Список запретных дел Зан Коэти

Глава 5

Прочитав письмо, я еще три дня провела в одиночестве своей квартиры. Отменила встречи с психотерапевтом и не отвечала на телефонные звонки. Доктор Симмонс оставила три сообщения, агент Маккорди — четыре. Я знала, что они обеспокоены, но не могла объяснить им, что готоила себя к значительному прорыву в своей посттравматической жизни, на который отважилась слишком рано.

У меня не хватало смелости сказать доктору Симмонс, что после десяти лет нашей совместной психологической борьбы мы зашли в тупик — после всех слез, взглядов в пустоту и ее терпеливого ожидания, пересказанных по кругу фактов моей жизни, воспоминаний, затронутых нами, кроме тех, к которым я не хотела возвращаться и в которых она больше всего жаждала покопаться. Больше она ничего не могла для меня сделать. Требовались более действенные меры.

После первого года лечения я научилась пересказывать события моего заточения наизусть, будто это случилось в параллельной вселенной, с кем-то другим. Я шепотом оглашала длинный перечень всех ужасов, что происходили со мной, лишь бы держать доктора Симмонс на расстоянии. Добавляла новые подробности, когда беседа начинала буксовать и доктор требовала от меня больше фактов.

Я раскрывала свою историю отдельными образами. Вот я — с завязанными глазами, ноги в цепях, свисающих с металлической скобы в потолке; я — распростертая на столе, будто насекомое для препарирования, к мочевому пузырю тянется катетер, миллиметр за миллиметром наполняя меня жидкостью; я — в углу, пристегнутая ремнями к стулу, запястья в наручниках за спиной, хирургическая игла пронзает мой язык.

Факты. Детали. Подробности. То, что происходило с кем-то, кого больше не было.

Я притворялась, что понемногу открываю доктору Симмонс душу, делюсь самыми страшными тайнами. Мне кажется, она догадывалась, что на самом деле я отдалялась, рассказывала истории, но больше не испытывала эмоций. Я повторяла эти воспоминания, как выученные наизусть стихи, но сама не видела в них смысла.

И вот уже несколько лет мы топчемся на месте. Многие часы наших сеансов протекали впустую, и она ждала, что я все-таки сделаю шаг навстречу. Возможно, сейчас я на это решилась.

На четвертый день я позвонила Маккорди. Он сразу же взял трубку:

— Слушаю.

— Ты сидишь?

— Кар… Сара, это ты?

— Да. Я хотела, чтобы ты знал, со мной все в порядке. Я прочла письмо. Ты был прав — это бредятина. Обещаю, я не буду психовать, как раньше.

— Тогда почему не подходила к телефону? — В его голосе сквозила подозрительность. — Еще секунда, и мы бы отправили неотложку. Тебе бы вряд ли понравилось, что кто-то ломится в дверь.

— Почему же вы этого не сделали? — (Тишина на проводе.) — Ты ведь говорил с Бобом. Знал, что я по-прежнему заказываю продукты, а значит, жива. Весьма разумно. Впрочем, не важно… — Я старалась говорить непринужденно. — Я все думала о том, что ты сказал, и… я собираюсь отправиться в небольшую поездку.

— Я рад, что сижу. Это… чудесные новости. Но ты уверена, что готова к такому? Может, лучше начать с чего-нибудь попроще? Например, дойти до магазина?

Я не ответила.

— Могу я хотя бы узнать, куда ты едешь? — снова спросил Маккорди.

— Мне нужно подумать, а поэтому я должна уехать. — Я уклонилась от ответа. — Беру несколько выходных, на работе у меня остались неистраченные дни отпуска.

— Неудивительно. Я насчет отпуска. Послушай, а ты разговаривала с доктором Симмонс?

— Н-нет. Пока что нет. Позвоню ей потом.

Я сделала глубокий вдох и прервала разговор. В конце концов, я не заключенная, а они мне не надзиратели. Я могла уехать, если того желала, и у меня действительно накопились выходные дни. Все чистая правда.

Соврала я лишь насчет самого отпуска. Дело в том, что у меня появилась одна мысль: письмо не дало никаких явных намеков, хотя в глубине моего подсознания что-то ворочалось. Я думала, трех дней будет достаточно, чтобы заработала память, но поскольку ничего не всплыло, пора переходить к плану Б: послушаю профессора Джека Дербера. Его жена, Сильвия, должна «указать мне путь». Возможно, он что-то затеял, однако необязательно все пойдет по его плану. «Сильвия, укажи мне путь», — прошептала я и опустила телефонную трубку. «Укажи».

Всего за несколько секунд «Гугл» поведал мне полное имя Сильвии и город, где она жила. То, что твой заклятый враг, — «знаменитость», имеет свои преимущества: общественность просто не могла оставить его женитьбу без внимания. Итак, Сильвия Данхэм, город Килер, штат Орегон. Она обитала поблизости от тюрьмы. Очень удобно для нее, но неудачно для меня, ведь его присутствие будет ощущаться даже сквозь армированный бетон и стальные решетки не меньше, чем сквозь дверь подвала.

Я открыла карту «Гугл», чтобы взглянуть на исправительное учреждение, и несколько секунд смотрела на размытое коричневатое пятно на экране. Вот крошечный тюремный двор, где Джек наверняка гуляет каждый день. Я даже смогла различить силуэт сторожевой вышки и тоненькую линию колючей проволоки, отделявшей тюрьму от внешнего мира. С содроганием закрыла страницу. Слишком рано испытывать свою психику на прочность.

