Рассудку вопреки Невилл Миранда
— Вы же знаете, я так и не преуспел в греческом. Здесь вам, скорее, нужен Себастьян.
Герцог сделал вид, будто не заметил прозвучавшую в голосе Блейка горечь.
— Не имеет значения. До этого твоя матушка читала мне «Таймс», но я понял, что новости меня мало интересуют. Трудно проявлять интерес к текущим событиям, когда знаешь, что результата ты уже не увидишь.
Блейк молчал, да и что можно было на это ответить. Врачи сообщили герцогу, что в лучшем случае он проживет несколько дней, а его отец всегда был реалистом.
— Я бы предпочел поговорить о прошлом. Ты знаешь, в последние дни я часто вспоминал своего отца.
Блейк едва заметно вздохнул, приготовившись выслушать очередную лекцию о былой славе рода Вандерлинов. Ему не раз уже доводилось их выслушивать, и еще одну он вполне мог вытерпеть.
— Мне было двадцать два, когда он умер. Как и ты, я в то время находился и границей. Новость о его болезни застала меня в Риме, но в отличие от тебя мне не удалось застать его в живых.
— Слава Богу, Париж не так далеко.
— А я ведь собирался отправиться в Грецию, но, видать, не судьба. Я там так и не побывал.
— А вам этого очень хотелось?
— Больше всего на свете. В те дни я воображал себя эдаким классическим ученым. — В его голосе прозвучало сожаление — эмоция, которая у Блейка никогда не ассоциировалась с отцом, который всегда казался ему безгранично уверенным в себе и столь же безгранично самодовольным. — Но моим мечтам не суждено было сбыться. Я был Хэмптоном, а значит, на меня возлагались определенные надежды.
Блейк приготовился услышать, наверное, уже последние рассуждения о его собственном несоответствии подобным надеждам. Но выцветшие глаза герцога смотрели на него спокойно и задумчиво.
— Мне жаль, что я не смог прожить дольше и еще на несколько лет избавить тебя от тяжкого бремени титула.
— Разве вы не желали бы, чтобы герцогство избавилось от меня?
— Не стоит шутить на эту тему, Блейк. Это довольно тяжкая ноша. Если я иногда бывал с тобой суров, то лишь потому, что желал подготовить тебя к ней. Боюсь, что сейчас ты еще не готов к предстоящему.
— Я никогда не замечал, чтобы вы выражали недовольство своим положением.
— У меня было много лет, чтобы привыкнуть к нему, и к тому же все стало значительно легче, когда я встретил твою матушку.
За все тридцать лет Блейк никогда не слышал, чтобы отец даже мимоходом касался своей личной жизни. И сейчас он не был особо красноречив, но что-то в голосе герцога, когда он упомянул о своей женитьбе, содержало глубину чувств, которой его сын даже не мог предположить.
— Мне жаль, что я разочаровал вас, отец, — сказал Блейк, впервые обращаясь к герцогу столь неформально. — Мне бы очень хотелось дать вам основание гордиться мной.
Слабая улыбка коснулась бледных губ герцога.
— У тебя это получилось. Результаты твоего парижского вояжа превзошли мои ожидания. Я не думал, что тебе за столь короткий срок удастся выявить друзей герцога Орлеанского.
— Мне следовало догадаться: это была ваша идея, а не Гидеона.
— Я подумал, что пришла пора поручить тебе что-нибудь серьезное, и ты вполне оправдал мои ожидания.
— Но ведь на самом деле я ничего нового не выявил, не так ли? Вам уже были известны эти имена.
Блейк покачал головой, удивляясь своей слепоте. Он так и не сумел совершить что-нибудь полезное, он всего лишь неуверенно и, спотыкаясь, прошел оскорбительно легкую проверку.
— Если бы ты провел в Париже больше времени, то, уверен, тебе удалось бы раздобыть самую ценную информацию.
— Если бы вы изначально позволили мне подключить к этому делу жену, то успех можно было бы гарантировать.
В глазах герцога мелькнула заинтересованность.
— Очень умная молодая женщина. Надеюсь, вы с ней ладите. Мне хотелось бы думать, что в своем браке ты обретешь такое же счастье, какое я обрел в своем.
— Она, несомненно, очень умна.
Блейк не мог сейчас говорить о Минерве. Они практически не виделись с момента ее прибытия в Вандерлин-Хаус. Он понимал, что должен с ней помириться, и искренне хотел установить с женой хорошие отношения. Но в данный момент у него на это просто не было ни времени, ни сил. Накопилось слишком много иных важных вопросов, требовавших его неустанного внимания.
— Она молода, — сказал герцог, — но твоя матушка была еще моложе. Ей едва исполнилось семнадцать, когда мы поженились, а я был на пятнадцать лет старше. Я никогда не хотел другой женщины.
— Вы никогда не имели любовницы?
