Будут неприятности (сборник) Щербакова Галина

– Ты мне это сказала сорок семь раз, – смеется он. – И еще я буду платить за квартиру, телефон, вынимать почту, пересылать ее тебе…

– Хорошо запомнил, умница, – как-то безрадостно засмеялась Ольга Николаевна.

– Я обязательно к тебе приеду летом, – сказал Володя. – Ты мне напишешь, когда начнется грибной сезон…

– Это я узнаю у тетки… И ты ходи с ней…

– Я это не умею. Я их не вижу… Смотрю – и не вижу… – Тихо: – Оля! Я никогда тебя не спрашивал… Этот человек…

– Нет никакого человека… То есть… уже нет…

– Кто решил ему не быть? Ты? Или он?

– Может, он… Может, я… Может, она…

– Жена, – как-то раздумчиво протянул Володя. – Ясно…

– Дочь, – тихо сказала Ольга Николаевна.

– Дочь, – повторил Володя. – Ну, ее я, кажется, знаю…

– Ты ничего не знаешь, и не надо уточнять… Пожалуйста…

– Я понял и хочу тебе сказать… У тебя есть сосед, который очень хорошо поливает цветы…

– Брось, Володенька! Ты такой хороший, что думать мне о тебе – просто грех.

– Не понял… Если я хороший, почему бы обо мне не думать…

Ольга Николаевна нежно провела рукой по его щеке, и в этот момент она увидела, как бежит по перрону отец. Ольга Николаевна замерла, а Володя понял по ее глазам, по застывшей руке, кого она увидела. Он ласково снял ее руку.

– Я куплю тебе фанту, – сказал он. – Ты же ее любишь…

Они прошли друг мимо друга – Володя и отец. Прошли, не глядя.

– Ты же дал мне слово не приходить! – сказала Ольга Николаевна.

– Ну, убей меня! Не смог! – Он взял ее за плечи. Она вышла из рук.

– Ну, хочешь, я поеду с тобой? Ну, хочешь, я все брошу? Хочешь, я войду в этот вагон навсегда?

– Войди… Останься… Брось… – тихо сказала Ольга Николаевна. – Зачем, Сережа, столько глаголов, если все равно не будет действия?

– Я приеду! – говорит отец.

– Не мучай нас! – сказала Ольга Николаевна.

На перроне маячит Володя с четырьмя бутылками фанты.

– Володя! – зовет Ольга Николаевна.

Вот теперь он подошел, и уже никуда не денешься от вежливых кивков друг другу.

– Идем, – говорит Володя, подымаясь в вагон, – я тебе это все внесу!

– Будь счастлив, Сережа! – Ольга Николаевна поднялась по ступенькам, повернулась, увидела стоящую за киоском Лену.

– Зачем ты пришел? – в сердцах сказала она. – Господи, ну зачем?

И ушла в вагон.

Тронулся поезд, в последний момент из него выскочил Володя и пошел вдоль медленно идущего состава.

Отец все стоял.

Он продолжал стоять даже тогда, когда все ушли. Лена решительно тряхнула головой и, выйдя из укрытия, подошла к отцу.

– Пошли домой, – сказала она, беря его под руку.

Он как будто и не удивился, увидев ее.

Они стояли и смотрели друг на друга, а потом он прижал ее к себе.

– Пошли, – сказал он.

В школьном коридоре объявление:

Всем, кому исполнилось 16 лет!

Поздравляем и приглашаем на торжественное вручение паспортов.

Праздник вручения состоится в клубе им. М. Горького в 16 часов.

Явка в школьной форме и строго обязательна.

Лена вместе с ребятами читает объявление. Она выросла, повзрослела. У нее другая прическа. Нет той косички, которую она любила прикусывать.

Рядом с ней Митя. Вот он изменился мало. Только волосы отрастил да стал держаться несколько загадочно.

– Тоже мне праздник! – сказала Лена, щелкая по объявлению пальцем. – Школьная форма и обязаловка!

Звонок позвал всех в класс.

Был урок литературы по Чернышевскому. Молоденькая учительница говорила горячо, страстно.

– Все в романе было новым и удивительным. Все намного предвосхищало уровень мышления современников. Брак – только по любви. Никаким расчетом, никакими причинами нельзя оправдать союз людей, у которых ушла любовь. И Лопухов инсценирует смерть, чтобы дать свободу Вере Павловне, освободить ее от ложного чувства вины перед ним. Ложного, потому что, говорит Чернышевский, любовь всегда права!

Учительница говорит это так, что видно: она свято верует в это.

– Можно, я выйду? – это сказала уже известная нам Нилина. За время, которое прошло, она погрубела. Она кажется много старше других ребят.

– Ну, иди, Нилина, – учительница осуждающе посмотрела вслед девочке, – раз уж не терпится.

– Чернышевский Нилину не убедил, – засмеялся кто-то.

– Я продолжаю, – говорит учительница, – успокойтесь. Атмосфера истины для новых людей была атмосферой обитания. Другой они не признавали. Правду отношений они ставили превыше всего.

– А если дети? – громко сказал Митя. – Что, если бы у Лопухова были дети? Вот папа Нилиной тоже за атмосферу истины. Взял и ушел.

– Нельзя так, нельзя! – рассердилась учительница. – Нельзя так грубо переносить литературный пример на жизнь… Нельзя чистые помыслы и поступки героев девятнадцатого века проверять нашими поступками… Другое время… Женщины теперь другие… Им не надо объяснять, что они вправе любить, они знают это сразу… За это уже не надо бороться…

– А за что надо? – спрашивает Лена. – За что надо бороться в наше время? За что боретесь вы сами?

– Как не стыдно на уроке по Чернышевскому – по Чернышевскому! – быть такими циниками, – возмутилась учительница… – Чистейший человек чистейшей души. А тебе, Лена, особенно не к лицу…

– Что ей, собственно, не к лицу? – вступился Митя. – Что она такого сказала? Если не знаете, что ответить, так и признавайтесь. Мы вас поймем. Никто всего не знает.

– Почему я не знаю? – совсем растерялась учительница. – Я знаю… Я знаю, что сейчас многие браки оказываются непрочными. Это во всем мире…

– Почему? – выдохнули они всем классом.

– Тут много разных мнений…

– Скажите свое, – настаивает Лена.

Учительница совсем растерялась, покраснела.

– Я скажу… Потом… Ладно? Мы можем кого-нибудь пригласить. Ленину маму, например… Вы не думайте, я скажу вам и свое мнение… Непременно… Но это на самом деле большая проблема… Может, ваше поколение ее решит…

– Мы решим, – смеется класс. – Мы вообще не женимся, чтобы проблемы не было…

– Женитесь! – сказала учительница. – Куда вы денетесь? И каждый будет решать эту проблему сам, потому что она личная. А порядочность общества будет зависеть от вашей личной порядочности… Вот, собственно, о чем и пекся Чернышевский. Надо быть порядочным в самых малых, самых невидимых другим делах. И тогда будет меньше боли, меньше слез…

– Ну вот, а вы боялись! – засмеялся Митя. – У вас, оказывается, есть свое мнение.

– За что же ты меня его лишить хотел? – покачала головой учительница. – Это с твоей стороны нехорошо!

– Не буду! – оказал Митя. – Буду делать хорошо и не буду плохо!

– Не обращайте на него внимания, – сказала Лена. – Он известный трепач!

Ребята возвращаются после получения паспортов. Многие так их и держат в руках. Погода стоит прекрасная, все расстегнулись, стянули с головы платки, шапки. Зашли в сквер, сдвинули лавки, побросали на землю сумки, расселись, болтают про все сразу.

– Надо идти в ПТУ… Там почет, уважение, да еще и кормежка… Никаких тебе проблем… – сказал кто-то.

Вот уже паспорта аккуратненьким домиком поставлены в центре.

– Теперь совсем другая должна начаться жизнь, – задумчиво сказала Лена.

– Замуж вам все равно еще нельзя, – засмеялся мальчик в очках.

Девчонки возмущенно накинулись на него.

– Ну а что? А что? – защищался тот, что в очках. – Тогда какая такая другая жизнь? Та же самая!

– Можно купить билет на самолет! – резонно пояснил Митя.

– На какие деньги? – воздел руки мальчик в очках.

– Давайте соберем ему деньги на самолет, – предложила Лена. – Пусть улетает подальше!

– Соберите! – сказал мальчик, снял шапочку и пошел по кругу.

– А Нилина даже паспорт не пришла получать! – сказала Лена. – Опять в уборной рыдала.

– Они с отцом мебель делят, – осведомленно пояснила Вера Кузнецова.

– Как это? – не поняла Лена.

Вера посмотрела на нее с превосходством человека понимающего.

