Доброй ночи, любовь моя Фриманссон Ингер
– Нет, обязательно. У меня была назначена пара встреч. Я, между прочим, работать сюда приехал, а не в гребаный отпуск, как ты полагаешь.
Она лежала в своей мятой юбке, резинка впивалась в талию. Пальцы у нее распухли от жары.
Она подумала, что хорошо бы сейчас заняться любовью.
Но когда она дотронулась до него, он отстранился.
Они познакомились у зубного врача. Одно время она туда зачастила из-за проблем с мостом. И каждый раз натыкалась в приемной на него, и однажды оба не выдержали и расхохотались.
– Похоже, зубной врач решил нас свести, – сказал он.
Он был года на два ее старше. Седые волосы, слегка растрепанная, небрежная прическа выглядела бы смешно у любого другого мужчины его возраста, но только не у него. Она услышала, как медсестра назвала его имя. Натан Гендсер.
Однажды она довольно долго ждала в приемной, отходя от наркоза. В это время он как раз расплачивался в кассе.
– Я все, – объявил он. – Отмучился.
Она ощутила укол разочарования.
– Счастливчик.
– А тебе много еще осталось?
– Пару раз, наверное. Помимо проблем с мостом еще и дырки обнаружились.
– Я на машине, хочешь, подброшу тебя?
Ее собственная машина стояла за углом. Она немного подумала, а потом ответила:
– Спасибо, подбрось.
Дело происходило летом. Его широкие загорелые руки, обручального кольца нет.
– Дальвик, – сказал он. – А ты не родственница пастилок «Санди»?
Она кивнула.
– А, тогда понятно. Вот почему тебе теперь надо так часто к зубному ходить. В детстве слишком много пастилок слопала.
– Не так уж и много, они мне даже и не нравились. А вот другими сладостями увлекалась.
– Так я и знал.
Он немного помолчал. Затем спросил, куда ей нужно.
– А ты сам куда едешь?
– Могу тебя высадить на площади Оденплан? Я недалеко живу.
– Очень хорошо.
– У тебя отпуск?
– Я не работаю.
– Не работаешь? Ты безработная?
– Нет, не совсем.
Она чувствовала на себе его взгляд, но упрямо смотрела вперед. Люди часто шарахались, узнавая, что она не работает. Она так и не начала работать. Большую часть отрочества она проболела. А потом было как-то поздно. Не могла же она рассказывать об этом посторонним. Чтобы избежать вопросов, она обычно намекала, что имеет отношение к семейному предприятию, но подумывает о чем-то новом. А затем, как правило, меняла тему разговора.
– Сам я обычно именую себя разнорабочим, – сказал он. – Но в последнее время вожу тургруппы.
Он высадил ее на площади, довольно далеко от клиники. Когда он уехал, она спустилась в метро и поехала обратно за своей машиной. Дома она нашла его номер в телефонном справочнике. Он жил на улице Нортуллгатан, она тут же отыскала ее на карте.
На следующее утро она совершила неожиданное. Поехала на улицу Нортуллгатан, хотя такое поведение было ей не свойственно. По дороге она твердила себе: что ты делаешь, чего ждешь?
Она словно опьянела.
Машина его стояла возле дома. Она посмотрела на фасад, пытаясь вычислить окно. Чтобы не мозолить глаза, зашла в книжный магазин, расположенный напротив, и принялась листать книги, даже купила для виду книжку в мягкой обложке. После она медленно прогуливалась туда и обратно вдоль его дома. Интуиция подсказывала, что он скоро появится.
Интуиция не подвела. Примерно через полчаса он вышел. Один. Она ускорила шаг, сделав вид, будто очутилась здесь случайно.
– О, привет... то-то мне лицо показалось знакомым!
Радость вперемешку с удивлением.
– Я как раз собирался перекусить. Не желаешь присоединиться?
Обедать они отправились на остров Дроттнингхольм. Он пригласил ее на постоялый двор. Она чувствовала, что возвращается к жизни, как будто до этого была парализована. С ним вернулись слова, одно за другим.
Его ласки пробудили к жизни и ее тело.
– Ты красивая, я люблю женщин, не страдающих анорексией. Которые как ты – живут.
Ее вдруг затопила дикая ревность ко всем другим женщинам, которых он любил.