Я не бывала в том штате с момента побега и поклялась себе никогда туда не возвращаться, но письмо Джека заставило меня задуматься, чего может стоить мое бездействие. Даже самая малая вероятность его освобождения пробуждала ужас, с которым я боролась все эти годы. В конце концов, именно он заставил меня действовать, как бы это ни было тяжело.

На слушании дела Джека прокуроры «вели себя прагматично», они «сделали все, что смогли». Их стратегия в какой-то степени оправдалась, ведь все-таки он сел в тюрьму, но история Дженнифер оставалась незавершенной. Возможно, это дело никогда не будет закрыто. За прошедшие годы я с этим смирилась, считая, что ничего не могу исправить, однако письмо Джека заставило меня поверить, что у Сильвии может оказаться ключ от тайны. Вдруг она знает нечто полезное? Долг звал меня, и впервые за десять лет я почувствовала в себе силы откликнуться. Не исключено, что наконец сработали все эти психотерапевтические штучки или же моя миссия была своего рода самолечением.

Пока мужество не покинуло меня, я открыла другой веб-сайт и забронировала билеты на самолет, а также номер в самом приличном отеле района. После небольшой паузы арендовала машину. Вождение я ненавидела, но в такси меня уж точно не заманить. Все операции я провела под своим псевдонимом — Каролина Морроу. Практичность брала свое: я начала составлять списки.

В путешествие я собралась впервые за пять лет, с тех пор как навестила родителей в Огайо, и та поездка прошла не слишком гладко. Несмотря на трехчасовую задержку в Атланте, я забронировала рейс на «Боинг-767», поскольку у этих самолетов реже всего случались механические поломки. Но едва я взошла на борт, как, несмотря на все предосторожности, меня охватил приступ самой настоящей паники. В итоге меня высадили с рейса, отчего произошла задержка. Понятное дело, некоторые особенно нетерпеливые пассажиры пылали гневом. Знай они мое настоящее имя, то наверняка вспомнили бы меня по репортажам в новостях и проявили понимание. Мне пришлось ждать в аэропорту еще шесть часов, пока санитары не убедились, что я смогу сесть на следующий рейс.

На этот раз жесткие требования к самолетам вынуждали меня лететь через Феникс, закладывая крюк. Маршрут получался продолжительностью в двенадцать часов вместо шести, но только так я могла сохранить душевное равновесие.

И вот настал решающий день. Я взяла с собой совсем немного багажа, но все самое важное. Захлопнув чемодан, вновь ощутила небывалую готовность. Я смогу. Я уверена в своей миссии. Затем, как и в прошлый раз, перед выходом за порог появилось знакомое чувство — мысли в голове путались, грудную клетку сжало. Тяжело дыша, я с трудом подавила этот приступ, вернулась в спальню и подошла к покрытому белой краской комоду.

Выдвинула нижний ящик, в который давно не заглядывала, и достала потрепанный синий фотоальбом. Он сам раскрылся на середине, где в верхнем правом углу, под пленкой, была фотография тринадцатилетней Дженнифер.

Наигранная улыбка, печальные глаза — все это оставалось неизменным после того давнего несчастного случая. Выглядела подруга необычайно серьезной, будто усердно размышляла. Я стояла рядом и что-то оживленно говорила ей, отчего получилась на фот с открытым ртом. Дженнифер погрузилась в свой собственный мир, а я этого даже не заметила.

Я внимательно посмотрела на тринадцатилетнюю себя. Невзирая на наши страхи, выглядела я уверенной, даже счастливой. Теперь мне тридцать один год и я сижу в своей безопасной квартире, глядя в зеркало над комодом. Резкие, угловатые черты лица с возрастом сгладились, а вот темно-каштановое каре до плеч осталось прежним. Карие глаза кажутся почти черными на фоне бледной кожи, слегка тронутой румянцем волнения. Несмотря на вымученную улыбку, выглядела я потерянной. Глядя на перепуганное существо в зеркале, не стоило удивляться тому, что ко мне на дом присылают мозгоправа.

Медленно поднявшись, я потянулась к ящику, чтобы убрать альбом, но вдруг решила вынуть из него нашу с Дженнифер фотографию. Положила ее в бумажник и взяла сумку, затем затолкала альбом подальше, аккуратно задвинула ящик и разгладила одежду. Джим был прав: мне не повредит свежий воздух. Взяв вещи, еще раз проверила время вылета и номер рейса, положила в сумку заранее сделанный сэндвич. Я смогу.

Поставив у ног ярко-красный чемодан и закрыв входную дверь на три замка, я вспомнила, что так и не позвонила доктору Симмонс. Что ж, Маккорди все ей расскажет, а после мы сможем еще три или четыре сеанса обсуждать мои стратегии уклонения от общения. Для поддержания отношений нужно что-то новенькое.

Глава 6

Я не утратила важного умения — крепко зажмурившись, отгораживаться от действительности. Почти весь полет до Орегона я сидела, прислонившись щекой к надувной подушке. Стюардесса решила, что я сплю, и, проверив ремни безопасности, оставила меня в покое. Когда самолет взлетел, к горлу подступил ком паники, но я подавила ее, зная, что не могу тратить время на санитаров.

По правде говоря, я совсем не спала. Сердце билось чаще, чем когда-либо. Звуки полета и мелькающие перед глазами картинки перегружали мозг, который за пять лет отвык воспринимать столько зрительной и слуховой информации сразу. Более того, мое сознание непрестанно работало над планом.

