Поверь своим глазам Баркли Линвуд

42

— Позволите взглянуть на снимок еще раз? — спросила продавщица из магазина для художников в Нижнем Манхэттене.

Льюис Блокер протянул ей распечатку фото, сделанного с видеозаписи камеры, установленной у двери квартиры Фитч. Лучший вариант портрета мужчины, который стучал в дверь, держа в руке копию изображения с сайта «Уирл-360». Камера была широкоугольной, лицо на снимке вышло несколько вытянутым в ширину, но Льюис был уверен, что и этого достаточно для опознания.

Женщина у кассы посмотрела на фото, сказала, что не знает этого человека, но потом решила присмотреться внимательнее.

— Так в чем этого парня обвиняют, вы говорите?

— Подделка кредитных карт, — ответил Льюис. — Использование чужих личных данных.

— О да, — закивала она. — Сейчас это стало настоящим бедствием.

По прикидкам Льюиса, женщине было около тридцати. Иссиня-черные волосы, мертвенно-бледная кожа, как у Мортиши Адамс,[23] ярко-красная помада с рубиновым отливом. Серьгами и гвоздиками для пирсинга у нее были покрыты все уши, колечко пронизывало ноздрю, и еще одно красовалось под нижней губой. Льюису оставалось лишь догадываться, сколько еще металла она носила на своем теле под одеждой и в каких местах.

Женщина держала листок в руке, склонив голову набок.

— Лицо у него какое-то распухшее.

— Это искажение при съемке, — объяснил Льюис.

— Мне показалось, что я его узнаю, но теперь не уверена.

— Если хотите, я расскажу, за что разыскивается этот тип, — сказал Льюис в надежде, что после того, как в красках опишет, на какого мерзавца охотится, женщина станет более склонна помочь ему.

При этом он ухитрился даже не представиться сотрудником полиции, а просто сверкнул под носом у продавщицы своим раскрытым бумажником.

— Он добывает подлинные номера кредитных карт реально существующих людей, потом изготавливает поддельные карты, на них переносит данные, за пару дней спускает все деньги, а от карточек сразу избавляется. И как правило, успевает сделать это до того, как в банке замечают перерасход средств и ставят в известность владельцев.

Она удивленно покачала головой:

— Ловко. — В ее голосе можно было уловить восхищение, словно женщина и сама была бы не прочь поживиться за чужой счет, знай она только, как это сделать. — А я-то думала, что с тех пор, как начали использовать карточки с микрочипами, подделывать их стало невозможно.

— Увы, но это не так, — вздохнул Льюис. — Новые технологии немного осложняют мошенникам жизнь, а вскоре они опять находят способы обойти препятствия.

Он сообщил кассирше, когда примерно мужчина побывал в их магазине. Это могло случиться утром два-три дня назад.

— Я тогда работала, но этого человека не помню, — заявила она.

Потом оглядела торговый зал и заметила высокого смуглого мужчину, переставлявшего на полке коробки с кистями.

— Тарек! Есть секунда? — позвала она.

Тарек подошел и встал напротив кассы рядом с Льюисом.

— Здесь у нас коп, он разыскивает парня вот с этой фотографии, — сказала она. — Я его не узнаю, но он, похоже, заходил к нам пару дней назад.

— А что он натворил? — поинтересовался тот, рассматривая распечатку.

Льюису пришлось повторить свою историю.

— Но с нами, например, всегда расплачиваются честно, — произнес Тарек. — И если с карточкой мошенничают, компания всегда возмещает владельцу убытки.

— Да, это так, — кивнул Льюис. — Но ведь вы сами все равно должны быть заинтересованы, чтобы мы схватили этого типа.

— Нам бы он ничем не смог повредить.

— Почему?

— Я его помню. Он расплачивался наличными.

— Наличными? — удивился Льюис. Кто, черт возьми, платит в наши дни наличными?

— Он купил насадки для баллончиков и, по-моему, какие-то карандаши и маркеры.

— Вы знаете, кто он такой? Бывал у вас прежде?

— Кто он, я не знаю, но к нам он раньше заходил. Впрочем, это он сам так сказал. Говорит, мол, каждый раз, когда бываю в городе, непременно к вам заглядываю.

