Русский полицейский рассказ (сборник) Коллектив авторов

– А?

– Я спрашиваю – почему «морской сбор»?!!

– Не кричите. Я не глухой.

Помолчали. Ангел его превосходительства притих и смотрел на все происходящее широко открытыми глазами, выжидательно и спокойно.

– Ну?

– Что «ну»?

– Какое море вы улучшали на эти триста рублей?

– Никакого моря не улучшали. Это так говорится – море.

– Ага. А деньги-то куда делись?

– На секретные расходы пошли.

– На какие именно?

– Вот чудак-человек! Да как же я скажу, если они секретные!

– Так-с…

Ревизор часто-часто потер руки одна о другую.

– Так-с. В таком случае, ваше превосходительство, вы меня извините… обязанности службы… я принужден буду вас, как это говорится, арестовать. Никифоров!

Его превосходительство обидчиво усмехнулся.

– Очень странно: проект морского сбора разрабатывало нас двое, а арестовывать – так меня одного.

Руки ревизора замелькали, как две юрких белых мыши.

– Ага! Так-так… Вместе разрабатывали?! С кем?

Его превосходительство улыбнулся.

– С одним человеком. Нездешний. Питерский чиновник.

– Да-а? Кто же этот человечек?

Его превосходительство помолчал и потом внятно сказал, прищурившись в потолок:

– Виктор Поликарпович.

Была тишина. Семь минут.

Нахмурив брови, ревизор разглядывал с пытливостью и интересом свои руки…

И нарушил молчание:

– Так-так… А какие были деньги получены: золотом или бумажками?

– Бумажками.

– Ну, раз бумажками – тогда ничего. Извиняюсь за беспокойство, ваше превосходительство. Гм… гм…

Ангел его превосходительства усмехнулся ласково-ласково.

– Могу идти?

Ревизор вздохнул:

– Что ж делать… Можете идти.

Потом свернул в трубку жалобу на Дымбу и, приставив ее к глазу, посмотрел на стол с документами.

Подошел Никифоров:

– Как с арестованными быть?

– Отпустите всех… Впрочем, нет! Городового Дымбу на семь суток ареста за курение при исполнении служебных обязанностей. Пусть не курит… Кан-налья!

И все ангелы засмеялись, кроме дымбинского.

Аркадий Аверченко

Начальство

(Провинциальные типы)

ГОРОДОВОЙ

Кроткое, безответное существо. Выдерживает стужу, жару, дождь и ветер изумительно. Одет в неуклюжую, как будто накрахмаленную шинель и невероятной громоздкости сапоги из гиппопотамьей кожи… В мирное время имеет дело, главным образом, с извозчиками и пьяными. Разговор у него с извозчиками следующий: «Милый мой, потрудитесь держаться правой стороны… вы меня этим очень обяжете!.. Послушайте, дорогой ломовик! Нельзя въезжать оглоблей в затылок мирного прохожего. Извините меня, но осторожность в данном случае не мешает».

Разговор провинциального городового с пьяным:

– Милостивый государь! Вы, кажется, вышли из равновесия… Потрудитесь опереться о мое плечо. Ничего, ничего… Не смущайтесь.

Провинциальный городовой взяток не берет.

ОКОЛОТОЧНЫЙ

Человек хотя высшего образования не получивший, но имеющий солидный налет культурности. Избегает употребления спиртных напитков, следит за литературой, не чужд сентиментальности.

В участке ведет с арестованным громилой или карманщиком такой разговор:

– Конечно, до суда я не имею право считать вас виновным, но я думаю, что эти золотые часы и горячий самовар вы приобрели не совсем легальным способом… Что делать… Я не вымогаю у вас сознание расспросами, но задержать, к сожалению, принужден. Что делать – Dura lex, sed lex…[28]

Взяток околоточный не берет.

ПРИСТАВ

Нет ничего симпатичнее провинциального пристава. Это весельчак, остроумец, душа общества; говорит хорошо поставленным баритоном, крестит у купцов детишек и всякий раз поднимает неимоверный скандал, когда кто-нибудь, по глупости, попытается предложить ему взятку.

С арестантами и ворами обращается еще мягче околоточного, даже пересахаривает.

Взяток, не бер… Впрочем, мы об этом уже говорили выше.

ПОЛИЦМЕЙСТЕР

Несмотря на свое высокое положение полицмейстер для всех доступен. Всякий самый последний нищий может искать у него справедливости и защиты. С купцами водит только духовную дружбу, так как вегетарианец, и все эти окорока ветчины, балыки, икра и коньяки – для него звук пустой.

Перед законом преклоняется. Либерал и втайне немного симпатизирует евреям.

Взяток провинциальный полицмейстер, конечно, не берет.

Аркадий Аверченко

Кавказская история

В тифлисский полицейский участок пришла какая-то армянка и, разливаясь в три ручья, сообщила:

– Моего мужа украли!

Пристав удивился:

– Как украли? Что ты врешь? Будто это самовар какой или сапоги… Кто украл?

– Разбойники. Пришли к нам и взяли его.

– Да что же они его, в узел, что ли, завязали?

– Зачем в узел? Просто взяли и увели в горы.

– Странно… Ну для чего он им нужен? Будь он еще съедобный…

– Они выкуп хотят. Тысячу рублей за мужа требуют!

– А ты не давай! – посоветовал, после долгого раздумья, пристав.

– Да как же не дать, ежели мне без мужа никак невозможно. Или пусть полиция мне его отыщет, или выкуп платить надо.

– Отыскать… Это легко сказать – отыщите! Ты говоришь – в горы его увели?

– В горы.

– Ну вот видишь! Как же его найти… Гор много есть: Кавказские, Уральские, Карпатские, Монбланы разные… Нешто так сразу найдешь…

Армянка повалилась в ноги:

– Найдите, ваше благородие!

На другой день в участок пришли три женщины и двое мужчин.

– Что нужно?

– Г. пристав! Ради Бога! Разбойники нынешней ночью увели наших мужей!

Пристав заинтересовался.

– Да как же они их увели? Неужели так: привязали веревкой за ноги и утащили?

– Мы уже не знаем как… Только знаем, что увели в горы. Вы уже отыщите их, г. пристав!

– Легко ли сказать: отыщите! Гор, братцы, много есть – Кордильеры, Тибетская возвышенность, Уральская… Впрочем, сделаю что могу.

Вечером пристав снарядился в экспедицию: взял сто стражников, пушку и пошел по направлению к горам. Подошел к первой горе, потрогал ее рукой, почесался:

– Здоровая, шельма!

В голове у него мелькали грандиозные планы: срыть все горы, чтобы некуда было уводить горожан… Или расклеить везде обязательное постановление, воспрещающее увоз в горы, под угрозой штрафа в 500 рублей, с заменой в случае несостоятельности…

Но, по зрелом размышлении, у пристава явилась третья идея, наиболее удобоисполнимая и не менее радикальная: он вернулся в город, произвел обыск у одной заподозренной сельской учительницы и выслал двух евреев-музыкантов:

– Посмотрим, осмелится ли кто теперь уводить мирных граждан в горы?

К его удивлению, на другой день пришло известие, что разбойники увели в горы полтораста граждан, а еще через день – пятьсот.

Пристав сделал последнюю отчаянную попытку: выслал аптекарского ученика и оштрафовал трех гимназистов за ношение оружия.

К концу недели было уведено около шести тысяч!

Убыль граждан росла с головокружительной быстротой. Разъезжая со стражниками по безлюдным улицам, пристав втайне уже жалел, что выслал музыкантов и аптекарского ученика:

– Все-таки народонаселения было бы больше.

Наконец – это было в ясный солнечный день – город опустел окончательно. Разбойники уже не показывались в городе, запропастившись в своих горах, и только самые неугомонные из них еще изредка наезжали на безлюдный город, уводили те жалкие крохи, которые накапливались из приезжего элемента, – и опять пропадали.

Пристав делал все, что мог: расклеил обязательные постановления о вреде увоза в горы и запретил въезд в город труппе акробатов, среди которых было двое под фамилией Юделевичей.

Однажды, когда он, печальный, брел по вымершей улице, – на него налетели несколько джигитов и – пристав впервые узнал всю простоту их приемов, лишенных завязывания в узел и привязывания веревкой за ногу.

Узнал также пристав адрес тех гор, которые служили джигитам местом для заселения уведенными гражданами, и увидел он в глухой котловине целый город, шумный, многолюдный, пополненный теми тысячами народа, которых в свое время лишился Тифлис.

– Да это тот же Тифлис! – воскликнул удивленный и обрадованный пристав.

Поселился.

Назвал город Тифлисом и построил себе участок.

И пока не было на этом месте полиции – не считалось оно городом.

А как появился участок – тут все и увидали, что это – такой же город…

Когда же джигиты узнали, что в «Новом Тифлисе» завелась полиция, то сейчас же стали увозить граждан, но уже не в горы, а из гор в долину – на место прежнего Тифлиса.

Чем эта история кончится – неизвестно.

А. Завистовский

Гуманный револьвер

(Шутка)

На днях из-за границы привезен в Петербург образец револьвера, стреляющего не пулей, а газами, от которых человек, одурманенный, падает в обморок минут на 30. Говорят, что этим «гуманным» револьвером скоро будет вооружена вся наша полиция.

Из газет

– На, получи и распишись, – сказал помощник пристава городовому Сидорову, подавая «гуманный» револьвер. – Да помни, что этот револьвер стреляет не пулей, а газом, от которого преступник должен временно задохнуться и упасть в обморок, во время которого его следует осторожно доставить в участок.

– Значит, газированный, ваше высоб-иe?

– Дурак! Газированная бывает вода, а не револьвер. На, да смотри не злоупотребляй им.

– Так что понял, ваше высокоб-иe, – сказал Сидоров, а сам подумал: непременно по Полкашке для пробы пальну.

Придя домой и внимательно осмотрев револьвер, он кликнул Полкана.

– На, полюбопытствуй! – сказал он вылезшей из-под печи собаке.

Полкан понюхал револьвер и вильнул хвостом.

– А теперь получай! – И Сидоров выстрелил. Собака мотнула головой, расставила ноги и свалилась.

Через полчаса она очнулась, осмотрелась, залезла под печь и, несмотря ни на какие доводы Сидорова, оттуда не вылезала.

– Важная штукенция, особенно для люценеров, – ухмыльнулся Сидоров, глядя на поджатый хвост собаки.

Вскоре после получения «гуманного» револьвера Сидоров был назначен на дежурство в участок. Обычно эти дежурства он посвящал «литературе», то есть читал оставленную дежурными чиновниками газету.

Самым любимым и интересным местом в газете для Сидорова было «отход и приход поездов». Странность этой любви объяснялась тем, что вот уже полтора года как Сидоров собирается в отпуск на родину, и каждый раз, беря газету, смакует, с каким поездом ему было бы лучше выехать.

Но в настоящее дежурство Сидорову не было суждено как следует «обмозговать» удобный для него поезд, так как день этот оказался для него совершенно исключительным.

Началось с того, что, раскрыв газету, он сразу натолкнулся на поразившую его заметку, в которой сообщалось из г. К. следующее: «Избиение городового. Сегодня городовой Петров, усмиряя пьяного буяна, выстрелил в него из „гуманного“ револьвера. Собравшаяся толпа, предполагая, что полицейский убил из настоящего револьвера пьяного человека, возмутилась и избила Петрова до бесчувствия. Жизнь его находится в опасности».

Поделом дураку и наказание, подумал Сидоров. Разве можно стрелять по буяну из пистолета, хоть и газированного?! Оно, конечно, свойство газированного…

Но докончить о свойствах газированного револьвера Сидорову не удалось. Лицо его вдруг превратилось сразу во все междометия и знаки препинания русской грамматики, с преобладанием знака вопроса.

Посторонний наблюдатель был бы крайне изумлен, узнав, что причиной подобного происшествия было не какое-либо ужасное происшествие, вроде, например, удара молнии, разрушения полицейского управления, пожара, появления начальства и т. п. несчастия, а просто осторожный скрип за дверью.

Но Сидоров был городовой, и притом опытный городовой, а потому хорошо помнил, что спроста в полицейских учреждениях никогда не бывает осторожных скрипов.

После минутного недоумения он, сломя голову, бросился в камеру арестованных.

Увы – одного не было!

Сидоров выскочил на лестницу и увидал бегущего.

– Стой! – закричал он. – Или буду стрелять!

Беглец продолжал быстро спускаться.

– По бегущему арестанту… законно… – пронеслось в голове Сидорова, и он выстрелил из «гуманного» револьвера.

Арестованный наддал и выскочил на улицу.

– Нет, врешь! – подумал Сидоров и, спокойно взяв «мишень на мушку», вторично выстрелил.

Арестованный продолжал бежать.

– Держи!!! – завопил Сидоров, бросив «гуманный» револьвер и возложив все надежды на свои нижние конечности.

Вскоре беглец был пойман и водворен в место своего заключения.

Сидоров долго взволнованно ходил по прихожей. Наконец, взял ключи, отпер камеру беглеца, вошел в нее и сел на нары.

– Скажи ты мне, пожалуйста, – начал тихо он, – отчего ты не упал и не задохнулся, когда я в тебя выстрелил?

– Умны вы очень! – огрызнулся арестованный.

– Нет, ты мне отвечай: отчего?

– Отвяжись!

– Я тебе отвяжусь, – возмутился Сидоров, – я тебя негазированным угощу.

И перед носом беглеца появился огромный узловатый кулак.

– Видите ли, г. городовой, – начал, немного подумав, арестованный, – года два назад знавал я одного такого же, как я, босяка и жулика. Подвыпивши, он мне часто говорил: «Все наше благополучие и царство, так сказать, – зиждется на том, что полиция нас считает дураками».

Вот, к примеру, и в данном случае. Да разве я, г. городовой, не читал в газетах еще полгода тому назад о вашем пистолете? Вот вы меня пытаете, почему я не задохнулся!.. А позвольте вас спросить, г. городовой, каким местом, по-вашему, я должен был задохнуться?

– Как каким? – изумился Сидорова. – Разумеется, не карманами или ушами, а ртом, ну и носом тоже.

– Вот и я так же размышлял, когда вы в меня пальнули. Вы в меня: трах, а я нос заткнул, а рот закрыл и наддал. Вы в меня еще раз, а я опять тоже…

– Ладно, довольно, – оборвал его Сидоров, – вишь, оратор какой нашелся!

Он молча вышел из камеры, затворил ее и подошел к газете.

Отыскав расписание поездов, он бессмысленно уставился в него и после минутного оцепенения так ударил кулаком по столу, что чернильница сделала нескромный пирует в воздухе, а две ручки, лежащие около нее, вообразили, что они аэропланы, и кувырком слетели на землю.

А. Завистовский

Тоби

Шутка сквозь слезы

Исправник Попов, между прочими газетными сообщениями, прочел такую фразу: «Пущенная полицейская собака Лона оказала положительно чудеса розыска…»

– Черт возьми, нужно, наконец, чтобы и у меня в уезде происходили чудеса! – воскликнул Попов и приказал позвать надзирателя Иванова. – Я вас отправляю учиться дрессировке, – сказал он Иванову, – причем имейте в виду, что вы сами меня об этом просили и выразили чрезвычайный интерес к этому делу и большую любовь к животным.

– И большую любовь к животным, – машинально повторил опечаленный Иванов (он служил по полиции всего полгода), поклонился и вышел.

Проведенные три месяца на курсах дрессировки прошли для Иванова как какой-то кошмар и долгое время спустя представлялись ему в виде огненной собаки с тремя головами.

– Боже мой, – говорил он своим сослуживцам, – вы подумайте: целый день собаки и собаки. Утром занятия с собакой, потом кормежка ее, в 12 ч. лекции о собаке, после обеда отдыхаешь и видишь во сне собаку, потом опять занятия с собакой, кормежка, сон и во сне собака. И все это пересыпано думами и разговорами о собаках.

Собака до того засела в голову Иванову, что в стуке колес поезда, на котором он возвращался домой, Иванов ясно слышал: «Доберман, доб-ер-ман, доб…»

А паровоз кричал: «Пи-и-инчер!» Первое время по возвращении с курсов Иванов ловил себя на совершенно нелепых словах и поступках.

На прислугу, например, он кричал, почему она так долго не апортирует обед. У заболевшего ребенка с серьезным видом щупал нос и говорил, что нос сухой и горячий, а потому нужно послать за ветеринаром. С постановкой же градусника для измерения температуры он однажды выкинул совершенно дикий поступок.

– Ну-с, – встретил Иванова исправник Попов на следующий день после его приезда, – чему, дорогой мой, научились? Завтра, – добавил он, – произведем смотр вашей собачке.

– Но, господин исправник, собачка прошла лишь одну треть всего обучения, и я попросил бы вас пока воздержаться от демонстраций.

– Вы, – вспылил исправник, – учили там собак и, кажется, решили учить свое начальство. Завтра утром я буду смотреть собаку.

И действительно, на следующий день состоялся смотр.

Собака Тоби прекрасно проделала апортировку, искала спрятанные вещи, окарауливала, подавала голос и проч.

– Ну-с, – сказал исправник, когда Иванов взял Тоби на поводок и замер в ожидательной позе, – покажите мне теперь полицейскую дрессировку.

– Но, господин исправник, я уже…

– Прошу не рассуждать. Позвать мне городовых, писцов и поставить среди них арестованного на той неделе беглого каторжника. Ты, – обратился он к старшему стражнику, – стащи со стола в моем кабинете карандаш и спрячь его к себе в сапог. Да, кстати, пускай станет в общую кучу уволенный стражник Петров, он вообще ужасный негодяй и пьяница. Вот мы и посмотрим, как ваша собака будет работать. Вам, конечно, известно, что всякая полицейская собака должна облаять всех воров, каторжников и прочих мошенников…

– Но, г. исправник, – взмолился Иванов, – собачка работает исключительно руководствуясь чутьем, а нравственные качества и отдельные поступки человека особого запаха не издают.

– Не издают, – взбесился исправник, – вы говорите, не издают! Вы думаете меня учить! Вы полагаете, что я говорю с ветра, свои выдумки! Сидоров, принеси мне из кабинета полицейскую газету за нынешний год.

Вы думаете, – продолжал он, – что я не умею отличать вздора, который пишут о полицейских собаках?! Нет-с, я, конечно, не поверю, что Треф ткнул носом на географической карте в остров Капри, когда ему приказали искать Максима Горького. А это, – ткнул он пальцем на принесенные газеты, – это не может быть вздором. Вот, возьмите № 31 и читайте: «…она вошла в помещение военного собрания и в буфете его остановилась против находившегося там в это время солдата, внимательно посмотрела на него и пошла… Оказалось, что преступник „разговаривал“ с тем именно солдатом, пред которым Леди остановилась».

Что-с, сударь вы мой, видите, что собака узнала даже того, кто разговаривал с преступником, а разговоры вообще, насколько мне известно, запаха не издают. А вот в № 47 говорится, что собака сперва набросилась на жену убийцы, а когда ей сказали: «Ищи убийцу», – то она схватила и самого убийцу. И я вполне уверен, что спроси у хорошей полицейской собаки, кто занимается беспатентной торговлей водкой или кто торгует папиросами в розницу собственной набивки, то и тогда собака укажет виновного. А при чем тут, скажите, запах?! Э, да что с вами разговаривать, ничему вы не научились и ничего не знаете…

Вечером надзиратель Иванов сидел на диване рядом со своей собакой, выпивал и говорил ей:

– Нет, ты скажи мне, Тоби, что мы теперь с тобой делать будем?

Тоби облизнулся и указал мордой на тарелку с колбасой.

– Нет, я не про то. Это мы, конечно, выпьем и закусим. Я говорю, как же теперь нам поступать. Мы должны угождать своим начальникам, подчиняться их требованиям и контролю, они производят оценку наших трудов, а между тем совершенно не сведущи в деле дрессировки и вашего брата в глаза-то никогда раньше не видали. Теперь скажи ты мне, что после всего этого они от нас требуют?

Тоби совершенно определенно мотнул головой на стол с закуской и выпивкой.

– Ты думаешь? Нет, это ты, положим, врешь. А требуют они от нас, чего и собакам-то и во сне не снилось.

Что же, скажи ты мне, нам остается делать?.. Виноват: на, закуси, но только не говори несправедливостей.

Собака ты моя, друг милый, какой же нам с тобой выход? Лгать? Самим открывать преступления, а сваливать на вас?!

Эх, собака, хороший ты человек, да только… выпьем, что ли?

Будущий полициант

Встреча со старым полициантом

Трудно описать ту скуку, какая одолевает человека, не привыкшего к далеким путешествиям и проводящего вторые сутки в вагоне, да еще полесской дороги.

Вечер. Поезд однообразно-монотонно громыхает. В вагоне слабо мерцает свет от огарка стеариновой свечки. Из немногих пассажиров которые, улегшись поудобнее на диванах, дремлют, а другие сладко похрапывают. Нет с кем перекинуться словом. A время бесконечно мучительно тянется черепашьим шагом. Я жестоко раскаивался, что вздремнул днем и благодаря этому теперь обречен на бодрствование среди сонного царства.

Ищу спасения на площадке, в надежде хоть подышать свежим воздухом, но ветер с мелким дождем скоро загоняет обратно в вагон.

– Кто едет до станции N-ской? – прозвучал густой бас кондуктора.

Оклик этот разбудил моего vis-a-vis[29] в военной форме, дремавшего, растянувшись на диване. Он потянулся, зевнул, надел фуражку и, усевшись, начал закуривать папиросу. Тут я увидел, что передо мною полицейский чиновник с серебряными позументами на погонах и по шитью на выглядывавшем из-под шинели мундире VIII класса, а герб на фуражке с изображением архистратига Михаила указывал на Киевскую губернию.

От нечего делать мы начали изучать друг друга. Сосед мой был среднего роста, посредственного сложения, лет 35–37, шатен, с заметной проседью и характерными складками на симпатичном, смелом, открытом лице – признаками усиленного труда в борьбе за существование. Стальной холодный взгляд его голубых глаз, казалось, пронизывал насквозь, и при встрече с ним чувствовалась какая-то непостижимая неловкость.

Осанка и манера держаться изобличали в нем джентльмена. Видно было, что человек этот получил хорошее воспитание, видавший на своем веку и вообще много пережил. Я решил во что бы то ни стало с ним побеседовать, в чем, как читатель увидит впоследствии, не ошибся.

– Позвольте, сосед, огонька, – обратился я к нему, вынимая папиросу, с целью завести разговор, хотя спички у меня имелись.

– Пожалуйста, – вежливо ответил он мелодичным, немного небрежным тоном, протягивая мне коробку со спичками. – А скажите, где мы теперь находимся?

– Только что проехали станцию N-скую.

Мало-помалу разговор завязался. Через полчаса мы оба чувствовали уже себя как старые знакомые, и я рискнул просить своего случайного собеседника рассказать что-нибудь из своей полицейской практики. А что он имеет неиссякаемый запас приключений, это было видно по всей его фигуре и той самоуверенности при общении с посторонними, которыми отличаются закаленные натуры, бывавшие в переделках.

– Охотно, – ответил он, уселся поудобнее, откашлялся, снова закурил, погладил свои маленькие мягкие усики и начал:

– Дело было зимою 1907 года – в период охватившей всю матушку-Россию эпидемии дерзких грабежей и насилий, с которой полиции приходилось бороться, что называется, не покладая рук. Этот страшный недуг не миновал, конечно, и нашего Поневежского уезда, Ковенской губ., в котором я тогда служил становым приставом.

Страницы: «« ... 7891011121314 »»

Читать бесплатно другие книги:

Авторы этой книги – одни из самых известных женщин двадцатого столетия. Клара Цеткин – немецкий поли...
На этот раз подружек Элли, Жасмин и Саммер ждёт заснеженная Волшебная гора. Им предстоит найти пятую...
Элли, Саммер и Жасмин снова в Тайном Королевстве. На этот раз Злюка запустила чёрную молнию в Долину...
В третьей книге Элли, Саммер и Жасмин попали на Облако-остров, парящий в небе над Тайным Королевство...
После того, как семеро членов семьи Кэхилл были похищены таинственной организацией, известной под им...
Земля. Европейская Федерация, 126-й год космической эры. Юная Скарлет живет в маленьком городке Рьё ...