Чистая книга: незаконченный роман Абрамов Федор

– Болван. Народ – это не крестьяне Копаней. Народ – это русский пролетариат – вот что прежде всего. А служить ему – приближать революцию.

– Хочу знать ваше отношение к крестьянству.

– На этот счет у нас полная ясность. Союзник пролетариата при руководстве союзом со стороны пролетариата.

– Вы хотите сказать – диктатура пролетариата.

– Совершенно верно.

– Хорошо. Диктатура пролетариата. А сколько у нас в стране пролетариата? Двадцать процентов!

– Но эти двадцать, пятнадцать процентов наиболее организованный, наиболее сознательный отряд русского народа. Наиболее культурный.

– Но почему эти двадцать процентов должны осуществлять диктатуру над семьюдесятью процентами населения, коим является крестьянство?

– Я сказал уже: он наиболее сознательный, развитой…

– Так сказать, высший тип человека?

– Если хотите, да.

– А крестьянин низший тип?

– Безусловно.

– Фигу тебе. Лимон выжатый выше лимона в соку? А рабочий по сравнению с крестьянином – это лимон выжатый. Или: трава, выросшая в подполье. Разве ее сравнишь с луговой?

Рабочий всю жизнь стоит у станка, природы-то не видал – кой черт он понимает? Это еще нищета. А крестьянин всю жизнь с землей, с полем, с лесом, со зверем, с птицей. Вы, поди, и сами не знаете ничего этого.

– Это к делу не относится.

– Относится, коли выжатый лимон предпочитаете невыжатому.

– Рабочий класс организованнее, сплоченнее, выше по сознательности. Только с ним можно завоевать власть.

– А кто будет руководить этой властью? Вы на крестьян плюете, поносите. Чего же вы в России? Езжайте, где пролетариат. Коренное население страны, создавшее такое государство, все ценности, – и низший тип?

– Я еще раз о диктатуре.

– Это вопрос не новый о диктатуре. Буржуазия во Французской революции тоже осуществляла диктатуру.

– Но она была большинством нации.

– Я повторяю: диктатура рабочего класса предполагает союз рабочего класса с крестьянством, трудящимся крестьянством. Еще Маркс и Энгельс указывали, что хорошо бы восстание рабочих крепить восстанием крестьянства…

– Это Маркс. А русских социологов вы учитываете? Герцен и другие. Они идиоты были? Ведь одно дело русский рабочий класс (из вчерашнего крестьянства) и другое – немецкий.

– Вернемся к нашей грешной жизни. Вы сказали: чем хуже живет народ, тем лучше. Но когда революция будет? Что же, в ожидании ее люди должны погибать от отсутствия медицинской помощи? Нет, я считаю, Полонский великое дело делает.

– Буров – человеконенавистник. Он не любит людей. Вот основной его порок. Он не любит человека. Он любит человечество – согласен. Но он не любит живого человека. А значит, не любит и человечество. Вот моя точка зрения.

Разговор двух социологов

С-д: – А, господин террорист.

С-р: – Слушаю, господин немец.

С-д: – Что это значит?

С-р: – А то, что вы философ немецкой социал-демократии.

С-д: – Но мы делаем большое дело, а вы своим террором лишь отвлекаете.

С-р: – Террор в условиях насилия и произвола не только допустим, но необходим. И не забывайте: во главе Пресни мы были. Мы способны не только на террор, но и на вооруженное восстание. Социал-революционеры – дальнейшее развитие русского социализма («Народная воля»), они учитывают национальное своеобразие России, ее прошлое. А социал-демократы – немецкая социал-демократия на русской почве.

С-д: – Что говорить о партии социал-революционеров, когда у нее до 1905 года не было программы.

С-р: – Программы не было, но были дела. Что важнее? А у вас программа и нет дел.

Мы убили Плеве, мы вдохновили интеллигенцию, вызвали подъем в стране (преемник Плеве – Святополк-Мирский, министр внутренних дел, – несколько изменил внутреннюю политику в сторону либерализма). А вы что, господа теоретики? Господа сектанты?

Мы готовы вступить в союз со всеми, кто против самодержавия. А вы блюдете чистоту. Потому что вам мало сбросить самодержавие, самое главное для вас – удержать свою власть. Мы же: сбросить самодержавие, а вопрос о власти – второстепенный. Власть – дело народа. Учредительного собрания.