— Значит, он не из Нью-Йорка?

— Похоже на то.

— А он не сказал откуда?

Тарек покачал головой:

— Нет, но я спросил, есть ли его электронный адрес в нашем списке рассылки, и он ответил, что есть.

— Могу я взглянуть на список?

— Боюсь, наш менеджер вам так просто этого не позволит. К тому же там многие сотни, если не тысячи имен и адресов.

— Зачем он покупал насадки для баллончиков? Для чего они используются?

Тарек задумался. Покрытая кольцами кассирша выжидающе смотрела на него.

— Он назвался художником-иллюстратором. Но, как вы, вероятно, догадываетесь, таких всего миллион в одном только Нью-Йорке. Правда, этот сообщил, что будет выполнять заказы одного газетного сайта в Сети.

— Какого именно, не уточнил?

— Нет, но сайт новый. Не могу сказать наверняка, но это что-то политическое, вроде «ХаффПо».

— Вроде чего?

Льюис, конечно, свободно ориентировался в Интернете, но все еще предпочитал читать обычные газеты, а не пролистывать их сайты.

Тарек пожал плечами:

— Как вам его описать? Там еще есть такая дама, которая говорит с акцентом. Ее иногда приглашают в шоу Билла Махера.

Льюис ненавидел и само шоу, и его ведущего — левака пустоголового.

— Но он говорил не об этом сайте? О каком-то другом?

Тарек вздохнул:

— Это все, что мне известно. Удачи вам.

Льюис занял столик в кафе за углом, заказал ломтик холодной говядины на ржаном хлебе с укропом и чашку кофе. Потом позвонил Говарду Таллиману.

— Вам знаком сайт «ХаффПо»? — спросил он.

— Разумеется, — ответил Говард. — А что?

— А слышали о новом сайте, который скоро появится и будет похож на него?

— Могу навести справки. Так в чем все-таки дело?

— Наведите справки и как можно скорее перезвоните мне.

Льюис еще не успел допить кофе, как его сотовый телефон ожил.

— Кэтлин Форд затевает такой проект, — сообщил Говард.

— Вы так говорите, словно я обязан знать, кто она.

— Ее все знают.

— Ладно. Просто есть вероятность, что нужный нам человек будет работать на нее.

— Ты выяснил фамилию?

— Пока нет, но выясню. У вас есть координаты этой женщины? Я имею в виду Кэтлин Форд.

Льюис достал блокнот и ручку и записал несколько телефонных номеров, продиктованных Говардом.

— А сами-то с ней знакомы?

— Да, мы знаем друг друга, — ответил Говард. — Но на мое имя лучше не ссылаться. Она относит меня к классу рептилий.

Когда Льюис отключил телефон, ему пришла в голову мысль, что эта Кэтлин Форд, похоже, неплохо разбирается в людях. Однако он не питал иллюзий, что к нему она отнеслась бы иначе.

43

Ей очень хотелось позвонить матери! Просто до боли хотелось!

Прошло уже девять месяцев, и Эллисон Фитч не верилось, что она смогла продержаться так долго. Неоднократно бралась она за телефон — не свой, разумеется; свой она выбросила через несколько минут после побега из квартиры — и начинала набирать номер. Однажды нашла сотовый, забытый кем-то на раковине дамской комнаты ресторана «Люббок», куда ненадолго устроилась на работу, и набрала все цифры номера матери, кроме последней, но передумала и положила телефон на прежнее место. Эллисон прекрасно понимала, что линию матери могут прослушивать, а за домом следить. Мобильного телефона у матери не было, но даже если бы и был, Эллисон догадывалась, что в него тоже легко могли установить «жучок». Она же видела, как это делается, в сериале про наркоторговцев из Балтимора.

Конечно, Эллисон не могла знать наверняка, прослушиваются ли телефонные переговоры матери. Но предположим, что их прослушивали. Неужели это все еще продолжается и сейчас, спустя столько месяцев? Ведь рано или поздно им придется бросить это дело, не так ли?

Эллисон сознавала, какие мучения доставляет сейчас матери. Она ставила ее в подобное положение и раньше, причем неоднократно. В девятнадцать лет буквально за неколько часов до посадки в самолет Эллисон информировала маму, что улетает на целый месяц в Уругвай со своим парнем. Да, с тем самым клавишником из рок-группы. И лишь на десятый день выяснила, что попала на самом деле в Парагвай.