– Откуда ты знаешь, что я живу?
– Просто знаю. Ты живешь, но в раковине. Я выманю тебя из нее, извлеку на свет, покажу всему миру.
Она думала, что это пустые слова. Однако целиком доверилась ему.
Она никогда не любила как взрослая женщина. После того случая с ребенком жизнь ее будто закончилась.
Фрагменты разговоров отца и Флоры. Флора, словно злобный терьер:
– Нам ведь надо не просто ее оградить, но и вылечить. А дома мы ее не вылечим. Ты не можешь. Я не могу. Ее нужно поместить в клинику.
Она слышала шаги отца, слышала, как хлопнула дверь, – так что все в доме задрожало.
Отец согласился пригласить психиатра, чтобы тот ее обследовал. О происшедшем он говорил как о несчастном случае.
– Ты должна жить дальше, – уговаривал он. – Ты молодая, у тебя вся жизнь впереди.
Он не понимал, что для нее жизнь осталась позади.
Ее таскали по специалистам, отец приглашал самых лучших. Разговоры, разговоры, разговоры. Он стал брать ее с собой в поездки, показал ей свою фабрику. Цифры, расчеты, но в голове ничего не хотело задерживаться. Он принес домой электрическую пишущую машинку, Флора закрыла клавиатуру козырьком, чтобы она не видела клавиш.
Когда Флора с сестрой уехали на Мадейру, отец взял ее к себе в спальню.
– Спи здесь, чтобы я видел тебя, когда засыпаю и просыпаюсь. Если я и понаделал ошибок, то не специально, я хотел для тебя самого лучшего, ты – все, что у меня осталось, Жюстина, из того, о чем я когда-то мечтал, что имел, ты – единственное, что у меня есть.
– А как же Флора? – прошептала она.
– Флора? Да, конечно. Флора тоже.
Она лежала во Флориной постели, на Флориной подушке. Смотрела на отца новыми глазами. Молодость его уже давно минула. Волосы у него были больше не каштановые, а клочковатые, темные, брови торчали кустами. Он сидел на стуле возле туалетного столика Флоры. Смотрел в зеркало.
– Чего бы тебе хотелось, Жюстина? – спросил он, плечи его были напряжены.
У нее не было ответа на этот вопрос.
Он перегнулся через столик:
– Этот мужчина... который... подошел к тебе так близко? Ты можешь не рассказывать, кто это. Но... он был для тебя важен?
Она выскочила из комнаты в длинной ночной рубашке.
Встала за дверью и молчала.
Отцу пришлось ее выманивать, уговаривать. Он протянул ей почтовый рожок, словно тот должен помочь, словно она маленькая девочка, которую можно утешить игрушкой.
Раструб рожка, его песнь.
Она обернулась, посмотрела отцу в глаза, в которых застыла боль. Она хотела бы прижаться к нему и исчезнуть. Она – его единственная дочь, его печаль.
Со временем она успокоилась. Флора обладала терпением. Ее сестры, приходившие с визитом, всякий раз повторяли, что она бесконечно терпелива.
– Ты о ней так заботишься, не хуже, чем в больнице для душевнобольных, – сказала Виола, от которой пахло духами и цветами. – Она, наверное, с тобой чувствует себя в безопасности. И он тоже.
– Она с таким же успехом может здесь жить, зачем больница, от Жюстины так мало беспокойства. И Свену лучше, когда он знает, что она дома. Его девочка.
Последнюю фразу Флора произнесла несколько презрительным тоном.
Виола скрестила обтянутые нейлоном ноги и поманила Жюстину:
– Что, если я тебя с собой в город возьму, Жюстина? Купим тебе платье.
– Да мы ее заваливаем новыми вещами. Конечно, я не стану тебе мешать, только все это напрасные старания. Она ничего нового не наденет. Поносит один день и снимает. Все это неудобное и искусственное, как она говорит. Впрочем, какая разница, она все равно вечно дома сидит.
– Нельзя сдаваться, Флора. Одежда способна изменить человека. Может, она снова сделает ее нормальной.
