Настоящая фантастика – 2014 (сборник) Ясинская Марина

Вот только узнать бы – зачем…

– Не стрелять! – скомандовал лейтенант. Вопреки ожиданию, он смог выговорить эти слова. И голова перестала болеть. – Я хочу доставить его живым.

Солдаты опустили автоматы, и лейтенант услышал за спиной короткий смешок. Наверное, у кого-то из солдат сдали нервы – но Сарриа прошиб холодный пот.

Он был уверен, что в этом помещении вместе с ним, солдатами и вожаком бунтовщиков находился еще кто-то.

И этот кто-то – не человек.

И люди для него – всего лишь игрушки…

13

Три часа связанного пленника солдаты вели вниз по горной тропе – путь указывал хмурый пожилой крестьянин.

За весь путь ни лейтенант, ни его пленник не проронили ни единого слова.

При обыске у Фиделя обнаружили камень, похожий на свиной череп. Сарриа, поборов необъяснимый страх, повертел его в руках, понимая, что это скорее всего оберег, который должен защищать от злых сил, потом бросил вопросительный взгляд на пленного. Тот лишь ухмыльнулся в ответ, в глазах сверкнули желтые искры. Сарриа почувствовал, что ему хочется выбросить этот холодный камень и выбежать вон, не оглядываясь. Иначе опять в его голове взорвется граната.

Лейтенант распорядился вернуть пленному все, что у него нашли, – кроме оружия.

Фидель лишь коротко кивнул, получив обратно амулет.

* * *

Когда группа вышла на шоссе, их там уже ждал грузовик. Фидель заметил, что в кузове лежат тела, закрытые брезентом, – то наверняка были его товарищи, с которыми он еще несколько дней назад обговаривал детали предстоящей операции. А теперь они мертвы… Фидель не мог сжать кулаки – руки были связаны за спиной. Оставалось только скрежетать зубами от боли, которая колола сердце, и строить планы мести батистовцам.

Сарриа приказал посадить пленника в кабину и сам, поборов неприязнь и страх, сел рядом, не снимая пальца со спускового крючка автомата.

С другой стороны от Фиделя занял место водитель – чернокожий солдат-первогодок.

– Спасибо тебе, – сказал вдруг пленник, когда машина уже ехала по горному серпантину.

– За что? – удивился Сарриа.

– Меня зовут Фидель Кастро Рус, ты же это знаешь? – с улыбкой спросил пленник, но эта улыбка походила на ухмылку сытого удава, который решил оставить случайно попавшего на его пути кролика на потом.

– Знаю…

– Тогда почему ты меня не убил? – в желтых хищных глазах играла усмешка. – Тебе же отдали приказ убить меня, верно?

– Да, – кивнул Сарриа. Он до смерти боялся этого человека, руки которого были связаны за спиной, а он сам сидел, зажатый между ним и водителем. А сзади следовал еще один грузовик, полный солдат…

Страх был непонятен, иррационален – как в детстве, после рассказов бабушки о живых мертвецах – зомби. Но перед лейтенантом Сарриа был все-таки человек. Живой человек… Которого он должен был убить, но не мог отдать такой приказ, потому что знал, что следом умрет сам.

А Педро Сарриа еще не хотел покидать этот несовершенный, но такой привычный мир.

– Так почему ты меня не убил? – хищник продолжал играть с жертвой. – Тебя ведь хотели повысить в звании, так?

– Я… – начал было лейтенант, но Фидель не дал ему договорить:

– Ты меня не убил, и я это запомню. Хорошо запомню. И тоже потом не буду тебя убивать…

Солдат-водитель дернул руль, и машина чуть не врезалось в ограждение, за которым зияла пропасть.

– Следи за дорогой! – рявкнул Сарриа, мокрый, как мышь.

– Но он же… – пролепетал солдат, бледный, словно покойник. Он только сейчас понял, что если бы машина пробила ограждение и сорвалась в пропасть, то это была бы верная смерть.

– Следи за дорогой! – повторил лейтенант. И посмотрел на Фиделя.

Тот улыбался и был спокоен – как будто его не терзал страх перед небытием, как будто он не боялся смерти…

Как будто он был вовсе бессмертный.

Сарриа снял фуражку, вытер платком мокрую лысину.

– Я не бессмертный, – сказал пленный, бросив на лейтенанта желтый взгляд. – Я просто заговоренный…

Александр Лайк

Весна в столице

Весна, как всегда, сделала муниципалитету козью морду. С самого начала марта мэр гордо сообщал журналюгам, что город к весне готов!.. И цветы будут рассажены там-то и еще вот там!.. И скамейки будут покрашены за два дня!..

«И будут сохнуть две недели», – привычно ворчали пенсионеры.

В день имени Клары Цеткин март выдал прекрасным дамам минус шестнадцать. Притихли даже коты.

Двадцать второго за пару часов навалило полметра снега. Дворники матерились и, согреваясь по-славянски лопатой и поллитрой, обсуждали, что на Аляске за ту же работу плятят раз в двадцать больше.

Первого апреля солидная центральная газета напечатала большую статью, в которой очень знаменитые профессора и академики говорили о сбитых цивилизацией планетарных ритмах, резонансной раскачке маятника, глобальном похолодании и новом ледниковом периоде. Сквозь залепленные снегом очки на дату публикации окоченелые горожане даже не смотрели.

Когда ведьмы приготовились праздновать Вальпургиеву ночь в шубах и министр обороны третий раз перенес срок перехода на летнюю форму – за одну ночь вдруг стало плюс восемь, мэр понял, что его подсиживают. И уже подсидели. Или посадили. В лужу. Вот только непонятно кто.

Шел третий день тепла.

Снегоуборочная машина, засевшая в луже позавчера, напоминала затопленный на входе в бухту фрегат. На палубе фрегата сидели двое – один волосатый и лопоухий, другой – небритый и беззубый. На бомжей они не тянули, но и на работников коммунхоза не похожи были. Такое непонятное что-то. Не то бездельники после доброй пьянки, не то как раз работяги после ночной смены.

Беззубый ловко вынул из левого рукава бутылку без пробки, вкусно хлебнул и передал благодать лопоухому. Тот вежливо принял и без промедления догнал соседа, но в три мелких глотка.

– И как ты это делаешь? – уважительно спросил он.

– Что – это? – искренне удивился беззубый.

– Как она у тебя в рукаве не расплескивается?

– Да че там, – беззубый улыбнулся неожиданно смущенно. – Привычка. Просто рукой не машу, да и все. Вот Уррик… а, ты его не знаешь. Так тот из рукава вообще пьет. Ему стакан подсовывают, а он отбрыкивается. Из рукава, говорит, смачнее выходит.

– Да-а, – лопоухий покрутил головой. – Оно, может, и смачнее, но не для меня. Разолью половину, праотец свидетель.

– А ты по жизни вертлявый, – беззубый протянул руку за бутылкой. – Все ваши вертлявые, народ такой. Ты только без обид, лады?

– Да ну, – лопоухий беззаботно махнул рукой. – Ну, есть немножко, ну, вертлявые. Какие обиды?

– Мало ли, – беззубый повертел бутылку в руках. – Чего нам пишут? «Вина Ставрополья», во как! Привет от казачества, значит.

– Тьфу ты! – лопоухий вдруг заржал. – А я-то, не думая, прочитал – вина-а. И все понять не мог, чем это Ставрополье провинилось?

Беззубый тоже хохотнул.

– Чем, чем… Спаивают они нас, Азик, спаивают на корню. А мы ж такие беззащитные, мы ж устоять не можем!

– А то мы защищаемся, – буркнул лопоухий Азик. Вроде как недовольно, но в глазах смешинки танцевали. – Мы как раз атакуем. Можно сказать, роздыху вражине не даем.

– Это себе ты отдыха не даешь, – нравоучительно сказал беззубый. – Это у тебя какая фляга за сегодня?

– Гза, не бухти! – возмутился Азик. – На себя глянь! Ты когда последний раз трезвый был? Вспомнить сможешь?

Гза призадумался. Потом шлепнул себя по лбу.

– А чего вспоминать? Я ж на смене не пью! Значит, позавчера. Точно, я вечером на объект еще по дубняку топал, а когда сменился – уже лужи по колено.

– Ага! – оживился Азик. – Лужи по колено, говоришь? Трезвый, говоришь? Вон на Грибоедовском, говорят, бабка в луже утонула!

– Если б я домой полз, я б тоже утонул! – гордо заявил Гза. – А я шел! Потому что трезвый был.

– Не верю я, если честно, что вы на работе не бухаете, – сказал Азик.

Гза поморщился.

– Ребята квасят, да. Я – нет.

– И не тянет?

– Абсолютно. Это ж врожденное, ты пойми. Рефлекс воина не позволяет расслабляться в боевой обстановке.

– Больно она у вас боевая.

– Заступил на пост – значит, боевая. Ну, приравнивается к боевой.

– А… – начал было Азик.

– Лугзак! – начальственно рявкнули с берега лужи. – Ты какого ляда на спецсредстве расселся?

– Привет, Харламов, – бесстрастно ответил Гза, не оборачиваясь. – Тут сухо.

– Ага, а в Белом доме еще и тепло! Чего ж ты не там-то?

– Туда далеко.

– Вот я тебе сейчас выпишу пятнадцать суток, туда близко!

– Ладно, не ори, – миролюбиво сказал Гза и наконец-то повернул голову. – Ты чего сегодня такой ранний, Харламов? Ты ж всегда в наряд после обеда шел?

Полный сержант в зимней кожанке снял фуражку и утер намечающуюся плешь.

– Да погода, блин! – оскорбленно сказал он. – С этой жарой, блин, куда ни плюнь – полная фигня творится. Поутру вызвали ребят на Пресытенку – массовая драка. Твои, блин, кунаки на рынке корейцев метелят. Не, я все понимаю, корейцы, конечно, уже достали. Но твоим-то, Лугзак, какого лешего в наши разборки соваться? Вот ты мне скажи, ты ж вроде нормальный, да? Что тебе до корейцев?

– Мне – ничего, – согласился Лугзак. – А тем, на рынке, может, и есть чего. Почем я знаю? Ты, Харламов, не увиливай. Драка на Пресытенке, а ты здесь. Колись, в чем шутка юмора?

– Так говорю ж, погода! – возмутился сержант. – Выехали они в девять, двумя автобусами – дороги вокруг рынка ты сам знаешь… Ну, туда еще добрались. А обратно – по солнышку развезло грязищу, да еще натаяло сантиметров на двадцать, да груза лишнего пятнадцать человек задержанных. Короче, сели они там на брюхо, вода под окна, и пишите письма на заборе. В первой смене половины состава как и не было, подняли всех, до кого дотянулись, а я, кретин, трубку поднял…

– Из ответственности или из любопытства? – Лугзак поднял редкую бровь.

Харламов засопел.

– Думал, Настюшка звонит, – признался он. – Хотел на вечер договориться, на после смены… Так, сменили тему. Что этот ушастый с тобой делает?

– Да вроде ничего не делает, – теперь Лугзак вздел обе брови. – Сидим вот, треплемся, расслабляемся.

– Расслабляются они, – недовольно сказал Харламов. – Надираются у нас, Лугзак, в парке! Как приличные люди!

– В парке лавочки в воде по спинку, – объяснил Гза. – Мы сюда-то еле залезли.

– Ты, знаешь, мне ваньку не валяй, типа, по-русски не понимаешь. Я тебя русским языком спрашиваю: как это вас угораздило, типа, скорешиться?

– Мы ж земляки, Харламов, – укоризненно скривился Гза.

– Да какие вы, на хрен, земляки?!

– У вас здесь наши – все земляки, – вздохнул Гза. – А этого я давно знаю, еще по старым делам. Я у него в плену сидел, два месяца.

– А, еще там, у вас, – понял сержант. – Ну, тогда ладно. Но документики я у него все-таки спрошу, ты не думай. Ушастый, бумаги есть?

– Есть, – кивнул Азик.

– Кидай сюда. Да не боись, поймаю!

Азик все-таки спустился на колесо и, одной рукой держась за зеркало, другой дотянулся до Харламова через лужу. Сержант, балансируя на поребрике, кончиками пальцев прихватил иммиграционную карточку и вгляделся в нее близорукими глазами.

– Что за мать?! – неподдельно изумился он. – Что за бред такой? Какой Аэрозоль?!

– Азероэль, – безмятежно отозвался лопоухий.

– Азероэль он, – подтвердил Гза. – Азик.

– Азик он, – мрачно бормотал Харламов, изучая пластиковую карту. – Азик, понимаешь… Лучше б ты, блин, реально азиком был! Или азером… Понаехало тут, понимаешь!.. Регистрация есть?

– Он только вчера приехал, – ответил вместо Азика Гза. – Мы за встречу… ну, ты понял. Завтра сделаем.

– А ему дадут? Мне, понимаешь, лишней головной боли на фиг не надо!

– Дадут, дадут, – заверил Гза. – Я его еще на фирму к себе устрою.

– Ушастого в охрану? – усомнился Харламов. – Ты че, совсем сдурел?

– Да ну тебя, – фыркнул Гза, осклабившись. Оттого стало видно, что повыбитое зубье изначально было покрупнее обычного. – Ты их просто в деле не видел. Такой Азик, Харламов, ты не обижайся, тебя раза в два помельче кажется, да оно так и есть – ну, не в два, так в полтора точно будет. А если что, так будешь ты лежать, как хрен после борделя. И скажу почему. Просто пока ты за стволом потянешься, он тебя вокруг обежит, перекурит, выберет кирпидон поприличней и приласкает по маковке. Верь, Харламов, моя лысина на себе проверяла.

– Своих мало было, – буркнул Харламов и сторожко поглядел на Азика. Повертел карточку так и этак, зачем-то посмотрел на свет, хотя пластик был вовсе не прозрачный, и возвратил владельцу.

– Держи, леший. Только смотри мне, не бузи. Мне на районе лишней бузы не надо.

– Не стану, командир, – успокоил ушастый. – Мне тоже неприятности ни к чему.

– И вообще, Лугзак, допивайте и валите к чер… или куда там у вас валят? Не ровен час, приедут эту дуру вытягивать – с бригадой могут эмчеэсовцы увязаться, опять вас трепанут и на меня же еще и стукнут. Мне оно надо? Вам оно надо?

– Щас, Харламов, – пообещал Гза. – По три глотка осталось. И нас здесь нет, как снега.

– Вот блин, опять про погоду! – скривился сержант и снова вытер плешь. – Умеешь ты все обгадить на ровном месте!

– Да я от этого климата сам дурею, – честно сказал Гза. – У нас, конечно, тоже не курорт, но это… – он неопределенно обвел рукой горизонт. – А может, глотнешь чуток? Для освежения организма?

В организме сержанта явно произошла борьба.

– Не могу, – ответил он сокрушенно. – Все начальство на месте. А смену сдавать придется, и по форме. Ладно, не засиживайтесь тут! Мне еще полный круг сделать надо, так вот: если я на обратном пути вас здесь увижу – будешь ты, Лугзак, сегодня моих детей кормить, это минимум.

Гза хохотнул.

– Не буду, не буду! Обеспечим детям разгрузочный день. Нет, серьезно, Харламов, через пять минут уходим.

– Ну ты смотри, – для порядка сержант вместо прощания показал немаленький кулак и медленно побрел в сторону почты.

– Я так понимаю, ты тут уже пообвыкся, – негромко сказал Азик.

– А что ж ты хочешь, третий год здесь обитаю. А с этими ребятами вообще просто не разминуться, они – после закрытия – на сдачу кассы и включение сигнализации заглядывают. А я ж с нашей стороны ответственный за эту байду. О, посмотри, кого ветром несет!

С противоположной уходящему Харламову стороны бойко приближался кряжистый мужичок, усатый и со щетинистым подбородком. В руке мужичок цепко сжимал пластиковый пакет, из которого заманчиво выглядывали стебельки зеленого лука.

– Спрыгиваем, Азик, – скомандовал Гза. – Троих душа Харламова не вынесет.

Он ловко съехал на скат спецсредства и прыжком ушел на край лужи. Азик последовал за ним, только прыгнул прямо с борта. Но приземлился дальше от воды.

– Привет, Фин, – говорил Гза мужичку, стукаясь с ним кулак в кулак. – Чего не в мастерской?

– Отгул взял, – кряхтел кряжистый. – Погода знатная, птички верещат, душа запросила компании и хулиганства. Тебя искал, если прямо. Только я себе думал, што ты у парке. А ты муниципальный транспорт портками протираешь, глянь-ко. А што это с тобой за приметная личность гуляет? Тоже вроде не местный будет?

– Наш, Фин, свой. Азиком зовут. Тоже подался судьбы попытать, новостей привез. Хреново там у нас, брат. И что-то с каждым днем все мрачнее.

– Ага, ага, – кивал кряжистый. – А то здесь медовые реки текут, и с каждым днем все слаще. А ты откуда ж будешь, Азик, из каковских? Предгорный, што ли?

– Не, я с севера, из Пущи, – Азик подошел ближе и тоже стукнулся с мужичком кулаками. – Здоров, отец, знакомы будем. Меня, ты слышал, Азиком звать. Азероэль, если полностью. А ты, как я понимаю, Фин.

– Ага, ага, – согласился Фин. – Если полностью, так Финли, ну дык не дома ведь, все Фином зовут, все Фина знают. Слышь, ребятки, што у меня есть…

Он раскрыл пакет и запустил туда мозолистую лапу.

– Гатка снарядила, милочка моя, говорит, ото Азика поймаешь, так штоб вам закусить было, а то ж я вас, голодранцев, знаю – пить, пить и пить, а штоб закусить, так нет, и так уже штаны спадают, а из туалета спиртом на всю хату прет, а вовсе не тем, чем положено, так я же ж вам сальца, да огурчика, да чесночка с лучком, да хлебчика свеженького, да селедочки, да помидорчика маринованенького… цыть, говорю, Гатка, от твоего трезвона уже голова вдвое, а коли так, то пакуй, што сказала, да дай-ко ты мне штофик домашней, а то от казенки уже кишки як той шлагбаум, тьфу ты, грешное семя, дуршлаг. Так што вы думаете – дала, да не малехоньку, а литровку! От я и говорю, давайте в парк, да на лавочке раскладемся, да по чарочке, за встречу, и опять же за знакомство, да и новостей я послушаю с радостью, а то из ящика каку-то таку лабуду несут, што и не поймешь, с какой стороны там ноги крепятся, вот говорили намедни, вчера говорили… или уже позавчера?..

– Фин, помолчи минутку, да? – взмолился Гза. – Ну сил же нет, какой ты говорливый!

– Да я ж молчу! Вот сальцем и штофиком только похвастался, ну, ничего, щас сами попробуете, только я ножа не взял, забыл, представляете? Ага, ага, как есть забыл, ну так у тебя же, Гза, нож всегда…

– Фин! – рявкнул Гза.

У Азика заложило уши, и он возмущенно посмотрел на приятеля.

– Чего орешь? Не в пустыне!

– Прости, брат, – повинился Гза. – Только на этого… Данилу-мастера если вовремя не гавкнуть, так он до вечера не остановится.

– На кого? – сощурился Азик.

– В смысле?

– Как ты его обозвал?

– А-а, – до Гзы дошло. – Данила-мастер, пряник такой из здешней книжки. Этот вот, – он кивнул на Финна, – мне же ее и подсунул. Ничего так книжка, только детская какая-то, напридумано здорово, но верится с трудом.

– С трудом ему!.. – взвился Фин. – Много ты о Подземных Владыках знаешь, можно подумать! Да если хочешь знать…

Он неожиданно замолчал и подергал себя за ус.

– А я думал, ты Эльданила к чему-то приплел, – задумчиво сказал Азик. – Хотя какая теперь разница… Пошли в парк, что ли?

– Еще раз напоминаю, – предупредил Гза, – как раз у лавочек море разливанное. Эти красавцы все лавочки по ложбинкам расставили.

– Не все, – авторитетно заявил Фин. – Та, которая у самой мусорки, – та на горбике.

– Вот туда сразу и двинем, – решил Гза.

– На мусорку? – усомнился Азик.

– Не на мусорку, а рядом. И вообще, что тебе мусорка, эстет хренов? Там мусору – пластик и стекло. В казарме похуже бывало!

– То в ваших казармах, – миролюбиво отозвался Азик. – Да идем, идем, я ж не против.

На пригорке было хорошо. Слегка замаскированная остатками тающего снега пустошь с мусором напоминала скорей театральную декорацию, чем свалку отходов. У лавочки луж не было, и сама она уже высохла под утренним солнцем. Венцом ландшафта, без сомнения, было отбитое горлышко винной бутылки. Сквозь него просочился беззастенчивый росток, и теперь из горлышка, как из вазочки, торчал бутончик.

– Красотища, – шумно вздохнул Фин, умостясь на лавочке и выкладывая снедь на прихваченную из дома рекламную газетку. – Вот такого и хотелось. И чтоб птички…

На эту реплику с ближайшей березы слетела ворона, скептически оглядела зарождающуюся трапезу и веско резюмировала: «Каррр!»

– И на тебя тьфу, – с достоинством ответил Фин.

– Дай девчонке хлебца, – попросил Азик.

– А если это мужик? – ехидно спросил Гза.

– Девчонка, – уверенно сказал Азик. – Молодая еще. Прошлогодняя. Первую зиму пережила, радуется.

Фин выломил из буханки шмат мякиша и расчетливо бросил – не прямо в ворону, а шага на два в сторону. Та склонила голову набок – видимо, оценивая вероятность подвоха – и неспешно направилась к угощению.

Фин добыл из пакета три пластиковых стаканчика и штоф.

– Любите вы живность, ребятки, – сказал он Азику. – Да и она вас вроде жалует.

– Есть такое дело, – кивнул Азик. – Знаешь, наверное, не столько любим, сколько понимаем. А они это чувствуют, я серьезно.

– Ну что, по маленькой? Гза, добывай свой скимитар, сальца напластай, будь другом. И пару огурчиков тож почикай, а?

– Ты, Фин, это, погоди с первачком, – сказал Гза, вынимая длинный узкий нож. – Сейчас винчик дожмем, чтоб градус не ронять, а потом, с сальцем и чесночком… О, ты, часом, перчика не прихватил?

– А как же! – восторженно-возмущенно откликнулся Фин. – Штоб я – и без перчика? Смеешься, наверно, над стариком увечным?

– Так уж и старик, – хмыкнул Гза, примеряясь к огурцу.

– А то, – неожиданно погрустнел усатый крепыш, – постарше Азика буду. Да и калечило меня в забое, ох, не раз. Ты вот думаешь, почему мы поговорить любим? А вот стоишь ты один на глубине, напарник отвал к подъемнику погнал, а вокруг – на сотню шагов во все стороны камень… И над головой тыщи полторы. Вот и говоришь сам с собой, говоришь, говоришь… А то песенку мурлычешь, так негромко, штобы пласт не потревожить. В ритм кайлу. А наверх поднялся, живой народ вокруг, руки развести можно, вдохнуть поглубже – тут и прорывает. Особенно после чарки-седьмой.

– Да понимаю я, – отмахнулся Гза. – Но и ты ж пойми, вся жизнь по лагерям и казармам. Галдеж вечный, даже по ночам. Кто в кости режется, кто морду хамью полирует, кто просто квасит – уж так по тишине затоскуешь, хоть просись к тебе в отбой. Вот разве что птички – они тихие…

– Каррр!!! – вальяжно сообщила ворона, управившись с мякишем и явно взвешивая шансы на добавку.

– А к нам гости, – тихо сказал Азик, глядя на тропинку.

– Это еще кто? – Гза отложил нож и сощурился. – Местный какой-то хрюндель, не знаю я его.

По тропинке к лавочке поднимался человек средних лет, худой, нестриженый, одетый вполне прилично, с портфелем в руке. Почему-то именно этот портфель выглядел в парке совершенно неестественно. Человек остановился у того края лавочки, где сидел Азик, и очень вежливо сказал:

– Здравствуйте. Простите, если помешал. У вас огонька, случайно, не найдется?

– Я не курю, – так же вежливо ответил Азик.

– Ты у этого спрашивай, – посоветовал Фин, тыча помидором в Гзу. – У него по карманам што хошь распихано, там домозавра найти можно.

Гза неохотно полез в нагрудный левый и вытащил зажигалку.

– Спасибо, – еще более вежливо сказал незнакомец, аккуратно раскуривая недорогую сигарету. Глаза его при этом не отрывались от газетки с закуской.

– Еще раз спасибо, – он слегка поклонился, возвращая огонь, но с уходом мешкал.

Трое переглянулись. Гза пожал плечами. Фин крякнул и привычно дернул ус.

– Может, вы есть хотите? – неуверенно спросил Азик.

– Скорей, выпить, – себе под нос пробормотал Фин.

Незнакомец вздрогнул.

– Что вы, благодарю, – он слабо улыбнулся. – Не обделен, слава Богу. Только вот…

– Что – вот? – поторопил Фин.

– У меня с собой… вот, – он неловко, одной рукой, расстегнул портфель и вытащил из него бутылку водки, – вот. А стаканчик… не сообразил. И зажигалку где-то обронил. Может, если не побрезгуете… у меня и закуска есть…

Он снова полез в портфель, но вместо обещанной закуски извлек вторую бутылку водки. Поглядел на нее с некоторым недоумением, поставил на скамейку и в третий раз углубился в недра портфеля.

– А то из горлышка… и одному… право, неловко как-то…

Трое опять переглянулись. И опять Гза пожал плечами. Финн полез в пакет и вытащил четвертый стаканчик – у хозяйственного крепыша явно была с собой упаковка. А заговорил, как и поначалу, Азик.

– Присаживайтесь, если хотите, – сказал он мягко.

Незнакомец порозовел и втянул воздух ноздрями. Глаза его подозрительно блеснули.

– Спасибо огромное, – негромко сказал он. – Вы не представляете, как… Знаете, я лучше постою, так всем удобней будет.

– Как скажете, – Азик пожал плечами.

Так и впрямь было удобнее. Азик и Фин сидели на лавочке с двух сторон от газеты, Гза взгромоздился на спинку, свесив ноги в тыл позиции, а незнакомец встал посередке между крепышом и ушастым. Хоть в преферанс играй.

Незнакомец тем временем добыл из портфеля банку португальских сардин с ключом, стеклянную банку с маслятами, маленькую баночку каперсов и сырные крекеры «Gizy».

– Не бедно, – оценил Гза.

Незнакомец ссутулился и как-то съежился.

– Да что там, – сказал он, бледно улыбаясь. – Один раз живем, в конце-то концов. Простите, я ведь не представился… Анатолием меня зовут. Толя…

– Гза, – коротко сказал Гза, пресекая церемонии. – Азик. Фин. Что у тебя стряслось, Толя? Говори, полегчает.

Анатолий смутился.

– А что… так видно, что… случилось?..

– Видно, что не привык ты пить в компании, Толя, – прямо сказал Гза. – И вообще пить нечасто доводилось. И куришь ты, как школьник. Раз решил литр под консерву приговорить – значит, непорядки в душе, скажешь, нет?

– Все правильно, – вздохнул Толя и заморгал. – Все правильно.

– Расскажешь? Неволить не станем.

Страницы: «« ... 1516171819202122 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Предлагаемые тексты Л. Н. Толстого выбраны из дневников писателя, которые он вел с перерывами с 1847...
В монографии впервые осуществляется целостное рассмотрение собственно реалистического течения в русс...
В России идет становление предпринимательства, индивидуальных и фермерских хозяйств. Быт и бизнес те...
Творческое наследие Никоса Казандзакиса (1883–1957) – писателя, поэта, драматурга, эссеиста, исследо...
Конец 19 века, Псковская губерния. С графом Орловым, приехавшим погостить у своей тетушки, происходя...
В монографии рассматриваются литературные, философские, религиозные взгляды выдающегося французского...