Живые книги Иванцова Мила

48

Амалия еще не решила, что делать и как жить дальше, но утром она проснулась со странным желанием пойти в ту Кирилловскую церковь неподалеку, на горе над стадионом, куда собирался ее повести Виктор. Пойти самой и рассмотреть все своими глазами. Так захотелось! Неужели она не может этого сделать без поводыря? Хотя слепой поводырь — это довольно странное явление…

Без сомнения, когда-то это была живая церковь, со службами, праздниками, священниками и прихожанами. И, видимо, весь этот необходимый для церкви набор был при ней от начала двенадцатого века до двадцатого, переживая влияние времени, войн и других катаклизмов, а также изменение канонов и традиций. Но сейчас она была пуста, прохладна и освещена лишь лучами солнца, которые вливались сверху в узкие окна. За столиком справа от входа сотрудница церкви-музея продала Амалии билет и спросила, желает ли она экскурсию. Женщина отказалась и пошла изучать храм-музей самостоятельно.

Она и раньше кое-что слышала о Кирилловской церкви, но больше не о ее истории, а об иконостасе и настенной росписи, сделанной известным художником Михаилом Врубелем. Когда-то видела фотографии в Интернете, репродукции и собиралась затянуть сюда Артура, чтобы их посмотреть. Ведь странное дело: получается, что объехать много зарубежных стран с их церквями, замками, руинами и музеями было легче, чем обойти все достопримечательности и интересные места Киева, где прожила более двадцати лет!

Амалия почитала на стенде информацию о постройке, реставрации, восстановлении церкви, но разные даты и исторические сведения не задерживались в ее голове. Поэтому решила просто тихонько обойти помещение и рассмотреть его. Направилась к мраморному иконостасу.

Странное, очень странное чувство охватывает, когда ты один в пустом храме смотришь в глаза Божьей Матери, а видишь в них не скорбь библейского персонажа, а боль и бесконечную тоску живой женщины, обычной женщины с кудрявым малышом на руках.

Она думала о своем, о том, что у Артура теперь есть дочь, может, и еще будут дети, а она так и не узнала этого счастья, а ее идея об усыновлении тоже провалилась вместе со всей прежней жизнью. Она чуть не пошла опять по кругу, по старому, хорошо вытоптанному маршруту страданий и нареканий, как вдруг вздрогнула от голоса смотрительницы, хотя та и говорила тихо:

— Кисти Врубеля принадлежит немало изображений в нашей церкви. Произведения лучшего в России девятнадцатого века монументалиста и несравненного мастера цвета поражают не только художественным мастерством, но и экспрессией, имеют большое эмоциональное воздействие, — говорила она слова, будто заученные из текста экскурсии, но искренне и при этом сама любовалась работами мастера. — Вы можете подняться на хоры, вон там, слева, в западной стене есть лестница. Там находится одна из самых интересных его работ — «Сошествие Святого Духа на апостолов», расположенная на потолке хоров. А в образах апостолов раньше прихожане узнавали некоторых известных киевлян, современников художника. А с Божьей Матерью — это вообще отдельная история…

Казалось, женщина готова и бесплатно рассказывать о том, что и сама очень любит, но скрипнула входная дверь, она оглянулась, тихо извинилась и вернулась на свое рабочее место.

Амалия еще раз прошлась взглядом по иконостасу, подняла глаза вверх, разглядела купол и двинулась искать лестницу на хоры.

Ход был узкий, полутемный, зажатый между двумя стенами. Каменные лестницы круто поднимались вверх, и только два окошка-бойницы слева едва освещали ее путь. Не без усилий она преодолевала каждую ступеньку и думала, как же по ним поднимаются пожилые или тучные люди.

Наверху Амалия немного постояла, отдышалась и залюбовалась старинными орнаментами на изгибах арок. Взглянула вниз. Новые посетители подходили к иконостасу.

Разыскивая ту известную роспись на потолке хоров, женщина тихо прошла от лестницы к более просторной части помещения, свернула за угол и застыла от неожиданности. На одном из стульев, выстроившихся в ряд спинками к окнам западной стены, сидел Виктор и внимательно разглядывал роспись на потолке. Он услышал шаги, обернулся и тоже замер.

После минуты молчания Амалия оправилась первой.

