Прощальная песнь. Ложь Королевы Фей Стивотер Мэгги

— Дейдре, это смешно. Мы обе знаем, что ты не готова сидеть за рулем.

Не требовались экстрасенсорные способности, чтобы понять: намечается буря. Джеймс укрылся в углу комнаты.

— Что за чушь! Я паркуюсь лучше, чем ты! Ты просто хочешь меня контролировать. Какие уж тут права — тогда не удастся следить за каждым мои шагом! — Я в ужасе подумала, что зашла слишком далеко, но не могла остановиться. Зачем мне это? Заткнись, Дейдре, заткнись. — Я устала делать все по твоей указке. Я устала от того, что ты все решаешь за меня.

Лицо мамы стало суровым.

— Вопиющая неблагодарность! Разве ты не понимаешь, как тебе повезло, что у тебя есть родители, которым небезразлично твое будущее? Я слишком тебя люблю и не позволю, чтобы ты загубила свое будущее.

— Потому что свое ты загубила? — огрызнулась я. — Зато Делия добилась всего, чего хотела ты.

Боже, нет. Неужели я сказала это вслух?

Выражение ее лица не изменилось.

— Нам обязательно выяснять отношения именно сейчас?

— Мам, мы никогда ничего не выясняем. Ты никогда не спрашиваешь мое мнение. Ты просто все время на меня давишь. Нам нужно было все обсудить уже давно.

— Итак, что ты хочешь услышать? Что Делия украла мою жизнь? Что она добилась всего, что должна была получить я? Что у тебя есть шанс добиться успеха, которого не добилась я? Что я на тебя давлю? Что я — деспотичная мать? Так? Теперь ты довольна? — Она отвернулась от меня и открыла сумочку. — Я позвоню Делии. Может, она тебя отвезет.

Меня все еще трясло от собственного поступка. Как я могла кричать на маму над телом бабушки?

Перед тем как набрать номер Делии, мама заколебалась. Ей так же не нравилась перспектива звонить сестре, как мне — перспектива ехать в ее машине.

— Нет. Я позвоню Люку. Он меня подвезет. — Я набрала его номер, страстно мечтая выбраться из этой комнаты, уйти подальше от моей семьи. Даже подальше от Джеймса, который стоял в дверном проеме, будто и не слышал наш спор. Подальше от всего, что сейчас составляло мою жизнь.

— Алло. — Действие, которое производил на меня голос Люка, немного ослабили телефонные помехи, но все равно мне до боли захотелось быть рядом с ним.

— Люк?

Услышав имя Люка, Джеймс отвернулся. Но я уже о нем забыла.

— Я думал о тебе.

Я вспомнила о телах во рву.

— Я тоже. — В присутствии недоброжелательных слушателей большего я сказать не могла. — Я в больнице. Можно попросить тебя об одолжении?

Люк сразу же согласился скоро приехать. Джеймс пробормотал что-то вроде прощания и вышел из комнаты, прежде чем я успела придумать, что ему сказать. Мама застыла, скрестив на груди руки.

Я собралась с духом.

— Мам, что еще?

— Надень голубой кардиган.

Я уже двадцать минут ждала возле входа в больницу, когда за струями дождя увидела Буцефала, темный силуэт в серой бесформенной тьме. Я задрожала, отчасти от волнения, отчасти от облегчения, глядя, как старенькая «ауди» въезжает на стоянку через огромные лужи на асфальте.

Я побежала к машине. Сверкнула молния, секундой позже послышался оглушающий рокот грома. Я закрыла за собой дверцу, отгородившись от непогоды.

Машина тронулась, а я испытала странное чувство облегчения, будто меня отпустил приступ боли, о котором я и не догадывалась.

— Извини, что так долго.

Плевать, что он мне совершенно не подходит. Я так рада была оказаться с ним в одной машине, что больше ничего не имело значения.

Он смотрел на меня с улыбкой. Под его глазами, словно шрамы, темнели круги — раны, вынесенные из вчерашней ночи.

— Привет, красавица.

Я сказала правду:

— Очень рада тебя видеть.

— Ты даже не представляешь, как мне это важно. — Люк глубоко вздохнул. — Куда едем?

— Сначала домой за арфой. И за дурацким голубым кардиганом.

— У меня для тебя подарок. — Не отрывая взгляда от дороги, Люк полез в карман и положил мне на ладонь бабушкино кольцо.

— Достал из раковины? — Я надела кольцо на палец. Теперь, когда я знала о его защитных свойствах, оно уже не казалось уродливым. Рассеянно крутя кольцо на пальце, я смотрела на грозу. В окна машины бил ветер. Небо на мгновение осветила яркая вспышка, и я съежилась за секунду до раската грома. — Отличная погода для вечеринки.

Люк кинул взгляд в зеркало заднего вида, хотя за нами не было ничего, кроме стены серости.

— К началу вечеринки дождь закончится. Но вот молнии… — Его лицо потемнело. — Атмосфера напитана энергией.

Интересно, что он имеет в виду?

— Энергией, которую Элеонор использовала при исчезновении?

— Меня беспокоят не исчезновения, — удрученно ответил Люк. — Скорее, появления.

Так вот почему он все время смотрит в зеркало!.. Теперь и я не отрывала глаз от правого зеркала, хотя там не отражалось ничего, кроме дождя.

Мы подъехали к дому.

— Посидишь в машине, пока я возьму арфу и переоденусь?

Люк посмотрел через мое плечо на пустой дом, едва заметный за стеной дождя.

— Не хочу оставлять тебя одну. Пойду с тобой.

Мы побежали к черному входу. Я достала ключи мокрыми от дождя пальцами, и мы быстро укрылись в доме. Пробравшись на кухню, я посмотрела на Люка и охнула. Он насквозь промок.

— Ты целую вечность открывала дверь, чего удивляться? Где у вас сушилка? Пока соберешься, я посушу вещи.

При мысли о том, что я увижу его обнаженный торс, язык прилип к небу, так что я просто махнула в сторону ванной и ушла в комнату. Отказавшись от старомодного голубого кардигана, который выбрала бы мать, я остановилась на облегающей белой рубашке и юбке цвета хаки. Мне нравилось думать, что я выгляжу профессионально, но с изюминкой. В кардигане я бы казалась фригидной чудачкой.

Я пошла вниз, осторожно пробираясь по темной лестнице. Странно, когда нет никого из членов семьи. Без шума телевизора, без громкого голоса Делии, без жужжания маминого миксера дом казался пустым и тихим. Я подумала о том, что Люк ждет, и у меня задрожали руки, как перед выступлением.

Я вошла в темную комнату и увидела светлый силуэт. Люк смотрел в окно, опустив руки на подоконник. На нем не было рубашки, и я впервые по-настоящему разглядела его тело: мускулистое, гармоничное, созданное убивать. Шрамы покрывали плечи, словно нарисованная карта. Таинственно сверкал золотой обруч. Люк услышал, как я вошла: он слегка пошевелился, но продолжал еще несколько секунд смотреть на дождь.

— Ты быстро… — Он повернулся, и я увидела шрам у его сердца: огромный, белый, бесформенный. Я и не подумала скрывать свое любопытство и подошла к нему. Только тогда я поняла, какой опасной была сама рана.

— Откуда это?

В глазах Люка появилось такое же безжизненное выражение, как в ту ночь, когда я прочитала его мысли. Я провела по шраму осторожными пальцами и снова погрузилась в его воспоминание.

Стоя спиной к старому деревянному зданию, Люк прижимал острие кинжала к своему плечу, осторожно проводя линию к обручу. Выступила кровь. Его глаза оставались пусты. Следующая рана была глубже. Следующая — еще глубже. Какое-то безумие. Если он пытался избавиться от обруча, то напрасно — на нем не появилось ни царапины. Люк кромсал свою кожу на лоскуты, а обруч оставался на бицепсе. Кровь текла из каждой новой раны, заливая золото обруча.

В конце концов Люк опустил дрожащую руку с ножом. Я вздохнула от облегчения. Слишком рано. Быстрый, как гадюка, он вонзил кинжал в свою грудь и с силой повернул его. Руки разжались, голова упала на бок, извивающееся тело повалилось на землю.

Я задохнулась и усилием воли прогнала видение. На моих глазах блестели слезы.

— Ты хотел себя убить. — Слова сделали видение реальностью. Я посмотрела на него и повторила: — Ты хотел себя убить?

Люк застыл. Пытаясь подобрать место для этого эпизода в мозаике его воспоминаний, я провела пальцами по шрамам, спускавшимся к обручу.

— Почему?

— Ты все видела. У меня были причины желать смерти.

Шестнадцать лет, проведенные в лоне католической церкви, подсказывали мне аргументы, но все они казались неубедительными, и я промолчала. Внезапно стало ясно, что мне не нужен его ответ. Я не хотела ничего говорить. Вместо этого я обняла его, притянув стройное тело к себе, прижавшись щекой к шраму на плече.

Люк оперся подбородком о мою голову. Наши сердца бились в унисон. Потом я ощутила его губы, нежные и в то же время настойчивые, ощутила горячее дыхание на моей прохладной коже. Какая-то часть меня хотела, чтобы он остановился, пока я не потеряла разум, но другая часть жаждала чувствовать, как он покрывает поцелуями мою шею, мои щеки, как его губы найдут мои и выпьют мое дыхание.

Я не могла ни о чем думать: мускусный запах его кожи и прикосновение пальцев, зарывшихся в моих волосах, сводили с ума. Мой разум кричал, что я зашла слишком далеко, но тело действовало по собственной воле, прижимаясь ближе к его телу.

Я вскрикнула от резкой боли. Люк окаменел и отшатнулся, прижимая руки к сердцу. Его глаза потемнели. Боль снова пронзила мою грудь.

— Что происходит? — прошептала я.

Грудь лизнуло пламя огня. Люк съежился и прижался к подоконнику, смахнув крышку от кастрюли, которая со звоном покатилась по полу. Трясущейся рукой он потянулся в поисках опоры и рухнул рядом с крышкой на кафель. Обруч на его руке засиял белым светом, будто под действием какого-то ужасного колдовства.

Только тогда я догадалась. Это была не моя боль, а его. То, что я чувствовала — всего лишь отголосок его муки. Когда я впервые проникла в его мысли, между нами появилась странная связь. Я встала рядом с ним на колени. По моему телу пробегали волны огня.

— Люк. — Я дотронулась до его лица, он прикусил губу и посмотрел на меня. — Что с тобой происходит?

Это было страшнее всего на свете: чувствовать содрогания его тела под рукой, видеть, сколько усилий ему стоило не закричать. Он ответил сдавленным голосом:

— Меня… наказывают.

Я посмотрела в окно, пытаясь понять, кто мог за нами следить.

Люк, увидев направление моего взгляда, выдавил:

— За то… что… я сказал Элеонор.

Он застонал.

Я вспомнила лицо Элеонор, ее удивление, когда она спросила, почему он не может убить меня, заурядную девчонку. Эльфийское отродье! Я не заурядная девчонка!.. Я потянулась рукой к груди Люка, чувствуя, как медленно и с усилием бьется его сердце.

Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить, как я двигала клевер. С закрытыми глазами я увидела пламя в груди Люка, пламя, опаляющее крылья бьющегося в ужасе голубя. Пламя отражалось белым и красным в его глазах, от жара перья становились черными и бесполезными.

— Погасни, — прошептала я.

Огонь продолжал гореть. Голубь приоткрыл клюв и посмотрел в небо пустыми холодными от боли глазами.

Мне нужно сосредоточиться. Отчего может погаснуть огонь? Недостаток кислорода, верно? Я представила, как высасываю воздух, не оставляя пищи пламени.

Пламя затрепетало и погасло на одном из крыльев. Мое сердце отозвалось болью.

— Нет, — застонал Люк. Я открыла глаза и увидела, как он качает головой. — Не надо. Оставь меня.

— Но почему?

— Она поймет. — Моя рука почувствовала, как его сердце судорожно забилось. — Она поймет, что ты опасна. Сейчас… она может только догадываться…

Каждый дюйм его тела кричал от боли.

— Я не могу просто смотреть на твои мучения.

— Я… солгал ей… сказал, что ты… не угроза… — Он отвернулся. Из губы текла кровь. — Пожалуйста, Ди… не надо…

Я не знала, что делать. Я так боялась, что он умрет, здесь, на кухонном полу, лежа возле крышки от кастрюли. Хотя мог ли он умереть? После того, что я увидела, я не была уверена в его смертности. Но я знала, что он чувствует боль, и смотреть, как он корчится от муки, было тяжелее, чем страдать самой.

Я легла рядом с ним, прижавшись лицом к его шее. Чем горячее становилось тело Люка, тем крепче я его сжимала. Я лежала с ним, пока он не перестал дрожать, пока не успокоился, тяжело дыша. Все это время я знала, что могу прекратить его страдания, и решение ничего не делать оказалось самым тяжелым в моей жизни.

Люк открыл глаза и положил руку на мою щеку. Я еле расслышала его слова:

— Спасибо.

Хотя, может быть, он их и не произнес вслух.