Есть, любить, наслаждаться. Еда. Путеводитель-травелог для женщин по ресторанам, кухням и рынкам мира Ватрен Лора

Модифицированная клубника

Признаюсь, я согрешила. Я совершила этот грех в субботу утром на рынке, стоя перед прилавком зеленщика, у которого я обычно покупаю фрукты и овощи (и который, как правило, сбывает залежалый товар моему мужу, откладывая в сторону прекрасные экземпляры для своих постоянных покупателей), явившись к нему в полдень с большим опозданием против обыкновения. Итак, в субботу утром моя дочь потребовала, чтобы я ей купила клубнику. Не конфеты, а именно клубнику. Ну так в чем же проблема? А проблема заключается в том, что в это время года, а именно в ноябре, клубника не бывает экологически чистой. Но я уступила ее просьбе. Это было минутной слабостью, потерей бдительности, вызванной вчерашним обильным ужином с не менее обильными возлияниями, отчего у меня теперь рот сводило от сухости. Следующий час я провела в скрупулезном изучении прилавков и выглядела под стать своей дочери, если бы ее застали на месте преступления в тот момент, когда она рылась в корзине для фруктов, принадлежащей худенькой старушке, которая каждый раз, когда встречала знакомых, бормотала невразумительные объяснения, предлагая им потерявшую цвет и невзрачную на вид клубнику: «Ее поставляют из Бельгии, и в каком-то смысле, если принимать во внимание содержание углекислоты,[1] она безопаснее, чем чилийский виноград. Вы со мной согласны? А потом, в это время года это лучшая клубника, какая только может быть. Зато летом ее будет вдоволь!» Как сказал в исступлении восторга мой муж, до этого безоговорочно соблюдавший протеиновую диету (ее название мы не будем вам сообщать, поскольку родоначальник ее и без того обогатился, продав немало книг собственного сочинения), а тут вдруг вкусивший «запретный плод»: «У меня такое чувство, будто я развлекался с дамами легкого поведения». Неужели клубника стала символом вседозволенности? Ну и времена наступили! И судя по всему, к сменам сезонов теперь нужно относиться серьезнее, чем когда-либо. Давно канула в Лету та эпоха, когда верхом снобизма для любого гурмана было приобретение в середине декабря горсти чилийской черешни по цене 180 франков за килограмм.

Следующим за моей дочерью, кто решил меня переубедить и наставить, по его мнению, на путь истинный, оказался продавец рыбы, которого я прозвала Попай (он действительно похож на этого персонажа комиксов: у него точно такие же голова и кепка). Он так настойчиво пытался мне всучить филе пикши вместо красного тунца, за которым я к нему пришла, что я подумала: а почему именно я должна ломать голову над проблемой оскудения мировых запасов рыбы в морских пучинах? Приходится прикладывать немало усилий, чтобы не поддаться на уговоры и не попасться на удочку продавцов, которые наживаются за наш счет, удаляя с глаз залежалой рыбы пленку и придавая тем самым товару свежий, привлекательный вид. Чтобы неискушенные покупатели не чувствовали себя одураченными, понеся не только материальный, но и моральный ущерб, Всемирный фонд дикой природы (WWF) выпустил справочник потребителя, который рекомендуется захватить с собой, когда вы отправляетесь по магазинам. Но как показывает практика, толку от него мало.

Я практически ничем не отличаюсь от большинства парижан. Как и они, я в полной мере осознаю постигший нас кризис. И несмотря на то что я иногда выгляжу несколько карикатурно, находясь в неустанном поиске качественных продуктов, я стараюсь жить в согласии с собой и своим кошельком. Я довольно поздно приобщилась к новой для себя «науке». Хотя не обязательно быть дипломированным агрономом, чтобы понять, что огурец, купленный в мае на рынке, гораздо лучше (и часто дешевле), чем его калиброванный и напичканный водой и сахаром испанский собрат, приобретенный в феврале в супермаркете. Что курица, выращенная на ферме Luteau, свободно гулявшая там, где захочет, и евшая натуральное зерно, более мясиста и вкусна (хотя в этот раз она будет дороже), чем птица, содержащаяся в течение сорока дней в контейнере и лишь после этого забитая. Как и все в мире, парижане вечно торопятся, и не все из них купаются в золоте. Потому трудно устоять, видя многообещающие предложения – часто вводящие в заблуждение – на витринах и прилавках, и не поддаться искушению приобрести продукты на основе пальмового масла, гидрогенизированных жиров, содержащие полифосфаты, нитраты и искусственные красители.

Но если раньше во Франции была всего лишь горстка просветленных – все их называли прямыми последователями борцов за сохранение в первозданном виде плато Ларзак,[2] – сегодня насчитываются уже десятки тысяч парижан, решивших со всей ответственностью подойти к проблеме собственного питания. Среди них можно видеть и студентку, которая ходит за продуктами в расположенный поблизости кооперативный магазин Био, и молодую семейную пару топ-менеджеров, приобщившихся к флекситарианству (не ставших в строгом смысле вегетарианцами, но сокративших потребление мясной пищи, хотя и не отказывающих себе в удовольствии иногда побаловаться хорошим антрекотом), они, вспомнив о корнях, заказывают потребительскую корзину сезонных, биологически чистых овощей непосредственно от производителей из Val-de-Loire или через сеть доставки продуктов Haut du panier. К ним примыкают и простые служащие, и преподаватели, в которых наконец проснулось сознание и которые все чаще становятся членами Ассоциации по оказанию помощи индивидуальным крестьянским хозяйствам (Association pour le maintien d’une agriculture paysanne – AMAP). И хотя в Ассоциации состоят, разумеется, далеко не все французы, она становится все более и более влиятельной.

Видя, как мои соплеменники вступают в группы Ассоциации, носящие названия «биомагическая фасоль» или «солидарный помидор» (то есть взращенный совместными усилиями), я в конце концов решила также совершить акт самопожертвования. Может быть, где-нибудь еще остался крестьянин, которому я помогу выжить? Так как производителей биопродукции мало и они не в состоянии удовлетворить растущий спрос населения (выращивание биокультур занимает всего лишь 0,8 % от всех обрабатываемых земель в Иль-де-Франс и 2 % в целом по Франции), списки на листах ожидания по приему в АМАР такие же длинные, какими длинными были очереди в магазины советской эпохи в день завоза в них мяса. Чтобы лучше понять, как это все функционирует, я решила прийти на информационное собрание в группу сети Иль-де-Франс, расположенную напротив отеля Beaubourg.

В этот вечер нас, отважившихся преодолеть парижскую снежную бурю, несмотря на заметенные снегом тротуары, собралось двенадцать человек. Собрание вела Ша-Диа, очаровательная молодая женщина, одетая в черные брюки и футболку. Ее длинные волосы сзади были схвачены заколкой. Она нам напомнила основные принципы работы Ассоциации, способные обескуражить любую дилетантку: «Членство в АМАР вовсе не означает, что вы будете иметь право на еженедельную потребительскую корзину биопродуктов. Это не распределительная сеть. Членство в АМАР предполагает вашу ангажированность, заинтересованность в производстве продукции, вы становитесь не только потребителем, но и участником процесса. Вы совершаете тем самым политический акт. И вас должно беспокоить не столько содержание вашей корзины, сколько будущее производителя, которое вы ему обеспечиваете, заранее покупая его продукцию – вперед на полгода или год. Вы несете солидарную ответственность наравне с крестьянином. Если семена порея в этот год не взошли, значит, этой зимой на вашем столе не будет этого овоща. Стоимость корзины фиксирована, но ее содержимое может варьироваться. Вы обязуетесь, кроме того, проводить часть своего свободного времени на ферме, чтобы помогать ее владельцу». Она нам подтвердила, что в парижском регионе на листе ожидания по приему в АМАР стоят в очереди пять тысяч человек и что придется выдержать суровую конкурентную борьбу, чтобы найти производителя недалеко от столицы. «Но в ожидании, пока подойдет ваша очередь, вы не умрете с голода: существуют магазины, торгующие экологически чистыми продуктами, так называемые биокооперативы или биокоопы. Мой сосед, собирающийся отправиться на климатический саммит в Копенгаген на автобусе, работающем на растительном масле, подтвердил эту информацию». Теперь оставалось только приобщить детей к трудовой деятельности, предоставив им весь спектр мотиваций, в то время как они с аппетитом поглощают тыквенный суп или пюре из свеклы.

