Хрустальная сосна Улин Виктор

10

Как-то вечером после работы мы вышли из НИИ вместе с Лавровым. Я не помню, чтоб нам было домой по пути. Похоже, Саша специально отправился со мной, желая поговорить. Но он долго оставался мрачным, и мы шли молча, слушая лишь громкий скрип снега. Я уже думал, что он в самом деле идет в ту же сторону по какой-то надобности, как вдруг он замедлил шаги и посмотрел мне в лицо:

— Слушай, Женя, ответь мне на один вопрос.

— Хоть на два, — сказал я.

— Как мужик ответь, ладно?

— Ладно, как мужик и отвечу. Но что за вопрос? — я еще не догадался, куда он клонит.

— Скажи мне, только честно — что у тебя с Бессоновой в колхозе было?

— С какой Бессоновой? — не понял я, услышав совершенно незнакомую фамилию.

— Ну с Катей! Ты что — даже фамилии ее не знаешь?… Так что у тебя с ней было?

— Катей?… — вот уж какого вопроса я ожидал именно от Лаврова меньше всего. — В каком смысле «было»?

— В самом прямом. Ты не понял?

— Ах, в этом… — я вздохнул. — В этом ничего не было.

И мгновенно подумал, что после нелепого дня рождения в самом деле могло что-то «быть», не протрезвей я и не возьми себя в руки…

— Нет — ты правду скажи. Честное слово тебе даю, на чем хочешь поклянусь, что не разболтаю. Ты ведь меня знаешь… Только скажи — было у тебя с ней, или не было?

— Еще раз повторяю: не бы-ло. Ничего не было. А что это тебя так волнует?

— Ну… — Лавров потупился, видимо, не в состоянии объяснить свой интерес. — Мне просто… Ты ведь с ней так много общался…

— Ну, в основном с нею, положим, общался не я.

— Но все равно… Вы втроем часто ходили. И вечером, у костра — когда ты пел, было такое чувство, будто поешь специально для нее. Только для нее, и больше никого вокруг не существует. Я помолчал, удивленный: оказывается, Лавров понял и даже спустя столько времени помнил все, что я старался скрыть от всех и от себя самого в том числе.

— И самое главное… — продолжал он. — Ты ведь… Ты ведь по сути дела, заслонил ее от опасности, подставившись сам.

— Ты еще скажи, как Матросов, на амбразуру упал!

— Нет, серьезно. Это не каждый ради женщины на такой шаг пойдет…

— Ну… — я пожал плечами. — Раз уж ты просишь откровенности… Да, Катя мне нравилась. Очень нравилась. И мне в самом деле приятно было с нею общаться. И проводить время. И, возможно, ты прав даже насчет аварии. Возможно, если бы под ударом оказалась не она, а кто-то другой, я прыгнул бы не так быстро… И все бы для меня обошлось.

— Так вот, скажи мне — неужели ты общался с нею, и тебе не хотелось обладать ей, как женщиной?

Я ответил не сразу. Вспомнил один из вечерних разговоров с Катей и Славкой по пути с фермы. Когда я развивал им теорию насчет супружеской верности, полную глупого, пионерского, подросткового максимализма. Сейчас повторить все то же самое я уже не мог. И даже не потому, что недавно осознал свое желание обладать Катей без возвышенных иллюзий. Что-то сломалось во мне — с отъездом Инны упала вера в счастливую семейную жизнь и семейное счастье вообще. И возможно, даже в любовь… Но я до сих пор не задумывался над этим всерьез. И не хотел обсуждать все с Лавровым. Поэтому сказал уклончиво и кратко:

— Да нет, мне было достаточно хорошо общаться с нею и без физиологии.

— Но как… Как можно общаться, как можно дружить с женщиной, — с неожиданной горячностью вспыхнул Лавров, махнул руками и даже совсем остановился. — Как можно дружить, гулять и так далее, если женщина — не твоя?!

— Твоя, моя… — я вздохнул.

Меня уже начал утомлять этот разговор. Потому что неожиданно достиг таких глубин моего самосознания, которые я прятал от себя, не в силах еще разобраться. И я попытался отшутиться:

— Так я же не обезьяний вожак, которому во что бы то ни стало нужен гарем! К тому же на всех-то и сил не хватит… Но Лавров не принял шутки.