— Это мне снится? — спросила она громче, чем следовало бы в храме, даже если он музей.

— Нет, — ответил Виктор, еще не зная, как ему поступить.

— Может, случилось чудо, на вас тоже сошел Святой Дух, и слепой прозрел?! — иронически кивнула она на монументальную роспись, спускавшуюся с округленного потолка на стену слева, и замерла, пораженная концентрированной энергией, воплощенной в этой сцене.

Виктор поднялся и двинулся к ней, но остановился в нескольких шагах, еще не представляя дальнейшего развития событий.

— Кто вы? И что вам от меня надо? — оторвала взгляд от росписи и выставила вперед руку Амалия, словно предупреждая о необходимой дистанции.

— Не бойтесь, я — нормальный человек… У которого есть свой небольшой секрет. — Виктор попытался улыбнуться.

— И вы этим секретом давите людям на жалость и рассматриваете их из-за темных очков? — снова повысила голос женщина.

— Пожалуйста, не ругайтесь, тем более в таком святом месте! Я все объясню. И, между прочим, мне ни к чему чья-то жалость. Кажется, я ни разу ни о чем никого не просил. Это… Это была просто такая игра. Как и игра в «Живые книги».

— Игра?! — снова захлебнулась воздухом Амалия и вспомнила, как они вдвоем, мокрые от ливня, спрятались в подъезде, и у нее было ощущение, что Виктор наблюдает за ней, но тогда это показалось бредом. — Это, как минимум, непорядочно! А может, вы маньяк под личиной несчастного инвалида?

— Женька сказала то же самое…

— Женька?! Разве она в курсе? А! Так девушка вас уже раскусила? И вы теперь придумываете версии, как бы оправдаться? — сердилась женщина.

— Давайте присядем, пожалуйста, я все объясню. — Виктор указал на ряд стульев у себя за спиной.

Амалия нахмурилась и какое-то мгновение рассматривала этого человека. Он выглядел изрядно растерянным, а глаза, которые ей не раз хотелось увидеть под очками, были добрыми, темно-коричневого цвета и с лучиками морщинок, расходившимися к вискам. Она набрала полную грудь прохладного воздуха, медленно его выпустила, сложив губы трубочкой, и двинулась к стульям.

— Так что, сыграем в откровенность? — решительно посмотрела она на мужчину, который сел через один стул от нее, сохраняя дистанцию.

— Если вы тоже готовы.

Женщина уловила какую-то двусмысленность, ту самую легкую иронию, что слышалась ей в его репликах прежде в кафе. И вдруг кровь ударила ей в виски: «Он знает!»

Вдруг послышались приглушенные голоса. Следующие посетители церкви поговорили у подножия лестницы и не пошли на хоры, видимо, испугались крутизны подъема. Поэтому пару наверху никто не побеспокоил.

Что было терять Амалии в этой странной ситуации? Неожиданное разоблачение Викторовой «игры» возмутило в ней какие-то энергии и будто выдернуло из сна о собственных страданиях в какой-то иной коридор бытия. В ней появилась дерзкая решимость, и женщина первой сделала ход в этой игре.

— Я? Я готова! Играем в откровенность. Я — НЕ писательница! — решительно выпалила она, глядя Виктору в глаза.

Он улыбнулся. Непредсказуемы эти женщины… Даже для писателей, которых считают знатоками человеческих душ.

— Ну? Что вы молчите? Ваш ход! Только фраза «Я не слепой» не принимается. Об этом я уже догадалась.

— Я — писатель, — не отрывая взгляда от ее глаз, сказал он и пожал плечами. — Айм сорри.

Она не знала, сердиться или срочно переосмысливать все, что произошло за последние полторы недели.

— Это еще одна шутка?

— Нет.

Амалия не выдержала его взгляда и снова посмотрела на сцену сошествия Святого Духа. Роспись поражала размерами и непостижимым динамизмом статики. Ей показалось, что они с Виктором здесь не одни. Двенадцать апостолов в белых одеждах и женщина в синем замерли, пораженные полученным с неба даром, их позы, руки, ноги, драпировки убранств, прописанные с божественным мастерством, не отпускали от себя глаз зрителя, даже тех, кто не слишком разбирается в библейском подтексте увиденного.

Амалия, стройная, с ровной спиной, сидела на стуле, закинув голову, и смотрела вверх. Казалось, ей сейчас безразлично все. И мужчина, который слишком уж внимательно смотрит на нее, тоже.

Солнечные лучи били ему в глаза из высокого окна напротив, в них золотыми крапинками медленно двигались пылинки, а профиль женщины выглядел темным силуэтом, похожим на те, которые когда-то, еще в его детстве, на Крещатике, художник-инвалид вырезал из темной бумаги маленькими ножницами одним длинным движением, при этом неотрывно глядя на застывшую напротив модель. Затем этот профиль наклеивался на открытку и вручался модели за условное количество советских денег.

— Не обижайтесь на меня, пожалуйста! — Он взял ее за руку, и она не возражала. — Я уже не первый день думаю, как мне идти к вам «сдаваться». Игра затянулась. Этот образ — не мой. И мешает. Простите…

— Вы действительно писатель? — повернулась к нему Амалия.

Виктор виновато кивнул:

— И журналист.

— Ох и срам мне! — Она закрыла лицо ладонями, но тут в щелочку между ними выглянул один ее глаз и проследил реакцию Виктора.

— Ну… Почему же — срам! — засмеялся он. — Счет «один-один»!

Они засмеялись, но сразу синхронно прикрыли рты ладонями — взрослые люди, а не умеют себя вести…

Крутая каменная лестница старинной церкви.

Высокие узкие ступеньки.

Немного света из двух окошек-бойниц.

За стеклами бушует май.

Прохлада. Полумрак.

Мужская рука поддерживает женскую.

Мужские глаза снизу контролируют движения женщины.

Она ступает вниз вслед за ним.

Она делает свой шаг.

Но он пропускает свой.

Слишком близко друг к другу.

Он закрывает спиной окошко-бойницу.

Их губы встречаются.

— Какое счастье, что я не слепой…

49

Четверг близился к концу, и Женька радовалась, что впереди опять три выходных. Правда, скоро у нее будет семь выходных в неделю, гуляй — не хочу! Было бы еще при этом на что жить…

Утром Илья подкинул идею дождаться, когда выпишется Ольга Яковлевна, и подыскать ей замену квартирантки. А самим найти однокомнатную за умеренную плату и…

Правда, Женька довольно быстро освежила его мечты холодной водой реальности, поставив вопрос и о деньгах на аренду, и о том, не застрелятся ли его родители от такой знатной партии единственному сыну, и о том, спросил ли он ее, когда строил совместные планы…

Разговор этот произошел утром почти на бегу, а серьезные вещи так не обсуждают. Однако она и сама немного испугалась такой его решимости. Хотя… Слова — это только слова. Говорить их может любой, а что из них действительно получится — поживем — увидим…

Она как раз просматривала журнал записей на завтра, как заиграл мобильный. Звонили со служебного телефона кафе.

— Добрый день! Это Евгения?

— Да, это я, слушаю!

— Это из кафе вас беспокоят. Нам звонила госпожа Злата. Она вас разыскивает. Оставила номер своего мобильного. Просила, чтобы вы позвонили.

— Ух ты! Классно. Спасибо! Говорите, записываю.

Женька почему-то разволновалась, но сразу улыбнулась, вспомнив Злату, ее рассказ о падениях и подъемах, о неожиданной смене жизненного пути, а также ее дочь, такую хрупкую и серьезную леди. Вспомнила, как после того разговора бурлили в ней силы и желание что-то менять в жизни. Правда, не многое с тех пор изменилось, но зерно, посеянное Златой, все-таки не засохло в Женькиной голове, а иногда напоминало о себе.

Интересно, почему та ее разыскивает? Может, хочет снова встретиться и рассказать новую историю? Но при такой занятости — когда ей?

Женька сразу же позвонила Злате. Речь действительно шла о встрече, но не в кафе. Эта энергичная женщина, для которой, казалось, ни в чем нет преград, приглашала девушку прийти на очередную выставку, куда съезжаются со всей Украины мастера, одевающие людей. Сказала также, что завтра пройдет Fashion Show, где будет представлена и ее коллекция.

Женька благодарила, обещала непременно быть, но вдруг услышала от Златы, как будто из космоса:

— А как у вас с работой? Что-то нашли себе по вкусу?

— Нет. Еще нет. Пока ничего не изменилось.