Мне будет непросто встретиться с Сильвией, и я гадала, справлюсь ли с этим без Джима. Правда, агенты ФБР уже с ней общались и не смогли пробить ее защитный барьер. Однако в письме Джек ясно дал понять, что Сильвия — его доверенное лицо. Она знала все подробности его прошлой жизни, и я надеялась, что, встретившись лицом к лицу с жертвой Джека, она поймет, за кого вышла замуж, и я уговорю ее рассказать мне то, чего она не откроет другим.

Остановилась я в Портленде, хотя Килер, где жила Сильвия, находился в сорока милях оттуда. Не слишком удобно, но там я могла бы разместиться лишь в мотеле, а номер с выходом прямиком во внешний мир был для меня совершенно неподходящим вариантом. Хорошим водителем я никогда не была, но, сев за руль, с облегчением обнаружила, что не утратила навыка. Правда, с каждой секундой я нервничала все сильнее.

В гостиницу удалось заселиться без всяких происшествий, но и без обычного обмена любезностями. Я совершенно отвыкла от общения, поэтому не поднимала глаз, неотрывно пялясь то на кредитку, то на свои ладони, то на чемодан. Меня раздражало само звучание слов «Каролина Морроу», но я все-таки, заикаясь, произнесла их. Прошло десять лет, а новое имя до сих пор не прижилось. К тому же мне казалось несправедливым, что Джек ко всему прочему отобрал и мою личность.

Оказавшись в номере, я заперлась на оба замка — кстати, дешевых и не особо надежных. Громко выругалась из-за того, что веду себя как психопатка, но тем не менее первым делом нашла справочник отеля и заучила расположение всех аварийных выходов. Внимательно рассмотрела план здания на двери и проверила телефонную трубку, чтобы убедиться в исправности аппарата. Затем достала мобильник и поставила на зарядку, хотя батарейка была почти полная. Предосторожности лишними не бывают.

Я много думала о том, что скажу Сильвии, снова и снова прокручивала в голове предстоящий разговор, одновременно распаковывая чемодан и раскладывая вещи на кровати — убедиться, не забыла ли я чего. Конечно же, все было на месте. Наспех приняв душ, я отправилась в свое путешествие. Сегодня планировалось совершить лишь предварительную разведку и вернуться в отель засветло.

Дом Сильвии удалось найти без проблем. Маленькое, ничем не примечательное кирпичное сооружение в сельском стиле, стоявшее в спокойном жилом районе. Жилище выглядело покинутым, окна закрывали плотные шторы.

Я заехала на пустую подъездную дорожку и внимательно осмотрела территорию. Ворота гаража казались наглухо запечатанными. Заглянув в оконца, я отметила безукоризненную чистоту внутри. Машины не было. Вдоль одной из стен в рядок висели инструменты, на равном расстоянии друг от друга, с очерченным вокруг каждого аккуратным силуэтом. В углу стоял велосипед, очевидно со спущенной шиной.

Ну вот — я проделала такой путь, а ее нет дома.

Я прошла к входной двери и на всякий случай позвонила. Попробовав три раза, убедилась, что в доме никого нет. Тогда я вернулась к почтовому ящику и, удостоверившись, что за мной не наблюдают любопытные соседи, открыла его. Внутри было полным-полно писем. Замешкавшись лишь на пару секунд, я достала несколько конвертов. Ну вот, в первый же день своего путешествия я нарушала закон, зато, по крайней мере, убедилась, что не ошиблась адресом.

В почтовом ящике были в основном счета и рекламные листовки. Я вытянула с самого низа счет за телефон и проверила отметку почты: трехнедельной давности. Странно, что Сильвия не попросила попридержать ее корреспонденцию, если собиралась надолго уехать. Правда, может, только я планирую все заранее.

Безрезультатно просмотрев конверты в поисках посланий из тюрьмы, я сунула пачку обратно в ящик. Что же предпринять теперь? Несколько минут просидела в машине, размышляя. Я все-таки добралась до Килера, а значит, могу исследовать здесь каждый закоулок. Для начала стоило заехать в кофейню, которую я видела по дороге сюда. Городок ведь небольшой, наверняка Сильвию здесь знают.

Мой взгляд остановился на замысловато оформленной закусочной — в виде вагона, она была выкрашена в серебристый цвет и ярко выделялась на фоне городской зелени. Заведение выглядело приветливо, словно приглашая зайти. Проигнорировав пустые столики, я уселась за барную стойку и заказала кофе. Даже попыталась выдавить дружелюбную улыбку.

В зеркале напротив я увидела свое отражение: глаза после нервотрепки во время перелета покраснели, волосы растрепались. Ну точно чокнутая. Улыбка тотчас же исчезла с лица. Ко мне подошла официантка, чтобы долить кофе, и я слишком сильно подалась вперед. Мисс Грация, да и только. Когда дело доходило до общения, я совершенно терялась.

— Вы, случаем, не знаете Сильвию Данхэм? — как можно непринужденнее спросила я, хотя вышло довольно натянуто.

Мысленно я тотчас же отругала себя за неловкость, но официантка даже не оторвала взгляда от кофейника.

— Еще бы мне ее не знать, — холодно ответила женщина.

Ну разумеется! Надо думать, многие любители криминальных историй приезжали сюда с вопросами о Сильвии Данхэм. В этом городе она должна быть знаменитостью. Есть и более странные персонажи, чем я, которые тратят свой отпуск на визиты к местам совершения различных преступлений. Нужно было что-то придумать, дабы выделиться из толпы этих сумасшедших. Однако, кроме открытого разговора с Сильвией, я ничего не планировала и не собиралась что-либо разнюхивать, а тем более после всех минувших лет не могла признаться целому миру, кто я на самом деле.

— Я… я пишу книгу, — запинаясь, проговорила я.

— Ясно.