— И все-таки! Я считаю, что дружба между мужчиной и женщиной невозможна в принципе! Что если женщина не моя, то я и сам не смогу раскрываться перед ней полностью, и она от меня что-то утаит. И наше общение будет неполным, в конце концов…

— А теперь ты ответь мне прямо и как мужик, — резко оборвал его я. — В колхозе она была твоя. Ну и как, теперь, после этого, когда все кончилось — тебе очень хорошо, да?

Еще не договорив, я понял, что хватил лишку и зря обидел Саню. Лавров ничего не ответил. Он насупился, помрачнел и снова молча зашагал по улице. У первого же перекрестка скупо попрощался и свернул в сторону.

Сколь долго я ни возился, но необъятная записка подошла к концу. Я тщательно собрал по порядку мученически надписанные листки и отдал начальнику на просмотр.

— Хорошо, — пробурчал он, равнодушно складывая их куда-то себе в стол.

— Посмотрю на досуге…

— А… А что мне теперь делать? — спросил я, поскольку начальник, кажется, не думал об этом вопросе.

— Вам? — он пожал плечами так, словно я спрашивал, где в нашем городе сейчас можно купить свежие ананасы. — Придумаем что-нибудь… А пока почитайте новую книгу ГОСТов.

И я сел читать эту книгу. Новой она называлась относительно — лишь потому, что была последней из вышедших. И знал я ее достаточно хорошо. Но послушно взял у начальника.

В моем положении читать было гораздо более легким занятием, чем писать.

Сколько можно читать книгу ГОСТов?

Толстую, сплошь разрисованную болтами, гайками, профилями и прочими, отдельно мало нужными деталями. Через неделю я опять подошел к начальнику и спросил, что нужно в этой книге конкретного. Он почесал затылок и велел съездить в Центральную патентную библиотеку, посмотреть точный ГОСТ на один достаточно новый переключатель. Выписав местную командировку, я поехал в центральную. Вообще-то отдел ГОСТов Центральной патентной библиотеки — весьма любопытное хранилище инженерной мудрости. В толстых томах, аккуратными рядами стоящими на полках, при желании можно найти все. Абсолютно все — узнать стандартные размер, форму и параметры любого изделия человеческих рук, зарегистрированного как промышленный образец. От интегральной микросхемы до застежки для лифчика. И в былые времена, когда начальник посылал меня за каким-нибудь ГОСТом, я любил развлекаться, роясь в совершенно ненужных томах и читая технические описания разных вещей — например, бельевых прищепок. Но на этот раз настроение не было легкомысленным. Я быстро определил нужный том, нашел переключатель, перекорябал на листочек все, что запросил начальник. И в тот же день вернулся на работу. Чему, кажется, даже сам начальник удивился.

— Вот, Илья Петрович, я вам принес все, что вы просили, — сказал я, положив ему на стол свои записи.

— Принесли? Надо же, как быстро… — он нахмурил лоб, и вдруг спросил без всякого перехода: — Евгений Александрович, ходят слухи, будто вы от нас уходить собираетесь. Это правда?

— Уходить? — растерянно переспросил я, мгновенно оценивая ситуацию, но все-таки сумев держать себя в руках. — Ну кто знает, Илья Петрович… Все проходит и все уходит.

— Ну-ну, — сказал начальник и снова уткнулся в свои бумаги.

А я молча вернулся за свой стол и стал думать. Уходить… Это не слухи, таких слухов не могло быть в принципе даже не потому, что я никому ничего не говорил — я и сам не думал никуда уходить. Вопрос начальника был прямым намеком… А я так онемел от неожиданности, что даже забыл спросить следующее задание. Уходить… Ладно, что успел сгруппироваться, и не сказал ни да, ни нет. Ведь главное — не выдавать врагу своих планов. Врагу… Значит, начальник теперь мой враг? Получается так, если заговорил об уходе. Мои мысли прервал будильник, стоявший на столе у Рогожникова. Он не пересиживал на работе лишней минуты, по звонку срывался и бежал домой. И сейчас молниеносно собрался и хлопнул дверью. Потом поплелся Лавров. Покорпев еще чуть-чуть за кульманом, отбыл Мироненко. Начальник переложил бумаги, не спеша оделся и ушел, не попрощавшись со мной. А я сидел за столом, словно не мог найти сил оторваться от него. Я никуда не спешил. Тем более, что дома меня не ждало ничего, кроме одиночества. И там было едва ли лучше, чем на работе.

