Дворец из камня Хейл Шеннон
Мири согласно кивнула.
— Только подумай, если мне удастся открыть кузницу на горе, — продолжала Фрид, — мы сможем изготовлять и чинить свои собственные инструменты!
От этой счастливой мысли она даже приоткрыла рот и, забыв попрощаться, вернулась к наковальне.
Когда Мири снова оказалась в спальне девушек, Эса и Герти собирали письма и подарки для своих семей и настоятельно требовали от Бены передать родственникам любовь, объятия и поцелуи.
— Я возьму ваши письма, — сказала Бена, — но целовать никого не буду. — Она подумала немного. — Сделаю исключение разве что для братьев Фрид. Самых младших. И то если они попросят. Если вы так соскучились по дому, почему просто не поехать со мной?
— Я пока не совсем готова, — призналась Герти, тронув струну лютни.
Эса подбоченилась:
— Вы сознаете, что жителям равнины уже несколько веков известно, как лечить больных? Несколько веков! И вы думаете, я уеду, прежде чем обучусь всему, чему можно? Да у меня только от одной мысли кровь вскипает…
— Ну вот, опять завелась, — прошептала Бена.
— Не без твоей помощи, — в ответ прошептала Герти.
Мири, наверное, в пятый раз за эту неделю уселась писать очередное письмо домой, но никак не могла разобраться в своих мыслях. Она не была готова решать, ехать домой или нет. Предстояло еще найти слова.
Было поздно, когда она вошла во двор Гаса. Петер прислонился к камню, белому, как луна, — это мог быть только линдер, — и читал какой-то листок, хмуря лоб. Мири не хотелось спугнуть морщинку у него меж бровей, ей нравилось смотреть, как он медленно шевелит губами, словно проверяя на слух свои мысли. Поэтому она несколько минут стояла, глядя на него.
Потом Мири опустила ладонь на линдер и вызвала в памяти воспоминание о том, как впервые пришла его повидать. «Я здесь».
Петер поднял глаза. Хотя ей и нравилось любоваться задумчивым выражением его лица, но еще больше понравилось, что глаза его зажглись улыбкой, когда он увидел, кто пришел.
— Привет, — сказал Петер.
— Привет. Как себя чувствуешь?
— Ты об этой старой ране? — Он слегка приподнял рубаху, демонстрируя розовый шрам на животе. — Она придает мне мужественный вид. Мы, воины, называем их мужскими отметинами.
— Так вот зачем ты поймал свинцовую пулю — чтобы выглядеть геройски?
— Ну конечно. Зачем еще мне оказываться на пути мушкета?
Мири надеялась, что она знает зачем, но слова были для нее слишком дороги, чтобы произнести вслух.
— Что ты читал? — спросила она, меняя тему.
— Письмо домой. Я принимался за него десятки раз. Нелегкая это вещь — перечислить в одном письме события за полгода. Трудно решить, о чем написать…
— И о чем умолчать.
— Совершенно верно.
Они уселись на блок линдера и посмотрели на луну. Мири знала из уроков астрономии, что луна представляет собой огромный кусок камня, отражающий солнечный свет. Марда увидит сегодня вечером точно такую луну. Мири знала, что Марда не станет думать о камне и отраженном свете, а вспомнит свою младшую сестренку, которая находится далеко-далеко, но все-таки под той же самой луной.
— Тимон рассказывал, как моряки ведут корабли по звездам, — сказала Мири. — Я рада, что узнала это, хотя предпочла бы не вспоминать о нем каждый раз, когда смотрю на ночное небо.
— Он тебе нравился?
Вопрос ее удивил, но она постаралась ответить честно:
— Были минуты, когда я об этом думала.
Прикосновения Тимона, его поцелуй — все это было очень приятно, а потому она верила, что испытывает к нему настоящее чувство.
— Но если его не было рядом, то я мысленно не разговаривала с ним, как разговариваю с тобой. Несколько недель я не была уверена, каковы мои чувства. Но теперь, когда все стало таким ясным, я сама удивляюсь, что сомневалась.
Петер ничего не сказал. Подумав немного, Мири нашла нужные слова:
— Зато насчет тебя я не сомневаюсь. Но я не знаю, уверен ли ты насчет меня.
Петер наклонил голову набок:
— Конечно уверен.
— Разве? Но… здесь ты так часто от меня отдалялся.
Он схватил тряпку и стал вертеть в руках.
— Я хотел правильно распорядиться своим временем. Ты единственная, кого заботит, стану ли я скульптором, и я не хочу тебя разочаровать.
— Прости, Петер, — сказала она, почувствовав острый укол боли. — Я не хотела взваливать на тебя свои ожидания. Мне известно, как это тяжело, когда другие ждут от тебя многого.
— Я действительно хочу преуспеть в резьбе по камню, Мири, — сказал он. — Ради тебя, но также и ради самого себя. Когда я работаю, то становлюсь самим собой и мне кажется, что я что-то значу. То же самое происходит, когда ты рядом. Но наверное, ты и так это знаешь.
Мири рассмеялась, но не потому, что стало весело, — скорее, сдали нервы.
— Юношам следует больше говорить. Им нужно высказываться, а не строить предположения. И ты, и мой папа, и Стеффан, да и все остальные в один прекрасный день доведете нас, девушек, до безумия!
— Не больше, чем вы нас уже довели, — сказал Петер.
— Что ж, справедливо. — Мири потупилась и провела пальцем по серебристой прожилке линдера. — А знаешь, по возрасту мне пора обручиться.
— Да? — обронил Петер, натирая камень тряпкой.
Она в отчаянии вздохнула:
— Я уже взрослая, а ты так и не попросил меня стать твоей нареченной.
Петер удивленно взглянул на нее:
— Ты хочешь выйти замуж прямо сейчас? В Асленде?
— Нет! Нет, но ты ведь знаешь, что, когда парень и девушка дороги друг другу настолько, что однажды захотят пожениться, они произносят обещания. Потом им приходится ждать по меньшей мере год, чтобы проверить эти обещания и убедиться, что они говорили всерьез, когда их давали. Год — самое меньшее, хотя они могут ждать, сколько захотят. Просто сначала по традиции они дают обещания и… Ты смотришь на меня так, словно я говорю на древнем риламаркском. Ты же сам все это знаешь.
— Может, и знал. Только никогда не задумывался по-настоящему.
Он был старшим ребенком в семье, и никто из его братьев и сестер пока не побывал под венцом. Вероятно, потому его и не заботили всякие свадьбы и помолвки.
Мири снова вздохнула, на этот раз без прежнего отчаяния:
— Петер, ты мне нравишься больше всех, кого я знаю. Я хочу, чтобы когда-нибудь у нас с тобой появился общий дом. Я хочу преподавать в сельской школе, собирать истории о горе Эскель, а по вечерам возвращаться домой, к тебе, рассматривать, что ты вырезал из камня, и обсуждать прошедший день. Другими словами, я хочу за тебя замуж, Петер. Когда-нибудь. А пока я обещаю быть верной, всегда говорить тебе правду и подарить свое сердце только тебе одному. Ты примешь такую помолвку?
Петер вскочил с камня:
— Ух ты! Так мы что, обручились?
— Нет. Во-первых, ты ничего мне не сказал.
Петер усилием воли заставил себя снова сесть. Мири теряла терпение, но ждала, подсчитывая громкие удары своего сердца. Десять. Двадцать. Тридцать. Сколько еще этой тишины она выдержит? Когда можно пуститься наутек?
Петер посмотрел на свои дрожащие руки и рассмеялся, протянув их к Мири, чтобы и она увидела.
— Когда вернемся домой, не рассказывай Янсу и Альмонду, что я так разволновался, а то они будут подтрунивать надо мной до самой старости, уж я-то знаю.
Он посмотрел на Мири, покачал головой, словно не веря самому себе, и снова принялся полировать камень.
Мири порядком надоело его молчание.
— Петер, тебе придется ответить мне, а то мое сердце вырвется из груди и шлепнется на землю!
— Ответить? Насчет… А, я должен сказать «да»? Что ж, да, конечно. И я обещаю то же самое тебе. — И он улыбнулся своей обычной кривоватой улыбкой. — Знаешь, все оказалось не так страшно. Кажется, у меня перестали дрожать руки. — Он снова поднял их, а затем спросил: — Разве не должен кто-то засвидетельствовать клятвы или что-то подобное?
— Наши отцы. Глава деревенского совета может заменить отца, как и священник или… — Она узнала эти подробности в университетской библиотеке, хотя решила опустить одну деталь. — Или король.
— Мы могли бы попросить короля, — сказал Петер. — Он вроде как обязан тебе жизнью.
— Возможно… — Теперь, когда она знала мысли Петера, необходимость в спешке отпала. — Но наверное, было бы неплохо подождать.
— Пусть наши отцы исполнят эту церемонию дома, — сказал он.
— Совершенно верно.
— Ладно, сделаем официальное объявление осенью. — Петер усмехнулся. — Дело как будто серьезное, а?
— Действительно серьезное. Но я в нем уверена. И в тебе тоже. Пусть даже мне немножко страшно. Нам совсем не обязательно жениться в ближайшее время, можно подождать несколько лет, если захотим. У тебя еще будет возможность передумать.
— Я не передумаю.
— Но мог бы…
— Я не передумаю, — повторил он.
У Мири защипало в глазах, но она не сочла нужным отвернуться.
— Мири, я хочу жить на горе Эскель. А ты этого хочешь?
— Да.
Сказала и вцепилась в камень, на котором сидела: так, на всякий случай, а то вдруг линдер расколется от этого слова пополам и скинет их на землю. «Да» все-таки самое всесильное слово в мире.
— Я верю тебе, — кивнул Петер. — Но мне кажется, это не совсем справедливо. Ты ведь хочешь продолжить учебу в Замке Королевы.
— А ты хочешь и дальше учиться у Гаса. Гора Эскель — наш дом. Но я не хочу, чтобы мне пришлось выбирать — либо одно, либо другое.
— Разве такие вещи обсуждают вслух? — удивился Петер. — Я думал, что отношения, или как там это называется, нельзя планировать. Они просто случаются или нет, как смех. Или поцелуй.
Мири улыбнулась, догадавшись, почему он упомянул о поцелуе: значит, только об этом и думал. И точно: Петер наклонился и поцеловал ее. Она по-прежнему была взволнована и весела. Положив ладонь ему на грудь, Мири почувствовала, как бьется его сердце — еще сильнее, чем у нее, — и невольно улыбнулась.
— Я не могу тебя целовать, когда ты улыбаешься, — сказал Петер. — Это меня смешит.
Мири захихикала, но тут же взяла себя в руки, потому что хотела продолжать целоваться. Ей казалось, что поцелуи — те же слова. Они многое означают, они ненадежны, а иногда даже опасны. Поцелуи бывают лживыми или дарят обещания. Но поцелуи Петера не лгали. Она чувствовала это всем сердцем, всей душой. Она верила его поцелуям.
Было уже очень поздно, когда он предложил проводить ее. Дворец располагался на севере, в той же стороне, где и гора Эскель. Мири повернулась к нему и, улыбнувшись, вдохнула ночной воздух. Ей совсем не хотелось спать. Предстояло еще написать письмо — дело серьезное. Судя по материалам, с которыми она знакомилась в библиотеках, письма и дневники сохраняют историю. Ее письмо домой станет первым документом из истории горы Эскель.
Тимон ошибался: история — это не просто имена на странице. История сама состоит из разных историй, таких, как королева Гертруда и замок, Дан и черный дрозд, служительницы принцессы и хартия. А историй на горе Эскель было не меньше, чем обломков камней, — правдивых и выдуманных, передаваемых из уст в уста в виде сказаний и песен. Мири хотела выслушать все истории и воспоминания жителей деревни и записать их. Быть хранительницей воспоминаний, как сам линдер. Летописцем. Какое чудо!
Так что, ехать домой или остаться? И то и другое.
«Любой человек может заниматься не одним делом», — решила Мири, пытаясь вспомнить, что она думала об этом раньше. Она может быть историком, ученым, учителем. Дочерью, сестрой, другом. Служительницей принцессы и невестой подмастерья. Жительницей Асленда и девушкой с горы Эскель. Совсем не обязательно планировать каждую минуту своей жизни. Впереди много лет, чтобы учиться, совершать поступки, делать ошибки, путешествовать или не покидать родного края. Она не знает своего будущего, зато знает, что делать дальше. Она взяла Петера за руку и направилась к дому.
Весна, четвертая неделя
Дорогие папа и Марда!
Какое это счастье — представлять вас двоих в нашем маленьком домике. Марда сидит за столом и читает мое письмо вслух. Папа стоит у окна и смотрит на двор, пока слушает. А теперь Марда улыбается, потому что я все верно угадала.
Ни одно из писем, что я написала за последние месяцы, теперь уже не кажется верным, но я все равно их отошлю. Я больше не чувствую себя потерянной девочкой, которая их писала, но когда-то я такой была. Возможно, вам захочется узнать, как было раньше и как теперь.
Меня тревожит, что, читая это письмо, вы взгрустнете, потому что скучаете по мне. Я тоже скучаю без вас. Очень. Боль от тоски заполняет всю душу, но я не страдаю. Мне даже хорошо, потому что она напоминает о том, что у меня есть семья, которую я люблю и с которой снова увижусь.
Да, папа, осенью я вернусь домой. Асленд оказался еще прекраснее, чем в моих мечтах, но это не дом. Эса обучилась здесь врачеванию, Фрид может выковать железный рычаг, лютня Герти звучит как сама весна, резьба Петера сравнима по красоте с горами, а в моей собственной голове полно вопросов, цифр и слов. Все, чему мы здесь научились, потеряет значение, если мы не вернемся.
Некоторые утверждают: мы то, что мы делаем, а не то, откуда мы родом. Я бы сказала, мы и то и другое, потому что я навсегда останусь родом с горы Эскель. Я хочу доить коз, преподавать в сельской школе, убедить вас принять мою помолвку с Петером и впервые написать историю нашей провинции. Когда-нибудь другие эскелиты приедут учиться в Замок Королевы, и я хочу, чтобы они нашли в библиотеке книгу о родном доме. Может так случиться, что я сама буду там в это время и помогу им ее найти.
Потому что я вернусь в Асленд, чтобы продолжать дружить с Бриттой и Кэтар, продолжать учиться. Надеюсь, вы и дальше будете любить вашу девочку, хотя она собирается жить и там и тут. Когда бы я ни уехала, обещаю, всякий раз буду возвращаться домой. Дом для меня навсегда останется один — гора Эскель. И я навсегда останусь