Как ограбить швейцарский банк Фациоли Андреа

– Нет. Так или иначе, я сказал Джонатану, что денег в сумке нет. Они сначала мне не поверили, потом остановились проверить и увидели, что я говорю правду, увидели, что я прав. Тогда они немного занервничали…

– Их можно понять! – воскликнула Франческа.

– В общем, я сказал Джонатану, что возьму деньги у себя дома, куда их привез мой сообщник. Джонатан пообещал, что, если я отдам ему деньги, он меня отпустит.

– Что-то я сомневаюсь, – сказала Франческа.

– Я тоже. Как бы то ни было, они меня доставили домой, и один из них зашел со мной. Там, внутри, мне удалось закрыть его на ключ в гостиной… это дало мне десять секунд времени, чтобы выйти через заднюю дверь и добежать до машины Филиппо.

– Значит, Форстер знал, – сказал Контини. – Они ему сообщили…

– Потому он и был такой злой: знал, что денег в сумке нет!

– И если бы мы попались в его ловушку, он бы заставил тебя говорить.

– Действительно, дело принимало дурной оборот…

– Он пошел ва-банк, – заключил Контини, – но это был шаг отчаяния. В итоге ему ничего не оставалось, как убраться, поджавши хвост.

– Кстати, Элия, а как ты понял, что у нас неприятности?

Контини рассказал про звук и отзвук: после попытки с Анной Форстер неизбежно должен был выйти на Филиппа Сальвиати кивнул и сказал, что им и вправду следовало остерегаться. Они праздновали успех? Было непохоже. Время от времени чье-то лицо озаряла улыбка, но присутствие Филиппо давило на всех них.

Предатель. Это слово мучило его. Посередине ковра стояла сумка с деньгами. Вокруг все говорили, объясняли то или другое. Но настоящим центром происходящего был он. Ему не удалось исчезнуть, стать куском белой ткани на белом кресле. Он сидел там, молча. Обременительный, как угрызения совести. Предатель.

Сальвиати в какой-то момент встал. Не стоило терять время: чем раньше Беллони отыщет деньги, тем меньше будет осложнений. Настал уже час, когда директор и его жена должны были обнаружить, что их усыпили. И возможно, они успели позвонить Коллеру, всяким юнкеровским шишкам и клиенту, который отправил в банк свои миллионы. Лучше вмешаться в ситуацию немедленно и утихомирить страсти.

Так они ушли все, один за другим. Сначала Сальвиати, потом Контини с Франческой и Маласпиной. В гостиной остались Анна и Филиппо. Филиппо и Анна. Анна и Филиппо, наедине, глаза в глаза. Другие были снаружи, по другую сторону закрытой двери, в реальном мире. А эти двое сидели там, посреди развалин переживаний и доверия. Был ли выход? Может быть, покопавшись в обломках, они сумеют найти нужное слово. Взгляд, что может спасти их.

Филиппо прервал молчание:

– Устала?

– Что?

– Я спросил, устала ли ты.

– Сейчас одиннадцать утра.

– А.

– Но – да.

– Что-что?

– Я сказала, да, устала. Филиппо кивнул:

– Я тоже устал. Мне хотелось бы, чтобы мы и не начинали этого дела. Хотелось бы… я знал, что ограбление хорошо кончиться не может.

– Это кончилось хорошо.

– Да, но… я не хотел, Анна, я это сделал…

– Не произноси этого!

– … для тебя!

– Не произноси этого, я же сказала, я не хочу это слышать!

– Но…

– Филиппо, не…

– Хорошо. Хорошо. В любом случае я могу сказать, что… ну, я думал, что все обстоит по-другому. И людей представлял себе по-другому. Я не предполагал…

– Знаю.

– Что ты знаешь?

– Что ты не предполагал делать то, что сделал.

– Ну вот же!

– Но ты это сделал. Ты сказал Форстеру про наш план, из-за тебя нас всех чуть не убили. Не далее как сегодня утром он сказал тебе собрать нас здесь, и ты это сделал! Ты, понимаешь? Мой муж, понимаешь?

– Да.

– Хорошо.

– Но я хочу, чтобы мы забыли всё, Анна. Не для того, чтобы преуменьшить значение того, что… но, в общем, что я могу теперь с этим поделать?