— После свадьбы — нет. И я надеюсь, что у тебя тоже не появится. Именно по этой причине я заставил тебя освободить свою птичку. Забыл ее имя.
— Дезире де Бонамур.
— Немыслимое имя.
— Это не то, с которым она родилась.
Герцог еле слышно хихикнул.
— Моей первой любовью была итальянская девушка, которую звали Джульетта Джильо. Джульетта — «лилия» по-английски. Прелестная девушка. Мое сердце разбилось, когда я вынужден был оставить ее.
— Итальянка? То есть в Риме, когда…
— Да. Так что потеря отца стала не единственной потерей. Однако я забыл Джульетту довольно быстро.
— А о других своих планах вы тоже забыли? Например, о том, чтобы стать ученым, специалистом по Греции?
— Не совсем. Я сохранил некоторые увлечения, но как обычный человек, а не как герцог Хэмптон. Тебе следует поступить так же.
Блейк видел свидетельства страстного увлечения его отца в комнате: бюст Гомера, изящную терракотовую урну, украшенную классическим черным узором. По всему особняку встречались подобные символы увлечения классическими науками. Блейк с детства воспринимал их как нечто само собой разумеющееся, хотя порой и ненавидел.
— Вот только боюсь, это будет не увлечение Древней Грецией. Как вы знаете, мне не удалось освоить даже греческий алфавит.
— Ты, насколько мне известно, знаешь толк в лошадях и к тому же прекрасный наездник. Наверное, этим можно гордиться.
— Я действительно хорошо разбираюсь в лошадях. — А ведь отец всегда распекал его за непомерные расходы на содержание конюшен. — Жаль, что в политике я разбираюсь куда хуже.
— Полагаю, леди Блейкни могла бы помочь тебе в этом аспекте фамильных интересов Вандерлинов.
«Ей бы этого очень хотелось», — мысленно усмехнувшись, подумал Блейк.
— Я полагал, что этим займется Гидеон.
— Гидеон хороший человек, но он последователь, а не лидер. Ты должен научиться самостоятельно принимать решения. Ведь отныне ты герцог, а значит, несешь ответственность за последствия своих решений. Это один из недостатков власти. — Его голос стих, и стало заметно, как ослабел герцог. — Я всегда обладал огромной властью и старался использовать ее во благо.
Как ни жаль было Блейку прерывать этот самый откровенный из разговоров, он понимал, что беседа лишит отца остатка сил. С глубокой печалью он коснулся руки герцога и встал.
— Я хочу, чтобы вы знали: я сделаю все, что в моих силах, для семьи и для страны.
— Я верю тебе, сын мой. Впереди у тебя долгая жизнь, и все изменяется. Твои цели в жизни будут отличны от моих, да они и не должны быть такими же, но позволь мне дать тебе еще один совет. Запомни: в политике не бывает окончательных побед или окончательных поражений. Ситуация в политической жизни меняется ежедневно, и ты должен приспосабливаться к новым условиям. — Еще одна слабая улыбка. — Похоже на охоту. — Голос герцога совсем ослаб. — Хочу отдохнуть. Я рад, что у нас состоялся этот разговор.
— Да, отдохните, отец. Я посижу с вами до возвращения матушки.
Герцог откинулся на подушки и закрыл глаза. Спустя несколько минут его дыхание выровнялось, и Блейк понял, что он заснул. Присев на краешек кровати, он несколько минут вглядывался в лицо герцога, которое до сих пор всегда казалось ему холодным и бесстрастным. Теперь все казалось иным. Его постаревший и ослабевший отец обрел в его глазах человечность.
Блейк искренне сожалел о том, что только теперь, причем всего на несколько минут, ему удалось увидеть иной облик этого человека. Теперь, когда стало уже слишком поздно, он понял, что как раз с его отцом и можно было поделиться своей тайной. А вместо этого Блейк прилагал массу усилий, чтобы сохранить ее.
Он обратился к самым ранним воспоминаниям об отце и обнаружил совсем уже забытое одобрение и даже сдерживаемую привязанность. Блейк был наследником, и каждый день отец заходил в детскую, чтобы увидеть сына. Блейк хоть и смутно, но все же помнил эти короткие визиты. Но все изменилось, когда наследник подрос и настало время учебы. Наставники Блейка смущенно докладывали герцогу об отсутствии каких-либо успехов. С годами на смену озадаченности пришло раздражение. Теперь учителя, убежденные в лености Блейка, секли его розгами, а родители бранили, что было бы не так обидно, если бы не отцовское разочарование. Матушка Блейка, которая поддерживала мужа абсолютно во всем, относилась к сыну с печальной безнадежностью. Она держалась с холодным чувством собственного достоинства, даже когда дети были совсем маленькими, и это отбивало у мальчика желание обратиться к ней за помощью. И только когда выросла и начала учиться Аманда, Блейк наконец сумел выучить буквы алфавита.
