Христианство. Как все начиналось Вермеш Геза
но опустошил себя самого,
приняв образ раба,
сделавшись подобным человекам
и по виду став как человек; смирил себя
быв послушным даже до смерти, и смерти крестной.
Потому и Бог превознёс Его
и дал Ему имя выше всякого имени,
чтобы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено
небесных и земных и преисподних,
и всякий язык исповедал, что Иисус Христос – Господь,
во славу Бога Отца.
( Флп 2:5–11 )
Христос не стал держаться за равенство с Богом, а умалил себя, восприняв человеческую природу, чтобы спасти человечество. Если этот гимн действительно принадлежит Павлу, он говорит вещи уникальные для Павлова корпуса. Однако в его подлинности можно усомниться. Во-первых, ключевые понятия («в образе Бога», «опустошил себя») не имеют параллелей в текстах Павла. Во-вторых, тема гимна (полный отказ Христа от своего прежнего «я») не соответствует контексту, где Павел призывает филиппийцев любить друг друга. Поэтому повторю свою старую точку зрения: данный отрывок не входил в первоначальный вариант послания. Если его изъять, цельность мысли не пострадает.3 По своей лексике и стилистике отрывок принадлежит началу II века. Древняя церковная традиция связывает Четвертое Евангелие, наполненное подобными идеями, с Эфесом. Мы также знаем от Плиния Младшего, легата в Вифинии в 110 году, что малоазийские христиане «воспевали, чередуясь, Христа как бога» ( carmenque Christo quasi deo dicere secum invicem; Письмо 10.96) [16] . Мои критики были недовольны, что я отвергаю подлинность отрывка из Послания к Филиппийцам, поскольку он не вписывается в мою теорию. Я бы сказал иначе: я делаю это потому, что он не соответствует тому пониманию Иисуса, которое присуще всем подлинным посланиям Павла, в частности его многочисленным молитвенным формулам и доксологиям. Поэтому я продолжаю считать, что гимн вставлен в текст поздним редактором.
Богословие того же плана, что и в Флп 2:6–11, вдохновило поэтический отрывок, который мы находим в Послании к Колоссянам (как считается, Павлу не принадлежащем). Он славит вечного Творца и Спасителя Сына Божьего.
Он есть образ Бога невидимого,
Первенец всякого творения;
ибо Им создано все,
что на небесах и что на земле, видимое и невидимое:
престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, —
все Им и для Него создано.
Он есть прежде всего, и все Им стоит.
И Он есть глава тела, то есть Церкви;
Он – начаток, первенец из мертвых,
дабы иметь Ему во всем первенство.
Ибо в Нем всякая полнота Божества
благоволила обитать,
и посредством Его примирить с Собою все,
земное и небесное,
принеся мир кровью креста Его.
( Кол 1:15–20 )
Читая эти удивительные строки, мы вспоминаем не только отрывок из Послания к Филиппийцам, но и пролог Евангелия от Иоанна. Как мы увидим, этот Пролог, емко формулирующий основные идеи Четвертого Евангелия (Слово Божье, которое есть Сын Божий, вмещает и являет полноту Отца), по-видимому, был написан в начале II века, причем не самим евангелистом.
В начале Послания к Евреям (опять же не принадлежащего Павлу) содержатся сходные образы. Они предполагают квазибожественность Христа Сына, который есть орудие творения и как бы зеркальное отражение Бога.
Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках, в эти последние дни говорил нам в Сыне, которого поставил наследником всего, чрез которого и мир сотворил. Он отражает славу Бога и несет отпечаток Его природы, держа вселенную словом силы своей.
( Евр 1:1–3 )
Мимолетный намек на некую роль Христа при сотворении мира Богом Отцом можно усмотреть в 1 Кор 8:5–6. Высказывания в Послании к Евреям весьма красноречивы и близко подходят к грани, отделяющей человеческое от божественного. Понятие «образа» Бога, которое мы находим у Павла в 2 Кор 4:4 и затем в Флп 2:6 и Евр 1:3, вдохновлено Книгой Бытия (Быт 1:26–27), где Бог создает Адама по своему образу и подобию. Если основная отсылка идет именно к Быт 1:26–27, Павел может иметь в виду не идентичность Христа с Богом, а сходство Христа с Богом.
И наконец, двусмысленное выражение использовано в Послании к Титу (Тит 2:13), также не принадлежащем перу Павла: «…явления славы великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа». Некоторые толкователи полагают, что здесь утверждается божественность Христа. Однако вполне можно понять отрывок так: «…явления славы великого Бога и (славы) Спасителя нашего Иисуса Христа». Иными словами, божественность принадлежит Богу, а не Христу.
Рассмотрим далее подборку текстов, которые покажут ход мыслей Павла и прояснят вопрос о цитатах из посланий к Римлянам и Филиппийцам, а также трех отрывков из посланий, приписываемых Павлу. Мы увидим, кому адресованы молитвы и благословения в Павловом корпусе. Надеюсь, читатели простят мне столь длинный список примеров. Я лишь хочу показать, что пять вышеупомянутых отрывков идут вразрез с Павловой мыслью, а потому не принадлежат Павлу.
Молитвенные формулы
Взываем: «Авва! Отче!» ( Рим 8:15 )
Бог же терпения и утешения да дарует вам быть в единомыслии между собою, по учению Христа Иисуса, дабы вы единодушно, едиными устами славили Бога и Отца Господа нашего Иисуса Христа. ( Рим 15:5–6 )
Между тем умоляю вас, братья, Господом нашим Иисусом Христом… подвизаться со мною в молитвах за меня к Богу. ( Рим 15:30 )
Благодарю Бога моего за вас. ( 1 Кор 1:4 )
Благодарю Бога моего: я более всех вас говорю языками. ( 1 Кор 14:18 )
Он падет ниц, поклонится Богу и скажет: «Истинно с вами Бог». ( 1 Кор 14:25 )
Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом! ( 1 Кор 15:57 )
Благодарение Богу, Который всегда дает нам торжествовать. ( 2 Кор 2:14 )
Благодарение Богу, вложившему в сердце Титово такое усердие к вам. ( 2 Кор 8:16 )
Благодарение Богу за неизреченный дар Его! ( 2 Кор 9:15 )
Молим Бога, чтобы вы не делали никакого зла. ( 2 Кор 13:7 )
А как вы – сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: «Авва, Отче!» ( Гал 4:6 )
Благодарю Бога моего при всяком воспоминании о вас. ( Флп 1:3 )
Всегда благодарим Бога за всех вас… непрестанно памятуя ваше дело веры… ( 1 Фес 1:2–3 )
Какую благодарность можем мы воздать Богу за вас? ( 1 Фес 3:9 )
Бог мира да освятит вас во всей полноте ( 1 Фес 5:23 )
Всегда по справедливости мы должны благодарить Бога за вас. ( 2 Фес 1:3 )
Благословения и доксологии
Ибо все из Него [Бога], Им и к Нему. Ему слава во веки, аминь. ( Рим 11:36 )
Единому премудрому Богу, чрез Иисуса Христа, слава во веки веков, аминь. ( Рим 16:27 ) [17]
Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа. ( 2 Кор 1:3 )
Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, благословенный во веки… ( 2 Кор 11:31 )
Богу же и Отцу нашему слава во веки веков! Аминь. ( Флп 4:20 )
Эти примеры показывают, что Павел устремлял свои молитвы, хвалы и благословения только к Богу, и никогда – ко Христу. Иисус для него – посредник, через которого человек приступает к Богу, а не адресат молитв. Эти цитаты дают практическое и даже экспериментальное доказательство того, что Павел отводил разные роли Отцу и Сыну. В отличие от более поздних богословов, он не считал Сына соравным Отцу.
И последний штрих – послания, приписываемые Павлу. Они почти отождествляют Бога и Христа, но даже в них нет молитвы непосредственно ко Христу. На традиционный Павлов и иудейский манер они адресуют молитвы и хвалы Богу Отцу.
Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа. ( Еф 1:3 )
Благодарите всегда и за все Бога Отца, во имя Господа нашего Иисуса Христа… ( Еф 5:20 )
Благодарим Бога и Отца Господа нашего Иисуса Христа, всегда молясь о вас. ( Кол 1:3 )
Царю веков нетленному, невидимому, единому премудрому Богу честь и слава во веки веков. Аминь. ( 1 Тим 1:17 )
Бог мира, воздвигший из мертвых Господа нашего Иисуса… да усовершит вас во всяком добром деле, к исполнению воли Его… через Иисуса Христа. Ему [Богу] слава во веки веков! Аминь.
( Евр 13:20–21 )
Роль Павла в становлении христианства
В сравнении с харизматико-эсхатологической религией Иисуса и харизматико-эсхатологическим мессианским учением первоначальной иудеохристианской церкви Павлово христианство принесло много нового. Неудивительно, что о Павле часто говорят как о подлинном основателе религии, сосредоточенной на Иисусе. Причем делают это не только специалисты по Новому Завету вроде Герда Людемана, ниспровергатели авторитетов,4 но и респектабельный «Оксфордский словарь христианской церкви». Последний утверждает: «Многие считают Павла творцом доктринальной и церковной системы, которая предполагается в его посланиях».5
Выступая как особый посланник Божий, Иисус убеждал своих палестинских иудейских учеников покаяться и приготовиться к входу в Царство Небесное. Он возглавлял эсхатологическое движение, которое пыталось поглотить все палестинское иудейское общество. Иудеохристианская церковь апостолов Иисуса продолжала проповедь грядущего Царства, считая, что начало ему положит распятый и воскресший Мессия Иисус. Во всем этом было сильное иудейское влияние, хотя еще до Павла в какой-то степени принимали языческих прозелитов и сочувствующих.
С Павлом, который называл себя апостолом, и которого с разной степенью готовности считали апостолом другие руководители церкви, ситуация существенно изменилась. Хотя посланник к язычникам выказывал интерес и к иудеям из греческой диаспоры, их обычное нежелание принять его учение все больше толкало Павла обращаться к язычникам. Павлово христианство сосредоточилось на проповеди распятого и воскресшего Христа более широкому человеческому сообществу. В то же время Павел сделал новые шаги в осмыслении смерти и воскресения Сына Божьего, а также искупления за грехи и всеобщего спасения.
Менялись и внешние формы христианства. Менее структурированные группы уступили место церквам с иерархией должностей и четкой структурой управления.
Менялся статус Христа. Он мыслился уже не как пророческий Мессия, а как торжествующий небесный Сын Божий, чей день славы настанет в ближайшем будущем. Павлов Христос стал Владыкой мира, хотя и находился несколько ниже Отца. И все же последняя стадия новозаветного доктринального развития была достигнута лишь в Иоанновой христологии.
Глава 5 Иоанново христианство
Иоанново христианство, то есть религия, отраженная в Четвертом Евангелии и посланиях, приписываемых Иоанну, далеко ушло от религии первоначальной харизматической церкви. Его доктринальный вклад столь же велик, сколь и вклад Павла, но носит несколько иной характер. Если Павловы тексты содержат глубокие размышления автора над значением Иисуса и правила поведения языкохристианских общин, Четвертое Евангелие есть богословское повествование, в котором Иисус пространно говорит о сверхъестественных отношениях между собой и вечным Божеством. Иисус Четвертого Евангелия – совсем иной, чем у синоптиков. Об обрядах напрямую не сказано, а религиозная деятельность учеников ограничена укреплением веры во Христа и братской любви между собой.
Иоаннова литература и ее авторы
Иоаннов Иисус произносит пространные монологи, в которых говорит о самом себе. В отличие от синоптического материала, они созданы самим евангелистом. (Сам он сказал бы, что эти речи внушил ему Дух Святой.) Вообще Иоанново Евангелие пронизано христологической тематикой, которая особенно сильно сконцентрирована в Прологе (Ин 1:1–18), чей характер и происхождение мы обсудим далее. Первое послание Иоанна дает дополнительную информацию, но два других послания Иоанна малосущественны.
Собственно говоря, так называемое Первое послание Иоанна – текст анонимный, а принятое название основано на предании. В Послании подчеркивается, что Иисус есть обетованный Христос и божественное Слово, чье земное проявление в человеческом теле отрицается какими-то еретиками. Два минипослания, вошедшие в канон как Второе и Третье послания Иоанна, написаны неким анонимным «старцем» (пресвитером). Интересно, что в Третьем послании упоминается нескольких человек, неизвестных нам по другим текстам: это Гай (адресат), Деметрий («почтальон», доставивший Послание и хвалимый автором) и Диотреф (общинный лидер, который не признает авторитет старца). Судя по всему, любовь, мир и гармония не всегда торжествовали в Иоанновых общинах. Ересь, отрицающая реальность воплощения Слова/Логоса, существовала уже на этом раннем этапе.
Последнее произведение Иоаннова корпуса, Апокалипсис (Откровение), приписывается визионеру по имени Иоанн, который жил в изгнании на эгейском острове Патмос. Оттуда он послал письма семи церквам в великих городах римской провинции Азия. Долгое время церковные лидеры колебались в вопросе о каноничности и авторстве этого текста, но к IV веку он вошел в Новый Завет, а визионера Иоанна стали отождествлять с апостолом Иоанном. Действительно, между Четвертым Евангелием и Апокалипсисом есть точки пересечения: например, в Апокалипсисе, как и в Прологе, Иисус назван «Словом Божиим» (Откр 19:13); именуется он и «Агнцем» (образ, знакомый нам по Евангелию). Тем не менее язык этих текстов очень разный, и они явно написаны разными авторами. Новозаветный Апокалипсис, в отличие от Четвертого Евангелия, представляет собой типичный иудейский Апокалипсис, в котором воитель Христос, одетый в воинские одежды, запачканные кровью, истребляет врагов Божьих, а затем преображается в небесного жениха. Автор видит его сходящим с небес вместе с небесным Иерусалимом для брачной вечери со своей невестой, Церковью.
Установить личность четвертого евангелиста невозможно. Дату и место создания Иоанновой литературы приходится выводить из косвенных данных. Поскольку богословие Четвертого Евангелия значительно более разработанное, чем у синоптиков, а синоптики обычно датируются последними тремя десятилетиями I века, Четвертое Евангелие, скорее всего, написано чуть позже. Самые древние фрагменты Евангелия от Иоанна относятся к периоду между 125 и 150 годом. Первые упоминания Иоанна отцами Церкви мы встречаем с середины и второй половины II века. Следовательно, по самым здравым оценкам, Евангелие от Иоанна было создано в своем нынешнем виде в первом десятилетии II века (100–110 годы). Предание связывает его с Эфесом на эгейском побережье Малой Азии.
Из-за такой датировки крайне маловероятно, что евангелист был современником Иисуса (например, апостолом Иоанном). В самом тексте не упоминается имя автора, а традиционное название («Евангелие от Иоанна») обязано поздним переписчикам. Единственное в Евангелии указание на автора (Ин 21:20) сообщает, что оно написано «учеником, которого любил Иисус» (ср. Ин 13:23, 25). Церковное предание полагает, что имеется в виду апостол Иоанн, сын Зеведеев. Однако глава 21 не входила в первоначальный текст Евангелия, а была присоединена к нему позднее: «Много сотворил Иисус пред учениками своими и других чудес, о которых не писано в этой книге. Это же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Ин 20:30–31).
То, что указание на авторство принадлежит не самому евангелисту, видно из глоссы, написанной от третьего лица: «Этот ученик и свидетельствует об этом, и написал это; и знаем, что истинно свидетельство его» (Ин 21:24). Затем идет такая ремарка: «Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг» (Ин 21:25).
Самый главный древний авторитет, говорящий об авторстве Четвертого Евангелия, – св. Ириней Лионский, уроженец Малой Азии (см. глава 8). Около 180 года он сообщил, что апостол Иоанн провел последние годы жизни в Эфесе (Турция), где также написал евангелие. Однако ни один новозаветный источник не связывает Иоанна с Эфесом. В Деяниях апостолов (8:14) упоминается, что он проповедовал в Самарии, а согласно Павлу, Иоанн, Петр и Иаков, брат Господень, были тремя столпами иерусалимской общины (Гал 2:9). Еще один факт: Игнатий Антиохийский в письме к эфесской общине (около 110 года) описывает эфесян как людей Павла, который провел в Эфесе два года перед последним путешествием в Иерусалим (Деян 19:10), а не как людей Иоанна, который, казалось бы, жил и умер в Эфесе (об Игнатии см. главу 7). Вспомним также, в противовес отождествлению евангелиста с апостолом Иоанном, что Папий, епископ Иераполя (около 60 – 130 годы), упоминает среди своих учителей старца Иоанна, который не тождествен Иоанну Зеведееву. Именно такой человек греческой культуры – иудей, выросший в эллинизированной среде, или грек, обращенный в иудаизм, – скорее всего и написал Четвертое Евангелие, наполненное греческими идеями и мистикой, а вовсе не галилейский рыбак Иоанн, которого первосвященники Каиафа и Анна назвали «неграмотным ( agrammatos ) и простым» (Деян 4:13). Кем бы ни был четвертый евангелист, он действовал в Эфесе (где, очевидно, и родился) или его окрестностях. Неиудейский характер аудитории виден из необходимости объяснять по-гречески самые базовые иудейские понятия (рабби – «учитель»; Мессия – «Христос»). Неиудейская ориентация придает Евангелию особую окраску.
Иоаннов Иисус
Иисус Четвертого Евангелия имеет мало общего с популярным проповедником, о котором сообщают синоптики, «пророком из Назарета Галилейского», поставленного Богом вести покаявшихся современников в «Царство Небесное» (Мф 21:11; ср. Лк 7:16; 24:19). За вычетом ночной беседы с иудейским учителем Никодимом (Ин 3), где Иисус дважды упоминает о божественном Царстве, эта фундаментальная тема синоптических евангелий отсутствует в Четвертом Евангелии. Отсутствуют и притчи с их простыми и яркими образами, которые столь важны у Марка, Матфея, и Луки. Величественный, трансцендентный и властный Иоаннов Иисус предполагает, что его должны сразу принять и одобрить, и не тратит сил на попытки быть понятым. Он выше всех остальных и выказывает превосходство не только над посторонними – Никодимом (Ин 3), самарянкой из Сихара (Ин 4), недружелюбной галилейской толпой, возмущенной образами вкушения плоти и крови Иисуса (Ин 6) – но и над близким кругом апостолов и учеников. Когда последние шокированы высказыванием о вкушении плоти и крови Иисуса из-за каннибальских ассоциаций («какие странные слова! кто может это слушать»), Иисус не дает объяснений (Ин 6:60–62). Однажды Иисус упрекает в непонимании своего близкого ученика Филиппа: «Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня?» (Ин 14:9). Иоаннов Иисус не тратит времени на дидактические изыски.
Иисус – Христос
Четвертое Евангелие не объясняет титулы Иисуса. Оно не раскрывает даже понятие «Мессия», хотя и видит необходимость дать греческий перевод («Христос»).
Сообщается, что некоторые соотечественники Иисуса сомневались в его мессианстве, в частности, на основании его происхождения из Галилеи (Мессия должен быть из Иудеи!): «Не сказано ли в Писании, что Христос придет… из Вифлеема, из деревни, откуда был Давид?» (Ин 7:42). Другие оспаривали мессианство Иисуса, полагая, что место происхождения Мессии должно быть сокрытым, об Иисусе же известно, что он – из Назарета (Ин 7:27).
Иоанну совершенно чужда идея мессианской тайны, характерная для Евангелия от Марка (а именно, повеление апостолам скрывать, что Иисус есть Христос). Его Иисус открыто говорит о своем достоинстве. После встречи с ним будущий апостол Андрей говорит своему брату Петру: «Мы нашли Мессию» (Ин 1:41). Когда Иоаннова Иисуса спрашивают, он ли Христос, он не дает уклончивых ответов вроде «ты сказал» (как у синоптиков). Скромности иудейского святого мы здесь не находим. О том, кто он, Иисус сообщает прямым текстом. Например, когда самарянка заговаривает о Мессии, Иисус торжественно объявляет: «Это Я, который говорю с тобой» (Ин 4:26). Он жалуется, что устал снова и снова повторять то, чему слушатели отказывались верить. Типичен усталый ответ группе иудеев в Иерусалимском храме. Они спрашивают, он ли Мессия, и он отвечает: «Я сказал вам, а вы не верите» (Ин 10:24–25).
Иисус – Сын Божий
Евангелие от Иоанна делает больший упор на то, что Иисус есть «Сын», а не на его мессианство. Здесь имеет место комбинация титулов Христос/Сын Божий/ Царь Израилев (Ин 1:41, 45, 49). Однако если в обычном иудейском словоупотреблении фраза «сын Божий» указывала на святость человека и его особую близость к Всемогущему (см. главу 1), у Иоанна она говорит о более глубоких и тесных взаимоотношениях. Поскольку бльшая часть сведений об Иисусе в Четвертом Евангелии содержится в его речах о самом себе, получается, что мы читаем автобиографию, излагаемую от третьего лица. Однако если помнить о глубоких различиях между этим богословием и образом Иисуса в более ранних синоптических евангелиях, более резонно считать, что Иоанновы описания Иисуса – дело рук четвертого евангелиста, который многое добавил к унаследованным преданиям.
Иоаннов «Сын Божий» не обычный земной человек, а таинственная личность не от мира сего. Как мы уже сказали, он значительно выше не только обычных людей, но даже и своих учеников. «Вы от нижних, Я от вышних», – говорит Иисус в Ин 8:23. Он сошел с небес и после кратковременного пребывания на земле вернется на небеса, чтобы приготовить места ученикам в обители Отца. «Никто не восходил на небо, как только сошедший с небес» (Ин 3:13). Впоследствии Иисус снова сойдет на землю (ср. идея «второго пришествия»), чтобы возвести верующих в небесный дом. Одним словом, имеется в виду двойной обратный путь: сошествие – восхождение, снова сошествие – снова восхождение. Для Иисуса синоптических евангелий парусия была не частью первоначального плана, но следствием того, что его миссию неожиданно прервали. Для Иисуса Евангелия от Иоанна она изначально входила в вечный замысел. Иисус, сошедший с небес, возвещает:
В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам. И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я.
( Ин 14:2–3 )
Чтобы описать путешествие между небом и землей, Иоанн использует образ «Сына Человеческого», заимствованный из иудейской апокалиптической эсхатологии, где облака – небесный транспорт. Этот образ уходит корнями в Книгу Даниила и часто встречается в Новом Завете. О восхождении на небеса говорится в Дан 7:13 («Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын человеческий…»), Деян 1:9 («Он поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их») и 1 Фес 4:16–17 («мы, оставшиеся в живых… восхищены будем на облаках навстречу Господу в воздухе»). С другой стороны, в рассказах о Втором пришествии (Мк 13; Мф 24; Лк 21) имеется в виду нисхождение с небес на землю. Иоаннов Сын Человеческий (т. е. Иисус) есть бывалый путешественник в обоих направлениях. Что же касается образа «Сына Человеческого», несмотря на его большую богословскую нагрузку у Иоанна, он сохраняет идиоматическое значение, знакомое нам по синоптическим евангелиям (см. главу 2) и восходящее к арамейскому выражению «бар наша» (или «бар наш»), которое представляло собой окольный способ сказать о самом себе. «Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть плоти Сына Человеческого и пить крови его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий мою плоть и пьющий мою кровь имеет жизнь вечную, и я воскрешу его в последний день» (Ин 6:53–54).
Согласно богословской концепции Четвертого Евангелия, Сын послан Богом Отцом не как последний Судья, а как Податель жизни. Он есть Искупитель, который пришел «не судить мир, но чтобы мир спасен был через Него» (Ин 3:17). У Иоанна Страшный суд не вселяет такого ужаса. Логически можно было бы сказать, что осуждение есть провал божественного замысла, – в III веке это будет говорить Ориген, шокируя Церковь (см. главу 9). Конечная цель – жизнь вечная, которая обретается через веру во Христа. Ученикам Иисуса обещан «хлеб жизни» (Ин 6:47–48) и источник воды живой (Ин 4:13–14). Еще один источник жизни вечной – любовь. Она сходит свыше, где объединяет Отца с Сыном на небесах (Ин 3:35; 17:23), и распространяется на земле через единение Отца и Сына с верующими. Верующие должны любить Отца и Сына (Ин 17:23) и друг друга (Ин 14:21; 15:12). Следует заметить, что Иоанн явно обращается к неиудейским читателям. Лишь для них заповедь любить друг друга была новой (Ин 13:34). Судя по всему, языческое большинство Иоанновой церкви не было знакомо с Законом Моисеевым. Ведь в Законе сказано: «Люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев 19:18). В синоптических евангелиях Иисус говорит своим галилейским ученикам, что братская любовь есть величайшая из древних заповедей (а не новая заповедь!): «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего…» (Мф 5:43; 22:39; Мк 12:31; Лк 10:27).
Взаимное пребывание – Отец в Сыне, а Сын в Отце – возводит Сына на мистические высотыи означает обожествление Христа. Отец и Сын обладают одним знанием и одной славой. В каком-то смысле они равны (хотя и не всегда – см. далее). Более того, Христос описан как подлинный образ Божий. Поэтому он имеет право сказать: «Видевший Меня видел Отца» (Ин 14:9). Сын и Отец едины, и это абсолютное прославление Сына затрагивает всех верующих.
И славу, которую Ты дал Мне, дал им: да будут едино, как Мы едино. Я в них, и Ты во Мне; да будут совершены воедино… Отче! которых Ты дал Мне… да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира.
( Ин 17:22–24 )
Воплощение Сына произошло не только для того, чтобы искупить человеческие грехи, но и для того, чтобы верующие достигли обожения. Земная миссия Сына даст возможность ученикам Христа взойти в небесные обители, – картина, в которой есть нечто пантеистическое – но единение Сына с Отцом вечное и предшествует созданию вселенной. Эта Иоаннова концепция, вкупе с учением о Логосе, о котором речь далее, послужила отправной точкой для многих христологических размышлений II–III веков.
Концепция предсуществования, которая доминирует в Прологе, ярко выражена в одном из знаменитых речений «Я есмь». Это образные речения типа: «Я есмь хлеб жизни» (Ин 6:35); «Я есмь путь, истина и жизнь» (Ин 14:6). Однако в одном полемическом отрывке данная формула встречается сама по себе, без предиката. Контекст такой: группа иудеев недовольны Иисусом за слова, что слушающие его учение не вкусят смерти – мол, речи одержимого, ибо если даже святые патриархи и пророки библейского прошлого умерли, как могут ученики Иисуса избежать могилы? Неужели он больше Авраама? На это Иисус дает неожиданный ответ: «Прежде нежели был Авраам, Я есмь» (Ин 8:51–58). Смысл его не раскрывается, но судя по всему, имеется в виду древнее иудейское представление о том, что имя Мессии было создано Богом в вечности, до сотворения мира, и впоследствии открыто Аврааму. Следовательно, Христос мистически существовал в форме своего имени еще от основания вселенной, задолго до рождения праотца еврейского народа.
Подсознательно евангелист понимал, что выходит за рамки иудаизма, который был для него родным (если «Иоанн» происходил из эллинизированных иудеев, как я склонен думать) или воспринятым (если он языческий прозелит из Эфеса, как предполагает А.Луази1). Тем не менее при всем своем тезисе о единстве Иисуса с Богом Иоанн не предполагал стопроцентного равенства между ними. Он делает оговорку. Хотя Иисус у него произносит фразу: «Я и Отец – одно» (Ин 10:30), кощунственную с точки зрения враждебно настроенных слушателей, дальше идет следующий образный отрывок:
Иисус отвечал им: не написано ли в законе вашем: «Я сказал: вы боги» [Пс 82:6]? Если Он назвал богами тех, к которым было слово Божие… Тому ли, которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите: богохульствуешь, потому что Я сказал: «Я Сын Божий»?
( Ин 10:34–36 )
Следует подчеркнуть, что всюду в Четвертом Евангелии Сын стоит ниже Отца. Отец всегда выше Сына. Именно Отец посылает Сына, а не Сын – Отца. Сын подражает Отцу, а не наоборот. Весть, которую возвещает Сын, берет начало у Отца (Ин 5:19; 7:16). И есть как минимум один отрывок, в котором недвусмысленно обозначен подчиненный статус Сына. Иисус говорит: «Отец Мой более Меня» (Ин 14:28). Это заявление совершенно несовместимо с идеей соравенства. Трансцендентный вихрь возносил Иоанна на седьмые небеса, но время от времени базовый иудейский монотеизм давал о себе знать.
Как бы то ни было, последнее (а в плане литературной композиции – первое) слово в мистической концепции Иоанна, согласно которой Сын от вечности пребывал на небесах, было сказано в Прологе Четвертого Евангелия (Ин 1:1–18). Этот Пролог – настоящая богословская жемчужина.
Иисус – Агнец Божий
Иоаннов Сын Божий не только открывает Отца и ведет верующих к обожению, но и спасает и искупает их, принося себя в жертву. Неслучайно Иоанн называет Иисуса «Агнцем Божиим», – метафора, которой нет у синоптиков, но которая имеет косвенную параллель у Павла (1 Кор 5:7: Христос как пасхальный агнец). В Четвертом Евангелии об Иисусе как «Агнце ( amnos ) Божьем» публично говорит Иоанн Креститель, тем самым намекая на идею искупления: Иисус есть «Агнец Божий, который уносит грех мира» (Ин 1:29, 36). С дюжину раз Христос именуется «Агнцем» ( arneion – другое греческое слово) в Апокалипсисе, но никогда не «Агнцем Божьим» ( amnos Theou ).
Этот образ напоминает о храмовых жертвоприношениях за грехи Израиля, особенно о заклании пасхальных агнцев в канун пасхи (14 нисана) от лица каждой иудейской семьи (не только жителей Иудеи, но и паломников, явившихся на великий весенний праздник в Иерусалим). Согласно Иоанновой хронологии Страстей, в которой Иисуса приговаривают и казнят накануне Пасхи, смерть распятого Иисуса в три часа дня совпадала со временем заклания пасхальных агнцев в храмовом дворе. Предполагается, что тем самым исполнилось пророчество Крестителя (Ин 1:29): «Вот Агнец Божий, Который уносит грех мира». Искупление, на которое предуказывали жертвоприношения агнцев (особенно пасхальных), осмыслено как свершившееся через исторический факт смерти Иисуса на Голгофе. Сходную аллегорию мы находим в арамейском таргуме на Исх 1:15. Фараону снится: на одной чаше весов – Моисей, первый избавитель евреев, олицетворяемый агнцем, а на другой – все египтяне; чаша с Моисеем перевешивает, что означает его грядущее торжество над египтянами и избавление им своего народа из рабства. Еще один «Агнец Божий» – Исаак в Быт 22.
Как мы уже видели в главе 4, иудейские толкователи полагали, что Исаак, агнец Авраамов, сознательно согласился стать жертвой, которую патриарх должен был принести на горе Мория. Согласно древнейшей иудейской традиции на сей счет (Книга Юбилеев 17:15), квазизаклание Исаака случилось 15 нисана, то есть в дату, в которую впоследствии праздновалась Пасха. Иоаннов образ «Агнца Божьего» хорошо вмещает и передает богатую христианскую богословскую концепцию всеобщего искупления, достигаемого жертвенной смертью Иисуса.
Экскурс о Святом Духе
Прежде чем говорить об Иоанновом Прологе, кратко скажем о роли Святого Духа в Четвертом Евангелии. В целом, ни в Еврейской Библии, ни в Новом Завете Святой Дух не есть личность. Святым Духом (или Духом святости) называется сила, которой Бог совершает свои дела в мире от начала творения, когда Дух парил, подобно птице, над первозданными водами (Быт 1:2). В Ветхом Завете Дух святости очищает от нечистоты и вдохновляет пророков. В синоптических евангелиях Иоанн Креститель объявляет, что Иисус будет совершать очистительное крещение Святым Духом и Огнем – или же только Святым Духом (Мф 3:11; Мк 1:8; Лк 3:16). В Деяниях апостолов Святой Дух нисходит на учеников Иисуса.
Напротив, в Четвертом Евангелии персонифицированный Дух есть преемник Христа и продолжатель его дела. Он назван греческим словом «Параклет», что значит «Заступник» или «Утешитель» («другой утешитель – Ин 14:16, также 14:26). Его приход стал возможен благодаря первому Утешителю, Иисусу (1 Ин 2:1). Он постоянно пребывает с Иоанновой общиной, напоминает ее членам о словах Иисуса и сообщает им всякую истину: «Утешитель же, Дух Святой, которого пошлет Отец во имя мое, научит вас всему и напомнит вам все, что я говорил вам» (Ин 14:26).
Дух Святой обитает в верующих так же, как обитают в них Отец и Сын (Ин 14:17). Он исходит от Отца, как и Сын исходит от Отца (Ин 15:26). Он передает верующим учения, которые Сын получил от Отца и доверил Духу, не сообщая их ученикам напрямую (Ин 16:13–15). Иоанново богословие Святого Духа содержит и предвещает идею, что Иисус в течение своей земной жизни рассказал не все, и ученики поняли не все и не сразу. Здесь берет исток концепция доктринального развития, к которой всегда с подозрением относилась авторитарная церковь, не любящая перемены.
Пролог: квинтэссенция Иоаннова богословя
Иоаннов Пролог, состоящий из 253 тщательно подобранных слов, говорит о новом творении. Подобно Быт 1:1, он начинается с фразы «в начале», а далее излагает суть христологии Четвертого Евангелия. О взаимоотношении между Прологом и остальным Евангелием в науке есть разные мнения. Известный британский исследователь Нового Завета Ч.К.Барретт
и ряд других ученых считают, что Пролог написан самим евангелистом, – Пролог резюмирует дальнейшую историю Иисуса, а дальнейший рассказ раскрывает смысл пролога.2 Другие видят здесь мистический гимн, составленный независимо от Евангелия. У этой версии опять же есть разные варианты. По мнению одних, автор принадлежал к эллинистической иудейской среде,3 по мнению других – к палестинскому иудеохристианству,4 по мнению третьих – к сирийскому языкохристианству.5
Детальный анализ Пролога наводит на мысль, что он был составлен не до основного повествования Иоанна, а после него. Это чем-то похоже на ситуацию с рассказами Матфея и Луки о детстве Иисуса. В обоих случаях вводные части отражают знакомство с дальнейшим текстом, но сам дальнейший текст не содержит идей, характерных для вводных частей. Как тема девственного зачатия игнорируется в остальном повествовании Матфея и Луки,6 так глубоко эллинистическая философская идея Слова (Логоса), задающая тон в Прологе (где использована четырежды в стихах 1–2 и 14), отсутствует в последующих главах Четвертого Евангелия. Чем это можно объяснить? Скорее всего, Пролог относится к концу формирования Евангелия, хотя и помещен в первую главу. Он состыкован с основным текстом путем аллюзий на историческую фигуру Иоанна Крестителя, который свидетельствовал о Слове (Ин 1:6–8, 15). Еще один хронологический индикатор – упоминание о более раннем иудейском законодателе Моисее (Ин 1:17). Гимн присоединили к основному тексту в качестве своего рода вводного резюме о странствиях вечного Сына Божьего и его взаимоотношениях с Богом Отцом и учениками.
Без сомнения, вводные слова Пролога («в начале») смоделированы по вводным словам Книги Бытия, первой книги Еврейской Библии. Оба текста отсылают читателя к вечности, к моменту до сотворения мира, до событий в пространстве и времени, и до конфликта между светом и тьмой. «В начале сотворил Бог небо и землю… и тьма была над ликом пучины… И Бог сказал: “Да будет свет”», – читаем мы в Быт 1:1–3. В Иоанновом Прологе также первичная тьма, бывшая до сотворения, просвещается вечным и всемогущим Словом (Логосом) Божьим, которое превращает несуществование в светоносную реальность.
В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… Все чрез него на’чало быть… В нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его… Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир.
( Ин 1:1–2, 4, 9 )
В образность Книги Бытия Иоанн ввел беспрецедентное новшество, отождествив сверхвременное творящее Слово с Иисусом из Назарета: Иисус есть воплощенный Сын Божий, который родился в полноту времен и короткое время жил в человеческом теле, чтобы открыть людям Бога Отца. «И Слово стало плотью и обитало с нами… Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин 1:14, 18).
Дуализм свет/тьма идеально соответствует цели евангелиста в описании Иисуса как Искупителя и Сына Божьего, но основная тема Пролога состоит не в этом. Часто проводят параллель между темой света и тьмы у Иоанна и кумранскими текстами, где есть такие понятия, как «сыны света», «пути света», «духи света» (и их противоположности»), особенно в «Уставе общины» и «Свитке войны». Однако кумраниты обращались к понятиям «свет» и «тьма» регулярно, а для христиан фраза «сыны света» нетипична. В Прологе она появляется всего трижды, а в дальнейших главах Четвертого Евангелия – единожды (Ин 12:36). Фраза «сыны тьмы» в Новом Завете и вовсе отсутствует.
Ключевое понятие Пролога – греческое существительное Логос, которое имеет богатое эллинистическое прошлое, но и важные отзвуки в еврейском и арамейском языках. Более того, концепция Логоса разрабатывалась еврейским философом Филоном Александрийским (около 20/10 года до н. э. – после 39/40 года н. э.) и в эллинистической мистике герметизма, современной Четвертому Евангелию. Гермес Трисмегист («Триждывеличайший») был эллинизированным воплощением египетского бога Тота и источником мудрости, как считалось, обожествлявшим человека через знание (гнозис). Влияние Филона и герметизма на эллинистическое христианство признается большинством ученых. В герметической литературе Логос определяется как «Сын Божий», и у Филона он также – посредник, орудие творения Божьего. В платонических философских концепциях Логос мыслится как демиург, благодаря которому возник мир.
Иоанн знаком с этими идеями. Логос существовал еще до сотворения; он был с Богом и был божественным. Логос описывается как Сын, обитающий в недре Бога Отца, который открыл себя в полноту времен враждебным силам мира сего как жизнь и свет. Иудеям засвидетельствовал о Слове Иоанн Креститель. Однако иудеи (для Иисуса – «свои»; Ин 1:11), согласно Четвертому Евангелию, принадлежали тьме и с самого начала пытались убить Сына Божьего. Это разительно отличается от синоптических евангелий, где против Иисуса выступают лишь иудейские вожди, но не народ в целом.
Концепция Логоса имеет очень эллинистический вид. Однако можно спросить: не содержит ли ее более глубинный пласт каких-то еврейских и арамейских идей, связанных с рассказом о сотворении мира в Книге Бытия? Вопрос не бессмысленный, если считать, что «Иоанн» был эллинизированным иудеем, подобно Павлу, получившим образование в Палестине. Как мы уже сказали, с фразы «в начале» начинаются и Книга Бытия, и Четвертое Евангелие. В Книге Бытия Бог творит словом: «И сказал Бог: “Да будет свет”, и стал свет» (Быт 1:3). Аналогичным образом, согласно Иоаннову прологу, все было создано вечным Словом Всемогущего, и в результате свет воссиял в первичной тьме (Ин 1:1–4).
Иудейские литературные источники, которые содержат эти концепции, возникли позже Четвертого Евангелия, но вполне могут отражать более ранние воззрения. Поэтому вкратце остановимся на них. Древняя раввинистическая традиция, отраженная в палестинских таргумах (арамейских парафразах) Книги Бытия, понимает слово «берешит» («в начале») двояко. Экзегеты говорили, что «берешит» может означать и «бе-хохмета» («Премудростью»), и «бе-Мемра» («Словом»). В первом случае Быт 1:1 («в начале сотворил Бог небо и землю») читается в свете Притч 3:19 («Господь премудростью основал землю, небеса утвердил разумом»). Что касается всемогущего божественного Слова (Мемра), часто подставляемого в палестинских таргумах вместо священного имени Божьего (ГОСПОДЬ), оно отсылает к божественным повелениям, которыми были созданы элементы мира (свет, твердь и т. д.). В Мишне (Авот 3:15) рабби Акива, погибший мученической смертью во время второго иудейского восстания против Рима (135 год), утверждает взаимосвязь Премудрости с Мемрой и Торой (Законом). Он говорит, что Бог даровал Израилю «драгоценное орудие, которым был сотворен мир», а в доказательство ссылается на Притч 4:2 («ибо я преподал вам доброе учение; не оставляйте Торы моей»). Поскольку с точки зрения раввинов, Закон существовал еще до сотворения мира (В.Т.Песахим 54а; В.Т.Недарим 39b), они воображали, что Бог сверялся с Торой, когда решил создать мир, – согласно мидрашу, Тора была своего рода архитекторским чертежом (Берешит Рабба 1:1).
Автор сочетал идеи эллинистические с идеями, почерпнутыми у иудейских толкователей. Учение, что Бог создал мир Словом, предстало у него в новом свете. Иоаннов Пролог отождествил божественный Логос с исторической личностью Иисуса из Назарета: в Иисусе Слово стало плотью. Эта концепция Пролога, вкупе с учением о Духе Святом, легла в основу дальнейшего учения Греческой церкви о Святой Троице.
Без Иоанна христианство было бы иным, может, не столь поэтическим в некоторых аспектах. Идея Логоса сыграла важную роль в становлении христологии, в трудах Юстина и Оригена, а также арианских спорах IV столетия.
Иоаннова религия
Чтобы понять Иоаннову религию, ее следует сопоставить с учением Иисуса и апостола Павла. Религия Иисуса и Павла сосредоточена на ожидании Царства Божьего. На скорый Конец уповали и Иисус с учениками, и Павлова церковь (имея в виду парусию/второе пришествие Христа). Обе группы устремлялись к своему идеалу практическими путями, адаптируя Закон Моисеев к обстоятельствам последнего времени или делая акцент на духовных требованиях без необходимости соблюдения всей Торы. Иисус переосмыслил некоторые установления, и Павел добавил несколько собственных учений. В целом Христос мыслился как Искупитель и Учитель пути в Царство, но шаги требовались абсолютно конкретные. Иначе обстоит дело в Иоанновой религии, за вычетом 1 Ин 2:3, где познание Иисуса сопряжено с исполнением его заповедей.
Весь Иоаннов корпус (не только Евангелие, но и послания) идет путем гораздо менее конкретным, практическим и приземленным, чем Иисус и Павел. В плане отношения с Богом и Христом, Отцом и Сыном, ключевую роль играет вера. Если я правильно сосчитал, глагол «верить» ( pisteuein ) встречается в Четвертом Евангелии 77 раз, а в Первом послании Иоанна – 8 раз.
Вера в богосыновство Иисуса и в то, что Отец послал Иисуса в мир, дабы верующие обрели свой небесный дом, исключительно важна для Иоанновой религии. Речь идет о переходе из тьмы к свету, из царства сатаны в Царство Отца и Сына. Идеал же человеческих отношений видится в любви. Иоанновы общинники должны возлюбить Отца, Сына и друг друга. Более того, братская любовь есть основной критерий подлинной духовности: «Кто говорит: “я люблю Бога”, а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (1 Ин 4:20).
Послания Иоанна подчеркивают лишь одну конкретную особенность веры: реальность Боговоплощения: Иисус Христос пришел «во плоти» (1 Ин 4:2; 2:7). Этот акцент сделан в противовес докетам, Керинфу и прочим малоазийским гностикам, которые полагали, что жизнь, страдание, и особенно страдание и смерть Иисуса, были ненастоящими. Полемика с гностицизмом во II веке была очень активной.
В отличие от Деяний и посланий Павла в Иоанновой литературе нет ни одного ясного намека на основные обряды ранней церкви: крещение и преломление хлеба (священную общую трапезу в подражание Тайной вечери). Впрочем, это неудивительно. Четвертое Евангелие не знает пасхального ритуала: последняя трапеза Иисуса с учениками происходит не в начале 15 нисана, а сутками ранее. Единственное беглое упоминание крещения вставлено в беседу с Никодимом, где говорится о рождении верующего от воды и Духа (Ин 3:5). В Четвертом Евангелии о воде говорится как об источнике жизни, а не как о средстве очищения. Образ вкушения плоти и крови Христовой (Ин 6) также не указывает на еженедельный обряд, а символизирует духовное возрастание. Если Матфей вкладывает в уста Иисуса пару упоминаний о церкви, а в Деяниях и Павловых посланиях о ней сообщается неоднократно, у четвертого евангелиста нет ни слова об учреждении Иисусом организованной общины. Некоторые сведения есть только в Ин 21, главе, добавленной к Евангелию на позднем этапе, где Иисус назначает Петра пастырем стада (стадо же – метафора церкви). Окончательная развязка – вхождение учеников Иисуса в небесные обители – есть объект неспешного ожидания, хотя и предполагается в не слишком отдаленном будущем. 1 Ин 2:18 спокойно уверяет, что верующие живут в последний час, и уже пришли многие антихристы. Вообще во времена Иоанна эсхатологический пыл уже шел на спад. Начиналась эра послеапостольской церкви.
Подводя итоги, можно сказать, что самый заметный вклад Иоанна в развитие христианства состоит в том, что он яснее других новозаветных авторов постулировал божественность Иисуса. В синоптических евангелиях этой мысли вообще нет, а ее наличие у Павла весьма сомнительно. Иоанн не только заставляет Иисуса говорить о своем единстве – пусть и не полном соравенстве – с Отцом (Ин 10:30; 14:28), но и утверждает, что Слово, воплотившееся в Иисусе, было Богом. Слова Пролога заслуживают повторения: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог … И Слово стало плотью».
Получается, что Иисус равен Отцу, но и ниже его. Как это может быть, Иоанн не разъясняет, но его тезис спровоцировал оживленные доктринальные дебаты, которые растянулись с IV по VI века. Христологические споры отцов Церкви и на Вселенских соборах (Никейском 325 года, Халкидонском 451 года и Константинопольском 553 года) выросли на почве Четвертого Евангелия и особенно удивительного учения Пролога о том, что Иисус есть Слово, а Слово (Логос) есть Бог.
Глава 6 Дидахе и Послание Варнавы
Предварительные замечания
Когда мы обсуждали Новый Завет, я исходил из того, что читатели с ним знакомы. Иное дело – греческие и латинские тексты 100–325 годов, широкой аудитории известные меньше, а то и вовсе неизвестные. Если сразу приступить к исследованию развития христологии с историко-критических позиций, как сделал немецкий иезуит Алоис Грильмайер,1 это будет интересно лишь специалистам. Поэтому я решил взять более широкий ракурс и детальнее рассказать о раннехристианской литературе, ее авторах и содержании, чтобы показать контекст основных элементов христологии (учения о личности Иисуса и его роли на небе и на земле). Я буду чаще цитировать источники, чтобы читатель лучше представлял, о чем идет речь.
Тех, кто незнаком с жизнью и учением ранней церкви, адресуем к полному, хотя и отчасти устаревшему, английскому переводу всех основных текстов2. Частичная более новая библиография приведена в конце данной книги.
Чтобы подготовить почву для изучения послеапостольских отцов Церкви II века, начнем с совершенно разных богословских систем, которые отражены в двух произведениях, написанных около 100 года н. э., то есть еще до последних текстов Нового Завета. Это Дидахе ( Учение двенадцати апостолов ), созданное в последние два-три десятилетия I века, и Послание Варнавы, написанное незадолго до второго иудейского восстания против Рима (132–135 годы). Дидахе вышло из иудеохристианской среды, а Послание Варнавы – типичный языкохристианский текст.
В древности Дидахе использовалось как модель для некоторых церковных уставов: оно повлияло на Дидаскалию (III век) и Апостольские постановления (IV век). Тем не менее Евсевий Кесарийский (около 260–339 годы), знаменитый историк церкви, относит его к текстам «подложным», неканоническим ( Церковная история , 3.25.4). Сохранившийся в рукописи XI века ( Codex Hierosolymitanus ), он был открыт митрополитом Филофеем Вриеннием в 1873 году и опубликован им же в 1883 году. Греческий текст далее засвидетельствован в папирусном фрагменте IV века (P.Oxyrinchus 1782), коптском переводе III/IV века (P.Lond. Or. 9271), а также переводах латинском, эфиопском и грузинском. О Дидахе говорят как об одном из самых драгоценных литературных памятников первоначального христианства. В нем описывается инициация новых членов, основные обряды и организация церкви. Поскольку Дидахе также отражает самое раннее внебиблейское понимание Иисуса, оно очень важно для нашей темы.
Послание Варнавы едва не попало в новозаветный канон (возможно, из-за фиктивной атрибуции Варнаве, старшему коллеге апостола Павла в Антиохии, упомянутому в Деяниях апостолов). Его считали частью канона священной христианской литературы Климент и Ориген, великие александрийские авторитеты III века. Как таковое, оно попало в Синайский кодекс (IV век), древнейший из известных нам экземпляров греческой Библии. Однако впоследствии церковь стала смотреть на него скептически и отнесла к числу неканонических текстов (Евсевий, Церковная история , 3.25.4; Иероним, О знаменитых мужах , 6).
Любопытно, что Дидахе и Послание Варнавы содержат раздел о «двух путях», посвященный морали. В Дидахе 1–5 говорится о путях жизни и смерти, а в Послании Варнавы 18–21 – о путях света и тьмы. Ученые давно подозревали, а после публикации в 1951 году кумранского «Устава общины» (см. особенно 1QS 3:12–4:26) стало очевидно, что оба христианских учебника этики построены по некоему иудейскому образцу.
Дидахе и Послание Варнавы – ценные вненовозаветные источники жизни и мировоззрении ранних учеников Иисуса: в первом случае – очевидно, общин Палестины или Сирии, во втором – Египта, скорее всего Александрии (как видно из обращения к ветхозаветной аллегорезе). Они показывают два типа общин, их образ жизни и веры. Вряд ли есть необходимость добавлять, что оба текста написаны и сохранились погречески.
Дидахе, или Учение двенадцати апостолов (около 50 – 100 годы)
Характер документа
В Дидахе нет прямого указания ни на автора, ни на аудиторию. Этот анонимный текст доносит до нас раннюю форму христианской вести, приписывая ее двенадцати апостолам. Большая часть материала предполагает аудиторию иудейскую, а не языческую. Однако в какойто момент текст стали распространять и среди неиудеев, как ясно из вторичного названия («Учение Господа, данное народам через Двенадцать апостолов») и упоминания об идоложертвенной пище (6:3; ср. 1 Кор 8:1–12). Все остальное адаптировано для иудеохристианских общин на Святой Земле, где были также языческие города в прибрежной области, или для христиан из соседней Сирии (скажем, Антиохии, где церковь состояла из иудеохристиан и языкохристиан – см. Деян 11:19–21).
Дидахе не содержит указаний на исторические события (например, гибель Иерусалима или падение Храма), которые позволили бы точно датировать его. В принципе, возможна любая дата во второй половине I века, хотя многие исследователи склоняются к промежутку между 70 и 100 годом. Судя по всему, Дидахе написано раньше окончательной редакции синоптических евангелий, поскольку в нем цитируются слова Иисуса несколько в иной (возможно, более ранней) форме, чем они приведены у Матфея и Луки. Кроме того, за вычетом пассажа об идоложертвенном, нет перекличек с посланиями Павла. Есть все основания считать, что перед нами – очень ранняя форма иудеохристианства, похожая на церковь, описанную в первых двенадцати главах Деяний апостолов, но в доктринальном плане еще менее развитая.
Община Дидахе
Как жили эти люди, которых автор Дидахе называет своими «детьми» (ср. стиль кумранского пастыря душ: CD 2:14)? Мы уже сказали, что устав о поведении смоделирован по еврейскому нравственному кодексу, учению о двух путях, которое восходит к Ветхому Завету и развивалось, в частности, в кумранском «Уставе общины» (1QS; около 100 года до н. э.). Рассказывая об основах поведения, Дидахе формулирует суть Закона Моисеева как заповедь любить Бога (ср. Втор 6:5) и ближнего (ср. Лев 19:18), и добавляет к этому «золотое правило». В плане религиозно-культурного контекста интересно, что последнее дано не в положительной формулировке, как у Матфея и Луки («Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» Мф 7:12; Лк 6:31), а в более старой негативной формулировке («Не делай другому всего того, чего бы ты не захотел, чтобы случилось с тобой»), как мы находим также в апокрифической Книге Товита (4:15), у Филона Александрийского (Апология иудеев, 7.6), палестинском таргуме (Псевдо-Ионафан к Лев 19:18) и Талмуде (В.Т.Шаббат 31а). Эти три базовые заповеди далее развиваются в отрывке, который выглядит как вольная цитата из евангелий. (Некоторые исследователи считают его поздней вставкой.)
Благословляйте проклинающих вас, молитесь за своих врагов, поститесь за преследующих вас, потому что какая же это любовь, если вы любите лишь любящих вас? Не то же ли делают и язычники? Вы же любите ненавидящих вас – и не будет у вас врага. Удаляйся от плотских страстей. Если кто ударит по правой щеке, поверни к нему и другую, и будешь совершенен. Если кто заставит идти с собой одну милю, иди с ним две. Если кто себе возьмет твой плащ, отдай ему и рубаху. Если кто у тебя возьмет твое, не требуй назад, потому что ты не можешь это сделать.
( Дидахе 1:3–4 )
Если сопоставить данный отрывок с формулировкой и последовательностью заповедей в соответствующих евангельских стихах, станет ясно, что составитель Дидахе не пользовался евангелиями от Матфея и Луки (во всяком случае, в том виде, в каком они до нас дошли).
А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас… ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?…
Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую…
Будьте совершенны…
кто захочет… взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два.
( Мф 5:44, 46–47/Лк 6:28, 32–33, 35; Мф 5:39, 48; Мф 5:40–41/Лк 6:29–30 )
Инструкция в Дидахе напоминает иерусалимскую общину, описанную в первых главах Деяний апостолов. Члены апостольской общины продолжали жить и молиться по-иудейски, но сочетали иудаизм с вероучением, полученным через апостолов Иисуса. Дидахе вкратце затрагивает и тему религиозного коммунизма: «Всем делись со своим братом, и не говори о чемлибо, что это твоя собственность» (4:8). Это указание отсутствует в евангелиях (как и Деян 2:44; 4:32) и похоже на ессейско-кумранское правило об общности имущества.
Дидахе содержит и осторожный совет нести все иго Господне. Иногда в нем видят позднюю вставку. Имеется ли в виду эсхатологическая этика Иисуса или соблюдение Закона Моисеева, непонятно. Как бы то ни было, верующим, среди которых уже могли быть и языкохристиане, сказано, что даже неспособные достичь совершенства должны прилагать все усилия: «Если ты способен понести иго Господне целиком, то понеси… а если неспособен, делай то, что можешь» (Дидахе 6:2). Следующая фраза, возможно, намекает языкохристианам на максимально возможное соблюдение иудейских пищевых запретов: «Что же касается пищи, понеси то, что можешь; но особенно остерегайся идоложертвенного» (Дидахе 6:3).
Обряд инициации
Кандидаты, желавшие войти в общину Дидахе, после оглашения крестились. Автор упоминает детали этого торжественного обряда (в отличие от Мф 28:19, где
заповедана лишь формула «во имя Отца и Сына, и Святого Духа»). Перед обрядом крещаемый и крещающий постились (единократная трапеза вечером?), но крещаемый постился один или два полных дня. Как правило, крестили в проточной воде (ср. омовение в «морях и реках» у кумранитов), но при отсутствии таковой подходила любая вода, горячая или холодная. Если не было реки или озера, крещаемому трижды возливали водой на голову.
Каким бы способом ни совершалось крещение, Дидахе велит совершать его «во имя Отца и Сына, и Святого Духа» (7:1, 3; ср. Мф 28:19). Однако, если вспомнить, что тринитарное богословие развивалось медленно, возникают сомнения, что первый вариант текста включал именно эту формулировку. Во-первых, согласно петринискому и паулинистскому разделам Деяний (главы 1–12, 13–28), первоначально крестили не во имя Отца, Сына и Святого Духа, а во имя Иисуса (Деян 2:38; 19:5). Во-вторых, что важнее, в самом Дидахе, в разделе о Евхаристии, упоминается, что ее участники должны быть крещены «во имя Господа» (не во имя Троицы!), то есть во имя Иисуса (Дидахе 9:5). Опять-таки мы имеем дело с очень древней формой христианства.
Пост и молитва
За упоминанием об обязательном посте перед крещением следует раздел о постах, очень важный в историко-социологическом плане. Сказано, что поститься нужно дважды в неделю, причем создается впечатление, что христиане расходились во мнениях о том, когда именно это делать. Автор Дидахе недоволен некими «лицемерами» (видимо, из той же иудеохристианской общины), которые постились по понедельникам и четвергам. Он советовал: «Поститесь в среду и пятницу» (Дидахе 8:1). Из Нового Завета (Лк 18:12) мы узнаем, что дважды в неделю постились фарисеи. О том же говорит и Мишна (Таанит 2:9): для двухдневного общественного поста предназначены понедельник и четверг; есть и трехдневные посты – понедельник, четверг, понедельник (или четверг, понедельник, четверг). Крайние иудейские аскеты, например египетские терапевты (группа сродни ессейской), постились три и даже шесть дней подряд (Филон, О созерцательной жизни, 34–35).
Кем же были иудеохристианские «лицемеры», которые продолжали практику, известную среди благочестивых фарисеев? В новозаветном Евангелии от Матфея «лицемерами» регулярно называются именно фарисеи (Мф 23): имеется в виду, что в их благочестии было много показного, не от души идущего. Но такие обычные фарисеи и книжники не входили в иудеохристианскую церковь и не могли формировать особую группу в общине. С другой стороны, Деян 15:5 упоминает об уверовавших из фарисейского толка, которые были связаны с иерусалимской общиной (ее возглавлял архиконсервативный Иаков, брат Иисуса). Как известно из Послания Павла к Галатам (2:12–13), приход таких эксфарисеев в Антиохию заставил всех иудехристианских членов смешанной иудео-языкохристианской церкви города, включая Петра и Варнаву, отказаться от совместных трапез с языкохристианами и вернуться к соблюдению стандартных пищевых запретов. С точки зрения Павла, Петр и Варнава повели себя лицемерно. Поэтому вполне может быть, что «лицемеры», упомянутые в Дидахе, суть иудеохристиане, верные фарисейским обычаям (например, правилу поститься по понедельникам и четвергам, а не средам и пятницам).
Если так, «лицемеры» вносили разлад в общину своей тягой к старым иудейским традициям, а автор Дидахе придерживался более независимого и новаторского подхода, советуя поститься в другие дни.
Аналогичным образом обстоит дело с официальной общинной молитвой. В отличие от «лицемеров», община Дидахе читала трижды в день молитву Господню, известную нам по евангелиям (Дидахе 8:2–3). Формулировка в Дидахе 8:2 похожа на Мф 6:9–13, хотя и не идентична ей. Как молились «лицемеры», мы точно не знаем. Возможно, они читали ежедневные молитвы фарисейско-раввинистического иудаизма: «Шема» («Слушай, Израиль»; Втор 6:4сл.) или «Шмонэ Эсрэ» («Восемнадцать благословений»). Последнее более вероятно, поскольку, подобно молитве Господней, эти благословения читались трижды в день (утром, днем и вечером), а «Шема» – лишь дважды (утром и вечером).
Благодарственная трапеза
После крещения, поста и молитвы Дидахе обращается к теме благодарственной трапезы – четвертой культовой практики иудеохристианской церкви. Общинные трапезы, также именуемые «преломлением хлеба» или «благодарением» (Евхаристией), совершались по воскресеньям, в день Господень (Дидахе 14:1). Мы их уже упоминали, в связи с Деяниями апостолов (Деян 2:42, 46; 20:7) и Павловым описанием коринфской церкви (1 Кор 10:16–17; 11:20–34). Допускались к Евхаристии только крещеные. Аналогичное правило существовало у кумранских ессеев (см. «Устав общины»): участие посторонних вообще исключалось, а новички обучались два года, прежде чем их полностью допускали к общему столу.
Общинная Евхаристия была настоящей трапезой, а не просто религиозным ритуалом. Предполагалось, что все участники должны насытиться. В то же время Евхаристия образно напоминала о духовной пище и питье, и о жизни вечной, обещанной Иисусом Церкви. Была и эсхатологическая составляющая. Хлеб, преломляемый на множество частей, обозначал рассеянных членов Церкви, которые будут собраны со всех концов земли, от четырех ветров, в Царство Божье (Дидахе 9:4; 10:5). По отношению к чаше вина Дидахе использует образ, который, насколько мне известно, больше нигде не засвидетельствован: община благодарит Бога за «лозу Давида». Эсхатологическая атмосфера и яркий давидический колорит находят полное выражение в конце трапезы, в серии восклицаний (см. ниже). В связи с «преломлением хлеба» подчеркнем, что ни в Дидахе, ни в Деяниях апостолов, не содержится богословской символики, увязывающей священную общинную трапезу с Тайной вечерей. Для Павла же вечеря Господня была воспроизведением жертвенной смерти Иисуса и подразумевала мистическое приобщение его телу и крови. Евхаристические идеи Дидахе явно не отражают влияния Павла и, возможно, возникли до Павла.
Однако прежде чем окончательно утвердиться в этом выводе, следует объяснить трехкратное использование слова «жертва» ( thusia ) применительно к общинной трапезе в Дидахе 14:1–3: «Каждый, находящийся в разладе со своим ближним, да не присоединяется к вам до тех пор, пока они не примирятся, чтобы вашей жертве не быть оскверненной. Ведь эта жертва упомянута Господом: «На всяком месте и во всякой время приносите Мне чистую жертву»).
Ответ прост: мы имеем дело с неправильным переводом. Слово thusia использовано в аллюзии Дидахе на заповедь Нагорной проповеди (Мф 5:23–24), где Иисус требует мириться с ближними, прежде чем приносить жертву в Храме (иначе ссора осквернит жертву). Дидахе ошибочно заменяет матфеевское понятие «дар» ( dron ) на «жертва» ( thusia ). Почему? Дело в том, что Септуагинта вольно переводит еврейское слово «минха» («приношение»), которое содержится в цитируемом отрывке из Книги Малахии 1:11, как thusia («жертва»): «На всяком месте и во всякое время приносите Мне чистую жертву [ thusia ]». Однако ни у Матфея, ни в еврейском тексте Малахии не говорится о «зевах» («жертвоприношении», при котором убивается жертва). Следовательно, всякая попытка читать уставы Дидахе о Евхаристии в свете Павловой христологии (Иисус как пасхальный агнец) безосновательна.
Учительная власть
Главы 11–15 содержат установления об учительной власти Церкви и обязанностях верующих по отношению к духовным вождям. Опять мы находимся не на Павловой территории: епископы и дьяконы, у Павла служившие костяком церковной структуры, упомянуты лишь вскользь. И опять мы слышим отголоски первоначальных палестинских общин (ср. Деяния апостолов).
Церковные лидеры, о которых говорится в первую очередь, не связаны с общинами. Это странствующие апостолы и пророки, напоминающие Иисуса и его посланников (Лк 10:1–20). Основное различие состоит в том, что Иисус посылал учеников по двое, а миссионеры Дидахе – одиночки.
Чтобы понять пророков Дидахе, полезно вспомнить картину первоначальной церкви в Деяниях апостолов. Согласно Деяниям, некоторые харизматические пророки ходили из Иерусалима в Антиохию (Деян 11:27–28); в Антиохии были пророки и учителя (Деян 13:1; 15:32). Один из них, Агав, предсказал в 58 году в Кесарии скорый арест Павла (Деян 21:10–11). Картину дополняют пророчицы: четыре дочери дьякона/благовестника Филиппа в Кесарии. Христианских пророков мы находим и в коринфской церкви. Их служение Павел тепло одобряет (1 Кор 12, 14).
В общинах Дидахе, как и в церквах Деяний и Павла, учительство (особенно у пророков) было окружено проявлениями Духа (Дидахе 11:7–9). Харизматический феномен все еще играл в них значимую роль, хотя верующим советовали действовать с умом:
Не всякий говорящий в Духе есть пророк, но только если он ведет себя как Господь… Если же кто, будучи в Духе, скажет: «Дай мне денег» или чего-то другого, не слушайте его; а если скажет дать для других нуждающихся, то пусть его никто не осуждает.
( Дидахе 11:8, 12 )
Чтобы предотвратить злоупотребления, были введены строгие правила касательно странствующих учителей и пророков. Проповедников истинного учения следовало встречать с распростертыми объятиями и заботиться о них, доколе они не засиживаются подолгу. Воспользоваться гостеприимством они имели право лишь на один день, максимум два дня: «А если он останется на три дня – он лжепророк» (Дидахе 11:5).
Если истинный пророк или учитель решал обосноваться в общине, его обеспечивали из десятины, взятой от «точила… тока… быков и овец». Еще верующие делились с ним деньгами, одеждой и имуществом (Дидахе 13:3, 7). Павел также призывал свои церкви заботиться о пасторах (1 Кор 9:8–12).
Согласно Дидахе, благовестники заслуживают заботы аналогично тому, как иудеи заботились о служителях Храма: ведь христианские пророки имеют достоинство первосвященников (Дидхе 13:3). В отсутствие пророков и учителей десятину надлежало раздать нищим. Если обычный верующий из другого города хотел поселиться в общине, ему разрешали при условии, что он будет зарабатывать себе на жизнь. Обманщик считался «христопродавцем» ( christemporos ) и отвергался.
Судя по всему, Дидахе отражает переходную стадию в развитии церкви. Вдобавок к харизматическим пророкам и учителям, оно доверяет руководство общинами епископам и дьяконам, как было и в церквах Павла. Только в общине Дидахе люди на эти должности – кроткие и несребролюбивые – избирались демократическим путем, а не назначались апостолами (Дидахе 15:1).
Эсхатологическое ожидание
Эсхатологическая атмосфера видна из восклицаний, связанных с благодарственной трапезой: «Осанна Богу Давидову!», «да придет благодать, и да сгинет этот мир!», и по-арамейски – «Маранафа!» (ср. 1 Кор 16:22). Выражение «маранафа» может означать либо «Господь пришел» («Маран ата»), либо, скорее, «приди, Господь наш» («Марана та»). Последнее понимание созвучно греческому призыву в Откр 22:20: «Гряди, Господи Иисусе!»
Дидахе 16 показывает, что эсхатологический настрой, характерный для проповеди Иисуса и первых посланий Павла, еще не угас: «Бодрствуйте… будьте готовы. Ибо не знаете часа, в который наш Господь придет» (Дидахе 16:1). Лжепророки, о чьем явлении предупреждают эсхатологическая речь в евангелиях (Мф 13:22; Мф 243:24) и более поздние тексты Нового Завета (1 Ин 4:1; Откр 16:13; 19:20; 20:10), в любой момент могут совратить людей наивных и беспечных, а «обманщик мира», который будет выдавать себя за «Сына Божьего», явит ложные «знамения и чудеса» (Дидахе 16:3–4). Однако в Конце явление Иисуса с его небесной свитой возвестят три «знамения истины»: откроются небеса, вострубит ангел, и воскреснут праведные мертвые. «Тогда мир увидит Господа, идущего по облакам небесным» (Дидахе 16:8).3
Часто думают, что Дидахе как бы обрывается на полуслове и что в нем нет законченности. Между тем, скорее всего автор сознательно избрал именно такую концовку, яркую и драматическую.
Образ Иисуса в Дидахе
В Дидахе подробно и красочно описывается жизнь и устройство иудеохристианской церкви. Вполне можно утверждать, что это последнее свидетельство на сей счет иудейского автора, и уж точно единственное, которое свободно от вездесущего влияния Павла и Иоанна. Теперь зададимся вопросом относительно образа Иисуса в Дидахе. Как понимал Иисуса автор этого раннехристианского учебника?
Начнем с лексики. Если Павел чуть не называет Иисуса Богом, Дидахе содержит иную картину.
• Слово «Бог» встречается десять раз, в том числе в глубоко иудейском выражении «Бог Давидов» (Дидахе 10:6), но Иисус нигде Богом не назван.
• Божественный титул «Отец» (или «Отец наш») встречается десять раз, но не сказано, что Бог – именно Отец Иисуса.
• Титул «Господин» («Господь») встречается двадцать раз, но всегда применительно к Иисусу, а не к Отцу Небесному.
Дальше. В шестнадцати главах Дидахе (около 2000 слов) титул «Христос» нигде не используется само по себе. Не подчеркивает автор и мессианство Иисуса. Отсутствие мессианской христологии отличает Дидахе даже от очень ранней христологии Деяний, но созвучно нежеланию исторического Иисуса принимать титул «Мессия» (см. главу 2). Двойной титул «Иисус Христос» появляется лишь однажды в благословении: «Ибо через Иисуса Христа – Твоя во веки есть слава и сила» (Дидахе 8:4), причем не исключено, что слово «Христос» здесь добавлено древними переписчиками. Следует также подчеркнуть, что автор Дидахе совершенно избегает называть Иисуса «Сыном» или «Сыном Божиим». Сказано лишь, что «Сыном Божиим» будет называть себя антихрист, «обманщик мира» (Дидахе 16:4).