Эликсир Купрума Эса Сотник Юрий
Но Яков Дмитриевич тут же мотнул головой, как это в своё время сделал Родя, сунул платок в карман, надел очки и, придвинув к себе папку с делами, даже слегка улыбнулся.
– Занятное совпадение! Очень занятное совпадение! – пробормотал он, отгоняя от себя столь нелепые мысли.
И в этот момент послышался тихий коротенький стук в дверь.
– Войдите! – сказал Яков Дмитриевич.
И в кабинет вошла Зоя. Прикрыв за собой дверь, она скромно остановилась у косяка. В руке у неё был портфель.
– Здравствуйте, Яков Дмитриевич! – негромко сказала она. – Ну как, папа прислал станок?
– При… прислал, – хрипловато ответил директор, и на душе у него вдруг стало тревожно, и мысли о каких-то совпадениях отошли на задний план.
Некоторое время оба молчали. Зоя смотрела на Якова Дмитриевича, а тот – на неё. Он невольно вспомнил про «Слип камли», о котором ему рассказывала директор школы, и ему захотелось заткнуть себе пальцами уши, но он сдержался. Что подумает о нём эта девчонка, если он станет вести себя на её глазах таким странным образом? Однако его не покидало чувство, что вот-вот что-то должно произойти.
– Яков Дмитриевич, между прочим, когда завтра начинаются занятия в обществе «Разведчик»?
– А тебе что за дело? – с нарочитой грубостью спросил в свою очередь директор.
– Яков Дмитриевич, отвечайте! – отчеканила Зоя.
– Ну, в шестнадцать тридцать по субботам. Только что это за тон! «Отвечайте»! Тебя что, дома не учат, как со старшими говорить? – Последнюю фразу Яков Дмитриевич проговорил уже совсем гневно, но всё же у него осталось такое ощущение, что ответил-то он против своей воли. И снова ему захотелось заткнуть себе уши, и снова он сдержался. На свою беду.
А Зоя, не мигая, смотрела на него.
– Между прочим, Яков Дмитриевич, мне сказали, что это все только отговорочки, будто вы не можете записать в «Разведчик» ребят пионерского возраста.
Директор приподнялся.
– Что-что? – начал было он, но Зоя опять отчеканила:
– А теперь, Яков Дмитриевич, садитесь и слушайте меня! Вот!
Директор сел и теперь уже совершенно отчётливо понял, что сделал это не по своей воле. Он замер от ужаса, а Зоя продолжала:
– Значит, так: вы завтра всякие там занятия у старшеклассников отмените, а вместо них к вам придут пионеры, вот! Которые в «Разведчик» записаться хотят, вот! И вы им покажете всякие там лаборатории, оборудование и всякое там такое, вот! А сегодня пойдите к Надежде Сергеевне и скажите, что приглашаете на завтра всех желающих ребят: вот! Всего хорошего! – Зоя повернулась и вышла, но через секунду появилась снова: – И ещё вы скажите Надежде Сергеевне, что это я вас уговорила, а не кто-нибудь, вот!
Теперь она ушла совсем. Директор сидел неподвижно. Все предметы вокруг он видел как бы в тумане, потому что очки его запотели. Теперь он знал, что ОБЯЗАТЕЛЬНО пойдёт сегодня к Надежде Сергеевне и скажет всё, что приказала Зойка. Он знал, что просто НЕ МОЖЕТ не сказать.
Неизвестно, сколько времени Яков Дмитриевич осваивался с этой ужасной мыслью, а когда освоился, стал думать, как же ему быть. Сначала он захотел объявить в школе, что Куприян Семёнович вовсе не сумасшедший, что Зойку действительно надо изолировать. Но ведь ему тоже могут не поверить, как и Куприяну Семёновичу! А если поверят? Тогда поймут, что он тоже действует под влиянием Зойки, и не позволят провести мероприятие, которое она заказала. А это для него было просто немыслимо, невыносимо! Нет, лучше помолчать!..
Яков Дмитриевич взглянул на часы. Было ровно два. С минуты на минуту должен был прийти руководитель «Разведчика» Альфред Павлович Тигровский. Директор встал и принялся ходить по кабинету. Что же он скажет этому Тигровскому? Что он скажет завтра руководителям всевозможных секций «Разведчика»? Ведь завтра суббота, работают почти все секции, да ещё два известных профессора согласились провести беседу со старшеклассниками. Чем же он объяснит отмену занятий, отмену встречи с учёными и чем он объяснит нашествие всякой мелкоты? Спасительная мысль явилась директору в тот самый момент, когда открылась дверь и вошёл Тигровский.
Это был маленький худощавый человек с острыми серыми глазами.
– Извините, Яков Дмитриевич, на три минуты опоздал.
– Ничего, дорогой. Присаживайтесь! – Яков Дмитриевич сел на своё место. Тигровский опустился в кресло по другую сторону стола. – Неприятные новости, Альфред Павлович. Придётся завтра отменить занятия в «Разведчике».
– Это почему?
– Предлагают провести день открытых дверей для детей пионерского возраста. И… и провести… как бы вам сказать? Провести регистрацию желающих вступить в «Разведчик».
– Кто предлагает?
– Сам… Сам товарищ Карпов, заведующий районо, – с трудом выдавил из себя Яков Дмитриевич эту чудовищную ложь.
– Ну хорошо, день открытых дверей для пионеров – это полезно. Но почему срывать намеченные занятия, почему не предупредить заранее руководителей? И почему, наконец, не продумать всё это дело как следует?
Яков Дмитриевич постарался как можно тяжелее вздохнуть:
– Я очень долго спорил по этому вопросу с товарищем Карповым, но тот стоит на своём, говорит, что имеет какое-то указание из центра, говорит, что поручил какому-то сотруднику предупредить нас заблаговременно, а тот заболел… Словом, настаивает, чтобы только завтра.
– Безобразие! – медленно процедил Тигровский.
– Сам понимаю, что безобразие, сам всё вижу. Альфред Павлович, дорогой, но… надо как-то выкручиваться. Надеюсь, вы меня не подведёте.
– Разумеется, не подведу, но это всё-таки безобразие.
У Якова Дмитриевича стало легче на душе. Директор чувствовал, что, как только завтрашнее мероприятие окончится, он снова станет нормальным человеком, а послезавтра он всем во дворце объяснит, что кто-то его разыграл, позвонив по телефону и подражая голосу заведующего районо. А может быть… может быть, он расскажет всё об эликсире Куприяна Семёновича Дрогина.
Глава двадцать вторая
Теперь посмотрим, как обстояли дела у ребят.
Зоя не могла забыть того впечатления, которое она произвела на одноклассников, заставив Трубкина поместить Родину статью. Ещё сильней запомнились ей ошеломлённые глаза Маршева, какими он смотрел на неё после истории с Борькой и Сёмкой. Зоя была слишком юна, поэтому не догадывалась, что у тщеславия аппетит ненасытный. Чем больше она возвышала себя в глазах ребят, чем больше удивлялся ей Родя, тем больше ей хотелось ещё и ещё раз дать всем понять, какой она особенный, какой исключительный она человек.
Придя в школу, она стала ждать момента, когда сможет сказать: «Ну что, Маршев? Я тебе вчера говорила, что попрошу отца прислать Дворцу пионеров станок, и вот он прислал!» Она понимала, конечно, что станок привезут на грузовике, и она всю первую половину дня пользовалась любой возможностью, чтобы открыть окно в каком-нибудь кабинете, если оно выходило на улицу, и посмотреть вдоль этой улицы вправо, не стоит ли у ворот Дворца пионеров грузовая машина.
Волновала Зою и другая забота. Ей очень хотелось скорее помириться с Купрумом Эсом. На переменах она заглядывала в химический кабинет, приоткрывала дверь в учительскую, но Куприяна Семёновича нигде не было видно.
День был солнечный, тёплый, и ребят на большую перемену выпустили побегать во двор. Вот тут-то Зоя, выйдя на улицу, увидела то, чего ждала: у ворот дворца стоял автокран, а на прицепе возвышался контейнер.
Не сходя с тротуара, Зоя заглянула во двор, поискала глазами Родю:
– Маршев! Маршев! Поди-ка сюда!
Родя подбежал к ней. С ним, конечно, и Веня.
– Маршев, помнишь, я тебе обещала сказать отцу, чтобы он прислал во дворец станок? Вот он, кажется, прислал, – проговорила она, глядя в сторону машин.
– А если это не станок и вовсе не от твоего отца? – сказал Веня.
– Ну сходите и спросите, станок это с завода «Факел» или нет…
Приятели добежали до машин, и Веня задал этот вопрос вылезавшему из кабины шофёру.