– Не знаю.

– Что будем делать мы двое?

– Не знаю.

– Правда?

– Не знаю. Видишь ли, Филиппо, мне надо объяснить тебе пару вещей. Ты должен понять, что я пережила, когда Форстер сюда явился. Но ты поймешь, правда, ты сможешь это понять?

– Я…

– Послушай меня, Филиппо.

Филиппо слушал. Она пересела в другое кресло, напротив него. Звуки с улицы доносились приглушенно. Они не касались друг друга, смотрели друг на друга мало. Но разговаривали. А тем временем проходили минуты этого зимнего утра, оборванные фразы заполняли пустоты.

– …я не знал, что Форстер хочет…

– …а я сидела, и смотрела, и увидела, как он выходит…

– …но если бы я мог изменить, если бы я мог сделать что-то, чтобы…

– …когда, понимаешь, я спрашиваю себя: когда?

Проходили минуты – в ритме, задаваемом шумом поездов, которые останавливались и отправлялись с вокзала Беллинцоны, неподалеку от их дома. Филиппо слушал и говорил, временами теребя бороду. Он сражался. После ограбления, после страха и преследования начинался бой.

24 Внутренняя улыбка

– Я чувствую себя как человек, подоспевший слишком поздно, – сказал комиссар Эмилио Де Марки.

– Слишком поздно никогда не бывает. Де Марки поднял на него глаза.

– Слушайте, не думайте, что я тут развлекаюсь.

– И я не развлекаюсь, – Контини покачал головой. – Не знаю, почему я здесь.

В своем кабинете комиссар Де Марки включил отопление на полную мощность, словно не доверяя весне. Но на его глянцевом затылке блестели капли пота.

– А я вам скажу. Вы здесь, потому что до нас дошли кое-какие слухи.

– Слухи? С каких это пор полиция доверяет сплетням?

– С тех пор как поползли слухи о сыщике, который когда-то уже натворил дел, и о бывшем профессиональном воре. С тех пор как эти двое, по слухам, стали проводить кучу времени вместе.

– Мы друзья. Мы ничего не натворили.

– Ничего? Точно?

Контини развел руками, будто говоря: докажите мне обратное. Де Марки запыхтел, вертя зажигалку на поверхности письменного стола. Контини был прав: ничего не случилось. Жан Сальвиати вернулся в Прованс еще пару недель назад и сидел себе там тише воды ниже травы. Жаль, правда, что они поздно обратили внимание на эту странную дружбу. Потому что чутье посылало комиссару сигналы тревоги.

– Контини, объясните мне, как можно дружить с бывшим вором и мошенником.

– Это долгая история. Может быть, потому, что мы разные… то есть, возможно, человеку необходимо с кем-то сличать себя. Это помогает, знаете?

– Вы меня уже почти растрогали, Контини.

– Но это правда! В общем, Жан Сальвиати помогает мне лучше понять, чего я хочу и кто я такой.

– Философская дружба.

– Вы улыбаетесь, комиссар, но…

– Мне не кажется.

– Улыбаетесь, так сказать, внутри себя.

– Контини. – Тон полицейского стал угрожающим.

– Вы не принимаете мои слова всерьез, но, уверяю вас, беспокоиться не о чем. Жан вернулся во Францию. И мне кажется, мы ничего не украли, ведь так?

Де Марки щелкнул зажигалкой раз, другой, третий. Потом посмотрел на сыщика. Потом снова щелкнул зажигалкой. Он начинал нервничать, но Контини был прав. Они ничего не украли.

Они встретились в доме Сальвиати, на Монте-Ченери. Ей показалось, что он робеет, с трудом подбирает слова. Он обнял ее на пороге. Лина, сказал он ей. Лина. Потом провел ее в гостиную, откупорил бутылку красного вина. В третий раз сказал: Лина. Тогда она спросила, как у него дела, и он попытался сострить. Но Лина заметила, что он с трудом сдерживает слезы. Ее отец. Большой вор. Крутой мужик. А теперь он стоял перед ней, лицо в морщинах, подбородок трясется.

– Здорово было повидать отца спустя столько времени.

Де Марки кивнул.

– Волнующая встреча?

– Да.

Словоохотливой она не была, дочь Сальвиати. Впрочем, Де Марки толком не знал, о чем ее спрашивать.

– Вы увиделись благодаря Контини?

– Нет, отец приехал в Лугано из-за меня. Потом решил уж заодно навестить Контини.

– Они старые друзья.

Это не был вопрос. Лина промолчала. Де Марки вздохнул:

– А Маттео Марелли?

– Что Маттео Марелли?

– У вас с ним роман?

Лина улыбнулась. Комиссар предупредил ее саркастический комментарий:

– Нет, нет, я не собираюсь лезть в ваши дела. Мы проверяем кое-какие слухи.

– Слухи?

– Ничего серьезного. Так у вас роман?

– Не знаю, – Лина опять улыбнулась. – Посмотрим.

Между ними еще существовала неуступчивость, взаимная настороженность. Приходилось нелегко. Лина была бродягой, привыкшей к дурным компаниям и к гостиницам. Вечера за игрой, круизы, улыбки как обменная валюта. Он же был мелким мошенником, у которого отлично получалось давать деру в любых обстоятельствах. И все-таки за дни плена они что-то построили. Маттео не мог себе этого объяснить, но он чувствовал потребность видеть Лину, проводить иногда с ней время.

– Не уверен. Поглядим. В любом случае мы не вместе.

– А с ее отцом вы знакомы?

– С Жаном Сальвиати? Очень мало.

– Вы никогда не работали вместе? Маттео посмотрел на Де Марки оскорбленно:

– Я отошел от этих дел.

– Сальвиати тоже.

– Тем лучше для него.

– А вы чем занимаетесь, Марелли?

– Я в поисках.

Де Марки поглядел в окно. На бульваре Франшини был час пик. Двойные стекла приглушали шум автомобилей. Он покрутил зажигалку между указательным и большим пальцами, посмотрел на Марелли и сказал:

– Что ж, тогда удачи.

Был зимний день. Но впервые почувствовалась весна, какой-то разброд. Словно в людей, в автомобили, в голые деревья пробрался тайный агент. Небо будто убавило в плотности, свет над замками прибавил в решительности… Лина вышла из управления кантональной полиции в Беллинцоне и направилась к площади Индипенденца.

Прежде чем позвонить, она села в баре. Заказала кофе и повернула стул так, чтобы видеть через стекло площадь и обелиск в ее центре.

– Алло?

– Это я.

– Лина!

Сальвиати сжал трубку в руке и чуть сгорбился, стараясь сделать разговор как можно более уединенным. В баре было почти пусто, но помешать ему мог любой пустяк: звяканье кассы, смех посетителя.

– Как у тебя дела, Лина?

– Хорошо. Я говорила с полицией.

– А.

– Никаких проблем. Мне задали несколько формальных вопросов. Как работа? Ты уже приступил к саду?

– Я купил каталоги питомников. Привожу все в порядок к весне.

– Хорошо.

– А ты? Решила, чем хочешь заняться?

– Думаю.

– Хочешь какое-то время побыть в Провансе?

– Но что я буду там делать?

– О, работу я тебе найду. Спрошу у госпожи Августины…

– Пока не надо. Но я с удовольствием приеду к тебе в гости. Может, немного погодя, когда потеплеет.

– Здесь всегда есть место! И… – Сальвиати помедлил. – Если захочет приехать и Маттео…

– О, спасибо! Я буду очень рада снова повидать виллу.

Еще немного, и они уже не знали, что сказать друг другу. Возможно, это было неизбежно. Он не хотел задавать лишних вопросов, а она не хотела отвечать поверхностно. Так или иначе, Лина изменилась. Она искала свою дорогу, а ему оставалось только ждать ее.

– Ну, тогда привет Маттео!

– Конечно. До скорого!

– Да, до скорого…

Сальвиати повесил трубку и снова сел на улице, за столик у двери. Воздух был еще холодный, но в пиджаке было хорошо. Он закурил трубку и посмотрел вокруг. Площадка для петанка была готова к началу сезона. У магазина сувениров, за платанами, уже полыхали цветастые рубашки первых туристов.

– Бокальчик белого? – спросил у него Марсель.

– Спасибо. Составишь мне компанию? Госпожа Августина была рада снова видеть его после долгих месяцев отсутствия. Сальвиати не мог сказать ей всю правду, но дал понять, что такое больше не повторится.

– Ветерок сегодня, – сказал Марсель.

– Мм…

Ветер шел с моря. Он разогнал тучи, которые предыдущими днями приносили дожди. Сальвиати в те дни готовил землю под высадку нового розария. Он внес немного сульфата железа и после аперитива собирался отвезти на виллу три мешка удобрений. Марсель обратил его внимание на показавшегося перед баром человека:

– Вот, держится каким-то чудом…

Марсель имел в виду господина Симона, старого деревенского учителя. Тот всегда ездил за продуктами на велосипеде; и теперь, возвращаясь с двумя сумками на руле и одной на багажнике, он огибал платаны на площади. Необычайное чувство равновесия. Сальвиати улыбнулся и разжег трубку.

Ограбление было где-то очень далеко. Форстер доставить неприятности больше не мог: по слухам, которые собрал Сальвиати, ему пришла крышка, кредиторы накинулись на него гурьбой. Но Сальвиати знал, что после таких операций восстанавливаешься долго. Буйство грабежа, хлыст действия, внезапность и ярость. Такое не уходит за день. Сальвиати боялся, что где-то эти десять миллионов еще откликаются бедой. В душах Анны и Филиппо, в нерешительности Лины, в молчании Элии…

Да-да, Элия. Он не давал о себе знать, но Сальвиати не сомневался, что это только вопрос времени. День за днем, пуская на воду свои плотики или бродя по лесам, Элия будет чувствовать потребность разобраться в происшедшем поглубже. В ожидании Сальвиати курил трубку, думал о своих розах и, пока солнце исчезало за площадью, пил белое вино с Марселем.

– На днях заходил Жорж, – сказал Марсель. – Он сказал, что вы выкопали новый колодец, там на вилле.

– Да. Давно уже об этом подумывали.

– Летом пригодится…

– Будем надеяться.

– Уф! Ветерок сегодня!

– Да. С моря идет.

Энеа Дюфо с удовольствием позволял себе провести пару деньков не в сезон на борту своей «Лаки». В сущности, оснащенная как надо яхта ничем не хуже рабочего кабинета. Днем он проводил время на палубе или высаживался в какой-нибудь деревне, по вечерам останавливал выбор на том или другом прибрежном ресторане. Из своей каюты он был связан со всем миром; отсюда он мог управлять своими делами, как из Милана или из Цюриха.

Ветер дул с моря к земле. Дюфо поднял глаза и отследил взглядом силуэты домов и холмы за ними. Ему казалось даже, что он улавливает ароматы Прованса, голоса женщин, застрявших за разговором у дверей лавок.

Загорелый, с высокими скулами и суровым ртом, Энеа Дюфо мог внушать известный страх. И действительно, он был потрясающим дельцом, не упускающим ни одного шанса. Но порой к нему подступала усталость, и тогда он позволял себе бутылочку бордо. Особенно удачного урожая.

Он перевел глаза на экран компьютера. Слишком много электронных писем. Всем надо что-то спросить. Он стер штук шесть, потом распечатал отчет «Юнкер-банка». Чутье не подвело Рето Коллера и на этот раз: Дюфо вложил известную сумму в «Юнкер», рассчитывая на свойственную небольшому банку готовность идти на риск. Он показал себя хорошим клиентом, обеспеченным деньгами, будущим и возможностями. И Коллер знал свое дело: в этом швейцарцам можно доверять. Неслучайно треть частных офшорных капиталов мира хранится в их банках.

Дюфо зевнул и отпил глоток вина. При мысли о Коллере ему вспомнилась та неприятность перед Рождеством. Он не очень хорошо понял, как там все происходило, но была попытка ограбления. Трое бедолаг воспользовались утечкой сведений и попытались перехватить Мелато. «Юнкер» положил эту историю под сукно.

Было бы досадно потерять деньги. Но Дюфо не делал из этого драму. Его забавляли те, кто принимает это близко к сердцу, кто отзывается с большим пиететом о менеджерах, банковской тайне, хедж-фондах. Дюфо вел дела в разных странах и хорошо знал, что мир – одна большая деревня. Впрочем, в целом швейцарцы были из самых честных… ну, кроме Коллера, к счастью.

Он выключил компьютер и снова поднял голову, чтобы посмотреть на берег. Все дома по-прежнему стояли на своих местах, и женщины все еще разговаривали в лавках.

Он глянул на отчет Коллера, но после нескольких строчек заскучал.

Поболтал вино в бокале. Полюбовался его густым цветом и сделал маленький глоток. Подержал вино во рту, стараясь распознать слагаемые аромата. Потом проглотил и поставил бокал на стол. На берегу зажглись огни. Холмы теряли очертания, и исчезла граница между берегом и морем.

Эпилог

Франческа надела капюшон куртки. В лесу было не очень холодно, но, едва ступив на просеку, они почувствовали ветер. Он дул с гор и забирался под одежду, рассыпал озноб за шиворотом.

– Он проходил здесь, – сказал Контини. – Оставил шерсть, пролезая под оградой.

– Но ты знаешь, куда он идет?

– Понятия не имею. Начинается период спаривания, самцы становятся непредсказуемыми.

– Они всегда такие…

– Что-что?

– Ничего.

– Мы ведь о лисах…

– Разумеется.

Лес к концу зимы будто теряет силы. Ветви все сухие, увядшие листья лежат ковром, перемешавшись с каштановой скорлупой. Но Контини заметил у своих лис растущую нервозность: они чувствовали весну.

– Ты уверен, что этой ночью он придет? – спросила Франческа.

– Конечно. Надо только дождаться.

Они устроились у изгороди, прижавшись друг к другу. Франческа обвила руками Контини, уткнулась лицом в ямку между его ключиц.

– Тебе холодно? – спросил он.

– Да.

– Скоро пойдем обратно.

Несколько минут они не говорили. Потом молчание прервал Контини, словно возвращаясь к разговору, которого на самом деле никогда не было.

– В общем, я хотел сказать тебе, что решил завязать.

– Мм?

– С моей работой. Я решил поставить точку.

– Что ты такое говоришь?

– Мне надоело работать детективом.

– Но что же ты тогда будешь делать? Что мы будем делать?

– Не знаю. Найду другую работу.

– А мы?

– Что – мы?

Франческа сделала паузу. Порой до Контини долго доходил смысл услышанного. Она запустила ему руки под рубашку, он вздрогнул.

– Но знаешь ли ты, что мы сидим в засаде, как два подростка?

Контини не улыбнулся.

– Мы ждем лису.

– Конечно. – Франческа поцеловала его в висок. – Мы ждем.

Молчание.

– Ты не должна беспокоиться, Франческа… Молчание.

– Я найду другую работу, а к тому же я хочу кое в чем стать самому себе хозяином…

– В чем же?

– Во всем, вообще. Хочу понять некоторые вещи, и потом, я хочу подумать о…

Он не закончил фразу, на этот раз. Но он легонько коснулся ее щеки рукой и поцеловал ее. Франческа закрыла глаза, хотя уже стемнело. Элия Контини, единственный мужчина, который, чтобы поцеловать, тащит тебя в колючий сушняк и ежевичник. Единственный, кто перед этим почитает за долг спросить: хочешь посмотреть на моих лис?

– Слушай, Контини…

– Мм?

– Да нет, ничего!

Старый лис был голоден. Он осторожно обошел вокруг изгороди и затаился в кустах. Он узнавал два запаха: один у него соотносился со вспышками света, а другой он уже вдыхал несколько раз.

Это были безобидные запахи.

Но старый лис, прежде чем подойти, долго изучал местность. Распознав запахи, он попытался вычленить все шумы и насторожил уши в готовности засечь сигнал тревоги.

Вот… что-то там было. Звук.

Примета жизни.

Он уловил копошение под землей. В этом месте была кроличья нора; теперь оставалось найти, где у нее вход.

Старый лис умел надолго застывать, дожидаясь, пока кролик достаточно далеко отойдет от норы. Потом приходила минута рывка. Два шага, прыжок, напряжение мышц… внезапный удар, как всегда. Безмолвие леса обещало ночь охоты и сюрпризов. Старый лис был готов замереть в засаде.