Неожиданно из-за шкафа появилась Виолетта. Странное дело — я был уверен, что ее давно уже нет, она никогда не задерживалась до конца дня, всегда находя важнейшие предлоги для более раннего ухода с работы.

— Евгений Александрович, — сказала она, подойдя ко мне. — Наверное, по домам пора.

Очнувшись, я кивнул и поднялся. В руках ее была шуба и как-то само собой вышло, что я помог ей одеться, и даже поправил сзади воротник, как всегда делал, когда подавал пальто Инне… Пока я собирался, Виолетта возилась за шкафом, и вышли комнаты мы вместе. Заперли дверь, а внизу на проходной столкнулись с заядлой сплетницей Семеновой из соседнего сектора. Увидев нас вдвоем, она разинула рот — но ничего не сказала.

На обледенелых ступенях институтского крыльца Виолетта поскользнулась в своих модных сапогах и взяла меня под руку, предварительно спросив разрешения. В этом не было ничего особенного — но я подумал о Семеновой и мне на миг стало так смешно, что я даже забыл свои невеселые размышления.

— Евгений Александрович, — сказала наконец она. — Вы чувствуете, что этот тип хочет вас выжить?

— Какой? — спросил я, хотя прекрасно понял, о ком идет речь.

— Наш несравненный Илья Петрович. Сам сидит, ни черта не делает. А других выживает.

Я знал, что по отношению к начальнику Виолетта испытывает нечто вроде сладкой ненависти. И он отвечает взаимностью, только поделать ничего не может, поскольку только в нашем секторе имелась свободная штатная единица, на которую усадили Виолетту, необходимую всему институту как единственный технический переводчик. Я понял, что сейчас она видит во мне потенциального союзника и пытается втянуть в свой блок. То есть блока пока нет. Есть лишь одна тихо враждующая женщина. Если нас станет двое, то это окажется уже в два раза больше.

Но ни в какие блоки я вступать не хотел Мне было достаточно приключений с рукой. Пока, во всяком случае. Поэтому я лишь усмехнулся:

— На все воля божья, Виолетта Алексеевна. И к тому же ничего особенного он не сказал. Просто задал один не вполне тактичный вопрос, вот и все. Может, и впрямь кто-то слух пустил…

— Может, может, — легко согласилась Виолетта; она была умна и сразу поняла, что я не созрел, но в сочувствующие гожусь. — Одно только вам скажу: если захочет, он вас выживет. Потому что теперь вы ему как чертежник не нужны.

— Ну уж дудки, — против желания вскипел я. — Уволить он меня по КЗОТу не сможет! Если пойдет на принцип, я все переверну, на уши поставлю и узлом завяжу, до суда доведу — но докажу что потерял работоспособность по вине администрации, пославшей меня на сельхозработы, где отсутствовали условия охраны труда. И тогда они у меня попляшут…

— Ох, Женя… То есть простите, Евгений Александрович, — вздохнула она и поправила мне шарф. — Не все так просто, как кажется вашему честному взгляду на мир. Поверьте мне, я хоть и кажусь не старой, но работаю не один десяток лет. До суда не дойдет. Илья выживет вас просто так. Тихо и аккуратно. Создаст невыносимые условия, и вы сами с радостью убежите, даже на меньшую зарплату — хотя меньше найти трудно…

Я молчал. Виолетта прямо говорила те слова, которые пока смутно роились в моей голове, не приняв оформленный образ.

— Вас выживет и на ваше место возьмет кого-нибудь другого, кто бы ему чертил. Такого квалифицированного инженера, умеющего быстро, точно и грамотно работать с чертежами, у нас в секторе больше нет…

— Ну, вы мне льстите, — вставил я, хотя мне было приятно слышать похвалу.

