Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем Фалеев Дмитрий

Борщ купил ноутбук

Борщ купил ноутбук. Показал его мне:

— Работу искать, Интернет буду делать!

На задворках гуляет крупный пес волчьей масти. Увидел меня — зарычал сердито. Дети ему по-своему: «Уймись!»

Этого пса прикормил Женико. Теперь у табора есть охранник. Когда приехала скорая помощь, пес набросился с лаем на врача! И лапы — на плечи. У той лицо после этого дергалось.

А кто там в окошке? Да это Бабуся чинит белый тюль.

У дома напротив сброшены шпалы — хотят дом поднимать, а то пол весь сгнил, на одном окне пленка — вместо стекла.

Тима вокруг своего коттеджа строит забор. Пока еще только столбы поставил, но все равно — типа табор отдельно, и он отдельно. Натурально, как кулак в 20-е годы!

— Зазнался, что ли? — спрашиваю я, но Пико молчит, и Петро молчит, зато дети тут же выдают слова родителей из кулуаров: «Тима хочет, как русский». Говорят с упреком, и эта интонация в свою очередь также скопирована ими у взрослых.

Забор для Тимы делают русские — свои, как бы ни нуждались в деньгах, работать на него ни за что не будут. Котлярская гордость не позволяет.

Что еще нового? Чебуреко полностью выкрасил дом — он был синий выцветший, а стал синий красивый!

Червонец ездил к тестю в Александров, заработал немножко (чего-то строил) и затеял ремонт.

Дети носятся, как угорелые. Маша на дочку: «Стрекоза! Бешеная!» Да где их успокоишь!

Маленький Перчик возится с щенками.

Черана сидит у себя на крылечке и лузгает семечки. Как же приятно с ней поздороваться!

Молодая осень! Солнечно, тепло. И все печали как будто отступили. Но всегда готовы. А пока их нет…

— Гуляй, мустафони! — кричит Червонец.

Цыганочки пляшут — в белом! Синем! И танцы такие — перескок ножками.

Мара — в вишневом. Косынка лиловая! Серьги золотые! Черные глаза! Лоб — белый, просторный. Любит командовать. У нее двойняшки — Рустам и Руслан. О чем там она говорит с Чераной? Стоят руки в боки. Это у цыганок стандартная поза, она без вызова, не значит, как у русских: «Ну и что вам надо?!»

Девчонки кружатся, взявшись за руки! То, что у нас называют хоровод, у котляров — «круг». А в центре, конечно, Женико Грекович! Куда без него? Он любит быть в центре.

А до этого бесцельно смотрел телевизор.

Бабуся тоже бросила тюль и вышла посмотреть.

Женико восклицает:

— Дима, патифтук! Ты это осваивай! Это означает «мы тебя уважаем и любим как товарища»!

Емкий язык.

Но я вас тоже, конечно, патифтук!

Подхожу к Черане:

— А ты что не идешь?

— Я стесняюсь.

— Да ладно! Ты, наверно, танцевать не умеешь!

— Умею.

— Покажи!

Ай-нанэ-нанэ!

Черана из кумпании котляров-тошони. Они раньше жили где-то в Саратове, а теперь в Иваново, на Сажевом заводе. Ее в Панеево сосватал Женико. «Хорошо — тут рядом, а кого-то отдают в Тулу, в Тюмень. Они родителей не видят годами! А я каждый месяц к своим в гости езжу. Там у нас построже. Старики больше уважения требуют».

Небольшой антракт. Чтобы открыть шампанское. Чтобы поговорить. Я им рассказал, как был на Камчатке, — про вулканы, про гейзеры. Они такого никогда не видели! Женико поражен:

— Ты был, где Вицин! Ты нашел Землю Санникова!

Лиза попросила привезти ей столетник — «два-три листочка, делать компрессы». Она недовольна. Случилось с ней вот что. Ездила Лиза на неделе на рынок — купила там помидорок и картошки, а картошка вся гнилая. «Продавщица обманула, русская баба! Буду проклинать ее каждый день — до самой ее смерти! Чтоб глаза ее лопнули! Я ее спросила: “Не гнилая картошка?” — “Хорошая картошка!” А ее режешь — половину выбрасываешь! Я еще простыла! Попала под дождик на остановке! Хандроз обострился! Я болею из-за этой гнилой картошки, из-за этой бабы! На ее руки, на ее ноги!» И т. д. и т. п. Да если то сбудется, что Лиза женщине той нажелала, живые, как говорится, позавидуют мертвым.

Греко в черной шляпе. Он озабочен возможным скандалом — табор не хочет платить за свет. Грозятся отключить. А цыгане упрямятся — пошли в администрацию: так, мол, и так, нечем платить, финансовый кризис. А им там ответили: «У нас русские пенсионеры и то как-то платят! А вы на иномарках к нам приезжаете!» Придется платить.

Березка греет чай. Три года ее знаю, и отношения все доверительнее. Стала бы Березка мне раньше рассказывать, как уголь воровала?! Как яблоки тырила? Ведь она же самая честная женщина, чужого не берет!

А история такая: рядом с пилорамой раньше был сад, и в нем росли яблони. Они с девчонками решили поживиться из этого сада. Все пошли пустые, а Береза взяла с собой большое ведро, чтобы больше унести. И старшего сына — который Пико. Залезли в сад. Пико мгновенно забрался на яблоню и начал трясти. Вдруг — собаки! Мужские голоса. Цыганочки яблоки все побросали и бежать сломя голову, а Береза — с ведром, ведро уже полное, и так ей жалко! «Я испугалась — прямо умру, а ведро не брошу! Пусть меня поймают! Про сына забыла! Не дай бог как пугаюсь, а держу все равно! И бежать не могу, и бросить не могу!» Подошли сторожа. Березка им яблочка два протянула — угощайтесь, хорошие. Они отпустили. И добычу не отняли. Пришла она домой с полным ведром! Заходят подружки — что с тобой было? А она им сказала: «Все отобрали, вместе с ведром!» Иначе ей бы пришлось делиться — ведь те цыганки ничего не принесли!

Береза родилась в городе Горький, но все ее детство прошло на Украине. Потом они в Александров переехали — поближе к столице. Береза из табора котляров-доброжейа; в переводе это значит «добрые люди», но «они не добрые, они нормальные», говорит Береза. «У меня пять сестер, все уже замужем», — хвастается она.

Береза в семье была старшей дочерью. Просилась: «Мама, отведи меня в школу!», а мама каждый день уходила гадать, отец в разъездах, и не с кем было других детей оставить. Оставляли с Березой. Так она в школу и не попала! Но все равно выросла умной, хорошей и красивой!

Ездила тут в город, пристал к ней хачик — давай, мол, знакомиться, пойдем со мной. А она испугалась. Говорит: «Ты что? У меня грудной ребенок». Он — за свое. «А я, говорит, прямо разревелась. И он отстал!»

А еще был случай — продавала Береза в городе медь, у автовокзала. С ней был сын — который Тимка; ему тогда исполнилось пять или шесть. И к ним прицепился один «недоделанный».

«Купил пирогов нам, конфет, всего. И говорит: “Поехали ко мне! Я один живу. Будешь жить со мной, как королева!” А я думаю: он маньяк, по глазам видно, мне страшно — не поеду! У меня, говорю, четыре сына! И Тимка напугался, кричит: “Он нас убьет. Мама, пошли!” А он не убивает. Говорит, пойдем, вот тебе подарок — 500 рублей! Я пугаюсь, а беру! Не могу не взять! Не дай бог как пугаюсь! Пошли мы в столовую, хорошая столовая, на автовокзале. Я там говорю: “Мне нужно в туалет”. — “Только ты приди”. — “Приду”. Поклялась, а сама сбежала. Сразу в автобус, а автобус не едет, ему еще рано. Я лицо спрятала, тихонько смотрю — он выходит и смотрит, и ходит, ходит, этот бродяга. Думаю, сейчас в автобус заглянет! Но мы уехали, все хорошо».

Опять, слышу, музыка — цыганочки танцуют.

Спросил у Маши:

— И часто у вас такие вечера?

— Уже нет. Раньше было веселее — лет пять назад. Тогда вот гуляли, костры жгли цыганские.

Черана (серьезно):

— Костер зажжешь — все дети туда лезут!

— А сейчас все вечером дома сидят, телевизор смотрят, — продолжает Маша. — Не очень весело.

— Так вы как русские скоро все станете!

— Так в жизни приходится.

И спорить нечего.

А цыганочки, кажется, уже ничего, кроме музыки, не слышат! Движения у них не столько цыганские, сколько индийские, они их разучили из индийских фильмов, которые готовы по сто раз пересматривать. Им это близко. Казалось бы — прошло полторы тысячи лет, а они сохранили. Вот что значит кровь. Как она бежала — через сто поколений, десятки стран — и не растерялась!

— В Индии здорово, — считает Валера. — Там девушки красивые.

— Дьжя!

— Барэс!

Тут музыка кончилась. А Маре все мало:

— Май! Май![55]

И снова пошло.

Это Черана устроила праздник на пустом месте. Ей нравится, когда люди веселятся. Но сама она выставляться не любит — любит свое получать незаметно, не на виду.

Вот они все.

Мара — руки в боки.

Деловитая Салба.

Безмятежная Маша. Она добродушная, уживчивая и покладистая.

Свекровь ее — Бабуся. А можно Маша. Или Старая Карга. Она плохо слышит, особенно когда ее ругают. Смешная женщина. «Я ведь не пью, а тут налили на праздник коньяка — пятьдесят грамм выпила, не знаю, где рука, где нога, где голова!»

Осанистая Гуля — ей бы играть Екатерину II!

Баба Лиза — лицо у нее все в морщинах, с дряблой кожей, тяжелыми веками, но в глазах ни капли апатичной скуки или старческой дряхлости, словно не попались в паутину лет; глаза — с содержанием.

Греко Прокопьевич, Мустафа-барон, — могучий старик. Цыганский Илья Муромец. Много путешествовал, многое сделал. И все удалось! «Герой всегда остается героем», — повторяет Греко.

Женико — косой, чудаковатый, «врун, болтун и хохотун», но с каким-то защемленным нервом внутри. Может выпить лишнее и тогда говорит и делает лишнее, но это все ему можно простить за его человечность.

Богатей Тима — он крайне смекалист и предприимчив, с буржуйскими замашками.

Красноречивый Ванчо.

Красавчик Капуста.

Тщеславный и громкий, но пустой Чобано — будет говорить, пока не охрипнет.

Сдержанный Боша — хороший муж, прекрасный отец и умный коммерсант.

Червонец — ленивый и недалекий. Наивно-хитрый. Вся его хитрость видна насквозь, словно у ребенка. А ему уже за тридцать.

Вспыльчивый Гутуйо — «библейский пророк».

Артистичный Амбрэл.

Энергичный Жаркой — к любому человеку найдет он подход, расположит к себе. А чем? Да ничем! Никак не сформулируешь.

Интеллигентно-элегантный Пико — тактичный, настойчивый.

Сын его, Кореец, похоже, унаследовал лучшие черты своего отца.

Черана…

Березка — такая смелая и впечатлительная. Она говорит: «Я ругаться не люблю, а все равно ругаюсь». Не держится в ней ни добро, ни зло. Все отдает. Легкий характер. «Наши до конца жизни проклинают, если кто-то их обидел, а я покричу — и вся злость прошла, зачем я кричала? Не могу я сердиться!»

Возможно, образы этих людей мне в чем-то дороже, чем сами люди. Возможно, это вообще мое, мой способ видеть. Воплощение всегда уступает замыслу. В нем слишком много наносного, искаженного, больного и слабого. А образ — чист. Как лик любви. Как сама красота.

Мне пора домой. А то опоздаю на последний автобус.

— Как у вас «до свиданья»?

— У нас нет «до свиданья». Говорят — дьжя дэвлэс, иди с Богом, — отвечает Бабуся.

Женико напутствует:

— Там у нас собака — ты осторожней.

— Кусается?

— А как же!

Лохматый пес вылезает из будки и виляет хвостом.

— Бахтале-зурале!

Зловещие мертвецы

Эту статью я сначала задумывал как комментарий к «Формуле Всего» — роману, который написал в соавторстве с Евгенией Варенковой, однако этнография, изложенная ниже, мне показалась примечательной и самоценной, даже вне связи с «Формулой».

Немного про роман: «Формула Всего» — цыганское фэнтези. Идея родилась из моей обиды за цыганскую нечисть — столько книжек написано про орков и троллей, а мули и Какаранджес остались в стороне! Чем они хуже?! Я решился исправить, так эти герои оказались в книге. Здесь привожу их фольклорные истоки.

Итак, Какаранджес — это род домового, известен крымам[56]. Ивановский этнограф Вадим Торопов рассказывает следующее: «Маленький, страшненький, с горящими глазами, весь покрыт черной шерстью. Ростом 30–40 сантиметров. Обычно живет на чердаке дома. По ночам, накануне цыганских праздников, он ходит и смотрит, все ли хорошо приготовила хозяйка. Если посуда оказывается грязной, Какаранджес может ее разбить или разбросать. Больше всего на свете он не любит беспорядок и строго наказывает. Нерадивую хозяйку тянет за волосы. Проверив дом, он идет в места, где цыгане занимаются кузнечным делом. Если там тоже все убрано не так, как должно это быть, Какаранджес говорит: “Зыц ми бул скорийа” (“Бзди моя попа шлаком”), после чего утром вся кузница завалена окалиной и шлаком. То же самое в хлеву — Какаранджес может измазать животных их же навозом или, выдоив корову, разбрызгать молоко по полу и стенам. Иногда на нем есть красная шапочка. Если ты ее увидел, сразу хватай — наденешь на голову и станешь невидимым! Тем, кого любит, Какаранджес может открыть землю и показать место, где зарыты сокровища. Образцовых хозяев он также награждает — может кинуть в горшок или в ведерко золотую монетку». Впрочем, это бывает редко, потому что Какаранджес — ужасный скряга, и в наши дни золотых монеток от него не допросишься, хотя шлак он раскидывает и бьет посуду почище прежнего!

В городе Вичуга Ивановской области у русских цыган тоже жил домовой. Хозяева оставляли ему на ночь сигареты, а он за это никого не трогал.

Бабушка Мария (из котляров-сербиян) говорила мне так:

— В каждом доме есть домовой!

— Да ладно?

— Честно!

— А у нас в доме нет домового! — парировал я.

— Значит, он не лупит! Есть домовые, которые лупят. Если ему не нравится хозяйка, то он ее каждую ночь бьет! Она утром встала — у нее синяки. Этот дом значит надо освобождать от домового, от нечистой силы.

Прообразом травницы-знахарки Заики послужила Э-баба э-лимбуто (Заикающаяся баба). В цыганском фольклоре она заменяет Бабу-ягу, а весь эпизод с ней вырос из легенды о том, как вернулся из долгой отлучки цыган к жене, сели они кушать, а со стола упала ложка. Цыганка нагнулась ее поднять, смотрит, а у мужа не ступни, а копыта! У цыган есть поверье, что мертвецы сами по себе ходить не умеют, а если покойник все-таки ходит, это значит, в него вселился черт и двигает изнутри его мертвым телом, как марионеточник — тряпичной куклой, дергая за нитки.

Лешего цыгане называет Вэшитко, лесной отец. Он такой же, как в русских сказках, но с конской головой. В таборах говорят: «Отец лесной заржал, путь цыгану указал». Вэшитко вообще к цыганам расположен — от волков защитит, за конями присмотрит, от жандармов укроет. Молодым девушкам он иногда является в образе парня «красоты невозможной, и кто ни проедет, остановится на него смотреть», а он в это время бросает им деньги. Вэшитко добрый. Есть даже присказка: «Дал лесной отец цыгану кнут, а в кнуте его счастье».

Панитко (Водяной) будет поопасней, но его легко умилостивить, угостив куриными яйцами. Он их обожает. Кто Панитко накормит, и в самой бурной реке не утонет. Если русалки к нему не прицепятся. Впрочем, русалки губят только парней, а цыганочек не трогают за то, что они русалкам гадают. Но бывает и другое.

Умерла в деревне некрещеная девушка. Ей было семнадцать лет. После смерти она стала русалкой и поселилась на дереве рядом с домом. Хозяева очень ее боялись. Она накликала на них неудачи. Корова сдохла. Гости перестали ходить к ним.

Шел однажды мимо один цыган. У него была Сила. Неизвестно, от кого он ее получил. Сила передается через мизинец. Человек с Силой может ее подарить любому — родственник, не родственник, знакомый, не знакомый.

Этот цыган предложил хозяину избавить его семью от русалки и спросил, чем они его смогут отблагодарить.

— Чем сам попросишь! — ответил хозяин.

Цыган попросил вороную лошадь, пошел к тому дереву, ухватил русалку за хвост, стащил на землю и живую похоронил. Больше она никому не мешала.

В современных городах русалкам вообще некуда податься. Одна из них даже поселилась в отхожем месте частного дома. Старая цыганка сказала хозяину так, чтобы он нужник не откачивал, «а то потревожишь». Я в этом доме гостил не раз, но русалки не видел, что, может, и к лучшему, иначе романтический образ Русалочки, созданный Андерсеном, навек бы вытеснил образ куда более несчастный и приземленный.

Помимо русалок еще есть лесовицы. Они живут в дуплах, и все — красавицы. Один цыган повстречал такую и влюбился. Кровь закипела! Целовал и ласкал он ее всю ночь, а она ему от страсти все губы съела. Когда он опомнился, начал горевать: как же я, безгубый, людям покажусь? — лесовица сжалилась и на заре показала ему клад. Цыган разбогател, как великий князь, но губ не вернул.

Лиха беда начало! Вы пойдите на болото, в самую глушь, где пни да коряги, где и птиц не слыхать, — там ведьмы глумятся, старухи сморщенные: какая с хвостом, а какая с бородой! Дьявол ее наградил по-дьявольски, и ведьма от этого живет три жизни вместо одной. Силой взгляда она может сделать человека бессчастным. Сердце ее злое, а на языке мед змеиный. Своих гостей ведьма угощает особым студнем, который варит из чертячьих хвостов и копыт. Если ей надо, может прикинуться обычной женщиной. В этом случае распознать ее можно на службе в церкви: там она будет стоять со свечкой за спиной у жертвы и что-то бормотать — наводить порчу. Есть еще один признак. Цыгане считают, что ведьмам присуще «какое-то не такое» выражение глаз. С более точным определением они затрудняются, сходясь на том, что маскироваться и водить за нос нечистая сила умеет лучше всех.

Заехал как-то знающий цыган в одну деревню переночевать. Хозяйка ему возьми да расскажи, что живет у них ведьма, но никто не знает, кто она такая. «Я узнаю», — пообещал цыган и сладко заснул. Наутро пошел он по деревне смотреть. Видит: черная кошка бегает, в руки никому не дается, коты ее обходят, как собаку злую. Подозрительно. Попытался цыган эту кошку поймать, она — в кусты. Так бы и сбежала, но цыган знал одну секретную молитву. Произнес ее вслух, и отнялись у кошки лапы. Цыган ее на поясок посадил да поволок в кузницу. Там он подковал эту кошку маленькими подковками и отпустил на все четыре стороны. На следующий день вся деревня в шоке: одна уважаемая женщина проснулась, а у нее на ступнях и ладонях подковы прибиты! Значит, это она в кошку превращалась, и она была ведьмой. Убили ее и, когда в гроб клали, вколотили в грудь кол — от греха подальше.

Есть у цыган и свой Змей Горыныч — Ашдахз. Это целая порода многоглавых крылатых змеев. Одни из них дикие, и тогда приближаться к ним опасно, а есть ручные — на них цыгане передвигаются точно так же, как Иван-Царевич на Сером Волке. Большинство ашдахазов живет в пещерах и занято тем, что охраняют некое имущество — возможно, клад, а возможно, какую-то магическую вещь.

Известный собиратель цыганского фольклора И. М. Андроникова выделяет также ряд других персонажей. «Например: 1) Руворо — Зверек (неизвестной породы). Он плачет в лесу на заре. Тот, кто его услышит, поймет, что это счастье ему подает весть о своем приближении. 2) Зэлыно Сап — Зеленый Змей. Если цыган на него наткнется и ударит кнутом, то он рассыплется золотыми монетами. 3) Сап — Змей. В отличие от обычных змей их король с петушиным гребнем на голове. Появляется из-под земли раз в год, осенью, на змеиный праздник. Он судит своих подданных змей: кого взять под землю на зимовку, кого оставить на погибель. В этот день людям в лес ходить не следует, можно сгинуть. 4) Черахано — Колдун. К нему ходят цыгане, и за золото он может помочь в разных делах, как злых, так и добрых: вылечить, сжить со свету, приворожить, напустить порчу и даже воскресить мертвого».

«Мертвый» по-цыгански будет «мул». Котляры говорят: «Мы им стол накрываем, даем есть, пить. Поминаем. Они ходят. Умерли, приходят туда, где жили».

Про мулй существует целый пласт историй, в которые как бы полагается верить, сколь бы фантастическим порой ни казалось их содержание. Начиная историю, рассказчик обычно ссылается на какого-нибудь реального человека, к примеру, деда, дядьку или тестя, который все видел собственными глазами («как я вас сейчас вижу!») и, если бы присутствовал сию минуту здесь, непременно подтвердил бы правдивость сообщаемого.

При этом к разговору об оживших мертвецах цыгане до сих пор относятся с осторожностью. В котлярских семьях при маленьких детях этой темы избегают, иначе можно нанести вред ребенку.

— У нас про мертвых, про колдунов с детьми не говорят, — объяснил Гутуйо из табора в Панеево. — Мы не пугаем их, как у вас: «Вот дядя Степа придет с ножом».

Я говорю:

— А если, например, человек умер…

— Не надо! Не надо! Такие слова не говори никогда! Тут дети в доме.

Помню, как на улице подошла ко мне цыганка, предложила погадать. Я ей говорю: «Ты мне лучше про мулей расскажи».

Она отпрянула. Все гаданье забыла. Даже возмутилась: «Ни фига себе вопросы!» И к товаркам отошла.

Подобная осмотрительность обусловлена тем, что цыгане инстинктивно не верят в смерть как в нечто окончательное. Они и за ней видят будущую жизнь — пусть иную, пусть странную, пусть неведомую, но все-таки жизнь, из которой нередко тянутся таинственные силы и к нам.

Мать не станет пеленать ребенка на столе, если знает, что когда-то там лежал покойник. Табор никогда не встанет на стоянку, если рядом кладбище. Даже одинокую заросшую могилу обойдут за километр, потому что не знают, кто там похоронен и чего от него ждать. Было дело: ехали цыгане-влахи и стали на ночь у одного колхоза. Утром к ним нагрянула милиция:

— Из колхоза этой ночью сено пропало, быка увели, поросят украли! Ваших рук дело?

— Это, брат, не мы!

— А кто? — спрашивают милиционеры.

— Это Козю! — говорят цыгане.

— Что за Козю?

— А вы приходите сюда ночью — увидите.

Те думают: «Надо разобраться. Может, в натуре Козю украл». Устроили засаду, сели туда с ружьями. Пробило полночь. Вдруг земля обвалилась. Поднялся мертвец. Милиционеры про ружья свои забыли, побросали их на землю и убежали. На следующий день цыгане вернулись, нашли это место, где Козю был закопан, отрыли гроб, крышку взломали, смотрят, а там покойник-старик лежит вниз лицом — видимо, он перевернулся в могиле. Они взяли кол и вбили ему в сердце, опять закопали и дальше поехали.

Неудивительно, что такие ужасы от детей скрывают. Посторонним людям их тоже рассказывают весьма неохотно. Темнят, одним словом. А чего темнят? Тайну раскрыла бабушка Лиза:

— Днем эти сказки говорить — грех. Надо ночью, на Рождество. Если я сейчас тебе расскажу, на жопе чирей вскочит!

Ба! А цыгановеденье-то, как оказалось, рискованное дело! Но мы чирьев не боимся. До свадьбы заживет.

Дело было так: встречался цыган один с русской девчонкой. Он хотел на ней жениться. И детей заводить. А она на чердаке повесиась. Только об этом никто не знал, и цыган этот тоже ни о чем не догадывался. Так и встречались. Он к ней приходит, они обнимаются, разговаривают. Проходит два месяца, и вот кто-то полез на чердак, а она там висит уже вся засохшая. И как нашли ее да похоронили, больше она никому не являлась.

Другая история: у цыгана из детей была единственная дочь. Сам он овдовел и любил свою девочку с неразумной силой. Однажды с ней вышел несчастный случай: на нее на базаре повалилась телега. Она умерла. Отец убивался и все восклицал: «Зачем ты меня оставила? Зачем ты меня покинула?» Стала она к нему приходить. Каждую ночь. Садилась за стол и просила есть. Отец накрывал, и они вместе ели, только по правде ел один отец, а она сидела и смотрела на него. А потом их кто-то увидел в окно, вскрикнул от испуга, и отец умер, а девушка убежала и отныне ее уже не видали.

Мули, как вы поняли, в цыганских страшилках — самые, пожалуй, частые гости. Это напрямую связано с ритуальными правилами похоронного обряда. У котляров, например, существует обычай: если кто-то умрет, его близкие сидят с телом двое суток. Сама атмосфера (ночь, поминки) направляет ход мыслей. Мужики-цыгане — один за другим — вспоминают старинные жуткие истории.

Ушли однажды три цыганки гадать, а назад не вернулись. Мужья — в розыски. Одну деревню прошли, спросили: «Были у вас цыганки?» — «Были». Во второй деревне спросили: «Были цыганки?» — «Были». А в третьей цыганок никто не видел. Значит, не дошли они до нее. Как правду выяснить, что случилось — цыгане не знают. На третью ночь одному мужу снится жена и говорит: «Нас убили русские, зарубили топорами и поленницей закидали в такой-то деревне на таком-то участке». Цыган проснулся, обратился в милицию. Выехали они с нарядом по указанному во сне адресу. Там хозяева все отрицают. Тогда милиционеры поленницу раскидали, смотрят — а там три трупа.

Или вот: приехали цыгане в одну деревню. Там идут похороны. Цыгане думают: «Сейчас гроб понесут, а мы залезем и дом ограбим». Едва процессия отдалилась, полез первый цыган в окошко, смотрит в комнату, а там — человек, и лицо у него точь-в-точь как у покойника. Стоит он весь такой бледный-бледный и говорит цыгану:

— Вы у меня ничего не возьмете.

Цыган — бежать. Второй не понял, что произошло, решил разобраться. Влез на подоконник, а покойник стоит на прежнем месте, грозит цыгану пальцем и опять говорит:

— Вы у меня ничего не возьмете!

Тут уж и второй цыган деру дал. Ведь от мулей хорошего не жди. Не зря придумали поговорку: «Живые мертвого жалеют, а он их нет».

Спастись от муло легче всего при помощи огня. Они его боятся так же, как крысы — яркого света. Вокзальные гадалки мне говорили, что, встретив муло, надо пригрозить: «Огонь тебе в голову!», и хоть спичкой чиркнуть или щелкнуть зажигалкой — мертвец уйдет.

А. Черных в очерке «Цыгане города Перми» приводит слова старухи-котлярки Замбилы Кулай о том, что раньше, в кочевые времена, мули могли «закрыть» табору дорогу и тогда приходилось совершать различные магические действия, в частности, обходить коней с иконами и крестом. Помогал и костер. Ехала Замбила куда-то с табором, а навстречу — Нечистый. «По голосу узнаем, что неправильно дело идет, неправильная дорога. Навстречу кони идут, а это не кони, это другое дело совсем. Их звон слышно, их тень видно, а сами стоят на месте. Остановимся, здесь бричка с детьми, с конями, а сами идем вперед. Читаем молитву, зажигаем костер с тряпки, из юбки, платка, фартука, делаем огонь. Перекрестим дорогу: девять шагов и девять крестов кладем. Берем палку с сучком, этот сучок ее (нечистую силу. — А. Ч.) одолеет. Зажигаем, он горит. И кресты кладем на дороге специально, по дороге идем, мажем. Он огня и сучка боится, не пристанет. Такие времена были, такие случаи. Случаев было невидано-неслыхано, но сохранил нас Бог».

А случаев действительно было много. Стояли на юге цыгане палатками. А у них одна женщина повесилась — из-за мужа, он ее бил. Она не выдержала и повесилась. Похоронили ее неотпетую. И вот под вечер смотрят цыгане: издалека прямо к палаткам идет та женщина в белой сорочке. Они испугались. Стали распарывать подушки и перины, а пух и перья рассыпать вокруг. Подожгли все это — чтобы покойница не смогла приблизиться к палаткам. Вскоре она скрылась, никого не тронув, но переполох был большой.

Кроме огня против мулей есть и одно профилактическое средство. Нужно посадить на могилу осину. Чтобы мертвый в корнях запутался. Говорят, помогает.

Вообще мулей следует разделять на две категории: есть мули-мертвецы, из плоти и крови, а есть мули-призраки, привидения. Некие цыгане решили сэкономить и купили дом, который стоил на порядок дешевле всех остальных. Дела с этим домом обстояли непросто. В нем жила невидимая девочка, которую взрослые не видели, зато дети играли с ней, как с живой. Начали цыгане соседей спрашивать, что такое. Оказалось, в этом доме раньше эту девочку убили. Цыгане сразу продали дом.

Еще один случай, из наших дней. Ехали цыгане на новом автомобиле. Вдруг у машины заглох мотор. Фары погасли сами собой. Смотрят цыгане, а впереди — женщина удаляется… в метре от земли.

Другое дело: пошел один цыган воровать, взял с собой дочку и сына. Залезли они в пустой дом, где есть чего взять. И слышит парень топот, будто какой табун на терраске — человек сто! Говорит: «Все! Сейчас повяжут!», а старый цыган говорит: «Не бойтесь». Взял топор, подложил под дверь острием наружу. Все они взяли. Идут домой с вещами. Сын с дочкой спрашивают: «Что это было?», а старик отвечает, что в этом доме умер хозяин. И еще не было сорока дней.

Возвращение мулей в человеческую жизнь воспринимается цыганами как дурная примета, хотя далеко не все мули агрессивны. Чтоб покойники не «ходили», на похоронах им целуют ноги и говорят: «Прости его бог, мягкая ему земелька, легкое лежаньице, а нам всем пусть пошлет здоровье и счастье, этот покойник пусть бережет всех нас на каждом шагу».

Если покойник привиделся во сне, то утром цыгане накрывают стол и, оставляя одно место свободным, поминают его. При этом муло может заказать и конкретное блюдо: «Приготовьте мне курочку. Люблю курочку». Ослушаться его воли цыгане не смеют. Они верят в силу мертвых, потому что «мертвые все знают», и в связи с этим нередко просят у них помощи и защиты. Ольга Абраменко в «Очерках языка и культуры цыган Северо-Запада России» сообщает: «Нами записана быличка о том, что торговля водкой, захиревшая было, после смерти бабушки пошла хорошо. Считали, что это бабушка помогала. Нами был записан пример, когда у мертвых просили помощи при обыске: “Погуби их, бабушка, отведи им глаза”».

Вот еще рассказ другой цыганки на ту же тему:

«Был случай, когда умерла моя бабушка. Я находилась с семьей брата в глухой деревне. Нам надо было выехать до дома в город Опочка, но внезапно поднялась пурга. От безысходности не надеясь ни на что, я встала перед иконой на колени и от всего сердца сказала: “Бабушка, прошу тебя, дай нам доехать до Опочки, чтобы прийти к тебе. Когда дойдем до крыльца, делай, что хочешь”. Встав с колен, я обрадовалась, что мои слова были услышаны, а брат очень испугался, сказав, что я использовала магию, так как, как только я встала с колен, резко успокоилась пурга и вьюга, и на полу через стекло стелились лучи солнца. Мы благополучно доехали до города Опочка, дошли до дома, где лежала бабушка. Как только я дошла до крыльца, солнце резко ушло и резко поднялась вьюга и метель. Соседнего дома не было видно из-за летящего снега и пурги. Это произошло 16–17 лет назад».

Считается, что вероятность появления мулей наиболее вероятна в течение сорока дней после смерти. Они могут заглядывать в окна, стучаться в двери и даже пытаться заговорить, на что цыгане им обычно отвечают: «Откуда пришел, туда и иди». Известен случай, когда муло, которого убили, прискакал к невесте верхом на березе! Он хотел ее забрать и свести в могилу.

Почему одни мертвые лежат спокойно, а другие «ходят» и приносят вред — на то есть несколько причин. «Ходят» те, кто:

1) погиб неестественной смертью;

2) имеет на совести тяжкий грех;

3) захоронен не по обряду или вовсе остался незахороненным;

4) младенцы, которые умерли раньше, чем их успели окрестить.

Андроникова пишет, что «если ребенок умрет некрещеным, на том свете черт заставляет мать его съесть. Подносит он ей его на медном блюде недожаренным — так, чтобы она могла его узнать».

Что касается великих грешников или убитых колдунов, то с ними дело обстоит иначе. Колдун после смерти варится в котле. Этот котел до краев заполнен утренней росой. Постепенно у колдуна кости отделяются от мяса, и он превращается в большой шар, который выпрыгивает из котла и катится вслед за ушедшим табором, как злобный Колобок. Если какая-то неосторожная цыганка возьмет его на руки, шар тотчас обернется молодым красивым парнем, они поженятся, но девушка почти сразу умрет — колдун будет жить вместо нее.

Подобные таинственные «шары» в цыганские преданья закатываются часто. Жил-был один цыган. Его все считали большим зазнайкой. Однажды он захотел сосватать богатую невесту и решил провернуть это дело с помощью заклятий и нечистых чар. Покатался он в росе, обернулся в шарик и подкатился избраннице под ноги. Та отскочила. Шарик — за ней. Она — от него. Так и не взяла его в руки, и ни одна девушка не взяла, потому что между шатрами катался шарик из… конского навоза!

Этнограф Вадим Торопов утверждает, что однажды самолично был свидетелем появления такого таинственного «шара». Он гостил в семье у крымских цыган. Хозяин ненадолго отлучился по делу, и ученый беседовал с его дочерьми, одна из которых была девушка на выданье (лет шестнадцать). Разговор у них шел самый мирный и будничный, как вдруг из живота старшей сестры вылетел темный подвижный клубок, покрытый шерстью! Он был размером с маленькую кастрюлю, а внутри клубка кто-то сидел. Удивительный факт, но в этот момент вместо страха и ужаса на всех присутствующих накатила волна неслыханной радости и удовольствия. Девушки принялись хохотать до упаду, а загадочный клубок вылетел сквозь стену.

Это вторжение мистических сил в обыденную жизнь носило, по-видимому, случайный характер, но бывает и так, что человек сам провоцирует их появление.

Собрались как-то цыгане в доме. Поставили патефон. Начали танцевать — парни с девушками. А одной девушке парня не досталось. Тогда она взяла икону, и начала танцевать с ней. И тут у нее приросли ноги к полу. Не могут ее оторвать. Начали рубить доски вокруг топором. А из них кровь выступает. Испугались цыгане. Позвали врача. Но он ничего сделать не смог. Тогда отбили телеграмму в Кремль. Но оттуда ответили: «Нам не до того». И тут пришел старичок — похож на Николая Угодника. Прошел сквозь толпу и дотронулся до плеча девушки. Сказал: «Больше с иконой не танцуй». И ноги у нее от пола оторвались.

К сожалению, сказительниц в цыганских кумпаниях все меньше и меньше — раз, два и обчелся. У котляров бабки — через одну сплошь беспамятные. Помню, как приехал к ним в Коляново собирать фольклор. Ага. Как Шурик в «Кавказской пленнице». Водил меня по табору Гога. Он знает много цыганских песен, а сказки не помнит. Мы подошли к двум старым цыганкам, сидящим на крылечке большого дома. Я стал им объяснять, чего мне надо. Пока объяснял, вокруг нас собралось человек пятнадцать. Дети, подростки, молодые мамы, женщины, бабушки. Всем любопытно, кто я такой. А мне любопытно, кто они такие.