Будут неприятности (сборник) Щербакова Галина
Сцена какое-то время пуста, потом в сегодняшнюю комнату на цыпочках входит Маруся с чемоданчиком в руках. Устраивает чемоданчик на подоконнике. Это магнитофон. Она включает его в розетку, нажимает клавишу. Красивый женский голос с несколько преувеличенной аффектацией очень громко говорит: «Сегодня утром проснулась, увидела массу света, увидела весну, и радость заволновалась в моей душе, захотелось на родину страстно… Уехать в Москву. Продать дом, покончить все здесь и в Москву… Да! Скорее в Москву. В Москву! В Москву! В Москву! Лучше Москвы ничего нет на свете! Поедем, папа, поедем! Прощай, дом! Прощай, старая жизнь! Вещи сложены, надо запереть… Мы насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймешь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и ты улыбнешься, мама! В дорогу!»
Во время монолога выходят Росляков, Громова, Инна Павловна, Катя. Все жуют.
ИННА ПАВЛОВНА. Что это такое?
МАРУСЯ. Чехов, между прочим.
РОСЛЯКОВ. А почему Антон Павлович врывается в дом и кричит не своим голосом? Насколько мне известно, он был человек деликатный…
ГРОМОВ. А у этой женщины голос сильный, но противный…
ИННА ПАВЛОВНА. Я не очень хорошо помню, но разве у Чехова там и мама, и папа…
МАРУСЯ (с вызовом). Какое это имеет значение? У меня есть папа и мама.
РОСЛЯКОВ. Ага, это в мой огород! Отложим, звукорежиссер, разговор. Надо же, в конце концов, дообедать! (Дразнит.) Мы насадим новый сад… Садовод-любитель… Мичурин… Трофим Денисович… Бере-зимняя…
МАРУСЯ. Я тебе свое мнение сказала! Все лучшие люди всегда стремились в Москву.
РОСЛЯКОВ (Громову). Идея фикс. (Марусе.) Нет у тебя своего мнения. Ты его у Чехова списала. Свои мнения более сложным путем добываются. Пошли, догрызем птичку… (Выталкивает шутя Марусю.)
ГРОМОВ (смеется). Лукулл!
КАТЯ. Элементарный обжора!
Росляков и Громов уходят.
ИННА ПАВЛОВНА. Ты какая-то странная. Будто и не рада, что едешь…
КАТЯ. Еще сама не знаю. Я иногда думаю: а не блажим ли мы с Маруськой? Нам кажется, что если ездить в метро, а не в автобусе, то мы станем сразу интересней и богаче. Чепуха ведь?
ИННА ПАВЛОВНА. Почему чепуха? Человеку обязательно нужны стены, улицы, небо, воздух, где ему лучше, чем где бы то ни было. Беда в том, что не всегда узнаешь, где тебе лучше…
КАТЯ. Беда в том, что почему-то большинство людей думает, что в Москве им было бы лучше всего. Я, например, ни разу не встречала человека, который хочет жить только в Кзыл-Орде… Или в Гусь-Хрустальном…
ИННА ПАВЛОВНА. Ох, какая ты умная! Большинство-то живет не в Москве. Я по своей природе фермерша, крестьянка. Знаешь, какое у меня самое счастливое ощущение? Стоять рано утром босиком на чисто вымытом крылечке и звать кур. Цып! Цып! Цып! И чтоб ноги были босые, и коса на спине болталась, и сарафан был широкий, прохладный. И пахло бы еще не взбаламученной маленькой речкой.
КАТЯ. Сестра! А ты когда-нибудь так жила?
ИННА ПАВЛОВНА (смеясь). Ни разу! Но откуда-то сидит же во мне это ощущение. Я даже вижу свои ноги, полностью загорелые, без этих белых полосок от босоножьих ремешков… Ты знаешь, я ведь и родилась в рабочем поселке… У нас речка была за три километра. Не речка даже. Ставок. Пруд… Это, наверное, из книжек придумала я себе пасторальную картину.
Катя включает на магнитофоне обратную перемотку ленты. Потом включает звук. Громко, театрально звучит голос: «…щи сложены, надо запереть… Мы насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймешь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и ты улыбнешься, мама! В дорогу!»
Цып! Цып! Цып!
Шипит, раскручиваясь, магнитофонная лента.
ИННА ПАВЛОВНА (тихо). Не надо нам в Москву. Ну как ей объяснишь это, нашей Марии?
КАТЯ. Но почему?
ИННА ПАВЛОВНА. Личные причины, сестра, очень личные…
КАТЯ. Боже мой, какие?
ИННА ПАВЛОВНА. Ты знаешь, сколько мне лет?
КАТЯ. Догадываюсь.
ИННА ПАВЛОВНА. А теперь догадайся, что когда-то давным-давно мне было столько, сколько Марусеньке. Ну, чуть больше…
КАТЯ. Если ты мне сейчас скажешь, что у тебя была старая, но не ржавеющая любовь, я скажу, что ты врешь. Ты одного своего Виташу любишь с колыбели…
ИННА ПАВЛОВНА. Все правильно. Еще раньше. Я его любила, еще когда и не жила. Такая длинная и широкая любовь, в которой я поместилась вся, без остатка…
КАТЯ. Ужасно.
ИННА ПАВЛОВНА. А я, думаешь, спорю? Ужасно.
КАТЯ. Фу! Я сказала чушь, а ты повторила. Прекрасно, Инка, прекрасно. Я тебе завидую.
ИННА ПАВЛОВНА. А я про что? Конечно, прекрасно.
КАТЯ. Что с тобой? Подожди. Мы ведь о переводе в Москву. Широкая и длинная любовь, ты, он – это личные причины?
ИННА ПАВЛОВНА (встряхнувшись). Зачем ты меня слушаешь? Зачем? Сейчас болтала, как фермерша, баба…
КАТЯ. Ну, не надо. Успокойся.
ИННА ПАВЛОВНА. А кто волнуется?
Резко выскакивает лента магнитофона.
КАТЯ. Как я испугалась!
ИННА ПАВЛОВНА. Это же магнитофон.
Аэропорт… Инна Павловна и Росляков провожают в Москву Громова и Катю. Громов и Росляков ушли к справочному, на авансцене Катя и Инна Павловна.
ИННА ПАВЛОВНА. Ужинать будешь в Москве. Кланяйся Ольге, Дашеньке.
КАТЯ. Я Алексея не представляю в семье. За это время, что он был здесь, привыкла к нему одному, не могу его представить с женщиной…
ИННА ПАВЛОВНА. Он хороший муж. Увидишь. Надежный, верный. Тебе бы, Катя, такой человек встретился.
КАТЯ (грустно). Вот! Уже образец нашли.
ИННА ПАВЛОВНА. Тебе второй-то раз лучше не ошибаться…
КАТЯ (нервно). Значит, как Алексей? А я, между прочим, не спорю. Алексей мне годится.
ИННА ПАВЛОВНА. Вот и хорошо. (Потом задумывается.) Я тебя, наверное, не так поняла? Или ты это и хотела сказать?
КАТЯ. Что это?
ИННА ПАВЛОВНА (испуганно). Катерина, не смей!
Возвращаются Росляков и Громов.
ГРОМОВ. Ну все, дорогие мои! Самолет подан.
Инна Павловна отводит в сторону Катю.
ИННА ПАВЛОВНА. Лапонька, золотко! Ты ведь языком болтала просто так? Да? У тебя ничего подобного в голове нет?
КАТЯ (обнимает сестру). Успокойся, ради бога! Все будет в порядке! Второй раз лучше не ошибаться. Ты права.
ИННА ПАВЛОВНА (радостно). Правильно! Умница. (Целует ее.) Ну, с Богом! Ни пуха тебе ни пера! (Целует Громова.) Всегда тебе рада, Лешенька, всегда.
ГРОМОВ. И все-таки, милые мои Росляковы, чует мое сердце, что скоро вы будете совсем, совсем рядом. Во что я в жизни верую свято – в женский натиск. Самая производительная движущая сила. А из Маруськи такая женщина вырастает!
РОСЛЯКОВ. Окстись!
КАТЯ (смеется). Погляжу, погляжу на вашу Дашу…
ГРОМОВ. Говорю сразу: тоже буря и натиск. Ну ладно, ребята, идите! Спасибо за все. Нигде так вкусно не ем, как у вас.
РОСЛЯКОВ. То-то!
ИННА ПАВЛОВНА. На здоровье! Звони и пиши, Катенька!
Громов и Катя уходят.
РОСЛЯКОВ. Теперь Маруську действительно не удержать.
ИННА ПАВЛОВНА. Виталий, а я ведь очень не хочу в Москву!
РОСЛЯКОВ. А я хочу?
ИННА ПАВЛОВНА. И ты тоже. Столько лет, и все не хочешь. Удивительно, да?
РОСЛЯКОВ. А что удивительного?
ИННА ПАВЛОВНА. Ну… Могло быть тебе все равно?
РОСЛЯКОВ. Не могло.
ИННА ПАВЛОВНА (тихо). До сих пор?
РОСЛЯКОВ. Слушай, я тебя не понимаю! О чем ты? На что вы все время намекаете, мадам?
Взлетает самолет.
ИННА ПАВЛОВНА. Я боюсь.
РОСЛЯКОВ. Это же самолет, детка! Элементарное средство передвижения.
Прошел год. Квартира Громовых. На журнальном столике телефон. Он звонит. Из глубины квартиры в брюках и широкой яркой кофте выходит Катя.
КАТЯ. Алло! Это я… Я знала, что найдешь. На это рассчитывала. Ну хотя бы для того, чтоб ты скрасил мое одиночество своим звонком… Нет, Мартын, я не совсем одна… (Смеясь.) Я сторожу собаку… Ну, собаку, обыкновенную… Вру, вру, необыкновенную. Так считают хозяева… Выхоленный эрдель, чистейшей крови. Вот я его и сторожу. Дважды в день он меня прогуливает… Нет, уже не долго… Они должны вот-вот появиться… Как где? Где сейчас вся Москва? За грибами… Потом будет жареха… Ради этого стоило посторожить Багратиона… Господи! Ты тупой! Эрдель Багратион… Почему свинство? Я видела на прогулке болонку по имени Мисюсь… Да, да, Мисюсь! И хозяйка кричала дурным голосом: «Мисюсь, где ты?..» Напиши, Мартын, напиши… Литература любит такие штуки… Нет, Мартын, не увидишь… Завтра… Не надо, не надо, не надо, Мартын… Кстати, у соседей по площадке кот Мартын. Весьма кобелирующий кот… Просто Жорж Дюруа… Да, да… Кошки и собаки, как воплощенная любовь к литературе. Чем не тема? (Звонок.) Старик! Закругляюсь! Звонят! Пока! До завтра!
Кладет трубку, бежит открывать дверь, возвращается с Сергеем. Он держит за ножку громадный белый гриб.
КАТЯ. Боже! Какой красавец! И где?
СЕРГЕЙ. На центральном рынке. Очень грибное место. Еще не приехали?
КАТЯ. Вот-вот должны!
СЕРГЕЙ. Как псина? Не переживает?
КАТЯ. Ничего. Держится с достоинством. И если и переживает, то, как истинный мужчина, виду не показывает…
СЕРГЕЙ. Он Дашку безумно любит…
КАТЯ (лукаво). Естественно!
СЕРГЕЙ. Знаете, Катя, а я решил из Москвы смотаться. На пару лет хотя бы…
КАТЯ. Куда, Сереженька?
СЕРГЕЙ. В Набережные Челны… Только бы не переименовывали. Так бы и осталось – Набережные Челны. Вот я произношу эти слова, а внутри что-то холодеет, как от радости… В детстве мне так вот нравилось слово «Мариуполь».
КАТЯ. Не знала, что вы такой…
СЕРГЕЙ. Нет, серьезно. Я люблю некоторые слова просто за то, как они звучат… А есть страшные слова. Например, алебастр… Бр-р-р… Кошмар какой-то, а не слово…
КАТЯ. А насчет отъезда это вы серьезно?
СЕРГЕЙ. А почему бы нет? Квартиру на ключик – и будьте здоровы!.. Все-таки этот гриб всем грибам гриб. Алексея Петровича я раню им в самое сердце. А Ольга Константиновна меня поймет. Ей эти вылазки ни к чему, как я понял. Это она на поводу у Дашки.
КАТЯ. Весь дом у нее на поводу.
СЕРГЕЙ. Так вас Багратион воспринял?
КАТЯ. Привет! Что уж я, по-вашему, и псу понравиться не могу!
СЕРГЕЙ. Баграша страшно преданная скотина.
Громкий, непрерывный звонок в дверь. Катя бежит открывать. Входят Громов, Ольга Константиновна, Даша с лукошками, сумками.
ДАША. Где мой Баграшенька? (Убегает.)
ГРОМОВ (держа в руках белый гриб). Ну, каков?
СЕРГЕЙ (он прятал свой за спиной, а теперь протягивает его Громову). Сравним?
ГРОМОВ. Боже мой! Где?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Не говорите, Сережа, а то пропал и следующий выходной.
ГРОМОВ (рассматривает гриб, качает головой). Да! Я сражен.
СЕРГЕЙ (Кате). А что я говорил?
ДАША (входит). Как он меня целовал! Маленькая собачка моя!
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Сил нет. Я первая в ванную. Катя и Сережа! На жареху почистите? Не трудно?
СЕРГЕЙ. Мигом, Ольга Константиновна.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Идем, я тебе все покажу. (Уходят.)
ГРОМОВ (Кате). Ну, как вам тут жилось? В следующий раз обязательно с нами. Пусть Дарья сама сидит с собакой.
ДАША. С у-до-воль-стви-ем! (Уходит.)
КАТЯ. Ничего! Я ходила по вашей роскошной квартире. Душилась Олиными французскими духами, пила растворимый кофе, вела по телефону светские разговоры, качалась в качалке, смотрела цветной телевизор.
ГРОМОВ. И вам от этого стало грустно. Да?
КАТЯ. Да что вы! Совсем нет. С чего вы взяли?..
ГРОМОВ. Мне показалось…
КАТЯ (ласково). Зря вам показалось…
ГРОМОВ (торопливо). Нет, не зря. Вы меня поймите. С тех пор как вы в Москве, я ловлю себя на мысли, что на многое смотрю вашими глазами… Мне кажется, что вы всегда рядом, смотрите, слушаете, что я говорю, делаю…
КАТЯ (тихо). У вас есть маленький опыт… Выставьте меня за дверь.
ГРОМОВ (тихо). Я пробовал. Вы упрямая. Не уходите…
КАТЯ. Я больше не буду. Чур вас от меня, чур…
ГРОМОВ. Если б я знал…
КАТЯ. Что?
ГРОМОВ. Что вы преследуете меня… с вашего собственного согласия…
КАТЯ. Я вас не преследую, Алексей…
ГРОМОВ. Какой я неуклюжий. Я не умею подбирать слова. Я хотел не то…
Появляется Даша.
КАТЯ (встряхнувшись, громко). Мы тут с Сережей вели смешной разговор о словах. Вы знаете, что он уезжает в Набережные Челны?
ГРОМОВ. И молодец! Хорошо заработает и людей посмотрит.
ДАША (с иронией). А что они там, с песьими головами? Люди?
ГРОМОВ. Люди там вкалывают будь здоров.
ДАША. Большая новость.
КАТЯ. Ему нравится название – Набережные Челны. Он такой, оказывается, романтик.
ДАША. Романтики – это недоразвитые и юродивые. Даешь им копейку, а говоришь, что золотой. Они, дураки, и радуются.
ГРОМОВ. Как тебе не стыдно?
ДАША. Почему мне должно быть стыдно? Сережа едет в Набережные Челны. Проспект Вернадского – ему не улица, Москва – ему не город… Цирк!
ГРОМОВ. Разве ж дело в улице, в городе? Душа у человека есть, Дарья, или нет?
ДАША. Это ты про то, что болит? Так если болит, ее не оставишь дома, чтоб посторожили, как Катя сторожила Баграшу? А если не болит, то кто догадается, что душа есть?
КАТЯ. Душа моя идет на поводке…
Входит Ольга Константиновна. Возбужденная, заинтригованная…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (Громову). Выйди! Женский разговор!
ГРОМОВ. Душа на поводке… Это откуда-нибудь?
ДАША. Папа! Ты жуткая личность! Почему обязательно откуда-нибудь?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Алеша! Выйди!
ГРОМОВ. Ухожу! (Треплет Дашу за ухо.)
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (значительно). Сергей едет на два года в Набережные Челны.
КАТЯ. Он мне говорил.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Два года будет пустовать квартира…
ДАША. Мама! Ты гений! Поселить здесь Катю!
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Поселить не штука. Что ей это даст? Ей же нужна постоянная прописка!
ДАША. А кто ее пропишет?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Сережа! Девочки, нужно оформить фиктивный брак.
КАТЯ. Что вы, Оля! Не смешите мир!
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Никакого смеху. Все серьезные и все умные. Вы оформляетесь, ты прописываешься, он уезжает. Через два года ты кончаешь аспирантуру. Вы разводитесь, но у тебя уже постоянная прописка. Дальше уже выбор по меню.
ДАША. Гениально! Просто и гениально!
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Примеров тысяча. Не гоношись. Люди не вам чета. Шли на это ради идеи, работы, размаха.
КАТЯ. Слышала, слышала, но к себе как-то не примеряла.
ДАША. Сережку уговорю. Он ведь не просто романтик. Он еще и человеколюб. Будем играть на этой струне.
КАТЯ. Тебе-то не надо играть на его струнах…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Ничего подобного! Ее-то он скорей послушается. В конце концов, ему тоже это выгодно. Будешь беречь квартиру. Всегда лучше, если в квартире сохраняется тепло.
КАТЯ. Все ничего, но ведь я должна выйти из-за этого замуж! Это ж не халам-балам!
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Какой замуж? Ты поставишь в паспорте штамп. Это идиотство, конечно, что все в жизни определяет чернильное пятно, но это не так. Но ты получишь массу преимуществ. Прописка… Никакого распределения потом… А Сережа – милый парень. Купишь ему на дорогу чемодан с застежками… У него нет. Я точно знаю.
ДАША. Не надо чемодан. Он будет смущен. Ничего не надо. Надо упирать, что для Кати это единственный выход… И он, как Раймонда Дьен, – была ведь такая, я не путаю? – сразу на рельсы…
КАТЯ. Ну будет у меня прописка…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Спроси у любого приезжего – и он тебе за прописку перегрызет фонарный столб. Потому что Москва… Москва – это все. Чем бы я была сегодня, если бы Алешу тогда не перевели сюда, в министерство? А сейчас нельзя упустить свой шанс. Все надо так сделать, как я говорю… Только Алексею ни слова…
ДАША. Папа не поймет. Для него замуж – это обязательно брачная ночь…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Дарья, перестань!
ДАША. Я же не виновата, что он не умеет разграничивать понятия. А ведь все в жизни существует и вместе, и само по себе…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Ты у меня договоришься!
ДАША. Я ведь твоя союзница, мамуля, а ты ругаешься. Я иду к Сереже! Впрочем, нет. Там папка! Двигайтесь в кухню и пришлите его мне.
КАТЯ. Смешная авантюра. Может, все-таки я подумаю?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (обиженно). Ты ведешь себя так, будто мы стараемся ради себя. В конце концов, все в твоих интересах…
ДАША. Тут и разговаривать нечего… (Уходит.)
КАТЯ. И все-таки, пожалуй, все это ни к чему… Зачем же лишать меня возможности выйти замуж на самом деле?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Другой коленкор. Есть за кого?
КАТЯ. Я в порядке бреда.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Тогда слушай взрослых. А мужчины – сами такие, придет стоящий человек – объяснишь. Поймет.
КАТЯ. Ну а как не поймет? Осудит?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Тогда он дурак, киса. За такого не выходи…
КАТЯ. Оля! Но ведь Алексей тоже не поймет…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Он и есть дурак, Катя. В простом житейском смысле. Но таких идеалистов из Изумрудного города все меньше и меньше. Они не выживают. По Дарвину.
КАТЯ. Жаль, если ты права.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Думаешь, мне не жаль? Вот Сережка такой, а Дарья его именно за это терпеть не может.
КАТЯ. Понятно. Эпоха суперменов. Как Виталий Росляков.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Кто? Ах, Виталий. Да, он всегда знал, чего хочет. А если что ему не удавалось, он отметал это раз и навсегда… И не возвращался… Никогда…
КАТЯ. Ему все удавалось. Сколько я его знаю.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Сколько ты его знаешь?
КАТЯ. Ну, считай… Лет девятнадцать… Сколько они с Инной женаты.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. А я его знала еще холостяком.
Затемнение. Даша выводит на авансцену Сережу.
ДАША. Сними фартук.
СЕРГЕЙ (смущенно). Ой, я и забыл. (Пытается развязать сзади тесемки. У него не получается.)
ДАША. Видишь, не хватает женской руки. (Развязывает ему тесемки.) Тебе надо жениться.
СЕРГЕЙ. Ты же за меня не хочешь…
ДАША. Я ни за кого не хочу. Пока… Не горит…
СЕРГЕЙ. Значит, и у меня…
ДАША. Знаешь, у кого горит? У Кати! Ей обязательно надо замуж, чтобы получить прописку.
СЕРГЕЙ. Она выйдет. Женщина красивая. И умная.