Но как добиться того, чтобы эти инициативы не стали уделом самых обеспеченных или по крайней мере самых информированных категорий населения? Члены некоторых групп проявляют солидарность и оказывают друг другу поддержку, пополняя общие кассы дополнительными взносами, чтобы помочь семьям со средним достатком. Но этого явно недостаточно. И когда вы не спеша прохаживаетесь среди прилавков рынка биопродукции на бульваре Распай (который в 2009 году отпраздновал двадцать лет со дня своего открытия) или по биорынку в Батиньоле, расположенном в XVII округе,[3] вы говорите себе, что при цене на апельсины 3,50 евро за кило еще очень не скоро абсолютно все слои населения смогут позволить себе покупать экологически чистые продукты.

Через несколько дней я оказалась на площади Отель-де-Виль.[4] За неимением в мэрии высоких должностных лиц, ответственных за здоровое питание населения, я встретилась с Дени Бопеном, заместителем мэра (из партии зеленых), занимающимся вопросами долгосрочного развития, окружающей среды и изменения климата. Он недавно предложил ввести кредитную карту на приобретение сезонных фруктов и овощей для семей с двумя детьми и средним достатком на сумму 40 евро в месяц. «Иль-де-Франс – это сельскохозяйственный регион, хотя и зависит на 99 % от поставок продовольствия, – объясняет он. – А что вы хотите? Автомобильные грузоперевозки дороги, и гораздо выгоднее чистить в Марокко креветки, выловленные в Дании, чтобы затем продавать их на европейских рынках. Мы реалисты – и понимаем, что переход на самообеспечение продовольствием не может быть нашей целью, но нам вполне по силам развивать этот процесс в нужном для нас направлении. Например, было принято решение, согласно которому школьные завтраки в Париже в 2012 году должны на 20 % состоять из экологических чистых продуктов, но, к сожалению, должен отметить, что мы едва достигли 8 %. Вместо того чтобы завозить биопродукты из Германии или Болгарии, мы работаем над переводом водоотводных целинных земель парижского региона (150 000 квадратных метров) в сельскохозяйственные угодья. Это непростое дело. Кроме того, приходится вплотную работать с фермерами, которые понятия не имеют, как выращивать фрукты и овощи без применения химических удобрений, разрабатывать планы перехода от одной системы хозяйства к другой, как когда-то в автомобильный промышленности».

«Био, био… все только об этом и говорят! Но биопродукты не могут быть панацеей. Начнем с соблюдения сезонной смены годовых периодов и с поощрения здравых способов ведения хозяйства. Нам уже станет лучше!» – говорит Жиль Флао, бывший зубной протезист, ставший известным поставщиком огородных культур на рынке Алигр.[5] Как правило, он закупает продукцию у мелких производителей и не стесняется раздавать направо и налево рекламные проспекты, где черным по белому написано, когда созревают те или иные фрукты и овощи. Покупателям, осмеливающимся в апреле спросить, нет ли у него клубники, он неизменно отвечает: «В парижском регионе все земли залиты бетоном, а если что-то и выращивают, то только зерновые культуры».[6]

На протяжении столетий Париж был грязным городом, стоящим на болотистых землях, вполне пригодных для выращивания огородных культур и, в частности, первых овощей (таких, например, как сладкий зеленый горошек), которые очень любила французская буржуазия и которые до сих пор пользуются неизменным успехом у парижан.

Если производителей овощей становится все меньше в Иль-де-Франс, то парижанин, который считает себя локавором,[7] вполне может обрабатывать свой клочок земли. Что считается неслыханным везением, если не роскошью. Около трех тысяч семейных садов, выросших на огородах, принадлежащих в конце XIX столетия парижским рабочим, сейчас обрабатываются, и очередь на них неуклонно растет. А что касается так называемых поделенных парижских парков (пятидесятая часть которых находится в пределах Парижа), то крошечные земельные наделы здесь также пользуются огромным спросом.

Сад «Акведук», расположенный в XIV округе, получил свое название в честь водопровода (акведука), устроенного еще во времена правления Екатерины Медичи для снабжения столицы питьевой водой. Он был разбит в 2005 году среди жилых домов на склоне холма, возвышающегося вдоль железнодорожных путей RER B.[8] Со своими спускающимися вниз террасами, небольшим прудом в центре, устроенным в воспитательных и познавательных целях, сад представляет собой незабываемое зрелище и является одним из лучших уголков Парижа. Более трехсот членов этого «садового товарищества» обрабатывают здесь свои клочки земли размером в два квадратных метра, а также общие территории, часть из которых предназначена для детей, другие же засажены лавандой и виноградом.

И никаких химических удобрений и пестицидов. «Конский и коровий навоз, яичная скорлупа, кофейная гуща!» – гордо поведала мне Саманта, маленькая, энергичная женщина, проживающая в муниципальной квартире напротив сада. Потом она продолжила, поглаживая своего кролика: «Работа на земле превратилась для меня в своего рода наркотик. Несколько лет тому назад я попала в аварию и стала почти инвалидом. Но после того, как я стала приходить сюда ежедневно, я постепенно вернулась к полноценной жизни. Здесь я черпаю силы и вдохновение, я уже не говорю о том, что, затрачивая минимальные усилия, я получаю возможность экономить и обходиться овощами, которые я вырастила сама. В прошлом году я собрала пятнадцать килограммов помидоров, десятки килограммов картошки, тыквы, кабачки, артишок, горошек, репчатый лук, ароматические травы – все это я выращиваю своими руками». Было семь часов вечера, и, пока мы мирно беседовали, две жительницы из расположенного поблизости квартала, только что вернувшиеся с работы, поливали растения и рвали салат к ужину. «Мы все здесь живем согласно своему собственному ритму, здесь у нас открывается второе дыхание, – доверительно сообщила нам Софи, элегантная женщина с длинными светлыми мелированными волосами, которая ежедневно приезжает сюда со своей дочерью Евой на велосипедах. – Мы любим наши растения. Порой нам даже кажется, что между нами существует какая-то связь на уровне чувств и ощущений. Мы теперь постоянно развиваемся, учимся… Например, учимся распознавать качество воды, самостоятельно делать компост». Будучи преподавателем колледжа, Софи часто приходит сюда со своими учениками, демонстрируя им разнообразие форм и видов растений и живых организмов. А недавно Софи решила в педагогических целях заняться выращиванием шафрана на своем участке.

А не заняться ли и мне разведением овощей на балконе? Это последнее модное увлечение, и верхом снобизма является поданный гостям салат из зеленой фасоли, выращенной на собственном балконе. Парижане теперь соревнуются, собирая с одного квадратного метра весь набор овощей для рататуя,[9] в связи с чем популярность курсов по овощеводству, проводимых в Доме садоводства в парке Берси, растет изо дня в день. Хотя о чем это я? Ведь у меня же нет балкона!