Официантка, по-прежнему не глядя на меня, вытерла со столешницы капельку разлитого мной кофе. Вероятно, я не единственная, кто жаждал написать об этом. Если хочу довести дело до конца, придется придумать нечто более правдоподобное.

Наконец официантка остановилась и подняла на меня взгляд.

— Знаете, некоторым у нас нравится, что эта дамочка привлекает сюда туристов. Некоторым нет. И я принадлежу ко второй категории. Мне совсем не хочется, чтобы тот парен после освобождения приехал жить сюда. Не желаю иметь с этим ничего общего. А вот муженек мой другого мнения, ему больше заняться нечем. Уверена, он вам все уши прожужжит на эту тему. — Женщина вздохнула. — Он приедет за мной в пять, если вдруг захотите расспросить его.

Я быстро набросала в уме план: если останусь до пяти и поговорю с этим мужчиной минут пятнадцать, то успею вернуться в отель до наступления темноты. Сейчас было только начало пятого. Я поблагодарила официантку, заплатила за кофе и сказала, что вернусь.

Чтобы как-то скоротать время, я прогулялась по опрятной городской площади, любуясь подстриженным газоном и белыми скамейками по периметру. Остановилась на углу, перед аккуратной белой церковью. Может, это именно она — церковь Сильвии? Внутри я застала лишь женщину, которая пылесосила пол перед алтарем. Волосы с проседью были забраны в объемный растрепанный пучок, цепочка от очков мерно покачивалась в такт ее движениям. Я неуверенно помахала рукой, и женщина тут же выключила пылесос, вытерла руки о фартук и быстрым шагом подошла ко мне.

— Чем вам помочь? — спросила она грубее, чем принято в церкви.

А что, если я — заблудшая овечка? Я прокашлялась, не зная, что сказать, но чувствуя себя непрошеной гостьей.

— Да, я… Меня зовут Каролина Морроу, и я хочу найти старую подругу, живущую неподалеку.

Я замялась, пытаясь подобрать слова. Женщина лишь молча смотрела на меня.

— Мне нужна Сильвия Данхэм, — наконец выпалила я.

Не успела я договорить, как на лицо женщины легла тень. Она, несомненно, знала это имя; да скорее всего, его каждый здесь знает.

— Ее нет дома, — вновь заговорила я. — Насколько я слышала, она набожная девушка. И вот подумала, может, кто-нибудь здесь знает мою подругу. Знает, где ее найти.

Женщина бросила на меня прохладный взгляд и покачала головой.

— Значит, Сильвия Данхэм не из ваших прихожан? — уточнила я.

Служительница слегка пожала плечами, затем, видимо, вспомнив христианские заповеди, выдавила улыбку:

— Полагаю, вы давно с ней не общались. Сильвия Данхэм определенно не наша прихожанка. Она ходит в церковь Святого Духа. Довольно необычная секта, или община, или что-то еще. Каждый сам решает, как это лучше назвать.

Лицо женщины стало суровым. Она обвела довольным взглядом окружающую обстановку, восхищаясь идеальной, как с картинки, церковью, с высокими окнами, сквозь которые струился яркий свет, падая на блестящие скамейки из лиственного дерева.

— У них, собственно, и церкви-то нет.

Женщина вдруг замолчала, будто сболтнула лишнего, глянула на дверь и добавила:

— А теперь извините меня, у нас по средам проходят вечерние чтения Библии, я должна готовиться.

— Где я могу найти кого-нибудь из церкви Сильвии?

Казалось, служительница сейчас схватит меня за руку и вытащит из церкви. Непроизвольно я отступила на шаг, лишь бы избежать прикосновения, и сама направилась к выходу.

— Единственный, кто может вам рассказать об этих людях, — Ной Филбен. Кроме него, никто и не будет говорить с приезжими. Он наставник в том приходе, хотя будет святотатством называть его так. На их… территорию вас вряд ли пустят.

Женщина осмотрела меня с головы до ног, с осторожностью взвешивая каждое слово. Затем пожала плечами, но я заметила, что голос ее смягчился.

— Неподалеку они арендуют помещение… на шоссе двадцать два, прямо в торговом центре на въезде в город, где находится «Трейдер джоу». Раньше там был культурный центр, а теперь это их офис. Перед входом висит белый крест. Мимо не пройдете.

— Спасибо, — крикнула я, пытаясь как следует запомнить указания.

Женщина стремительно захлопнула дверь у меня перед носом и тщательно закрылась на замок.

Порывшись в сумке, я нашла блокнот и ручку. Аккуратно записала имя Ноя Филбена и указания, как добраться до его офиса.

К пяти я вернулась в закусочную, решив, что разговор с мужем официантки пока может принести больше всего пользы. Женщина, уже одетая в легкий плащ и курившая у входа, удивилась моему появлению.

— Ах, это вы, — на этот раз более дружелюбно сказала она и указала на деревянную скамейку слева от двери.

Мы присели. Она положила сигарету на подлокотник, и я, как зачарованная, уставилась на огонь, думая об угрозе возгорания и следя, чтобы каждая искорка вовремя погасла.

— Давно пора бросить, — произнесла официантка, повернувшись ко мне. На ее губах блестела помада. — А теперь расскажите, зачем такой милой молодой девушке писать про столь ужасную историю?

Конечно же, у меня не нашлось готового ответа. Я сожалела, что вообще упомянула про книгу. Вряд ли мне удастся сойти за настоящую журналистку. И почему я не придумала легенды получше? Придется как-то выкручиваться. Я решила притвориться, что восприняла этот вопрос как риторический, и лишь улыбнулась в ответ.

— Кажется, несколько книг уже есть, — проговорила она.