– Нормальной! Эта девочка никогда не была нормальной. – Флора понизила голос: – Тут дело в генетике, в наследственности со стороны матери. Та была тоже, как бы это сказать, немного ку-ку. Я сейчас пытаюсь обучить Жюстину основам хозяйства, как за домом приглядывать. Такое всегда пригодится. Когда-нибудь мы со Свеном состаримся, тогда ей придется заботиться о нас, за домом смотреть. И я надеюсь, что она научится ценить себя, это же главное в жизни.
Сестры никогда не понимали, почему Флора никого не наймет следить за домом и садом. За такого богатого замуж вышла, а дом тянет в одиночку.
– Ты могла бы сидеть как герцогиня, а тебя бы обслуживали. А ценить себя ты можешь очень высоко, ты же жена знаменитого Свена Дальвика, одно это чего стоит.
У Флоры были собственные, несколько странные аргументы.
– Я не хочу в своем доме посторонних. Это моя территория.
Но это была и территория Жюстины. Исподволь она вступала в свои права на нее, о чем Флора и не догадывалась. Облачившись в старый комбинезон отца, Жюстина скоблила стены и полы в доме. Весной и осенью, год за годом.
И в воде была ее кровь, из пореза на руке.
Глава 2
В тот день, когда умер отец, она убирала чердак. Обычно Жюстина начинала сверху, а потом постепенно спускалась. Она стояла на коленях и скоблила лестницу, половицы впивались в колени, боль доставляла ей удовольствие. Влажное дерево, свежий запах сосны.
Внезапно откуда-то налетел порыв холода. Послышался крик Флоры.
Отец упал на крыльце. Ботинок валялся в стороне. Она опустилась на корточки и сняла с него второй. Руки у нее были мокрые.
Вдвоем они ухитрились втащить его в голубую комнату. Флора носилась по лестницам вниз и вверх, курила, переодевалась.
– Ты тоже переоденься, если со мной поедешь, ты не можешь ехать в этом комбинезоне.
Она сидела, положив голову отца себе на колени. Голова была твердая и маленькая.
В машине «скорой помощи» место нашлось только для одной из них. Жюстина поехала на своей. Ей подарили «опель» на тридцатипятилетие. Она держалась за машиной «скорой помощи», которая ехала, включив сирену.
Как она и предполагала, ничего нельзя было сделать. Невыспавшийся врач пригласил их в какую-то комнату. Она запомнила пластырь у него на шее. Сидела и размышляла, что это. Порезал? Или любовный укус? Она думала тогда о чем угодно, только не об отце.
– Дело обстоит так. Он переживет эту ночь, но не дольше. Я хочу, чтобы вы об этом знали.
– Мы знаем, – сказала Жюстина.
Флора зло глянула на нее. Пальцы ее беспрерывно двигались, точно скребли что-то.
– Сколько вы хотите... чтобы вы действительно сделали все возможное?
– Дорогая моя, тут не о чем торговаться. Мы всегда делаем все возможное.
Они сидели по обе стороны кровати.
– Бедная Жюстина, – сказала Флора. – Думаю, ты вряд ли понимаешь, насколько все серьезно.
Щеки у нее были в черных разводах от туши. Жюстина никогда раньше не видела, чтобы Флора плакала. Ее всхлипы мешали, хотелось остаться с отцом одной. Она представляла себе, что смерть – женщина. Это была ее мать, прибывшая за мужем. Она войдет через окно, статная, высокая, откинет одеяло, возьмет его за руку. И уведет от них, презрительно глянув на Флору:
– Я его забираю, потому что он мой.
Натан привел ее в самый большой универмаг в Куала-Лумпур. Он ничем не отличался от магазинов в Швеции, Жюстина подивилась широкому ассортименту. Солнечные очки так и не нашлись, наверное, забыла дома или оставила в самолете. Наконец-то она могла купить новые.
Натан строго объяснил, что она не должна держать его за руку и вообще нежничать, иначе на них станут коситься. В этой стране так вести себя не принято. Здесь не выказывают чувства. Во всяком случае, публично.
– Мы это в номере возместим, – сказал он, хорошее настроение уже вернулось к нему.
Это он предложил купить для нее одежду.
– Уверен, настроение у тебя сразу поднимется. Женщины обожают шопинг, уж я-то знаю.
Он был дважды женат и один раз жил без регистрации. На полке в гостиной стояли фотографии всех его детей в студенческой форме или в свадебных нарядах. У него их было шестеро. Она расспрашивала про их матерей, мучила себя деталями.