– Ну, с «Факела», – ответил тот. – А ты откуда знаешь?
Веня бегом пустился обратно, не замечая, что Родя вместе с ним не бежит. А тот шёл шагом, и шёл очень медленно, и глаза у него были такие же пустые, словно ничего не видящие, какими они бывали подчас у Купрума Эса.
Итак, станок с «Факела». Значит, прислан Зоиным отцом. Значит, лишь вчера вечером Зоя сказала отцу, чтобы он прислал станок, а сегодня, в первой половине дня, он уже тут! Что же это? Опять совпадение? И снова сердце у Роди забилось, а в голове застучало: «Очевидное – невероятное, очевидное – невероятное, очевидное – невероятное…»
– Ага, с «Факела», – на бегу сказал Веня Зое и пустился во двор, чтобы сообщить о прибытии станка другим членам вчерашней делегации.
Зоя даже не шевельнулась, услышав Венины слова. Неподвижная, как статуя, со скрещёнными руками и непроницаемым лицом, она ждала приближения Маршева и сама себе казалась удивительно загадочной и красивой.
– Ну что? – спросила она, когда Родя подошёл.
– Станок… с «Факела», – тихо ответил Родя, глядя на красавицу напряжённо, даже с каким-то страхом. – А как… как ты уговорила отца?
– Я же тебе сказала, что он считается с моим мнением, – очень лениво, растягивая слова, ответила Зоя. – Он по многим вопросам советуется со мной.
Она сняла руки с груди, заложила их за спину и, не прибавив больше ни слова, пошла от Маршева прочь. А тот ещё секунд тридцать смотрел ей вслед.
После этого Веня отметил, что Родька слоняется по двору словно пыльным мешком трахнутый, не бегает, не дурачится, как все нормальные люди. Но Веня знал, что его друг умеет внезапно впадать в задумчивость, и не стал ни о чём расспрашивать.
Зазвонил звонок, ребята начали заходить в школу. Когда двор наполовину опустел, Родя вдруг увидел Борьку Трубкина, лениво шагавшего к подъезду, и тут неплохая мысль осенила его. Он подбежал к своему вчерашнему мучителю:
– Трубкин, подожди минуточку! Можно тебя кое о чём спросить?
Трубкин остановился:
– Ну спрашивай.
– Помнишь, вчера, когда вы меня трепали за уши, к нам подошла Зоя Ладошина и крикнула вам, чтобы вы меня отпустили? Вот скажи: почему ты меня сразу отпустил?
Некоторое время Трубкин молча смотрел на Родю. Наконец он сказал:
– А что ты думал, мы с тобой до вечера будем чикаться? Подурили, и хватит!
Такой ответ Родю, конечно, не удовлетворил.
– Боря! – сказал он как можно мягче. – Ещё минутку подожди! А вот когда Ладошина сказала вам, чтобы вы шли домой, и вы пошли… Вот скажи, что ты, например, в этот момент чувствовал. И только честно скажи! И о чём думал?
Борька снова молчал, и Родя на этот раз заметил, что лицо у Трубкина изменилось, а глаза беспокойно метнулись из стороны в сторону. Но он быстро овладел собой.
– О чём думал? – процедил он сквозь зубы. – О том, что тебе надо по носу дать!
Тут он влепил такой щелчок в кончик Родиного носа, что у того сразу слёзы потекли. Забыв о научной цели своего разговора, Маршев ударил Трубкина по скуле, в следующую секунду сел на землю с разбитой губой, ещё через секунду снова бросился на Борьку, но тут их растащили. Подтверждения своей гипотезе Родя так и не получил, но он запомнил, как метнулись у Борьки глаза.
Теперь Родя не мог не думать о Зое. И во время урока, и на следующей перемене он то и дело поглядывал на неё, а она замечала это и млела от удовольствия. Зоя не подозревала, что Маршев даже о красоте её позабыл, что пристальные взгляды его – это взгляды исследователя, изучающего загадочный объект, ей казалось, что они выражают восхищение, а быть может, и затаённую любовь. И Зое с новой силой захотелось возвеличить себя в глазах Маршева, и не только Маршева, но и всего пятого «Б».
А тут как раз случилось такое. В пятом «Б» кончились уроки, и Зоя шла по коридору, направляясь к лестнице, как вдруг вверх по ступенькам взлетел Гена Данилов и закричал:
– Восьмой «А», по домам! Химии не будет, Купрум Эс заболел.
– А что с ним? – спросил кто-то.
– Сердечный приступ. В больницу увезли.
Зоя оторопела. Сердечный приступ! В больницу увезли! Так ведь это, должно быть, надолго! А как же эликсир? Как же все эти великолепные добрые дела? Зоя вспомнила слова учителя о том, что эликсир потихоньку выветривается, даже если ничего никому не приказывать. А что значит это «потихоньку»? Полгода? Месяц? А может быть, и всего какую-нибудь неделю? И может быть, она совсем скоро превратится в обыкновенную Зойку Ладошину, которая пользуется уважением только у своих «активистов» да влюблённых мальчишек.
Зое стало ясно: она должна немедленно, сегодня же, совершить что-нибудь такое, чтобы имя её прогремело на всю школу. Словом, она должна сегодня же, вот сейчас, пойти к директору Дворца пионеров и приказать ему записать всех желающих в «Разведчик».
О разговоре её с директором вы уже знаете.
Когда Зоя вернулась домой, её встретила расстроенная мама. Она сказала, что ей позвонили с папиной работы, сообщили, что папа серьёзно заболел и его прямо с завода увезли в больницу.
– А что с ним?
– Как видно, переутомление.
– Он что, сознание потерял?
– Почти что…
Зоя, конечно, огорчилась, но потом вспомнила о своём эликсире, и в ней закипела энергия.
– Мама! А какая в городе самая-самая лучшая больница? И какой есть в городе самый лучший врач, который бы папу сразу вылечить мог?
Но мама ответила, что больница, куда поместили папу, и есть лучшая в городе, а о врачах она ничего не знает.
Наступил вечер, вечер пятницы. Взрослые Рудаковы и Маршевы уехали праздновать день рождения дяди Миши, а младший Рудаков пришёл к младшему Маршеву. Стали играть в шахматы. Родя играл плохо: в голове его вертелось всё то же «очевидное – невероятное». Проиграв несколько партий, он сказал:
– Венька, а ведь сегодня пятница, сегодня мы засаду собирались устроить.
– Ага, – равнодушно согласился Веня.
– Нет, ты по-честному скажи: ведь тебе ни капельки не хочется идти на такое дело?
– Ни капельки. Давай ещё партию?
И тут Родя не выдержал:
– Венька! Хочешь, я расскажу, о чём эти два дня думаю? Только, пока я не кончу, ты не перебивай! Не будешь?
– Не буду. Валяй!
И Родя рассказал Вене о своих удивительных предположениях. Тот не перебивал его, но когда он кончил, Веня смотрел на него с досадой, даже с какой-то жалостью.
– Родька! Ну, ты совсем как маленький! Или, наоборот, как деревенская старуха дореволюционная! Ведь ты же в чудеса начинаешь верить! Ну, хочешь, я сейчас разберу все эти твои «фактики», и ты увидишь, что они самые обыкновенные?
– Ну давай разбирай! Ну пожалуйста, разбирай! – вскричал Родя.
– Ну, вот с Трубкиным. Он сначала смеялся над статьёй, а ты молчал как рыба… А потом он раскинул мозгами и решил, что статья дельная. А тут Зойка к нему со своими уговорами!
– А со станком?
– Тю-у! Со станком! Зойкин отец давно обещал подарить дворцу станок, а тут Зойка напомнила ему, и он подумал: «Э!.. Дай-ка завтра отделаюсь, чтобы не висело это на моей шее».
Родя почувствовал себя немножко обескураженным. Против этих Венькиных доводов трудно было что-нибудь возразить.
– Ну, а с Борькой и Сёмкой?
– А с этими ещё проще: на фига им нужно при свидетелях хулиганством заниматься? Чтобы потом в школе попало? Вот они плюнули и разошлись.
– Так ведь именно по домам разошлись, как им Зойка приказала!
– А откуда ты знаешь, что именно по домам?
– Да ведь один кричал: «Идём ко мне!», а другой – «Идём ко мне!».
– Ну, а чем ты докажешь, что Трубкин после этого пошёл домой, а не ещё куда-нибудь, не к какому-нибудь другому знакомому?
Родя опять промолчал, но у него осталась ещё одна зацепочка.
– Ну ладно! Но вот теперь скажи, почему нам расхотелось устраивать засаду?
