Возвращение в Оксфорд Сэйерс Дороти

Мисс Ньюланд, казалось, только больше встревожилась.

— Мне трудно думать, — призналась она, — все забываю, не могу сосредоточиться.

— Еще бы, — заявила декан. — Это потому, что вы так надрываетесь. Вы это бросьте. Сейчас же вставайте, ступайте есть, а потом как хотите — почитайте хорошую книжку или поиграйте с кем-нибудь в теннис.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, мисс Мартин. Я лучше закончу работу. Есть я не хочу, а теннис не люблю. Прошу вас, не надо обо мне беспокоиться! — В ее голосе послышались истерические нотки.

— Как скажете, — ответила декан. — Успокойтесь, я вас не неволю. Но будьте благоразумны.

— Хорошо, мисс Мартин. Правда. Я только допишу эту работу. Мне неспокойно, пока она не закончена. А потом поем и лягу спать. Обещаю вам.

— Вот и умница, — заключила декан и вышла из библиотеки. Затем обратилась к Гарриет: — Не люблю я, когда они себя доводят. Ну что, каковы шансы вашей лошадки?

— Невелики, — отозвалась Гарриет. — И да, я ее знаю. Видела прежде — на Модлин-тауэр.

— Что? — переспросила декан. — О боже!

В первые две недели триместра Гарриет почти не видела лорда Сент-Джорджа. С руки у него сняли повязку, но рука пока плохо слушалась, спортом заниматься он не мог и, когда они наконец увиделись, объявил Гарриет, что работает. Дело с телеграфным столбом и страховкой было улажено, родительского гнева удалось избежать. Несомненно, «дядя Питер» мог бы кое-что сказать по этому поводу, но, несмотря на свою язвительность, дядя Питер был надежен как скала. Гарриет решила поощрить академические занятия юного джентльмена и отклонила приглашение отужинать с ним и «познакомиться с предками». Ей не слишком хотелось встречаться с Денверами, и до сих пор знакомства удавалось избегать.

Мистер Помфрет был вежлив и внимателен. Вместе с мистером Роджерсом они сводили Гарриет на реку, взяв в компанию и мисс Каттермол. Все прекрасно себя вели, чудесно отдохнули и не упоминали о прошлом. Гарриет осталась весьма довольна мисс Каттермол: та явно решила выбраться из трясины и уже получила от мисс Гильярд обнадеживающий отзыв. Еще мистер Помфрет приглашал Гарриет с ним пообедать и сыграть в теннис: в первом случае она честно сказала, что уже приглашена, во втором несколько менее честно объяснила, что не играла уже сто лет, не в форме и вообще не увлекается теннисом. В конце концов, надо же когда-то и работать (исследование о Ле Фаню, «Меж ветром и водой» и «Просодия английского стиха» — уже немало). Нельзя тратить все время на студентов. Тем не менее в тот самый вечер, когда ее познакомили с мисс Ньюланд, Гарриет случайно встретила и мистера Помфрета. Она навещала выпускницу Шрусбери, которая теперь работала в Сомервиле, и когда на обратном пути, почти в полночь, шла по Сент-Джайлс, вдруг заметила компанию молодых людей в вечерних костюмах, столпившихся около одного из деревьев, украшающих улицу. Ей стало любопытно — она подошла поближе. Улица была почти пуста, если не считать нескольких машин. Верхние ветки ходили ходуном, а из разговоров тех, кто собрался под деревом, Гарриет поняла, в чем дело: мистер такой-то поспорил, что залезет на каждое дерево Сент-Джайлс и никакой проктор ему не помеха. Впрочем, было сомнительно, что в таком публичном месте и при таком обилии деревьев пари удастся выиграть. Гарриет собралась уже перейти улицу и двинуться в сторону «Ягненка и флага»,[177] как примчался еще один юноша, прежде стоявший на дозоре. Задыхаясь, он объявил, что проктор уже на углу Брод-стрит. Спорщик поспешно слез с дерева, и вся компания бросилась врассыпную: кто мимо Гарриет, кто в переулки, а самые храбрые — к небольшому огражденному участку, известному как Загон, на котором (поскольку он принадлежал не городу, а колледжу Сент-Джонс) можно было всласть поиграть в догонялки с проктором.[178] Один из бегущих поравнялся с Гарриет и вдруг затормозил.

— Это вы! — взволнованно воскликнул мистер Помфрет.

— Снова я, — ответила Гарриет. — А вы что, всегда бродите по ночам без мантии?

— Почти всегда, — признался мистер Помфрет, приноравливаясь к ее шагу. — Забавно, что вы меня все время ловите. Как удачно вышло, а? В этом триместре вы, кажется, меня избегаете. Но почему?

— Вовсе нет, — сказала Гарриет, — просто я была занята.

— Нет, избегаете. Я-то вижу. Хотя, конечно, смешно было бы ожидать, что я могу быть вам интересен. Наверное, вы даже не вспоминаете обо мне. Должно быть, вы меня презираете.

— Не говорите глупостей, мистер Помфрет. Ничего подобного. Вы мне очень нравитесь, но…

— Правда? Тогда почему вы не хотите меня видеть? Послушайте, нам обязательно надо встретиться. Мне нужно вам кое-что сказать. Когда можно с вами поговорить?

— О чем? — Гарриет вдруг охватило дурное предчувствие.

— Как о чем? Не мучьте меня так. Послушайте, Гарриет… Нет, вы послушайте. Дорогая моя, милая Гарриет…

— Мистер Помфрет, пожалуйста…

Но мистера Помфрета было уже не остановить. Его обожание не знало границ — и Гарриет ничего не оставалось, как замереть под каштаном у «Флага и ягненка» и выслушать самое пылкое признание в любви, какое двадцатилетний джентльмен когда-либо делал леди значительно старше и опытней его самого.

— Мне ужасно жаль, мистер Помфрет. Я понятия не имела… Но поймите, это же невозможно. Я старше вас лет на десять. К тому же…

— Да разве это важно? — Решительным, хоть и неуклюжим жестом мистер Помфрет отмел аргумент про возраст и вновь зашелся в припадке красноречия.

Гарриет сердилась и на него, и на себя, но ничего не могла поделать. Он любит ее, просто боготворит, он так несчастен, не учится, не развлекается — все думает о ней. Если она откажет, он этого не вынесет, не знает даже, что с собой сделает, не может быть, чтобы она ничего не видела, ничего не замечала… Он готов защитить ее от всего мира…

Мистер Помфрет был шести футов росту и весьма крепкого сложения.

— Прошу вас, не надо, — проговорила Гарриет, чувствуя себя так, словно бы командовала «Цезарь, фу!» чужой и весьма непослушной овчарке. — Прошу вас. Не надо. Нельзя же… — Вдруг тон ее переменился. — Не валяйте дурака! Вон идет проктор.

Мистер Помфрет в ужасе бросился было наутек. Но из-под арки рысью выскочили прокторские бульдоги,[179] взбудораженные после охоты за древолазами и жаждущие крови. Завидев юного джентльмена, который не только разгуливал без мантии после наступления темноты, но и заключил в объятия существо женского пола (mulier vel meretrix, cuius consortio Christianis prorsus interdictum est[180]), они радостно бросились на свою законную добычу.

— Черт! — выпалил мистер Помфрет. — Послушайте…

— Проктор желает говорить с вами, сэр, — сурово произнес бульдог.

Гарриет раздумывала, не тактичней ли будет удалиться, предоставив мистера Помфрета его участи. Но тут явился проктор: он был уже в нескольких ярдах от них и спрашивал имя и колледж виновного. Ничего не оставалось, как принять вызов.

— Погодите, господин проктор, — проговорила она, ради мистера Помфрета силясь подавить приступ мятежного хохота. — Этот джентльмен со мной, и вы… О, добрый вечер, мистер Дженкин!

Это и впрямь был добродушный помощник проктора. Он воззрился на Гарриет, ему явно было неловко.

— Послушайте, — некстати встрял мистер Помфрет, по-джентльменски порываясь все объяснить, — это я виноват. Я боюсь, что докучал мисс Вэйн. Она… я…

— Вы не можете применить к нему прокторские меры, — убежденно сказала Гарриет.

— Получается, что нет, — ответил мистер Дженкин. — Ведь вы старший член колледжа? — Он помахал бульдогам, чтобы те отпустили добычу. — Прошу прощения, — добавил он суховато.

— Ничего страшного, — сказала Гарриет. — Какая чудесная ночь. Хорошо вы поохотились на Сент-Джайлс?

— Два нарушителя завтра же предстанут перед деканами своих колледжей. — Помощник проктора заметно повеселел. — Здесь, кстати, никто не проходил?

— Только мы, — сказала Гарриет, — и можем вас заверить, по деревьям мы не лазили.

Проклятая привычка к цитатам чуть не заставила ее добавить «разве что в саду Гесперид»,[181] но она пощадила чувства мистера Помфрета и сдержалась.

— Конечно нет. — Мистер Дженкин нервно потеребил белые ленты, спускавшиеся с ворота, и, словно защищаясь, завернулся в свою мантию с бархатными вставками. — Ну, пойду ловить тех, кто лазил.

— Доброй ночи, — сказала Гарриет.

— Доброй ночи, — ответил мистер Дженкин, учтиво приподняв шапочку. Затем резко повернулся к мистеру Помфрету: — Доброй ночи, сэр.

И решительно зашагал между столбов к Музеум-роуд, длинные широкие рукава колыхались в такт ходьбе. Гарриет и мистер Помфрет застыли в гробовом молчании — в таком молчании, после которого любое слово звучит как набат. Казалось, совершенно невозможно ни обсуждать произошедшее, ни продолжать прерванный разговор. Но, придя к молчаливому согласию, они развернулись к помощнику проктора спиной и двинулись обратно по Сент-Джайлс. Только когда они свернули налево и шли сквозь опустевший Загон, к мистеру Помфрету вернулся дар речи.

— Вот и выставил себя ослом, — горько промолвил он.

— Очень жаль, что так вышло, — отозвалась Гарриет. — И все равно я выглядела еще глупее. Я вообще чуть не сбежала. Но все хорошо, что хорошо кончается. Помощник проктора — человек порядочный и вряд ли станет придавать этому значение.

Она вспомнила, в очередной раз подавив смешок, что про старших членов колледжей непочтительно говорят «девчатничать». Интересно, а если член колледжа — женщина, скажут «мальчишничать»? Употребит ли это слово мистер Дженкин у себя в профессорской? Ее это не слишком беспокоило — пусть себе развлекается. В свои годы она уже знала: кинув камень в репутацию, вызовешь лишь мимолетную рябь в безмерном океане времени. Однако мистеру Помфрету мимолетная рябь казалась штормом. Он все дулся и бормотал что-то про «посмешище».

— Пожалуйста, не волнуйтесь вы так, — сказала Гарриет. — Это совершенно не страшно. Меня это нисколько не задело.

— Разумеется, — отрезал мистер Помфрет. — Вы же не принимаете меня всерьез. Обращаетесь со мной как с ребенком.

— Вовсе нет. Я вам очень благодарна. Ваши слова для меня — большая честь. Но право же, я никак не могу согласиться.

— Ладно, не стоит беспокойства, — сердито оборвал ее мистер Помфрет.

Как это грустно, подумала Гарриет. Быть отвергнутым в самых искренних чувствах — и так немалое испытание для юноши, но выставить эти чувства на посмешище — вдвойне невыносимо. Гарриет решила, что надо хоть как-то восстановить самоуважение молодого джентльмена.

— Послушайте, мистер Помфрет. Скорее всего, я вообще никогда не выйду замуж. Поверьте, вы тут ни при чем. Мы с вами были добрыми друзьями. Разве…

В ответ на эти банальности мистер Помфрет грустно фыркнул:

— Полагаю, у вас есть другой?

— Какое право вы имеете об этом спрашивать?

— Разумеется, никакого, — обиделся мистер Помфрет. — Я вообще не имею никаких прав. Простите, что сделал вам предложение. И за эту сцену перед лицом проктора — да вообще за то, что я на свет уродился. Вот правда же, очень жаль.

Очевидно, единственным бальзамом, который мог бы смягчить уязвленное самолюбие мистера Помфрета, было бы признание, что у него и в самом деле есть соперник. Но к подобному признанию Гарриет не была готова, а кроме того, и соперник дела не менял: сама мысль о браке с мистером Помфретом казалась чудовищной нелепостью. Гарриет умоляла его «быть благоразумным», но он продолжал дуться — и впрямь никакие слова не смягчили бы комизма ситуации. Чем не фарс: клянешься защитить даму от всего мира, а в итоге она сама спасает тебя от праведного гнева проктора.

Им было по пути. В угрюмом молчании шли они по мостовой, мимо уродливого фасада Бэйлиола, мимо высоких железных ворот Тринити-колледжа, мимо четырнадцатикратной улыбки цезарей[182] и громоздкой арки Кларендона. Наконец они подошли к перекрестку Катте-стрит и Холивелла.

— Если вы не против, здесь я сверну, — сказал мистер Помфрет. — Вот-вот пробьет полночь.

— Конечно. Не беспокойтесь обо мне. Доброй ночи. И еще раз спасибо.

— Доброй ночи.

И под бой часов мистер Помфрет побежал по направлению к Квинсу.

Гарриет же двинулась вниз по Холивеллу. Теперь можно было не сдерживать смех — она и не сдерживала. Она не опасалась, что нанесла мистеру Помфрету слишком глубокую рану: судя по тому, как он злился, пострадало лишь его самолюбие. И был в этом происшествии столь отчетливый привкус комизма, что его не могли заглушить ни сострадание, ни великодушие. Жаль только, что этим нельзя было ни с кем поделиться — наслаждаться весельем приходилось в одиночку. Воображения не хватало представить, кем ее теперь считает мистер Дженкин. Совратительницей малолетних? Сексуальной маньячкой? Просто разочарованной женщиной, что жадно ловит ускользающий шанс? Или кем? Чем больше она думала о том, какую роль сыграла в этой сцене, тем забавней все это казалось. Что она скажет мистеру Дженкину, если им доведется снова встретиться?

Гарриет диву давалась, насколько наивное признание мистера Помфрета подняло ей настроение. По логике вещей ей следовало устыдиться. В глубине души она могла бы себя укорить — что не заметила чувств мистера Помфрета, внушила ему ложные надежды. Но почему так вышло? Наверное, просто потому, что сама возможность такого поворота событий никогда не приходила ей в голову. Она принимала как должное, что уже неспособна понравиться мужчине — кроме Питера Уимзи, но у того весьма эксцентричные вкусы. Да и для Питера она — лишь плод фантазии, зеркало, в котором он созерцает величие собственной души. Но страсть Реджи Помфрета, сколь угодно нелепая, была совершенно искренней — он-то точно не король Кофетуа,[183] ему не надо быть благодарной, мол, удостоил своего внимания. Эта мысль, как ни крути, грела душу. Как бы громко мы ни твердили о своем ничтожестве, вряд ли нас обидит чье-то искреннее несогласие.

В таком вот нераскаянном расположении духа Гарриет оказалась у колледжа и вошла через ректорскую калитку. В доме ректора горел свет, а у калитки кто-то стоял. Когда Гарриет подошла поближе, послышался голос декана:

— Это вы, мисс Вэйн? Доктор Баринг хочет вас видеть.

— Что случилось?

Декан взяла Гарриет под руку.

— Ньюланд ушла и не вернулась. Вы ее не видели?

— Нет, я была в Сомервиле. Но еще только начало первого. Наверное, она придет позже. Или вы думаете…

— Мы не знаем, что и думать. Ньюланд никогда не отлучалась без разрешения. И мы кое-что нашли.

Она провела Гарриет в ректорскую гостиную. Доктор Баринг сидела за письменным столом, красивое лицо ее было по-судейски сурово. Напротив ректора, засунув руки в карманы халата, стояла мисс Хейдок, сердитая и возбужденная. На кушетке в углу понуро притулилась плачущая мисс Шоу, на заднем плане беспокойно маячила староста, мисс Милбэнкс, — она глядела одновременно вызывающе и испуганно. Когда Гарриет с деканом вошли в комнату, все с надеждой обернулись к двери — и тотчас снова отвели глаза.

— Мисс Вэйн, — сказала ректор, — декан говорит, что в Майское утро вы видели мисс Ньюланд на башне Модлин-колледжа и она вела себя странно. Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?

Гарриет еще раз повторила свой рассказ.

— Мне жаль, — добавила она, — что тогда я не спросила ее имя, но я не узнала в ней нашу студентку. Если честно, я вообще ее не замечала — только вчера мисс Мартин обратила на нее мое внимание.

— Неудивительно, — сказала декан. — Она очень тихая, застенчивая, редко появляется в трапезной или где бы то ни было. Скорее всего, сидит в Радклиф-Камере дни напролет. Конечно, когда вы рассказали мне про тот случай на башне, я поняла, что за Ньюланд нужно присматривать. Я все пересказала доктору Баринг и мисс Шоу и порасспрашивала мисс Милбэнкс: не замечал ли третий курс, может, у мисс Ньюланд что-то случилось.

— Ну почему, — воскликнула мисс Шоу, — почему же она не пришла ко мне?! Я всегда говорю студенткам, что они могут все мне рассказывать. Я столько ее расспрашивала. Думала, она ко мне и правда привязана.

И мисс Шоу в отчаянии высморкалась в промокший платок.

— Я-то видела, что что-то неладно, — прямо сказала мисс Хейдок. — Только не знала, что именно. А чем больше расспрашиваешь, тем меньше она скажет — я особо и не старалась.

— А друзей у нее нет? — спросила Гарриет.

— Я так хотела быть ей другом, — снова запричитала мисс Шоу.

— Нет, друзей у нее нет, — сказала мисс Хейдок.

— Очень замкнутая девочка, — сказала декан. — Ее не разговоришь. Я бы точно не смогла.

— Расскажите все же, что случилось, — попросила Гарриет.

Ректор начала было отвечать, но ее бесцеремонно перебила мисс Хейдок:

— Когда мисс Мартин поговорила с мисс Милбэнкс, мисс Милбэнкс пришла ко мне и сказала, что вряд ли мы что-то можем сделать.

— Я же ее почти не знаю… — вставила мисс Милбэнкс.

— И я не знаю, — продолжила мисс Хейдок. — Но я подумала: надо что-то предпринять. Сегодня днем сводила ее на реку. Она сначала отказалась, мол, ей надо заниматься, но я велела ей не валять дурака — так и надорваться недолго. Мы проплыли на плоскодонке до Омутов, а потом выпили чаю в парке. И вроде бы все было в порядке. Потом мы вернулись, и я уговорила ее пойти на ужин. А потом она сказала, что собирается поработать в Радклиф-Камере. У меня были планы на вечер, и я не могла пойти с ней. К тому же это выглядело бы глупо — что я целый день хожу за ней хвостом. Но я сказала мисс Милбэнкс, что хорошо бы кто-нибудь принял вахту.

— Ну я и приняла. — В голосе мисс Милбэнкс звучало напряжение. — Пошла заниматься в библиотеку и села так, чтобы ее видеть. В полдесятого она еще работала. А в десять я сама собралась уходить, и ее уже не было.

— И вы не заметили, как она вышла?

— Нет. Я читала. Потихоньку ускользнула, наверное. Мне, конечно, жаль, но как тут углядишь? У меня у самой экзамены на степень. Глаз с нее не спускать — это, конечно, хорошо, но, в конце концов, я же ей не нянька…

Гарриет отметила про себя, что от былой самоуверенности мисс Милбэнкс не осталось и следа. Она оправдывалась неуклюже и сердито, как провинившаяся школьница.

— На обратном пути, — продолжала ректор, — мисс Милбэнкс…

— Но что-нибудь вы уже сделали? — перебила Гарриет. Это академически неторопливое повествование действовало ей на нервы. — Наверное, спросили, не видели ли ее на галерее в Радклиф-Камере?

— Да, позже я сама об этом подумала, — отвечала ректор, — и предложила проверить галерею. Насколько я понимаю, поиски не дали результата. Как бы то ни было, последующие…

— А на реке искали?

— Я к этому и перехожу. Лучше я изложу факты в хронологическом порядке. Могу только вас заверить, что времени мы не теряли.

— Да, конечно, ректор.

— На обратном пути, — педантично продолжила ректор, — мисс Милбэнкс рассказала о случившемся мисс Хейдок, и они удостоверились, что мисс Ньюланд нет в колледже. После они, как и следовало, доложили обо всем декану, которая, в свою очередь, дала указание Паджетту позвонить, как только мисс Ньюланд вернется. В четверть двенадцатого ее еще не было — о чем и сообщил нам Паджетт. При этом он упомянул, что и сам беспокоится о мисс Ньюланд. По его словам, последние дни она много ходила одна и вид у нее был нервный и напряженный.

— Этот Паджетт видит всех насквозь, — сказала декан. — Не удивлюсь, если он знает о студентках больше нашего.

— До сегодняшнего вечера я тоже думала, что близко знаю своих студенток, — простонала мисс Шоу.

— Кроме того, по словам Паджетта, в привратницкую приходили анонимные письма для мисс Ньюланд.

— Он должен был об этом доложить, — сказала Гарриет.

— Не должен, — отозвалась декан. — Мы велели ему докладывать только в прошлом триместре, когда вы приехали. А те письма он видел раньше.

— Понятно.

— К этому моменту, — продолжала ректор, — мы были весьма обеспокоены, и мисс Мартин вызвала полицию. В это же самое время мисс Хейдок решила осмотреть комнату мисс Ньюланд и обнаружила вот это.

Она взяла со стола стопку бумажек и протянула их Гарриет.

— Господи, — сказала та.

На этот раз злоумышленнице повезло с жертвой. Перед Гарриет лежала целая кучка писем, не меньше тридцати («Да и это наверняка не все», — заметила декан). Жестокие письма — потоки оскорблений, угроз, издевательских намеков — и все на одну и ту же тему. «Даже не думай, что сдашь экзамены», «Что ты будешь делать, когда провалишься?», «Непременно провалишься — ты это заслужила». Затем прогнозы стали страшнее: «У тебя крыша едет, ты что, не видишь?», «Тебя выгонят — кому ты нужна, сумасшедшая?». Последние же письма были просто зловещими: «Лучше закончить все поскорее», «На кладбище лучше, чем в психушке», «Ты не думала шагнуть из окна?», «Еще можно утопиться». И так далее: злоумышленница упорно и безжалостно расшатывала и без того слабые нервы, лишая жертву способности к сопротивлению.

— Ну почему она мне их не показала? — всхлипнула мисс Шоу.

— Понятно почему, — сказала Гарриет. — Надо быть очень уравновешенным человеком, чтобы признать, что тебя считают сумасшедшим. На это и был расчет.

— Какая мерзость! — воскликнула декан. — Только представьте, как бедная девочка читает письмо за письмом, верит всем этим ужасам! Кто бы это ни сделал — убила бы своими руками!

— Да, это попытка убийства, — сказала Гарриет. — Вопрос в том, удалась ли она.

Повисло молчание. Затем ректор бесстрастно проговорила:

— Один из ключей от лодочного павильона исчез.

— Мисс Стивенс и мисс Эдвардс взяли «Водомерку» и поплыли вверх по течению, — сообщила декан, — а мисс Берроуз и мисс Бартон поплыли вниз по Айсису на другом скифе.[184] Полиция тоже ведет поиски. Начали искать минут сорок пять назад. До этого мы не знали, что пропали ключи.

— Тогда мы мало что можем сделать, — сказала Гарриет, подавив гнев и не добавив, что проверить ключи надо было сразу же, как мисс Ньюланд хватились. — Мисс Хейдок, не намекала ли мисс Ньюланд — каким угодно образом, — куда пойдет, если решит утопиться?

Все вздрогнули — Гарриет первая назвала вещи своими именами. Мисс Хейдок обхватила голову руками.

— Погодите-ка, — сказала она. — Я кое-что припоминаю. Когда мы были уже в парке — да, после чая, мы решили еще чуть-чуть проплыть. Я как-то неудачно оттолкнулась шестом, чуть его не выронила. Помню, я тогда сказала, что это противное место — из-за водорослей плыть неудобно. И дно там плохое — ил и глубокие рытвины. А мисс Ньюланд спросила, не здесь ли в прошлом году кто-то утонул. Я ответила, что точно не помню, но кажется, где-то здесь. Больше она ничего не сказала, и я забыла про этот разговор.

Гарриет посмотрела на часы.

— Видели ее в последний раз полдесятого. До лодочного павильона еще нужно дойти. Велосипед у нее есть? Нет? Значит, идти ей где-то полчаса. Итого десять. Еще доплыть до Волока[185] — минут сорок, вряд ли меньше, — только если очень быстро…

— Она не очень-то умеет обращаться с шестом. Скорее всего, взяла каноэ.

— Против ветра и течения. Скажем, 10.45. И перетаскивать каноэ через Волок пришлось бы самой. На это тоже нужно время. И все равно остается больше часа. Рискуем опоздать, но попытаться стоит.

— Но она могла пойти куда угодно.

— Разумеется. Но есть надежда, что мы угадали. Людям приходит в голову мысль — и они за нее цепляются. Просто не сразу решаются ее воплотить.

— Если я что-нибудь понимаю в психологии этой девушки… — начала мисс Шоу.

— Что толку спорить? — прервала ее Гарриет. — Она либо жива, либо мертва — мы можем лишь проверить свою догадку. Кто со мной? Поедем на машине: так мы доберемся быстрее, чем по воде. Сядем в лодку уже за парком — может, придется взломать лодочный павильон. Декан…

— Я еду с вами, — сказала мисс Мартин.

— С собой берем фонарики и одеяла. Еще кофе в термосе и бренди. Попросите полицию, пусть пришлют констебля встретить нас у Тиммса.[186] Мисс Хейдок, вы гребете лучше меня…

— Я поеду, — сказала мисс Хейдок. — Лишь бы уже что-то делать.

Отсветы на воде. Плеск весел. Мерный скрип уключин.

Лодка медленно скользила вниз по течению. Констебль, скрючившись на носу, водил фонариком из стороны в сторону, от берега к берегу. Гарриет была у руля: она следила одновременно за темным потоком и пятнами света впереди. Декан гребла, медленно и уверенно, глядя прямо перед собой, полностью сосредоточившись на своей задаче.

По слову полицейского Гарриет пустила лодку по течению, к какому-то расплывчатому черному пятну, скользящему по черной воде. Полицейский перегнулся через борт — лодка накренилась. В тишине с другой излучины реки донесся стон, плеск, скрип весел.

— Все в порядке, — сказал полицейский. — Это просто какой-то мешок.

— Готовы? Гребем!

И вновь заработали весла.

— Это подплывает лодка казначея? — спросила декан.

— Похоже, — отозвалась Гарриет.

В ту же секунду в другой лодке кто-то закричал. Впереди тоже кто-то вскрикнул и послышался всплеск.

— Вон она! — воскликнул констебль.

— Гребите сильнее! — скомандовала Гарриет.

Тщательно обходя поворот, она заглянула через плечо гребца. Фонарик высветил то, что они искали: посреди реки блеснул киль каноэ, рядом плавали весла, вода колыхалась и бурлила, взбаламученная прыжком.

— Так-так, леди, не потопите ее. Она где-то рядом.

— Осторожно, — сказала Гарриет. — Вот она! Хватайте!

Вода засмеялась, забурлила у весел. Констебль прокричал что-то подошедшему к ним скифу, затем указал на левый берег:

— Вон у той ивы.

Фонарик осветил серебристые листья, струившиеся словно дождь. В водовороте что-то зловеще забелело.

— Осторожней! Гребок. Баковый. Еще. Легче. Гребок. Раз, два, три. Гребок. Загребной, к носу, от носа. Раз, два. Легче. Осторожней с носовыми веслами.

Лодка качнулась на волнах и развернулась, как и велел полицейский. Сам он, перегнувшись через борт, вглядывался в воду. Белое пятно блеснуло было на поверхности и вновь исчезло.

— Еще чуть поверните, мисс.

— Готовы? Загребной. Еще. Легче. Держите ее.

Констебль, наклонившись, обхватил опутанное водорослями тело.

— Чуть назад. Легче. Носовые весла поднять. Лодку ровнее. Готовьтесь грести. Ухватили?

— Да, но водоросли не дают вытащить.

— Осторожней, не вывалитесь. Хватит нам одной утопленницы. Мисс Хейдок, поднять весла. Если можете, помогите констеблю. Декан — еще один гребок, а потом держитесь на месте.

Лодка страшно накренилась, а они принялись тянуть, разрывая непокорные водоросли, острые как бритва, крепкие как погребальные пелены. Скиф подплывал к ним и шел теперь поперек течения. Гарриет завопила, чтобы мисс Стивенс придержала весла. Лодки поравнялись и шли теперь рядом. Из воды показалась голова девушки: мертвенно-бледное лицо, обезображенное черным илом и змеистыми водорослями. Констебль поддерживал туловище. Мисс Хейдок наклонилась через борт, ножом разрезая водоросли, предательски опутавшие ноги. Другая лодка, на беду свою слишком легкая, накренилась так, что планширь чуть не поравнялся с водой. Пассажиры ухватились за борт.

— Выровняйте лодку, черт вас дери! — крикнула Гарриет. Ее вовсе не прельщала перспектива вылавливать еще два трупа, и от злости она забыла, с кем говорит.

Мисс Стивенс никак не откликнулась, но мисс Эдвардс отклонилась в обратную сторону. Лодка выровнялась — и с ней всплыла утопленница. Стараясь ровнее держать фонарик, чтобы спасателям было удобнее, Гарриет наблюдала, как последние путы водорослей слабеют, соскальзывают в воду.

— Давайте ее сюда, — велел констебль.

Их лодка была меньше, но надежней и устойчивей. И вновь потащили, и вновь лодка ужасающе накренилась — мертвенно-тяжелое тело неуклюже шлепнулось через борт и мокрой грудой обмякло у ног мисс Хейдок.

Молодой констебль оказался человеком умелым и расторопным. Первая помощь была оказана с поразительной быстротой. Женщины, сгрудившись на берегу, взволнованно следили за его действиями. Из лодочного павильона приплыла еще подмога. Гарриет взялась отвечать на расспросы:

— Да. Наша студентка. Неважный гребец. Мы сами встревожились, как это она одна взяла каноэ. Да, безрассудно. Мы испугались, как бы чего не вышло. Понимаете, ветер. Течение. Да. Нет. Конечно, против правил. (Если будет коронерское дознание, придется разъяснить все подробнее. Но не теперь. Не теперь.) Очень опрометчиво. Решила позабавиться. О да. Несчастный случай. Она рисковала…

— Ну все, обошлось, — сказал констебль.

Он выпрямился и вытер обильный пот со лба.

Бренди. Одеяла. Через поля к лодочному павильону двинулась меланхоличная процессия — и все же не такая меланхоличная, как могла бы быть. Затрезвонили, надрываясь, телефоны. Приехал доктор. Вдруг Гарриет обнаружила, что ее бьет озноб, а какая-то добрая душа отпаивает ее виски. Пациентке стало лучше. Опасность миновала. У расторопного полисмена, мисс Хейдок и мисс Стивенс руки были забинтованы — они сильно порезались о водоросли. И все, все говорили без умолку — Гарриет лишь оставалось надеяться, что не сболтнут лишнего.

— Ну и ночка! — прошептала декан ей на ухо.

— Кто сейчас с мисс Ньюланд?

— Мисс Эдвардс. Я велела следить, чтобы девочка не проболталась, — если удастся, конечно. И заткнула рот нашему доброму полицейскому. Несчастный случай, дорогая моя, несчастный случай. Так что все хорошо. Мы поняли ваш намек. И вы чудесно держались. Вот мисс Стивенс малость потеряла голову. Начала плакать и говорить о самоубийстве. Но я ее сразу приструнила.

— Черт! — сказала Гарриет. — Зачем это она?

— Вот именно, зачем? Словно ей и впрямь нужен скандал.

— Ну, кому-то он определенно нужен.

— Вы же не думаете, что мисс Стивенс?.. Она все-таки помогла спасти девочку.

— Да, я знаю. Все в порядке. Я ничего пока не думаю. Даже не буду пытаться. Мне в какой-то момент показалось, что они с мисс Эдвардс перевернутся.

— Сейчас не время это обсуждать. Слава богу, худшего мы избежали. Девочка жива-здорова — это самое главное. А нам остается сделать хорошую мину при плохой игре.

Только около пяти утра усталые, израненные спасатели смогли собраться все вместе в ректорской гостиной. Каждый превозносил заслуги других.

— Светлая голова у мисс Вэйн, — говорила декан. — Как удачно она догадалась, что бедняжка поплывет именно в то место. И какое чудо, что мы сами приплыли вовремя.

— А я вот не уверена, — отозвалась Гарриет. — Не исключено, что мы принесли больше вреда, чем пользы. Вы ведь помните, она прыгнула, только когда заметила нас?

— Вы думаете, если бы мы не приплыли, она могла бы вовсе не решиться на этот шаг?

— Трудно сказать. Думаю, она колебалась. И решилась наконец, когда услышала крик с другой лодки. Кстати, кто кричал-то?

— Я, — сказала мисс Стивенс. — Я обернулась и ее увидела. И закричала.

— Что она делала, когда вы ее увидели?

— Стояла.

— Нет, не стояла, — возразила мисс Эдвардс. — Когда вы крикнули, я тоже обернулась: она только-только поднималась на ноги.

— Вы ошибаетесь, — заспорила мисс Стивенс. — Говорю же, она уже собиралась прыгнуть — я крикнула, чтоб ее остановить. А вам за моей спиной ничего не было видно.

— Все мне было видно, — не уступала мисс Эдвардс. — Мисс Вэйн права. Она поднялась на ноги, только когда вы закричали.

— Ну я-то знаю, что видела, — упрямо повторила казначей.

— Жаль, вы не взяли с собой рулевого, — сказала декан. — Спиной правда много не увидишь.

— Думаю, нет смысла спорить, — довольно жестко прервала их ректор. — Трагедию удалось предотвратить, и это главное. Я безмерно благодарна вам всем.

— Меня возмущает, — не сдавалась мисс Стивенс, — что меня подозревают в попытке погубить эту несчастную девушку. Что же до того, будто нам не нужно было пускаться на поиски…

— Я ничего такого не говорила, — устало произнесла Гарриет. — Я сказала только, что если бы она не увидела нас, то, может быть, и не прыгнула бы. Но разумеется, нельзя было не поехать на выручку.

— А что говорит сама мисс Ньюланд? — спросила декан.

— Почему, мол, мы не оставим ее в покое, — отозвалась мисс Эдвардс. — Я велела ей не валять дурака.

— Бедное дитя! — проговорила мисс Шоу.

— На вашем месте, — сказала мисс Эдвардс, — я бы с ними не миндальничала. Строгость им не повредит. Вы позволяете студентам слишком много говорить о себе…

— Не говорила она со мной ни о чем, — посетовала мисс Шоу. — А я так старалась завоевать ее доверие.

— Они бы говорили больше, если бы вы оставили их в покое.

— По-моему, нам всем пора спать, — вмешалась мисс Мартин.

— Ну и ночь, — пробормотала смертельно усталая Гарриет, заворачиваясь наконец в одеяло. — Безумная ночь!

Память путалась, мельтешила, как кот в мешке. В голове всплыли образы мистера Помфрета и помощника проктора — кажется, она видела их давным-давно, в другой жизни.