Крысоловка Фриманссон Ингер

Роза

Понедельник. Ее день рождения. День рождения. Звучит старомодно, но она ведь и есть старуха. Хотя жизнь еще не закончилась.

Отправилась на прогулку. Как во всякое утро – сразу после рассвета. Выбрала тропу, где гуляла с Акелой, и ей казалось, будто собака жива, неуклюже бежит следом, обнюхивает ветки, тычется носом в муравейники, делает стойку на след лисы.

Акела вечно собирал клещей, до огромных волдырей дело доходило. Каждый вечер Роза осматривала густой коричнево-белый подшерсток, выискивала паразитов и в ярости спускала их в унитаз. Мерзкие, никчемные существа, сплошные болезни и беды от них. Большинство животных занимают свое место в пищевой цепочке. Но кто станет питаться клещами?

Похолодало. Может, вернуться в дом, надеть под куртку свитер? Накинула капюшон. Ниже по склону холма у воды ярко синеют печеночницы. Выросли вровень с уровнем снега, наклонишься – и на тебя смотрят юные бутончики. Лохматые, будто подернуты пушком.

Печеночницы окружали старую березу. Кора грубая, потрескавшаяся, почва у корней рыхлая и мягкая. Здесь она и похоронила Акелу.

Углубилась в заросли, высматривая кровавый след за зайцем или горошины помета. Нет. Ничего. Спустилась к воде и дальше берегом – к пирсу. Там соорудили верфь для небольших судов. Сейчас верфь и лодки под брезентом безжизненны. Пройдет несколько недель, прежде чем ткань снимут и пирс оживет. «Посетители несут личную ответственность за посещение территории верфи без разрешения», – предостерегала надпись нарушителей права на частную собственность. Теперь несколько шагов вверх по склону, слева осталась бьернсундская «Вала» – черно-белая, с резкими углами, яхта. Судно определенно пора заново покрасить. Краска свисала лохмотьями.

Роза перебралась через ограждение у берега, там, где стояли суда, ждущие утилизации. Прямо перед ней лежала круглобрюхая шхуна под названием «Туллия», название вполне разборчиво, хотя буквы и стерты местами. Кусок пластика отходит в сторону, за маленькими круглыми иллюминаторами – шторы. Жить на яхте… Поселиться на судне навсегда… Какое-то время она там действительно пожила. После крушения личной жизни ее будто закружило в пустоте – кочевала по знакомым и друзьям. На непродолжительное время поселилась у Франки Исакесон, авторши из издательства Титуса. Вдумчивая жизнерадостная Франка обитала на старой барже, стоявшей на приколе у Шеппсхольма. Она предложила Розе переехать на постоянно и платить часть аренды, но та отказалась: слишком тесно, будто в коконе. В ту пору ее изводила тревога. Бессонными ночами казалось, что ее засасывает в черные воды под днище яхты. Не могла отделаться от мысли, что от дна, от водорослей, тины и грязи ее отделяет лишь тонкая перегородка днища.

Франка баловала гостью, угощала крепким чаем, сдобренным какими-то каплями из загадочных стеклянных бутылочек, называя их «спасательными каплями». Случившееся ее потрясло. Демонстративно изорвала в клочья только что подписанный с Титусом контракт, провозгласив:

– Найду другого издателя! Я уже начала переговоры, черта с два он теперь меня увидит! Чтобы неповадно было.

Но, в конце концов, издателя она не поменяла. Титус пустил в ход все свое обаяние, все очарование своего интеллекта. И появился новый договор – вероятно, на более выгодных условиях. Книга вышла на следующий год и принесла Франке Исакссон настоящий успех. Как же она называлась? Что-то про песок и яблоки. Недавно по телевидению показывали интервью с писательницей. Роза включила телевизор совершенно случайно. Казалось, у Франки все хорошо. Голос ее звучал уверенно, энергично. Когда Роза съехала от нее, они потеряли связь. Так же получилось и с большинством старых друзей. Сама виновата (если, конечно, уместно искать виноватых). Ведь это был ее выбор.

Обломила молоденький побег деревца, хлестнула им по голенищу раз, другой. Воздух разрезал свист. Сделала несколько глубоких вдохов, на миг замерла. В глазах потемнело, будто подступал обморок. Через несколько секунд отпустило.

Свернула к первому островку, где жили аисты. Туда вел обветшалый деревянный мостик. У мостика земля обрывалась подобием кратера. Кто-то из управы привез к обрыву деревянный конус, поставил вместо предупреждения, повязал оранжевые ленты. Роза постояла, разглядывая огороженную яму, швырнула туда прутик. Наверное, кто-то прогуливался, упал и переломал себе ноги. А дальше возмущенные заголовки в местной газете. Газетчики обожают расписывать ужасы бытия простого человека. «Густав, семидесяти трех лет, серьезно пострадал во время утренней прогулки» – и портреты людей, которые обыкновенно прохаживались этим маршрутом, с краткими возмущенными подписями: «Случившееся было неизбежно. Неужели нужны жертвы, чтобы приняли меры?»

Хольмен… Странное все-таки название. Место часто называют «Пивохольмен» – как светлое пиво, что подавалось, когда здесь была танцплощадка. Давным-давно уже. Роза где-то вычитала, что танцплощадку победили члены общества трезвости. Она прошла дальше, к остаткам каменной дорожки и фундамента. Попыталась представить прошлое. Божественно прекрасное место: танцующие под аккордеон пары, освещенные заходящим солнцем, приличные молодые люди, опьяненные лишь красотой природы. Она зашагала по дорожке через остров. Как обычно, остановилась у дальней его оконечности, у кромки фарватера. Мельком заметила бобра: блестящая голова внезапно вынырнула над водой. На берегу дул слабый ветер, набегали волны.

Развернулась и пошла обратно к мосту. Бывало, изредка кто-то попадался на пути. Иногда встречала женщину с цвергшнауцером на длинном поводке. Иногда – человека с пуделем. Порой – двух старичков с тросточками. Они всегда церемонно приветствовали ее. Но сегодня она чуть припозднилась.

У заброшенного овечьего загона припаркован автомобиль. Хэтчбек, марку не рассмотрела. Некоторые владельцы собак привыкли выгуливать псов здесь. Можно отпустить собаку, чтобы побегала в загоне, а самому сидеть в машине. Ага, вот и овчарка, кругами носится по выпасу. Хозяин, человек лет сорока, сидит в машине, окна-двери закрыты, лицо нервное. На голове вязаный колпак, закрывает пол-лица. Человек прихлебывал кофе из картонного стаканчика с крышечкой. Вот у него мобильный зазвонил: пронзительная, резкая мелодия отчетливо доносилась сквозь стекла и шум ветра. Роза прислушалась. Похоже, о чем-то расспрашивают. Мужчина отвечал кратко, неохотно. Внезапно стекло опустилось, и на землю полетел стаканчик из-под кофе. Розу окатило яростью, закружилась голова. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она ринулась к автомобилю и что есть силы пнула переднее колесо.

– Что вы творите?! – выкрикнула она.

Человек с недоумением воззрился на нее.

– Почему вы расшвыриваете мусор?! А кто должен собирать его, по-вашему? Вам что здесь, свалка?!

«Алло, – бормотал мобильник. – Алло, алло!»

– Я перезвоню, – сказал мужчина и открыл дверцу машины. Немецкая овчарка подошла к ограде. Напряглась, замерла. Мужчина выбрался из автомобиля.

– А вам-то, мать вашу, какое дело? – с угрозой спросил он.

Она почувствовала, как в горле запершило, руки затряслись.

– Я живу здесь!

Глазки у него были маленькие, блестящие. Лицо скривилось.

– Понял, ты, мудак?!

И откуда только смелость взялась? Размышляя об этом впоследствии, она так и не поняла. Наклонилась, подхватила бумажный стаканчик и метнула прямо в окно автомобиля. Крышка стаканчика сбилась, выплеснулся кофе, обрызгав мужчину.

– Ах ты… сука!

– Сам ты сука! Забирай свой поганый мусор и у себя дома расшвыривай. И убирайся отсюда!

Мужчина шагнул к ней. Рослый, тощий, со впалыми щеками. Снял шапку и принялся вытирать капли кофе.

– Вы испачкали мой пиджак.

– Сам виноват!

– Вы его испачкали и теперь, черт подери, обязаны компенсировать расходы на химчистку!

– Еще чего! Никакой химчистки я тебе оплачивать не собираюсь! Компенсировать… – Она даже фыркнула.

– Психованная, – проворчал мужчина. – На всю голову больная! Психопатка!

– Да ты сам такой! – Будто вернулась в детство с его простыми, бесхитростными перепалками.

За спиной взлаяла собака.

– Вот-вот, – посоветовала овчарке Роза, – присматривай за своим хозяином.

Человек подошел к воротам, подозвал овчарку. На долю секунды в голову пришла мысль, что он спустит на нее пса. Вместо этого он открыл багажник, и овчарка запрыгнула в машину.

– Ты, гребаная пересохшая дура, – выругался он и сплюнул на землю ей под ноги. – Старая карга. Уродка. Еще пожалеешь, что так расхрабрилась.

– Ты о чем?

Он не ответил: вскочил за руль и завел машину.

– Ты что, угрожаешь мне?! – завопила она.

Вновь забренчал мобильник. Незнакомец схватил трубку и прокричал:

– Да!

Роза ушла. Развернулась и ушла. Сил больше не было. Через несколько шагов накатил страх. Вспомнила, что случилось в Стокгольме несколько лет тому назад. Один так же отругал двух молодых парней – те мочились у подъезда. Парни рассвирепели и забили беднягу до смерти.

А этот мужик… Запомнил он ее? Сумеет ли выследить? Она обернулась и увидела удаляющийся автомобиль. Красный хэтчбек. Пожалуй, нужно запомнить регистрационный номер…

Ингрид

Спустившись в просторный вестибюль, она решила вызвать такси. Разумеется, правильнее было бы поехать на автобусе, но сейчас одна мысль об автобусе казалась невыносимой. Хотелось побыстрее очутиться дома. Обычно за больничными воротами дожидалась целая стая такси, но сейчас ни одной машины. Придется вызывать. Она принялась копаться в сумке, выискивая мобильный, и тут кто-то тронул ее за локоть.

– Надо же, Ингрид, дорогая! Так и знал, что мы еще встретимся!

Никсон, директор по маркетингу в издательстве «Карлбакс». Настоящее его имя, конечно, не Никсон, но сходство с бывшим американским президентом поразительное. Ингрид от него тошнило. Не из-за внешности, а из-за манеры вечно распускать сплетни. Когда-то он держал книжный магазин и наведывался к ним за новинками. В те годы Ингрид на себе испытала его настойчивость. Прикидываясь лучшим другом всех и вся, Никсон просто фонтанировал сплетнями, якобы новостями из жизни друзей делился.

– Привет, – безучастно произнесла она.

– Ингрид Андерссон Бруи! Что ты здесь делаешь? Стильное пальто, кстати.

Хотя он и знал, что ее фамилия вовсе не Бруи, но упорно именовал ее только так. Она и не спорила: себе дороже.

– Я…

– Что-то с Титусом?

Она кивнула.

– Надо же! Так не повезло… Как у него дела, по-прежнему в больнице?

– Да.

– Вот черт. И как он?

– Так себе.

Никсон покачал головой. Прижал Ингрид к себе, обнял.

– Что за могучий человечище! Столько сделал, сам всего добился, просто гений. Блестящий издатель. Помню, как он начинал свой бизнес с крошечного издательства… «Бладгюлд»… и как же потом издательство разрослось! А знаешь, мне всегда Титус был симпатичен. Но кому бы он смог не понравиться, кому?

– А ты сам как? – попыталась сменить тему Ингрид. – Какими судьбами здесь?

– Бабулю навещал. Ей ампутировали ногу. Гангрена.

– Ох…

– Вот-вот. Заядлая курильщица… понимаешь? Но ты думаешь, она решила бросить? Как бы не так! Лежит сейчас там, наверху, мучается. Не из-за ноги, а без курева. – Никсон рассмеялся. – Я тут купил для нее жвачку с никотином, а она заявляет: толку от твоей жвачки. Вот уж точно не было печали, так… Ты домой?

– Да.

– По-прежнему живешь на Тулегатан?

И откуда только он знает?

– Да.

– Могу подвезти. У меня тут машина рядом.

– Не стоит беспокоиться. Я возьму такси. Или автобусом поеду, остановка рядом.

– И речи быть не может! Я тебя подвезу.

У него был корпоративный автомобиль, серебристо-серый «вольво». Двери украшала надпись «Карлбакс» и интернет-адрес: www.karlback.se. Салон пропах искусственным цветочным ароматом. Никсон пояснил: днем подвозил дочь-подростка.

– Фриду?

Никсон глянул благодарно:

– Ты ее помнишь.

– Ну, это было так давно… еще до того, как я оставила бизнес.

– А, так ты совсем отошла от дел? Или нет? В любом случае, на месте твоего магазина безликий сетевой, ему твоих высот не достичь никогда.

– Тоже мне высоты, – она усмехнулась.

Минуло больше полугода с тех пор, как «Академкнига» запустила когти в ее магазинчик, расположенный в Старом городе. Такова была часть новой сетевой стратегии: побольше так называемых «магазинов шаговой доступности», мелких точек. За свой магазин Ингрид боролась до последнего. Несмотря на множество клиентов с транспарантами, несмотря на вечера поддержки, пришлось отступить. Все меньше и меньше частных магазинов сохраняют шансы на выживание. Угроза исходила из многих источников, не только от торговых сетей или универмагов. Главную опасность представляли интернет-магазины. Казалось, люди предпочитают теперь сидеть у своих компьютеров и заказывать книги с доставкой на дом. Так что ей даже повезло, что согласилась на сделку и избежала банкротства.

Никсон завел автомобиль и ловко выехал с парковки.

– А ты потом там бывала, видела, что там происходит?

– Ты о чем?

– В Старом городе. Что стало с магазином?

– Я туда не заглядываю.

– Понимаю. Сейчас на том самом месте красуется их логотип. Да еще и слоган… «Интер-Нет Книжным Магазинам»… Выдумщики, а? Это уже слишком. Они определенно перешли все границы. Я никогда не забуду твои витрины, Ингрид.

Она промолчала, подумав: «Проклятый подхалим».

– Кстати, это странно, что они решили инвестировать в мелкие магазины. Такая идея никогда не окупится, уж начальство-то должно понимать…

Ингрид пожала плечами:

– Ну, это еще бабушка надвое сказала…

– А ведь действительно, – рассмеялся Никсон. – Боюсь, о моя прекрасная спутница, нам надлежит миновать весьма опасный район. Я поведу машину мимо Шеппсбру, а ты закрой глаза.

– Не смеши. Там не настолько страшно.

На мгновение Никсон замолчал. Затих, барабаня указательным пальцем по баранке.

– А как теперь обстоят дела в издательстве?

– О чем ты?

– Ну, Титус болен…

– И что? Он ведь не один там работает. Анние Берг…

– Точно, она ведь семнадцать лет проработала, стала партнером.

– Да.

– Ты представляешь, этот дурень Курт Людинг взял и вместе со всем своим издательством сорвался с места, в Люлео. А ведь издательство у Людинга немаленькое. И дела у них шли великолепно. И вот так переехали. С тех пор прошло десять лет; сегодня, можно сказать, годовщина… Помню, в том году я встретил Анние на книжной ярмарке в Гетеборге. Она сидела за стойкой скай-бара в «Готии». Дела ее у Людинга идут неплохо. Я немного порасспрашивал ее о планах на будущее, она призналась, что собирается перейти на фриланс, но вряд ли Анние одна строит такие планы. Ей лапландский ад осточертел до тошноты. Сказала, очень тяжко. А теперь она совладелец в издательстве Вруна. Вот умница!

– Ага.

– Вскоре издательство Людинга упокоится вечным сном. Невозможно просто так взять засесть в палатке в лапландской тундре и раздавать книги.

– Разумеется, невозможно, – согласилась Ингрид.

– Бедняжка Анние тогда совсем сдала. Сидела там с пивом на верхних этажах небоскреба. А еще она очень тосковала по сотруднице. Как же ее звали, пропавшую… Верит, кажется? Работала у Людинга, а потом исчезла…[2]

Они добрались до Шеппсбру. Ингрид отвернулась от зданий и рассматривала воду. Наверху Шеппсхольма зазеленела растительность. На набережной индус в европейском костюме фотографировал двух индианок в цветастых сари. Поставил их у памятника Густаву Третьему, жестикулировал, командовал.

– Да, – подтвердила Ингрид, – Верит Асарсон.

– Ее в конце концов нашли. Вернее, то немногое, что от нее осталось, если так можно сказать. Шесть лет прошло, подумать только! И откуда такая неосторожность? Зачем-то вышла на тонкий лед. Ну, хоть родные смогли наконец-то ее похоронить. Важно, чтобы была могила, куда можно прийти. – Внезапно Никсон осекся: – Кстати, как тебе в Васастаде?

– Просто замечательно.

– А какие планы на будущее? Тебе же еще десять лет до пенсии.

– Не считала, – ответила Ингрид равнодушно.

– Ты могла бы и дальше работать в книжном магазине. Разве не замечательно уйти от бремени экономических рисков и устроиться на постоянную работу по найму? Я слышал, у Хеденгрена дела пошли в гору, он сейчас набирает сотрудников. Я охотно замолвлю за тебя словечко, если хочешь.

– Спасибо, – ответила Ингрид, – но я пока не представляю, что будет дальше.

Роза

Сперва собиралась вернуться домой, но затем передумала и продолжила путь в сторону Слотсхольма, или, как еще называли это место, к холму Рагнхильды. Ничто не выведет ее из себя, не заставит изменить обычный распорядок. Во рту пересохло, одышка, внутри все дрожит… Запоздалая реакция. Зря она, наверное, ввязалась. Но ведь если все станут молчать, что тогда? «Успокойся, – велела она себе, – ты поступила правильно и знаешь это».

И все же собственная вспышка ярости немного испугала. Совсем на нее не похоже. Она умела себя контролировать, всегда.

Справа располагался небольшой яхтенный пирс. На некоторых яхтах люди жили круглый год. Никого не видно, лишь две трубы дымятся. И что, разве вмешался бы кто-нибудь, если бы этот человек на нее набросился? Кто-нибудь вообще отреагировал бы хоть как-то?

Роза заметила, что дрожит.

«Ты молодец! – подбодрила она себя. – Жаль только, что никто твоего подвига не оценил. Выдающийся пример гражданского мужества».

На вершине Слотсхольма виднелись развалины средневекового замка, где некогда жил фогт. Руины сохранились неплохо, можно даже разобрать отдельные комнаты. На памятном камне излагалась краткая история. Замок построили в четырнадцатом веке, дабы управлять стратегически важным Тэльеледом, но несколько десятилетий спустя строение сожгли по приказу Энгельбрехта. Ныне над развалинами кишело воронье: крупные темно-серые птицы с гомоном взмывали над раскидистыми березами и с карканьем носились в небе.

Она частенько мечтала о путешествиях в прошлое, представляла, как здесь было прежде. Вот бы постоять никем не замеченной, наблюдая за средневековым житьем-бытьем… Она дошла до мыса, земляным языком лижущего воду. Однажды они с Титусом проплывали мимо на моторном катере бывшего друга. Но она и подумать не могла, что будет здесь жить…

Роза вдруг разрыдалась – в голос, неудержимо. Откинула голову, всматриваясь в режущий холодом воздух. По щекам катились слезы, она сглатывала рыдания, моргала. Топнула сапогом, не чувствуя боли.

«Взяла и сама себя наказала! А теперь стой здесь и соси, как…»

Да, виной тому, наверное, стычка с человеком в автомобиле. Но, с другой стороны, есть и иная, потаенная причина. Срыв – так она называла это. Думала, что все уже позади. Все зажило. Долго убеждала себя, что жизнь получила новое измерение, что бытие ее обрело новый смысл. Теперь наконец-то сможет распоряжаться собственным временем, сможет делать что хочет. Не нужно ходить вокруг да около, не нужно ходить на цыпочках и на поводу ни у кого не нужно ходить. И Акела… у нее не было бы тогда Акелы, с Титусом собаки не ладили.

– Не были мы счастливы! – крикнула она небу. – Не были, запомни!

Подняла камень, стиснула в ладони, согревая. И швырнула в воду – далеко, насколько хватило силы. Сдернула капюшон, ветер взметнул волосы. Она больше не мерзла, ей было тепло, даже взмокла чуть-чуть.

– Только иногда, – глухо сказала она, и ветер подхватил ее слова, сорвал с губ. – Редко, редко-редко. Сволочь, ненавижу тебя!

Ругательства выплескивались из нее вместе со слезами. Брань и сопли. Все это было так стыдно. Так жалко, черт…

Порылась в кармане в поисках носового платка. Забеспокоилась, что кто-то мог ее услышать. Дама с цвергшнауцером, например. Но рядом никого, она одна.

Обратно шла через поле. Солнце высвечивало редкие молоденькие побеги, пробивавшиеся сквозь прошлогоднюю жухлую траву. Старая трава лежала линялым плешивым ковром, и казалось невероятным, что здесь снова может быть жизнь.

Вдруг вспомнился Ассам из Малайзии, автор одного бестселлера. Титусу на Франкфуртской ярмарке удалось отхватить права на издание шведского перевода. И Ассам приехал на встречу. Дело было в феврале, где-то в конце девяностых. Он разглядывал голые деревья, и на его темном лице все сильнее проступал испуг.

– Мертвые, – сказал он наконец, – такое страшное горе для вашей земли! Все тут мертво.

Титусу с трудом удалось сохранить серьезность.

Книга Ассама стала бестселлером и в Швеции. Сразу несколько книжных клубов назвали ее лучшей книгой года, обсуждали на радио и телевидении. Четыре крупнейшие газеты взяли у автора большие интервью, а его фото появились в воскресных выпусках. Как же называлась книга? Забыла. Память подводит все чаще. А ведь она всегда гордилась своей отличной памятью. Определенно стареет. Должно быть, бабушкины гены – та впала в маразм, едва ей исполнилось шестьдесят. «Что ж, десять лет у меня в запасе еще есть», – мрачно подумала она. Десять лет, которые надо прожить с чувством и толком. Радуясь.

У Титуса был нюх на бестселлеры. Издательство стремительно развивалось. Сперва они располагались на Кунгсхольме, в цоколе промышленной восьмиэтажки. Но когда Титус развернул активную деятельность, перебрались на шоссе Свеавэг, по соседству с издательствами «Боннере» и «Карлбакс». Затем он переманил к себе Анние Берг из издательства Людинга, сделал управляющим партнером. Именно Анние сумела отыскать для издательства золотого тельца, Сисси Нурд, гламурную авторшу чиклита, книги которой разлетались как горячие пирожки. Задолго до того, как чиклит массово вошел в моду. Последняя книга Нурд, «Бог тому свидетель», продержалась на вершине списка бестселлеров восемь недель. Тогда-то Роза и оборвала отношения: не хотелось иметь больше ничего общего ни с издательством, ни с его основателем.

Ингрид

Никсон определенно намеревался проследовать за ней наверх и во всех подробностях осмотреть квартиру. А затем растрепать всем коллегам про то, как они с Титусом живут. Ингрид сослалась на усталость. Поблагодарила за то, что подвез, сказала, что хочет прилечь.

– В любом случае, обдумай вариант с Хеденгренсом, – сказал Никсон. – И поосторожней там!

– И ты тоже.

– До свидания. – Взмах руки, на пальце блеснула печатка.

– Пока, козел, – сказала она едва слышно и просияла улыбкой – чтобы Никсон ничего не заподозрил.

В квартире стояла духота. Просторная квартира, в доме конца девятнадцатого века. Они приобрели ее на паях с Титусом вскоре после женитьбы, пять лет тому назад. В нескольких комнатах – камины с изразцами. Камины, разумеется, бездействовали, но изразцы были прекрасны и неизменно привлекали внимание гостей. Особенно красива изразцовая печь в спальне – белая, со встроенным зеркалом в золоченой раме. В доме атмосфера декаданса: лепнина, высокие потолки… Обошлась квартира в пять миллионов. Ингрид продала свою трешку на Рингвеге и, а Титус – виллу. Сложили вырученные деньги. Вышло даже больше, чем нужно. Остались деньги на свадебное путешествие. В Коста-Рику. Титус всегда мечтал там побывать.

– Там нет армии. Совсем. Представляешь, на что похожа страна, полностью свободная от военщины!

– Пожалуй, это зрелище сразит нас наповал, – рассмеялась она.

Титус тоже рассмеялся. Тогда они постоянно шутили.

Он подбил ее на приключение: усадил с другими туристами в резиновую лодку – желтые спасательные жилеты, шлемы на головах.

– Видишь ту реку? Это Рио-Пакуаре. Она вынесет нас к лагуне. А там можно и передохнуть. Ты когда-нибудь бывала в настоящей лагуне, любимая? Бывала?

Он говорил с таким энтузиазмом, так жизнерадостно… Хотел подарить ей новые ощущения. А она была неопытной слабачкой.

На корме сидел мускулистый юнец и покрикивал на гребцов. Лодка буквально перепрыгивала через пороги. Ингрид почти сразу же сбилась с ритма, ноги вылетели из специальных углублений в резиновом днище. А Титус лишь смеялся. Титус… Титан…

Потом они купили фотографии, сделанные каким-то смельчаком с другого плота. Ингрид на фото зажмурилась, губы стиснуты в линию. Титус вставил снимок в рамку. Фотография висела на стене в комнате, отведенной под кабинет…

Она переоделась в старые джинсы и футболку, достала пылесос и приступила к уборке. Рев пылесоса всегда ее успокаивал – что не переставало удивлять Титуса. Он бы предпочел современный, бесшумный. Чистоту он любил, в отличие от уборки. Они постоянно ссорились из-за этого. «Классическая ситуация, – подумала Ингрид. – Но все-таки мы взрослые люди, самостоятельные, и на шее у нас никто не сидит».

Конечно, для двоих квартира слишком просторна, несмотря на частые деловые обеды и приемы. Ингрид довольствовалась бы жильем поскромнее, но Титус уперся. Одну из двух гостевых комнат обставил для своих дочерей, что оказалось абсолютно лишним: вряд ли хоть одна из них когда-нибудь останется переночевать на Тулегатан. Они и днем-то здесь не бывали.

Сорвав с водяного матраса простыни, Ингрид вымыла матрас жидкостью для чистки пластика. Тщательно пропылесосила складки, залила внутрь средство от плесени. Когда приоткрыла крохотный клапан, пахнуло тиной. Пожалуй, плесень все-таки возьмет свое. Хотя матрас требовал постоянного ухода, Ингрид и Титус наслаждались укачивающим теплом, окутывавшим их, стоило лечь на кровать. Постель колыхалась, баюкала… Вот заниматься любовью было непросто. Но они научились подхватывать ритм воды.

Спальня ей нравилась больше всего. Тут был балкончик, на котором они никогда не сидели (слишком уж на виду), но как приятно было лежать, открыв на улицу дверь и слушая городской шум…

Ингрид протирала тумбочку Титуса, когда из горла ее вдруг вырвался крик, сдавленный, хриплый. Будто ей самой перерезали глотку, будто внутри что-то разорвалось. Ингрид осела в груду постельного белья, зарылась с головой, точно в гнездо спряталась. Тело Титуса, его тепло – как же она будет без него, как же ей жить теперь? Прижала простыню ко рту, но яростный крик все же просочился:

– Чертов идиот!

Не Титуса она имела в виду, нет. Никсона. Этого придурка, вечно шпионящего за всеми. И зачем только она позволила ему подвезти себя до дома? Теперь ясно, что будет дальше. Теперь на весь свет растрезвонит, как плохи дела у Титуса Бруна: «Видел я его бабу в больнице, полная развалина». Вот так и скажет обязательно: «ба-бу». Вспомнилось, как Никсон появлялся в ее магазине, как волок за собой тяжелые сумки. Как совал повсюду свой носище. Вынюхивал. Разложит образцы на столике в задней комнате: обложки книг, рекламные экземпляры – все то, что в отрасли называют «сказки-рассказки»:

– Вот это, Ингрид, безусловный фаворит. Взгляни: лауреат Королевской литературной премии. Готов поставить на автора. Ну, так что, по рукам? Как насчет пяти сотен? А может, ты уже с кем-то еще сторговалась? – И зыркнет из-под зарослей бровей. – А может, ты имеешь дело лишь с одним издательством, а? Душой и телом, хе-хе. У каждого свои фавориты, уж я-то знаю.

Он даже в туалет заглядывал. Интересно, что надеялся там обнаружить? А ведь мог бы. Порой они с Титусом забывали об осторожности. Случалось, прямо в туалете устраивались, бросив покупателей в зале. Она представила, как клиенты толпятся у кассы, листают книги, ждут… Женщины в пуховиках, мужчины… Возможно, в зале слышали эти вскрики экстаза, хотя она и закусывала губы, пытаясь сдержаться. Сидела на умывальнике – просто чудо, что он не развалился под ними. Титус стискивал ее бедра, прорастал в нее, проталкивался, нанизывал на себя, и мозг ее начинал пульсировать, пока не взрывался…

Когда же она впервые взглянула на Титуса? Так взглянула. «Бладгюлд» организовало для книготорговцев осенний съезд. Тогда издательство еще носило свое изначальное название и располагалось на Индустриальгатан. Там был внутренний дворик, где и собирались все устроить, но помешал дождь.

Светлый летний костюм, рубашка с короткими рукавами. Каким загорелым он был! Глядя на морщины на его шее, Ингрид испытала вдруг желание прикоснуться к ним, погладить…

– Здравствуйте, друзья! Добро пожаловать на открытие осеннего сезона в «Бладгюлд». Извините за тесноту. Вообще-то мы собирались провести мероприятие на свежем воздухе, но погода нам неподвластна.

Мельком посмотрел на Ингрид, отыскав взглядом в толпе представителей «Оленса». Те стояли с видом повелителей мира.

– Пожалуйста, угощайтесь вином! И всем, что найдете на столах.

Титус забрался на стул, чтобы видеть собравшихся. Подле стояла Анние Берг. В ней всегда чувствовалась некоторая тяжесть, угрюмость – особенно после того, как нашли останки ее подруги Верит Асарсон.

Затем выступали авторы, один за другим. Анние и Титус по очереди представляли их: краткие вопросы – быстрые ответы. Первым выступал парень по имени Тобиас Эльмквист, поэт. Осенью вышел его детектив. Обложка была круче некуда. Ему действительно удалось выстрелить с этой книгой, и за очень короткий срок он сделался королем детективов. Но дальше дело не пошло. Случилось что-то… вроде бы он кого-то убил по неосторожности.

После беседы с Тобиасом настала очередь Снеси Нурд, золотого тельца издательства. Титус вывел ее вперед, держа под руку. Она была одета во что-то белое, полупрозрачное. Между грудями покоилась массивная золотая цепь.

– Ты на нее запал, да? – спросила Ингрид хрипло, страстно, в любое другое время она бы устыдилась такого голоса.

Дело происходило спустя несколько вечеров. Титус зашел в книжный незадолго до закрытия. Снял очки, усадил ее на прилавок.

– Но… что вы делаете? Я не давала вам повода, не думаете же вы, будто можете вот так запросто сюда зайти и…

– Нам нужно поговорить. Полагаю, повод есть.

Но пришел он явно не для разговоров. Нужно запереть дверь… И она соскользнула на пол, закрыла дверь на замок. Он не отставал от нее ни на шаг. Руки его касались ее обтянутых джинсами бедер. Ее зад прижался к его животу. Господи, да что же это такое… Она обернулась, и ее лицо оказалось совсем рядом с его лицом… его язык, губы… И вот она уже сама расстегивает молнию на его джинсах, он наклоняется, теряет равновесие, и они едва не валятся друг на друга, и тогда она тянет его в сторону: «Там есть диван», – тот самый диван, на котором она любит дать отдых ногам, прежде чем ехать домой, и вот они на кожаном ложе, и ее тело буквально излучает жар, она просто пылает, – может, именно это и называют страстью? После он гладит ее волосы. Она не может вздохнуть, потому что он все еще лежит на ней, навалившись всей тяжестью, но она не шевелится, просто наслаждается тяжестью мужчины, которого даже не знает.

– Что мы делаем, Титус?

– В тот вечер я увидел твои глаза… на открытии осеннего сезона… твои расширенные темные зрачки… и понял, что ты меня хочешь так же, как я хочу тебя.

О, если бы только она была сдержанней! Куда подевалось здравомыслие? Слышала же, как прозвучало это, – пошло прозвучало. Но она была будто пьяная. После целого дня магазинной суеты, когда она уже собиралась запереть дверь и ехать домой, явился незнакомец и взял ее…

Рассмеялась. Никогда она не слышала, чтобы так звучал ее смех.

– У тебя же там полно других. Снеси Нурд, например. Писательница. Ты же за всеми волочишься. Донжуан. А я…

– А ты?

– Я просто…

– Просто кто? Торговка книгами? Красивая и соблазнительная? Женщина, которую я желаю, которую вожделею. Я хотел тебя… так сильно…

Его руки. Длинные пальцы обводят груди, соски. Вниз, к животу, погружаются во влажное лоно. Скользят к крошечной мягкости, постепенно твердеющей. Она привыкла ласкать себя сама.

Теперь это делает он. И снова. Сначала она. Мужские пальцы – ищущие, умелые… А потом он погрузился в нее, набухая. Убирайся!.. Не оставляй меня!..

Они на такси поехали к ней домой. Теперь она развратная женщина? Ведь он женат, а она не такая, нет-нет-нет, ничего подобного раньше она себе не позволяла. «Мне нужно позвонить», – сказал он, выбираясь из-под груды упавших с полок книг, пока Ингрид одевалась. Она слушала его голос: «Позднее перезвоню, у меня совещание».

Жена. Ее звали Роза.

Роза Врун.

Роза

В саду росла яблоня – корявая, перекрученная, с цветными островками мха по комлю. Что это был за сорт, Роза ни малейшего понятия не имела, но дерево давало обильный урожай, яблоки были сочные и вкусные. Она готовила яблочное пюре или нарезала кружками и сушила на кухне. Крысы охотно грызли сухие ломтики.

Подходя к дому со стороны озера, Роза оглядела дерево и решила его обрезать. Еще в прошлом году собиралась, да так и не успела. Отправилась в сарай. Там было полно инструментов, Клас Шредер разрешил пользоваться всем, что понадобится. Он был в неизменном темном костюме, то и дело поглядывал на часы. Спешил. Клас всегда спешил.

– Бери все, что понадобится, Роза! – Шредер был из тех, кто обращается к людям на «ты», без церемоний. – Только верни все на место.

– Это само собой разумеется, – сказала она. Не хватало еще упреки чьи-то выслушивать.

– Там все что угодно найдется, – продолжал он, словно и не заметив ее тона. – Ты ведь знаешь, где ключ, да? Разве я не сказал? Над крайней правой балкой.

Роза молча кивала.

Наверное, хозяин рассчитывал, что, если разрешит пользоваться садовым инвентарем, Роза станет возиться с кустами и клумбами. Но он заблуждался. С его-то деньгами может и садовника нанять. Роза подумала о «БМВ», припаркованном у обочины.

Скудная, каменистая почва за коттеджем поддавалась обработке с трудом. Роза разбила грядки под картошку и зелень. Вокруг грядок насыпала тонкой дорожкой известь, чтобы отпугнуть слизней. Убийца слизней. Если, конечно, то были слизни. Но расплодилось их до черта. Роза видела, как другие люди бродят между своих грядок с ножницами или расставляют чашки с пивом. Слизни обожают пиво. Забираются в плошки и тонут. От представленной картины ее замутило.

Резкий порыв ветра. В воздухе будто снегом повеяло. Руки зябли, но лучше доделать работу прямо сейчас, иначе дерево так и не дождется обрезки. Открыла сарай, вытащила стремянку. Видавшая виды самодельная лестница, сколоченная, должно быть, еще в ту пору, когда строили дом. Пегая, иссушенная временем древесина, кое-где перевязанная проволокой. И тяжеленная. Роза протиснула лестницу между ветвей яблони, прислонила к стволу. Затем принесла секатор и небольшую складную пилу, ни разу не использованную. Даже ценник на месте.

Ступеньки прогнили, взбираться придется осторожно. И все равно это случилось: когда она взобралась почти до самого верха, перекладина треснула, и Роза, выставив руки, беспомощно рухнула на землю. В таком возрасте уже не падают. Когда она падала в последний раз? А вот дети падают постоянно. И плачут ежедневно. Но чтобы взрослые…