Зажечь звезду Ролдугина Софья

– Выпей, – коснулся уха шелестящий шёпот Лобейры. – Это поможет тебе спокойно уснуть.

«Куда уж спокойней», – подумалось мне. Зубы звякнули о край чашки. Напиток отдавал горечью и металлом. Я сделала глоток, другой… Горло свело судорогой.

– Что… что это такое? – прохрипела я, царапая ногтями землю, отчаянно пытаясь вдохнуть. Отвар расплескался по траве, как капли ртути. От сердца расползалась волна пульсирующей боли, оставляя после себя ощущение пустоты. Сознание ускользало. Краем глаза я заметила, как справа свернулась в клубочек Ханна, а рядом с ней Ками бессильно раскинулся по траве. Спят… Не слышат… Да что же это такое?! – Что ты подмешала туда?

– Это всего лишь звёздная пыль, – тихо ответила Лобейра, наклоняясь ко мне. И костёр не имел не малейшего отношения к багровым отсветам в глубине её глаз. – Сиречь пиргит истолчённый. Нравится, равейна?

Я пыталась закричать, но голос не слушался. Тело горело, будто начинённое углями. В груди образовался вакуум. Под щекой кололись смятые стебли. А прямо перед глазами, на жарких багровых головешках медленно сворачивались в трубочку узорные листья, источая тошнотворно-сладкий дым. Губы искривила слабая улыбка. Надо же, не узнала алинный якубовор. Меня погубила дурацкая сон-трава…

Если выживу, с Дэриэллом мне лучше не встречаться.

Темнота.

…Тычок под рёбра. Выгибаюсь, хватая ртом воздух. Мучительно медленно открываю глаза. Взгляд никак не может сфокусироваться. Ресницы слиплись, кожу стянула липкая корка… Кровь?

– Очнулась. Она не сдохнет от этой твоей отравы, женщина?

– Не сдохнет, – бархатом ласкает слух тихий голос. – Впрочем, не всё ли равно?

– Она должна дожить до ритуала, – недовольно прерывают её. Рыкающие нотки, знакомые интонации. В памяти всплывает имя – Первый. Вожак ведарси. – И так Жадный немного… перестарался.

– Ему есть за что ненавидеть эту тварь, – спокойно возражает собеседница. – Ожоги на его лице до сих пор кровоточат.

Губы иронично искривились. Да, следы от моей крови так легко не смоешь.

– Смотри-ка, Волчий Ветер, равейна улыбается, – удивлённо восклицает Первый. Я собираюсь с силами и поднимаю голову, чтобы столкнуться взглядом с немолодой женщиной, кутающейся в голубую шаль.

Волчий Ветер? Что это значит?

Мозг опаляет поздняя догадка.

Вента Лобейра. Vento Lobeiro. Волчий ветер. Истина была у меня под носом, а я, идиотка, её проглядела!

– Скоро перестанет, – шипят откуда-то сбоку.

Скашиваю взгляд. Тени убегают от света костра, мечась по стенам пещеры. На полу расстелены шкуры, на которых сидит, прикрывая волосами изуродованное лицо, высокий тощий парень с совершенно безумным взглядом.

Жадный. Только его здесь не хватало.

Внезапно жуткой, мучительной волной накатывает осознание беспомощности. Тянусь к силе в глубине моей крови и с размаху проваливаюсь в пустоту. Распахиваю глаза, стремясь увидеть нити… и остаюсь слепа.

Нет, нет, нет!

Выгибаюсь, насколько позволяют верёвки, кричу горько, отчаянно. Пустота хуже боли в вывернутых руках, хуже крови, стягивающей кожу, хуже пронзительного, сумасшедшего взгляда цвета весеннего неба.

Бросаю свою волю из края в край, пытаясь отыскать в себе хоть каплю магии… Бесполезно. Я словно оглохла, ослепла. Только безумная надежда, что это всего лишь сон, не даёт сойти с ума.

– Как славно кричит, – облизывается Жадный. – А можно?.. – Он не договаривает, оборачиваясь на Первого. Тот хмурит брови.

– Она должна дожить до ритуала. Делай, что хочешь, но не убивай её. Хозяева будут недовольны.

Жадный одним движением поднимается с подстилки, радостно скалясь. Меня обдаёт ужасом. Что у него на уме?

Горячее дыхание касается моей кожи. Дёргаюсь в сторону, выгибаясь в путах. Мгновение – и щёку обжигает влажное касание языка.

Кричу. Опять кричу, от ужаса, от беспомощности. Боги, а ведь он ничего пока не сделал… Что же будет потом?

…Как ни странно, первый же удар прочищает рассудок. Голова начинает работать чётко и быстро, как отлаженный механизм часов. После второго удара кричу, закашливаюсь и бессильно обвисаю в путах. Собираю волю в кулак – и на третий реагирую обмякшим безразличием бессознательного тела. Жадный испускает яростное рычание пополам с шипящими ругательствами. Молчу, не шевелюсь, стараясь не выдать себя даже трепетом ресниц или судорожным вдохом. Ведарси запрокидывает мне голову, оттягивает веко, грязным пальцем касаясь белка. Это самое трудное – оставаться неподвижной, так, что даже точки-зрачки замирают. Человеку подобное не под силу, но сейчас я – равейна. Эстаминиэль, пусть и лишённая магии. Мне необходимо выиграть время – любой ценой.

– Что это с ней? – сплёвывает на землю Жадный, отпуская моё лицо. Падаю вниз, повисая на верёвках так, будто в моём теле и вовсе нет костей. Ориентируюсь лишь на слух, изучая обстановку.

– Полагаю, воздействие сон-травы, – задумчиво изрекает Лобейра… Нет – ведарси Волчий Ветер. – Я перестраховалась, почти целую стопку листьев сожгла. А хватило бы и одного стебелька.

– И надолго это? Я хочу слышать её крики. Пинать труп – не большое удовольствие, – выдыхает Жадный. Он сейчас далеко. Неужели уходит? У меня получилось?

– Ещё услышишь, – успокаивает его волчица. – Через пару часов воздействие дыма закончится, и она уже не сможет уходить от нас так легко. Но боль сильнее, чем причиняет этой твари звёздная пыль, ты не доставишь.

– Я постараюсь, – хмыкает.

– Сейчас мне придётся уйти, – говорит женщина. – Скоро проснутся полицейский и дети. Они не должны ничего заподозрить. Просто несколько учеников решили прогуляться – вот что им надлежит думать. Поэтому – никаких глупых выходок. Понял?

– Да, мать, – неохотно соглашается он. Значит, мать? Хороший же сынок вырос. Дикий.

Шорох шагов. Тишина.

Я всё так же обвисаю в путах, не рискуя шевелиться. Мало ли кто может следить… У меня нет права на ошибку. Что с Хани и Кайлом – неизвестно. Рэд пребывает в неведении. Помощь не придёт. Опереться не на кого. Только на себя.

И, кстати, в одном Волчий Ветер ошиблась. Я не чувствую боли. Да, магия блокирована, и это до потери пульса, до безумия напугало меня поначалу. Но сила по-прежнему во мне. Я могу ею управлять – пусть только в пределах собственного разума. Уровень самоконтроля – лучшее тому подтверждение. И сознание… сейчас его трудно назвать человеческим.

Всё же эстаминиэль боятся не только из-за способностей к разрушительному волшебству.

Если смотреть объективно – сделать сейчас ничего не могу. Лишь размышлять, тянуть время, искать путь к спасению. С лостами мне в одиночку не справиться, значит, буду звать на помощь. Но кого? Попытаться проникнуть в сон Максимилиана? Дотянуться до звезды? Или по линии крови – к маме и брату?

Нет, для этого нужна магия, а она заблокирована. Максимилиан мне не ответит, как молчит он уже несколько месяцев. Значит…

«Я вложил в этот браслет отпечаток своей личности, можно сказать, часть души».

Рэмерт Мэйсон. Конечно же. Душа не подвластна магии, её не сковать пиргитом. Но сумею ли я?..

Обязана. Другого пути нет.

Падаю вглубь себя, в потаённые сны. Сначала мне кажется, что и эта часть мертва, блокирована, но постепенно докатывается слабый отклик. Тень мысли – даже голоса не различить. В тот же момент тупая боль начинает скручивать виски. Пиргит. Значит, всё же мешает.

Где, где проходит тонкая граница, отделяющая магию от души, сознание от заклинания? Где?

Рэмерт.

Рэмерт.

Рэм!

Боль становится нестерпимой, но и присутствие ощущается яснее. Чувствую, как утекают драгоценные секунды. Долго эта связь не продержится.

Рэм, найди Хэла или Тантаэ, пусть ищут меня с шакаи-ар. Я у ведарси. Здесь пиргит, равейн и магов не зови.

…Найта?

Больно!

Крик выплёскивается из горла горячей волной. Слышен топот – кажется, лосты заметили, что их пленница вовсе не спит беспробудным сном.

Кривлю губы в улыбке.

Ненадолго.

Темнота.

Я сбегаю в свой вересковый сон.

«Найта? Что с тобой?»

Протягиваю руку и сжимаю веточку шиповника – крепко, до боли, пока шипы не протыкают кожу. Это отрезвляет.

«Кажется, мы поменялись с тобой местами… Я не уверена, что дотяну до утра».

Он – действительно Северный князь. Не мальчишка. Он не начинает паниковать или беспорядочно утешать меня, а просто садится рядом и берёт меня за руку.

«Я тебя вытащу. Скажи, где ты и что произошло».

Во сне детали ускользают. Я с трудом вспоминаю, что сделала Лобейра, но Ксилю этого, кажется, достаточно.

«Жди помощи».

Я дождусь. Обещаю.

Следующее пробуждение было приятнее. Меня окатили холодной водой. Часть даже попала мне на язык, вымывая пиргитовую горечь. Конечно, сон как рукой сняло, но несколько глотков восхитительно сладкой, чудесной воды этого вполне стоили.

Теперь я была далеко не в одиночестве. Светловолосый псих, вожак и ещё целая компания подозрительных личностей. Один из лостов держал кувшин. Теперь пустой, я полагаю.

Магия по-прежнему оставалась как за глухой стеной. Но теперь я по крайней мере могла ощутить эту стену. Коснуться её. Уже хорошо. Любая блокада не вечна. Надо только ждать.

Постепенно прояснялись и физические ощущения.

Лицо горело. Болезненная колющая пульсация концентрировалась в нескольких точках, расходясь по коже кругами, как от брошенного в воду камня. По ощущениям похоже на ожоги… Волосы больше не оттягивали голову назад. Сейчас это казалось почти приятной свободой. Интересно, что произошло, пока я была в отключке?

– Чувствуешь боль, равейна? Страшно? – издевательски протянули рядом.

Жадный, кто же ещё. Я с трудом разлепила веки. Если бы меня не облили водой, чтобы привести в чувство, вряд ли бы такой подвиг оказался мне по силам.

– Не страшно, – с некоторым удивлением констатировала я, тяжело ворочая языком. Вот бы ещё попить. Кажется, что это просто сон. Абсурдный, дикий. – Холодно, – добавила я, подумав. Мокрая одежда липла к телу, как огромный компресс, и это почему-то раздражало больше, чем все остальные болезненные ощущения, вместе взятые. Даже блокированная сила отступила на второй план.

Да что со мной происходит?

– А только что было жарко, – угрожающе сверкнул глазами ведарси. – Хочешь повторить?

– Довольно, – оборвал его знакомый голос. Первый. Надо же, какой сюрприз. – Не наигрался?

– Она так славно горела, – облизнулся лост. Меня передёрнуло. Видимо, некоторые реакции не меняются даже в состоянии стресса. Боги, о чем я думаю? Мне надо искать пути к спасению, а не размышлять на абстрактные темы. – Особенно волосы… Ты теперь такая же красивая, как я, – ухмыльнулся он.

Волосы? Он поджёг волосы?!

На секунду всё моё существо взорвалось гневом. Мне померещилось – конечно же, померещилось, как же иначе – что мир стал чёрно-белым. От удивления я вскрикнула, ярость угасла, и на стенах снова заплясали оранжевые отблески костра.

Такая же красивая, как он, значит? Что ж, когда выберусь отсюда, то прибавлю Дэриэллу работы. Однажды целитель уже занимался моим лицом, когда в лаборатории на лоб мне попали брызги кислоты из взорвавшейся пробирки. Так что и теперь не всё потеряно. Когда я выберусь…

Если выберусь.

Горло свело спазмом. Нет, не надо истерик, лучше вернёмся к мутному состоянию сна.

– Зачем вам это? – хрипло спросила я, обращаясь к Первому. – Почему не убили сразу?

– Ты слишком многое испортила, – помедлив, ответил вожак ведарси. – Дала надежду дочери леса, разбудила силу в человеческой девчонке, потревожила старых богов. Мы не хотим возвращения прежних времён, – сдвинул брови он, точно задумавшись о неприятном. – Значит, богов нужно усыпить. Нужна жертва.

– Почему именно я?

– Потому что ты начала это.

Логично. Только логика их мне не нравится. Чувствую, она мне боком выйдет.

– Почему Лобейра преподаёт в школе? – Ещё один вопрос, который мучил меня с того момента, как я очнулась в этой пещере.

– Неужели не ясно? Там она может отслеживать появление одержимых духами. Детей легче изменять, чем взрослых.

Не очень-то лестное определение.

Стоп. Так отрезанные от дара равейны – их рук дело? О, бездна… Получается, инквизиция ни при чём? Но тогда откуда им известен рецепт пиргитовой смеси? Или они наугад сыпали? А ведь неверная дозировка может просто-напросто убить.

Меня прошибло холодным потом.

Впрочем, иногда смерть – не худший вариант.

Натяжение верёвки внезапно ослабло. Я, как подкошенная, рухнула на неровный пол. Острые сколы впивались в израненные ноги. Помнится, что было раньше в школах такое наказание – ставить на коленки в угол. На горох, например. Как я теперь хорошо понимаю бедняжек-учеников…

– Поднимайся, равейна. – Верёвку дернули вверх.

– Не могу, – угрюмо ответила я. Почти правда.

– Ну, как хочешь, – усмехнулся Первый, делая знак одному из подчинённых ведарси, белобрысому громиле, удивительно напоминающему гориллу. Интересно, а бывают большие седые темнокожие обезьяны? Если да, то передо мной одна из таких.

Лост грубо ухватил меня за шиворот и поволок за собой. Ноги тащились по земле балластом. Ещё немного, и я действительно не смогу ими шевелить. Слишком больно. В голове мелькнуло – не берегут, значит, не собираются надолго оставлять в живых. Я скосила глаза. Может, подобрать камень и садануть громиле по затылку? А толку-то… вряд ли его проймёт. Магия мне сейчас недоступна, а обычной девушке нипочём не справиться с десятком здоровых мужчин.

Скверно. Совсем скверно.

С другой стороны, сюда меня послала Айне. Если бы мне действительно грозила смерть, пророчица увидела бы это. Конечно, прорицатели могут ошибаться, но не в таких вещах. Но возможно ли, что…

По позвоночнику скользнула ледяная волна.

…возможно, она готова пожертвовать одной ради многих?

Да. Вполне.

Под пятку попался острый камень. Я вздрогнула, приходя в себя. Нет, бред. Так можно до чего угодно додуматься. Представляю, как обидится Айне, когда я расскажу ей о своих страхах.

Губы искривила горькая усмешка. Что ж, ещё один повод выжить – посмотреть на разгневанную пророчицу.

– Приехали. – Меня грубо швырнули на землю.

Я с трудом поднялась на локтях, озираясь по сторонам. Зал, достаточно большой, но потолки низкие. Вверху – большая круглая дыра, через которую проникает лунный свет. По кругу, у стен, в треножниках тлеют угли. Прямо под дырой – большой чёрный камень, покрытый барельефами.

Меня передёрнуло.

Чудовищные рожи. Точно, демонам поклоняются.

– Не сильно похоже на алтарь, – проворчала я. – Что от меня-то требуется?

– Ничего особенного, – равнодушно ответил Первый. – Всего лишь твоя сила.

– Сила? – У меня перехватило дыхание.

– Именно, – ветром по спине прокатился знакомый голос.

Лобейра.

– И как вы собираетесь ею воспользоваться? – Я медленно обернулась, скрывая дрожь обгоревших ресниц. Волчица стояла у входа, протянув руку к треножнику. Голубая шаль всё так же уютно укрывала плечи, словно мы и не покидали затемнённую полуподвальную аудиторию.

– Просто прочитай это.

Она швырнула мне на колени смятый тетрадный листок. Я протянула руку и, щурясь в неверном багровом свете углей, пробежала глазами.

«О, великий Теояомкуи, повелитель смерти, тра-та-та… призываю и верую, тра-та-та… я, такая-то, клянусь именем своим, силой, тра-та-та… и приношу её в жертву».

Кожа покрылась мурашками. Бездна, это самое настоящее отречение. Искажённое донельзя, обращённое к демону, но действенное.

– Я не буду это читать. – Голос прозвучал хрипло.

– А ты не думаешь, что у нас есть способы тебя заставить, равейна? – вкрадчиво поинтересовалась Лобейра.

Я оглянулась на неё, болезненно улыбаясь:

– Попробуй. В живых вы меня так или иначе не оставите, так что смерти я не боюсь. Будете пытать? Уверяю вас, долго я не протяну. Слишком высокая чувствительность к боли. А отдать свой дар какому-то демону… Увольте.

– Дрянь! – Жадный подскочил и наотмашь хлестнул меня по лицу. Я не сделала даже попытки увернуться. Нет, от силы я отрекаться не буду. Просто не смогу. И не потому, что это страшно само по себе. Нет. Дело в тексте отречения. Это не абстрактный ритуал, как в инквизиции, это жертвоприношение. Для демона. А Древний, получивший частичку Изначального, получает способность проникнуть на иной план.

Рисковать так? Ну уж нет.

Белобрысый псих пнул меня под рёбра. Я согнулась, жадно глотая ставший вдруг сухим и густым воздух. Сквозь ватный барьер до меня долетел голос Лобейры:

– Тише, сынок. Здесь нужно действовать тоньше. Иначе эта равейна и вправду загнётся до того, как проведёт ритуал. Принесите пленников. Слышишь, – она обратилась к кому-то третьему. – Я была права. А ты хотел оставить детишек в лагере… Вот и пригодились.

Детишек?!

Это же не значит, что Ханна и Ками…

– Найта!

В зал кубарем вкатился встрёпанный мальчишка с разноцветными волосами. И почти сразу же за ним внутрь втолкнули испуганную девчонку с кровавыми подтёками на лице.

Моя… Хани? И Ками? Нет…

Горло свело судорогой.

– Их-то за что? – просипела я, жмурясь. Солёные капли чертили дорожки на обожжённой коже.

– Как за что? – наигранно удивилась Лобейра. – Мальчишка – полукровка. Лис, если я не ошибаюсь. Мы полагали, что очистили землю от его мерзкого клана, но, похоже, ошиблись. Видимо, кто-то из заботливых родителей решил спрятать ребёнка среди людей. Мои благодарности, Ната, – она издевательски поклонилась мне, – если бы не ты, мы бы ни за что не вышли на этого мальчишку. А что до девки… Равейны заслуживают смерти. Все равейны.

В глазах потемнело. Это я виновата, только я. Если бы не моя безалаберность, то сейчас мы не оказались бы в такой ситуации. Посчитала себя сильно взрослой? Давно не получала по носу? Забыла, что на любую силу найдётся сила коварнее и хитрее?

Дура. Дура, дура!

– Интересно, – задумчиво протянула Лобейра, прижимая к себе девчонку, – если я сделаю так, – из рукава вылетел нож, упираясь в бронзово-загорелую кожу шеи, – твоё решение не изменится?

Я встретилась взглядом с Ханной. Огромные зрачки – как чёрные зеркала. И в них страх, страх. И немой вопрос: почему? Почему я?

– А если изменится – что тогда? – угрюмо спросила я, не отводя взора от посеревшего лица девочки. – Отпустите её?

– Посмотрим, – промурлыкала волчица, чуть надавливая ножом. По горлу скатились алые капли, теряясь в пушистом вороте свитера. Ханна вскрикнула.

Чёрные, дрожащие зеркала. Что в них отражается?

– Поклянись, что не убьёшь её, – потребовала я. – Что не убьёшь ни Ханну, ни Ками, и это не сделает никто из твоего клана.

– Клянусь, – легко пообещала Лобейра. Первый довольно усмехнулся. Наверняка лжёт. Но это шанс… В конце концов, я несу ответственность за этих детишек… За моих друзей. Которых я подвела…

Листок смялся под моими пальцами.

А отречение… Вспышкой настигло озарение. Они ведь знают меня, как Нату Верманову? Вот и вставлю это имя. Оно все равно не настоящее… Силы, я, конечно, лишусь, но к демону она точно не попадёт.

– По рукам, – кивнула я. Зрачки Ханны вздрогнули.

О, великий Теояомкуи, повелитель смерти…

…Тёмное стекло в обрамлении старой бронзы…

…взываю к тебе…

…Тонкие пальцы тянутся к поверхности… Невесомый щелчок ногтем…

…я, Ната Верманова, клянусь именем своим…

…невыносимо долгое мгновение, когда по целому ещё стеклу разбегаются трещинки-паутинки…

…силою своей…

…тихий вздох – и зеркальная крошка осыпается на землю…

Рывок вперёд – и сталь разрывает смуглую кожу. Кровь выплёскивается, как в фильмах ужасов – густым, горячим, остро пахнущим потоком. Лобейра вскрикивает. А из горла равейны вырывается хрип.

– Я хочу… я хочу… – Взгляд стекленеет. Голос становится тише. В зрачках осыпаются серебряные осколки. – Я хочу, чтоб вы все сдохли, гады!

Кровь на полу начинает искрить, будто сквозь неё пропускают электрический ток. Ханна медленно выскальзывает из расслабленных рук Лобейры и оседает на пол. Мир подёргивается потусторонними тенями. Вой, хохот, тихий плач… Ветер завывает, но этот вой не похож на волчий. Так воют брошенные собаки.

Кажется, я слышу крики. Полные ужаса, боли, отвращения. И сквозь них прорывается звук рыданий…

Пляска стихий продолжалась лишь несколько секунд. Когда она остановилась, то вокруг не было ничего живого – только обломки алтаря, остывающие угли и изломанные, мёртвые тела. Много тел…

И Ханна…

Нет…

Тихо поскуливая, я подползла к девочке, тряпичной куклой застывшей на полу. Обрывки джинсов тут же намокли от крови. Всё так бессмысленно… Я мягко обвела пальцами веки – как крылья мёртвых бабочек, мягкие ресницы, чёткую линию скул… Она могла вырасти и стать такой сильной, такой необычной, такой прекрасной… А я отняла у неё это всё. Купила её жизнью свою. Во всём виновата только моя беспечность…

Всхлипывая, приподняла её, прижимая к себе, зарылась лицом в промокшие от крови волосы. Дура. Поздно плакать… уже поздно.

Где-то рядом жалко, тонко тявкнули. Шорох – и к моему боку прислонилось что-то горячее, пушистое. От удивления у меня даже слёзы высохли. Неужели кто-то из ведарси… выжил?

Я оглянулась и застыла. У моих ног жалобно притулился лисёнок. Огромные глазищи – каре-зелёные, разумные, такие у зверей не бывают. Пушистая шубка слиплась от грязи и крови, но можно было – меня пробил истерический смех – можно было различить, что волоски не рыжие, а всех красок мира – алые, фиолетовые, чёрные, белые, жёлтые, багряные, розовые и кислотно-зелёные… Переднюю лапу прочно охватывала вязь кварцевых бусин.

– Ками… – растерянно выдохнула я, проводя рукой по мягкой шерсти. Зверёныш тоненько вякнул и свернулся в клубок. – Скверное вышло приключение, да?

Лис разглядывал меня глазами больного ребёнка – внимательно, спокойно и без всякой надежды. Угли на полу медленно остывали. Кусочек неба в круглой дыре наверху стремительно бледнел. Где-то невообразимо далеко голосили птицы. А ведь до весны ещё далеко… Зачем они поют? Чему радуются?

– Знаешь, лисёнок, больше всего на свете я боялась именно этого. Что не смогу защитить. Умирать, в общем-то, не страшно. Ты ведь даже не почувствуешь, не поймёшь, что тебя больше нет… А вот жить после чужой смерти… страшно…

Ты слышал, лисёнок, как говорят: всегда виноват слабый? Не верь. Виноват сильный. Потому что только сильный сумеет защитить, предусмотреть, предвидеть… Знаешь, я так привыкла быть слабой, что теперь не справляюсь. Рядом всегда был кто-то, кто мог постоять за меня, протянуть руку, посоветовать, поддержать. Мама, Лиссэ, Максимилиан, Тантаэ, Риан, Айне, Дэриэлл… Я рассказывала тебе о Дэриэлле? Нет? Странно. И про Айне не рассказывала? А ведь это она отправила меня сюда… Пророчица… Интересно, а знала Айне, как всё обернётся? А если знала, то почему не предупредила меня?

Вопросы, вопросы… если бы я была достаточно сильной, мне бы не пришлось их задавать. Лучше бы я умерла, не она… Ханна… Ты плачешь, Ками? А мне казалось, лисы не умеют плакать. Получается, всё-таки умеют…

Не надо, милый. Слезами не поможешь… Что ты на меня так смотришь? Что? Я тоже плачу? Нет. Уже нет. Тебе кажется, наверное…

Всё так быстро меняется… ещё вчера мы готовились к этому походу и спорили, кто из нас – самый крутой путешественник. Точнее, это мы спорили, а Хани просто смотрела на нас. Она нигде не была, кроме этого городка… А я хотела показать ей мир – и не только человеческий. Похвастаться огромной библиотекой Академии, поводить по улочкам Зелёного, пригласить в гости в Кентал Савал… обязательно весной, когда цветут яблони.

Смешно, а ведь совсем недавно я была такой же наивной девочкой, маленькой равейной, не умеющей себя защитить. Ничего не знала о мире, в котором живу, верила, что чёрное – это всегда чёрное, а белое – всегда белое, а все люди на свете делятся на знающих и пребывающих в неведении, свободных и опутанных узами. Почти как волки и собаки: одни живут в опасном мире, где правит сила и царят законы стаи, а другие – в маленьком, тёплом, уютном, за толстыми стенами неосведомлённости, с полной миской у носа и с подстилкой у двери. Себя я, конечно, причисляла к волкам… к волчатам. А потом меня похитил настоящий хищник, и мир перевернулся. Я смотрела в глаза своему чудовищу и думала, что теперь-то уж знаю всё, а разумные твари бывают двух видов: люди и звери, а внешность не всегда правдива.

Ну что ты фыркаешь? Тебе не интересно, что было дальше? Интересно?..

…а дальше я влюбилась. Да-да, в то самое чудовище. Знаешь, лисёнок, он был в шаге от того, чтобы убить меня. А я смотрела на него восторженными глазами и говорила: для тебя – всё, что угодно. И тогда-то мне подумалось, что нет разницы, хищник или простой человек. Главное – какое место он занимает в твоём сердце. Есть друзья и враги, есть любимые и соперники… А есть просто чужие. Эх, лисёнок, когда я ехала сюда, то думала, что не найду здесь «своих». И опять попала впросак. Потому что здесь были вы… Ты и Хани, и бедняга Габриэла, и Ричард, и его младшая сестрёнка Лиз, и серьёзный Томас, и слишком уж умный детектив Кристиан Рэд, и даже Эшли, напророчившая не хуже Айне… И снова я не знаю, что делать. Мир такой огромный… а я по-прежнему всего лишь щенок на подстилке у двери. Беспомощный и бесполезный…

– Это не так, – неожиданно резко прозвучало в тишине пещеры. Я оглянулась.

Ками нервно одёрнул грязную рубашку. Рукава были длинны на добрую треть, подол доходил почти до колена. Отодранный карман свисал неряшливым клоком.

– Не смотри на меня так, – буркнул он, плюхаясь рядом. – Моя одежда куда-то делась, а им, – он кивнул в сторону ведарси, – уже побоку.

– Ками, я… прости. – Горло сдавило. Это чудо, что он выжил. А ведь Лобейра могла бы начать свою демонстрацию и с него… – Из-за меня…

– Глупости, – отрезал он. – Ханна сама так решила. Не надо обесценивать её выбор дурацкими метаниями.

– Если бы я не приехала в этот город, то необходимость в подобном выборе бы никогда и не возникла, – зло ответила я, утыкаясь лицом в колени. – Не было бы ни инициации, ни нападений ведарси…

– Ага, а Ханна бы так и прозябала бы всю жизнь, прогибаясь под таких, как Эшли, в компании спивающегося отца, – выдохнул он и уселся рядом. Мне на плечи легла тёплая рука. – Всё случилось, как случилось. Если постоянно говорить «если»… можно сойти с ума. А чокнутая равейна нам не нужна!

– Но Хани…

– Думаешь, я не понимаю ничего, да? – неожиданно вызверился Кайл, вскакивая на ноги. Я удивлённо-испуганно уставилась на него снизу вверх. – Думаешь, мне плевать? Да Ханна… Хани… она единственная, кого я вообще смог полюбить в этом дурацком городе!

Он осёкся.

– Ты… полюбил её?

Ками нервно рассмеялся.

– Что, не верится? – Я виновато ссутулилась. Парень подарил мне мрачный взгляд, вздохнул и уселся рядом. – На самом деле, есть чему удивляться… Помнишь, я говорил, что мне девушки не нравятся? Смешно, но в каждой шутке есть доля правды. До того, как я встретил Хани… до того, как ты познакомила нас, я думал, что девчонки меня и вправду не интересуют. Особенно после Сандея.

Фотография на столе. Залитое солнцем крыльцо и смеющиеся мальчишки. Серьёзные-серьёзные серые глаза, как у врача или у бойца.

– Тот парень со снимка?

– Да, – понурился Ками. – На самом деле, мы даже не родственники. Он даже Кларе не родственник. Такой же приёмыш, как и я. Наверное, поэтому мы поначалу и сблизились. Эспер был на шесть лет старше меня, выше, сильнее. Про ум я вообще не говорю. Идеал того, каким должен был быть я. Он заботился обо мне, как брат, иногда даже больше. Часто он делал странные вещи: дарил какие-то безделушки, вроде тех, что дарят девчонкам, покупал мне цветы… такие глупые кактусы с синими венчиками из лавки той женщины, – неожиданно улыбнулся Кайл. – Честное слово, я думал, что по-настоящему влюбился в него. А потом Эспер разбился. Я депрессовал недели две, не вылезал из своей комнаты. Хотел спрыгнуть с моста и совершить ещё какую-нибудь глупость. Но вдруг подумал: вряд ли он бы этого хотел для меня. И почему-то стало легче.

– А потом ты встретил Хани.

Я замолчала. Кайл снова улыбнулся:

– Да. И ничуть не жалею об этом. Ты многое изменила здесь. Сделала людей настоящими. Всех их – начиная с идиота Ричарда, который перестал наконец ходить с таким заносчивым видом, заканчивая отцом Ханны.

– Да, но какой ценой…

Ками посмотрел на меня очень странно. Мне подумалось, что взгляд у него стал гораздо старше. Или раньше я просто не замечала, как глубока бездна в его глазах?