– Очень просто… А ты, ребенок, еще не понимаешь? Скоро поймешь…

– Я сейчас же к ней пойду! – сказала Лена, отыскивая свой паспорт и вытаскивая из кучи сумку. – Надо же знать, что с человеком.

– К Нилиной лучше не подходить, – вздохнул кто-то из девчонок. – Такая стала злющая…

– Пока, – бросила ребятам Лена.

– А ты чего не бежишь следом? – спросила хорошенькая Вера, поворачивая к Мите лукавое кокетливое лицо.

Митя загадочно улыбнулся, пожал плечами и подсел к ней поближе.

Лена пришла к Нилиной. Она вошла в квартиру, из которой совсем недавно вынесена половина вещей. Стены еще хранят следы предметов, которых уже нет. Мать Нилиной, измученная, раздраженная женщина, потерянно, бестолково ходит по своей разоренной квартире.

– Так и живем! Тебе половина и мне половина! – объясняет она этот разор Лене. – Мне холодильник, ему – телевизор. Мне шифоньер, ему – диван. А как с половиной жить? Ну как? Я ж на швейной машине радио не послушаю. Зато все по закону, все по справедливости… К матери твоей вот ходила. Посоветуйте, говорю. А она говорит: если есть у вашего бывшего супруга совесть, то он все вам оставит, а если нету, то будет не по совести, а по закону – пополам. Ну, нету у него совести, нету!

– Ему ж тоже надо жить! – тихо говорит вся нахохленная, как замерзший воробей, Нилина. – Он же тоже человек!

– А у него все было! – кричит мать. – Все как есть! Так ему ж этого мало оказалось!

– Мам! Перестань! – просит Нилина.

– Да ладно! – машет рукой мать. – Чего кричу, сама не знаю…

…Лена и Нилина шепчутся в другой комнате.

– Чего пришла? – сурово спрашивает Нилина.

– Ты не пришла получать паспорт… Я подумала…

– А ты не думай, – ответила Нилина. – А то голова лопнет.

Лена как-то неловко засмеялась, не зная, что сказать и как себя вести. Нилина же будто даже наслаждалась смущением Лены.

– Пошли, погуляем? – предложила Лена.

– Ты со мной никогда не гуляла, – ответила Нилина. – Ты меня жалеть пришла… Так вот слушай, Вера Павловна из «Что делать?», себя жалей! Поняла? У тебя и твоей матери тоже может быть – тебе половина и мне половина. Я их видела сегодня.

– Ты о чем? – тихо спросила Лена. – Кого ты видела?

– Это ты отца своего спроси, куда он бегает, а не меня… А меня нечего жалеть! И еще… Хочешь, скажу? Или не надо? Скажу! Раз пришла, а не звали… Твой Митька объяснился в любви Верке Кузнецовой. Я сама записку читала. Верка ему ответила: «А Лена?» А он ей, знаешь, что сказал? Лена уже не считается, Лена – прошла.

– Знаешь, – сказала Лена, – пожалуй, я не пойду с тобой гулять… Я раздумала…

И выбежала из квартиры Нилиной.

На улице Лена в автомате набирает номер телефона.

– Сергея Николаевича, будьте добры!

– Кого? Я вас плохо слышу… – голос Ольги Николаевны. Молча повешена трубка.

Лена вышла из телефонной будки и остановилась, не зная, куда идти. Потом решительно снова шагнула в автомат. Снова набрала тот же номер.

– Алло! – ответила Ольга Николаевна. – Алло!

Лена молчит.

– Теперь кто-то молчит… Алло! Я вас не слышу, – повторяет Ольга Николаевна. И в сторону, громко: – Сережа! Выключи, пожалуйста, музыку, я ничего не слышу… Алло!

Ну, вот и все. Нилина оказалась права.

– Это, наверное, Володя. Он повез своих мушкетеров на соревнования. Обещал позвонить… – Ольга Николаевна говорит это отцу, повесив трубку.

– Почему мне надо об этом сообщать? – отец отвечает ей резко, зло, нервно. И вообще он мечется по небольшой комнатке Ольги Николаевны, зажигая все время гаснущую трубку.

– Не надо тебе за мной ходить, не надо сюда приходить. Все не надо, Сережа! Все!

– Я не видел тебя пятьсот дней! – выкрикнул отец.

– У всякой истории есть свой конец… У нашей тоже… – говорит Ольга Николаевна. – Я год была больна твоими прощальными словами. Думала: возьмет и приедет. Рыдала, как дура. А потом перестала! Понимаешь, прошло… Я выздоровела, Сережа… А Володя мне писал… Приезжал на грибы… Цветы тут поливал… Пол натер перед моим приездом…

– Такая ерунда, – с гневом говорит отец, – пол натер!

– Конечно, ерунда, – согласилась Ольга Николаевна. – Только все имеет значение… Я прошу тебя, не ходи ко мне больше никогда, не встречай меня на улице. Я не хочу видеть во сне несчастные глаза твоей дочери… И это уже не ерунда. Как она, кстати?

– Совсем взрослая стала. Я так ждал этого времени… Чтобы она стала большая и могла понять… Нас с тобой…

– Так не бывает… Раз – и понять… Иногда всей жизни на это не хватает. Пойми, на чужом горе ничего не растет.

– Какое горе?! У кого? У Лены? У нее скоро своя любовь будет. А может, уже есть. Ходит за ней мальчишка давно, с пятого класса.

– Я бы хотела быть в пятом классе… Я хотела бы ждать… и надеяться, что и у меня все будет высшей пробы… – Ольга Николаевна подошла к пианино и стала легонько наигрывать ту самую мелодию, которую мы уже слышали.

…Лена уже поднялась на лифте и стоит под дверью. Просто девочка уже выросла и не может лихо, с налету, как раньше, позвонить им в дверь.

И когда она услышала музыку, которую играла Ольга Николаевна, Лена почувствовала в этой музыке любовь и восторг, не зная, что на этот раз музыка прощальная.

Тихо, как-то смиренно-бессильно Лена пошла вниз. Она не смела этому мешать.

Лена мечется по ночному городу. Вышла на проезжую часть, где светлее, идет прямо навстречу машинам, отмахиваясь от ругани шоферов, как от надоедливых мух. Не боится она ни машин, ни автобусов.

Идет, не зная куда.

Она шла, шла и пришла к Митиному дому.

Смотрит на окна.

Вошла в телефонную будку, набрала номер.

– Можешь выйти?

Митя в трусах стоит у телефона.

– Сейчас?

– Ну не завтра же…

– А что случилось?

– Я спрашиваю, можешь выйти?

– Вообще-то я уже сплю…

Лена дернула рычаг.

Митя положил трубку, задумался. Вышел на балкон, смотрит в темноту. Видит, как Лена вышла из будки, идет одна. В нем борются разные чувства. Ему стыдно, хочется ее догнать, но именно ее ему уже догонять и не хочется.

И тут так вовремя появилась в дверях мать:

– Ты чего тут стоишь голый? А ну, марш в постель!

И уже не нужно принимать никаких решений, а нужно подчиниться воле более сильного, что Митя с кислой миной, но и с внутренним удовлетворением делает.

Лена же идет медленно, видимо, она ждет, рассчитывает, что Митя одумается и ее догонит.

Квартира Лениных родителей. На часах два часа ночи. Они втроем – отец, мать и бабушка.

На стене – большой портрет Лены и самодельный плакат: «Поздравляем дорогую доченьку с получением паспорта!» На столе неоткрытая бутылка шампанского, четыре бокала, коробка дорогих конфет. На стуле висят новенькие фирменные джинсы, видимо, подарок.

Мать нервно ходит по комнате туда-сюда.

Отец, уткнувшись лицом в Капрала, сидит на диване.

– Господи! Только бы она была жива-здорова! – шепчет бабушка.

– Жива! – говорит мать. – Я же звонила Мите…

Отцу:

– Почему ты все время молчишь? Подумай ты… Что мы упустили? Чего мы не знаем?

Отец встал. Он подумал о том, что кто-то ведь звонил Ольге Николаевне… И это был не Володя.

– Слушай, – сказала она. – Слушай… Если она жива и с ней ничего не случилось… Если у нее все в порядке… Если она сейчас придет… Ты уйдешь… Совсем…

– Ты что, Любочка? – жалобно, тихо сказала бабушка.

– Я тогда все стерпела… Два года я жила не дыша… Но она все равно ушла из дома! Так, может, правы те, что не терпят? Может, это все брехня – «во имя детей»?

– Перестань! – сказал отец. – Нашла время…

– Во всякой семье бывает, доченька, – говорит бабушка.

– Только бы с ней ничего не случилось! – кричит мать. – Только бы с ней ничего не случилось.

Отец стал одеваться, Капрал запрыгал рядом. Бабушка растерянно смотрит на него.

– Мы подождем ее внизу, – сказал отец.

Аэропорт. Над громадным летным полем уже розовеет рассвет. Сюда он приходит раньше всего. Лена смотрит на небо, на готовящиеся в дорогу самолеты, на пассажиров, которые живут здесь, в аэропорту, какой-то особой жизнью – между небом и землей.

Аэропорт – это частица земли, людей, в которой, как в капле воды, все и все.

Лену аэропорт заворожил и оглушил, она поняла, что в его толпе можно оставаться незамеченной и одинокой.

Здесь, в аэропорту, естественно соседствуют ярко-красные олимпийские костюмы улетающих спортсменов и экзотические одежды заморских жителей.

Здесь блаженно спят в больших креслах дети и столь же блаженно другие дети орут на руках у матерей в таких же креслах.

Прошла какая-то необычайно гордая семья: отец, мать и двое детей. Они шли к самолету так, будто он был подан исключительно для них.

Скрывая страх, смущенно улыбнулась Лене старушка, идущая на взлетное поле, с завистью глядя на тех, кто уже приземлился.

Хотелось плакать от бесконечности людского потока.

Хотелось плакать от какого-то осязаемого здесь, в аэропорту, одиночества.

Лена озябла. Увидела освободившееся кресло, села в него, поджав ноги. И почувствовала себя совсем одинокой и брошенной. Полились слезы так, что пришлось упрятать лицо в спинку кресла.

Она не знала, что за ней давно уже наблюдал немолодой мужчина.

– Прости, – сказал он, подойдя и коснувшись ее плеча, – у тебя ничего не случилось? Я не могу тебе помочь?

Лена покачала головой и заплакала еще сильнее.

Девочка плакала, всхлипывая и давясь. Она что-то рассказывала, не то ему, не то сама себе, перескакивая с одного на другое, а мужчина вытирал ей лицо мужским носовым платком и слушал, слушал.

– Ну ладно, ладно, – сказал он. – Я уже понял…

– Зачем? – причитала Лена. – Зачем вы остановились? Я не должна была вам ничего говорить… Это же не говорят…

– Я задабриваю судьбу, – ответил мужчина. – У меня тоже есть дочь. Вдруг ей захочется поплакать одной, ночью. Рассказать кому-то то, что своим не расскажешь. Пусть ей кто-нибудь одолжит носовой платок и послушает… Видишь, у меня выгода, расчет…

– Дайте мне денег на билет! – отчаянно сказала Лена. – У меня уже есть паспорт. Я вам отдам, непременно отдам!

– Куда же тебе надо билет?

– Все равно, – сказала Лена. – Не имеет значения. Хоть куда…

– Нет, – печально сказал мужчина. – Нет… От того, что там, – он показал на сердце, – не убегают… Это везешь с собой… Поэтому не нужно билет. Это проживают изо дня в день… Пока не перестанет болеть. Потерпи, а?

Мимо, опустив глаза, в глубоком трауре шли люди. Лена поежилась.

– Понимаешь… Даже это люди должны уметь пережить… – Грустно улыбаясь: – У тебя же, слава Богу, все живы… Может, ты самая главная сейчас… Для них… Всех…

Лена покачала головой.

– Я им не нужна… Я только путаюсь под ногами…

– Ну, конечно, ты же все знаешь, – сказал мужчина. – Ничего ты не знаешь… Слушай, пошли на воздух.

Они вышли.

– Сейчас взойдет солнце… Ты знаешь, как это происходит?

Лена пожала плечами.

И тогда оно появилось. Первый раз в ее жизни солнце выползло из-за горизонта как будто специально для нее. Она даже ахнула от удивления и даже руками развела как-то трогательно, по-детски. Глаза ее, отмытые слезами, были большими, сияющими, счастливыми и несчастливыми, верящими и неверящими сразу.

– Я представляла его другим, – прошептала она. – Совсем другим…

– Вот видишь, – засмеялся мужчина, – ты даже солнце в лицо еще не знаешь, хоть ты так давно им пользуешься. Я тебе сейчас скажу одну вещь… Только ты не убегай… Скажу, а ты подумай… Позвони домой, – очень тихо сказал мужчина. – Послушай чужого отца, дочка… Смотри, сколько у меня завалялось монет…

И он протянул ей ладонь…