Когда ей исполнился двадцать один, ее дядя по отцовской линии, Берт, подарил ей машину. Всего лишь ржавый от старости «крайслер-неон» (но кто бы жаловался!). И это немедленно подвигло ее отправиться в Малибу, до которого было две тысячи двести миль. Она быстро собрала в сумку кое-какую одежонку и двинулась в путь. Дней через пять Эллисон пришло в голову навестить свою кузину Поршию, которая жила в Альбукерке, как раз по дороге. И она свалилась родственнице как снег на голову. Но как только Поршия увидела ее на пороге, она всплеснула руками и запричитала:

— О Боже, Эллисон! Немедленно позвони матери. Она вся извелась и считает, что тебя уже нет в живых!

И все же исчезнуть на девять месяцев даже по меркам такого безответственного человека, как Эллисон Фитч, было перебором.

А главное, она не находила способа дать маме знать, что на сей раз все обстоит иначе. Не существовало безопасного средства связи, с помощью которого Эллисон могла бы объяснить: она не посылает весточек о себе не потому, что легкомысленная и эгоистичная стерва, просто у нее есть все основания опасаться за свою жизнь.

Она рассудила так. Будет лучше, если мама пройдет через весь этот ад, но однажды снова увидит дочь живой и невредимой, чем позвонить ей сейчас, облегчить страдания, а потом угодить в морг. В какой-то степени, думала Эллисон, это даже хорошо, что она приучила маму считать себя бездумной идиоткой. Сейчас она не так сильно переживает за дочь. Будь Эллисон образцовой дочерью, родители которой каждую минуту точно знали, где она и с кем, ее исчезновение стало бы причиной для невыносимых мук неизвестности.

То есть Эллисон хотелось верить в это, но в глубине души она знала правду. Ее мать сходит с ума от тоски.

Иногда во время своих скитаний ей удавалось одолжить чужой компьютер, чтобы провести поиск в Сети информации о себе и своем исчезновении. Ей попалась только одна заметка, появившаяся сразу после бегства, а потом — ничего. Не слишком-то приятно узнать, как мало ты на самом деле значишь. Можешь пропасть, и никто не удосужится даже поместить твое фото на пакеты с молоком, как делают в случае исчезновения детей. Да, вероятно, для этого она уже была старовата.

Но естественно, ей попались на глаза истории о смерти Бриджит Янгер. В статьях почти не приводилось подробностей, но и то, что публиковалось, было совершеннейшим и наглым враньем. «Скоропостижно скончалась». Да, с этим не поспоришь. А вот все остальное… И если бы Эллисон не была твердо убеждена, что убежать и спрятаться — самое разумное в ее положении, она бы поняла это, прочитав материалы о смерти Бриджит. Если облеченные властью люди могли безнаказанно убить даже такую женщину, им сошло бы с рук любое преступление.

В общем, о явке в полицию она даже не помышляла. Ей пришлось бы признаться в шантаже, к которому пыталась прибегнуть, но это едва ли стало бы для нее главной опасностью. Эллисон догадывалась: расскажи она полицейским обо всем, что знает, и ей не жить. И потому она теперь находилась в постоянном движении. Начиная с того момента, когда чудом спаслась бегством из собственной квартиры.

С той секунды, когда Эллисон Фитч поняла, что произошло в спальне, что убийцу подослали для расправы с ней, но по ошибке погубили Бриджит Янгер, она начала свой долгий побег. Вылетела на Очард-стрит так стремительно, как выскакивают из домов люди при взрыве газа или пожаре. Потом бросилась в южном направлении без особой причины, за исключением лишь той, что с севера тротуар блокировала группа пожилых экскурсантов, столпившихся, чтобы изучить единственный на всех экземпляр путеводителя. На первом же углу Эллисон свернула на запад, затем на север и опять на запад. Бежала что было сил, меняя направление на каждом перекрестке с единственной целью — сбить со следа страшную женщину, убившую Бриджит.

Вскоре она резко свернула и оказалась в кофейне, даже понятия не имея, на какой улице находится. Проходя мимо стойки, Эллисон крикнула:

— Латте, средний, пожалуйста!

Это для того, чтобы никто не придрался за пользование туалетом. А потом стала лихорадочно соображать, где находится, и машинально спустилась по каменным ступеням в подвал. Нашла туалет. Дернула за ручку. Заперто.

— Минуточку! — откликнулся кто-то изнутри.

И Эллисон топталась у лестницы, поминутно глядя вверх и ожидая увидеть, как к ней спускается убийца.

Наконец из туалета вышел мужчина. Она скользнула в тесную кабинку, где помещались лишь унитаз и крошечная раковина, опустила крышку и села. Все еще пытаясь отдышаться, достала свой мобильный телефон и задумалась, кому может позвонить.

Когда твой блестящий план шантажировать жену генерального прокурора летит к чертям собачьим, а очень могущественные люди подсылают к тебе наемного убийцу, кому следует звонить в таких случаях? Интересный вопрос. Но тут, бросив взгляд на свой телефон, Эллисон вдруг поняла, что через него ее могут легко отследить. Отключив трубку, она подняла крышку унитаза, бросила телефон и спустила воду.

Идти в полицию рискованно. И можно было не сомневаться, что за квартирой матери уже следят. Эллисон даже не могла обратиться к друзьям, потому что испортила отношения со всеми, как с Кортни, — брала деньги взаймы и не возвращала долг. А еще присваивала чаевые, оставленные другим официанткам. Спала с парнями подруг.

Похоже, не осталось ни одного моста, который она не успела бы спалить. «До чего же ты тупая и нелепая сучка!» — подумала она о себе. У нее в кошельке осталась пара сотен долларов. Хватит на автобусный билет, чтобы выбраться из Нью-Йорка. А как только она покинет город и почувствует себя в относительной безопасности, можно будет обдумать свой следующий шаг.

Кто-то постучал кулаком в дверь туалета. У Эллисон чуть сердце не оборвалось.

— Эй, вы что, там пиццу едите, или как?

Сначала она обосновалась в Питсбурге, если только можно назвать словом «обосноваться» остановку на ночь. Денег на билет ей хватило до Филадельфии, откуда пришлось двигаться дальше автостопом. Эллисон рассудила, что лучше направиться на запад, но так, чтобы маршрут не пролегал слишком близко к Дейтону. Первую бездомную ночь провела на скамье в Гаррисбергском парке, а утром зашла в туалет ближайшего «Макдоналдса», чтобы привести себя в порядок с помощью того немногого, что лежало в сумочке: расчески, губной помады, теней и туши для ресниц. Несомненно, ей необходимо было найти работу. Но начать следовало хотя бы с душа.

В Питсбурге Эллисон поняла, что без ночлежки для обездоленных не обойтись. Там ее покормили и позволили помыться в душе. Причем свою сумочку она взяла с собой и повесила поближе, чтобы не украли, лишь чуть в стороне от брызг воды.

Кредитные карты были бесполезны. Во-первых, по большинству из них она уже и так перебрала денег, а во-вторых, стоит ей воспользоваться картой, как они тут же нападут на след. А потому Эллисон согнула их пополам, сломала и выбросила в мусорный бак.

Одним из условий пребывания в ночлежке была посильная помощь немногочисленному персоналу. Она попросилась на кухню, где работа оказалась ближе всего к ее когда-то привычным обязанностям. Эллисон прожила там почти неделю, пока однажды в ночлежку не явились городские полицейские и начали задавать вопросы. Не о ней. Копы искали свидетелей нападения на бездомного мужчину три ночи назад и его зверского избиения до смерти. Но Эллисон пришлось столкнуться с представителями закона лицом к лицу, а она опасалась, что ее фото как пропавшей без вести может находиться в базе данных компьютеров и, опознав ее, они вернутся.

Настало время еще больше увеличить дистанцию от Нью-Йорка. Вначале она по-прежнему хотела перемещаться на запад, но там теперь у нее на пути лежал Цинциннати, находившийся неподалеку от Дейтона. А если один из знакомых самой Эллисон или приятелей матери опознает ее? Рисковать не хотелось, и она стала держаться южнее. Вместе с несколькими попутками судьба занесла ее в Шарлоттсвилл — очаровательный университетский городок. Но вращаться в академических кругах ей, увы, не довелось. Зато удалось устроиться опять-таки на кухню в небольшом придорожном ресторане, где в витрине Эллисон увидела объявление: «Требуется…»

К этому времени она растратила все свои деньги до последнего цента, а заработок подсобницы в ресторане не позволял снимать даже самое скромное жилье. Тогда владелец заведения, Лестер, разрешил ей ночевать в кабине своего пикапа, где переднее сиденье имело вид дивана, и пользоваться ресторанной уборной, чтобы приводить себя в порядок и даже мыться.

Эллисон продержалась пять недель, прежде чем ей пришлось сниматься с места. Лестер стал настойчиво требовать определенных услуг в обмен на предоставленные жилищные условия. Эллисон, как могла, объясняла, что ей это не нужно, но он все понял лишь после того, как получил сырым яйцом между ног.

Значит, снова в дорогу.

Все тем же автостопом она добралась до Роли. Потом попала в Атенс. Пару недель маялась с голодухи в Чарлстоне. И подалась еще дальше на юг, в Джексонвилл. Это был разумный план — встретить наступавшую зиму во Флориде. У Эллисон ведь не было ни плаща, ни другой теплой одежды, как и денег, чтобы обзавестись ею.

Все больше и больше отчаиваясь, она научилась подавлять естественное отвращение и «натурой» благодарить мужчин, соглашавшихся подвезти ее, при условии, что они готовы были заплатить ей за утехи немного денег. Что ж, жизнь заставит — пойдешь и не на такое.

В Тампе ей удалось найти постоянную работу. Эллисон стала горничной мотеля «В тени кокоса» — невзрачного заведения, где комнаты снимали всего лишь на час-другой. Но там не потребовалось ни рекомендаций, ни удостоверения личности, ни предыдущего опыта подобной работы. Она представилась вымышленным именем и превратилась в Адель Фармер. Причем управляющий мотеля — сорока лет, выходец с Кубы Октавио Фамоса — выделил ей для ночлега не сиденье автомобиля, а раскладушку в одном из подсобных помещений.

Эллисон ожидала, что в ответ он потребует того же, что и большинство мужчин, с которыми ее в последнее время сводила судьба, но ошибалась. Октавио оказался порядочным и многое пережившим человеком. Его жена Самира не так давно скончалась от болезни печени. Ему приходилось самому растить семилетнюю дочь, которую он никогда не брал с собой на работу, потому что считал это место неподходящим для ребенка. В самом деле, люди приезжали в мотель исключительно с единственной целью — заняться быстрым сексом. А потому, пока Октавио дежурил, девочка оставалась на попечении его сестры.

— У каждого человека есть насущные нужды, — сказал он Эллисон. — Тебе, как я догадался, сейчас необходимо безопасное пристанище. Поверь, мне доводилось бывать в твоей шкуре.

Часто Октавио делился с ней своим обедом. А когда им выпадала ночная смена, мог порой достать из кассы десятидолларовую бумажку и отправить Эллисон в соседний «Бургер кинг», чтобы она принесла еды. Понятно, что им приходилось много общаться между собой. Родители Октавио все еще оставались на Кубе, и он жил мечтой найти способ как-то переправить их во Флориду.

— Оба уже очень старые, — объяснил он, — и мне больше всего хочется, чтобы перед смертью они успели повидать свою внучку. А что с твоей семьей?

— У меня только мама, — ответила Эллисон. — Отец давно умер, а братьев или сестер нет.

— И где же твоя мама?

— В Сиэтле, — солгала она. — Я уже давно с ней не общалась.

— Наверняка она очень скучает по тебе.

— Вероятно, — пожала плечами Эллисон. — Но сейчас я никак не могу этого исправить.

— Ты напоминаешь мне мою дочку, — вдруг заявил он.

— Чем же? Ведь твоя дочь еще совсем малышка.

— Вы обе нуждаетесь в своих матерях. И потому вам очень грустно.

Все пережитое за то время, которое прошло с момента бегства из квартиры в Нью-Йорке и до периода относительно спокойной жизни в Тампе, дало Эллисон почву для того, чтобы впервые попытаться разобраться в собственной душе. И она пришла к печальному заключению, что едва ли может считать себя достойной личностью. Еще обитая в родительском доме, Эллисон привыкла жить за чужой счет, ничего не давая взамен. Всегда думала в первую очередь только о себе. О своих желаниях и потребностях. Как же надо опуститься, задавалась теперь вопросом она, чтобы постоянно лгать матери, вытягивая из нее подачки? Какой надо быть бездушной стервой, чтобы спускать на дорогом курорте деньги, которые задолжала соседке по квартире? Какая редкостная мерзавка использует любовную связь для вымогательства и откровенного шантажа?

Она плохой человек.

Она очень плохой человек.

Наверное, иначе с такой, как она, и случиться не могло. Эллисон сама навлекла на себя нынешние беды. Ей не пришлось бы месяцами скрываться, а теперь менять грязное белье в номерах дешевого мотеля в Тампе, делясь последним гамбургером с Октавио, если бы не ее закоренелый эгоизм и привычка жить собственными интересами. Ну и сволочная же ей досталась карма!

Однажды ночью, беседуя с Октавио, она спросила:

— Ты веришь, что за свой плохой поступок будешь обязательно наказан?

— В этом мире?

— Да.

Он мрачно покачал головой:

— Иногда. Но чаще — нет. Мне доводилось знавать людей, которые всей своей жизнью заслуживали наказания, но расплачиваться им так ни за что и не пришлось. Остается надеяться, что им воздастся по полной программе в аду.

— Но если ты расплатился за свои грехи при жизни, то искупление состоялось?

— А почему об этом спрашиваешь ты? — удивился Октавио. — Я не считаю тебя дурным человеком. По-моему, ты — хороший человек.

Эллисон разревелась. Впервые за много лет. И плакала долго, до полного изнеможения. Октавио отвел ее в подсобку и уложил в постель, а потом сидел рядом и поглаживал по плечу, пока она не заснула. Ему очень хотелось помочь ей. Он искренне верил, что мать простит Адель Фармер любые ее прошлые проступки.

Когда Октавио убедился, что Эллисон крепко спит, он достал из-под матраца ее сумочку. В ней обнаружил удостоверение, которое свидетельствовало, что звали ее не Адель Фармер, а Эллисон Фитч.

И мать ее жила вовсе не в Сиэтле. В сумочке нашлось уже сильно помятое письмо, отправленное матерью Эллисон более года назад, в нем она писала, как сильно любит дочь, как от души надеется, что та найдет свое счастье в Нью-Йорке, но дом в Дейтоне всегда открыт для нее, если нужно будет вернуться.

Дейтон?

Октавио увидел на тыльной стороне конверта обратный адрес, переписал его, а затем положил письмо и удостоверение обратно в сумочку, сунув под матрац. Включив компьютер, он нашел номер телефона квартиры Дорис Фитч. Звонить вроде бы было уже поздно — перевалило за полночь, — но Октавио рассудил, что женщине, потерявшей следы своей единственной дочери, будет все равно, в котором часу ей позвонят.

Когда Дорис Фитч сняла трубку, говорить ему пришлось шепотом, но зато она просто зашлась от радости.

— Боже мой! — воскликнула Дорис. — Она жива. Слава Всевышнему, она жива! Поверить не могу. С ней все в порядке? Она здорова? Дайте ей трубку! Позовите ее к телефону. Я хочу услышать ее голос.

Но Октавио поделился с ней опасением, что как только Эллисон узнает, что он разговаривал с ее матерью, она может снова пуститься в бега, и потому будет лучше, если Дорис прилетит из Огайо сама и устроит для дочери сюрприз.

Как ни была Дорис Фитч обрадована полученными известиями, природные ум и осторожность ей все же не изменили. Если Октавио не в состоянии позвать Эллисон к телефону, не мог бы он все же представить хоть какие-то доказательства, что у него в мотеле работает именно ее дочь?

И тогда Октавио нашел способ убедить ее в этом:

— Она говорила мне, что когда была маленькой девочкой, вы на пальцах разыгрывали для нее настоящие кукольные спектакли, показывали чуть ли не всего «Волшебника страны Оз», чем приводили ее в полный восторг.

Дорис чуть не умерла от счастья.