– Вот у этих двоих мама – Анн-Мари. Они на нее похожи, те же голубые глаза, но, слава богу, рассудок другой. У сестер-двойняшек и Микке маму зовут Неттан. На Неттан и Анн-Мари я был женат официально, на одной пять лет, на другой – семь. После этого завязал со свадьбами. С Барбру мы решили просто жить вместе. Она тоже не рвалась замуж. Только-только развелась с одним психом, бившим ее смертным боем. С Барбру я прожил не то четыре года, не то пять. У нас малышка Женни.
Он гордился Женни, она походила на модель. Тоненькая юная женщина с глазами лани, копия своей матери.
– А потом? Ты же не жил один?
Он отмахнулся:
– Один, не один...
– А почему у тебя ни разу не сложилось? Ты такой невыносимый?
– У всех этих дам была одна общая черта: они все слегка истерички.
– Как это – истерички?
– Мне бы не хотелось сейчас в это углубляться.
– А я тоже истеричка?
– Пока я этого не заметил. Но обещаю тебе сказать, как только замечу.
– А в постели, Натан, какая из них была лучше?
Он пихнул ее в кровать, навалился на нее, зажал рот ладонью.
– На первом месте – ты, на втором – тоже ты, и на третьем – ты, дорогая.
Она копалась в одежде, но все было микроскопических размеров. Малайские женщины не доходили ей даже до плеча. Казалось, они отлиты по одной форме, талии у них были тонкими, не толще ее бедра.
Надо уходить отсюда, подумала она.
Натан разговаривал с продавщицей, они разглядывали ее. Продавщица приблизилась, на шее у нее висел сантиметр.
Она что-то сказала, Жюстина не поняла.
– Она спрашивает, какой у тебя размер.
– Зачем? Тут нет ничего, что я хотела бы купить.
Натан держал в руках платье. Оно было сшито на пигмея.
– Я думал, что тебе, может, хочется надеть что-то понаряднее, когда мы выходим на люди. Это все-таки цивилизованное общество.
– Послушай, Натан, ты действительно думаешь, что я в него влезу? Оно же на ребенка сшито! Сам погляди!
– Может, не это, а побольше.
Он повернулся к продавщице, у нее были красивые карие глаза.
– Побольше есть? – спросил он.
Продавщица недоверчиво усмехнулась. Забрала у него платье и удалилась на поиски.
– Пошли отсюда, – прошептала Жюстина.
– Не капризничай!
– Натан, ты не понимаешь!
– Нет. Ни хрена не понимаю. Я хотел подарить тебе красивое платье, а на тебя не угодишь.
Он направился к стойке. Жюстина поплелась следом. Вернулась продавщица, выжидательно уставилась на Натана.
– Ну что?
– Извините, сэр, но это самый большой размер. Другого нет.
– Как будто я умственно отсталая! – взорвалась Жюстина, когда они спустились к выходу. – Да она меня демонстративно игнорировала! Только к тебе обращалась, только с тобой разговаривала.
– Просто заметила, что у тебя кислая физиономия.
Жюстина надела солнечные очки. Снова подкатили слезы, от которых тут же разболелась голова.
Вечером у нее начались месячные. Она подумала, что вот и объяснение. Сказала об этом Натану, извинилась за нытье.
– Я так и думал, что что-то подобное на подходе. Я знаю женщин, у них есть свои мрачные периоды.
Она не хотела быть одной из женщин, которых он знал с этой стороны. Она забралась к нему в узкую кровать. Просто хотела, чтобы он ее обнял, и ничего больше.
Он сказал:
– Завтра утром у меня встреча с Беном. Он отправится с нами в джунгли.
Она взяла его руку, притянула к себе, положила себе на живот.
– Больно?
– Да, – прошептала она.
Он поцеловал ее.
– Ляг на бок, я тебя обниму.
Ночью из нее вытекло много крови. На простынях и на матрасе остались пятна. Она не хотела, чтобы женщины это видели, и попыталась отстирать пятна, но у нее ничего не вышло.