Его учила читать пятилетняя девочка. Только в обществе младшей сестры он обрел спокойствие, которое упорядочило хаос символов и прояснило их смысл. К этому времени его уже считали безнадежным глупцом, который лишь по прихоти своего рождения собирался в будущем стать главой рода, славившегося своим влиянием. С тех пор Аманда всегда помогала ему. За исключением того времени, когда он отправился в Итон.
И вот тогда появился Хантли, и его появление в конечном счете привело к катастрофе.
Предположим, он рассказал бы все своему отцу. Объяснил бы, что в силу некоторых своих особенностей просто не может научиться такому простому действию, как чтение. Но Блейк знал, почему так и не сделал этого. Пока его считали ленивым, у него теплилась надежда однажды добиться уважения. От лени излечиться можно, от глупости никогда.
У него оставался последний шанс. Он никогда не решился бы на этот шаг, если бы не сегодняшний, совершенно необычный разговор с отцом, и теперь его переполняло желание выговориться, хотя бы в последние часы жизни герцога. Он мысленно сформулировал признание и стал ждать пробуждения отца. Блейк был уверен, что, находясь на смертном одре, герцог не отвернется от своего сына.
Он надеялся на последнее благословение, перед тем как принять на себя бремя своего нового высокого и ко многому обязывающего положения.
Прошло полчаса. Умиротворенный принятым решением, Блейк сидел в тихой комнате, окна которой выходили в огромный сад Вандерлин-Хауса. Городской шум не проникал сквозь толстые стены особняка, и лишь тиканье каминных часов и неглубокое дыхание умирающего человека нарушали тишину.
Затем что-то изменилось.
Блейк вскочил и, призывая докторов, опрометью бросился к двери, потом метнулся к кровати больного и, схватив руку отца, попытался нащупать пульс. Тщетно. Выхватив из жилетного кармана «брегет», он приложил отполированное золото крышки к губам герцога, но оно так и осталось блестящим, дыхание герцога Хэмптона уже не могло затуманить гладкую поверхность.
Когда в комнату торопливо вошел доктор, Блейк выпрямился и на шаг отступил от кровати, сдерживая подступившие к глазам слезы.
Доктор бегло осмотрел больного и обернулся к Блейку.
— Ваша светлость, — сказал он, — с прискорбием сообщаю вам, что его светлость скончался.
Спустя всего несколько минут тихая комната оказалась переполнена. Герцогиня рыдала, пав на колени перед кроватью мужа, за ее спиной стояла Аманда, чуть поодаль Мария, Анна и их мужья. За ними виднелась высокая фигура конюшего короля, прибывшего от имени его величества. В дверях, утирая слезы, стояли слуги. Минерва скромно держалась в углу комнаты, видимо, не решаясь приблизиться к одру усопшего. Их взгляды встретились, и Блейк захотел подойти к супруге. Но не успел он сделать и шага, как к нему обратился Гидеон:
— Мы обговаривали различные варианты возникновения непредвиденных обстоятельств, но конечное решение о надлежащих мероприятиях и приготовлениях к ним остается за вами, сэр Хэмптон.
На какое-то безумное мгновение Блейку показалось, будто его отец все еще жив, но затем осознал: теперь это имя принадлежит ему.
Глава 18
В преддверии похорон герцога Хэмптона Минерва ощутила, что ее жизнь замедлила свой темп, почти до полной остановки. Никогда еще ей так не хотелось хотя бы на полчаса оказаться в Шропшире, а не в Лондоне. В деревне ей всегда было скучно до слез, но теперь она бы предпочла, чтобы герцога хоронили в Мандевиле, а не в Вестминстерском аббатстве. В Вандерлин-Хаусе Минерву не оставляло ощущение роскошной тюрьмы.
После недолгого обсуждения семейный совет решил, что король, предложивший похоронить герцога в аббатстве, оказал семье Вандерлинов огромную честь, а значит, такое предложение невозможно отклонить. Мнения Минервы не спрашивали. Ее мнением вообще не слишком интересовались. Герцогиня пребывала в состоянии легкой прострации и большую часть времени находилась в своей комнате. Сестры Блейка и их мужья были любезны, но не проявляли теплоты. И только слуги относились к ней с почтением. Они понимали, в какую сторону дует ветер, и признавали, что супруга сэра Блейка фактически стала хозяйкой дома. Так что если бы прислуга не обращалась к Минерве непривычным «ваша светлость», она бы едва ли поверила, что стала герцогиней.
Она не заметила какого-то изменения в своем положении и сомневалась, что когда-нибудь заметит. Хотя, возможно, более внимательное отношение со стороны нового хозяина дома помогло бы ей ощутить свой новый статус. Но она редко видела мужа, а когда такое случалось, он всегда оказывался в окружении слуг, просителей, визитеров или родственников, которые требовали от него принятия тех или иных решений.