Поездка в Рунжи

Если однажды ночью вы заедете в MIN Рунжи (MIN – аббревиатура, означающая рынок национального масштаба), вы испытаете приблизительно те же ощущения, которые охватывают кролика из заповедника, мечущегося в свете фар случайной автомашины, появившейся на дороге как раз в тот момент, когда он ее опрометчиво перебегал. И даже если вас предупреждали заранее, вы все равно никогда не сможете представить себе гигантскую по размерам территорию «самого большого рынка в мире по продаже свежих продуктов». Однажды холодной мартовской ночью (температура на градуснике едва доходила до двух градусов тепла) мы приехали сюда с моей подругой Мари, шеф-поваром, работающим по вызову. Как только мы заплатили за въезд и оказались на территории рынка, я, сидя за рулем своего семейного автомобиля, который окружили грузовики и рефрижераторы, сразу же почувствовала себя кроликом из заповедника. Три часа тридцать минут утра – самое горячее время в Рунжи. Чуть зазеваешься – запросто можешь оказаться на том свете, что чуть было и не произошло со мной, когда девятнадцатитонный грузовик навис надо мной, в то время как другой подпирал меня сзади, пока я соображала повернуть ли мне на набережную Лорьен или на улицу Обрак[10] (названия улиц в Рунжи прекрасно передают национальный колорит). Но мне совсем не хотелось закончить свою жизнь, как Ив Монтан в фильме «Угроза», до нелепого плохом детективе 70-х годов режиссера Алена Карно, в котором канадские дальнобойщики предстают перед нами далеко не в лучшем свете.

Итак, вот мы и в «Чреве Парижа» – или, принимая во внимание занимаемую им площадь, скорее, в его разросшемся брюхе. Через Рунжи проходит транзитом большая половина поставок рыбы, фруктов и овощей, третья часть поставляемого мяса, потребляемого в парижском регионе (остальная часть приходится на крупные торговые сети). Рынок, открытый более сорока лет тому назад и расположенный недалеко от аэропорта Орли (который находится в десяти минутах езды, если ехать ночью от Porte d’Italie), с момента своего основания предназначавшийся для оптовых закупок и торговых сетей, не имеет ничего общего с Чревом Парижа Золя. Он занимает двести тридцать два гектара, и здесь работают двенадцать тысяч человек. Огромные ангары, чистые и прямые «улицы», железнодорожный вокзал, двадцать шесть тысяч грузовиков, которые загружают и разгружают полтора миллиона тонн продуктов в год…

Мы сразу же поняли, что дезинфекции здесь придается огромное значение. Обрядившись в одноразовые белые халаты и шапочки, мы отправились в Маре. Это гигантский аукцион по продаже рыбы. На рынке стоял гул, который то и дело перекрывали крики торговок рыбой. Все вокруг источало тестостерон с примесью йода. Цыпочки были в меньшинстве. А те сирены с квадратными плечами, которых мы встречали, имели грозный вид и, казалось, говорили «Нас не проведешь!». Цены здесь обсуждали шепотом, иногда их даже писали на клочках бумаги. Рыбный рынок закрывается в шесть утра, но взыскательные владельцы рыбных магазинов и рестораторы хорошо знают, что лучшие партии товара уходят с молотка между двумя и четырьмя часами. Пластиковые ящики с колотым льдом были доверху заполнены морскими лисицами, налимами, морскими чертями, дорадой, меч-рыбой, барабулькой, мерлангом, солнечниками, омарами, морскими ежами и гребешками, а также всевозможными представителями ракообразных, выловленными в морях и океанах всего мира. А где же красный тунец из Шри-Ланки? «Средства массовой информации распространяют всякие небылицы. Не верьте, красный тунец еще встречается!» – сообщил продавец, смерив меня пристальным взглядом, чтобы оценить мои возможности. Но я не была уверена в том, что время и место располагают к тому, чтобы начать дискуссию по поводу уменьшения мировых запасов рыбы, и молча отошла от прилавка.

В мясном павильоне от вида огромных туш, подвешенных за гигантские крюки к потолку, у меня разыгрался аппетит (почему-то мне в голову пришла мысль о Доминике де Вильпене,[11] к которому я отношусь с большим сочувствием). Такого количества мяса я не видела еще никогда. Телятина из Корреза, молочные пиренейские ягнята, лимузенская говядина, туши черной свинины из Бигорра,[12] а также огромное количество туш из Германии, Голландии, Бельгии, Австрии или Ирландии по более дешевой цене. Когда я остановилась возле туши, весящей не менее центнера, «сеньор Рунжи» (именно так здесь называют оптовиков, торгующих мясом) поспешил открыть мне некоторые тайны своего дела. Оливье – так он мне представился, – размеры которого были сопоставимы с размерами туши, возле которой я остановилась, сообщил мне, что работает здесь на протяжении двенадцати лет.

Отпустив пару скабрезных шуточек, он, видя мою заинтересованность, положил передо мной четверть говяжьей туши из Шароле, попросив, чтобы я прошлась кончиками пальцев по мясу. Когда он заговорил снова, то голос его звучал так ласково, как если бы он говорил о любимой женщине:

– Видите, какая мягкая и гладкая текстура? Это значит, что мясо нежное. А здесь… посмотрите… – проговорил он, вытащив для сравнения другую четверть, – здесь мясо более твердое, и качество у него, соответственно, хуже. Во время приготовления следует использовать петрушку, это очень важно!

Потом он заставил меня потрогать филе миньон, чтобы я могла оценить степень «созревания» мяса.

– Пальцы должны утопать в нем, как в сливочном масле.

Стоя по щиколотку в лужах крови, в халате, запятнанном гемоглобином, Оливье со слезами на глазах протянул мне свой мобильник, чтобы показать фотографию. Я приготовилась к тому, что увижу личико ребенка… но это была корова, вид сзади!

– Посмотрите, какая красавица! Настоящая партенезка,[13] я ее купил на прошлой неделе на сельскохозяйственной выставке. Разве она не великолепна? Вполне достойна того, чтобы сделать семейное фото: корова, животновод, оптовик…

Не хватало только мясника (и Ширака в придачу)!

Захожу в Saint-Hubert, по виду напоминающий непритязательный французский бар, устроенный в центре павильона, где торгуют птицей и где одетые в белое мужчины, посредники и покупатели, бесцельно бродят от стены к стене, словно по зданию летает огромное облако. Они прервались на отдых и теперь держат в руках …надцатую чашку кофе, бокал пуйи фюме или шампанского (судя по всему, шипучие пузырьки ценятся среди мясников). Пять часов тридцать минут утра. Я заказала телячью голову с яблоками на пару, предлагаемую в качестве дежурного блюда, и в нескольких метрах от себя увидела ее младших сестер: телячьи почки и зобную железу, языки, говяжьи губы и хвосты, рубец, мозги и брюшину ягненка, свиные ножки, губы и уши, которые раскладывали на прилавках торговцы субпродуктами. Приземистые и коренастые мужички или высокие здоровяки в белых халатах, которые чуть не трещали по швам, обтягивая их крепкие тела… Они при входе заключали друг друга в объятия и смачно целовались, говоря громовыми голосами: «Здравствуйте, господа!» И я слышала отголоски бесцеремонных и простодушных приятельских разговоров великой эпохи Чрева Парижа. И все они шутили с официанткой, единственной женщиной в мужской компании. «Здесь лучше заткнуть уши, чтобы ничего не слышать!» – смеясь, произнесла она наконец.

На торговых площадях перед мелкими производителями из Иль-де-Франс разворачивается совершенно иная картина. Этим утром в большом ангаре стоит почти мертвая тишина: ни сеньоров, ни баронов, вместо них несколько дюжин торговцев овощами, которые продают свою продукцию напрямую, без посредников. Зима уже на исходе. Мужчина с обветренным от постоянного пребывания на воздухе лицом, устремив взгляд прозрачных прекрасных голубых глаз в пустоту, ждет. Перед ним стоят несколько ящиков с картошкой, лежат кресс-салат, клубневой сельдерей, свекла, немного моркови. В ожидании созревания многолетних видов салата он пытается свести концы с концами. «Моему брату и мне хозяйство досталось от отца. Но брат вынужден был отказаться от нашей фермы из-за проблем со здоровьем. Я люблю свою работу. Но я спрашиваю себя: не расплачусь ли я за это и своей шкурой тоже?» Когда ему задают вопросы о его овощах, о клубнях сельдерея или розовой свекле, его плечи расправляются, глаза оживают. Его охватывает извечное удовлетворение от хорошо выполненной работы. Недалеко отсюда, словно в насмешку над временами года, кипит жизнь в павильонах (их целых девять!) фруктов и овощей, где дожидаются своей очереди последние экзотические продукты, свезенные сюда со всей земли.

