Я, ангел Аврилов Константин

Провансальская ночь вспыхнула оранжевым шаром, в котором исчезла небольшая вилла. Те, кто был в ней, обратились в пепел, долго круживший над полыхающими руинами.

Как жаль, что газовые баллоны так несовершенны.

Случайная искра – и никаких следов.

Во сне Тина улыбалась. Вольно раскинулась на постели, дышала ровно и спокойно. Маленькая и счастливая овечка. Варианты показывали благополучие, во всяком случае на сколько мог заглянуть ангел. Подумав было отправить письмо, Тиль отказался. Сложив бесполезного Мусика на ковер, присел на краешек рядом с подушкой, обнял ее сверкающими крыльями и шепнул в самое сердечко:

– Спасибо тебе, моя славная. Спасибо за то, что научила самому главному – любить и защищать. Ничего нет важнее. Иначе Витька будет прав. Если научишься любить и защищать, уже не так страшно быть винтиком в Большом замысле или веткой на древе судьбы. Может быть, добра и зла нет или их не различить, но я точно узнал: надо любить и защищать хоть кого-то. Нет, не кого-то, свою единственную. Жить имеет смысл ради другого, а не ради себя и своих желаний. Это трудно, куда легче быть равнодушным. Но тогда появляется смысл. Тогда не страшно. Говорю тебе как ангел... Правда в том, что двоим отпущено слишком мало, чтобы любить. И потом они не будут вместе, как это описывают в романах. Как ни тяжело, но это так. Любовь – вовсе не основа мира, и она не правит им. С ней часто путают всякую ерунду. Потому что любовь – величайшая редкость, как философский камень. И если вдруг случается чудо, возникает любовь – разгорается рубиновый камешек, который жжет и мучает. Не каждому выпадает такое счастье. Тебе повезло. И мне, наверное, тоже... Меня скоро призовут, надо успеть еще кое-что... Впереди вечность без тебя. Но я уже не боюсь. Я буду представлять, как беру тебя на колени, обнимаю тебя нежно и баюкаю, чтобы ты заснула. Ты уткнешься носиком в мое плечо и сладко засопишь, как сейчас, а я закрою тебя от всех невзгод. Что еще осталось? Только самое дурацкое и святое: я люблю тебя...

Тина потянулась, пройдя ладонью сквозь него, и пробормотала:

– Мой ангел... Мой любимый...

Над столом возвышался Гессе на фоне грозовых облаков:

– Закончил, ангел Тиль?

Он удобнее подхватил Мусика под мышку, чтоб вместе до конца:

– Ей дадут нового ангела? Не бросят?

– Не твоего ума дело. Готов принять вердикт?

– Давно готов. Прямо не терпится узнать, что такое Исключительное Наказание.

Милосердный трибунал восстал торжественно и молчаливо.

– Ангел Тиль! – громогласно, словно в динамик, провозгласил председатель. – Ты пришел незваным. Но уйдешь по заслугам. Ты исчерпал штрафные и совершил великий подвиг, за который полагается награда.

– Стоп! – в отчаянии выпалил Тиль. – Я не хочу! Можно поменять? Можно останусь ангелом у своей овечки?

– Прими Хрустальное небо как великий дар.

– Нет! – закричал Тиль из всех сил. – Не надо!

Но за плечами уже раскрылись новые крылья, отливающие хрустальной чистотой, каждая грань переливалась радугой и алмазным светом.

Какая-то сила подхватила. Ощутил полет, вспыхнул свет, ярче миллиарда солнц, и вдруг шмякнулся обо что-то твердое.

Боль сковала конечности, во рту стало солоно от крови, грудь сдавило, глаза заливала липкая гадость, лицо словно пронзило осколками.

Кое-как разлепил веки.

Позади, на шоссе, полыхал костер мотоцикла. Его отбросило далеко на обочину. Попробовал двигаться, но оказалось, лучше не шевелиться. Нахлынули запахи: полыни, асфальта, горелой кожи и выхлопных газов. Изумительно воняло горелой резиной. Приближался вой полицейских сирен, скрежетали тормоза машин. Крича на разные голоса, метались люди. В бок упирался обломок скалы. Руки и ноги не слушались. Но было хорошо. Было необычайно.

Хрустальное небо – главный приз. Не зря ангелы мечтают о нем.

Теперь он знал.