Коричневые башмаки с набережной Вольтера Изнер Клод

Изидор Гувье не выдержал и расхохотался.

– Так и быть. Я страшно любопытен от природы. Выкладывайте, что от меня требуется.

– Ничего невозможного. Недавно все газеты писали об убийстве одного книготорговца. Труп был привязан к стулу. Я бы хотел узнать, какого цвета была бечевка – в заметках это не уточнялось.

Озадаченный репортер собрался было почесать затылок, приподнял котелок, но порыв ледяного ветра заставил его тотчас нахлобучить головной убор поглубже.

– Неужто вас интересует такой пустяк? – разочарованно спросил он. – Всего лишь цвет какой-то бечевки?!

– Это очень важная деталь, – заверил Виктор. – С ее помощью я надеюсь установить связь между несколькими преступлениями. Помогая мне, вы, возможно, предотвратите новые убийства.

– И как зовут того книготорговца?

– Запамятовал. Но «Пасс-парту» писала о его убийстве две недели назад.

– Что ж, постараюсь что-нибудь разнюхать. У меня есть доступ в архив редакции. Репортеры, знаете ли, не очень внимательно переписывают полицейские отчеты. Если что разузнаю, немедленно протелефонирую вам в книжную лавку.

– Лучше мне домой, и… – Виктор заглянул в открытую дверь галереи, убедился, что Таша стоит далеко от входа, и договорил: – Пожалуйста, ни слова моей жене!

Огюстен Вальми тщательно обрабатывал ногти пилочкой и задержанную, которую полицейский втолкнул в его кабинет, удостоил лишь беглым взглядом. Полная, небрежно одетая женщина казалась по этим двум причинам старше своих лет, но ей едва ли перевалило за тридцать пять. Она заметно нервничала, как обвиняемый в ожидании приговора суда. Завороженная руками комиссара, дамочка какое-то время боролась с отчаянным желанием погрызть ноготь на большом пальце. Наконец прозвучал повелительный голос:

– Сядьте уже, мадам Фуэн, что вы там стоите!

Она послушно опустилась на краешек стула, будто для того, чтобы поскорее вскочить и броситься прочь.

– Моя фамилия Фруэн, позволю себе поправить ваше превосходительство. Ангела Фруэн.

– Называйте меня «господин комиссар». Ангела, говорите? Вам очень подходит это имя.

Уловив в его словах насмешку, Ангела попыталась объяснить:

– Видите ли, ваше превосхо… инспектор, когда меня так окрестили, я была очаровательным младенчиком, и моя матушка…

– Ваша матушка непременно передумала бы вас так называть, если бы ей тогда предсказали ваше будущее.

– Не трогайте мою матушку! – выпалила Ангела Фруэн с внезапной воинственностью. – И с какой стати вы меня тут оскорбляете? За что меня вообще задержали?

– Все дело в воздушных шариках, мадам Фуэн. В трех желтых воздушных шариках с надписью «Дюфайель». Ваши коллеги-чесальщицы засвидетельствовали, что вы раздобыли их для своих деток.

– Ну да, так все и было. Только эти шарики у меня украли.

– Какое совпадение! Совсем недавно я получил известие о том, что в Булонском лесу найдены три сдувшихся желтых шарика с маркой известного производителя мебели. Они были привязаны к голове… Да-да, вы правильно расслышали – к отрубленной человеческой голове, мадам Фуэн. А также там присутствовало послание, подписанное Жоржем Муазаном, букинистом, с которым вы, как мне сообщили, водили знакомство. Из текста следует, что этот господин покончил с собой, что весьма неправдоподобно, на мой взгляд. Однако интересно другое: с чего бы человеку лишать себя жизни – цитирую – «в обществе, где не встретишь ни одного ангела»?

– Ну уж нет, я тут ни при чем!

– Есть устные заявления об уликах против вас, мадам Фуэн. Нам известно о ваших горшочках с конфитюрами, о воздушных шариках и… о сапожном резаке для тачания сабо – весьма опасном инструменте.

Ангела почувствовала, как к горлу подкатывают рыдания. За что судьба на нее ополчилась? Не иначе как кто-то из соседей или знакомых с набережной рассказал полицейским о краже резака, да и о недавней размолвке с Жоржем Муазаном, вероятно, тоже не умолчали…

Огюстен Вальми подровнял на столе чернильницу и перьевые ручки, затем пошуршал документами.