Когда я собралась уходить, передо мной возникло видение, поразившее меня до глубины души: стройный силуэт женщины в меховом манто и сапогах для верховой езды, стоящей на ящиках. Кандидатка в мисс Рунжи? А чему удивляться? Что ж, этого следовало ожидать. Здесь, на рынке, можно увидеть кого угодно. Даже роскошную цыпочку!

Аржантейская спаржа

Полдень. Грузовичок с рефрижератором, в котором я нахожусь, почти стоит на месте, попав в пробку на выезде из Парижа в направлении Сержи-Понтуаз, но, несмотря на это, я пребываю в прекрасном расположении духа. Стоит восхитительная погода, в воздухе летает пыльца, поют птицы, и Александр Друар, работающий на рынке Terroirs d’Avenir, предложил мне отправиться вместе с ним за спаржей на ферму к одному мелкому производителю в Нёвилль-сюр-Уаз. Но не за той, которая продается на каждом углу, а за настоящей аржантейской спаржей, особо ценимой знатоками и возделываемой на протяжении поколений семейством Берюрье. Александр объяснил мне, что Берюрье все еще продолжают самостоятельно готовить семена для посева, передавая своим наследникам опыт и знания, благодаря которым их спаржа приобретает поистине необыкновенный вкус. Их спаржа не имеет ничего общего с гибридными разновидностями, попадающими на прилавки. Когда мы приехали, хозяев не было дома, но они приготовили около дюжины ящиков для Александра, и он воспользовался представившейся возможностью и показал мне их владения. Это небольшое хозяйство, расположенное вдоль главной дороги департамента. Вид упругих, торчащих из земли кончиков спаржи растрогал меня до слез. «Два года тому назад Берюрье чуть было не забросили свой бизнес. Собачья работа, и к тому же почти не приносящая дохода. К счастью, благодаря нам они изменили свое мнение!»

Александру двадцать пять лет, но он все еще похож на студента. Ему повезло: с младых ногтей он варится в этом котле. Его отец, занимающийся историей пищевой отрасли, а также три старших брата, которые любят и умеют готовить, сформировали его вкус и интересы. Закончив торговый институт, он год тому назад решил посетить вместе с товарищем по институту, Самуэлем Наоном, мелких фермеров, в полной изоляции, без чьей-либо помощи и поддержки пытающихся выжить и часто обреченных на разорение. Александр предложил им продавать фрукты и овощи рестораторам, предъявляющим высокие требования к качеству продуктов (это теперь приводит в полный восторг представителей богемной буржуазии, пребывающих в постоянных поисках своей аутентичности и готовых часами слушать метрдотеля, рассказывающего о дедушке цыпленка, лежащего перед ними на тарелке, или о трудном детстве баклажана, поданного на гарнир).

Снобизм несвойствен Александру и Самуэлю. Их философия сводится к следующему: то, что хорошо выращено, всегда вкусно и полезно. Аржантейская спаржа является – наряду с понтуазской капустой, парижскими шампиньонами, горошком из Кламара, персиками из Монтрёйя, фасолью из Баньоле, ягненком из Иль-де-Франс, птицей из Удана, голубями из Меске, пиренейскими молочными козлятами, форелью, которую разводят баски в городке Банка, и мерлузой,[14] которую ловят на удочку в Сен-Жан-де-Люз, единственном месте, где она еще сохранилась, – частью национального достояния Франции в области питания и кулинарии.

Когда мы возвращались обратно, мобильник Александра трезвонил, не переставая. На другом конце провода шеф-повара делали ему заказы. Йаник Аллено, трижды получавший престижные награды шеф-повар из ресторана Meurice, был первым, кто поверил в ребят и включил поставляемые ими продукты в меню, придав своим блюдам парижский колорит. Сегодня рынок Terroirs d’Avenir работает с сотней парижских рестораторов и буквально спас жизнь многим мелким производителям сельхозпродукции.

Сейчас мечта Александра и Самуэля – открыть небольшой магазин, доступный всем слоям населения. А в ожидании его открытия вы можете найти поставляемые ими продукты на рынке Сен-Катр или перед некоторыми ресторанами во время эфемерных распродаж, организуемых сайтом www.mylittleparis.com. Связаться с ними можно по телефону 06-62-27-99-40 или по Интернету [email protected].

Парижский мед

Укутанный как полярник, Реми Ванбреемеш не находит себе места от беспокойства. Четыре градуса тепла на рассвете, и это в начале мая! «Как правило, мы начинаем собирать мед в двадцатых числах мая. Пчелы питаются нектаром, вырабатываемым цветами, а им для этого необходимо достаточное количество тепла – должно быть не менее двадцати градусов. Если холода продержатся еще немного, весеннего меда в этом году не будет!»

Чтобы спасти «поголовье» пчел, ульи которых расположены в Гатине, этот сорокачетырехлетний пчеловод решил перевести одну из пчелиных семей в свой парижский сад, небольшой живописный уголок, пропитанный запахами сирени и глицинии, раскинувшийся перед его современной резиденцией на берегу водоема в Менильмонтан, в ХХ округе Парижа. Затея пришлась пчелам по вкусу, и теперь у Реми двадцать два улья в Париже: в Венсенском лесу, в одном из скверов, на крыше анимационного центра в XIX округе и на крыше офиса крупной фирмы, занимающейся проблемами коммуникации и долгосрочным развитием. Он надеется, что к 2011 году у него будет не менее ста ульев в Париже. К нему уже начинают обращаться жители столицы. Реми обладает привлекательной внешностью. Это интересный человек, преисполненный страсти к тому, чем он занимается, а взгляд его, которым он словно обволакивает своих пчел, внимателен. «Чтобы успешно заниматься этим ремеслом, о пчелах нужно думать все время», – говорит Реми. Он сын производителя сельхозпродукции из города Эсн (север Франции, пролив Па-де-Кале), а любовь к пчелам привила ему его тетка, когда Реми было всего десять лет. Позднее мед, которым так охотно делились с ним пчелы, дал ему возможность зарабатывать на жизнь и стать независимым. Реми продает парижский мед, собранный с цветков липы, каштана, акации и садово-парковых растений столицы, на рынке Fte в XIX округе. И как правило, мед весеннего сбора раскупают очень быстро: парижанам льстит тот факт, что этот замечательный продукт пчелы вырабатывают прямо у них под окнами.

Зайдите на сайт в Интернете www.miel-paris.com, чтобы узнать, когда Реми будет на рынке, или для того, чтобы заказать ему парижский, а также и другие, не менее восхитительные, сорта меда. И обойдется вам это намного дешевле, чем билет в Опера Гарнье![15]

Заманчивые предложения «от Рунжи»

Адреса для био/или локаворов в Париже

Цыпочка от шеф-повара

Рецепт от Аделины Граттар, ресторан Yam T’cha, Париж

Цесарка, фаршированная лимонной травой, чесноком и луком-шалотом

На четыре персоны

1 тушка цесарки (например, производства птицефабрики Miral)

2 стебля лимонной травы или лемонграсса западно-индийского[21]

2 луковицы

2 зубчика чеснока

1 столовая ложка вьетнамского рыбного соуса нуок-нам (или тайского нам-пла)

Соль мелкого помола

Свежемолотый перец

2 щепотки сахара

Мелко порубите лимонную траву, луковицы и чеснок, добавьте рыбный соус, соль, перец и сахар. Все перемешайте. Пальцами, стараясь ее не порвать, отделите кожу цесарки (не снимая с тушки). Начните с горла, далее приподнимите кожу на грудке птицы, заканчивая ее ножками. Введите руками под кожу приготовленную смесь, хорошо распределите и жарьте цесарку в духовке, разогретой до 160 °C, в течение приблизительно 45 минут. Выключите духовку и оставьте в ней цесарку еще на полчаса. Порежьте и подавайте с белым рисом. При желании можно подогреть.