Хотя похвала эта относилась по сути и не ко мне, а к тому Евгению Воронцову который существовал до отъезда в колхоз… Но все-таки было приятно.

— Мироненко делает собственный проект, но как технолог он нуль. К тому же на Илюшу работать просто не будет. Эти два полудурка… Я поразился, как уничижительно аттестовала она ни в чем не повинных Витька и Саню.

— Эти два полудурка — мальчики на побегушках, хоть практически ваши ровесники. Способны лишь на то, чтобы прямую линию провести между двумя указанными точками, не больше. Основной работник у него вы. И не пытайтесь меня перебить, я знаю, что говорю. Теперь — извините за прямоту, но факт есть факт — чертить вы не сможете. И он от вас избавится.

Мне было удивительно слышать, как Виолетта, сидящая за своим шкафом и не имеющая никакого фактического отношения к делам сектора, может так точно все раскладывать по полочкам. Я словно увидел картину со стороны. И она показалась мне неприглядной.

— Вот, Евгений Александрович, — с улыбкой сказала она. — Можете мне не верить, но я вас уважаю, сочувствую и искренне желаю добра. И мой вам совет — подбирайте новое место работы Чтобы когда Илья вас начнет дожимать, было куда уйти…

11

Окружающие человека предметы имели свою одушевленную сущность. И боялись хозяина, потому слушались и повиновались. Но стоило хозяину попасть в беду, как все резко выходило из повиновения — я слышал или читал где-то об этом. Но только сейчас осознал на себе. Обычно наш дом все находился в идеальном порядке с технической точки зрения. Я вообще терпеть не мог квартир, где сочится ржавая вода из неплотных соединений или заедает выключатель в прихожей. В доме все должно работать, как часы. Пока я оставался нормальным человеком, так и было.

Теперь же послушные предметы сорвались с цепи. Я раньше не замечал, сколько времени регулярно трачу на поддержание дома в рабочем состоянии. Из-за травмы я ни к чему не притрагивался без малого полгода — и все начало валиться, Причем как-то сразу и везде одновременно.

Первым проявил себя горячий кран на кухне. Перестал держать, причем, судя по внешним признакам, не из-за изношенной прокладки, а сорвалась резьба на самом штреке: в принципе его можно было закрыть, но стоило по неосторожности сделать лишних четверть оборота, как кран соскакивал и вода снова била плотной струей. Я давно это заметил. Но старался не думать, как буду левой рукой чинить кран. Конечно, я мог позвать на подмогу дядю Костю. Или даже пригласить — как большинство неумелых мужчин — сантехника из ЖЭКа. Но тревожить лишний раз соседа мне было совестно. А слесарь не входил в мои планы: став инвалидом, я заметил, что денег стало гораздо меньше, чем прежде. Ведь я ничего не готовил дома сам, предпочитал питаться в с столовых или покупать консервы. К тому же много забирала водка, жить без которой я теперь уже не мог. И выделять из своих скудных средств непредвиденные расходы мне не хотелось. Я подозревал, что они могут понадобиться мне в более серьезном случае.

Некоторое время я обходился тем, что заворачивал кран с чрезмерной осторожностью. Наконец его стало невозможно закрыть вообще. В один из пустых субботних вечеров мерный стук падающих капель вывел меня из себя. И я понял, что мне придется-таки заниматься ремонтом.

Я перекрыл квартирную магистраль: переехав сюда с Инной, я сразу не пожалел бутылки водопроводчику, и он врезал мне проходной вентиль в ответвление стояка, — и принялся за кран.

Головку я отвернул разводным ключом, левой рукой и без особого труда. Снял барашек и вынул нутро. Штрек и прокладка оказались в исправности — резьба сорвалась в самом корпусе. Это, конечно, было хуже, поскольку сточенный штрек можно нарастить, подложив шайбу, а с таким дефектом уже ничего не сделать. Но под ванной у меня давно хранился ящик с водопроводной арматурой, которую я годами терпеливо собирал по помойкам и свалкам металлолома, не надеясь, что необходимую деталь можно купить в хозтоварах. Найдя подходящую, почти новую никелированную головку, я ввинтил туда старый штрек. Собирать кран одной рукой было, конечно, труднее, чем разбирать. Но все-таки я справился, и вся операция заняла чуть больше получаса. Я пустил воду — все вернулось в норму.

Я был доволен: в борьбе с краном победил я. Следующей взбесилась дверца книжного шкафа, которая упала мне на ногу. Я осмотрел древесностружечный торец — дырки для шурупов разболтались, и консервативными средствами петлю было уже не закрепить. Я развел эпоксидную смолу и натолкал ее в отверстия вместе с кусочками ваты. Через сутки образовалась крепкая масса, напоминающая текстолит, винты вошли, нарезав новую резьбу, и дверца вернулась на место.

Я опять оказался сильнее.

А третьим сломался выключатель у двери туалета — тот, который в любом доме подвергается самым тяжелым нагрузкам. Несколько раз просто заел и сразу отказался работать, перестал щелкать, лишь туго сопротивлялся движению.

Даже не снимая крышки, я знал, что чинить его бесполезно, надо менять. Во всяком случае, при наличии всего полутора рук. По пути с работы я купил новый выключатель и принялся за дело. Чтобы заняться установочными работами, требовалось прежде всего отключить электричество. У меня стояли автоматы, потому что из-за скачков сети в первый год я не мог напастись вечно сгорающих пробок. Пока дядя Костя, с которым на этой почве и познакомились, не посоветовал купить автоматические. Я бодро нажал красные кнопки, и квартира погрузилась в декабрьский мрак.

Раньше темнота смущала мало: я всегда все делал без света. Так я и начал по привычке. Потыкав отверткой, я нашел винты, отвернул и бросил их куда-то, отъединил провода. Сыплющиеся в темноте шайбы весело щелкали по полу. Я быстро ослабил раскоряченные лапы и высвободил старое нутро. Половина дела была сделана. Однако смонтировать левой рукой вслепую новый выключатель оказалось в тысячу раз сложнее. Я с трудом затолкал его в коробку, вроде бы закрепил, но когда попытался вставить винты, которые крепят провода, то понял, что это дело безнадежное. Я потел, мучался, ругался — и, наконец, уронив винт в темноту, бессильно прислонился к стене.

Я ничего не видел и почти не ориентировался в темноте, а включать свет было нельзя, поскольку проклятые провода оказались бы под током. И тогда я принял единственно верное — и так не похожее на прежнего меня — решение. Я бросил все как было, решив, что пару дней обойдусь без огня в туалете. Дождался выходного, когда не нужно было затемно уходить из дому — и при скупом зимнем свете с великими муками сумел подсоединить выключатель.

Я понял, что ни в чем, даже в самой малой малости, теперь уже нельзя забывать про нерабочую руку. Но в любой ситуации можно найти обходные пути…

Совершенно неожиданно в столовой я встретил Геныча. Это было удивительно, поскольку он работал слесарем в отделе КИПиА, который находился на заводе, в другом корпусе. Геныч остался таким же, как прежде — усатым и золотозубым; впрочем, с какой стати было ему меняться?

— Слыхал я про тебя, — он кивнул, пожимая мне левую руку. — Слыхал… Мы помолчали.

— Эх, житуха, будь она… — непоколебимый Геныч вдруг тяжко вздохнул.

— А у тебя-то что? — спросил я.

— У меня… Да знаешь… — он оглянулся, опасаясь, видимо, знакомых, которые могли оказаться рядом. — Проблема… Ты знал, что мы с Тамаркой в колхозе, ну в общем, это самое…

— И не только я. Мне кажется, вы этого ни от кого не скрывали.

— Да не в этом дело… там хорошо было. Сам знаешь, как это иногда бывает.

Я промолчал. Потому что уже не к гордости — чем готов был бесконечно похваляться раньше — а к стыду своему не знал, как «бывает иногда».

— А теперь вот, понимаешь, жениться собрался.

— На Тамаре?! — я искренне удивился.

— Да ты что, — ужаснулся Геныч. — Я еще не совсем чеканутый.

Тамарка — это… Тамарка. На таких не женятся. А я нормальную нашел.