– Да потому, что мы узнали от Зойки, что там работает Купрум Эс.
– А чем ты докажешь, что он не яд готовит или не взрывчатку какую-нибудь?
– А тем, что он не похож на диверсанта или вообще на преступника.
Родя ехидно улыбнулся:
– Вот ты и попался, голубчик миленький! По-твоему, выходит так: у каждого диверсанта должно быть на лице написано, что он диверсант, а не честный человек. В таком случае, почему же их всех давно не переловили?
На этот раз призадумался Веня.
– Ну ладно, ну тут я, может быть, чего-то не усёк. Но в остальном-то я прав! Значит, что получается? Три – один в мою пользу! А самое главное, Родька, я тебе вот что скажу: ты в какой-нибудь книжке, в каком-нибудь журнале, в какой-нибудь газете читал, чтобы двенадцатилетняя девочка могла гипнотизировать?
Тут Родя вскочил и уставил указательный палец на Веню:
– Слушай, а как, по-твоему, Попов в какой-нибудь книжке про радиоволны читал, перед тем как эти волны открыть? А? Скажи! Вот скажи!
Здесь Родин оппонент впервые растерянно захлопал глазами, но тем не менее Родя как-то скис. Он понимал, что ведь только историю с засадой его друг не смог объяснить более или менее вразумительно. А в остальном все случаи – с Трубкиным, с Борькой и Сёмкой и со станком – можно было толковать и так и этак, даже скорее «этак» – в Венину пользу.
…В тот же день, только намного раньше, вели разговор ещё два знакомых нам человека. Это были Куприян Семёнович Дрогин и Митрофан Петрович Ладошин.
Куприян Семёнович уже сутки лежал в Клинике имени Снегирёва. Вчера врачи «скорой помощи» ещё в отделении милиции сделали ему какой-то укол, второй укол ему сделали в клинике, и боль в груди совсем прошла, осталась только сильная слабость.
Куприян Семёнович был человеком порывистым, увлекающимся, но отнюдь не глупым. После того как боль перестала его мучить, он стал думать о событиях вчерашнего дня, и ему стало ясно, что доказать он никому ничего не сможет, ведь аппарат для изготовления эликсира уничтожен, сержант Сивков отрицает, что он подчинился приказанию Зойки, а сама Зоя будет помалкивать о таящейся в ней чудесной силе. Словом, Куприян Семёнович понял, что всякий затеянный им на эту тему разговор люди примут лишь за бред сумасшедшего. И он не сказал уже больше ни слова о Зойке и об эликсире врачам и даже жене своей Марии Павловне решил ничего о них не говорить, когда той позволят его навещать.
Куприян Семёнович был помещён в двухместную палату, но находился в ней один: койка у противоположной стены пустовала. Учитель сложил руки на груди, да так и пролежал до вечера, уставившись в потолок, стараясь представить себе, какие это «добрые дела» творит сейчас Зойка и к чему это всё может привести.
На следующий день ему встать не разрешили, и он завтракал лежа в постели. После завтрака учитель задремал, потому что ночью спал плохо, несмотря на принятые таблетки. Сквозь дрёму он слышал, как в палату вроде бы внесли ещё кого-то, уложили на соседнюю кровать и что-то делали с ним, вполголоса переговариваясь. Но Куприян Семёнович глаз не открыл, продолжая дремать. Лишь часа через два с половиной он покосился на своего соседа – и вдруг увидел, что перед ним зять его старой приятельницы, да ещё и отец самой Зойки Ладошиной. Тот лежал, как и учитель, сложив руки на груди, и смотрел в потолок, временами помаргивая. Куприян Семёнович повернул к нему голову.
– Если не ошибаюсь, Митрофан Петрович? – сказал он тихо.
Ладошин в свою очередь повернул голову:
– Куприян Семёнович?
– Вот именно. Тоже сердце?
– Оно.
– Сильная боль?
– Да сейчас прошло. Но подозревают инфаркт.
– Модная болезнь. Да.
Оба отвернулись друг от друга, и вдруг Митрофан Петрович сказал громко, энергично, хотя ему запретили не только говорить, но даже шевелиться:
– Вы счастливый человек, Куприян Семёнович!
– А именно?
– У вас только сердце, а у меня ещё что-то с мозгом.
– То есть?
