Сессия: Дневник преподавателя-взяточника Данилевский Игорь

ДЕНЬ ШЕСТНАДЦАТЫЙ: 25 ИЮНЯ 2009 ГОДА, ЧЕТВЕРГ

(4-24 ИЮНЯ ПРОПУЩЕНЫ ПО БОЛЕЗНИ. ДИАГНОЗ: КОНЪЮНКТИВИТ. ВСТРЕЧАЛСЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО С ГАЛОЙ

И ДИПЛОМНИКАМИ)

Пол-десятого утра. Я только что отдал больничный Кейсане, взял у нее ведомость и теперь отправляюсь отрабатывать свои дополнительные четверть ставки на дружественной кафедре философии. Иначе говоря, принимать экзамен по концепциям современного естествознания у будущих знатоков германского права: есть и такая группа в нашем разностороннем университете. В ней всего десять человек, причем пять уже досрочно разъехались на практику по немецким городам-побратимам. Проводить занятия почти не требовалось, так как все равно на них никто не ходил. Точнее, появлялись два человека, и те нерегулярно – две девчонки, одна из которых работает у нас в универе. Естественно, чтобы не мучить их и не мучиться самому, я пообещал всем им поставить хорошие оценки просто так, без всякого «взимания налогов» с моей стороны в обмен на то, что в случае проверки посещаемости занятий вину за их отсутствие они должны взять на себя. Так, я знаю, многие делают. В общем, сплошная красота и благодать. Картину портит только то, что сейчас присутствие второго человека на моем экзамене гарантировано, и этот человек – Гусейнов. Старик (ему далеко за шестьдесят), мужик спокойный, но плохо то, что он может быть и упрямым. А еще хуже, что я ни разу не слышал, чтобы он брал – один раз, правда, двоечницу из МП-1-03 попросил купить учебники за тройку, но это не считается. И, наконец, он физик по образованию, поэтому будет довольно трудно навешать ему лапшу на уши и объяснить, почему я собираюсь поставить четверки-пятерки людям, которые не могут сказать, чем отличаются кванты от кварков. Он-то ведь будет думать, что я с них предварительно сколько-нибудь да слупил!

Иду в корпус «Б» и, пройдя почти до конца коридора, захожу в незапиравшуюся с прошлого вечера сто пятнадцатую комнату. Не сажусь за стол – все равно скоро придется провести в сидячей позе как минимум полчаса, – а, заложив руки за спину, начинаю расхаживать взад-вперед, пытаясь успокоиться. Немного погодя в аудиторию забегает Ира Донскова со своей подругой, рослой симпатичной брюнеткой.

– Здравствуйте, Игорь Владиславович! – говорят они мне почти одновременно. В глазах – смесь сомнений и надежды.

– Здравствуйте, девочки! Проходите к столу, – приглашаю я. – Хотите узнать, можно ли решить вопрос?

– Да… – на правах «старшей» кивает за двоих Донскова.

– Ещё сам не знаю. Сегодня, надеюсь, отвечу вам. Мне надо сначала увидеть кое-кого.

– Но шансов больше за то, что удастся?

– Скорее всего.

– Ну, мы тогда вам пока оставим, а вы нам потом эсэмэску сбросите, если что.

– Хорошо. С учетом того, что в чистом виде приобрести то, что вам надо, теперь нельзя, вы можете оставить вот так… – я беру со стола чистый лист бумаги, приготовленный для записи номеров билетов у правоведов, и выписываю равенства «5=750», «4=500», тут же зарисовывая их клубами «дыма». – Это только поддержка, девочки. Учить всё равно нужно…

– Мы понимаем! – вновь за двоих отвечает Донскова.

– А вы, Ира, не могли бы взять на себя оставшихся товарищей из вашей группы?

– Не знаю… Мне бы не хотелось – там столько всяких ненадежных…

– Вот, Баграмову, например? У нее вроде всегда пятерки были – наверное, и в этот раз надо…

– Ой! Она мутная!

– Мутная?

– Да!

– Как насчет Рахимбаевой тогда?

– Фу! Какашка!

– А парни ваши, которые на тройку согласны?

– Это вообще вода в унитазе!

– Прямо вот так? – улыбаюсь я. От сантехнического ассоциативного ряда Донсковой мне становится весело.

– Да! Давайте уж лучше мы вдвоем, а остальные пускай сами, если что.

– Ладно, хорошо. А вас как зовут, кстати? – спрашиваю я у ее подруги.

– Оля Пензова.

– Очень приятно, Оля. Ладно, девочки – тогда вперёд!

Знакомый звук открывающихся женских сумочек и шелеста купюр меня теперь не радует. Почти в ту же секунду в коридоре раздаются приближающиеся шаги. «Быстрей!» – шепчу я. Едва успеваю спрятать деньги в карман, как в комнату на полном ходу врывается Бочков с торопящимся за ним Трофимовым. Я делаю девчонкам глазами знак, чтобы они как можно быстрее исчезли (впрочем, они понимают это и без меня), протягиваю руку Бочкову, которую он едва пожимает, и дожидаюсь, пока такое же формальное приветствие мне соизволит продемонстрировать Трофимов. Секунду спустя становится понятным, чем еще, кроме снобизма, объясняется вялость их реакции: в комнату входит Гусейнов.

– А где народ? – со страшно недовольной миной на лице спрашивает меня Бочков, располагаясь за партой напротив окна.

– Я им велел подходить к Б-203, – оправдываюсь я. – Мне на вахте сказали, что ключ от сто пятнадцатой не сдавали. Я не знал, что она открыта, и поэтому сразу взял от Б-203…

– Да мне чихать, кто и что сказал! – неожиданно взрывается мой партайгеноссе. – Сейчас сюда может комиссия прийти и проверить, здесь ли мы проводим экзамен.

Рявкание Бочкова едва не подбрасывает меня на месте от приступа гнева. У меня возникает сильнейшее желание подойти к своему дорогому шефу и прямо здесь отвесить ему несколько тумаков по роже. Я понимаю, конечно: маскировка перед Гусейновым должна быть, но не в такой же степени!

– Сейчас позвоню их старосте, – нехотя отвечаю я.

Нахожу в списке последних вызовов номер Татьяны Лащинской – приятной девочки, которая работает у нас в управлении БЖД, – и нажимаю на кнопку вызова:

– Алло, Татьяна? Да, добрый день еще раз. Подходите не в двести третью, как я вначале сказал, а в сто пятнадцатую, по расписанию. Да, она открыта. Всё. Только как можно быстрей давайте.

Через минуту стук каблуков оглашает комнату. Друг за другом входят Лащинская, ее подруга Яузова – девица поистине топ-модельного роста, и один незнакомый мне парень (на занятиях он не появлялся ни разу).

– Здрассте! – говорят мне все трое.

– Здрасте. Тяните билеты!

Я занимаю свое место за столом и фиксирую на листочке номера, которые они мне называют. Дождавшись, пока они рассядутся, кому где удобнее списывать, встаю со стула и делаю вид, что тщательно смотрю за тем, как бы они не достали свои шпаргалки. Двое не пришли, думаю я. Нет, уже только один – товарищ с забавной фамилией Сорвабашний. Вечно хитрящая и здоровающаяся только перед экзаменами Бакунина с лебезящим «здраасте!» прошмыгивает в аудиторию и показывает мне какую-то липовую справку. Из ее содержания следует, что сейчас ввиду состояния здоровья сдавать экзамен юрист Бакунина никак не может. Я отпускаю эту лисицу на все четыре стороны и говорю оставшимся бедолагам:

– У вас тридцать минут.

Будущие светила юриспруденции вздыхают так, как будто им было сказано про три минуты. Перевожу взгляд на Бочкова и Трофимова: они ухмыляются, чем вызывают у меня очередной приступ ненависти. Ладненько! Придёт время – я вам отомщу, уроды!

Гусейнов заискивающе спрашивает у Бочкова:

– Виталий Владимирович! Можно мне тоже вопросы задавать?

«И ты туда же, старик?! Надеешься подлизаться? Это бесполезно! Тебя все равно уволят сразу после аттестации!»

– Конечно, можно! Даже нужно! – мой шеф говорит с видом прокурора, требующего не просто большого, а максимального срока для преступника.

Полчаса проходят незаметно. Если раньше вырванные из тетрадей двойные листочки перед моими правоведами были чисты, как первый снег, то сейчас они похожи на тот же самый снег, но только по которому лениво прошлись вороны и оставили на нем редкие следы.

– Ну, что: я думаю, ждать дальше смысла нет, – авторитетно заявляет Бочков. – Пожалуйста, начинаем по одному.

Ближе всех ко мне сидит тот самый парень, которого я вижу впервые за семестр. И по этой причине именно на него падает жребий. Разумеется, как джентельмен он и так был бы должен пойти первым. Но теперь – в силу его месторасположения – он еще и обязан это сделать.

– Первый вопрос: «Нетрадиционные источники энергии».

– О! Школьный учебник по географии за шестой класс – хмыкает Трофимов. Бочков усмехается, Гусейнов не выражает никаких эмоций.

– Я не знаю, – сразу сдается парень.

– Что же вы – не можете назвать ни одного нетрадиционного источника? – глумится Бочков.

– Нет, – подавленно кивает головой будущий мэтр юриспруденции.

– Это у нас, во-первых, какие источники энергии – возобновляемые или невозобновляемые?

– Невозобновляемые…

– Невозобновляемые?? – глаза Бочкова округляются. Впрочем, и мои тоже. – А нефть, газ – как по-вашему, какие источники? Возобновляемые или нет?

– Возобновляемые… – кажется, решил довести всех до состояния шока будущий молодой специалист.

– Хм-м… Я думаю – здесь все ясно – смотрит сначала на меня, потом на всех остальных мой начальник. – Придете на допсессию. Следующий!

На место парня садится Лащинская.

– Билет номер три, первый вопрос: «Проблемы “Стандартной модели” в физике».

– Угу. И что вы можете сказать по данному поводу? – уже предвкушает победу Бочков.

– Ничего…

– Следующий вопрос!

– Водородная энергетика. Использование явления сверхпроводимости в энергетике.

– Так, хорошо. Перспективное направление исследований… Слушаем вас!

«Откуда ты знаешь, товарищ дорогой, что такое вообще сверхпроводимость?»

– Я не могу ничего сказать…

«Чёрт, ну что же ты так, Танюша?! Уж материал про водородную энергетику могла бы запомнить! Он ведь был в виде ксерокопии журнальной статьи, с кучей фотографий… Вице-президент РАН и олигарх Прохоров тиснули огромную совместную публикацию в «Доклады Академии Наук», а ты, блин!…»

– Два балла! Придете в следующий раз!

Я вижу, как на глаза Лащинской наворачиваются слезы. Мне искренне жаль девчонку, но сделать сейчас я ничего не могу: похоже, Бочков решил утвердить себя в глазах Гусейнова как борца с коррупцией, а меня – как опасного афериста, которому не стоит доверять прием даже незначительного экзамена.

– Остались только вы, – говорит он Яузовой. Та выжидает, пока Лащинская не возьмет у меня со стола зачетку и не выйдет из аудитории, чтобы собраться с мыслями.

– Первый вопрос: «Проблемы доказательств в математике». Первая проблема – это то, что при использовании компьютеров в процессе доказательства возникает сложность проверки такого доказательства обычным способом, вручную. Например, известен случай, когда редакция журнала отказалась рецензировать статью одного исследователя, ссылаясь на то, что полученную компьютером цепочку доказательств невозможно проверить до конца. Вторая проблема – это проблема теории групп, когда нашли одну группу и…

Яузова зависает. Черт, жаль! Она явно пытается уйти в частности. А ей всего-то надо было сказать, что и в этом случае возникла трудность убедиться в том, что перечень найденных простых групп является исчерпывающим.

– Вот нашли группу, кажется…

Бочков вопросительно смотрит на меня. Я, с одной стороны, вынужден на это как-то реагировать, а, с другой, – пытаюсь вытянуть Яузову на верный путь, поэтому говорю вкрадчивым тоном:

– А это основная проблема теории групп?

– Вот я тоже хотел спросить – а разве это основная проблема теории групп? – громогласно вопрошает Бочков.

Я поворачиваюсь, внимательно смотрю на него и вижу, как он прячет улыбку. М-да, ну и артист! Такой талант пропадает! Наверняка о теории групп он только слышал, и, если бы мне не было сейчас до невозможности грустно, я бы просто расхохотался так, что пришлось бы лечь на стол от смеха. Трофимов и Гусейнов застыли, как ледяные скульптуры, в ожидании ответа Яузовой. По всему видно, что данная академическая проблема их тоже заинтересовала – хотя бы в порядке расширения собственной эрудиции.

Но наша топ-модель всех разочаровывает. Она так и не смогла нащупать правильное направление мысли, и сейчас понуро сидит за партой, теребя почем зря ручку.

– Так… Ну, ладно – следующий вопрос, – командую на этот раз уже я.

– Из предложенного списка выберите физические теории, относимые к паранаучным: эфиродинамика, теория относительности, теория «Большого взрыва», теория торсионных полей, теория физического вакуума… – Яузова сглатывает слюну. – Я знаю, что эфиродинамика точно туда относится. Еще, кажется, торсионные поля…

– Верно! – торопливо обрываю я ее ответ, опасаясь, как бы она не успела что-нибудь в нем поменять. – Ну!… По сравнению с остальными ваша речь просто на пять с плюсом!.. – обращаясь теперь к Бочкову, пытаюсь разрядить обстановку я. Не потому, что мне от этой белой Наоми Кэмпбэлл что-то нужно, а просто потому, что хочется поддержать её за старание.

– Ну, по сравнению со всеми остальными – да! – подхватывает со смехом Бочков, и вслед за ним начинают смеяться и Трофимов с Гусейновым.

– Тогда – что, Виталий Владимирович? Может, четверку?

– Не знаю. Решайте вдвоем – показывает он рукой на Гусейнова. – Вы ведь экзамен принимаете.

Все, кроме меня и Яузовой, встают со своих мест. Бочков широким шагом направляется к выходу, Трофимов быстро срывается за ним. Ко мне подходит Гусейнов:

– Четверки я здесь не вижу. Тройка – вот это будет правильно.

В душе я с ним, конечно, согласен, но я-то обещал ребятишкам, что у них у всех вообще будут пятерки! Однако деваться некуда – нужно играть в объективность:

– Вас устраивает тройка? – как бы интересуюсь я у Яузовой.

– Нет! – грамотно отвечает она. Молодец! Как, впрочем, и Лащинская тоже: передала все-таки группе мои давние инструкции насчет того, что если на экзамене Гусейнов им будет ставить низкие оценки, пускай не соглашаются и уходят на допсессию.

– Ну, что – тогда неявку ставим? – спрашиваю теперь Гусейнова.

– Ну, если она так хочет, – пускай! – пожимает он плечами.

– Ладно, тогда ждем вас… – когда там уж допсессия? – прищуриваюсь я.

– Завтра в девять, – отвечает Яузова.

– Значит, завтра в девять на кафедре.

Я вписываю «неуды» и «неявки» в ведомость, Гусейнов ставит вторые подписи и покидает комнату. Теперь можно и подмигнуть нашей топ-модели… Она понимающе кивает в ответ.

Через пятнадцать минут, успев на ходу пообщаться с Татьяной и искренне пообещать ей, что завтра с оценкой у нее всё будет в порядке, я заруливаю в наш деканат. На своих местах сидят секретари – Азиза Кабирова и мисс Хлопьева, в проходе ждут своей очереди несколько незнакомых мне студентов.

– Общий привет. Зинаида Максимовна у себя? – спрашиваю я у Азизы.

– Здравствуйте, Игорь Владиславович! Да! – она, как всегда, приветлива со мной.

Заставляя студентов потесниться, я откидываю крышку стойки и прохожу в «служебный сектор». Слева – дверь кабинета, который раньше делили между собой все три замдекана, а теперь, в связи с расширением площади, его единовластной хозяйкой стала Зинаида Максимовна. Оно, в общем-то, логично: где для заместителя Махмутова по учебным вопросам место удачней, чем в непосредственной близости от приемной студентов? Я уже собираюсь войти, как навстречу мне открывается дверь, и Сучанских является собственной персоной. Она встречает меня причитаниями, хорошо гармонирующими со скорбной миной на лице:

– Игорь Владиславович! Ну, наконец-то вы появились. Что же это такое у вас творится!

– Здравствуйте, Зинаида Максимовна – мы с вами еще сегодня не виделись, – мрачно буркнув, переступаю я порог ее кабинета.

– Здравствуйте. Ну, что же это такое?

– Вы, вероятно, имеете в виду экзамены у групп экономистов?

– Да.

– Вот как раз по этому поводу я и пришел. Ведомости по этим группам не у вас?

– У меня. Я вам их сейчас покажу. – Она начинается рыться в бумагах, которыми заложен весь ее стол, и, наконец, извлекает из нужной папки три плотно заполненных листа. – Вот, посмотрите! – Она протягивает их мне. – У девяноста процентов тройки, двойки и неявки, Игорь Владиславович. Но неявка – это то же самое, что «два».

– Я посмотрю все это детально, с вашего позволения, чуть позже, но не могу с вами согласиться, Зинаида Максимовна! – прерываю я ее излияния. – Если человек не явился на экзамен, это еще не значит, что он плохо учится. На допсессии он может все сдать на отлично.

– Ну, дай Бог, чтобы так оно и было, Игорь Владиславович. Но вы уж, пожалуйста, займитесь этим.

– Разумеется. Однако единственный работающий ксерокс в нашем деканате находится у вас, – с улыбкой показываю я на стоящий за столом аппарат. – Сделайте мне, пожалуйста, копии.

– Конечно! Сейчас, одну минуточку! – Сучанских на редкость суетливо включает аппарат и, прогнав через него документы, вручает их мне:

– Вот, возьмите!

Краем глаза я успеваю заметить больше всего интересующую меня фамилию, но смотреть сейчас, какая напротив нее поставлена оценка, я не хочу: сделаю это в более спокойной обстановке.

– Да, спасибо, Зинаида Максимовна! – киваю я. – Ну, я тогда пойду? А то, сами знаете, время дорого!

– Пожалуйста, Игорь Владиславович! Всего доброго вам!

– И вам всего хорошего, Зинаида Максимовна!

Покинув кабинет Сучанских, я оставляю ведомость по правоведам Азизе и шепчу ей на ушко:

– А кого с кибернетики взяли первого числа? Клемонтьева, что ли?

– Нет, Кокошина, – отвечает она приглушенным тоном.

– Ясно… («Воистину кому-то везет, а кому и наоборот») Ладно, счастливо!

Последние слова я произношу достаточно громко, и со стороны это выглядит так, будто я прощаюсь и с Хлопьевой тоже. Последняя мне, естественно, не отвечает, зато Азиза делаю это охотно:

– До свидания, Игорь Владиславович!

Хорошая девчонка, думаю я. Побольше бы таких. Но кроме Дуни – улыбчивой первокурсницы, обращающей на себя внимание тем, что по своим габаритам она годится в дочери Монтсеррат Каббалье, – в нашем деканате, к сожалению, таковых больше не имеется. Баскакова и эта Хлопьева друг друга стервознее. Единственное, что в них хорошего – это их бюсты и задницы. Но по данным параметрам Азиза и особенно – ха-ха! – Дуня им нисколько не уступают, так что можно считать, что ничего хорошего в этих стервочках вообще нет.

Выйдя в коридор, я сворачиваю налево и иду в сторону кафедры политологии, затем делаю еще один поворот и вхожу в затемненный коридор, параллельный тому, что тянется от входа в Д-корпус. Иду вперед до упора и оказываюсь во владениях наших химиков. Трудно сказать, почему, но народу здесь на порядок меньше, чем около гуманитарных кафедр, и можно, не торопясь, рассмотреть результаты экзаменов.

Все последние недели я постоянно держу в голове примерный список тех, кто с той или иной степенью вероятности (иногда – почти стопроцентной) мог пожаловаться на меня в профком или сделал это совершенно точно. Для верности я его, конечно, записал, но в принципе мог бы этого и не делать. Двенадцать человек из двадцати трех мне, можно сказать, известны. Интересно будет сравнить свои догадки с увиденным.

Я вынимаю из сумки три ведомости и раскладываю их на подоконнике. Затем достаю свой список кандидатов.

Группа ЭПП-1: Заббарова – 5, Петрова – 5…

Гад все-таки Бочков – не мог уж поставить им четверки!…

Лаврентьева – 4, Ефремова – 4…

Группа ЭПЛ-2: Галлямов – 4, Газаева – 5, Рязапова – 5…

И это – не считая того, что у Гаврюшиной и Бикмуллануровой из ЭПЛ-1 – пятерки??! Ну-ка, ну-ка – посмотрим общее количество тех, кто вообще сдал…

Так… Три тройки… Причем одна из троечниц – новенькая, у которой все оценки соответствующие, и она, как сказала Элеонора, общается не со своими, а как раз с грымзами из ЭПП-1… Вместе с тремя троечницами получается двадцать восемь человек. Точнее, тридцать, но двух старост можно не считать. Минус один балбес-блондин из ЭПЛ-2: у него здесь близкая родственница преподает – получается двадцать семь. Еще минусуем четырех девчонок из группы блондина, включая Нелю Минниахметову, которые подходили ко мне. Итого получаем три тройки, двадцать пятерок и четверок… Двадцать три человека…

– Виталий Владимирович! Могу я у вас узнать, почему список людей, которым вы поставили пятерки и четверки, на девяносто пять процентов совпадает со списком профкома? Это случайное совпадение?

Я сижу в кабинете Бочкова и в упор рассматриваю своего ненаглядного шефа, стараясь просверлить его взглядом как можно глубже. Расположившийся неподалеку Трофимов выжидающе наблюдает за реакцией босса. Бочков сглатывает ком в горле, медлит с ответом, потом еле-еле выдавливает из себя:

– Абсолютно.

Мне уже все ясно, но, подобно контрольному выстрелу киллера, я задаю еще один вопрос, чтобы окончательно убедиться в своей правоте:

– А я-то уж подумал, что Кузнецов передал вам копию этого списка, и вы прямо по нему все проставили…

– …Нет! – качает головой Бочков, отвечая уже уверенней, но в этот момент Трофимов просто по классическому самоучителю языка жестов Пиза закрывает лицо руками. Закрывает по-обезьяньи – во всяком случае, Алан Пиз называет это именно так, утверждая, что данный невербальный знак присущ нашим животным пращурам тоже. Так делает человек, слышащий, по его личному мнению, не просто ложь, а ложь в квадрате или в кубе. Меня подмывает немедленно сказать об этом Бочкову, но я сдерживаю себя. Мало ли: может, в следующий раз Трофимов схожим образом выдаст что-то более ценное.

– Ну, ладно, допустим. Но почему вы не влепили максимум четверки тем, кто заварил всю эту кашу, а поставили им именно пятерки? Я ведь даже эсэмэску вам посылал на этот счет.

– Они хорошо отвечали, – насупившись, говорит Бочков.

– Ну, и что? Придраться при желании всегда можно.

– Если на то пошло – мы сначала стали принимать экзамен, а потом уже прочитали твою эсэмэску.

– Но вы ведь тем самым подаете плохой пример всем остальным, Виталий Владимирович. Вы же им как будто говорите: «Жалуйтесь, дети, на Сокола! Мы вам с Трофимовым все поставим!».

– Игорь!… – Бочков грохает мгновенно сжавшимися кулаками по столу, а его «табло» наливается кровью, как перезрелый гранат. – Я не знаю… Если ты хоть во что-нибудь веришь, ты должен свечку сходить поставить за то, что мы сейчас тут сидим и с тобой разговариваем. Родители этих детей сдали тебя. Тебя и этого мудака с кибернетики взять должны были. Но взяли только его, а ты тут сидишь и права качаешь. Каких трудов стоило тебя хотя бы от Дуранова отбить. Он вообще сразу тебя хотел уволить. Если бы ты не оказал мне некоторого уважения – х…й бы чё я стал сейчас делать.

«Ух, ты! Интересно девки пляшут. Больничный-то пригодился. “Стратегия номер два” сработала. В каком-то смысле, конечно».

– Ну, ладно, – решаю не накалять атмосферу я. – А с остальными что? Их там сто с лишним человек – это, значит, минимум сто тысяч на дороге валяются. Вы мне разрешаете действовать, как я сочту нужным?

– Действуй! Но осторожно, потому что за тобой сейчас контроль со всех сторон.

– Хорошо, Виталий Владимирович.

Я поднимаюсь с места и секунду раздумываю, стоит ли мне протягивать руку Бочкову и притихшему Трофимову, или нет. Все-таки, что ни говори, а с этими отличниками и ударниками из списка профкома подстава с их стороны была несомненная. Потом решаю, что подать руку все-таки надо: не следует раньше времени демонстрировать хотя бы шефу, что у меня теперь отныне и навсегда вырос на него большой зуб. Последнее, что я слышу перед тем, как закрыть дверь, – это обращение Бочкова к Трофимову:

– С Кизаншиным надо чё-то делать. После его консультаций приходится успокаивать дипломников. Он им говорит, что вся экономическая теория туфтовая, а правильная только у него. И вообще освобождать вакансию профессора пора…

…М-да! Шустро действует мой начальничек, ничего не скажешь! Кизаншин, семидесятитрехлетний доктор технических наук, в свое время, до прихода Дулкановой, был первым лицом нашей кафедры. Его несменяемый вечно мятый костюм синего цвета, небрежно причесанные жидкие волосы в сочетании с маленьким ростом, нечеткой дикцией с деревенским акцентом и какой-то невообразимой ахинеей, которую он перманентно несет на госэкзаменах, создают ему комичное впечатление воробья на помойке в глазах окружающих, но он этого не знает. А уж как он опозорился на том историческом заседании, когда ректор с деканом представляли нам Бочкова, это вообще отдельная песня. Как он вскочил тогда, в самом конце собрания, по-школьному поднимая согнутую руку: «Разрешите! Раз уж мы заговорили о поднятии уровня научной подготовки в вузе, то мы должны в первую очередь тогда сказать о том, что настоящей экономической теории на самом деле нет!…». Почти все, кроме Махмутова, Бочкова и Прохорова, поняли, о чем он собрался «блаблаблакать» – о своем любимом детище, «теории экономики», которая на самом вовсе не теория, а несколько тривиальных аналогий между экономикой и знакомыми ему техническими системами. Из уважения к его сединам ему до сих пор никто не решается сказать, что его выпущенный универским издательством шедевр – собрание банальностей; что в нем нет даже намека на сравнение с другими подходами, которые в изобилии представлены в литературе и гораздо серьезнее того, что он пытается излагать в своей книге. Всего этого он, конечно, не знает, зато другие если и не знают точно, то просто догадываются. Поэтому едва начавшееся пламенное выступление Кизаншина было прервано хохотом доброй половины присутствующих. Ректор недоуменно посмотрел в сторону странного выскочки, а Махмутов, имеющий богатый опыт ведения заседаний, одной точной фразой закруглил встречу: «Галимзян Галимзянович! Такого вопроса в повестке собрания нет! Это тема не для заседания кафедры, а для теоретического семинара!». Кизаншин удрученно опустился на стул – попытка предстать мудрым старцем в глазах начальства, особенно нового, с треском провалилась. На обычных заседаниях он тоже несет лабуду, которую Бочков выслушивает с таким видом, будто ему срочно требуется антидиарейное средство. В общем, если ВВБ его вытурит, рейтинг кафедры от этого только поднимется. Удачи вам, Виталий Владимирович!..

Примерно через четверть часа недалеко от вахты В-корпуса я снова встречаюсь с Ирой Донсковой и Олей Пензовой. На этот раз настроение у меня заметно боевитей, чем сегодня утром, и это сразу им передается.

– Ну что, Игорь Владиславович? Можно будет сделать, или как?

– Похоже, что можно, но на сто процентов я не уверен. Люди сами не знают, что хотят…

– …Да вообще! – возмущенно фыркает Ирина.

– Тем не менее с этим приходится считаться. Вы пока выписывайте разрешилки, а я вам, если что-то не будет получаться, тут же сброшу эсэмэс.

– Ну, тогда мы прямо сейчас пойдем? – уточняет Донскова.

– Да, конечно. Я вас буду ждать здесь. Давайте, вперед!

Подруги бегут к выходу, а я ищу в справочнике мобильника номер Саматовой. Найдя запись «Эл-ст-07», посылаю сообщение:

«Элеонора, здравствуйте. Сегодня подойдите ко мне в пол-шестого в А-421. Есть обнадеживающая информация».

Ответ приходит быстро:

«Здравствуйте, я очень рада, что она есть! Буду!»

Вскоре возвращаются мои красны девицы, отдают разрешения на досрочную сдачу экзамена и, помахав ручками, исчезают. Я улыбаюсь им вслед и, напевая про себя мелодию из фильма «Миссия невыполнима», иду к выходу. Надо подкрепиться в каком-нибудь приличном месте. В принципе столовая – в двух шагах от вахты, но, во-первых, она, хоть и дорогая, не слишком качественная, а, во-вторых, и это главное, в ней могут быть или те студенты, с которыми мне предстоит иметь дело в недалеком будущем, или те, которые так успешно обыграли меня в недалеком прошлом. И с теми, и с другими пересекаться мне сейчас крайне не хотелось бы, не говоря уж о том, что там вообще может быть слишком много знакомых, заводить с которыми светские беседы мне тоже ни к чему. Надо поехать к главному зданию техуниверситета. Неподалеку от него есть шикарное кафе: до установочных лекций у заочников скоротаю время там.

Группы товарищей, получающих у нас второе высшее образование (естественно, экономическое), а потом и «классических» заочников я разгоняю в общей сложности за час – по двадцать минут на группу (с перерывом). В результате приходится еще довольно долго ждать, когда придет Элеонора. Но вот, наконец, она появляется, говорит «Здрасте!», и теперь я могу облегченно сказать:

– Здрасте. Закройте, пожалуйста, за собой дверь.

Мы остаемся одни в пустой аудитории на безжизненном к тому времени этаже – распрекрасное время для чего-нибудь более приятного, чем обсуждение цен на пятерки и тройки. Но Саматова слишком хитра, чтобы с ней можно было закрутить роман без дальнейших обязательств, поэтому, несмотря на ее сексапильность, я пресекаю подобные мысли всякий раз, когда они ко мне приходят.

Она садится на парту прямо передо мной, по привычке достает ручку и лист бумаги. Но я не собираюсь сейчас ей подсовывать какое-либо чтиво, а просто добродушно улыбаюсь:

– Ну, слава Богу – все разрешилось. Ох, вообще – чё там только не было!

Я снимаю куртку и небрежно бросаю ее на парту, забыв при этом, что во внутреннем кармане остались рубли и двушки, которые мне сегодня утром дали на сдачу в автобусе. Мелочь вылетает не хуже пробки из под-шампанского, весело звеня и подпрыгивая.

– Ой! Ну, вот: все упало, все пропало! – говорит мне с улыбкой Саматова.

– Ничего не пропало – только мелочь, – оптимистично заявляю я. – Пропали только копейки, а все остальное сохранилось.

– И как оно сейчас все выглядит, Игорь Владиславович? В деталях?

– Вы должны будете учить, Элеонора, – просто поставить оценки сейчас уже невозможно, – но поддержка вам гарантирована. На четверку – так… – я рисую пальцем цифры «5», «0», «0», а на пятерку – так… (добавляю семерку, пятерку и ноль).

– То есть четыре – это… – Саматова начинает царапать на своем листе «500», – а пять – это «750»?

– Да.

– Хорошо. У нас завтра в девять консультация перед последним экзаменом. Я сегодня всем сообщу, чтобы принесли, а завтра соберу. Но, Игорь Владиславович! Есть один момент. Ребята уже боятся и сомневаются. Там точно всё будет нормально, как вы считаете?

– Абсолютно, Элеонора! – отвечаю я, осклабившись. Мне бы, конечно, сейчас не скалиться надо, а сделать максимально серьезный вид. Но я повинуюсь какому-то подсознательному и при том – неудержимому стремлению отомстить Бочкову за мое сегодняшнее унижение перед Гусейновым на экзамене, а главное – за профкомовский список.

– Ага! Понятно! – хитро улыбается Саматова. – А вы, Игорь Владиславович, случайно не…?

– Что – «не»? – решаю «повалять Ваньку» я.

– Нет, ничего, – продолжает строить лисью мордашку староста ЭПЛ-1-07. – Просто наши девчонки говорили недавно, что к нему напрямую можно подойти, и он поставит маркетинг за Гасанову.

– Не знаю… – стараюсь я скрыть удивление. – Вообще-то он не должен напрямую работать. Если только через Трофимова. А за сколько он ставит, если не секрет?

– Полторы то ли тройка, то ли четверка – я сама точно не знаю. Просто услышала разговор наших в коридоре…

– В коридоре? – изумленно переспрашиваю я. – То есть это вот так в открытую обсуждается?

– Да.

– Интересно. Вы не могли бы для меня разузнать это поточнее, Элеонора?

– Хорошо… А вот я еще хотела спросить: что делать с группой ЭПП-1? Они постоянно спрашивают: сказали ли вы что-нибудь? Мне их взять на себя, или…

– …Ни в коем случае! Среди них есть очень ненадежные люди. Так что пускай теперь сами выкручиваются. В конце концов, у них должна работать своя староста.