– У меня также есть письменные показания одного букиниста о ваших угрозах в адрес месье Муазана, – сообщил он.

– Ну да, я с ним повздорила! И не только я – месье Ларю тоже, он обещал этому Муазану уши отчикать садовыми ножницами! И месье Ботье с ним был на ножах…

– Что же месье Ботье не поделил с месье Муазаном?

– Месье Муазан вечно ему досаждал. В последний раз они поругались из-за какой-то штуки, которую Муазан должен был раздобыть.

– «Штуки»?

– Я понятия не имею, о чем шла речь. Может, о книжке. Короче, она была срочно нужна Ботье… Погодите-ка, они еще оба к одному дантисту ходили…

– Не отвлекайтесь от темы, мадам Фуэн.

– Я не отвлекаюсь, я рассказываю, что знаю. А больше мне рассказать нечего!

– Не кипятитесь, мадам Фуэн. Вы заявили, я цитирую: «Мой муженек отрубал им головы резаком». Будьте любезны, растолкуйте мне смысл сего высказывания. Это что, метафора?

– Фр-руэн! Моя фамилия Фруэн, с буквой «эр»! А высказывалась я о крысах. Месье Муазан собирался потравить крыс на набережной, вот я тогда на него и накинулась… Животных надо защищать! Вы только не подумайте, что я его… Я честная женщина, работаю с утра до ночи, у меня трое детей, я бы никогда не сделала ничего такого ужасного! И потом, Тиролец мне нравился…

– Тиролец?

– Месье Муазан. Он шляпу носил тирольскую, с пером, вот его все так и называли…

– В любом случае пока нет доказательств, что голова, найденная в Булонском лесу, принадлежала ему. И что прилагавшееся к ней послание принадлежало его перу.

– Голова, что ли, в шляпе была? Не знаю, какое на ней перо, но вроде фазанье, такими как будто не пишут…

– Это оборот речи такой – «принадлежать чьему-то перу», – раздраженно пояснил комиссар, отложив пилочку и смочив пальцы в теплой воде из миски на столе. – Значит «быть написанным кем-то».

– Я вам не школьница! – вспыхнула Ангела. – И не дура, просто вы мне совсем мозги заморочили своими обвинениями! Резак моего покойного мужа, который сабо тачал в Камамбере, у меня украли, я жалобу в полицейский участок подала, можете проверить. А вы тут еще со своими «оборотами речи»… Что с моими детками будет, если вы меня арестуете? Никому я головы не отрубала – ни Тирольцу, ни крысам! Мне бы свою не потерять от всего этого безобразия, капитан!

– Я не капитан, я старший комиссар полиции, черт возьми! – взорвался Огюстен Вальми, ударив кулаком по столу. Миска перевернулась, брызги воды попали ему на брюки, и он, чертыхаясь пуще прежнего, принялся вытирать их салфеткой. – В общем, так. Сегодня вечером мы проведем обыск в вашем жилище, а опознание головы в морге отложим на завтра.

Разговор с подозреваемой его вымотал, к тому же комиссар терпеть не мог визиты в морг и все, что связано с трупами, особенно расчлененными.

Ангела вздрогнула при слове «обыск» и разрыдалась. Она пыталась сдержаться, но в горле заклокотало, слезы хлынули водопадом.

– Нечего тут сырость разводить, – проворчал комиссар, – на меня эти ваши женские уловки не действуют.

– Клянусь вам, я ни в чем не виновата! Не верьте вы всяким болтунам!

– Когда вы в последний раз видели Филомену Лакарель?

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Отвечайте. Здесь вопросы задаю я.

– Не помню… Несколько дней назад на набережной Вольтера.

– Не набережная, а светский салон какой-то! – подивился Огюстен Вальми.

– Мы с Филоменой приятельницы, – всхлипнула Ангела. – Она, до того как наследство получила, работала надомной уборщицей, я ее встретила у хозяев, которые отдали мне подлатать матрасы. И еще мы с ней обе любительницы конфитюров. А при чем тут Филомена в этой вашей истории?

– Ее убили.

– Господь Всемогущий! – остолбенела Ангела Фруэн. – Вы и это убийство на меня повесить хотите?!

– А некая Анни Шеванс, модистка с Райской улицы, часом, не входила в круг ваших знакомств? – не обратив внимания на ее вопрос, осведомился комиссар.

– Вы что, думаете, я могу позволить себе покупать модные шляпки? Да я весь год вкалываю как проклятая, чтобы свести концы с концами!

– Анни Шеванс тоже убита. И попробуйте мне сказать, что вы с ней не знакомы, – отрезал Вальми.

Ангела начала что-то говорить, но осеклась, чихнула и, высморкавшись, призналась:

– Знакома, она тоже увлекалась конфитюрами, мы все вместе – Филомена, Анни и я, мы… м-мы-ы… – Она снова разрыдалась.

«М-мы-ы! – мысленно передразнил комиссар Вальми, полируя ногти шелковым платочком. – Я от тебя дождусь чего-нибудь, кроме этого коровьего мычания?»

– Мадам Фуэн, у вас есть алиби?

– Для какого из убийств? В какой день? В какой час? Не нужно мне ваше алиби, мне нечего скрывать!

– Мадам Фуэн, с прискорбием должен сообщить, что вы подозреваетесь в совершении всех трех убийств.

Ангела вскочила, пышная грудь угрожающе заколыхалась.

«Ух ты, землетрясение началось, сейчас грянет буря», – отметил Огюстен Вальми.

– Вот, значит, как полиция работает! – завопила Ангела Фруэн. – Да вы чокнутый! Вам нравится издеваться над невинными людьми! Ничего себе правосудие, ничего себе справедливость! И потом, сколько раз вам повторять: моя фамилия Фруэн, Фр-руэн, после «эф» – «эр»! – Она от души шарахнула по столу двумя кулаками, чернильница подпрыгнула, выплеснув содержимое ей на блузку.

Ошеломленный комиссар закашлялся и взвизгнул:

– Петрюс!

В кабинет заглянул полицейский:

– Да, патрон?

– Собери группу и получи ордер – мы едем с обыском на улицу Ирландэ в квартиру этой гражданки… И принеси нюхательную соль.

Ангела Фруэн только что лишилась чувств.

– Не дай бог она мне ковер запачкает, – проворчал Огюстен Вальми.

Фиакры сбились в стадо на площади Пантеон, чтобы не мешать пешеходам на улицах Ирландэ и Эстрапад. В этом школьном квартале после тихого дня снова воцарилось оживление, матери семейств посыпали солью обледеневшие тротуары, чтобы их отпрыски не поскользнулись, спеша по домам, проезжая часть была почти пуста, и конвой добрался по адресу, указанному в ордере, стремительно.

– Эй, Ангела! Пригласила, что ли, друзей на праздничный ужин?

– А за что это тебя флики замели, товарка? Распотрошила пару тюфяков?

По соседству с Ирландским колледжем, во дворе которого стояла статуя святого Патрика, притулился маленький домишко, будто съежился под серым небом, чтобы укрыться от любопытных взглядов. Ангела снимала здесь сарай и две комнаты на первом этаже окнами на двор. Когда она вошла, девочка лет двенадцати со светлыми волосами, завязанными в два хвостика, прижимая к худенькой груди младенца, бросилась к ней, но тотчас замерла при виде незнакомцев. Из-за ее спины выглянул, ковыряя в носу, пухлощекий мальчуган помладше и попятился.

– Фонсина, Фелисьен, это старший комиссар Вальми, а эти господа тоже из полиции, они просто посмотрят, всё ли у нас в порядке.

Голос у Ангелы дрожал, выдавая страх и неуверенность. Мать и дочь уныло смотрели, как агенты методично проводят обыск на кухне – были внимательно осмотрены каждая кастрюля, каждый горшок, каждый шкафчик выпотрошен и обшарен. Одна тарелка разбилась, мешок с мукой проткнули ножом. Возмущенная Фонсина сунула расхныкавшегося карапуза в руки матери и попыталась образумить бесчинствующих полицейских, но те не удостоили ее и взглядом.

– Уймите вы младенца, – поморщился Огюстен Вальми, – не выношу этот скулеж.

– Что я должна, по-вашему, сделать? – мрачно уставилась на комиссара Ангела. – Удавить его?

– Покормить.

– Тогда подержите его, пока я приготовлю кашу. Хоть на что-то сгодитесь.

Огюстен Вальми взял у нее орущего карапуза и только хотел передать его одному из подчиненных, почувствовал, как по животу течет что-то теплое.

– Черт! Он меня описал!

Вопль комиссара слился с криками из соседней комнаты:

– А ну отпусти меня, сопляк! Патрон, мы нашли орудие преступления!

Держа младенца на вытянутых руках, комиссар бросился на зов, Ангела и Фонсина поспешили за ним. В спальне чесальщицы и ее дочери все было перевернуто вверх тормашками, один полицейский отбивался от Фелисьена, норовившего укусить его за руку, двое других подняли матрас на кровати, и под ним поблескивал резак.

– Так-так, мадам Фуэн, похоже, не всё у вас в порядке. Как вы объясните чудесное появление этого, по вашим словам, украденного предмета?

– Ума не приложу, капитан… э-э… комиссар, клянусь вам, мне бы и в голову не пришло…

– Я бы на вашем месте не употреблял в подобных обстоятельствах слово «голова». И клятвы ваши мне не нужны. Поскольку вы обременены семьей, я не буду настаивать на вашем немедленном аресте. В первое время останетесь здесь под охраной стража порядка. Заберите своего младенца и покажите мне место, где можно почистить и высушить одежду.

Не успел Огюстен Вальми договорить – раздался страшный грохот.

– Мама! – взвыла Фонсина.

Во второй раз за день Ангела Фруэн грохнулась в обморок. Падая, она ударилась боком о край стола.

– У нее кровь! – закричала девочка. – Позовите врача!

– Черт. Какая неприятность. Теперь ее в больницу придется везти, – проворчал Огюстен Вальми, который наконец-то избавился от младенца, уложив его на кровать, и теперь брезгливо обнюхивал рукава пиджака. – За вами есть кому присмотреть? – спросил он девочку.

– Я присмотрю, идите сюда, мои птенчики, – сказала прибежавшая на шум соседка. – А вам должно быть стыдно, уважаемый! Как вы можете подозревать в чем-то Ангелу? Она и мухи не обидит!

– Ну да, судя по комплекции, она и ярмарочного силача заборет, – буркнул старший комиссар и обратился к Петрюсу: – Ну что, позвали врача?

– Уже бежит сюда, патрон. Местный священник, он лечит прихожан и заодно может сразу соборовать.

– Убийцы! – заверещала соседка.

Огюстен Вальми укрылся на кухне, запер дверь и долго отчищал мокрой тряпкой одежду. Ему не раз доводилось сожалеть о выборе профессии, но никогда он еще не сокрушался так о своей ошибке.

Глава четырнадцатая

Среда, 19 января

Виктор барахтался в полусне, наполненном видениями и звуками, в которых сплелись грезы и реальность. Он слышал размеренное дыхание Таша, лепет Алисы, мурлыканье Кошки, требовавшей от хозяина немедленно встать и приготовить ей завтрак. И одновременно брел по лабиринту, опутанному красной бечевкой, где на каждом шагу попадались трупы. Над трупами из воздуха появлялся горшочек с конфитюром, и тогда они оживали.

Из этого бреда его вырвал телефонный звонок. Спихнув Кошку с кровати, Виктор поплелся к настенному аппарату.

– Алло! Это Рауль Перо! Вы уже прочитали утренние газеты?

– Я только-только собрался выпить здоровенную чашку черного кофе.

– Прошу прощения, месье Легри, я в отличие от вас ранняя пташка. Но я никогда не позволил бы себе побеспокоить вас в столь ранний час, если бы не новость чрезвычайной важности. Она касается соседа моего соседа по набережной, Жоржа Муазана… Вчера в Булонском лесу нашли его голову!

– Что?! Голову?! Уж не ту ли самую, которую потерял труп, засунутый в ящик Фюльбера?

– Не исключено, но с уверенностью пока говорить нельзя. Двое прохожих принесли находку в комиссариат – к ней прилагалось послание, подписанное Жоржем Муазаном. Загвоздка в том, что голова в ужасном состоянии и опознать лицо будет практически невозможно.

– Я сейчас забегу в лавку, скажу Кэндзи, что должен сделать кое-какие покупки, и примчусь к вам на набережную Вольтера!

Виктор озадаченно повесил рожки на аппарат. Убийца обезглавил труп, потому что тот не влезал целиком в ящик, из которых состоит букинистическая стойка. Если таким образом он хотел бросить подозрение на Фюльбера, зачем было оставлять голову в Булонском лесу? Виктор не сомневался, что Огюстен Вальми задается сейчас тем же вопросом, и хотя было ясно, что комиссар не замедлит включить сыщика-любителя в список подозреваемых, Виктор испытывал некое сочувствие и сопричастие полицейскому, который бился над этой удивительной загадкой.

– Что за голова?

Виктор вздрогнул и обернулся. Таша в ночной рубашке, скрестив руки на груди, насупив брови, стояла на пороге спальни и грозно смотрела на мужа.

– Кто тебе звонил и о какой голове вы говорили?

– Ах, это? Сущие пустяки, душа моя. Рауль Перо сообщил, что полиция, по всей видимости, нашла голову трупа, который подбросили на набережную букинистов. Он предложил мне купить газету и вместе обсудить заметку.

– Не ври мне. Я прекрасно слышала, как ты сказал: «Я сейчас забегу в лавку, скажу Кэндзи, что должен сделать кое-какие покупки, и примчусь к вам на набережную Вольтера».

– Ну правильно! Рауль очень настаивал, ему не терпится… Мы оба хотим снять подозрения с Фюльбера.

Таша погрозила ему пальцем:

– Хорошо, я тебе верю. И доверяю – не забывай об этом. Больше никаких расследований. Если ты не готов отказаться от риска из любви ко мне, подумай хотя бы о безопасности дочери! – Она хотела добавить «и твоего майского цветочка», но не позволила себе.

Виктор немедленно поклялся всеми богами, что уже отказался от расследований раз и навсегда. Супруги нежно поцеловались, а после завтрака Виктор спешно оделся, оседлал велосипед и помчался на площадь Бланш за свежим выпуском «Пасс-парту».

Перед домом 18-бис мадам Баллю поливала горячей водой из ведра обледеневший тротуар. Голова у нее была обмотана полотенцем, завязанные концы которого воинственно торчали на макушке, правая щека раздулась. Консьержка всхлипывала, постанывала и сердито бормотала себе под нос. Виктор остановился и с трудом преодолел искушение спросить, не собралась ли она на бал-маскарад в этом костюме кролика.

– Что с вами стряслось, мадам Баллю?

– Зубодер вырвал мне коренной зуб, – промычала консьержка. – Никому не пожелаю такой муки, даже злейшему врагу!

– Полощите рот коньяком, это снимет боль.

– Вы прям как мой кузен Альфонс – он тоже считает, что сгодится любое лекарство, лишь бы в нем был алкоголь!

– Он вроде бы на работу устроился, ваш кузен?

– Устроился. В духовное ведомство на улице Бельшас. Все ж таки получше будет, чем в армии: пообщается с попами, может, и сам благости наберется.

В торговом зале было пусто. После скандала с мадам де Салиньяк часть клиентуры выдала свой антидрейфусовский настрой и объявила «Эльзевиру» бойкот. Жозеф маялся бездельем, занимая себя время от времени тем, что смахивал пыль метелкой из перьев со всего подряд и вырезал из газет статейки, чтобы наклеить их в тетрадку со всякой всячиной.

– Какие новости? – оживился он при виде ввалившегося в лавку Виктора.

– Где Кэндзи?

– У себя, на втором этаже…

– Идемте со мной!

Виктор затащил велосипед вместе с зятем в подсобку, прислонил железного коня к полкам, извлек из портфеля выпуск «Пасс-парту» и протянул его Жозефу:

– На первой полосе вторая колонка.

– Жермина Лэз, Констан Венетт… Это что за клоуны?

– Дочитайте до конца и поймете.

– Черт! – выпалил Жозеф, когда заметка закончилась. – Становится всё интереснее! Стойте здесь, никуда не уходите, мне надо вам показать кое-что важное! – Он ускакал по лестнице в подвальное помещение и тотчас вернулся, перепрыгивая через две ступеньки, с книжкой в руке. – Вот, та самая книжка, которую Филомена перепутала с нашим «Трактатом о конфитюрах».

– И вы только сейчас мне ее показываете? – возмутился Виктор. – Ничего себе!

– Я ее вчера вечером совершенно случайно нашел в сарае у матушки! – не моргнув глазом соврал Жозеф.

Виктор проворчал, что вчера и надо было ему протелефонировать, а не ночевать с этим грандиозным открытием в обнимку, и принялся листать томик. Его, так же как и Жозефа, сразу заинтриговал рукописный текст на велени.

– Марго Фишон… Ни в одной книге мне это имя не попадалось. Целые куски на латыни, это прискорбно… – Он перешел ко второй части. – Тряпичная бумага. Вот здесь не хватает одного листа – его вырвали. Занятно… – Виктор открыл сборник наугад и прочел вслух:

22 ноября 1847 г. Долгие годы пытался я проникнуть в тайну считалочки на лангедойле[92], предшествующей средневековому колдовскому заклинанию. И пришел к выводу, что в ней содержится ключ к другому волшебному тексту, каковой прежде считал я пустословием и каковой после длительных изысканий мне почти удалось расшифровать. Отныне истина в моих руках, и я знаю, где найти ей подтверждение. Рыцарь печального образа , неотступно преследующий меня, не помешает мне оставить некие приметы для братьев моих человеческих!

23 июня 1848 г. Пишу в спешке. Я слышу ружейные залпы. Восстание разгорается. Боюсь, что гражданская война повергнет страну в море огня и крови. Вчера выходил на улицу, но не посмел продвинуться далее Малого моста, ощетинившегося баррикадами.

27 июня. Восставшие разгромлены. Уцелевших преследуют. Надобно спрятать книгу в надежном месте – кто знает, что ждет меня впереди. Многие тысячи мятежников убиты. Генерал Кавеньяк никому не дает пощады. Один друг сказал мне, что повсюду идут аресты. Двадцать пять тысяч человек уже за решеткой. Я уезжаю искать убежища у дочери.

Декабрь 1851 г. Мне исполнилось восемьдесят лет, и недуг уже не победить. Я многое повидал. Племянник того, другого[93], захватил власть. Упадок, движение вспять. Три сотни убитых на Больших бульварах. Зачем мне жить дальше? Чтобы наблюдать, как диктатор сменяет диктатора? Я спрятал манускрипт среди сотен книг в библиотеке супруга моей дочери. Если кто-то найдет сей манускрипт, пусть постарается проникнуть в тайну, и коли ему это удастся, я обещаю, что он не получит удовольствия, ибо предчувствую: грядут времена великой бойни, каковая превзойдет границы моего воображения.

Луи Пелетье

– Н-да, весьма оптимистично… Давайте отложим пока эти разглагольствования и разберемся сначала с Марго Фишон. – Виктор вернулся к тексту на велени и прочитал:

  • В светлый день Мафусаилов
  • Распрощаешься со всеми,
  • Кто тебя любил из ближних,
  • И, тропой времен шагая,
  • Долгий путь преодолев,
  • В монастырь прибудешь древний,
  • Где отведаешь три капли
  • Серебристых вод из дома Йонафаса,
  • Какового предали огню святому
  • За бесовское деянье,
  • Вызвавшее Божий гнев.
  • Поиски Средины Мира
  • Завершатся где-то рядом.
  • Там под сводом галереи
  • Муж стоял вооруженный,
  • Некогда стоял на страже
  • Древнего монастыря.
  • И с тех пор источник спрятан,
  • Но разгаданной быть тайне.
  • Все усилия не зря…

Буквы сливались – и виной тому был не только замысловатый почерк. Виктор подумал, что скоро придется обзавестись очками.

– Нам понадобится помощь эрудита, какого-нибудь умника вроде Кэндзи, – сказал Жозеф. – Он уже просветил меня на предмет Мафусаилова дня – это восьмой день любого месяца.

– Вы показали ему рукопись? – забеспокоился Виктор.

– За кого вы меня принимаете? Я очень аккуратно его расспросил – он ничего не понял.

– Ну так растолкуйте мне этот текст.

– Итак, некий Йонафас, сожженный на костре, обитал в монастыре. Название монастыря не уточняется. Что за тропа времен – тоже неизвестно. Насколько я понимаю, суть такова: если хочешь прожить столько, сколько прожил Мафусаил, нужно выпить воды из источника, который находится… например, в часовне древнего монастыря. Как-то так.

Виктор двумя руками взъерошил волосы на затылке:

– Это что же, речь об источнике вечной молодости?

– Я в такие сказки не верю.

– Поставьте себя на место того, кто верит. Во многих мифах и легендах есть рациональное зерно… Действительно, ничего не остается, как обратиться за помощью к Кэндзи. Идемте!

– А кто же за прилавком останется? – Жозеф испугался, что тесть выдаст его Виктору: ведь вопросы о Мафусаиле были заданы отнюдь не нынешним утром.

– Заприте лавку – после скандальной ссоры с мадам де Салиньяк клиенты к нам как-то не торопятся.

Кэндзи, облаченный в элегантный желто-сиреневый халат, завтракал на кухне. Вокруг него суетилась Мелия, давно поддавшаяся чарам этого мужчины с непроницаемым лицом и посеребренными сединой висками. Она даже изменила своей привычке вечно напевать себе под нос, чтобы не потревожить хозяина, предававшегося, по мнению лимузенки, размышлениям о чем-то высоком и недоступном ее пониманию.

На самом деле Кэндзи после бурной ночи, проведенной с Джиной, и позднего пробуждения к размышлениям о высоком пока был не способен. Услышав шаги на винтовой лестнице, он поспешно пригладил волосы и застегнул воротник рубашки.

– А, это вы?

Виктор и Жозеф подсели за стол.

– Джина уже ушла?

– Еще не проснулась.

– Вам кофе или чай? – спросила Мелия.

Жозеф хотел было потребовать горячий шоколад, но Виктор его опередил:

– Ничего, спасибо. Кэндзи, как по-вашему, «рыцарь печального образа» – это…

– Не кто иной, как Дон Кихот, – сказал японец, намазывая маслом бисквит. – Стыдно не знать.

– Такой высоченный тощий чудак, который сражался с ветряными мельницами, – пояснила Мелия, довольная, что выпал случай блеснуть познаниями. – У нас была тарелка с его портретом. Вид у него там уморительный!

Виктор раздраженно отмахнулся.

– Кэндзи, а если я перечислю вам такие приметы: Средина Мира, свод галереи, вооруженный мужчина и древний монастырь… вы сможете назвать квартал Парижа, где все это есть?

Бисквит с маслом замер в двух сантиметрах от губ японца.

– Вы, стало быть, тоже увлеклись шарадами? Жозеф меня уже расспрашивал о…

Со стола на пол с грохотом обрушился заварочный чайник.

– Прошу прощения, – пробормотал Жозеф.

Кэндзи нахмурился, покосившись на зятя. Молодой человек сидел красный как рак – не ожидал, что его дурные предчувствия сбудутся так скоро, и теперь терзал под столом на коленях открытый манускрипт, чтобы обрести душевное равновесие. Это не укрылось от взора Мелии, которая как раз присела на корточки, чтобы подобрать осколки фарфора.

– О, какая прелесть! Миленькая книжечка, напоминает о временах моего детства – мамаша вечно заставляла меня варить конфитюры. – Не заметив, что ее слова повергли в оцепенение Виктора и Жозефа, она продолжала: – С тех пор терпеть не могу это занятие. Мамаша меня доводила до изнеможения – это ж надо фрукты собрать, потом их почистить, надробить сахара, присматривать, чтоб варенье не выкипело, прокипятить банки, наполнить их… Мне нравился только самый последний этап. Мамаша у меня была привереда – считала, что банки да горшочки с конфитюром надобно закрывать только телячьей кожей, для нее слово какое-то есть специальное… э-э… Вот я дурья башка, grossa testa, pauc de sens![94]

– Велень? – подсказал Кэндзи, отпив зеленого чая.

– Велень! – обрадовалась Мелия. – Ваша правда! Так я, собственно, к чему, месье Пиньо? У вас книжица как раз из тех, какие моя мамаша покупала у разносчиков, чтоб на листы разодрать.

Виктор и Жозеф воззрились друг на друга так, будто хотели загипнотизировать. Кэндзи молча переводил взгляд с одного на второго. Его глаза опасно поблескивали. Налив себе еще зеленого чая, он вдруг разразился речью:

– Да уж, у книг немало врагов. Сапожники подбивают веленью задники дамских туфелек, коллекционеры вырезают из манускриптов буквицы, миниатюры и фронтисписы. Кондитеры заворачивают пирожки и пирожные в листы велени из редчайших сборников рецептов, а бакалейщики делают кульки из драгоценных пергаменов. Но, как говаривал Библиофил Жакоб[95], любая домохозяйка этих варваров за пояс заткнет. Из века в век домохозяйки закрывают горшки с маслом и с вареньем историческими документами. Еще, пожалуй, невосполнимый ущерб наносят мамаши, которые, дабы занять на время своих отпрысков, дают им антикварные книги с гравюрами на дереве – раскрашивать, и ботаники, которые превращают бесценные ин-фолио и ин-кватро в альбомы для своих гербариев. Жозеф, вы позволите мне взглянуть на манускрипт? Он из наших фондов? – Японец уставился зятю в лицо, и тот пережил под этим взором несколько неприятных секунд. – Кстати, стоимость заварочного чайника я вычту из вашей зарплаты. Итак, я задал вам вопрос.

– Э-э… ну… гм…

Виктор не дал зятю продолжить фонетическое упражнение в междометиях – схватил за рукав и потащил к лестнице, бросив через плечо:

– Этот манускрипт – одно из моих личных приобретений. Благодарю вас, Кэндзи. И вам спасибо, Мелия. Идемте, Жозеф, в торговом зале полно работы.

– Н-да, дела… Приходят когда захотят, уходят когда вздумается… – пробормотал японец. – Мелия, приготовьте поднос с завтраком для мадам Джины.

Виктор и Жозеф закрылись в подсобке.

– Жозеф, отдайте мне книжку, – велел Виктор. – И больше никому об этом ни слова! Туман начинает рассеиваться: убийцу интересуют вовсе не конфитюры, а велень, которой закрыты банки и горшочки! Я бегу на набережную Вольтера, нужно все обсудить с Раулем Перо. Если Кэндзи озаботится моим отсутствием…

– Знаю-знаю, вы проводите оценку частной библиотеки.

Виктор отпер дверь лавки, шагнул за порог и столкнулся с мадам Баллю.

– Ага, попались, месье Легри? Коньяк, говорите, лучшее средство от зубной боли? Как бы не так! Мне церебрин нужен, а не что-нибудь, этот шарлатан дантист заткнул мне дырку от зуба какой-то дрянью против инфекции, и у меня теперь вся челюсть раскалывается от боли! Право слово, жила бы я не на первом этаже, а повыше – выбросилась бы из окна!

– Посоветуйтесь с месье Мори, – сказал Виктор, садясь на велосипед. – Он знатный травник!

Пока ноги крутили педали, в голове у него раскручивалась цепочка ассоциаций: коньяк, коренной зуб, дантист…

– Старина, ты на верном пути! – возликовал Виктор.

Прохожий шарахнулся в сторону и проводил лихача на железном коне взглядом, покрутив пальцем у виска.

При других обстоятельствах Рауль Перо с благодарностью выслушал бы наставления Люка Лефлоика по искусству реставрации антикварных книг, однако этим утром он с нетерпением ждал Виктора и предпочел бы посидеть пока в тишине.

– Универсальное средство – охлажденный мучной клей, – разглагольствовал Люка. – Несколько мазков – и переплет заблестит как новенький. Только следите, чтобы не было комков. Рекомендую также с его помощью восстанавливать обломанные уголки переплетов, тут вам пригодится еще и обивочный молоток, да-да, молоток!

К ним подошел расстроенный Вонючка:

– У меня опять сломали замок на ящике! Подумать только – Петрарка вообще не запирал дверь ни днем ни ночью!

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Когда мне было шесть лет, я не знал, что Земля имеет форму шара. Но Стёпка, хозяйский сын, у родите...
«Рано утром мать уходила со двора в поле на работу. А отца в семействе не было; отец давно ушел на г...
«Право, человек, уезжающий через пару дней в Аргентину, обладает некоторыми преимуществами перед дру...
«Шел май, и в шуме и блеске его трудового дня Глеб забывал черные воды канала и окно возле водосточн...
«На озере катер попал в болтанку. Барсуков сидел в каюте на клеенчатом диванчике и с отвращением смо...
«Иногда меня охватывает отчаяние. Иногда мне становятся противны мои любимые мыши, кролики и даже об...