— Знаете, было бы хорошо найти завтра время и на кофе. Нам надо кое-что обсудить. Но уже после показа, когда я освобожусь. Согласны?

У Женьки в горле стал ком и мешал говорить. Всем своим нутром, как огромной спутниковой антенной, она зафиксировала ощущение грядущих перемен с легкой руки золотоволосой женщины. Девушка вдохнула полной грудью и максимально сдержанно и вежливо ответила:

— Да, конечно, я завтра выходная, времени будет достаточно на все. Спасибо, что вспомнили обо мне!

Они условились, что Женька наберет Злату, как только подойдет ко входу в выставочный павильон, и та постарается ее встретить и провести через охрану. На этом разговор закончился. Девушка сидела в маленькой парикмахерской за администраторским столиком, который на днях собирались вынести в кладовую за ненадобностью, и сияла. Она закрыла глаза и почувствовала, что волосы ее шевелят не струи охлажденного воздуха из кондиционера, а ветер перемен.

50

Амалия и Виктор вышли из Кирилловской церкви, обошли ее вокруг — она была совсем небольшая, — а затем спустились с холма к большой улице.

— Пожалуйста, составьте мне компанию. Я должен быть на Подоле, там вскоре состоится одна акция, надо пофотографировать там, а потом написать об этом статью. Не хочется с вами расставаться. Мы еще столько всего не обговорили… А после этого предлагаю вместе пообедать, — улыбнулся он.

— Не знаю. Может, я буду мешать там? Это что-то торжественное? Я вовсе не одета для каких-то акций…

— Нет, все нормально. Это не пати богачей, а социальный проект. Вы увидите своими глазами. Очень важная и трогательная акция.

— Ну, хорошо. Поехали. Будем ловить такси или маршрутку? Ведь отсюда до Подола недалеко.

— Кхе… — Виктор звякнул ключами, нажал кнопочку на брелоке, и одна из машин, стоявших на обочине дороги, пикнула в ответ и мигнула ему фарами.

— Ничего себе! — Амалия переводила взгляд с машины на Виктора и обратно. — Этот слепой еще водит?! Так что ж вы столько раз катали меня на такси?

— Вот… Понес расходы, так сказать, не зная, как вам признаться, что у меня стопроцентное зрение, — притворно грустно вздохнул Виктор и артистически уставился на свои ботинки.

— Господи! И это взрослые люди! — засмеялась Амалия.

— Ага. Женька сказала так же!

— Не мешало бы встретиться втроем и прокрутить этот не очень реальный сюжет еще раз, так сказать, трехмерно, увиденный и ее глазами тоже! Бедный ребенок! Какой пример! — покачала головой женщина и взялась за ручку дверцы.

Ехать действительно было недалеко. Амалия сидела молча и то улыбалась, то хмурила брови, видимо, просматривал события последних дней под другим углом. Вдруг она повернулась к Виктору и спросила:

— Но кто же мог передавать мне то домашнее вино и рассказы? Какая такая «поклонница»? Неужели это тоже ваших рук дело, а вино — только повод посидеть вместе? — Она изумленно смотрела на Виктора.

— Нет! Это не я! Не пить мне больше никогда вина, если вру! — с самым серьезным видом клялся Виктор.

— Тогда как это можно объяснить? «Госпоже писательнице от почитательницы»? Что это вообще было?

— Не знаю. Сам удивляюсь. И заметьте: последняя передача адресовалась мне.

— Но с инструкцией — дегустировать вместе.

— Ой, чувствую, где-то неподалеку есть некто, заинтересованный в нашей дружбе! — указал пальцем в небо Виктор.

— Но, согласитесь, и вино, и эссе были неординарными! Меня уже начала мучить совесть… Люди, привлеченные моим «титулом», рассказывали такие чудесные истории, надеясь когда-нибудь увидеть их на страницах книг, а я их так безбожно обманывала… И истории пошли, как вода в песок…

— Ну почему же? Вы перескажете их мне, а я, может, что-то где-то и использую, — подмигнул Амалии Виктор.

— Разве что. В целом — очень неплохая идея.

— А почему бы и нет? Если вы не надумаете писать собственные романы.

— О, это вряд ли! Я по диплому библиотекарь, отнюдь не писатель, а профессиональный читатель. А вы? Вы вообще кто?

— Я? Некий дядя, любящий обманывать доверчивых дамочек! — засмеялся Виктор и притормозил у обочины, прямо напротив уже знакомой картинной галереи.

— Здесь? — удивилась Амалия.

— Да, выходите, приехали.

В первой комнате галереи было много разных людей — и представителей богемы, и случайных посетителей, стояли треноги с камерами — видимо, какой-то телеканал собирался снимать сюжет об этом мероприятии. Виктор тоже достал из машины фотоаппарат с большим объективом и диктофон. Он как-то сразу изменился: сосредоточился, нацелился на рабочий процесс, попросил Амалию свободно ходить здесь и смотреть, но не исчезать. Извинился, что должен ее оставить.

Она послушно обошла первый зал, а у прохода ко второму увидела вывеску «Ангел любви и надежды. Благотворительная акция-аукцион». Ее несколько удивило сочетание таких разных слов — «ангел», «благотворительность», «аукцион»… В груди зашевелился скепсис: видимо, опять какое-то красивое шоу для чьего-то пиара.

Она переступила порог второго зала и замерла. На большом, метра в четыре высотой, полотне была нарисована молодая и красивая обнаженная женщина с длинными золотыми волосами, спускавшимися по груди и ниже, прикрывая определенные части тела, а за спиной ее — развернутые крылья, созданные из отпечатков детских ладошек, окрашенных золотой краской. Под ногами у Ангела были деревья, дома, трава и солнце, а фигура будто поднялась над ними. Невысокая блондинка, та, что вчера вечером рисовала вместе с детьми эту «эротику», неподвижно стояла спиной к полотну, лицом ко входу, раскинув руки, и смотрела в небо. Было понятно, что высокий потолок галереи ей не мешает. Женщина казалась совсем маленькой и хрупкой рядом с таким крупным рисунком, но выглядела спокойной и космически счастливой.

Люди начали входить в зал, замирали на пороге так же, как Амалия застыла сегодня в церкви перед монументальной росписью, всколыхнувшей ее душу.

Что ж это за акция? Почему Виктор ничего ей не объяснил, а оставил одну? И почему вчерашний неприятный привкус от созерцания здешнего творческого процесса сегодня моментально рассеялся? И где юные соавторы этого шедевра?

Гости образовали полукруг возле художницы, и началась импровизированная пресс-конференция, из которой стало ясно, что художница, американка украинского происхождения, является посланником ООН в сфере культуры, путешествует и воплощает различные благотворительные проекты, обычно направленные на помощь больным детям и сиротам.

Вчера в этой галерее при закрытых дверях она и семеро больных раком детей, которые лечатся в киевской клинике, создали эту картину, а сегодня она выставлена на аукцион. Вырученные деньги будут переданы больнице для закупки чего-то крайне необходимого, а также художественных материалов для детей, чтобы они продолжали творить.

На какое-то время Амалия перестала слышать, о чем бегло, на хорошем украинском, но с сильным акцентом говорила эта доброжелательная молодая женщина.

Перед ее глазами возникали кадрами моменты, увиденные вчера через окно галереи. И только теперь она осознала, почему дети, соавторы картины, показались ей тогда странными. Ни у одного ребенка не было волос! А у маленьких на лице были еще и марлевые маски.

Амалия вздрогнула от мужского голоса неподалеку, в котором звучали агрессивные нотки, она снова напрягла слух и сконцентрировалась на том, что происходило в зале.

— Скажите, неужели нельзя было выбрать какую-то другую тему для рисования с детьми, а не эту, извините, Афродиту? Я отец троих детей и не хотел бы, чтобы они своими руками рисовали в таком юном возрасте голых теть!

По залу пробежал шорох, кто-то недовольно зашикал на мужчину, который задал вопрос, но художница не растерялась. Она на мгновение замерла, рассматривая этого человека, и сдержанно объяснила:

— Это не Афродита, а Ангел Любви и Надежды. Он создан руками онкобольных детей. Это их молитва за исцеление. Дети не видят на картине циничной «голой тети», как вы. Созданный ими Ангел одет в золотые волосы. Мы обсуждали это перед тем, как начать рисовать картину. Именно так дети видели этого Ангела, это их мечта, потому что ни у кого из них пока волос нет. Ангел обнаженный — это символ Богом созданной первозданной чистоты. Уверена, что вы тоже не в штанах родились. И очень жаль, что к чистому и прекрасному вы отнеслись с таким сарказмом.