Минерва видела, насколько несчастным и потерянным чувствовал себя Блейк в эти дни. Он, безусловно, сильно горевал по отцу, к тому же на его плечи лег огромный груз, поскольку Блейк, возглавив род Вандерлинов, стал общественно значимой фигурой. Минерва с радостью предложила бы мужу свою помощь, но он ни о чем не просил ее. Они по-прежнему так и не прояснили свои отношения, поэтому Минерва не знала, в какой форме предложить эту самую помощь. Печальная атмосфера, царившая в особняке, повергала в уныние даже ее жизнерадостную и деятельную натуру, тем более что она оказалась практически отстраненной от всех погребальных и траурных забот.
Блейк много времени проводил в кабинете, уединившись там то с Гидеоном Лоутером, то с леди Амандой. Предоставленная самой себе, Минерва взяла на себя обязанность принимать бесчисленных визитеров. Фамильный герб Вандерлинов, украшавший вход в особняк, был драпирован черным крепом, и этот знак траура открывал двери множеству посетителей, приходивших выразить семье соболезнования в связи с кончиной старого герцога.
Дворецкий, прослуживший в этом доме не одно десятилетие, со всей присущей печальному случаю скорбной и вежливой твердостью решал, какого посетителя следует пригласить в дом, а от какого достаточно принять карточку. Одетая во все черное — у нее имелось траурное платье, сшитое по случаю смерти дяди два года назад, — Минерва обосновалась в одной из гостиных, где принимала наиболее значимых посетителей, среди которых были и члены парламента, и министры, и даже епископ. Как правило, эти джентльмены хотели передать свои соболезнования лично вдовствующей герцогине или молодому герцогу. Однако Минерва довольно скоро научилась с максимальной тактичностью отклонять подобные притязания.
Молодой глава рода Вандерлинов требовался всем. Самые солидные джентльмены, которые еще совсем недавно не придавали никакого значения существованию маркиза Блейкни, ныне, едва ли не сгорая от нетерпения, торопились познакомиться с новым герцогом Хэмптоном. Беседуя с посетителями, Минерва старалась ограничиваться самыми нейтральными фразами, но старательно брала на заметку все услышанное от гостей.
Обед после похорон прошел почти в полном молчании. Служба и погребение в средневековых приделах Вестминстерского аббатства, казалось, выжали последнюю каплю энергии у скорбящих. Герцогиня скоро удалилась в свои комнаты, а дети герцога сидели в столовой, стойко, как и подобает Вандерлинам, переживая свалившееся на них горе. Блейк занял богато украшенное, похожее на трон кресло, ранее принадлежавшее его отцу.
Он долго колебался, прежде чем сесть в это кресло.
— Теперь ты герцог и должен занять место своего отца, — сказала герцогиня, подводя сына к месту во главе стола.
Он собрался было возразить, но матушка тихонько подтолкнула его к креслу и вернулась на свое место. Минерва скромно расположилась в конце стола, решив дождаться, когда Блейк предложит ей пересесть поближе. Он обвинил ее в попытке добиться власти любыми средствами, и это обвинение до сих пор болью отдавалось в ее сердце. Да, она хотела обрести то влияние, которое могло дать ей ее новое положение, но лишь для того, чтобы употребить это влияние во благо. Власть никогда не была для нее самоцелью, поэтому Минерва была решительно настроена не дать Блейку повода повторить это обвинение.
Блейку? Она даже не знала, как теперь обращаться к своему мужу. Теперь он был «герцог», «ваша светлость» или «лорд Хэмптон». Другие члены семьи уже обращались к нему в соответствии с его новым титулом. Ее они называли «герцогиней».
Этим вечером Блейк выглядел мертвенно-бледным от усталости. Казалось, будто от физически крепкого мужчины осталась одна тень. Но это было не единственной переменой. Минерва наблюдала за мужем, сидевшим во главе стола: вечерний наряд черного цвета подчеркивал его бледность. В его манере держаться появилась некоторая отчужденность, даже высокомерие, словно он примерялся к своей новой роли. Он тихо разговаривал со своей сестрой Анной, сидевшей по правую руку, а Минерве оставалось лишь вспоминать, как, впервые оказавшись за этим столом, она заняла то почетное место, которое сейчас досталось леди Килдаррен. Тогда она даже вообразить не могла, что ее легкомысленный и беспечный жених, унаследовав титул, может столь сильно измениться.
Вспомнив недолгие, но такие счастливые дни, проведенные в Париже, Минерва печально вздохнула. Слишком коротки они были и слишком печально закончились. Рассеянно ковыряя ложкой пудинг, Минерва размышляла, как в этих изменившихся обстоятельствах восстановить ту недолгую гармонию.
После обеда она, коротко попрощавшись с присутствующими, поднялась в свою комнату. Оказавшись в спасительном одиночестве, она попыталась читать, но так и не смогла сосредоточиться. Решив распустить волосы, Минерва вытащила пару черепаховых заколок и несколько минут вертела их в руках, потом решительно встала и принялась расхаживать по комнате. Примерно через час мучительных раздумий она приняла решение, что буквально с завтрашнего дня начнет отвоевывать собственное место в этом новом мире. Она не просила титула герцогини, но коль скоро она его получила, не следовало более оставаться в состоянии этой тягостной неопределенности. И если ее супруг не собирается сделать первый шаг навстречу восстановлению отношений, то этот шаг сделает она.
Минерва уже засыпала, когда одеяло вдруг скользнуло в сторону и сильные руки нежно обхватили ее.
— Ш-ш-ш, — прошептал Блейк, жадно припадая губами к ее рту. Он ласкал ее спину, бедра, ягодицы, и через тонкий батист ночной сорочки она с замиранием сердца чувствовала, как его возбужденное естество упирается ей в живот.
— Блейк, — пробормотала она, прижимаясь к его большому, горячему телу и отвечая на его страстные поцелуи. Окончательно проснувшись, Минерва принялась неистово ласкать мужа, нетерпеливо оглаживая широкую спину и упругие ягодицы.
С каждой минутой она возбуждалась все больше, и скоро лишь одно имело значение: он хотел ее, а она его.
Все произошло быстро и не слишком деликатно. Резким рывком задрав подол ее сорочки, он требовательным движением проверил ее готовность и тут же без особых церемоний вошел в нее, вдавив в перину мощными голодными толчками. Она не была возбуждена до предела, как уже происходило раньше, но и боли не чувствовала. Его плоть уверенно вторгалась в ее лоно, принося ощущение приятной полноты. Наверное, через несколько минут она испытала бы более сильные ощущения, но тут его движения ускорились, дыхание участилось, и, вскрикнув, как смертельно раненный, он на мгновение напрягся всем телом и тут же всем своим весом обрушился на нее. Минерва почувствовала, как горячий поток заполняет ее лоно, а теплая влага омывает ее грудь.
Блейк плакал.
Она гладила его руки и плечи, его влажные шелковистые волосы, осыпала поцелуями каждую частичку его тела, до которой могла дотянуться, и бормотала какие-то глупости. Впервые в своей жизни Минерва не знала, что сказать. Какие слова утешения могла предложить ему она, не познавшая горя утраты? Но все же если не разумом, то телом она пыталась утешить его, и наконец ее усилия увенчались успехом. Через минуту Блейк соскользнул с нее и затих, так и не разомкнув объятий. А спустя еще некоторое время его дыхание выровнялось, и Минерва поняла, что муж заснул. Она осторожно поцеловала его в губы и почти сразу погрузилась в глубокий сон.
Проснулась она в одиночестве.
Глава 19
Количество корреспонденции, поступавшей герцогу Хэмптону, могло привести в ужас кого угодно. Блейк уселся за отцовский стол и нерешительно посмотрел на три солидные стопки.
Хезерингтон, два десятка лет прослуживший у герцога кем-то вроде политического секретаря, указал на ту, что побольше.
— Это письма с выражениями соболезнования, я уже подготовил на них ответы, вам остается лишь поставить свою подпись.
Подпись. Что ж, это ему вполне по силам.
— Во второй стопке поздравления по случаю наследования вами герцогского титула.
— В самом деле? Это кажется слегка бестактным.
— Думаю, вы увидите, сэр, что они изложены самым деликатным образом.
— И?
— Написавшие выждут по крайней мере еще две недели, даже месяц, прежде чем обратятся к вам с какими-либо просьбами.
— Исключительно тактичные и тонкие люди.
— Да уж. Я взял на себя обязанность ответить на эти письма от своего имени, поскольку большое количество неотложных дел не позволяет вашей светлости ответить на все письма лично.
— Я бы не смог сформулировать лучше. А те письма?
— Это послания от членов королевской семьи, министров и близких знакомых вашего отца. Я подумал, что на эти письма вы захотите ответить лично.
Блейку меньше всего хотелось этим заниматься, поскольку стопка писем, хотя и была меньше остальных, все же выглядела пугающе внушительной. Блейк вытянул ноги, ему хотелось оказаться где-нибудь в другом месте, желательно верхом на лошади. Уже не в первый раз ему пришло в голову открыть свою тайну Хезерингтону.
Не теперь. Притворство и увиливание настолько впитались в его плоть и кровь, что он просто не решался на признание.
— Вы очень добросовестно выполнили свою работу, — похвалил Блейк секретаря. — Надеюсь, что все они оценят оказанную им честь, когда им придется разбирать мои каракули. — Он указал на груду печатной бумаги в руках Хезерингтона. — Что это? Еще более длинные и подробные отчеты для моего развлечения?
Секретарь ответил коротким смешком.
— Как вы и просили, я сопроводил каждый отчет кратким изложением, выделив самые важные моменты.
— Надеюсь, наиболее кратким.
— Но есть несколько, которые вы захотите прочесть сами.
— Сомневаюсь в этом.
— Они все очень короткие.
— Прекрасно. Вы прочитаете их вслух, пока я буду подписывать эти письма.
Обмакнув кончик пера в чернильницу, он взял первое письмо из стопки и замер. Уже давно Блейк натренировался ставить свою подпись, но сейчас этот навык не мог ему помочь. Он никогда не подписывался как Хэмптон. К счастью, первая буква далась ему легко.
Даже если подпись получится с обратным наклоном, ее все равно узнают. Блейк решительно начертал размашистое «X», а остальную часть имени нацарапал неразборчивыми закорючками.
— Едва не подписался «Блейкни», — пробормотал он, обращаясь к стоявшему за его плечом Хезерингтону. — Ну, что там дальше?
Он привык воспринимать информацию на слух, так что без особой сложности ухватывал суть доклада и принимал необходимое решение. Точно так же он работал с управляющим поместья в Девоне, ту же схему использовал и с Бленкинсоном, который заведовал управлением другими поместьями.
— Только вопрос о деньгах на расходы герцогини.
— Я полагал, что эти средства оговорены в завещании.
— Я имею в виду супругу вашей светлости. Суммы, оговоренной в брачном контракте, сейчас, вероятно, будет недоставать.
— Тогда удвойте сумму. Этого хватит?
— Более чем. Мне сообщить об этом ее светлости?
— Я сам это сделаю.
Блейку было необходимо поговорить с Минервой. Он прокрался в ее постель, словно тайный любовник, и ушел перед рассветом. Подавленный горем, он избегал любого другого источника эмоционального стресса. Только это давало ему возможность оправдать ожидания тех, кто надеялся, что он станет достойным преемником старого герцога, и разочаровать тех, кто рассчитывал на его провал. После церемонии погребения отца Блейк надеялся испытать чувство некоторого облегчения и завершенности, но так и не обрел его. Он направился к жене, потому что отчаянно нуждался в простом человеческом общении. Блейк хотел лишь поговорить с ней, может даже, обнять, но, почувствовав жар ее тела, не устоял. Соитие получилось быстрым и неполноценным, но дало ему столь необходимую разрядку. Последний раз Блейк плакал еще в далеком детстве, и сейчас ему не хотелось об этом думать. Но глубоко внутри он все-таки признавал, что эти слезы, как и ее бессвязные слова утешения, помогли ему. Прежде чем провалиться в глубокий сон, он, прижавшись к горячему телу Минервы, испытал состояние безмятежного спокойствия.
Их ссора в Париже не шла у него из головы. Она говорила жестокие вещи, и сейчас его мучило то, насколько Минерва была недалека от истины, и если бы она только знала, насколько недалека.
— Где ее светлость? — спросил он секретаря.
— Полагаю, принимает визитеров в желтой гостиной.
Аманда успела рассказать ему, как успешно Минерва оберегала семью от нежелательных посетителей. Однажды он проходил мимо и мельком увидел ее через открытую дверь — светловолосую, стройную и величавую в своем строгом черном платье. В тот момент он подумал, что она слишком молода для герцогини. Но если кто-то из визитеров рассчитывал воспользоваться ее неопытностью и пытался нарушить скорбное уединение семьи, то его ждало разочарование. Минерва, герцогиня Хэмптон, обладала поистине стальной решимостью, которая, как оказалось, была спрятана не слишком глубоко. На ее лице тут же появлялось неприветливое выражение, а голос приобретал ледяную холодность.
У Блейка не было ни малейшего желания встречаться с незваными гостями; дернув витой шнурок звонка, он вызвал слугу, который всегда находился поблизости и ожидал распоряжений герцога.
— Попросите ее светлость зайти ко мне, как только она освободится, — велел он слуге. И, заметив неуверенность на лице лакея, добавил: — Молодую герцогиню.
Не важно, что задержало ее — что-то или кто-то, — но Минерва появилась не сразу. Сначала вошел Гидеон, которому не терпелось поделиться новостями.
— Доггетти умер! — сообщил Гидеон.
Он явно ожидал реакции.
— Как печально, — произнес Блейк. — А кто, черт возьми, этот Доггетти?
— Член парламента от замка Уорфилд.
— А, понятно.
Даже Блейку оказалось понятно значение этого события.
Замок Уорфилд представлял собой великолепные по своей живописности руины средневекового замка, расположившиеся, как и положено, за мощными земляными укреплениями эпохи раннего Средневековья. В четырнадцатом веке замок стоял на оживленном перекрестке торговых путей и всегда был полон торговцев, солдат и странствующих монахов. Теперь основными обитателями руин стали овцы, но по принятому в старину закону замок, имевший статус округа, по-прежнему имел право направлять в парламент двух своих представителей. Даже Манчестер, второй по величине город в Англии, не обладал такой привилегией. Замок Уорфилд являлся округом, пришедшим почти в полный упадок. А выборы членов парламента от этого округа зависели только от одного человека — герцога Хэмптона.
— У меня есть список возможных кандидатов. Необходимо тщательно все продумать.
Гидеон, прекрасно понимавший, какие возможности открывает неожиданная вакансия, начал жонглировать именами, обсуждая достоинства и недостатки кандидатов.
Блейка все это не слишком интересовало.
— Но время, по-моему, терпит, не так ли?
— Поскольку, похоже, общих выборов нам не миновать, возможно, не будет необходимости проводить дополнительные выборы в Уорфилде.
— Выборы? В замке. Уорфилд?
В комнату вошла Минерва. Блейк уже не раз спрашивал себя, как долго она сможет играть роль сдержанной, почти смиренной дамы, и теперь получил ответ на свой вопрос. Упорство как отличительная черта ее характера вновь напоминало о себе. Черное траурное платье резко контрастировало с ее возбужденным от праведного негодования лицом.
— Позор избирательной системе, по которой парочка пастухов может послать представителя в парламент, в то время как некоторые большие города не имеют такого права!
— Мы все с этим согласны, герцогиня, — ответил Гидеон успокаивающим тоном. — Но, видите ли, чтобы реформировать парламент, необходимо иметь достаточно голосов. — Поэтому не стоит быть чересчур придирчивым к тому, откуда они появились.
— Неужели, сэр Гидеон?
Гидеон принял ее вопрос за чистую монету.
— Мы поручим нашему новому члену парламента от Уорфилдского округа проголосовать за ликвидацию этого избирательного округа. Вам не стоит беспокоиться.
— Благодарю за объяснения. Вы меня успокоили.
— Рад был услужить.
Блейк едва не рассмеялся, видя с трудом подавляемое раздражение Минервы и искреннее непонимание Гидеона.
— Могу я узнать имена кандидатов? — спросила Минерва.
— Мы как раз просматриваем список, — ответил Гидеон. — Узнав о вакансии, я поспешил сообщить эту новость Хэмптону.
Блейк пытался убедить своего зятя не называть его Хэмптоном, но тщетно. Гидеон отказался обращаться к нему по имени, как он это делал с рождения Блейка.
Минерва, прищурившись, смотрела на Гидеона. Ей не понравилось, что ей объясняют такие элементарные вещи, да еще столь снисходительным тоном. К тому же она была весьма разочарована присутствием родственника, поскольку рассчитывала наконец застать мужа одного. Минерва повернулась к Блейку.
— Вы просили меня зайти?
Гидеон, верно оценив ситуацию, поспешил откланяться.
— Герцогиня, прошу вас присесть, — несколько суховато произнес Блейк.
Минерва села в кресло рядом со столом. Как только они остались одни, Блейк сел напротив и, чуть подавшись вперед, положил руки на стол.
— Я вдвое увеличил ваши карманные деньги, — сказал он. — Они вам теперь понадобятся.
И это все? Ее предыдущее содержание и так было гораздо больше, чем она могла потратить.
— Благодарю вас, — ответила Минерва.
Если Блейк не собирался поднимать вопрос о Париже, то это приходилось сделать ей. Она стала искать подходящие слова, но он опередил ее:
— Я хочу извиниться.
— За что?
Минерва слегка запаниковала. Неужели он признается, что встречался со своей любовницей? В глубине души она отчаянно не хотела верить в это.
— За прошлую ночь. Мне не следовало приходить к вам так, как я это сделал.
— Вы имеете право. Вы мой супруг.
— Я не хочу, чтобы вы делили со мной постель только потому, что я имею на это право.
Неловко потянувшись через заваленную бумагами широкую столешницу, Минерва кончиками пальцев коснулась руки мужа.
— Я рада, что вы пришли. Мне не следовало говорить того, что я наговорила вам в Париже. Мне очень жаль.
— Вы расстроились из-за женщины, которая не достойна вашего внимания. Я лишь могу повторить, что между нами давно все кончено.
Воцарилось неловкое молчание. Она рада была услышать это, очень рада, но ссора произошла не только по этой причине. Минерва не могла придумать, как деликатнее подойти к разговору о его отце. И еще это жесткое обвинение в том, что он не готов к выполнению стоявших перед ним задач. Минерва не стала затрагивать эту тему.
— Если я в чем-то смогу помочь в выполнении ваших новых обязанностей, только дайте мне знать.
Она с едва скрываемым жадным любопытством взглянула на пачку неразобранных писем и нераспечатанных докладов. Кто знает, какие восхитительные вопросы в них обсуждаются?
— Спасибо, Минерва. Секретари отца постепенно вводят меня в курс дела, к тому же Аманда любезно согласилась помочь мне.
Минерва против желания испытала приступ нешуточной ревности к ни в чем не виноватой золовке. Выбор кандидата на освободившееся место депутата от Уорфилдского округа относился как раз к тем практическим политическим вопросам, которые ей так нравились. Поэтому больше всего ей хотелось лично ознакомиться со списком претендентов и высказать свое мнение, весьма разумное, как ей казалось. Однако интуиция подсказывала ей: сейчас не самый подходящий момент для новых требований. Только что заключенное перемирие было слишком хрупким.
— У вас будет достаточно дел, когда вы в полной мере приступите к выполнению обязанностей титулованной особы.
Минерва вовсе не меч тала стать герцогиней, но, когда это произошло, решила, что титул позволит ей обрести влияние, которым обладала свекровь. Однако ей очень скоро дали понять, что подобное влияние она может получить лишь с благословения супруга. И вот очередное горькое разочарование — муж, по-видимому, не имел ни малейшего желания привлекать супругу к своим делам. Такое недоверие причиняло почти физическую боль. Они помирились, но пока не вернули ту близость, которая возникла между ними в Париже.
«Терпение», — строго сказала она себе. Увы, терпение никогда не входило в число ее достоинств.
— Я должен разобраться с этими бумагами, — со вздохом произнес он. — Хезерингтон от меня не отстанет.
Встав, Блейк обошел вокруг стола и приблизился к Минерве. Он взял ее за руку и помог подняться с кресла, давая понять, что разговор окончен. Коротко поклонившись, он коснулся губами ее запястья, отчего по руке Минервы пронеслась восхитительная дрожь. Прядь волос упала на его лоб, и ей захотелось пригладить эти шелковистые волосы, как прошлой ночью. На миг ее охватило желание, и сердце забилось чаще. Что ж, если для достижения своей цели вместо логики и убеждений можно использовать соблазн, то ей не придется пересиливать себя.
Если Блейк хочет, чтобы она научилась быть герцогиней, то именно это она и сделает. Она станет самой лучшей герцогиней, которую когда-либо знало семейство Вандерлинов. Кроме того, была еще одна совершенно особенная обязанность, которой Минерва собиралась уделить самое пристальное внимание.
Глава 20
В самом конце очередного унылого семейного вечера Мария и Анна решили в четыре руки сыграть на фортепьяно. Даже для детской такая игра могла быть не более чем терпимой, а для музыкальной гостиной Вандерлин-Хауса это было вовсе неприемлемо. С трудом перенося резкие звуки, исторгаемые благородным инструментом, Блейк, прикрыв глаза рукой, исподтишка наблюдал за присутствующими, отчего-то проникаясь сочувствием к зверям из живой коллекции Тауэра. Наконец его взгляд остановился на более приятном объекте — своей жене. Их сегодняшний разговор нельзя было назвать вполне откровенным, но по его завершении Блейк почти забыл об их размолвке. Интересно, как она отнесется к тому, что сегодня он опять появится в ее спальне? Минерва, делая вид, будто увлечена музыкой, на самом деле не отрывала глаз от последней полосы, лежавшей перед ней газеты. Конечно, умение бегло читать не самое замечательное из человеческих достоинств, но даже это отвлечение было ему недоступно.
Когда стихли последние аккорды и жидкие неискренние хлопки, все облегченно встали, собираясь разойтись по спальням. Минерва, не дожидаясь, когда Блейк пожелает ей спокойной ночи, подошла к мужу.
— Я еще увижу вас сегодня, герцог? — спросила она так, чтобы их не могли услышать.
— Если вы действительно желаете оказаться в моем обществе, — ответил он осторожно.
Он не собирался льстить себе, считая, будто предыдущий разговор способствовал восстановлению их отношений. Слишком многое осталось невысказанным. Блейк, безусловно, заметил, насколько Минерва была разочарована тем, что он отказался от ее помощи. Но он не мог позволить ей стать свидетелем своей борьбы с огромным количеством обязанностей, неожиданно обрушившихся на него вместе с титулом герцога. По крайней мере до тех пор, пока он не приспособится к ним или не научится избегать. Блейк уже не раз собирался открыть Минерве правду, но что-то удерживало его от этого шага. В глубине души он верил: когда-нибудь он докажет себе и продемонстрирует супруге, что способен справиться со своей ролью.
— Тогда я буду ждать вас, — сказала она и, убедившись, что на них никто не смотрит, призывно улыбнулась. Блейк едва сдержал возглас удивления, он и не подозревал, что его жена может быть сладострастной. Это тотчас возбудило его.
Поскольку официальное посещение супружеской спальни оказалось для него делом достаточно непривычным, Блейк подготовился к нему с особой тщательностью. Чисто вымытый и гладко выбритый, он шагал по коридору, радуясь, что не встречает на пути припозднившихся слуг. В этот момент он впервые подумал, что в смежных спальнях супругов есть свой резон.