Саквояж со светлым будущим Устинова Татьяна

Сильвестр взирал в недоумении — он никак не мог понять, почему мать так настойчиво предлагает деньги. Ну, не берут, да и замечательно, какая экономия выходит!

Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, все порывался влезть в разговор, пока вдруг мамин начальник не положил ему на плечо руку. Сильвестр замер, как суслик-свистун перед норой, а потом осторожно скосил глаза. Рука была здоровенная, пальцы длинные, и держали они Сильвестра крепко. Помявшись, он поднял на дядьку глаза, и тот тоже посмотрел на него.

Посмотрел и подмигнул.

И Сильвестр моментально перестал нервничать — как-то очень успокоительно подмигнул мамин начальник.

Катерина и Маша о чем-то негромко разговаривали, и Родионов почти ни слова не мог разобрать, чувствовал себя лишним и маялся, и единственное, что его утешало, что Сильвестр тоже лишний в этом дамском тет-а-тете.

— Так утром мы заедем, — громко сказала Кольцова, посмотрела на Родионова с Сильвестром и улыбнулась. — И если вам срочно нужно уехать, я могу попросить мужа, он позвонит местному милицейскому начальству. Вас выпустят.

— Спасибо! — горячо вскричала Маша. Горячо и неискренне. — Спасибо вам большое, но мне кажется, что завтра мы уже сможем уехать.

— Угу, — пробормотал раздраженный Родионов.

Раздражение было из-за дам, которые не обращали на него никакого внимания. — Выпустят, как же! И так весь визит псу под хвост!

— Да у нас все тоже неудачно получилось, — согласилась Катерина Кольцова. — И началось кое-как. Знаете, перед самым отъездом вдруг кто-то позвонил мне на работу и какие-то гадости начал говорить.

Маша переглянулась с Родионовым, и он чуть сильнее сжал мальчишкино плечо. Сильвестр посмотрел на него с неудовольствием и отодвинулся.

— А… что такое, Катерина Дмитриевна? Какие гадости?

— Да я особенно не слушала, но что-то в том смысле, чтобы мы не ездили в Киев, потому что… — Она вздохнула. Чувствовалось, что ей неприятно повторять, даже сейчас. — Потому что мой муж может вернуться в гробу. Я… я такие звонки ненавижу просто! Ублюдки какие-то!

— А у вас… они часто бывают? Такие звонки?

— Да нет, конечно, не часто. Но бывает. Наша служба безопасности мне телефон каждые три месяца меняет, чтобы не влез никто. Но за три месяца кто-нибудь обязательно позвонит и скажет какую-нибудь гадость. «Дайте денег, или мы всех убьем…» Не хочу я все это повторять, право слово!

Маша подумала несколько секунд.

— Катерина, а… вот этот звонок… тоже был на ваш мобильный телефон?

— Да нет, в том-то и дело! — Катерина посмотрела в сторону и передернула плечами. — В пресс-службу. Я возглавляю пресс-службу судостроительного холдинга «Янтарь».

Маша еще секунду подумала.

Сильвестр смотрел на нее, как тот самый капитан Гастингс, который не давал покоя писателю Воздвиженскому, на великого Эркюля Пуаро.

— А вас всегда зовут к телефону? И не спрашивают, кто звонит?

— Да всегда спрашивают. Но… я уже сейчас не помню точно… кажется, Тимофей заходил и, как всегда, шороху навел на всех, и переполох у нас случился! У нас всегда переполох, когда он приходит, его все боятся как огня. — Она помолчала, вспоминая. — И я пошла его провожать, а потом меня вдруг позвали к телефону. Ну, я и взяла трубку. Просто так, потому что мне ее сунули. А там голос, отвратительный голос, понимаете? И он сказал, чтобы Тимофей не ездил в Киев.

— И вы все-таки поехали? — уточнил Родионов.

Катерина вдруг засмеялась.

— Ну, конечно, поехали! А как же иначе? Да ему каждый день угрожают. Дудников, шеф службы безопасности, говорит, что если каждого такого звонка пугаться, то Тимофея Ильича хорошо бы в клетку поместить, а клетку в бетонный бокс, и охрану по кругу поставить, да и то гарантий никаких.

— Поня-ятно, — протянула Маша. — А вы ему про звонок сказали?

— Дудникову?

— А кто такой Дудников?

— Шеф службы безопасности, — напомнил Родионов старику Эркюлю. — Судостроительного холдинга «Янтарь».

— Ах да! Ему или мужу? Сказали?

Катерина пожала плечами:

— Володе Дудникову сказала, а Тимофею, по-моему, нет. Да поймите, для нас это никакой не форс-мажор, а самое обычное дело. Рядовое. Ну, неприятно, конечно, но… не фатально.

Вид у Маши Вепренцевой был задумчивый:

— Странно, что он на офисный телефон звонил. Очень странно. Или ему было наплевать, дойдет ли звонок до вас?

— Что это означает? — удивилась Катерина.

— Понимаете, ему могло быть все равно, вы подойдете к телефону, или ваша секретарша, или кто-то из сотрудников. Может быть, ему был важен сам факт звонка, понимаете? — У нее вдруг голос стал очень звонкий. — Допустим, ему было важно, чтобы звонок был просто зафиксирован. Вашей службой безопасности хотя бы. Чтобы в случае чего неожиданно выяснилось, что кто-то звонил и угрожал Тимофею Кольцову. Или Аркадию Воздвиженскому. Наша служба безопасности, между прочим, тоже в курсе дела.

— А вам… тоже кто-то звонил?

— Ну да! Звонил и говорил, что если мы поедем в Киев, плохо нам придется. И еще детям моим угрожал!…

— Да, но зачем угрожать Тимофею Кольцову или мне, Маш? Что за бред?! И при чем тут служба безопасности, а? — Родионов почти орал, потому что Маша своей осведомленностью и логикой его взбесила. — Что такое-то, а?

— Мы все узнаем, — пообещала Маша. — Нужно пойти и найти Весника.

— Весник-то тут при чем?!

— Пошли, — сказала Маша. — Пошли-пошли!…

Илья Юрьевич Весник, топ-менеджер, профессионал и человек свой во всех отношениях, плавал в бассейне и получал от этого огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Это самое удовольствие было написано у него на лице и, кажется, даже на пузе, потому что плавал он на спине, выставив живот на поверхность.

Увидев делегацию, он булькнул, замахал рукой, пошел ко дну, вынырнул, смахнул воду с волос и захохотал.

— Вы чего такие кислые, господа и дамы? Здрасти, Катерина Дмитриевна! Прошу меня извинить, я без галстука в некотором роде.

— Ты и без штанов тоже, — буркнул Родионов, которого теперь раздражала жизнерадостность Весника.

— Но мог бы быть при галстуке! — радостно объявил пиарщик. — Без штанов, но в галстуке — в этом есть что-то пикантное, правда?

— Вылезай, — попросила Маша Вепренцева и оглянулась. Девушка Олеся по-прежнему спала в шезлонге под зонтиком, прикрытая халатом, который добыл Родионов.

Весник послушно поплыл к бортику, на полдороге остановился и опять захохотал.

— Представляете, я пришел, а она спит! Я думал, что ее тоже… того… прикончили, подошел, а она храпит! Во все горло! Как матрос в кубрике! Ой, анекдот!

Он нырнул и вынырнул у самого бортика, подтянулся и уселся на краю, смахивая с лица воду.

— Красота, — сказал он и потянулся. — Вот красота-то! Буду дом строить, обязательно бассейн выкопаю, ну, точно выкопаю!

— А дом у тебя где будет? — поинтересовался Родионов. — В экваториальной зоне? В нашей зоне девять месяцев зимы, будешь в своем бассейне на коньках кататься.

— Это точно, — жизнерадостно согласился Весник, — но все равно выкопаю. Из принципиальных соображений!

— А у тебя есть принципы? — поддел его Родионов.

Илья Весник был вовсе не дурак и, вообще говоря, соображал всегда быстро и безошибочно.

— Так, — сказал он и перестал улыбаться. — А что случилось-то? Что за делегация такая, уроды? Простите, Катерина Дмитриевна, это у нас такая форма корпоративного общения. Это к вам не относится.

Катерина пожала плечами:

— Пожалуйста, пожалуйста, — разрешила она. — Как вам удобней.

— Илюш, — начала Маша. — Дмитрий Андреевич мне сказал, что вы утром разговаривали по телефону.

— Я все утро разговаривал по телефону, — быстро ответил насторожившийся Весник. — Я только и делаю, что беседую по телефону, блин! У меня других занятий-то и нет. А что такое? Я под подозрением, да?

Маша молчала, и Родионов молчал, а Катерина Кольцова вдруг предложила Сильвестру пойти в дом и съесть булку. Сильвестр заныл, что не хочет он никакую булку и в дом не пойдет, потому что он уже не маленький и, может, ему интересно!

— Так, — сказал Весник, поднялся и пошел к своему шезлонгу. Сначала он потряс рубаху, потом джинсы, потом опять рубаху, выудил сигареты, достал одну и сунул в рот. Руки у него были мокрые, сигарета моментально намокла, и он вынул ее изо рта и швырнул в траву.

— Что происходит, я не понимаю?!

— Кому ты сказал по телефону, что должен меня изолировать, что я не совсем дурак, что ты ничего не можешь поделать, только прирезать меня, как Головко, а вообще, постараешься обойтись без членовредительства? Кому, Илья?

— Блин, — сказал Весник с изумлением, — откуда ты узнал?! Откуда?

— Слышал.

— Ты не мог ничего слышать.

— Я слышал.

— Как ты мог слышать?!

— По телефону я слышал! — заорал Родионов. — Не хочешь, чтобы тебя подслушивали, не валандайся со своими техническими усовершенствованиями! Режим конференции, режим ожидания, твою мать!… Я все был в режиме ожидания, а потом мой телефон подключился к твоему! С кем ты говорил, Весник?!

— Режим ожидания?! — протянул безмерно удивленный Илья Юрьевич. — Ты все слышал?! А мне говорили, что такого просто быть не может, что у меня стопроцентная гарантия от прослушки!… Мать, мать, мать!…

— Стопроцентную гарантию даже презервативы не дают, — буркнул Родионов. — Это ты замочил Головко, Весник?

— Ты что? — вдруг оскорбился главный пиарщик издательства. — С ума, что ли, сдвинулся?! Еще не хватает!

— Тогда о чем шла речь? — Это Маша спросила. Тут Весник вспомнил про нее, повернулся, нацелил на нее палец и пошел в наступление:

— Так это твои идеи, Марья Петровна? Про то, что я убийца и мясник?! Ну, конечно, твои, Родионову это бы и в голову не пришло! — Маша пятилась к бассейну, а Весник пер на нее, как танк. Родионов стал подвигаться поближе, чтобы в случае чего схватить его, хотя Весник был почти голый, ни пистолета, ни ножа выхватить не мог, просто неоткуда было. — Что это ты придумала, дорогая?! Да еще и… растрепала всем?! А?! Ты чего?! Дура совсем?!

— Илья, зачем ты с нами полетел? — пискнула Маша, которую он уже почти столкнул в бассейн. — Ты же никогда не летаешь, а тут вдруг полетел! Зачем? Про Тимофея Кольцова и про то, что ты с ним мечтал познакомиться, сказок не рассказывай, пожалуйста, потому что это неправда.

— Что неправда?

— Все неправда! — крикнула Маша и сделала еще шаг назад. Следующий шаг — и она упадет в воду. Родионов стремительно приблизился к ним и растопырил руки, собираясь хватать Весника за бока, но тот неожиданно остановился сам.

— Вот дает девка! — восхищенно сказал он и покрутил головой, зажмурился и наконец захохотал. — Огонь-девка!

Маша, замершая на краю бассейна, смотрела на него во все глаза. Весник повернулся и хлопнул Родионова по плечу.

— Женись на ней, — велел Весник. — Горя не будешь знать! Вот я во второй раз женился и… А с первой дурой, думал, подохну, и похоронят меня с бомжами и бродягами, потому что дома было невозможно, ну невозможно!

Тут он вдруг проворно поклонился Катерине Кольцовой и галантно перед ней извинился, во-первых, за то, что по-прежнему без галстука, а во-вторых, втягивает ее в семейные дела, потому что у нас в издательстве практически на всех одна семья. Одна семья на всех.

— Ты сумасшедший? — осведомился Родионов мрачно. — Или только что спятил в Конче-Заспе?

— Марков меня отправил, — сказал Весник серьезно. — Дай мне сигарету, я все свои промочил.

Он закурил, подошел к шезлонгу и стал натягивать джинсы, смешно и неуклюже прыгая на одной ноге.

— Ужасно, — вдруг заявил он и перестал прыгать. — Гадкое чувство. Как ты мог подумать, что я Головко зарезал? И что? Тебя тоже собирался?

Все смотрели на него. Он застегнул свои штаны, накинул рубаху и стал по очереди застегивать пуговицы.

— А ты, Марья Петровна? Тебя куда понесло? Ну ладно, ладно, — остановил он себя. — Меня отправил Марков, потому что он не договорился с Ольховским. Вот и все.

— Кто такой Ольховский? — спросила Катерина Кольцова.

Все оглянулись на нее, словно забыли, а тут вдруг вспомнили про нее.

— Ольховский — глава издательства «Русская литература», — машинально ответил Родионов. — Они наши главные конкуренты.

— При чем тут Ольховский, я не понял?

— А при том, что Марков с ним встречался и не смог ни о чем договориться.

— О чем, Илья?!

— О тебе. Наши узнали, что Ольховский собирается тебя перекупить и хочет предложить какую-то… сногсшибательную сумму.

— Родионову? — встряла Маша, которая слушала очень внимательно.

— Да, и именно в Киеве. Марков собирался с ним договориться. Чтобы подстраховаться заранее, и… Короче, у Маркова не получилось ничего. Не знаю я подробностей, но они встречались и так и не пришли к соглашению, мне Марков особенно не рассказывал. Ты же долгосрочные договоры с издательством не подписываешь, мать твою! Только на одну книгу! Держишь всех в подвешенном состоянии. А сумма предполагалась с шестью нулями. Ты же у нас… раскрученный и вообще… Гений русской прозы, это всем известно.

— Марков мне не доверяет? — холодно спросил Родионов.

— Он бизнесмен, Дим. А бизнес у нас конкурентный. Ольховский полетел в Киев, чтобы встретиться с тобой, а у меня была задача этого не допустить. Ни при каких обстоятельствах. Хоть силой тебя в самолет посадить и в Москву вернуть, понимаешь? Марков звонил и сказал, что Ольховский прилетел и живет в «Премьер-Паласе», там же, где и мы. Просил тебя изолировать, ну и далее по тексту, все, что ты слышал. Вот такие дела.

Он замолчал, и стало слышно, как птицы радостно переговариваются в листве и храпит красотка Олеся: «Хр-р-фью-ю, хр-р-фью-ю». С присвистом храпит, в свое удовольствие.

— Конкурентный бизнес, говорите, — сказал Родионов и тоже закурил. — Сумма с шестью нулями!…

Весник пожал плечами.

— А что ты хочешь? Чтобы Марков тебя просто так отдал чужакам, да?

— Да не надо меня отдавать, я не школьник! — фыркнул Родионов. — А поговорить со мной нельзя было? Просто поговорить, и все?! Объяснить мне что-нибудь!

— Да что тебе объяснять-то?! Ты миллион у Ольховского не бери, он плохой мальчик?! Мы хотели, чтобы ты вообще ни о чем не знал!

— Лучше бы вы мне гонорар повысили, и дело с концом. Миллион!…

— Да где мы тебе возьмем миллион?!

— А Ольховский где его взял?!

— Да он и не взял! Он бы тебе один раз заплатил, а потом всю жизнь имел бы!

— Но ведь все-таки заплатил бы!

— Стоп, — сказала Маша Вепренцева. — Больше не надо, пожалуйста, а? Зря ты со мной не поговорил, Илья.

— Да все знают, что с тобой говорить — это все равно что с Воздвиженским! Ты ему тут же все бы и доложила! Разве нет?

— Д-да, — с запинкой сказала Маша. — Доложила бы. Ну и что?

— Марков вообще не хотел, чтобы кто-нибудь об этом знал!

— Мам, может, чаю выпьем? — все-таки встрял Сильвестр, который понял, что все завершилось благополучно или относительно благополучно, и это самое главное. Катерина Кольцова что-то там говорила про булки, но тогда он не хотел, тогда он занят был и вообще должен был контролировать ситуацию, а теперь отчего же, теперь можно и булку, очень даже замечательно!

— Да, — согласилась Маша. — Пошли. Надо довести дело до конца.

— Да-а? — протянул Весник. — У нас такие радужные перспективы? Мы можем довести дело до конца?

— Вполне, — решительно отвечала Маша. — Только мне нужно Катерине Дмитриевне два слова сказать. Можно, Катерина Дмитриевна?

— Легко! — весело ответила жена олигарха, — Мы пойдем вперед, а вы за нами, джентльмены. Через две минуты, и не раньше.

Она взяла Машу под руку, и они удалились в сторону дома, а оставшиеся «джентльмены» переглянулись.

— Что они задумали? — спросил Весник и захохотал. — И вообще, ты бы приглядел за Марьей Петровной, чесслово! Она вон с женой самого главного нашего олигарха под ручку прогуливается! Ох, не доведут эти прогулки до добра! Ох, не доведут!… Придется тебе ей зарплату прибавлять!

Родионов вздернул брови:

— До миллиона прибавлять?

Весник дружески его толкнул, так что Дмитрий Андреевич едва устоял на ногах.

— Пошли, — сказал он, — послушаем, кого там опять разоблачила Петровна! Кто в очереди следующий, после меня?

— Сейчас узнаем.

— Есть хочется, — добавил Сильвестр. — Ужасно просто.

В гостиной Маши не оказалось, зато были Лида Поклонная, ее звездный муж и их безупречный продюсер. Мирослава в бархатном костюме, пригорюнившись, сидела за столом, подле своего «чоловика», и вскочила, только когда вошла Катерина Кольцова.

Нестор тосковал возле буфета, на котором стоял поднос с пирожками. Сильвестр так и впился в них глазами и даже облизнулся, а потом посмотрел на Родионова умоляюще. В отсутствие матери главным начальником он выбрал Родионова и теперь слушался только его и именно к нему обращал вопрошающие или умоляющие взоры.

Родионов проследил за его взором и кивнул. Сильвестр немедленно кинулся к буфету и ухватил сразу два пирога. В каждую руку по одному.

Веселовский читал газету. Стас Головко качал ногой и время от времени поглядывал на свое отражение в стеклянной дверце старинного посудного шкафа.

Его мать, абсолютно спокойная и даже безучастная, сидела на диване и смотрела в окно, словно там показывали что-то интересное и необыкновенное. Там ничего не было, кроме лужайки и синей милицейской фуражки, торчавшей над кустами совершенно неподвижно.

Андрей Поклонный что-то страстно шептал в телефон, и вид у него при этом был как будто слегка обезумевший.

Мирослава тут же стала восклицать:

— Нэстор, Нэстор, пусть Марыся нальет всем чаю, бо главный милицейский казав, шо после чаю усих опять допросят и отпустят до дому!

— Слава богу, — воскликнула Лида Поклонная, — а то я себя чувствую заложницей какой-то! А я, слава богу, не в турецком плену!

— Лидочка, — укоризненно произнес продюсер и показал глазами на милицейскую фуражку, маячившую в окне, — перестань, дорогая! Мы все устали, конечно, и переволновались, и слава богу, что все заканчивается.

— Вы правы, — от высокой двустворчатой двери сказала Маша Вепренцева. Очень громко сказала, и все оглянулись на нее. — Все заканчивается. Я знаю, кто убил Бориса Дмитриевича Головко. И это один из нас, дамы и господа.

— Занавес! — тихо произнес Весник. — Последнее действие «Ревизора»!

И беззвучно захохотал.

Сильвестр перестал жевать и тревожно уставился на свою мать, Родионов протяжно вздохнул. Надежда Головко продолжала смотреть в окно, а Лида Поклонная подумала и разразилась сатанинским смехом.

— Господи, — давясь этим самым смехом, простонала она, — я же говорила, что она ненормальная! Она чокнутая просто, эта баба! Матвей, она ведь чокнутая, да?

Рессель взял ее за руку, и Лида вдруг замолчала, так же внезапно, как закричала.

— Андрей, — сказала Маша твердо. — Я прошу вас, положите трубку, пожалуйста. Это займет всего несколько минут.

Неизвестно, что случилось в этот момент, но все как-то сразу поверили в то, что Маша Вепренцева, секретарша писателя Аркадия Воздвиженского, действительно знает, кто убил кандидата в украинские президенты. Веселовский отложил газету, а Стас Головко переместился на диване и перестал таращиться на свое отражение. Безучастной была только Надежда Головко, хотя история с убийством касалась ее больше остальных. По крайней мере, Родионов так думал.

Или ошибался?…

— Статья про развод Поклонных, которая появилась в сегодняшней газете, была написана Нестором. — Маша решила, что нужно брать быка за рога, пока они все не пришли в себя и не разбежались. Ищи их потом!… — Мирослава Макаровна! Я права или нет?

— Что?! — тихим-претихим и страшным-престрашным голосом спросила Лида. — Кто?! Славочка, что это значит?!

— Я сейчас заходила в кабинет к Мирославе Макаровне, — продолжала Маша. — Вы же никакая не поэтесса, правда? Вы как раз и есть руководитель водочного бизнеса, которым, по легенде, занимается ваш муж, верно? Поэтому Головко и принял ваше приглашение — всем известно, что Казимир Цуганг-Степченко финансирует его выборную кампанию. Только Казимир тут ни при чем, да? У вас на столе сплошь финансовые отчеты, ведомости и графики поставок. Цистерны, бутылки, литры и баррели. Нет никаких… рукописей, стихов и поэм.

Мирослава вытащила из рукава кружевной платочек, собралась было зарыдать, но передумала. Маша явственно видела, что она передумала. Надежда Головко с любопытством смотрела на нее. Ни горя, ни отчаяния не было в бледном лице, только странное безразличие, как у животного, которого волокут на убой и которое знает, что изменить уже ничего нельзя, что рваться и умолять о пощаде бессмысленно, все равно убьют — так хоть скорее бы!

Маше стало жалко ее, но она твердо решила, что доведет дело до конца.

— Кто такой Нестор, Мирослава Макаровна?

— Нэстор? — переспросила Мирослава и сунула платочек обратно в рукав. — Та что вы такое… Та как вы можете?…

— Мирослава Макаровна!

Лжепоэтесса Цуганг-Степченко высморкалась в платок, который был для этого вовсе не предназначен, скатала его в шарик и кинула на пол. Шарик беззвучно упал на ковер.

— Племянник мой, — сказала Мирослава решительно, и акцент исчез из ее речи. — Он начинающий журналист, и ему нужна была сенсация для его газеты. Я пригласила его, чтобы он получил эту сенсацию.

— Слава! — дрожащим голосом произнесла Лида Поклонная. — Славочка?! Ты торгуешь водкой и пригреваешь у себя… журналюг?

Мирослава поднялась и подошла к буфету. Постояла, потом взялась двумя руками за полированную доску, будто хотела ее оторвать.

— Да, торгую, — заявила она громко. — И что тут такого?! Я торгую качественной водкой, а не какой-то там паленой! У меня европейское производство, ко мне даже немцы приезжали учиться. И в этом нет ничего… непристойного!

— Я никогда… никогда не стала бы гостить у… торговки водкой! — сказала Лида Поклонная и сморщилась, словно понюхала нечто отвратительное. — Ты меня обманула, да?

— Она обманула нас обоих! — вступил Андрей Поклонный и повернулся к жене. — Репутация для меня все, а ты даже не проверила ничего! Надо же быть такой дурой! Идиотка! Я знал, что ты идиотка, узнал в тот самый день, когда на тебе женился, но не до такой же степени!

— Ты болван! Ты такой болван, что даже не смог отличить торговку водкой от поэтессы!

— А придурок, который подавал нам эту гадость и утверждал, что это кофе?! Что он там набрехал про меня в своей газетенке?!

— Да про тебя и набрехать ничего нельзя, ты, скользкий, отвратительный червяк! Ты даже развестись как следует не умеешь!

Продюсер беззвучно открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. Скандал, неприличный, как нарыв на носу, раздувался с каждой минутой, грозил вот-вот прорваться, а он ничего не мог поделать! Ну совсем ничего!…

— Я сейчас же уезжаю, — визжала Лида. — Сию же минуту! Я не останусь здесь! Я должна… должна… посоветоваться со своим адвокатом!

— Какой тебе еще адвокат, дура?! Ты с еврейчиком своим советуйся! Ты думаешь, я не знаю, что ты с ним спишь?! Спишь с ним, а денег хочешь с меня срубить?! Ничего у тебя не выйдет, Лидочка! Ни гроша я тебе не дам, потому что это мои гонорары, которые я заработал потом и кровью!

— Не потом и кровью, а гримасами перед камерой!

— Нет, потом и кровью, а вот ты!… Ты не актриса, а проститутка! Ни одного режиссера не пропустила, всем дала, все-ем! Говорили мне, что ты б…, все говорили, а я не верил, не верил!…

Тут Матвей Рессель обрел дар речи.

— Андрей, — сказал он тихо, — спокойней. Вы уверены, что у… некоторых из нас, так сказать, нет с собой диктофона и ваша пламенная речь не появится в завтрашних газетах?

Как по команде, Андрей и Лида, любящие супруги, нашли глазами Нестора, который со страху спрятался за кофейный сервиз. Очевидно, в четырех глазах обоих супругов было такое отчаянное обещание казни, что поднос заходил у него в руках, чашки тоненько зазвенели.

— Мам, — в полной тишине сказал Сильвестр, — по-моему, они сейчас его побьют!

Это своевременное заявление было встречено молчанием. Потом Рессель вскочил и встал перед парочкой, будто всерьез опасаясь, что Лида или Андрей могут кинуться на Нестора.

— Я хочу знать вот еще что, — продолжала Маша Вепренцева, и Весник толкнул увесистым локтем Родионова в бок и бровями подвигал, словно заставляя его разделить его изумление перед Машиными детективными способностями, — чем именно вас пугал вчера в кустах Стас Головко? А, Лида?

— Я?! — поразился бедный Стас. — Я пугал?! Та я ее знать не знаю!

— Лида! Чем?

Поклонная вынырнула из-за Матвея Ресселя и подлетела к Нестору. Машу она не слушала или делала вид, что не слушает:

— А тебя, гнида журналистская, я вообще отсюда не выпущу! — Она размахнулась и врезала Нестору по зубам крепким кулачком. Нестор пошатнулся, чашки поехали с подноса и посыпались на ковер. Он отступил на шаг, уронил сильно грохнувший поднос и утер с подбородка тоненькую красную струйку.

Мирослава Цуганг-Степченко процедила сквозь зубы:

— Ах ты, шалава! — и двинулась на Лиду, уперев руки в боки, и почему-то сразу всем стало ясно, что победителем из схватки выйдет именно она. Она защитит племянника, честь семьи и свои интересы — или что там она должна защищать?!

— Матвей! — пискнула Лида, моментально осознав серьезность опасности. — Матвей, она… она ко мне пристает!…

— Так тебе и надо, сука! — сказал ее муж и откинулся на спинку кресла, приготовившись наблюдать бой. — Пусть она тебе покажет! Покажите ей, Мирослава Макаровна!

— Никто никому ничего не будет показывать! — громко сказала Маша. — Лида, хватит истерик! Или вы на самом деле ненормальная?!

— Конечно, ненормальная, — хладнокровно сказала Мирослава. — Нестор, подними чашки, не ровен час, еще наступит кто-нибудь из… этих. Из гостей, я имею в виду!

— А ты вообще обманщица! — крикнула Лида и всхлипнула. — Ты меня надула! Ты… нечестная! Водкой торгуешь, а я думала, что ты стихи пишешь!

Маша Вепренцева, наблюдавшая эту сцену, никак не могла понять, где игра, а где реальность, и есть ли между ними грань. То ли Лида Поклонная на самом деле убогая дурочка, то ли она гениальная актриса, игравшая агрессивную и недалекую стерву — в своих целях игравшая! — то ли так уж ее перепахали события последних дней, что она совершенно потеряла разум!

— Да тебе-то что? — равнодушно поинтересовалась Мирослава. — Водкой я торгую или стихи пишу? Я ничего противозаконного не делаю, у меня легальный бизнес. А из-за тебя и таких, как ты, я всю жизнь как в подполье живу! Потому что вы, чистоплюи столичные, в мою сторону бы даже не посмотрели, если бы знали, чем я занимаюсь! А мне связи нужны. Знакомства хорошие. Люди деловые.

— Та какие они деловые! — с презрением сказал Нестор, ползавший по полу и составлявший чашки обратно на поднос. — Так, обмылки какие-то! Зря вы так расстраиваетеся, тетя! На что они вам сдалися?

— А стихи-то кто пишет? — спросил Весник, сделал над собой усилие и не захохотал. — Ведь они есть, стихи-то! Я даже сборничек видел, своими глазами. Литературные рабы, так сказать?

Мирослава Цутанг-Степченко вздохнула:

— Шо вы ерунду городите, ей-богу! Он и пишет, — кивок в сторону кресла, в котором дремал «чоловик». — Казимеж. Он ще в университете талант большой показывал, так я ему и того… создала… все условия. Деньги есть, забот нет, вот и пишет та пишет!

— Все наоборот, значит, — заключил Весник. — Стихи — он, а водкой — она.

— Ну и шо?! Шо такого?! А кому не нравится, может отсюда выметаться, не бойтесь, не пожалеем!

— Лида, — настойчиво повторила Маша, — что вам говорил Стас в кустах? Что-то про сроки и про то, что он больше ждать не может!

— Это не Стас говорил, а я, — обреченно сказал Рессель. — Это я разговаривал с Лидочкой. С чего вы взяли-то, что там был Стас?! Мы разговаривали о ее разводе. Видите ли, Андрей и слышать про развод не хочет, а я больше не мог ждать, потому что я… люблю ее!

— Ты?! — переспросил Андрей и покатился со смеху. — Любишь?! Да ты деньги на ней будешь делать! Чем ты ее заставишь заниматься? Петь на эстраде, без лифчика и в ботфортах?! Или в порнушке сниматься? Она же больше не годится ни на что! Потому что она дура, идиотка, дубина! — И он постучал себя по лбу ладонью. Вышло очень звонко. — А я разводиться не стану, сказано же! Не стану! Зачем разводиться, когда мне придется деньги делить, совместно нажитые! Нет уж! Дома, выходит, тоже придется делить?!

— Все придется делить, Андрейка, — весело сказала Лида, — я с тобой даже коврик поделю, который возле толчка лежит! Пополам. Половину тебе, половину мне!

— И огласка мне не нужна, — твердил свое Андрей, — у меня выстроенный имидж, другого не надо! Моментально все пронюхают, что Поклонного жена кинула, какой тогда из меня секс-символ! Нет уж, дорогая, сиди где сидела и не вылезай, или я тебя!…