Одни усердно овладевают специальностями. Другие с пренебрежением смотрят на это.

– А что же вы будете делать, когда кончится революция? Ведь придется же жить, каждому что-то делать. Или вы заранее предназначаете себя к роли руководителей? Но даже если и так, то, чтобы руководить, надо уметь делать то, чем будешь руководить. Вот и выходит: ты аристократ, а не я.

Учитесь работать. Иначе окажетесь «лишними людьми». Чтобы быть революционером, стань сначала личностью.

Споры среди ссыльных

Марксизм – великая теория. Захватила умы не одного поколения молодежи. Ошеломляюща, восхитительна идея народовластия, победы трудового человека. Учение, которое дает в руки оружие для свержения господства угнетателей. Что прекраснее?

Но есть одна слабость у марксизма – человек. Коммуна, единение людей… Все это прекрасно. Но каков человек? Что за материал? Пригоден ли он для строительства коммуны? У марксизма нет собственного учения о человеке. Он берет учение просветителей. Но ведь просветительство потерпело крах. И в этом смысле русская литература куда как далеко ушла от марксизма.

По марксизму панацея от всех зол – фабричный котел. Достаточно выварить крестьянина в фабричном котле, и человек пригоден для строительства будущего. Но так ли это?

Русская литература показала разные типы человека. Татьяна Ларина, Печорин, Обломов, Плюшкин, Собакевич, Ноздрев, Яков-холоп (Некрасов)… Иудушка… Это национальные типы. То есть ими могут быть представители разных классов.

Как быть? Достаточно ли фабричного котла? И уживутся ли в коммуне Собакевич, Плюшкин вместе? Несовместимость…

Юра Сорокин открывает: в народе тоже разные типы. В том числе среди рабочих…

А человек Достоевского? Выдуман?

Но самое-то главное: надо ли убивать разные типы в народе? Надо ли обезличивать?

В животном мире – все зайцы. Да ведь это конец жизни. Скука непроходимая.

– Так где же выход?

– Не знаю. Но надо строить теории будущего общества, исходя из природы человека, учитывая многообразие человеческих типов, которые часто несовместимы друг с другом, не уживутся…

Надо учитывать достижения и открытия русской литературы. Типы, характеры, созданные ею – не выдумка, это реальность. Плюшкины везде есть. Уничтожить их прикажете?

Прибавьте сюда лесковских бродяг, странников. Думаете, диктатура рабочего класса установится – и странников, бродяг не будет?

Все упования на общественно-государственные органы, а человек, природа, психология куда денется?

Вы исходите из неверной предпосылки. По-вашему, человек – tabula rasa. Лепи, что хочешь. Но это не так. Человек – это чернозем, это скопище страстей. И их обуздать может не только религия, новая мораль. Но должны быть государственные институты… А у вас что по этой части? Человек – ахиллесова пята марксизма. И он даст себя знать. Вы не знаете человека… У вас все просто: пролетарский класс передовой и т. д., буржуи – мерзавцы и т. д.

Но сколько негодяев среди пролетариев? Да это и вполне понятно. Сколько они рабочими были? А дворяне? Буржуа? Сколько там хороших, умных людей, людей бескорыстных, до которых надо тянуться и рваться пролетариям. А ведь по вашей теории – в расход их. Или, по крайней мере, в сторону.

Мы в деревне живем здесь. Бедняк же мельче, хуже… И это понятно. На песке вырос. На нищете. Почему же он должен учить середняка?

– Беднота… А беднота ничего, кроме бедности, произвести, родить не может.

– Безобразие.

– Да нет, я вовсе не против бедноты. Найдется умный человек среди бедняков – зеленая улица ему. Но только на большой процент умных среди бедняков рассчитывать не надо.

Беднота в биологическом отношении уступает состоятельным и зажиточным. Это все равно что несортное, плохое зерно. А скажите, будет крестьянин несортным зерном засевать свои поля? Так почему же вы требуете, чтобы человеческие нивы засевали несортными семенами?

– С социальным дарвинизмом давно покончено!

– Мы во многом сходимся с большевиками.

1. Долой царя. Республика.

2. Земельная реформа.

3. Более или менее справедливое распределение материальных благ.

4. Всеобщая грамотность. Но мы не согласны:

1. С диктатурой пролетариата.

2. С руководящей ролью большевистской партии. Почему? По какому праву? Партий должно быть много.

3. Мы за частную инициативу во всех сферах жизни. За многообразие укладов. Но никакого принуждения. Никакого преследования. Жизнь решит сама.

4. Всеобщая грамотность.

– Это можно только при социализме.

– В Японии социализм? А там с 1894 года всеобщее начальное образование. А самое наше главное желание – сделать Россию богатой, процветающей.

– На какой основе? На основе буржуазного предпринимательства? Да это означает, что вы вместо диктатуры царя и помещиков хотите навязать диктатуру буржуа.

– Спокойно, спокойно. А закон на что? Ни один класс не будет править. Будет править закон.

– А как вы относитесь к революции?

– Смотря к какой. В принципе мы не можем отменить революции. Это путь мировой истории. Но я не хотел бы новой пугачевщины на Руси. Я не хотел бы, чтобы в результате гражданской войны Россия вернулась к гвоздю. По-моему, в наш век цивилизованные государства не могут позволить гражданскую войну. Слишком сложными стали экономика, культура и т. д.

О преобразовании России

Мы все признаем, что существующее положение вещей нетерпимо, что жизнь России нужно переделать. Но как?

Революционным путем. Но что такое революция в России? Океан хаоса и разрушения. И не погибнет ли в этом хаосе самое ценное, что создала Россия, – интеллигенция?

После революции, вы утверждаете, будет взлет творческих сил. Чьих? Под руководством кого? Не наступит ли одичание?…

Ущерб от революции. Сколько разорено, разрушено, сожжено. Так ведь большая ли часть была втянута в водоворот революционных событий? Слабая волна. Она не докатилась до окраин, в частности до Севера.

А что будет с Россией, если землетрясение грянет, да такое, что волны по всей России прокатятся? Что же, вся Россия будет разрушена? То, что создавалось веками.

Да, среди ссыльных появляются и так называемые государственники. И их, конечно, называют ренегатами, защитниками капитализма.

Середняк и бедняк

Кто-то из ссыльных замечает: мы ориентируемся на бедняка, а ведь не он творческий элемент деревни.

Бедняки, конечно, бывают разные. Вон Егор – пять девок. Один поднял. Тут хоть разорвись на части, будешь бедняк. И Клоповы – два раза горели.

Но Афонька Абрамов. На которого все мы ориентируемся. Лентяй. Бездарность и бездельник. Крестьяне его не любят. А он – наша опора в деревне. Кто пойдет за ним? Никто. Его власть – власть силы…

Бедняк – человек неинтересный. Нищий духом. Он не связан с землей, с природой. В городе это естественно (для рабочего человека), в деревне это противоестественно.

Затем: кто будет кормить страну? Бедняк? Крестьянин не будет терпеть его руководство. К чему он будет звать? Куда поведет, коли он сам ничего не знает и не умеет. Он не созидатель! Он может только разрушать.

Споры. Коренной вопрос – как помочь людям. Сейчас или в будущем? Конкретным людям, тем, с которыми ты сталкиваешься, или отвлеченным – всему угнетенному классу, человечеству?

Вехов не может проходить равнодушно мимо страдающего брата. Он должен помочь. Он так устроен. И он организует крестьянское пароходное общество.

И Володины, между прочим, не Бурова преследуют, а его. Буров весь в отвлеченностях, в будущем, а этот им на глотку наступает.

Буров называет Вехова предателем революции, приверженцем давно отвергнутой теории «малых дел». Но Вехов стоит на своем.

Да, да, теоретически он не прав. Он понимает это. Но у него есть одно оправдание: жизнь, живой человек. Он не может видеть зло, сразу же вступает с ним в бой. Он любит Федьку, Вальку, а не отвлеченного человека… И еще оправдание: ничего для себя. Буров живет по существу барином, белоручкой, бездельником. А этот в работе. И ест, пьет так же, как бедняк.

Вехов не может без дела. Так он устроен. А главное – он любит работать, любит делать руками, любит землю… Все любит. И у него огромный авторитет среди крестьян. Он советчик. Он основывает крестьянское пароходство, школу, закладывает больницу. И, может, его (не без помощи Бурова) убивают темные наймиты…

Вокруг Вехова все зеленеет. Вокруг Бурова – пепел, зола, пустыня запущенная.

Народники XX века

В спорах социалистов-радикалов народник как позорная кличка. А почему? Народники были очень хорошие люди. Герцен, Некрасов, Михайловский, Лавров… Я горжусь, что я народник, что я радею о народе.

Я предпочитаю помогать живому, сегодняшнему человеку, а не человеку будущего. Хождение в народ, малые дела (желание добра)… Нет, это не только не шокирует меня. Я горжусь этим. Если вы хотите доставить мне радость, зовите меня народником.

Больницы, школы… все, что есть, – от народников.

Столкновение Щенникова с доктором Полонским.

– Да, я обыватель, по-вашему. Но я тридцать лет лечил людей, вытаскивал за волосы крестьян из грязи, из невежества. Это, конечно, не героизм. Но ведь тоже что-то значит. И я не думаю, что если произойдет революция, так сразу исчезнут болезни, недуги. Кто их будет лечить?

В общем, спор интеллигента-народника с анархиствующим революционером, разрушителем, и только.

– Для меня жизнь человеческая прежде всего. Она священна. Я дал клятву врача… Научитесь работать. Революции приходят и уходят. А работа остается. Иначе вы погибнете.

Это был правильно поставленный диагноз. И не один Щенников погиб впоследствии.

О самобытности России, о том, что при выработке теорий, касающихся ее переделки, ее будущего, надо учитывать ее историю. В частности, крестьянскую основу ее культуры. – Да, в России и свет-то (наука) от мужика. Кто наш первый университет? Ломоносов, архангельский мужик. Заметьте: мужик, а не дворянин, не купец. Где еще такое встретишь? У кого? А вы теорию с Запада взяли и давай по ней перекраивать Россию.

Споры о России, о ее прошлом и будущем.

Славянофилы, Достоевский кричат об особом пути России, о ее самобытной неповторимости. Но в чем эта особенность, эта неповторимая самобытность? В ее вековой отсталости, в ее крепостничестве, повальной неграмотности, а короче сказать, в ее затянувшемся средневековье?

Да, да, патриархальщина и натуральные отношения в экономике, полная гражданская импотентность мужика. Знаменитое русское терпение и смирение, бесправие…

А может, русская община? Может, трогательное единение царя-батюшки и народа-богоносца, как пишет Достоевский? Нет уж, увольте. Отстали, на века отстали от Европы – вот наша самобытность…

Хорошо – отстали, хорошо – нет у России особого пути. Россия всего лишь колоссальный остров средневековья в XX веке. Она подчиняется тем же законам, что Западная Европа. Но где выход? Что делать? Делать революцию? Развязывать гражданскую войну и устраивать всеобщую резню, кровопускание?

У революции много преимуществ. И одно из них – быстрота и скорость, с какой очищается вся мерзость старого мира. Но подумаем немножко: какой может быть революция в России? Только всеобщей резней – так много накопилось ненависти и вражды в народе.

А результат? Кровь – прежде всего. Истребление лучших с обеих сторон, ибо кто кинется первым в драку? Лучшие, наиболее активные.

Так что же, Америка будет собирать мозги со всего мира, а мы истреблять даже свои, национальные?…

О России, о ее загадках, о русском человеке.

– Выдумали этот особый путь. Какой может быть особый путь у страны, которая втянута в общемировую экономику, в торговые отношения с другими странами.

Это у Японии особый путь был, и то, когда она на свои острова никого не пускала. Да у нас при царе-горохе. А теперь какой особый путь?

Есть машины, есть техника, есть уголь, есть пароход. Электричество. Либо ты заводи их у себя, иди в ногу со всеми, либо ты отстала и тебя бьют за отсталость, за этот самый особый путь.

Какой особый путь у страны в XX веке? В эпоху науки, целесообразности, техники… Либо ты предельно все утилитаризируй, заводи технику, либо умри. Конечно, сантименты придется поубавить. Машина грамоты требует, а не слез.

Особый путь сейчас – это лень, обломовщина, патриархальщина, проповедь безделья. Черт знает, что за страна. Все поиски, поиски, искания. Странники по всей стране бродят… Ищут. В Сибирь рвутся. Только не работать.

И литература русская тоже потрафляет бездельникам. Всякими каликами, странниками, юродивыми, болтунами – ох, как наши писатели восхищаются. А появился на Руси дельный человек – ату его! Всех собак своих на него выпустили, начиная с Гончарова. Обломов и Штольц. Оплакивание бездельника, тунеядца, лежебоки и травля человека работающего. Сухой, несердечный… А когда быть ему сердечным-то, когда распускать сопли и слюни. Работает же человек. Каждый день, каждую минуту ценит. Ведь отстали от Европы на сотни лет.

А Чехов… Лечат людей. Жить стало лучше. Что из того? Нет, человек плохой. Или этот ваш Горький. Восстание Фомы Гордеева против Маякиных. Не принимаю вашего дела. А ты-то сам что сделал? Бездельник, тунеядец…

Особый, особый путь у России. Революция – это, в конце концов, те же самые разговоры об особом пути.

О русском народе

Русские больше всего мечтают о всемирном братстве. Почему? Оттого, что братья в жизни? А может, потому, что не способны осуществить этот идеал у себя на земле?

Нигде, ни в одной стране не говорят столько о братстве, об объединении. Но нигде нет такой вражды, как в России.

Наша история – с чего началась? С призыва варяг с тем, чтобы они навели на русской земле порядок. Чтобы утишили внутренние страсти.

Об общине

Община – дух социализма. Социализм, вытекающий из особенностей национальной жизни, а не импортированный.

– Но община – это натуральное хозяйство, это патриархальность. А будущее за промышленностью.

Полярные споры.

Почему община враг первейший марксизма? Почему ее надо разрушить?

И тут схватка марксистов и народников.

Народник: община – дух нации.

Марксист: община – опора контрреволюции. Пока община будет жить, революции не бывать.

Все – с точки зрения революции. Но как же тогда с национальной жизнью? С жизнью нации?

Юра Сорокин Юра и коммуна

Он особенно тяжело переживает крах коммуны. И вообще над ним все время одерживает верх жизнь. Ему нравится жить. Просто, не задумываясь, не мудрствуя (Левин у Толстого), как крестьяне.

Больше того, он тянется вообще к людям разных направлений, классов, занятий.

У всех ссыльных, за редким исключением, он находит много хорошего. Меньшевик, эсер, а человек хоть куда. И, наоборот, самый передовой – Буров – оказывается человеком неинтересным, самым скверным.

Буров распинает его за эту всеядность. Хотя поначалу Юра был влюблен в Бурова: пламень, Везувий, Аввакум революции. А потом оказалось – эгоист. Человек строгой морали. Нечаевец. Все дозволено ради революции.

Еще страшнее: Буров вообще не любит человека. Он на революции хочет сделать карьеру. Юра мучается. Буров – вариант Петра Верховенского, только более зловещий. И этот человек будет руководить в будущем…

Да, Юра не может сладить со своим сердцем и умом. Привести их, так сказать, в согласие. Говорят (этого он начитался): возлюби бедняка, ненависть к кулаку, к купцу. А сердце тянет его к купцу, к запоздалому народнику. Буров называет это незрелостью.

Юра все время ждет: когда же начнется разговор о человеке? Буров умно рассуждает о товарах, об экономике, о революции. Но ничего о человеке. Но ведь человек – это все!..

Юра и его ересь

Присматривается к жизни крестьян, быту, их духовному хозяйству. На каждом шагу открытия. По всем представлениям – все, что дальше от Вологды к северу – край замшелой патриархальщины, беспробудной дикости. А на самом деле?

Да, натуральное хозяйство, да, в домашнем… Но дух, нравственность! Горожане – грязные примитивы.

Библиотеки у крестьян. А церкви! Их воспитательное значение. А культ старших. А…

Рабочий выше крестьянина. С чего? Упрощенный, выпотрошенный вариант того же крестьянина. А мы все здание на нем строим.

Дневник этот впоследствии попадает к Бурову. Суд над Юрой. Вероотступник. Молодость? Не извиняет. Беспощадно. Это зараза, которую надо вырывать с корнем… А нравственность? Чепуха! Слюнтяйство. Все нравственно, что на пользу социализму.

Ну а социализм на пользу кому? Народу? Или вам, Буровым?

Юра и ссыльные

Радость открытия истины и страх: против всех. В один лагерь с мракобесами, противниками революции. Вот последнее самое страшное. Он, Сорокин, против революции. Нет, он за революцию. Но какую?

Собрание ссыльных. Доклад Бурова «Революция и мы». Что должны делать мы? Помогать брату, ближнему. Но годится ли для нас этот оппортунистический путь? Русские революционеры потратили целое столетие на приближение революции, на выяснение элементарных вопросов, а сегодня мы снова занимаемся этими азами. Не годится!

Теория малых дел – беспринципность. Революцию в белых перчатках не делают. Не будет хрустального дворца, в фундаменте которого не было бы слезы ребенка. Будет! – мы это говорим сразу. Будет, чтобы не было этих слез у целых поколений. Теперь теория малых дел, которая кое-кому вскружила голову. Опять забываем о нашей конечной цели.

Благо народное – нет ничего выше для революции. Но как лучше устроить благо народное? Теория малых дел. Помогай ближним своим. Помогаем, построили церковь или лечебницу… Еще там построим, еще там… И откинем революцию на годы. Реформами общего положения не исправишь. Помогая ближнему, мы предаем дело революции, отдаляем ее.

– Это не гуманно.

– А это гуманно… Хирургическая операция нужна, а вы прописываете припарки, пиявки. Обманываете больного. Мы сегодня предупреждаем, а завтра будем взыскивать…

О русском крестьянине

Почему у социал-демократов такое высокомерное отношение к крестьянину? Человек второго сорта, неполноценный человек. Человек полу-полу.

Да полноте! Мы, интеллигенция, по сравнению с ним недоноски. Что можем, что умеем по сравнению с ним?

Культуру крестьянину надо. Это мы должны дать ему. Но и самим от него взять его культуру. Обогатить себя. Процесс взаимного обогащения. А мы только себя за людей считаем. А что мы без народа? Мы выродимся, обнищаем. Даже духом. Вот что нужно признать.

Из дневника Юры

Все силы ума, вся энергия человека направлены на то, чтобы разгадать тайну бытия. И к концу жизни перед ним начинают мерещиться какие-то просветы. Стой, слезай с помоста! Иди в землю.

Зачем это? Почему человек, подходящий к разгадке великой тайны, обречен?

Не потому ли, что это единственный способ у жизни сохранить свою тайну? Ибо без тайны нет жизни. Тайна заложена в самой жизни.

О Севере

Разный взгляд. Ссыльные – презрительно. Дикость, патриархальщина, косность.

Земцы: нет, вы не знаете истории страны. Север косность? Да что же тогда не косность?

1. Крепостного права не было. 2. Освоение – подвиг. 3. Слово, культура. 4. Кладовая ископаемых… Будущее России Ломоносов связывал с Сибирью.

И не эти ли соображения имели решающее значение для Юры в его обращении к изучению народа?

Не знаем, не знаем своего народа…

Примечания

1

Житний – ячменный.

2

Шаньга – лепешка, политая сметаной.

3

С китами – с очень длинными «ушами», которыми можно было закрывать даже горло.

4

На этом беловая рукопись обрывается. Дальше шли только перечисления весенних радостей: мойка изб, потоки и проталины, ледоход, первая зелень вербы, босиком по земле, прилет птиц. На Пасху приехали Савва и Ваня.

5

Имки – особое гулянье. Ходили по деревне парами (парень с девкой) или две-три девки и парень, ходили и разговаривали.

6

Имеется в виду Наташа Ростова из «Войны и мира» Л. Толстого.

7

Учителя Литвинов и Калинцев – реальные личности.

Григорий Иванович Литвинов – учитель в Веркольской сельской школе с 1890 года. Не только хороший учитель, но и мастеровой, сам делал шкафы и стулья, выполнял инкрустации по дереву. Погиб в Гражданскую войну, убит белыми.

Алексей Федорович Калинцев – учитель в Карпогорской школе в 1910-е годы. Позднее, в 30-е годы, у него учился Федор Абрамов и не раз восторженно вспоминал о нем (см. Собр. соч. Т. 5, с. 337–341).

8

Ангпуг – кол, которым закатывали бревна на сани.