Люди заговорили между собой, а хозяйка галереи объявила о начале аукциона. При этом обратилась к зрителю, возмутившемуся обнаженной натурой:

— Чтобы показать ваше благородство и непредвзятость, вы имеете шанс купить эту картину и таким образом внести вклад в конкретную помощь больным детям!

— Вряд ли, вряд ли, — сказала пожилая дама, — такие любители похаять чужие добрые поступки только и способны, что читать морали, а как до дела, то и тю-тю!

Но недовольный господин уже проталкивался к выходу — его пуританские идеи тут почему-то не прижились.

Амалия впервые была на подобной акции, смотрела вокруг, слушала, но взгляд ее постоянно возвращался к хрупкой блондинке, художнице, маленькой женщине с большим сердцем, в котором нашлось столько тепла и любви к чужим детям, так нуждающимся в поддержке.

Она также заметила, что слева и справа от огромной картины были развешаны снимки вчерашнего их общего творческого процесса. Амалия подошла поближе и узнала детей разного возраста, которые вчера то отходили от полотна обмакнуть ладошки в краску, то возвращались оставить свои отпечатки на полотне, на гигантских крыльях ангела, словно золотые перья. По щекам ее покатились слезы. Слезы сочувствия, разделенной боли, тревоги, надежды и… слезы стыда за себя, еще молодую, здоровую женщину, которая впала в отчаяние и не хотела жить только потому, что бывший муж вычеркнул ее из своей жизни. Какой стыд… Какие это невероятные мелочи по сравнению с тем, что происходит в мире за стенами ее дома, с тем, что делает для наших больных и одиноких детей эта американка, отдавая им свои силы и свою любовь, подпитывая детскую веру в чудо исцеления! Чего стоит один этот Ангел Любви и Надежды, созданный ручками малышей, которые так хотят выжить в то время, когда она готова была выбросить остаток ненужной ей жизни на помойку…

Потрясенная до глубины души, Амалия вдруг услышала, что торги уже закончились и картина продана, но она все равно стала пробираться ближе к художнице. Вдалеке заметила Виктора с фотоаппаратом, но ей сейчас было не до него, женщина двигалась вперед. Там, рядом с картиной, она увидела прозрачную коробку для пожертвований, достала из сумочки стодолларовую купюру, которую собиралась сегодня поменять на гривны «на жизнь», сложила и опустила в щель. Сейчас она готова была отдать все, что имела, в пользу тех детей и в поддержку дела этой маленькой сильной женщины. А еще… она считала любые деньги такой мизерной платой за то, что сегодня случилось с нею самой…

Амалия шагнула вперед.

Они встретились глазами с художницей.

Та улыбнулась и пошла навстречу.

Женщины обнялись и замерли.

«Ч-ч-ч!» — хрупкая блондинка погладила Амалию по спине.

Но слезы катились и катились из глаз.

«Я хочу помогать… Вместе с вами. Прошу! Please!»

«Хорошо, дорогая, хорошо! Спасибо тебе!»

«Хочу, чтоб они жили!»

«Спасибо тебе! Я тоже…»

Эпилог

Женька всегда точно знала, где в городе находится Днепр. Она чувствовала присутствие невидимой за зданиями, но вечной реки, как кошка чувствует мышь в темной кладовке. И внутренний компас ни разу ее не подвел. Вот и сейчас, еще на подземной станции метро «Почтовая площадь», она уже знала, в какую сторону идти, когда поднимется вверх. Там ее ждал Илья, а чуть дальше, в помещении речного вокзала, Амалия с Виктором.

Женьку переполняли эмоции. И мало было того, что Злата сегодня предложила девушке работать у нее, так еще и Амалия позвонила и загадочным голосом сообщила, что они приглашают ее вечером покататься на кораблике по Днепру. Никаких подробностей не сообщалось. Она согласилась, но тут же перезвонила Виктору спросить, что и как. Занятность ситуации заключалась в том, что на тот момент он был рядом с Амалией, о чем тут же и сообщил.

— Вы еще слепой или как? — прошипела в трубку Женька, чтобы хоть немного сориентироваться в ситуации.

— Нет, случилось чудо! — засмеялся он.

Женька ничего не поняла, но, судя по интонациям обоих, что-то там у них закрутилось, и весьма положительно.

— Ну, слава Богу! — сказала девушка, фыркнула, пожала плечами и стала звонить Илье, чтобы пригласить в компанию и его. Он когда-то предлагал прогулку по Днепру, так пусть заодно познакомится с ее друзьями и не думает, что круг ее общения — только их дворы да клиентки.

«Ооо, а когда он еще узнает о приглашении от Златы! И девчонкам я еще ничего не рассказала, совсем закрутилась! — пронеслось у нее в голове. — Но волнуюсь, волнуюсь ужасно! Ведь это такой шанс что-то изменить в жизни! Чего и хотелось. Стилист причесок для девушек-моделей перед показами, а между ними — помощь в организационных вопросах! Это вам не за столиком сидеть в парикмахерской! Разберемся! Научусь! Буду стараться! Это же ШАНС!»

Девушка как раз вышла из метро на улицу, подняла глаза к небу и прошептала:

— Спасибо-спасибо!

Кораблик набрал необходимое количество туристов, заурчал двигателем, качнулся и медленно отошел от причала. Солнце скрылось за киевскими холмами, но было еще не темно. Две пары, молодая и постарше, наблюдали, как проплывает мимо покрытый буйной зеленью берег, представляя гуляющим знакомые силуэты верхнего города.

— Девушки! А у меня для вас передачка из кафе!

— Ничего себе! — удивилась Женька. — Передачки, кажется, до сих пор доставались только Амалии.

— Однажды была и мне! — отметил Виктор.

— А теперь кому? — удивилась Амалия.

— Представьте себе, всем троим!

— А приносить и распивать на кораблике нельзя! — пригрозила ему пальцем Женька.

— А это вовсе и не алкоголь!

Виктор достал из внутреннего кармана ветровки длинный конверт.

— Ого! Конверт со взяткой? — округлила глаза Женька. — Нам заплатили за участие в рекламной кампании кафе?!

— Эх, мало у тебя романтики, дочура! Деньги — то такое: фьюить! — и нету. А это — память!

Все заинтригованно следили за движениями Виктора, который открыл конверт и достал оттуда три длинных полоски ткани, покрытые вышитым мелким крестиком орнаментом.

— Это закладки для книг. Хенд мейд!

— Ничего себе! — ахнула Женька.

— Какая красота, — осторожно взяла на ладонь вышиванку Амалия. — От кого же это?

— От вашей поклонницы. Но уже без вина! Вино обещали в другой раз! — Виктор еще держал интригу.

Но через пять минут история прояснилась.

Оказывается, он побывал сегодня в кафе уже без темных очков, чем немало поразил девушек-книжниц, и попросился зайти к руководству. Ошеломленная Оксана провела его в кабинет директора. Неожиданно молодая женщина выглядела несколько растерянной и от визита Виктора, и от того, что «слепой прозрел». Она предложила ему сесть и выслушала комплименты себе, акции и признание, что их постоянный Читатель является действительно не бывшим военным, а журналистом, более того, писателем и хочет написать большую статью об акции «Живые книги».

Директор сначала смутилась, но ничего не имела против и начала рассказывать, как возникла идея акции.

Вдруг Виктор едва не задохнулся от неожиданности — он увидел на подоконнике этого небольшого кабинета пластиковую бутылочку, наполовину наполненную темной жидкостью, и с надписью на белой этикетке: «Вино из ежевики».

Он замер на полуслове, а женщина проследила его взгляд, и щеки ее запылали.

Еще десять минут разговора — и Виктор немало узнал о таинственной «почитательнице» Амалии. Ею оказалась родная сестра директора, которая живет в Прикарпатье и имеет такое неожиданное для женщины хобби — колдовать над созданием неординарных вин.

— Она угощает ими хороших людей. А еще придумывает вот такие необычные истории и шлет их мне по Интернету. Я с ней советовалась по поводу акции, рассказывала, как развиваются события. А тут вдруг — писательница. А еще вы… Вот я и подумала… Простите, если посмела вмешаться в личное, — растерянно говорила женщина. — Я хотела как лучше. Думала, может, пригодятся ее истории для какого-то романа. И вообще…