— Три, — ответила я, слишком быстро и язвительно.

— Тогда в чем смысл? История уже рассказана. Или у вас есть взгляд с другой стороны, так сказать?

— Все три книги были… неполными.

— Правда? — заинтересованно спросила официантка и придвинулась ко мне так близко, что я ощутила запах сигарет, идущий от одежды. — Мой муж будет рад узнать это. И чего в них не хватало?

Я не придумала, как лучше все объяснить, поэтому отвела глаза:

— Полагаю, сначала вам нужно прочитать мою книгу.

Я постаралась произнести это как можно бодрее, но, как всегда, не вышло. Впрочем, собеседница ничего не заметила, а может, и спросила лишь из вежливости.

— Нет уж, я такое не читаю. Жизнь и так слишком сложная штука, чтобы забивать себе голову всякими страшилками. — Она помолчала. — Бедные девочки. Надеюсь, у них теперь все хорошо. Моей подруге Трише достался жесткий насильник вместо отца. Он искалечил ей всю жизнь. В старших классах она начала пить, сбежала из дому, в итоге подсела на метамфетамин. Сейчас Триша очистила свою жизнь от всего этого, но так и не смогла двинуться дальше. Возможно, никогда не сможет.

— Наверное, с таким в принципе невозможно справиться, — равнодушно ответила я.

— Да, — согласилась она. — Невозможно. Насколько я слышала, Трише сейчас намного лучше. В прошлом году она переехала в Новый Орлеан, решила, что смена обстановки ей поможет. У нее там жила двоюродная сестра. Раньше Триша работала в нашей закусочной, и я иногда замечала, как она смотрит в пустоту или подолгу пялится в окно. Наверное, вспоминала свое прошлое. Ничего хорошего там не было.

При упоминании Нового Орлеана меня будто пронзило током. Что-то не давало мне покоя. Трейси ведь родом из Нового Орлеана, и у нее тоже было тяжелое детство, может, в этом дело. Я достала блокнот и сделала пометку, чтобы поразмышлять над этим в отеле.

Когда я собралась кинуть блокнот обратно в сумку, подъехала машина. Официантка помахала водителю рукой. Пока ее муж шел к нам, она повернулась ко мне и представилась:

— Кстати, меня зовут Вэл. Вэл Стюарт. — Она протянула руку. — А как твое имя, милая?

Я увидела, как приближается ее рука, и замерла. Нужно постараться нормально отреагировать. Это ведь не единственный раз, когда кто-то захочет пожать мне руку. Придется общаться с людьми из плоти и крови, а не призраками в моей голове. Я собралась с духом, но когда Вэл почти прикоснулась ко мне, не выдержала. Блокнот вместе с сумкой упал на землю — банальный прием, чтобы избежать рукопожатия. Нагнувшись подобрать вещи, я взглянула на официантку и как можно дружелюбнее ответила, что меня зовут Каролина Морроу. Женщина радушно улыбнулась и достала новую сигарету. Катастрофы удалось избежать.

Муж Вэл, Рэй, был небольшого роста, на несколько дюймов ниже жены. Очень опрятный шестидесятилетний мужчина, с проседью и искорками в голубых глазах. Я сразу же поняла, почему Вэл сказала, что он может заболтать кого угодно. Услышав, что я пишу книгу про дело Дербера, и в частности про Сильвию Данхэм, он без всяких раздумий пригласил меня на ужин. Я вежливо отказалась, хоть и поколебалась немноо. Мне хотелось принять предложение, но я не представляла, как буду возвращаться в отель по темноте. Тогда Рэй настоял, чтобы мы зашли в закусочную и выпили по чашечке кофе.

— Видишь ли, дорогуша, — закатила глаза Вэл. — Я уже насмотрелась за день на это место. Так что вы выпейте кофе вдвоем, а я забегу к Майку и заберу кое-что.

Мы зашли внутрь и устроились за столиком.

— Сильвия переехала сюда лет семь назад, — сразу же затараторил Рэй. — Возможно, вы знаете, что она с Юга. Милая девушка, но очень тихая. Жалко, что она связалась с этой церковью Святого Духа. Секта какая-то, не иначе.

— Почему вы так говорите?

Мужчина замешкался и огляделся.

— Ну, — снова подал он голос, — Ной Филбен не всегда был набожен, это уж точно.

— Вы его знаете?

Поставив локти на стол, Рэй подался вперед и заговорщически посмотрел на меня:

— Я учился в старших классах вместе с его кузеном, так что знал всю семью. Жалкий тип этот Ной. Много выпивал, увлекался наркотиками. Уехал из города после окончания университета и несколько лет где-то пропадал. Никто не знает, что приключилось с ним за это время. Семью он чуть с ума не свел. Они не любят об этом говорить. Когда Ной вернулся, казалось, он слегка съехал с катушек. Снова пошел работать на каменоломню, но через пару месяцев бросил. Затем занялся своей церковью, если можно это так назвать. А вот и они!

Рэй указал на окно. Я посмотрела на улицу и увидела, как площадь пересекает белый фургон с затемненными окнами.

— Это машина их прихода.

— Женщина из церкви, что на площади, очень пренебрежительно отзывалась о них, и это еще мягко сказано.

— Ах, наверное, это Хелен Ватсон. Вы виделись с ней? Чрезвычайно дружелюбная особа. Все, что имеет отношение к Ною, ее точно не обрадует. Они встречались в старших классах и сбежали из города вместе. Два года спустя она вернулась с видом побитой собаки и о тех днях старается не упоминать. Говорит, что это личное дело. Позже она вышла замуж за Роя Ватсона, который лет десять назад стал пастором в их приходе. Говорят, это она подтолкнула его пойти в семинарию. Видимо, всегда хотела стать женой священника. Теперь вот возомнила, что хозяйничает в этом городе.

Я поспешила вернуться к нужному разговору, пока меня не захлестнул поток городских сплетен.

— Сегодня я заезжала к Сильвии. Там никого не оказалось, и дом выглядит так, будто пустует уже некоторое время.

Я не собиралась признаваться, что рылась в почтовом ящике, поэтому мои щеки тотчас же вспыхнули румянцем.

— Если хорошенько подумать, — проговорил Рэй, — то я не припомню, когда в последний раз ее видел. Обычно она держится особняком, но иногда приходит в закусочную примерно в то же время, когда я заезжаю за Вэл. Может, раз или два в неделю.

— Она где-нибудь работает? Можно еще с кем-нибудь о ней поговорить?

Казалось, я зашла в тупик.

— Об этом я не слыхал. Если и работает, то не в нашем районе. Что ж, видимо, я не так уж сильно помог вам.

— А что с ее семьей? Она когда-нибудь говорила об этом?

Не в моих привычках было задавать столько вопросов. Обычно я старалась не развивать тему, а закончить разговор как можно скорее. Теперь мой голос звучал как-то неестественно, отчужденно, будто неудачная запись того, что я проговаривала в мыслях. Даже интонация выходила фальшивой.

— Нет, не говорила. Это тоже показалось мне странным. Если вам интересно мое мнение, то она явно от чего-то сбежала. Эта девушка никогда особо не распространялась про прежнюю жизнь. Приехала Сильвия откуда-то из Сельмы, что в Алабаме. Городок с историей. Может, она просто хотела вырваться оттуда.

Уже сидя за рулем и рассекая сумерки, я вдруг кое-что поняла и чуть не потеряла управление. Новый Орлеан, куда переехала подруга Вэл. Это напомнило мне кое о чем из письма Джека. Не замечая, что солнце уже садится за горизонт, я съехала на обочину и обдумала свою догадку.

Сердце мое бешено билось, когда я достала из сумки письмо. Озеро. Наверняка он имел в виду озеро Пончартрейн [5]. Я перечитала нужную строку. Все это по-прежнему не имело смысла, но я не сомневалась, что речь идет про то самое озеро. Если так, значит он ссылался на историю Трейси.

Я вновь перечитала письмо. Трейси могла помочь мне выяснить, что именно означают слова Джека и какое отношение все это имеет к ее прошлому. Я обязательно заставлю ее поговорить со мной, может, стоит даже встретиться и поразмышлять вместе над ребусом этого сумасшедшего. Понять, ведет ли он нас куда-то намеренно или нет.

Глава 7

О жизни Трейси я узнавала по кусочкам на протяжении трех лет. Собирала детали, которые она иногда выбалтывала, сидя в подвале, особенно когда была подавлена или в отчаянии. Как правило, она старалась не посвящать нас в подробности своей жизни. Ее внутренний мир был запретной территорией, где она спасалась как от Джека, так и от нас. Трейси говорила о своей жизни с параноидальной осторожностью, опасаясь, что при помощи этих сведений Джек будет манипулировать ее сознанием. В этом заключалась их борьба.

Со мной он в качестве оружия всегда использовал Дженнифер, так что мои воспоминания его не интересовали, по крайней мере до тех пор, пока подруга еще оставалась жива. Возможно, поэтому я в то время не понимала, как высоки ставки для Трейси, насколько ей важно сохранить свое прошлое в тайне. Что ж, за эту ошибку я сполна поплатилась в последние месяцы своего заточения. Тем не менее мы столько времени проводили вместе, что я все равно составила довольно яркое представление о ее жизни.

Трейси родилась в Новом Орлеане у восемнадцатилетней студентки, вылетевшей из университета. Ее мать была героиновой наркоманкой, со всеми вытекающими последствиями: болью, страданиями, ужасами. В их доме постоянно появлялись новые мужчины. Жили они в грязной квартирке, в таунхаусе на Елисейских Полях, что выглядел со стороны как залежавшийся и начавший крошиться кусок торта.

Когда Трейси исполнилось пять лет, прямо у них в квартире родился ее брат Бен. Стоя в сторонке, Трейси наблюдала за родами и видела, как мать принимает приличную дозу героина. Под действием столь мощного анестетика она почти не двигалась, когда показалась головка ребенка. Бен выжил чудом, а еще удивительнее, что ребенок остался в семье. Органы детской опеки, казалось, забыли про их захудалый район: очевидно, в Новом Орлеане хватало дел и без этого, так что после беглого собеседования социальный работник оставил их в покое.

Многие годы брат был единственным дорогим Трейси человеком, к которому она испытывала настоящую любовь. Она изо всех своих детских сил заботилась о нем и себе. Мать практически не обеспечивала их, да и сама ела редко, полностью уйдя в мир наркотического дурмана. В доме никогда не бывало достаточно пищи для двух детей. Поэтому Трейси отправилась на улицу и там нашла для себя с братом совершенно иной мир. Возможно, в любом другом городе такое бы не сработало, но в Новом Орлеане богемный образ жизни являлся почти что нормой.

Со временем Трейси влилась в ряды уличных дарований, несостоявшихся талантов и бродячих артистов, которые зарабатывали на хлеб, развлекая туристов, что прогуливались по городу. Трейси и Бен стали их сиротками-талисманами, а артисты, в свою очередь, защищали детей от ужасов ночного города.