И, не оборачиваясь, по-прежнему глядя в потолок, Митрофан Петрович опять заговорил:
– Сижу я вчера вечером, болтаю с дочкой. Вдруг она говорит: «Папа, подари завтра Дворцу пионеров станок с программным управлением». А это… а это тысячи и тысячи… Ну, подумал, дочка сама не знает, о чём говорит, пошутил по этому поводу…
Тут Митрофан Петрович надолго замолчал, а Куприян Семёнович повернулся на правый бок, поджал под себя колени, подложил под голову ладонь:
– Так-так! Я вас слушаю.
– А ночью, понимаете, начинает меня забирать: вот, мол, должен я завтра отправить этот проклятый станок Дворцу пионеров, и всё тут! Так до утра и не уснул. Сам не понимаю, что со мной сделалось…
Митрофан Петрович опять помолчал. Ему, как видно, трудно было говорить. А учитель весь съёжился:
– Да-да! Слушаю вас.
– Приезжаю на работу – не отпускает… эта идея. Вызываю начальника отдела сбыта, понимаю, что даю явно нелепое, явно преступное распоряжение, но ничего с собой сделать не могу.
И снова наступила пауза, и снова Куприян Семёнович сказал на этот раз чуть слышно:
– Да-да!
– Уж не помню, как я добился, чтобы они при мне отправили этот проклятый станок. А как только отправили, сразу чувствую: ну, отпустило.
– Гм! Да! – сказал Купрум Эс.
– Думаю: что же это я натворил?! Вызываю к себе заместителя… и только успел сказать: «Выручайте станок!» Тут меня прихватило: сердце.
После этого оба собеседника долго молчали, а затем Ладошин опять заговорил, на этот раз уже тихо:
– Понимаете, Куприян Семёнович… сердце – что! Сердце подлечат, и я опять на работе. Но ведь станок-то! Это значит, что мозг поражён. Сегодня я нормальный, а завтра снова что-нибудь выкину.
Куприяну Семёновичу стало знобко, и он натянул себе на ухо одеяло.
– Н-да. Гм!.. Митрофан Петрович, относительно этого вы можете не беспокоиться. Мне… мне подобные заболевания хорошо знакомы, и… смею вас уверить, что ничего подобного с вами не повторится. Вот так! Да!
Куприян Семёнович не лгал. Он просто знал, что, когда Ладошина выпустят из клиники, эликсир у Зойки испарится.
– Дай бог! – сказал Митрофан Петрович.
Куприян Семёнович снова лёг на спину, вытянул ноги, и оба собеседника надолго умолкли.
Оба сложили руки на груди, оба смотрели в потолок, и каждый думал о своём.
Глава двадцать третья
И вот наступила суббота – день великого Зойкиного торжества (по крайней мере, так она предполагала). Она очень рано проснулась, рано позавтракала и рано вышла из дома, так рано, что никто не ждал её на обычном перекрёстке. Но по дороге в школу Зою неожиданно встревожила такая мысль: вдруг эликсир из неё выветрился? Вдруг он выветрился уже вчера, и она совершенно зря отдавала приказания директору дворца, а тот слушал и думал, что дочка Митрофана Петровича просто свихнулась. И Зоя стала соображать, кому бы отдать какое-нибудь безобидное приказание, чтобы проверить, не исчезла ли её способность повелевать.
Двери школы были ещё заперты, а во дворе околачивалось всего три или четыре десятка ребят. Из пятого «Б» тут был один только Павлов. Он подошёл к Зое:
– Привет, Ладошина! А чего же это ты сегодня без «активистов» своих? Все разбежались?
И тут Зоя подумала, что перед ней стоит самый злейший её враг. Ведь это Павлов поносил её всячески после скандала с Нюськой, он предлагал не переизбирать Зою председателем, ведь это он донимал её оскорбительными шуточками, когда читал Родину статью, и это он, Павлов, вслух усомнился в том, что не Зоя уговорила Трубкина поместить статью, а тот сам себя убедил! Вот за всё это она и проверит сейчас на силаче, остался ли в ней ещё эликсир. И как тогда, во время эксперимента с Купрумом Эсом, она не стала долго раздумывать. Она сказала негромко, но властно:
– А ну-ка, Павлов, становись на четвереньки!
– Ты что, чокнулась? – спросил Павлов и опустился на карачки.
– Вот теперь поползай вокруг меня. Пять кругов сделай. И тогда можешь встать.
– Дура ненормальная! – сказал Павлов и пополз вокруг Зои.
Такое поведение силача обратило на себя внимание ребят, и те подошли узнать, что это за новая игра.
– Павлов! Ты чего? – спросил кто-то.
– Сейчас, – прохрипел силач, красный как рак.
Делая третий круг, он краем глаза заметил, что недалеко от ворот остановились Рудаков и Маршев и смотрят на него: Рудаков – с любопытством, но спокойно, а Маршев – разинув рот и вытаращив глаза.
К концу пятого круга Лёша почувствовал, что может подняться. Он так и сделал.
– Поваляли дурака, и хватит! – сказал он, отряхивая ладони, и поспешил отойти.
– Видел? Видел? – тихо спросил Родя своего друга.
Тот пожал плечами:
– Ну, а чего тут особенного? Чего особенного?
– А ну-ка пойдём спросим его! – Родя схватил Веню за рукав и подтащил его к силачу. Тот до сих пор был красен и вообще выглядел ошалело. Маршев обратился к нему: – Павлов, скажи откровенно: это Зойка заставила тебя ползать, да?
Павлов покраснел ещё гуще и накинулся на Родю:
– Да ты… ну, ты что, сдурел, да? По-твоему, и пошутить нельзя, да?! Юмора не понимаешь, да? Вот идиотик-то! – Силач повернулся и быстро зашагал прочь.
А Зоя была довольна тем, что расплатилась с ненавистным Павловым, но главное, она теперь была уверена, что её вчерашнее приказание подействовало, что директор дворца вчера, конечно, ходил в школу и что сегодня всех желающих записаться в «Разведчик» запишут туда. Зоя хотела подождать, когда об этом объявит ребятам сама Надежда Сергеевна или ещё кто-нибудь из педагогов, но потом не утерпела…
Учительница русского языка впустила ребят в кабинет, сказала, что должна ненадолго уйти, и попросила сидеть тихо. Когда она удалилась, Зоя встала за своим столиком и обратилась к Роде:
– Маршев! Ну давай расскажи от нечего делать про нашу делегацию. Как мы третьего дня ходили. А то мы всё молчим да молчим, а людям ведь, наверно, интересно.
– Про какую делегацию? Куда ходили? – послышались голоса.
Родя тоже встал. Он немножко растерялся. Члены делегации не сговаривались между собой, но вчера каждый из них предпочёл молчать о неудавшемся походе, и вот сегодня этой Ладошиной почему-то вздумалось заговорить о нём.
– А чего рассказывать? – неохотно ответил Родя. – Ну, директор дворца нам ответил, что ничего не получится, и всё…
До сих пор Павлов пребывал в мрачном раздумье: он никак не мог понять, зачем он послушался Зойку и пополз вокруг неё как дурак. Теперь, услышав про делегацию, он поднял голову:
– Ну, ты выйди к доске и расскажи толком, что вы сами говорили, что директор вам отвечал…
Силача поддержали:
– Правда, Маршев, расскажи!
– Давай рассказывай, Родька!
Родя подошёл к учительскому столу и постарался как можно точнее передать разговор с Яковом Дмитриевичем. Когда он сел, Зоя сорвалась со своего места и стала рядом с учительским столом.
– А теперь дайте я скажу! – проговорила она, поблёскивая глазами. – Маршев всё очень правильно изложил, только надо было не уходить поджавши хвост, а спорить с директором. Вот!
– Ну, взяла бы и поспорила! – буркнул Павлов.
Кто-то фыркнул, а Зоя только этого и ждала. Она скрестила на груди руки, устремила взгляд на Павлова и произнесла громко, тщательно выговаривая каждое слово:
– А я, Павлов, между прочим, так и сделала. – Зоя умолкла, ожидая, что её засыплют вопросами, но никто ни о чем не спрашивал – класс оцепенел. И тогда она продолжала: – Да-да, Павлов, не пяль на меня глаза! Эта дура Ладошина вчера пошла к Якову Дмитриевичу и доказала ему, что можно и средства найти, и руководителей, и помещения, если, конечно, не сидеть сложа руки и понять, что пионерский возраст – это тоже люди. Вот так-то, Павлов миленький!
– А он что? – спросил Валерка.
Но тут вошла учительница.
– А он что? Скоро узнаете, – сказала Зоя и вернулась на своё место.
В классе царила такая тишина, что учительница сказала:
Читать бесплатно другие книги:
