия попала в беду. И, пожалуй, нуждается в помощи. А я сижу здесь, как дурак, и не знаю, что делать. Заявиться к ней с поддержкой? И что? Сказать, что случилось чудо и ко мне вернулось зрение? Глупость такая… А тут вдруг ты!

— Стойте-стойте! У меня уже вообще каша в голове. Амалия — не писательница?

— Нет. Это факт. И не известная. И вообще — никакая.