Они с Натаном позавтракали в ресторане, расположенном в соседнем с гостиницей доме. Заказали сок, кофе с молоком. Белая, тягучая масса на дне чашки, скорее всего, была заменителем сахара. Жюстина с подозрением помешивала ее. Натан съел роти – блюдо, похожее на блинчики с мясным соусом. Сидевшие вокруг мужчины и женщины ели руками.
– Видишь, они только правой рукой едят, левая – нечистая, – объяснил Натан.
– А что они левой делают?
– Сама догадайся.
У Жюстины болел живот, сжимался, словно изнутри ее ногтями драли. Так было всегда в первые дни месячных, никакие таблетки не помогали.
– Может, тебе лучше в гостинице остаться, – предложил Натан. – Выглядишь совсем измотанной.
Она подумала про женщин-уборщиц.
– Нет, ни за что в жизни. Я лучше с тобой пойду.
Они поехали на такси через весь город. Натан указывал на достопримечательности. Национальная мечеть с крышей, напоминающей павлиний хвост, и минаретом высотой более семидесяти метров. Он изменил голос, изображая гида:
– Посмотрите направо, скоро мы увидим знаменитые башни-близнецы...
Он был похож на разыгравшегося мальчика.
– Я тебя люблю, – громко сказала она. – О, Натан, положи меня в нагрудный карман, пусть я там лежу, и никогда, никогда не доставай меня оттуда!
Человек по имени Бен ждал их в комнате с кондиционером. На столе – чай и сок. Жюстина сразу прониклась к Бену доверием. В нем было какое-то спокойствие, ничего напускного, никакой недоброжелательности.
– Значит, собираешься в джунгли, пообщаться с тиграми и слонами, – шутливо сказал он и протянул ей стакан. Английский у него был чистым и правильным.
– Нет, лучше бы, конечно, не общаться.
– Ты знаешь, что в той местности, куда мы направляемся, есть и тигры, и слоны?
Он наблюдал за ее реакцией. Рассмеялся.
– Только их нечасто встретишь. Они прячутся. Как правило, они нас боятся больше, чем мы их.
– Но ведь случалось же, что они на человека набрасывались? – спросил Натан.
– Да, но это было давно.
– Слоны меня пугают больше, чем тигры, – пробормотала она. – Однажды меня посадили на слона, в цирке. Мы туда с папой ходили. Они меня даже не спросили. Вдруг я оказалась наверху, прямо на шершавой шкуре. А пару недель спустя я слышала, как папа рассказывал, что какой-то слон в цирке взбесился. Порвал цепь на ноге и пошел все громить вокруг.
Бен улыбнулся ей. Щеки у него были смуглыми и круглыми, нос – широким и плоским. Он родился в джунглях, но получил хорошее образование, даже в университете учился в Куала-Лумпур.
– Слонам не место в цирке, – сказал он. – От такого кто угодно взбесится.
Они долго беседовали с Беном. Разглядывали карты, составляли длинные списки, что нужно сделать и раздобыть. Поздно вечером отправились ужинать. В соседней забегаловке было всего одно блюдо – жареный рис с цыпленком. Жюстина умирала от голода. Цыпленок оказался кожа да кости. Они заказали по кока-коле.
Натан сказал, что ему хочется холодного пива.
– Здесь пива не подают, – ответил Бен. – Я знаю тут другое место, мы туда в следующий раз сходим.
Ночью она спала крепко, проснулась около шести утра, когда муэдзин затянул молитву.
Она приняла душ вместе с Натаном. Намыливала его большое светлое тело, она никогда не уставала к нему прикасаться. Руки ее стосковались по его коже, теплу, он был наполнен жизнью и силой. В душе у него случилась сильная эрекция, она опустилась на колени и взяла его в рот.
После он едва не расплакался.
– Иногда у меня почти возникает желание снова жениться, – сказал он и погладил ее по щеке.
– Ты думаешь, у нас бы получилось? Или я тоже сделалась бы этакой истеричкой?
– Тебе бы пришлось ею не делаться.
Она постирала свое белье, оно было немного влажным, но должно было быстро высохнуть на теле.
Он сказал:
– Сегодня мы встретимся с остальными, кто пойдет с нами в поход. Два норвежца, несколько немцев, парень из Исландии и даже одна шведка. Мы с ними встречаемся у Бена примерно через час.
Глава 3
Отца похоронили не в семейной могиле. