Список запретных дел Зан Коэти

Глава 17

Добравшись до безопасного приюта, я решила, что пришло время позвонить агенту Джиму Маккорди. Поиски становились слишком рискованными. Пускай теперь за фургонами от садомазохистского клуба следит кто-нибудь без посттравматического стрессового расстройства.

Тем не менее я гордилась собой. Еще год или даже месяц назад мне бы пришлось вызвать доктора Симмонс при одной мысли о столь пугающем предприятии. Теперь же, находясь за пределами своей квартиры, я ощущала прилив сил и решимости. Приятное чувство. К тому же я не сомневалась, что напала на след. Вряд ли Ной Филбен случайно оказался в том же месте, где раньше так часто бывал Джек Дербер. «Какова вероятность?» — спросила бы Дженнифер.

На моих часах было четыре утра, значит на восточном побережье уже семь. Вполне нормальное время для звонка. Я набрала номер Джима. Он, как обычно, ответил сразу:

— Сара, где ты? Доктор Симмонс сообщила, что ты отменила еще одну встречу.

— Можно сказать и так. Джим, послушай, мне нужна твоя помощь. Я, кажется, обнаружила кое-какую необычную связь. Может, это ничего не значит, но…

— Связь? Сара, чем ты там занимаешься? Прямо сейчас ты должна быть на встрече с доктором Симмонс, готовиться к слушанию по амнистии Джека, чтобы удержать его за решеткой.

— Теоретически ты прав. Но мне кажется, я кое-что раскопала. — Я сделала глубокий вдох. — Джим, я в Орегоне. — Он не успел ничего ответить, как я протараторила: — Поговорим об этом позже. Самое важное сейчас — Ной Филбен. Что ты о нем знаешь?

— Сара, я…

— Джим, я знаю все, что ты скажешь. Но прошу. Ной Филбен…

Джим вздохнул:

— Пастор? — Он на мгновение замолчал, может, решал, стоило ли удовлетворить мою прихоть, но в конце концов сдался. — Я изучал его биографию, когда Джек Дербер женился на Сильвии. Никаких судимостей. Абсолютно чист. Религиозный фанатик, возглавляющий церковь с двадцатилетнего возраста. Есть кое-какие махинации, парни из налоговой следят за ними, но больше никакой подозрительной деятельности.

— Правда? Слушай, Джим, я тут ходила в садомазохистский клуб, где…

— Куда ходила? — завопил Джим.

— Выслушай меня. Объясню все потом. Я ходила в клуб, где раньше частенько бывал Джек, и… по некоторым причинам я оказалась снаружи, хотела подышать свежим воздухом…

— Да уж.

— Я увидела фургон. Как мне показалось, там происходила некая сделка… и в этом участвовал Ной Филбен.

— Сара, ходить в садомазохистский клуб не противозаконно. Лидеры небольших религиозных сект часто оказываются замешанными в таких делах. Это шаблон, как сказала бы Трейси. — Джим усмехнулся собственной шутке.

— Трейси? Она говорила с тобой об этом?

— Звонила мне вчера. Ей кажется, ты перегибаешь палку. Говорит, ты веришь, что можешь найти тело Дженнифер.

— Не обсуждай с ней меня, прошу. Она всегда будет испытывать ко мне ненависть, и я не хочу, чтобы после ее слов ты считал меня сумасшедшей. Я не сумасшедшая. Ну, может быть, совсем чуточку, но не в том, что касается этого дела. Я очень осмотрительна и педантична, поверь.

— Даже не сомневаюсь, Сара. В этом вся ты. Но все же ты не детектив, не забыл? Послушай, я знаю, ты считаешь, мы подвели тебя, но мы опросили всех людей, имеющих какое-либо отношение к Джеку Дерберу и…

— А с Бродягой и Вороной говорили?

— С кем?

— Я не знаю их настоящих имен, но они тоже ходят в тот клуб. Ты хотя бы был там?

— Что это за клуб?

— Вот именно, ты там не был. Называется он «Склеп». У меня появилась новая теория насчет Джека. Думаю, нужно изучить это внимательнее. Ты не мог бы еще раз поискать информацию про Ноя Филбена?

На линии повисла тишина.

— Посмотрим, что можно сделать, — наконец ответил Джим. Похоже, он и правда хотел мне помочь.

Я решила двинуться еще дальше:

— И кстати, Сильвия пропала.

— Трейси говорила, но переполненный почтовый ящик еще не доказательство исчезновения. Выглядит все так, будто она уехала в отпуск. Прямо как ты.

— Если дело в этом, то, может, мне лучше остаться здесь, в Орегоне, и подождать, — размышляла я вслух.

— Послушай, Сара, буду откровенен с тобой. Это расследование беспокоит меня не меньше, чем твоя реакция на последнее письмо. Я не хочу, чтобы ты подвергала себя какой-либо угрозе, физической или психической. Трейси говорила, что ты собираешься в Орегон, но мы и подумать не могли, что все так далеко зайдет. То, что ты делаешь, опасно. Пожалуйста, вернись и воздержись от дальнейших приключений.

Это был мудрый совет. Но принять его означало бы сдаться.

Глава 18

После разговора с Джимом я совсем пала духом. Может, он и прав, а Сильвия всего-навсего навещает родителей. А Ной Филбен замешан в уклонении от уплаты налогов и скандале сексуального характера, но это не поможет мне найти тело Дженнифер. Возможно, я впустую трачу время, которое следовало бы использовать на составление заявления для комиссии по УДО.

Я взглянула на билеты и подумала, не улететь ли отсюда, оставив прошлое позади, но самолет будет только завтра вечером. Я пожала плечами и решила, что есть еще время продолжить начатое. Если не появится что-нибудь существенное, я буду вынуждена признать поражение.

Рано утром я вновь поехала в студенческий городок, чтобы увидеться с Адель. Она оставила записку, что будет в библиотеке. Бывшую ассистентку Джека я нашла на третьем этаже. Она сидела за большим деревянным столом у дальних шкафов. Потолки там были высокими, в воздухе кружилась пыль. Мне по-прежнему становилось не по себе в библиотеках.

Окруженная стопками книг и бумаг, Адель что-то яростно печатала на ноутбуке и заметила меня, только когда я подошла вплотную. Я шепотом окликнула ее по имени, она вздрогнула и сразу же захлопнула компьютер.

На пол упало несколько листов с заметками. Адель проворно нагнулась и, не глядя на меня, подняла их, сложила по порядку и аккуратно убрала в блокнот. Только затем она повернула ко мне лицо, выражающее полное спокойствие. При этом я заметила, что одну руку Адель положила на небольшую стопку толстых книг, будто защищая их.

— Ты напугала меня, — ровным голосом проговорила Адель, но глаза ее выражали не испуг, а недовольство.

Я тихо извинилась и украдкой бросила взгляд на книги. Большинство из них имели научные названия, я успела прочесть одно довольно простое, пока Адель не прикрыла обложку: «Принудительное убеждение». Увидев, куда именно я смотрю, она тут же развернула книги корешками к себе. Только после этого Адель слегка расслабилась и указала на стул напротив.

— Не самое лучшее место для разговора, — тихо, но не шепотом сказала она, будто правила библиотеки были ей нипочем. — Что случилось с тобой прошлой ночью? Я беспокоилась.

— Мне нужно было на свежий воздух. Поход в то место вызвал слишком много эмоций. — Я безуспешно попыталась изобразить улыбку.

— Это был приступ паники?

В ее глазах я увидела знакомое выражение. Давненько не доводилось с ним сталкиваться: любопытство и профессиональный интерес, скрытый за маской сочувствия.

Первый год после заточения в подвале я пыталась быть хоть чем-то полезной психологическому сообществу, в то время как они якобы пытались помочь мне. Все это превратилось в бесконечную череду сеансов, встреч и обследований. Я очень хорошо знала этот взгляд — будто твой собеседник уже мысленно набирает статью. И вот опять я была лишь материалом для чьей-то научной работы. Мне это совершенно не нравилось.

— Я в порядке, не нужно переживать. Спасибо, что отвезла меня туда. Было тяжко, но этот опыт дал мне новое… понимание.

— Тебе действительно не стоило садиться за руль, если ты чувствовала приближение приступа паники. Я могла бы подвезти тебя.

Она замолчала и проницательно посмотрела на меня, прямо как доктор Симмонс. Я знала, о чем говорит этот изучающий властный взгляд: Адель готова пойти на все.

— Сара, что ты творишь? Ты же не думаешь, что сможешь найти тело? Пытаешься изучить свое прошлое? Понять, что с тобой случилось?

Ее покровительственный тон стал меня раздражать. Я представила, что между нами вырастает стена, кирпичик за кирпичиком. Вот что могут сотворить годы психотерапии. Мы находились в противостоянии — эдакая вечная война добра и зла, субъективное против объективного.

Адель слегка подалась вперед. Наверное, она считала, что я не замечу энтузиазма на ее лице, а мне хотелось узнать, к чему она ведет, поэтому я решила немного подыграть.

— Послушай, — заговорила она. — Надеюсь, это не покажется тебе странным, но вот о чем я подумала. Поскольку ты все равно здесь, то могла бы поучаствовать в исследовании. Это не займет много времени и не помешает твоим поискам. Всего лишь пара интервью. Твой случай очень необычный, у нас не было испытуемых, которые выжили бы после таких мучений. Несколько лет назад я работала в области виктимологии…

— Что это такое?

— Наука о поведении жертв. Это поможет нам изучить не только процесс реабилитации, но также выявить определенные психологические черты. Впоследствии их можно будет использовать для составления типологии жертв по различным видам преступлений.

— Типология жертв? В смысле, я была определенным типом человека, удобным для похищения?

— Не совсем, но, видишь ли, мы могли бы изучить определенные поведенческие шаблоны, возможную деятельность и очаги — все в таком духе, а также разработать модели, характеризующие людей, так сказать склонных стать жертвой.

Я по-прежнему слышала монотонный голос Адель и видела, как шевелятся ее губы, но мой мозг отказывался воспринимать информацию. В голове эхом отдавались слова «склонные стать жертвой». Наверное, мои щеки покраснели от злости. Лицо Адель размытым пятном маячило передо мной. Внутренне я была ошарашена, все мое существо сопротивлялось услышанному, но я пыталась сохранять невозмутимый вид.

Значит, вот чем они занимаются во всех этих громадных университетах. Сидят и вычисляют, что ты сделал, чтобы навлечь на себя беду. Но, конечно же, тебя ни в чем не винят. Просто ты допустил ошибку и позволил напасти свалиться тебе на голову.

Адель не знала, что я делала. Что мы делали. На какие крайности мы с Дженнифер шли, чтобы оградить себя от опасностей. И все-таки беда постучалась в наши двери.

Все еще злясь, я вдруг задумалась: почему бы мне тоже не использовать Адель, как хотела сделать она? Может, удастся узнать что-то еще?

Адель училась под руководством Джека Дербера, работала с ним бок о бок. Ранее она сказала, что скрыла от ФБР факты его прошлого насчет БДСМ. Возможно, она сделала это потому, что была замешана в его грязные дела или даже была соучастницей. Может, именно этим объясняется ее невозмутимость на слушаниях. Во мне все похолодело при мысли, что для Адель все происходившее могло вовсе и не быть случайностью.

— Я подумаю, — наконец выговорила я.

— Что ж, дай мне знать. — Адель вытащила из кошелька визитку и что-то написала с обратной стороны. — Теперь у тебя есть все мои номера. Можешь слать сообщения. Дай знать, если у тебя появится время. Я переназначу свои встречи. Как долго ты пробудешь в городе?

— Пока не знаю. Я хочу поговорить еще с кем-нибудь, кто зналДжека. Мне сказали, что здесь он дружил еще с одним профессором. Кажется, его фамилия Штиллер?

Адель еле заметно вздрогнула при упоминании этого имени, но затем вновь взяла себя в руки:

— Да, разумеется, профессор Штиллер. Он здесь.

— Тоже на кафедре психологии?

— Вообще-то, его кабинет по соседству с моим, — не слишком довольным голосом ответила Адель.

— Не дружите?

— Скорее соперничаем, — усмехнулась она. — Давным-давно мы были друзьями, но сейчас наши исследования похожи, а вот выводы разные. Университету это даже нравится, ведь на конференциях мы просто звезды. Нас любят сталкивать лбами. В этом вся суть университетской среды. В любом случае, если ты решишь пообщаться с ним, я не расскажу про нашу беседу.

— Спасибо. Не хочу больше мешать другим в библиотеке и отвлекать тебя от работы, — сказала я, крутя визитку в руках. — Я действительно подумаю.

Адель улыбнулась и протянула руку, будто мы заключали некое соглашение. Я несколько секунд смотрела на ее ладонь, зависшую в воздухе, и искала какой-либо повод увильнуть.

— Постой, я же не оставила никаких контактов.

Я потянулась к сумке и достала клочок бумаги. Написав номер своего мобильника, я передала листок Адель, старательно избегая прикосновения ее пальцев.

Покидая читальный зал, я обернулась. Адель сидела неподвижно и смотрела мне вслед, наблюдая за каждым шагом своим проницательным взглядом. На ее лице застыла все та же маска невозмутимости.

Глава 19

Пересекая студенческий городок и проходя сквозь массивные двери здания кафедры психологии в стиле эпохи классицизма, я вспомнила свои университетские дни, после того как сбежала из плена и начала все заново, на этот раз в Нью-Йорке и в одиночку.

Сейчас, думая о том времени, я поняла, что на протяжении всей учебы не слишком смотрела по сторонам. Три года я провела в созданном мною мирке, готовясь к получению степени в рекордные сроки, беря дополнительные уроки по вечерам и во время летних каникул.

В тот второй раз меня уже не привлекала студенческая жизнь. Не хотелось ходить на вечеринки, засиживаться в библиотеках и уж вовсе не хотелось, чтобы остальные знали, кто я такая. Я не разговаривала с одногруппниками, не посещала столовую, ни разу не присутствовала на студенческих мероприятиях. Колледж был достаточно большим, чтобы там затеряться. Я так и делала.

Именно в университете я стала использовать новое имя, к которому до тех пор не могла привыкнуть и всегда медлила, прежде чем расписаться, восстанавливая в памяти новую подпись. Все время забывала поднять голову, когда профессора называли меня. Уверена, что они считали меня тугодумкой, разумеется, пока я не сдала тесты. Вот тогда мои истинные способности стали очевидны.

Я специализировалась в области математики, ища утешения и стабильности в науке, которая предлагала точные ответы. Мне нравились аккуратные ряды циферок. Порой решение задачи могло занимать шесть или семь страниц, исписанных моим косым почерком — цифра за цифрой, символ за символом, синусы за косинусами.

В своей комнате я всегда держала тетради рядом с кроватью, чтобы можно было дотянуться до них рукой. Если ночью мучила бессонница, я доставала одну и медленно водила взглядом по этой величественной упорядоченности, с восхищением подмечая, как задачи каждый раз завершались ответом.

Полностью сосредоточившись на статистике, я по-своему хранила верность Дженнифер. За год я получила степень магистра. Преподаватели уговаривали меня получить степень доктора философских наук, но к этому времени мне надоело сидеть в аудиториях вместе с другими студентами. Количество людей, с которыми приходилось сталкиваться каждый день, давило на мою психику. Разнообразные страхи угнетали все сильнее. Я ощущала приступы клаустрофобии даже в огромном лекционном зале. С поразительной четкостью я различала малейший звук, будь то кашель, шепот или стук упавшего на пол карандаша, и он эхом отдавался в моей голове. При этом я каждый раз вздрагивала.

После занятий вокруг оказывалось слишком много людей, которые беспорядочно и бессмысленно сталкивались друг с другом. Как правило, я сидела не шелохнувшись, пока последний студент не покидал аудиторию и я не получала возможность пройти по коридору, избежав чужих прикосновений.

Вернувшись к реальности, я взглянула на длинный коридор кафедры психологии. Бесчисленные студенты стояли группами или парами, кое-где блуждали одиночки. Выглядели все невероятно беззаботными и полными жизни. Кто-то болтал, другие же погрузились в собственные мысли. Может, они думали о курсовой работе или о вчерашнем свидании. За завесой внешнего благополучия было не разглядеть внутренних трагедий. Я знала, что, согласно статистике, без них никогда не обходится, но со стороны они не видны.

Сейчас, на залитом солнечным светом островке, казалось, что злой рок никогда не доберется до этих студентов с гладкой кожей и жизнерадостным смехом. Приближается конец учебного года, они готовятся пойти на стажировку, в аспирантуру или же найти работу на лето. Я никогда не узнаю, что им приходится преодолевать. Возможно, никто и никогда об этом не узнает. Может, так и должно быть. Уравновешенные люди умеют приспосабливаться. Вероятно, именно это и составляет суть того, чтобы быть молодым и радоваться жизни, ощущая свободу.

Я смахнула с ресниц слезы и двинулась по коридору. Охранник за столом даже не оторвался от газеты. Я неодобрительно покачала головой, перебирая в мыслях все потенциальные угрозы, которые он пропускает, а те только рады остаться незамеченными. Я вновь прошла по коридору, где была ранее, миновала череду массивных дубовых дверей. В верхней части каждой висела табличка из матового стекла, где черными буквами было обозначено имя. Профессор Дэвид Штиллер, как и говорила Адель, расположился рядом с ее кабинетом. Дверь была слегка приоткрыта, я легонько толкнула ее, но внутри никого не увидела.

Кабинет был просторным, с высокими окнами во двор. Громадный дубовый стол стоял напротив окна, а книжный шкаф, под завязку забитый книгами, занимал всю стену напротив. Я провела пальцем по корешкам толстых томов: в основном это были труды по психологии на различные заумные темы, и еще несколько справочников со статистическими данными. Уж их-то я узнала.

Мой взгляд упал на низкую полку, полускрытую столом, почти у самого пола. Казалось, здесь собраны несколько другие работы, непохожие на учебники. Я подалась вперед и бегло прочитала несколько названий. «Сто дней Содома», «Джульетта», «История глаза», «Ницше и порочный круг». Это явно территория Трейси.

Как только я достала блокнот, чтобы переписать названия и показать ей, дверь за моей спиной распахнулась.

— Извините, я могу вам помочь? — услышала я густой мужской голос.

Я вздрогнула и выронила ручку. С клацаньем она упала на пол и закатилась под громоздкий стол. Я проводила ее глазами, затем повернулась и столкнулась лицом к лицу с Дэвидом Штиллером. Он был высоким, на чей-то вкус, возможно, даже симпатичным мужчиной, с каштановыми волосами и столь черными глазами, что радужка сливалась со зрачком. От его взгляда становилось не по себе.

Мужчина вопросительно посмотрел на меня, ожидая объяснений. Я же была столь ошарашена, что не могла собраться с мыслями. Вдруг я упала на четвереньки и потянулась за своей ручкой под столом.

— Ой, здравствуйте… — наигранно проговорила я. — Меня зовут Каролина Морроу. Я провожу исследовательскую работу и подумала, может, у вас найдется минутка пообщаться со мной.

Я дотронулась до ручки и слегка откатила ее к стене, чтобы потянуть время.

— Подождите, — с явным раздражением сказал профессор. — Давайте лучше я.

Он зашел за стол, грациозно поднял ручку с пола и галантным движением подал мне.

— Так что вы говорили? — настойчиво произнес он.

— Да, простите. — Я пригладила блузку и смахнула с лица волосы, пытаясь взять себя в руки. — Я сказала, что мое имя Каролина Морроу. — Я не протянула руки, как, впрочем, и он. — И я учусь на кафедре социологии. — При этих ловах я махнула в сторону противоположной половины студенческого городка, будто он не знал расположение зданий. — Я пишу диссертацию касательно Джека Дербера. Мне известно, что, когда его арестовали, вы работали здесь в качестве младшего преподавателя.

В отличие от Адель, при упоминании Джека Дербера Дэвид Штиллер не скрыл своего интереса. На его лице появилась язвительная улыбка. Он присел и указал мне на стул напротив.

— Пожалуйста, располагайтесь. Здесь больше никто не хочет говорить про Джека Дербера. Мне любопытно узнать о вашем проекте. Даже удивлен, что кафедра разрешила подобные исследования, но, надо думать, времена меняются. Какова ваша точка зрения?

— Точка зрения? Не знаю. Просто мне кажется, есть некоторые до сих пор не изученные детали. Я планирую построить свое исследование исключительно на фактах. Поэтому выбрала такую тему — ведь все произошло здесь.

Вот, пожалуйста, я импровизировала. И очень гордилась собой в эту минуту. Профессор одобрительно кивал.

— Как я понимаю, он был вашим другом.

— Другом? — Его улыбка исчезла. — Нет, что вы. Не знаю, где вы такое услышали. Мы были коллегами, но я его почти не знал. Мы специализировались в совершенно разных сферах науки и даже никогда не работали в одном коллективе. Но определенно в своей области он слыл звездой.

— Звездой?

— Да ладно, наверняка вы уже знаете, как все устроено в университетской среде. Чтобы чего-то добиться, нужно быть звездой. Выступать с докладами, писать научные работы, ездить на симпозиумы, в общем и целом проходить все стадии нашего академического цирка, то есть круга. Здесь ты подписываешься на довольно жесткие условия.

— А что насчет Адель Хинтон?

— Ах, она. — Лицо мужчины тотчас же омрачилось. — Да уж, стоит только вспомнить про Джека Дербера, — сказал он и покачал головой.

— Что вы имеете в виду?

— Как только разразился этот скандал, она лишь о нем и говорила. Больше ради славы, а не академических познаний. Все тогда только и ждали каких-нибудь пикантных подробностей про Джека Дербера. Не стоит на меня ссылаться, но скажу вот что: свое нынешнее место она получила лишь благодаря этому делу.

— Значит, она была в центре внимания?

— Это точно, — засмеялся он. — Тогда о ней даже написали целую статью в «Портленд сан». До нелепости льстивую. Я не спорю, Адель очень привлекательная женщина, и, видимо, репортер хотел провести с ней побольше времени.

Дэвид Штиллер слегка подался вперед и, прищурившись, в упор посмотрел на меня, будто хотел убедиться, что я понимаю каждое его слово. Затем он откинулся в кресле и, слегка покачиваясь, снова заговорил:

— Знаете, если хотите и вправду провести исследование, основанное на фактах, то вам стоит принять во внимание еще одно. Джек много работал, занимался изучением различных вопросов, постоянно путешествовал. Его кабинет был переполнен различными бумагами, папками всевозможных размеров, и он их тщательно оберегал. Только Адель имела к ним доступ. Знаю, что ФБР после ареста очень быстро наложила руку на все его документы, но я уверен, она успела что-то скрыть. Это наверняка.

Профессор отвернулся к окну и с минуту предавался размышлениям, глядя вдаль.

Затем он вновь начал, будто обращаясь к самому себе:

— Конечно же, ей всегда было мало того, что она имеет. Ей ведь «Лигу Плюща» [8] подавай. У нее многое на кону. — Он вновь повернулся ко мне. — Может, вы этого не знаете, но ее отец — весьма выдающийся хирург в Сиэтле. Очень успешный. Но я отвлекся. — Он усмехнулся и, ерзая в кресле, покачал головой. — Вернемся к вашей работе. Я не могу этого доказать, но уверен, Адель использует идеи и исследования Джека Дербера. Вам лучше поговорить с ней. Наверняка найдутся еще не раскрытые факты. При возможности я бы посодействовал вам с этим исследованием, так что, если еще понадоблюсь, дайте знать.

Он даже не скрывал своей зависти и презрения к Адель.

После пары бессмысленных попыток вернуться к теме о Джеке Дербере я поднялась, чуть не опрокинув кресло. Вышла так же грациозно, как и вошла, подумала я.

Глава 20

В тот же день я несколько раз звонила Трейси, но она не брала трубку. Очевидно, избегала общения со мной. Без нее мне было не собрать все кусочки мозаики воедино, поэтому я решила нанести ей неожиданный визит, как в свое время сделала она.

Днем я поменяла билет и полетела вместо Нью-Йорка в Бостон. Я была рада вновь оказаться на Восточном побережье, пускай и ненадолго, ведь мои планы грозили увести меня еще дальше от дома.

В Бостоне я арендовала машину и отправилась по живописному маршруту в Нортхэмптон, удивляясь тому, сколько времени провожу за рулем в последние дни, но при этом вместо привычного страха испытываю лишь небольшой дискомфорт.

Я поехала прямиком к дому Трейси, чей адрес нашла в тот же день в «Гугле». Если она может без предупреждения заявиться ко мне, то и я к ней могу.

Жила она в старом, обшитом белыми досками доме, в тихом ухоженном квартале, на мой взгляд слишком буржуазном для кого-то вроде нее. На двери было два звонка, под каждым аккуратно подписано имя. Ее квартира располагалась наверху. На стеклах двери я заметила решетки. Возможно, Трейси не ощущала себя настолько уверенно, как казалось.

Только я подумала, придется ли мне ждать на узком крыльце ее появления, как услышала шаги на лестнице. Трейси выглянула из окна, а потом вновь задернула шторы. Она вовсе не была рада видеть меня, но после небольшой паузы щелкнул замок. Очень хороший замок, отметила я. Трейси приоткрыла дверь.

— Ну что еще? — спросила она, упершись рукой в бок.

На лице Трейси не было макияжа, выглядела она уставшей. Не знай я ее, то подумала бы, что она плакала.

— Мне нужно с тобой поговорить. Я была в Орегоне, и у меня появилась кое-какая информация.

— Только поглядите на нее! Ну прямо вылитый детектив, — вздохнула Трейси и, пожав плечами, пригласила меня внутрь.

Я проследовала за ней по ступенькам.

Первый этаж выглядел довольно жизнерадостно: с бледно-желтыми стенами и старым зеркалом в оправе из темного дерева. Но как только мы поднялись к квартире Трейси, гамма изменилась до мрачного мутно-серого цвета. Наверху в коридоре я обратила внимание на висящую в рамке фотографию мужчины в цепях и приготовилась к тому, что увижу по ту сторону двери.

Квартира Трейси представляла полную противоположность моей собственной. Высокий потолок с балками, где раньше был чердак, стены темно-серые, как и в коридоре. На них висели черно-белые фотографии и гравюры. Все изображения явились бы ко мне в кошмаре, задержи я на них взгляд. Общая мрачность интерьера создавала впечатление, что Трейси хотела превратить свою квартиру в подобие тюремной камеры. И у нее это получилось. Я чувствовала себя как в ловушке.

Если бы не следы домашнего беспорядка и не запах свежего кофе, я бы точно развернулась и ушла. Одну из стен полностью занимали полки, забитые книгами до самого потолка. Издания в твердом переплете стояли горизонтально, в бумажном — лежали поверх них. Книг было так много, что некоторые валялись на полу, столешницах, стульях, иные — открытые или перевернутые. Кое-где были импровизированные закладки из обгрызенных карандашей со сломанным грифелем.

Квартира представляла собой одну просторную комнату с поднятым над уровнем пола спальным местом. Мне был виден краешек незаправленной постели, черное стеганое одеяло слегка свешивалось через поручень. Очевидно, Трейси работала, поскольку в углу светился ноутбук, а вокруг валялись бумаги.

— Теперь ты понимаешь, почему меня так поразила твоя квартира, — сказала Трейси. — Присаживайся.

Она указала на стул рядом со своим рабочим столом, на котором высилась накренившаяся стопка книг. Подойдя, хозяйка схватила их в охапку и бросила на плюшевый диван. Книги тотчас же сползли по бархатным подушкам, часть приземлилась на пол. Трейси снова указала на стул.

Я села и принялась живописать свои орегонские похождения. Я очень нервнчала. Мне хотелось быть как можно более убедительной, поскольку от Джима я заинтересованности не дождалась. Привлечь Трейси к своим поискам внезапно показалось мне очень важным. Я не знала, смогу ли продолжать расследование самостоятельно, и если она тоже отвергнет мои открытия, вряд ли у меня хватит смелости на план, который я придумала в самолете.

Трейси слушала молча. Когда я рассказала про садомазохистский клуб, она изумленно подняла брови. А при упоминании того, как я преследовала фургон до склада, ее глаза распахнулись, а рот приоткрылся. Не знаю, чему она удивилась больше: тому, что я увидела или что сделала. Наверное, последнему. Наконец я рассказала ей о книгах в кабинете Дэвида Штиллера. Она лишь отмахнулась.

— Все в университетах читают подобных писателей. Такое de rigueur [9]. Фуко навсегда изменил академическую жизнь. Он показал всем новый взгляд на вещи. Даже в моей библиотеке есть целый раздел, посвященный ему. Неизгладимый след, оставшийся после аспирантуры.

Трейси указала рукой в центр полок. Я подошла ближе.

— И Батай. Он пишет о сексе и смерти. Вот что волнует академиков. Да и всех остальных, на самом-то деле.

— Но разве это не имеет прямого отношения к тому, что делал с нами Джек?

— Уверена, он так и оправдывал свои действия, подобно другим мужчинам, которые желают поработить женщин, обосновывая это интеллектуальными мотивами. Я легко могу представить себе, как Джек лелеял саму идею провести эксперимент на ограниченном пространстве, где возможно создать модель жизни вне социальных норм и все в таком духе. Фуко, Ницше — все они торговцы оправданиями.

Я поднялась и, пока Трейси говорила, внимательно рассматривала книги на полках. Тут я нашла одну, посвященную Батаю. Коллекция моей подруги по несчастью была даже обширнее, чем у Дэвида Штиллера. Я достала пару томов и замерла, увидев обложку издания «Читатель Батая».

Я не могла поверить своим глазам. На белом фоне в черной рамке был нарисован обезглавленный мужчина. В одной руке он держал сердце с исходящими от него языками пламени, во второй — короткий кинжал. В промежности был нарисован череп, а вместо сосков — звездочки. Я повернулась к Трейси, руки мои дрожали.

— Трейси, разве это не похоже на… это не…

Она вопросительно посмотрела на меня, очевидно не догадываясь, что привлекло мое внимание.

— Клеймо, — выдохнула я. — Разве это не наше клеймо?

Я приспустила джинсы и белье, чтобы обнажить отметину на бедре. Трейси взглянула на картинку, потом вновь на мою изуродованную кожу. Было сложно сказать наверняка, поскольку шрам со временем изменился, но очертания совпадали.

Трейси молча пялилась на клеймо, потом наши взгляды встретились.

— Думаю, ты права. Я никогда раньше этого не замечала. Может, просто старалась не смотреть на этот чертов шрам — он вызывает отнюдь не самые приятные воспоминания. К тому же мое клеймо не закончено. Я дернулась, когда железо соприкоснулось с кожей, так что изображение частичное. И выглядит иначе.

Она поднялась и показала мне свою отметину, примерно на том же самом месте, только поближе к спине. Я поняла, что Трейси имела в виду — половина туловища и одна нога фигуры отсутствовали, зато слева изображение было более отчетливым. Я хорошо могла различить кинжал в руке обезглавленного.

— Что это значит? — поинтересовалась я.

Мы с Трейси одновременно присели. Я по-прежнему сжимала в руках книгу «Читатель Батая».

— Изображение создали для какой-то публикации Батая, но, насколько я знаю, это еще и символ некоего тайного общества. В тридцатые годы, до войны, кучка интеллектуалов образовала особую группу. Все они стремились к мистическому экстатическому опыту. Но я не уверена на все сто, поскольку посетила лишь одно занятие по сюрреализму в литературе. Смутно помню, что здесь замешаны человеческие жертвоприношения. Думаю, это общество довольно быстро распалось. Нужно проверить.

— Пусть я ничего не знаю про литературные круги тридцатых годов, но зато смыслю кое-что в математике. А слово «общество» означает «более одного человека». Как думаешь, может, Джек создал в университете некое тайное общество, взяв за основу ту группу? В компании с Дэвидом Штиллером, например?

Я пролистала книги Батая, временами читая отрывки. Они мало о чем мне говорили. К тому же не вызывали ничего, кроме тошноты.

— Что не так с этими людьми? — Я снова взглянула на Трейси. — «Ужас», «похоть», «трупы», «нечистоты», «жертвоприношения»… Боже мой. Может ли быть, что Дженнифер принесли в жертву?

Я опустила книгу и стиснула подлокотники кресла, в голове крутились сцены распутства и увечий.

Трейси выглядела взволнованной, но скорее из-за того, что я сильно побледнела, а не из-за нашего открытия.

— Стой, стой! Ты слишком спешишь с выводами. Да, Джек увлекался работами философов прошлого, состоявших в тайных обществах извращенцев. Большинство психопатов имеют странные пристрастия, и это еще слабо сказано.

— С этой троицей не все ясно. Дэвид Штиллер слишком уж язвительно отзывался об Адель.

— Добро пожаловать в университетскую среду. Ты даже понятия не имеешь, что это за цирк.

— Цирк? — В голове закрутилась какая-то мысль. — Так сказал Дэвид Штиллер и Джек… в письме.

— Вообще-то, это довольно распространенная метафора, — криво усмехнулась Трейси.

— Дэвид Штиллер оговорился. Он сказал… — Я на минуту задумалась. — Он сказал «цирк» в отношении конференций, а потом поправил себя на «круг».

— Да, забавно. Это правда цирк.

— Что ты имеешь в виду?

— Некоторые видят в этом привилегию академической жизни. Университет оплачивает командировки. Конференции проводятся в довольно приличных местах. Сначала лекции и дебаты, потом все отправляются кутить, как сенаторы в Римской империи. Завязываются романы. Плетутся академические интриги. Создаются и распадаются альянсы. Ну и все такое. Короче, цирк путешествующих интеллектуалов и высокомерных зазнаек.

Я вынула из сумки письма Джека и стала их разворачивать, раскладывая на столе. Трейси вздохнула и освободила место. Я быстро просмотрела письма и в третьем увидела то, что искала.

— Вот! — победоносно воскликнула я.

Трейси подняла письмо и прочитала вслух.

«И встретились мы на поезде цирка. Две интермедии. Путешественники».

— «И встретились мы…» — повторила я. — Трейси, а может, он был в городе на конференции, когда похитил нас с Дженнифер? И что насчет тебя? Есть ли у Джима такая информация? Нужно ему позвонить.

Трейси серьезно посмотрела на меня, механизм в ее голове пришел в движение. Наконец она кивнула, подняла телефонную трубку, переключилась на громкую связь и по памяти набрала номер. Джим сразу же ответил.

— Джим? — заговорила Трейси, как всегда устремляясь в атаку. — Со мной тут Сара.

Джим некоторое время молчал — наверняка не верил ушам.

— Это… чудесно, — наконец сказал он.

Я вмешалась в разговор:

— Скажи, Джек был на конференции, когда… похитил меня?

Джим помедлил, как всегда, прежде чем поделиться с нами новой информацией. Неизвестно, волновался ли он за наше психическое состояние или же беспокоился насчет разглашения служебных тайн.

— Да, так и было, — наконец заговорил он.

— А что насчет меня? — спросила Трейси.

— В этом мы не уверены. За неделю до этого проходила университетская конференция в Тулане, правда не из области его научных интересов. Если он и находился тогда в городе, это нигде не зафиксировано.

— Что именно за конференция? — спросила я затаив дыхание.

Взглянула на Трейси, она тоже напряглась.

— Литературная конференция.

— А ты помнишь тему? — спросила Трейси.

Теперь-то мы знали, что интересы Джека выходили за рамки психологии.

— Подождите немного. Я посмотрю. — Мы затихли, слушая стук клавиатуры. — Кажется, она называлась… «Мифы и магия в сюрреалистической литературе».