Помидоры не растут в консервной банке

Семь часов утра. Я стою перед магазином Gristedes,[22] на углу 3-й авеню и 33-й улицы. Gristedes – это само воплощение бездушного американского супермаркета. Грузовики выбрасывают доставляемые в магазин товары: коробки с моцареллой в тюбиках, концентрированный замороженный лимонный сок, соусы в порошке…

Стоит вам переступить порог супермаркета, как воодушевление сразу же покидает вас. Направо от входа небольшой прилавок, где продают кофе – мутноватую и омерзительную на вкус жидкость, – предлагая к нему донатсы (американские пончики), покрытые ярко-розовой, голубой и зеленоватой глазурью. Палитра цветов наводит на мысль о химических красителях. Фрукты и овощи имеют бледный и невзрачный вид в свете неоновых ламп, освещающих магазин, и совсем не радуют глаз.

В отделе молочных продуктов целая секция отведена под маргарин, разновидностей которого в стране выпускается великое множество. Упаковки на все лады расхваливают его целебные свойства. «Любимая марка Америки» – так написано на одной из них. В то время как на другой объясняется способ употребления: «Не более двух порций в день», что похоже на врачебное наставление (или предупреждение?).

Нельзя не упомянуть о легендарном «I can’t believe it’s not butter». Не удивляйтесь, именно так выглядит название маргарина. Буквально эти слова можно перевести следующим образом: «Я не могу поверить, что это не масло». Фраза эта вызывает у меня ассоциации с названиями фильмов Мишеля Одиара.[23] Если бы производитель (Unilever, который выпускает также и стиральный порошок) был бы до конца честным, на упаковке следовало бы написать следующее: «Я не верю, что эта отвратительная тестообразная масса, целиком состоящая из гидрогенизированных жиров, полисорбата-60 и искусственных красителей, находится в свободной продаже». Скажи, ты до сих пор не можешь поверить, что это не масло? Может быть, у тебя не все в порядке с головой? Ведь по вкусу этот, с позволения сказать, продукт напоминает отработанное машинное масло. Это продается в бутылках с дозатором или в виде спрея? А может быть, в детстве доктор-отоларинголог, по всей видимости садист, заодно с удалением миндалин снял скальп с языка, лишив тебя вкусовых рецепторов? И скажи, когда ты в последний раз ел настоящее сливочное масло, сделанное из настоящего молока, которое дают настоящие коровы, питающиеся исключительно настоящей зеленой травой? Никогда?! Теперь мне все ясно…

В Нью-Йорке столкновение нос к носу с биопомидором, созревшим на ветке, не может произойти по воле случая. Большая часть продуктов, продаваемых в супермаркетах, производится в индустриальных агрокомплексах с использованием интенсивных технологий выращивания. Фрукты и овощи поставляют издалека, из Калифорнии и Флориды, двух крупных американских штатов, основных производителей фруктов и овощей, а также из Мексики, Центральной и Южной Америки. Из Чили зимой везут черешню, а помидоры и огурцы дозревают в грузовиках за время транспортировки.

До середины XIX столетия Нью-Йорк был сельскохозяйственным городом. Пастбища Бруклина славились своей травой. В Гудзоне кишмя кишели осетры, а в нью-йоркской бухте в изобилии водились рыба и ракообразные. Устрицы продавались на улицах у торговцев вразнос, а в ресторанах и барах города их подавали не только сырыми, но и отварными или жаренными в панировке.

И каждый мог себе их позволить: бедный и богатый, женщины и дети. А если, любопытства ради, посмотреть ресторанные меню начала века, то поразишься их разнообразию. Там будут и улитки, и голуби, и печень, и почки… Так почему же произошел столь резкий поворот от разнообразия к скудному по количеству входящих в него продуктов рациону, основанному на семге, цыплятах, моркови и брокколи?

Исторически США прошли через три разрушительные для их гастрономической культуры фазы. Прежде всего, 16 января 1920 года страна погрузилась в мрачную эпоху «сухого закона», когда полностью были запрещены производство, торговля и потребление алкоголя. Закончилось время, когда можно было выпить пинту пива, закусив жареным фаршированным голубем (начинка в данном случае распределялась под кожей). Сухой закон не уменьшил потребление алкоголя, поскольку увеличилось количество speakeasies (подпольных баров), но через тринадцать лет практически покончил с ресторанами страны и с их кулинарными традициями. Затем в ходе Второй мировой войны значительно сократилось производство сельхозпродукции. А после войны произошла настоящая революция, незаметная для страны, но пагубно отразившаяся на культуре питания. Началась индустриализация сельского хозяйства. Распределительные сети подверглись модернизации, и производство сельхозпродукции начало развиваться невиданными темпами. Как по мановению волшебной палочки продукты, произведенные в промышленных масштабах и с учетом новейших технологий, наводнили супермаркеты. Во имя прогресса страна принялась потреблять пищу, насыщенную жирами и сахарм. Гастрономические традиции потерпели поражение в этой неравной борьбе.

Пищевая промышленность вкупе с производством сельхозпродуктов совершили культурный геноцид, последствия которого американцы начали ощущать сегодня. В наши дни формируются различные движения, ставящие во главу угла здоровое питание. Как это часто бывает, движения иногда принимают самые радикальные формы. И часть американцев впадает в другую крайность: они самостоятельно пекут хлеб, варят пиво, разводят пчел, готовят маринады и соленья, выращивают фрукты и овощи и конечно же потребляют продукты только местного производства.

Радикалы вырабатывают собственные правила, в соответствии с которыми живут. Локаворы, например, придерживаются Marco Polo exemption, правила, разработанного Биллом Маккиббеном, писателем и знаменитым локавором, согласно которому разрешается потреблять продукты, которые Марко Поло привез из своих путешествий: пряности, соль, сахар, оливковое масло. Но некоторые расширили его границы, позволив себе включить в этот список еще и кофе. Короче говоря, каждый изощряется как может.

Множество жизнеспособных проектов, основанных на местных традициях земледелия, увидели свет. В индустриальном квартале Бруклина, в Ред Хук, на заброшенной бейсбольной площадке организовали ферму, поля которой удобряют навозом слонов и зебр из зоопарка в Бронксе. Точно такую же устроили в Бронксе. На территории Бруклинского университета начали разводить рыбу в промышленных масштабах. В ходе реализации проекта green roofs («зеленые крыши») плоские крыши зданий преобразуются в сады. Особенно динамично в этом направлении развивается Бронкс: крыша Дворца правосудия превращена в огород. На ферме музея в Квинсе (один из самых больших округов Нью-Йорка) разводят свиней, причем питаются они зерновыми отходами от производства пива Brooklyn Brewery.

Ионетт Флемминг – вице-президент Hattie Carthan Community Garden, муниципального парка, расположенного в квартале Бед Стай в Бруклине, который является одним из самых неблагополучных районов Нью-Йорка: постоянные случаи насилия, рекордное количество людей, страдающих ожирением и имеющих сердечно-сосудистые проблемы. Ионетт возглавила «крестовый поход» за изменение образа жизни и переход на здоровое питание своих соседей. Она выращивает фрукты и овощи, организует курсы по диетологии. Однажды во второй половине дня, когда на улице была прекрасная погода – стояло знаменитое нью-йоркское бабье лето, – мы посетили собрание, проводимое Ионетт для жителей своего квартала. Она рассказывала немного о кардиологии, немного о диетологии и немного о способах приготовления пищи. Объясняла соседям (присутствовало не менее двенадцати человек), что включение в рацион большого количества мяса вредно для здоровья.

После того как Ионетт поделилась со слушателями рецептом овощного рагу со специями, она повернулась к окну и с ужасом увидела, как отдыхающие на берегу люди достали барбекю, свиные ребрышки и соус BBQ (подается к жаренному на гриле мясу) промышленного изготовления. Без сомнения, они решили устроить небольшой пикник с огромным количеством протеинов на закуску.

Как правило, биопродукты местного производства стоят дороже тех, что вырастили в промышленных агрокомплексах с применением интенсивных технологий. И поэтому потребление экологически чистой пищи местного производства – это роскошь, доступная немногим. В Нью-Йорке теперь принято в подтверждение своего высокого статуса выставлять напоказ салат из собственного огорода или грибы (еще одна модная новинка: покупают вертикальный пакет с субстратом, засеянным спорами сморчков, на котором впоследствии и развиваются грибы) либо сообщать гостям, откуда «родом» говядина, лежащая перед ними на тарелках. Это один из способов подчеркнуть свою элитарность и принадлежность к определенному кругу.

Как отметил Симон Купер на страницах Financial Times: «Потребление экологически чистой и здоровой пищи сегодня равноценно приобретению “БМВ”».

Рыбный день

Индустриальная зона, на территории которой вполне могли бы расположиться завод по производству металлоизделий, фабрика по выпуску шин и склад для хранения порошкового молока. Снуют грузовики, автобусы останавливаются в самых неподобающих местах, а сидящие в них люди пребывают в напряженном ожидании. У меня такое ощущение, будто я попала в другое пространственно-временное измерение. Легендарный бар Legendary Mr. Wedge, который девицы легкого поведения избрали местом своей трудовой деятельности, гордо оповещает, что он закрывается в четыре часа утра. И мне теперь непонятно, как воспринимать эти самые четыре часа: как раннее утро или как позднюю ночь?

Час тридцать минут. Треска уже прибыла, постоянная клиентура тоже. Fulton Fish Market, рыбный рынок, готовится к следующему раунду. Оптовики и покупатели скоро вступят в старую как мир борьбу в полном соответствии с законами рынка и капитализма. Предложение диктует цены, если только цены не диктуют спрос. Впрочем, в этот ранний час, когда начинают разворачиваться основные события, я плохо соображаю. Рыба уже на месте и ждет, мертвая, но словно живая, под ледяным покровом, с блестящей чешуей, горящим взглядом. Если я сюда приехала на такси, то рыба может воспользоваться самыми экзотическими видами транспорта. Один из продавцов шутит: «Моя рыба путешествует на JetBlue (название американской авиакомпании)». Моря и океаны всего мира поставляют сюда свою продукцию, хранящуюся в ящиках на складах полуострова Хантс-Пойнт на юге Бронкса. Здесь можно найти все или почти все: итальянскую дораду, греческих осьминогов, южноамериканского тунца, крабов из Нью-Джерси, креветок с острова Мэн, устриц с западного побережья, морского гребешка, пикшу…

Fulton Fish Market – это сто пятнадцать тысяч тонн проданной рыбы в год и 1 миллиард долларов годового оборота. Майкл Блумберг[24] его охарактеризовал как самый большой рыбный рынок страны и второй в мире после токийского. Роберт из Бруклина в бейсболке и с хитрыми искорками в глазах разделывает тунца на куски филе. «Этот прибыл из Вьетнама», – говорит он, улыбаясь. Роберт работает на рынке более тридцати лет. Ветеран Вьетнама, он не знал, чем заняться, когда вернулся домой в 1970-м. Ни специальности, ни работы. Но ему, сицилийцу по происхождению, на роду было написано заниматься рыбой. «Это самый большой и самый старый рыбный рынок страны. Но когда мы работали на Фултон-стрит, на юге Манхэттена, мне там нравилось больше. Хотя условия были такие, что никому не пожелаешь. Тяжеловато было. Рынок находился под открытым небом, и вкалывать приходилось каждый день, какая бы ни стояла погода. Летом, как только вставало солнце, нужно было перевозить тонны льда, чтобы сохранить рыбу свежей. Это был ад, но там было лучше».

Рынок погрузился в ностальгию. Его легендарная история неразрывно связана с Нью-Йорком того периода, когда в городе говорили с трансальпийским акцентом, а монополия на торговлю мерланом, ставридой и угрями была в руках мафии. Руди Джулиани, в то время занимавший пост прокурора города, начал судебный процесс против рынка, организованного по принципу кооператива, обвинив его руководителей в рэкете. Но если процесс и закончился обвинительными приговорами, трудно поверить в то, что сейчас все коренным образом изменилось.

Фрэнк, держа на плече огромный крюк, показывает мне всю подноготную рынка, объясняет обстоятельства и детали прохождения сделок. Своим крюком он цепляет покупателей (в символическом смысле, разумеется), а торгуется грубо и резко. Он прерывает свой рассказ. «Извините меня, – говорит он мне вежливо, хотя на клиента не стесняется повышать голос, и орет на покупателя с азиатской внешностью, пришедшего за товаром для сети китайских и японских ресторанов: – Что тебе еще нужно? Никаких возражений! Я тебе сказал, 3,25 доллара, за 3 доллара не отдам!»

С удрученным видом он поворачивается ко мне: «Покупатели – малосимпатичные люди, с ними часто приходится вступать в конфликты. Здесь мы видим капитализм в его самом неприглядном виде. Раньше каждый занимался только своим делом, а теперь приходится самому во все вникать и удовлетворять любую просьбу». И я, находясь здесь, начинаю понимать, насколько это тяжелый труд.

У каждого из шестисот пятидесяти рабочих рынка вид уголовников, физиономии персонажей из фильма Жоржа Лотнера, жестко высмеивающего нравы французского преступного мира. А может, все они являются прототипами фильмов Скорсезе с их бруклинскими «разборками»?

Биг Майк подзывает меня, показывая великолепные туши тунцов с упругой и розовой плотью. Тунец – это король в мире рыб. «Попробуй, ты ведь никогда не ела сырого тунца такой свежести. – И самурайским ножом он отрезает мне кусок размером с кулак: – Чувствуешь запах моря? Он ведь совсем не пахнет рыбой… Абсолютная свежесть».

Я проглотила кусок сырой рыбы, и ее вкус показался мне великолепным. Я заслужила похвалу. Ричард, его сосед по стенду, сказал: «Она только что съела сырую креветку». Еще одно очко в мою пользу! Скоро они будут меня почитать, как святую. Но должна сказать, что у меня не хватило духа убить это маленькое животное, которое все еще шевелило лапками, перед тем как попало ко мне в рот. Это Ричард приговорил ее к быстрой, а потому и наименее мучительной смерти, оторвав голову. Биг Майк обращается к своему помощнику Лиму, выходцу из Лаоса, филигранно разделывающему туши тунцов: «Вырежи ей кусок получше, чтобы у нее завтра было чем накормить семью. Это подарок от меня». – «О нет, Биг Майк, спасибо, большое спасибо, я не могу его взять, ты понимаешь, это неэтично, это идет вразрез с моими принципами…»

Говорить об этике в половине третьего утра с оптовиком, торгующим рыбой, вооруженным крюком, итальянцем по происхождению, живущим в Бруклине, такое же бесполезное дело, как и выдавать Тайгера Вудса[25] за идеолога полового воздержания. «Ерунда все это, оставь свои церемонии, выпей лучше стаканчик Jack Daniels (виски)», – машет он рукой. Наполовину пустая бутылка размером XXL переходит из рук в руки. Все, как один, работающие на рынке, вооружившись крюками и ножами, напоминающими скорее сабли, чем кухонные ножи, залпом вливают в себя стакан за стаканом. Вскоре их взгляд стекленеет, напоминая глаза несвежей рыбы. По моему мнению, законом должна быть запрещена разделка рыбы в состоянии опьянения. Три часа утра. Виски течет рекой. Глядя на все это со стороны, я думаю, что атмосфера пиршества не совсем здесь уместна. А если вдуматься, то в голову приходят самые безрадостные мысли. Но в этот день никто не отрезал себе палец и не нанес увечий, хотя у меня были все основания опасаться худшего.

Приехать в Fulton Fish Market на такси не проблема. Когда я объяснила шоферу, что еду на рынок, чтобы взять интервью, он пошутил, спросив меня: «Будешь рыб интервьюировать?»

Но найти такси в окрестностях рынка невозможно. Как сказал Биг Майк: «Fuggetabboutit»,[26] добавив: «Don’t worry aboutit».[27] Глен, один из подчиненных Бига Майка, единственный трезвый во всей этой развеселой компании, вызвался отвезти меня на Манхэттен. Это был приказ Бига Майка, отданный не только Глену, но и мне. Сопротивление бесполезно. Вопросы этики и морали здесь даже не возникают. А что касается кодекса чести, то на рынке к нему особое отношение. Сказано – сделано. На прощание расцеловались, условившись вскоре встретиться.

И когда Глен в шесть часов утра привез меня домой, безупречно свежий тунец продолжал издавать упоительный запах моря, и добавить ко всему вышесказанному мне было уже нечего.

Вертикальная ферма, утопия или реальность

Кукуруза на восьмом этаже, помидоры на девятом, салаты – на шестнадцатом. Все это sustainable – выражение, которое нужно понимать как «все экологически чистое, без какого бы то ни было содержания углекислоты, все растет, благоухает, зеленеет». Диксон Депоммье вынашивает эту идею вот уже на протяжении двенадцати лет. Выглядит сюрреалистично? При взгляде на его макеты можно подумать, что они являются декорациями к следующему фильму Джорджа Лукаса.[28] Однако мы находимся в Колумбийском университете, а не в студиях кинокомпании Lucasfilm. Один из них – архитектурный шедевр, представляющий собой вертикальную башню, в декоре которой превалируют стекло и зелень растений. Другой макет предлагает офисные помещения, вдоль стен которых выращиваются огородные культуры. Третья модель – это небоскреб, где чередуются ряды этажей с квартирами с рядами пустых этажей, сквозь стекла которых просматривается зелень.

Диксон Депоммье не является ни архитектором, ни урбанистом. Он профессор Колумбийского университета и работает на кафедре паразитологии. Будучи биологом по образованию, он никогда не думал, что в его карьере произойдет такой крутой поворот; подобное у кого угодно могло бы вызвать снисходительную улыбку, даже у самого Леонардо да Винчи.

В качестве введения к нашему разговору я задаю ему первый вопрос: «О’кей, все это здорово, да и выглядит замечательно, интригующе и провокационно, но согласитесь, что вертикальная ферма – это утопия».

Диксону далеко за шестьдесят, у него седые волосы (скорее соль с перцем, чем перец с солью) и шаловливая улыбка соблазнителя. Слегка нахмурив кустистые, изогнутые домиком брови на по-детски открытом и добродушном лице, он говорит: «Вовсе нет, это реальность, а не научная фантастика. В любом случае, мы вынуждены изменить отношение к сельскому хозяйству, и за вертикальными фермами будущее».

Немного помолчав, он добавляет: «Пять лет тому назад Нью-Йорк импортировал 99 % всех потребляемых городом продуктов питания, что же до остального, то никого не интересовало происхождение этих самых продуктов. Сейчас же на наших глазах зарождается новое движение, смысл которого заключается в том, чтобы питаться продуктами местного производства. И это оздоровит экономику. Нельзя продолжать жить в условиях, когда 2 % агрофирм производят 50 % всех американских продуктов». На самом деле локаворов становится все больше, они повсюду. Спрос на продукты местного производства растет не по дням, а по часам. Разумеется, крестьянские рынки в Юнинон-сквер, Парк Слоуп или в Инвуде дают возможность местным производителям продавать свою продукцию. Но Диксон Депоммье решил пересмотреть определение термина «местный». По его мнению, битва развертывается между сельскохозяйственной индустрией с одной стороны и семейными фермами – с другой.

С невозмутимым видом мудреца, который знает обо всем на свете, он задает вопросы, желая расшевелись своих собеседников и заставить их думать своей головой: «Какие культуры в основном выращивают в США? Кукурузу и сою. Почему? Первый год выращивают кукурузу, на второй – сою. Вы много едите сои? Нет. Однако она служит для обогащения почвы азотом. А кукурузу вы едите? Тоже немного. Из нее производят сироп с большим содержанием фруктозы. За сто пятьдесят лет современное сельское хозяйство, применяя пестициды и химические удобрения, загрязнило реки и почти полностью уничтожило живущую в них рыбу. Сегодня 80 % морских продуктов завозится в страну, а запасы рыбы в океанах и морях катастрофически уменьшаются…»

Глубоко вздохнув, он заговорил о фильме Антониони «Красная пустыня»:[29] «Его необходимо посмотреть, это самый тяжелый, самый гнетущий фильм за всю историю кинематографии, не оставляющий в душе никакой надежды. И это его главный посыл. Те, кто его не видел, могут его воспринимать как кинематографический символ гангренозных язв, сопровождающих индустриальную революцию».

Из окон офиса Диксона открывается панорамный вид на Гудзон. Медленное кружение танкеров и барж по реке рождает чувство умиротворения и успокаивает душу, обстановка располагает к неспешным размышлениям. Отсюда мегаполис кажется не таким огромным и устрашающим, как, например, в самом центре Таймс-сквер… Однако слова Диксона навевают апокалипсические мысли о планетарных катастрофах, демографическом взрыве, всевозможных катаклизмах, голоде, всемирном потеплении, эпидемиях, неизлечимых болезнях. «Последнюю тысячу лет можно смело сравнить с одним-единственным волоском, так ничтожно это время по сравнению с историей нашей Вселенной, – говорит он. – Итак, за эту тысячу лет, человечество почти полностью использовало все известные имеющиеся на земле ресурсы».

К счастью, апокалипсические настроения скоро сменились. Теперь в словах Диксона звучала уверенность в том, что ситуация может измениться к лучшему, необходимо лишь ответить на вопрос, который до сей поры казался риторическим. «А не утопия ли это? – спрашивает Диксон и тут же отвечает: – Нет, во всяком случае, у нас нет ни возможностей, ни времени на то, чтобы считать все это утопией». Первая вертикальная ферма будет сооружена в Нью-Йорке? Мы примерили на себя роль экспертов по обустройству территории, высказав предположения по поводу возможностей организации нового урбанистического шопинга.

На Рузвельт-Айленде? В Хантс-Пойнт в Бронксе? Диксон погрузился в молчание, а потом сказал: «Да, может быть, и в Нью-Йорке, хотя здесь много сложностей: мэр, городской совет… Одним словом, политика. Когда я встретился с Беном Томассисом, Food policy coordinator мэрии Нью-Йорка, ответственным за развитие и проведение в жизнь политики в области организации питания населения города, он посмотрел на меня, вытаращив глаза от удивления: “Вертикальная ферма? Но зачем? Недвижимость такого уровня, как предлагаемые вами резиденции, приносит такой доход, что гораздо выгоднее продавать апартаменты, чем выращивать фрукты и овощи”».

Диксон возмутился, когда я ему задала вопрос о рентабельности вертикальных ферм и о хрупкости экономической модели (или ее отсутствии): «Этот аргумент не пройдет! Заверяю вас, что, когда разрабатывали PDA,[30] не существовало никакой экономической модели, а сегодня ежегодно продаются миллионы iPhone и BlackBerry (телефон с функцией мгновенного корпоративного общения). Поверьте мне, экономическая модель сама себя проявит».

В проектах, которые разработал Диксон, сочетается выращивание сельскохозяйственных культур с разведением рыбы и птицы. Они способствуют развитию экосистемы с нулевым содержанием углекислоты, предполагая рециркуляцию и орошение уже использованными водами. Короче говоря, гениально! И можно не сомневаться, что вскоре жители Нью-Йорка будут спускаться в метро для того, чтобы собирать собственный урожай помидоров и картофеля.

Рестораны для локаворов

Все эти рестораны объединяет один общий девиз: использовать исключительно продукты, выращенные с помощью биотехнологий на ближайших фермах. Хотя буквально воплотить его в жизнь не всегда возможно. Более того, уже в самих этих словах кроется обман, поскольку оливковое масло, перец саравак[31] или кайенский перец никак не могут производиться и выращиваться в окрестностях Нью-Йорка. Но как бы там ни было, продукты в этих ресторанах всегда свежие, созревшие на полях и огородах, а следовательно, более сочные, вкусные и полезные, чем фрукты и овощи, преодолевшие много десятков, а то и сотен километров перед тем, как попасть в наш город. А кроме того, некоторым нравится ощущать себя непосредственным участником в деле сохранения окружающей среды и, накладывая еду в свои тарелки, спасать мир.

ABC Kitchen

ABC Carpet & Home – 35 E. 18^th St. между Broadway & S. Park Ave. – (212) 475-5829

Последний ресторан в галактике Жан-Жоржа[32] и его компаньона Фила Суареза. Открыт в магазине по декору интерьеров ABC Carpet.

В меню включены местные биопродукты. Разумеется, здесь подают шоколад, кофе и бананы, но в разумных количествах, отдавая предпочтение экологически чистым фруктам и овощам.

Blue Hill

75 Washington Pl. поблизости от 6^th Ave. – (212) 539-1776

Считается, что хозяева этого ресторана одними из первых стали использовать для приготовления блюд продукты местного производства. Десять лет тому назад во вселенной салата «Айсберг» молодые побеги обычного салата выглядели как инопланетные пришельцы.

Blue Hill at Stone Barns

630 Bedford Rd., Pocantico Hills, NY 10591, Raff enburg Rd. – (914) 366-9606

Идея «с фермы на стол» получает в этом ресторане наиболее полное свое воплощение. Stone Barns – это ферма, поставляющая продукты в один из ресторанов сети Blue Hill, расположенный на Манхэттене.

При желании можно взглянуть на поросят, которых выращивают на ферме. Насладитесь мысленно видом свиного рагу, которое вас будет ждать, когда вы в следующий раз придете в ресторан.

Applewood

501 11^th St., поблизости от 7^th Ave., Brooklyn – (718) 788-1810

Ресторан содержит чета адептов движения слоуфуд (Slow Food).[33] Меню здесь регулярно обновляется в зависимости от поставленных продуктов.

Telepan

72 W. 69^th St., Frnt 2, возле Columbus Ave. – (212) 580-4300

Билл Телепан холит и лелеет своих клиентов, предлагая им молодые побеги шпината из Нью-Джерси и омаров с острова эн. Атмосфера в заведении скорее буржуазная, чем богемная. Но не следует забывать, что ресторан расположен в Верхнем Вест-Сайде.

Sfoglia

1402 Lexington Ave., угол 92^nd St. – (212) 831-1402

Это филиал главного ресторана, расположенного на острове Нантакет. Заведение небольшое, всего на двадцать столиков.

Cookshop

156 10^th Ave., угол 20^th St. – (212) 924-4440

Большой зал ресторана как нельзя лучше подходит для веселой пирушки с друзьями, такими же гурманами, как и вы. В баре можно посидеть с подружками, одержимыми идеей попробовать редкие сорта помидоров или моркови.

Craft

43 E. 19^th St., между Broadway и South Park Ave. – (212) 780-0880

Наш любимый ресторан в Нью-Йорке. Продукты, прежде чем попасть на стол, проходят самый тщательный отбор. И это неудивительно, ведь всем руководит Том Колликио. И несмотря на то что он открывает свои рестораны как по мановению волшебной палочки и проводит большую часть времени в телестудиях, качеству приготовленных блюд придается первостепенное значение. До смешного высокие цены, но вы никогда не будете разочарованы (во всяком случае, с нами такого никогда не происходило, даже если цены в счетах взлетали выше облаков).

Местные фермы и производители

За последние десять лет значительно возросли темпы развития сельского хозяйства, основанного на биотехнологиях. Обеспечение стабильности развития входит в число приоритетов большого числа местных производителей, которые занимаются благороднейшим делом – не только производят нужную всем и каждому продукцию, но и бережно относятся к экологии и обеспечивают социальную устойчивость общества. Не может не радовать тот факт, что, как нам кажется, фермы доказали свою жизнеспособность и совсем не выглядят утопией наподобие французской фермы Ларзак, где задержавшиеся в своем развитии шестидесятивосьмилетние старики занимаются разведением коз.

Хотя следует отметить, что эта экономическая модель менее конкурентоспособна, чем массовое производство. Продукты (в частности, мясо) стоят на 10–50 % дороже, чем продукты из агрокомплексов.

Flying Pig Farm

246 Sutherland Rd., Shushan, NY 12873 – (518) 854-3844

На этой ферме в Апстейт, Нью-Йорк, разводят великолепных поросят. Сами они, конечно, не летают, но, когда ешь приготовленные из их мяса блюда, у тебя за спиной словно вырастают крылья.

На ферме разводят еще и птицу, которая на протяжении всех летних месяцев находится в свободном выгуле.

Red Jacket Orchard

957 Routes 5 & 20, Geneva, NY 14456 – (315) 781-2749

Местный производитель яблок, которые можно встретить на многих крестьянских рынках Нью-Йорка.

Champlain Valley Creamery

11 Main St. Vergennes, VT 05491-1123 – (802) 877– 2950

Молочная ферма в Вермонте, на которой производят фермерский сыр и сыр с высоким содержанием жира (не менее 75 %) такого необыкновенного вкуса, что ваши щеки запылают от счастья, когда вы его попробуете.

Ronnybrook

310 Prospect Hill Rd., Pine Plains, NY 12567 – (518) 398-6455

Большая молочная ферма, расположенная в Апстейт, Нью-Йорк. По качеству их молоку нет равных. Весь процесс производства, включая и сеть продаж, очень хорошо организован. Не пропустите их магазинчик на Chelsea Market на Манхэттене. У них также очень хорошее мороженое.

Red Hook Winery

Van Brunt St. & Beard St., Brooklyn – (718) 855-8707

Виноградник находится на Лонг-Айленде. Производство вина и розлив по бутылкам осуществляется в Бруклине. Этот маленький производитель стал любимцем средств массовой информации. Белый совиньон относится к разряду сенсаций. Красные вина не все равноценны, но год от года их качество улучшается.

Grazin’ Angus Acres

125 Bartel Rd., Ghent, NY 12075 – (518) 392-3620

На страницах этой книги мы не станем вступать в дискуссию по поводу выращивания и откорма быков на убой. Пэт ЛаФрида, оптовик, торгующий мясом, нa которого пал выбор нью-йоркских рестораторов, божится, что нет ничего лучше кукурузы. Но другие считают, что мясо быков, питающихся травой на пастбищах, гораздо вкуснее. Если вы принадлежите к категории последних, то вы попали по адресу.