Трейси была смышленой девочкой и быстро обучилась всяческим трюкам — фокусам, жонглированию, акробатике. Также она великолепно рассказывала истории и очаровывала туристов и своих собратьев по ремеслу острым не по годам умом. Кто-то из музыкантов даже соорудил для нее специальный помост в одном из переулков Французского квартала. Оттуда она декламировала стихи или рассказывала собравшимся занимательные истории. Иногда Трейси слышала в толпе разговоры об удочерении. Она часто мечтала, что появится какой-нибудь богатый турист, влюбится в них с братом и спасет от этого жалкого существования.

Временами они оставались в квартале на всю ночь. Бен кутался в старые грязные одеяла, но всегд оставался под бдительным надзором сестры. Она наблюдала, как плетутся домой пьянчуги, как возвращаются от клиентов проститутки, которых она почти всех знала по именам. В конце концов, где-то за пару часов до рассвета, город затихал. Только тогда Трейси поднимала на руки сонного Бена и тащилась назад в грязную квартирку. Мать никогда не задавала ей вопросов.

Трейси редко приходила на уроки, и через некоторое время школьные инспекторы отстали от нее так же, как и социальные работники. Однако она имела страстное увлечение — чтение. Автодидакт, любила говорить она, и я не видела лучшего примера самоучки. Владелец букинистического магазина на Бурбон-стрит давал ей книги при условии, что она быстро вернет их. Читала она все подряд, от «Джейн Эйр» до «Постороннего» [6] и «Происхождения видов», сидя на тротуарах, не замечая вокруг себя городского шума и запахов.

На те гроши, что удавалось добыть за день, им с Беном жилось нелегко. Свои скромные запасы еды они пополняли, собирая недоеденные туристами пончики или после закрытия заходя за объедками в бар для трансвеститов. Трейси притворялась сильной, стойко преодолевая трудности и даже делилась с матерью деньгами, когда удавалось заработать чуть больше. По крайней мере, тогда мать их не трогала.

Став подростком, Трейси влилась в тусовку своих сверстников-готов. Они одевались в черное, красили волосы в пурпурный, фиолетовый или в цвет воронова крыла, носили массивные украшения на черных кожаных шнурках, вульгарные кольца с алыми искусственными камнями, а с проколотых ушей свисали серебряные скелеты и распятия. Любимым символом Трейси по иронии судьбы был анкх, египетский символ вечной жизни.

Некоторые из этой компании пристрастились к героину, но Трейси печальный опыт матери отвратил от этого. Иногда она выпивала или попадала во всяческие переделки, но не за решетку, откуда не смогла бы защитить Бена.

К тому времени ее брат тоже стал артистом. Он был талантливым акробатом и, подружившись с ветеранами этого дела, быстро набрался опыта. Бывало, в хорошие дни он зарабатывал целых десять долларов, и тогда они шли в бар и заказывали огромную тарелку картошки фри и две бутылки пива.

В барах Нового Орлеана можно было найти кого и что угодно: геев, трансвеститов, стриптиз, откровенные костюмы и садомазохизм. Ни у кого не требовали документов. Компания Трейси вела самую беспорядочную жизнь, и неудивительно, что вскоре они открыли для себя куда более темные уголки города, чем облюбованные туристами бульвары. На ее любимом баре даже не было вывески, лишь черная дверь на черной стене, вибрирующая от громкой музыки в стиле индастриал. „Nine Inch Nails“, „My Life with the Trill Kill Kult“, „Lords of Acid“ и другие песни в том же духе сотрясали стены.

Дверь на ржавых скрипучих петлях вела в темное помещение, похожее на пещеру, где в воздухе, просачиваясь на улицу, клубился сигаретный дым. Вышибалы со следами свежих порезов, похожие на клейменых рабов, знали Трейси и без вопросов пропускали внутрь.

Позже она признавалась, что вела себя наивно, не думая, куда может завести такая жизнь. Ей нравилось ощущать причастность к чему-то большому, тайному, что позволяло смотреть свысока на разъезжавших по городу богатых туристов. Трейси с компанией создали свою империю. Яростная музыка, каждый вечер стучавшая в голове, вполне соответствовала злости на мать и на весь белый свет. Их темное братство было крепким, и Трейси ощущала, как по ее венам струится сила более мощная, чем любой наркотик.

Так минуло четыре года. В те редкие минуты, когда Трейси говорила про свою прежнюю жизнь, я даже завидовала ей. Все неформалы находили приют во вселенской церкви под названием Новый Орлеан, особом месте, защищенном от остального мира. Они жили на улицах города, в убогих пансионах и хостелах. Их объединяли яркие шарфы, дешевая бижутерия и грязные проклепанные рукава.

Возраст, внешность, пол, предпочтения — ничто не имело там значения. Этакий котел, где варилась молодежь с различными отклонениями от нормы, а секс, наркотики и насилие были лишь малой частью мира, средством справиться с непониманием. Потерянные и никому не нужные, они все же оставались людьми. В этой замкнутой подпольной вселенной никогда никого не осуждали, а из-под кожи, кружев и сетчатых чулок иногда выглядывали осколки гордости и самоуважения.

Но однажды Трейси лишилась этой силы. Причину она долго от нас утаивала. В подвале мы называли этот случай Катастрофой, чтобы ей не пришлось рассказывать подробности ужасного опыта. Самого ужасного, конечно помимо Джека Дербера.

После Катастрофы мать Трейси вновь пропала, что, может, было и к лучшему. Прождав понапрасну три недели, Трейси решила, что та не вернется. По ее прикидкам, можно было какое-то время скрывать этот факт от социальной службы, подделывая подпись матери на чеках, чтобы получать кое-какие деньги. Однако вскоре ее перестало заботить и это.

Трейси все стремительнее опускалась на дно — обездоленная, больная, одинокая. Жизнь вела в никуда, причем остатков ума хватало, чтобы это понять. Алкоголь больше не спасал. В ту ночь какой-то незнакомец в баре предложил ей дозу. Тогда, в темноте, она трясущимися от страха и предвкушения руками взяла шприц с наркотиком. Может, вот он, выход, решила она, быстрый способ хоть ненадолго утихомирить душевную боль.

Она не раз видела, как вкалывают себе дозу наркоманы, и знала, что надо делать. Взяла кожаный шнурок и крепко затянула на руке. Игла легко нашла путь к вене, вонзаясь неотвратимо, как судьба. Первая волна наполнила Трейси эйфорией, унося прочь страдания, подобно свежему ветерку, что мчится по городу на рассвете. В то мгновение она решила, что впервые поняла свою мать. Может, жизненный выбор той был не таким уж ошибочным.

Каким-то чудом Трейси покинула бар и на дрожащих ногах вышла в переулок, где могла в одиночестве предаться кайфу. Стояла жаркая летняя ночь, воздух был настолько влажным, что Трейси натолкнулась на него, как на невидимую стену. Дверь за спиной захлопнулась. Со лба ручейками бежал пот, падал на грудь и стекал под поношенное бюстье из кожи. Трейси прислонилась спиной к мусорному баку, а потом медленно сползла на землю и уселась среди следов тысяч загубленных жизней — использованных презервативов, сигаретных пачек, рваного нижнего белья, ржавых звеньев распавшейся цепи. Но слезы рвались наружу даже сквозь дурман искусственного блаженства. Трейси думала обо всем, что произошло, и рыдала, как раненый зверь, пока рассудок ее не затуманился.

Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем она очнулась на холодном каменном полу подвала, в луже собственной блевотины.

Глава 8

В номере я опустилась на кровать и увидела свое отражение в зеркале над пустым комодом. Схватила мобильник, пытаясь заставить себя позвонить. Я просто обязана это сделать. Наступило утро понедельника, я взяла листок с телефоном Трейси, поглубже вдохнула и набрала номер.

После трех гудков в трубке послышался ее голос, и я чуть не лишилась дара речи.

— Алло? — вновь произнесла Трейси, как всегда нетерпеливо.

— Трейси?

Она единственная из нас не сменила имя.

— Да, кто это? — раздраженно проговорила она. — Вы что-то продаете?

— Нет, Трейси, это я, Сара.

Презрительное фырканье, а потом гудки.

— Что ж, удачное начало, — сказала я своему отражению и набрала номер вновь.

После четырех гудков Трейси все же ответила.

— Что тебе надо? — рыкнула она.

В ее голосе сквозило отвращение.

— Трейси, знаю, что ты не хочешь говорить со мной, но прошу, выслушай.

— Это насчет досрочного освобождения? Побереги дыхание, я и так поеду. Мы пообщались с Маккорди. А с тобой мне не о чем говорить.

— Дело не в этом. То есть не совсем.

— Сара, ты можешь выражаться яснее?

За десять лет разлуки она не сильно изменилась. У меня было секунд двадцать, чтобы переубедить ее не вешать трубку, поэтому я сразу перешла к делу:

— Трейси, ты получаешь письма?

Пауза. Наверняк она поняла, о чем я.

— Да, — наконец с подозрением ответила она. — А что?

— Я тоже получаю. Послушай, мне кажется, с их помощью он говорит с нами.

— Уверена, что в своем больном сознании он так и делает, но письма лишены логики. Он безумец, Сара, не забывай. Псих. Да, это не признано официально и он не слетает с катушек как бешеный, но, зная о его помешательстве, можно смело выкидывать письма невскрытыми.

— Ведь ты этого не делаешь? — ахнула я. — Не выкидываешь их?

Снова пауза.

— Нет, — на этот раз тихо и неохотно произнесла Трейси. — Они у меня.

— Может, он и псих, может, и нет, но, послушай, мне кажется, я кое-что поняла. Думаю, в моих письмах он шлет послания тебе, а возможно, и Кристин. А в твоих письмах может найтись нечто, что пойму только я, и наоборот.

Долгое время она не отвечала, но я хорошо знала Трейси. Надо было подождать, она обдумывала мои слова.

— Сара, и как это поможет? Думаешь, он дает нам понять, насколько мы особенные для него? Как он нас любит до сих пор? Полагаешь, он подкинет нам подсказку, как помешать его выходу на волю? Джек — псих, но не дурак.

— Да, он не дурак, но любит рискованные игры. Возможно, он действительно хочет дать нам подсказку. Сама мысль, что он раскрывает нам важную информацию, а мы слишком глупы, чтобы ее увидеть, должна доставлять ему неимоверное удовольствие.

Я чуть ли не физически ощущала, как напряженно Трейси размышляет над моими словами.

— В этом есть смысл, — наконец сказала она. — Так что нам делать? Переслать друг другу его письма?

— Думаю, все намного сложнее. — Я сделала глубокий вдох. — Считаю… нам нужно встретиться.

— А я считаю, это совершенно лишнее, — с ледяной ненавистью отозвалась Трейси.

— Слушай, Трейси, я вернусь в Нью-Йорк через два дня. Сможешь подъехать и встретиться со мной? Знаю, у тебя сейчас много дел с журналом, но мы не должны терять времени. Какой твой номер мобильного? Могу написать тебе сообщение, когда доберусь до дому, и мы встретимся.

— Я подумаю, — ответила она и повесила трубку.