Крысоловка Фриманссон Ингер
Посидела, слегка ошарашенная. Одна нога нещадно ныла. Брюки продраны, защитного цвета материя распорота. Конечно, можно зашить, даже незаметно будет. К счастью, похоже, ничего не сломано. Будет изрядный синяк. Но других повреждений, похоже, нет. Какое облегчение. Иначе как бы она домой доползла? Если бы, например, сломала руку или ногу. У нее только и есть, что руки да ноги. Опереться ей не на кого. А мобильник, должно быть, в кармане. Вечная безалаберность. Что бы она стала делать, если бы лежала где-нибудь без малейшей надежды добраться домой? Ведь так легко поскользнуться на льду или споткнуться о корень дерева на горной тропе. Вот только кому она стала бы звонить? В полицию? Примчится ли патруль на зов пожилой бабы? Ведь так обозвал ее тот тип с немецкой овчаркой? Мерзкие, обидные слова, унижение для ее возраста и пола. Содрогнулась. Смахнула с себя сухие листья. «Томас, – подумала она. – Если со мной случится что-то серьезное… то как он узнает?»
Томасом звали ее сына. И сегодня у него тоже день рождения. Родила мальчика двадцать пять лет назад. Почти в этот же час, с небольшой разницей. Первые десять лет воспитывала ребенка одна, потому что отец его – случайный встречный. На одну ночь. Из Лидса, футболист. Звали его Леонард, а фамилию она и не знала. Но определенно не Коэн[3].
В то время она практически боготворила Леонарда Коэна и, возможно, привлекло ее как раз имя Леонард. В остальном же – ничего общего с известным бардом и поэтом. Ее Леонард… тьфу, до чего же противно говорить о нем как о «ее Леонарде», – так вот, он был типичный английский парень, из работяг, бледный, лопоухий. Познакомились на вечеринке в Сандхамне, которую устроила ее двоюродная сестра. Роза не просто напилась, а надралась в дымину. Тот редкий случай, когда перебрала. Сняла одноместный номер в отеле. Ей было тридцать, уже несколько бурных романов за плечами, но тогда она была свободна. И одинока. Она подивилась, как здорово он танцует, – мускулистые ноги выделывали такое, будто были на шарнирах и гнулись во все стороны. Они кружили по танцполу, и парень легонько касался ее рук, – наверное, так бы касался ее и настоящий Леонард, глядя из-под полуопущенных ресниц и тихонько подпевая.
Утром, проснувшись с ним в одной постели, жесткой и узкой, пожалела о случившемся. Оделась и ушла, чтобы не видеть, как он храпит, прикрывшись краем простыни. Несколько часов бродила по острову, в висках пульсировало, а когда вернулась, он исчез. Конечно, она могла разыскать отца ребенка. После того как узнала результаты анализов. Парень ведь имел право знать, к чему привела их встреча. Но Роза не стала. А ребенка решила сохранить: она уже начинала беспокоиться, биологические часы ведь тикали, время шло…
Томас никогда не интересовался, кто его отец. Даже странно как-то. Казалось, ребенок должен припереть ее к стенке и спросить: кто же он, таинственный сэр Леонард? Но мальчик проявлял поразительнейшее безразличие. Как будто его пугала одна лишь мысль, что и мать была когда-то молода, что раздвинула ноги и впустила в себя мужчину.
Случалось, в мальчике она видела нечто английское. Форма рта, порой будившая в ней воспоминания, большие, изогнутые губы. Из-за тощей шеи голова казалась больше, чем была. Комплекцией он пошел в нее, такой же крепкий, жилистый, вот только руки чужие – с длинными тонкими пальцами.
Томас… Где-то он теперь? Неизвестно. После их последней встречи сын отправился в странствия по Юго-Восточной Азии – почти два года назад. Зашел домой забрать кое-какие старые записи. «А он похудел», – подумала Роза. Коснулась нежного пушка над верхней губой.
– Надолго уезжаешь? – спросила она, прижав сына к себе.
Он замер, уронив руки.
– Не знаю, вообще-то…
– Ну хоть приблизительно? На месяц, на полгода? А может, всего на пару недель?
Он высвободился, отстранился, во взгляде почти угроза:
– Как получится.
– Понятно. Просто я подумала…
– Если ты о подвале, то делай с ним что угодно, хоть в аренду сдавай. Тем более там уже почти ничего не осталось из моих вещей. Только книги и всякий хлам.
Она никогда не знала, шутит сын или говорит всерьез. Не понимала его словечек.
– Сдать в аренду?
– Точняк, с жильем же напряженка! А в подвале поместится целая семья беженцев. Ну, или можешь пустить их сюда, а сама перебраться вниз. Обсуди с Лаго, он в коммуне начальник и занимается такими вопросами. Рад будет до усрачки.
– Не уверена, – слабо возразила мать.
– Да ладно, я же все равно уезжаю. Так что пока, мама, и береги себя.
– Томас…
Он остановился у двери, готовый уйти. Черное пальто до пят, мешковатые штаны. Рюкзак на плече.
– Береги себя. Особенно на пляже… и все такое. Ведь там бывают… ну… такие огромные волны… Я бы никогда…
– Буду осторожен. Обещаю.
– Хочешь, я тебя подвезу? – У нее был крошечный «форд», но пользовалась она машиной нечасто. К тому же автомобильчик вечно барахлил.
– Это лишнее. Дойду пешком до станции. Люблю гулять сам по себе. Черт, я когда приехал, кстати, заметил, какие они там на берегу отгрохали дворцы. Поубивал бы этих строителей.
– Выглядит красиво, – сказала она.
– Ага, охренеть как.
– Поселок называется «Ханста-Пляж». Там построят коттеджи. Всем нужно жилье…
– Ну да, тем, у кого денег полно. Ну, так что, все?
– Нет… Просто я…
– Тогда привет. – Он открыл дверь.
– Береги себя, – повторила она. Безразличные слова, какими обмениваются едва знакомые люди, из разряда «хорошего дня». Банальность, которую они с сыном всегда презирали.
Томас улыбнулся, надел темные очки.
– Конечно, мама. И ты береги себя.
Потом накатила жалость к себе. Роза заварила чай и выпила, стоя у окна. Снег был тяжелый, поблескивал; день выдался холодный, но солнечный, свет резал глаза. Днем ее знобило, поэтому решила никуда не выходить. Как обычно, если нападала депрессия.
Затем началось ожидание. Время от времени приходили открытки. Пару раз он звонил – само собой, за счет абонента.
Сын взял с собой гитару, акустическую, подарок Титуса, сохранившуюся со студенческих времен. Скудные деньги, необходимые на жизнь, Томас зарабатывал, играя на улицах и площадях. В Таиланде сын работал у одного шведа, державшего ресторан, подрабатывал официантом и музыкантом на острове Ко-Ланта, в шведском гестхаусе. Когда Роза узнала об этом, то нашла в Интернете фотографии пляжей с ныряющими белобрысыми ребятишками.
– Когда ты приедешь домой? – спросила она в их последний разговор. Томас ответил, что спешить ему незачем. Ей хотелось сказать, как она тоскует, как скучает по нему. И вдруг засомневалась, а так ли это.
Она встала, распрямилась. Хорошо, что всегда следила за собой. Когда жила в Бромма, регулярно наведывалась в тренажерный зал. Невысокая, метр шестьдесят, но жилистая, жесткая, как можжевеловый корень. Сильная. Когда они с Титусом устраивали шуточный армрестлинг, она нередко брала верх. А если проигрывала, то обычно нарочно, поддавалась…
Прислонилась к дереву, пушистый мох забился под ногти. Да уж. Лучшие дни для лестницы давно позади. Порубить в щепу и пустить на растопку. Класу Шредеру придется купить новую.
Прихрамывая, заковыляла в дом и сварила кофе. Сняла длинные штаны, посмотрела на красные пятна на месте ушиба. Нога припухла, наливалась синевой, но жить можно. «Зла не хватает, – подумала Роза, – надо было проклятой лестнице сломаться, как раз когда я добралась до цели. Теперь уже не доделаю…»
И тут вспомнила, что есть другая лестница. Та, что в подвале.
Ингрид
Титус, Титан, Титанище… Сильный, красивый, неуязвимый. Сперва их отношения оставались тайной. По крайней мере, так им казалось. Но вскоре Ингрид поняла, что о них вовсю судачат. Когда под Рождество «Шведский журнал книгоиздателей» раздавал шутливые призы в виде книг с выразительными названиями (и некоторые звучали весьма ядовито), Титусу достался сборник стихов «Потаенное». Поначалу Ингрид не поняла иронию, а когда осознала, то чуть сквозь землю не провалилась от стыда.
Титус рассвирепел. Ринулся к телефону, дабы сей же миг отменить подписку на издание, но в последнюю минуту одумался. Такая реакция положения не исправит.
Да, она знала, что Титус женат. Думать об этом было больно. И не только из-за угрызений совести, нет, ей было обидно и больно за себя. Обычная, банальная ревность. Словами такое не выразить. Да еще приходилось мириться с тем, что он всегда возвращался домой в Бромма. Он бывал у нее при каждом удобном случае. Издательский бизнес предполагает разъезды, и в Париж они поехали вместе. Тогда как раз выпадали долгие выходные, и она закрыла магазин на несколько дней.
Но Роза, его жена… И еще у нее сын, парень по имени Томас.
– Он ведь не от тебя, правда?
– Не знаю, чей он. И я его не усыновлял.
– А сколько ему лет?
– Взрослеет. Когда мы с Розой встретились, ему было десять. Так что можешь сама подсчитать.
Ох уж эти сложные отношения… Титусу пришлось самому воспитывать дочерей, когда его жена сбежала с учителем пения. Отец-одиночка. Правда, через пару лет мать опомнилась и стала навещать детей дважды в неделю, но простить ее до конца Титус так и не смог.
Ингрид же всю жизнь с успехом избегала сложных отношений. Ни мужа, ни любовника. Даже не жила ни с кем. В этом смысле они с Розой были похожи, но поняла она это не сразу.
Ингрид была старшей из трех сестер. Выросла в Хускварне. Отец работал на вентиляторном заводе в Йончепинге, мать домохозяйка. Зажиточная семья, счастливое детство, строгое христианское воспитание. Родители уже несколько лет как умерли, лежат на Восточном кладбище. Что бы они сказали, если бы узнали? Ведь так гордились старшей дочерью, а она спуталась с женатым, как последняя потаскуха. Их Ингрид разрушила чужой брак. Не возжелай… Она змея. Искусительница.
Зазвонил телефон. Нужно ответить. Не хочется, но надо. Вдруг из больницы, вдруг это он. Выпуталась из простыней, встала. В трубке – голос Марии, сестры, моложе ее самой на два года. Голос взволнованный, дыхание прерывистое.
– Привет, Ингрид. Ну, что… как ты?
– Он в больнице.
– А, вот как… Опять?
– Да.
– Как состояние?
– Не то чтобы хорошее.
– Значит, все не очень?
– Да. Но медсестра сказала, что завтра полегчает.
– Так и сказала?
– Да. Так и сказала. Ему какую-то капельницу поставили.
– А ты… разве не там сейчас? Не с ним?
– Нет, я дома. Он заснул. Велел мне домой ехать.
На том конце звучал детский плач. Недавно Мария стала бабушкой.
– Хочешь, приеду? – спросила сестра.
– Спасибо, но ты ведь сама не хочешь.
– Но я приеду, если тебе одиноко.
Младенец заорал в голос, заглушая Марию.
– Лучше позаботься о малыше, – посоветовала Ингрид.
– У него колики, как у всех трехмесячных. Жалко бедняжку, так страдает…
– Давай завтра поболтаем.
– И у Лилианы все не гладко. Пропало молоко, дальше хуже. В общем, снова положили ее в родильное отделение. Слаба так, что ходить не может.
– Тогда тем более думай о малыше!
Разговаривать она была не в силах, хотелось тишины, покоя. И толку от сестры никакого. Мария с детства нуждалась в защите и опеке, переживала из-за каждого пустяка, вечно ждала, что случится что-нибудь ужасное. Впрочем, Ингрид такая же.
А вот самая младшая, Сесилия, совершенно иного склада. Рано начала жить самостоятельно, сейчас работает в приюте для беспризорников, в Рио.
Ингрид собрала простыни, растянула на кровати. Новое белье стелить не стала. Сходила за вином, достала бокал. Хорошо, что пробка нарезная. Проще открыть.
Выпила бокал до дна, подождала, когда алкоголь подействует.
Позвонила в отделение. Медсестра, с которой она прежде ни разу не встречалась, сообщила, что Титус уснул, она только что его навещала. Если бы ответила сестра Лена, то Ингрид смогла бы говорить откровеннее. Сказала бы: «Погладьте его от меня по щеке. Поцелуйте в лоб».
Сейчас эти слова прозвучали бы неуместно.
Выпила еще бокал. Девять тридцать, субботний вечер. Вспомнилось, что в холодильнике лежит паштет, но есть не хотелось.
Именно паштет они обычно ели по вечерам. В ее квартире, на улице Рингвеген. Титус паштет обожал. Странно, что он ему не приелся после бессчетных издательских презентаций.
Как-то раз, в один из таких вечеров, когда он должен был вот-вот собираться ехать домой, Ингрид спросила:
– Какие у тебя планы на мой счет?
Она бы еще расплакалась!
Он лежал в постели, отвернувшись. Молчал. Она приподнялась и заглянула ему в лицо. Между бровями залегла складка.
– Титус…
– Давай лучше так сформулируем вопрос, – хрипло сказал он, – а что, собственно, мы, ты и я, хотим друг от друга?
– Я тебя люблю, очень люблю…
– Угу.
– И отдаю больше, чем получаю. Я не имею на тебя никаких прав, я знаю. Но я не могу без тебя. Ты заставляешь…
Титус перевернулся на спину. Затащил ее на себя. Руки легли на ее ягодицы. Она ощутила возбуждение и тут же расплакалась.
– Все это так сложно, – пробормотал он.
– Я знаю. Но чего ты хочешь? – Она боялась спросить напрямик, боялась загнать его в угол, поставить перед выбором.
– Ты сама знаешь.
– Я постоянно о ней думаю. О Розе. О том, кто она тебе, и все такое…
Выпалила скороговоркой: знать на самом деле ей не хотелось, но она должна, даже если больно.
– Она мой добрый друг и жена.
Как раз такой ответ ей хотелось услышать меньше всего. Пощечина.
– А от меня тебе тогда что нужно?!
Соскочила с кровати, запахнулась в халат. Встала у окна, расправила плечи. Слушала, как он шуршит одеждой.
– Я поеду. – Он стоял перед дверью.
– Вали! Убирайся!
Дверь захлопнулась.
Прошло три дня. Она бродила по своему магазину, продавала книги. Любовные романы и стихи. Приятная клиентура. Ее магазин был единственный на всю округу, после того как закрылся «Хемлинс» на Вестерлонггатан, просуществоваший почти полтора столетия, – ее магазину недавно стукнуло одиннадцать лет.
– Теперь вы у нас только и остались, – говорили дамы из кружка любителей чтения, которых переполняло желание обсудить все созданные человечеством шедевры.
Ингрид отвечала им безучастно. Ее грусть бросалась в глаза.
– Дорогая, мы так переживаем за вас…
– Это всего лишь печаль. Пройдет. Со мной такое бывает осенью.
Она снова одна. Смотрит на дверь.
А там он.
И они играли. Гонялись друг за другом, дурачились на полу. В дверь постучала соседка из квартиры слева:
– Простите, у вас все в порядке?
Ингрид раскраснелась, волосы всклокочены.
– Да-да, все хорошо. Извините, если потревожили. Просто забылись.
Титус. Что за имечко! Но у него ответ наготове:
– Я знаю издателя по имени Брутус. Крутой бренд, а? «Издательство Брутуса»…
Титус. Титус… Титан.
Сильный и неуязвимый.
И однажды, в восемь вечера:
– Сегодня я все ей скажу.
– Ей? И что же ты скажешь?
– Ты знаешь что.
Сердце затрепетало, забилось под ребрами, под ладонью.
– Нет, не знаю, – прошептала она.
– Скажу, что настала пора расстаться.
Ингрид спрятала лицо в ладонях. Внутри разрасталась радость.
– И как, по-твоему, она отнесется к новости?
Он молча покачал головой.
Никаких подробностей Титус ей так и не сообщил. О Розе. О ее характере, о том, кто она, чем живет, как смотрит на него, как просыпается по утрам. Ничего из того, чем ей так хотелось изводить себя, он ей не рассказал. Лишь произнес:
– Если бы я не уважал ее так сильно, все обернулось бы намного проще. Если бы она была похожа… ну, на Биргитту, например. На мать девочек.
– А как же мальчик? Ее сын?
– Томас. Вырос без отца. Так что я стал… в общем, мы привязались друг к другу, что ли.
– Но разве он уже не взрослый?
– Взрослый. В прошлом году школу закончил.
– Титус, я вот что давно хотела у тебя спросить. Можешь не отвечать, если не хочешь. Но как у вас с Розой все складывалось в самом начале?
Титус поморщился, будто от боли:
– Она была сильной и надежной подругой.
Опять это слово. Подруга… Друг…
– А как же любовь?
О, этот архаический слог, возникший, едва лишь они заговорили о сложных вещах!
– Разумеется, любовь тоже была.
– Была?
– Да. Была.
– А сейчас?
– Да сколько можно, Ингрид! Сейчас есть только мы!
Роза
В кухонном полу – люк. Под ним лестница, ведущая в подвал. Подняла крышку люка, легла на живот, заглянула вниз. Лестница выглядела надежной, вполне сгодится, чтобы закончить начатое. Только бы дотащить до яблони.
А нога все болит, ноет и ноет.
Роза старалась отвлечься от боли. Надо будет надеть рабочие перчатки, так крепче можно ухватиться. Она какое-то время лежала у люка, вглядываясь в темноту. Внезапно из подпола донесся шорох. Блеснула пара юрких, сверкающих точек.
– Фига, ты?
Шелест, топоток. Нет. Не Фига. Там зверь покрупнее. Потяжелей.
Посветила фонариком вниз, но ничего не разглядела. Придется спускаться.
Первоначально пол был залит цементом, но Томас и друзья уложили сверху квадратные панели, соединявшиеся друг с другом. Кажется, они назывались «Браго»… а может быть, так называлось печенье? Печенье «Браго»? А, нет, вспомнила: «Берго». «Берго-тайлз».
Она встала в центре подвала. Из открытого люка падал прямоугольник света, в углах затаилась тьма. Лучом фонарика Роза высвечивала стены, пока наконец не увидела подтверждение своим опасениям. В одном углу чернела дыра. Плохо. Нужно приглядывать за крысами, зря позволила им расплодиться.
Выбралась из подпола, нашла кусок мазонита[4], молоток, коробку с гвоздями. Сложила все в полиэтиленовый пакет, пакет повесила на руку и снова полезла в подвал.
Внизу ее поджидала крыса. Огромная – наверное, самец. Сидел прямо перед дырой. Таких огромных она не видела прежде. Уселся на задние лапы и нагло уставился на нее.
– Сгинь! – громко сказала она. – Ты тут лишний!
Крыса оскалилась, обнажила мощные желтые клыки. Дернулся хвост, будто гремучая змея. Совсем не похожа на ее крысок. Огромный зверь, шерсть вздыблена, хвост толщиною с палец.
Она замахнулась пакетом:
– Проваливай! Убирайся, и чтобы я тебя здесь не видела больше!
Крыса опустилась на все четыре лапы и стала еще массивней. А затем вдруг ринулась к Розе. Та перепугалась. Затопала. Нога отозвалась болью, но крыса резко развернулась и юркнула в дыру, оставив высокую кучку влажного помета.
Роза опустилась на колени. Сердце бешено стучало. Она заставила себя сделать глубокий вдох. Вслушалась, однако из дыры не доносилось ни звука. Вытащила из пакета лист мазонита и принялась заколачивать лаз. Получалось с трудом, приходилось изгибать руку под непривычным углом, так что сильно ударить не выходило. Да и стена была твердая. Прежде чем заплата встала на место, Роза извела немало гвоздей.
Наконец она поднялась, по телу пробежал озноб, точно она была в лихорадке. Откуда взялся этот огромный крысюк? А если бы он набросился на ее нежных крысок? Роза старалась держать под контролем крысиную популяцию, поэтому рождавшихся самцов просто уничтожала. Выискивала в помете и уничтожала. Но это было нелегко, поскольку отличия становились видны, лишь когда крысенку исполнялся месяц. Но этот! Настоящий мафиози, крестный отец!
Она дохромала до сарая, нашла крысоловку. Если этот бугай прогрызет новую дыру, то угодит прямо в капкан. Дрожа от ярости, она положила приманку – кусок сыра. Заколебалась, взводя ударный механизм. А что, если попадутся ее крысы? Нет, они умные и наверняка учуют опасность. Но ведь тогда и монстр учует.
Поколебавшись, сунула ловушку обратно в пакет. Слишком рискованно. Остается лишь одно – оставить люк приоткрытым и прислушиваться: вдруг самец начнет прогрызать новую дыру? А потом устроить засаду и поймать крысюка.
Она надела рабочие перчатки с рыжим ворсом изнутри и с трудом выволокла лестницу из люка. Вообще-то ей расхотелось обрезать яблоню. Лучше засядет за работу: две толстенные рукописи дожидаются корректуры, одна из книг написана автором, которого Роза недолюбливала. Многословный и нудный испанец, которого постоянно выдвигают на Нобелевскую премию. Новый роман назывался «Следы пепла», но, как выяснилось, в название вкралась опечатка, так что называется книга «Слезы пепла». Дурной знак. К рукописи Роза почти не притрагивалась, а сдавать работу уже через четыре дня. И Оскар обезумеет, если она не уложится в срок. И посадит ее на голодный паек.
Оскару Свендсену было тридцать девять (возраст она подсмотрела на интернет-сайте). В основном они общались электронной почтой, по телефону или через курьера. Розу это вполне устраивало. Оскар вечно смотрит на нее так, будто оказывает великое одолжение, позволяя вычитывать рукописи для столь крутого издательства. Лицо у него вытянутое, с детским выражением, одевается в униформу деятелей культурного фронта: черные джинсы и рубашка поло. И лысый.
Оскар словно почувствовал, что Роза думает о нем, – когда она вытаскивала лестницу, раздался звонок.
– Привет! Это Оскар Свендсен из «Карлбакс».
Вполне хватило бы имени, название компании – явный перебор, но таков уж Оскар: всегда сообщает свое имя и следом – название издательства, точно для того, чтобы подчеркнуть разделяющую их дистанцию. А может, дает понять, что не потерпит фамильярных прозвищ, которыми обходятся многие в издательском бизнесе. Царь и бог.
– Привет, – ответила Роза одышливо. Мелькнула было мысль, что он собирается поздравить ее с днем рождения.
– Вы с пробежки?
– Вовсе нет. Просто я…
– Ну и как продвигаются дела? – перебил голос в трубке, и Роза буквально увидела, как Оскар сидит за своим столом, заваленным книгами и рукописями.
– Какие именно дела? – ответила она вопросом на вопрос, прекрасно сознавая, что подобный прием запросто может спровоцировать у него истерику.
– А о чем я спрашиваю, по-вашему?
– Если вы о Мануэле Рамиресе, то я заканчиваю, – солгала она. – Получите его в пятницу. Точно в условленное время.
Оскар задумчиво присвистнул.
– А пораньше никак?
– Можно и пораньше. Скажем, в среду.
– А еще пораньше?
Роза притворилась, будто раздумывает:
– Ну, я даже и не знаю…
– Дело в том, что у нас тут путаница с графиком и книгу нужно сдать в печать быстрее, чем планировалось.
Есть ли у нее выбор?
– Это очень непросто, – помедлив, ответила она, – я ведь работаю не только с вашим издательством.
Последняя фраза прозвучала глупо, и она тотчас пожалела о ней. Оскар Свендсен коротко рассмеялся:
– У вас все получится, Роза. Вы ведь кремень у нас.
Означало это совсем иное: если она не сдаст работу в среду, то на новые заказы может не рассчитывать.
Ингрид
Казалось, на нее все смотрят. Коллеги. Клиенты – по крайней мере, некоторые из них. К работе она относилась все с большей прохладцей. Обещала заказать книги – и тут же забывала об этом. Путалась со сдачей. Наплевала на оформление витрины, которая являла собой убогое зрелище.
Я должна взять себя в руки.
Думала о Розе и, что странно, о мальчике.
Однажды она их увидела. Всех троих. Шли по другой стороне на Дроттинггатан. Женщина держала его под руку. Бледный и долговязый мальчик, одетый во все черное. Женщина повернулась к нему, что-то сказала. Лицо мальчика просияло. А Титус засмеялся, и вот уже смеялись все трое. Ее никто не заметил. Не удержалась и пошла следом, видела, как они зашли в кондитерскую «Хуртигс». Мелькнула мысль, а не зайти ли тоже, сесть, заказать себе кофе.
Нет.
Читать бесплатно другие книги:
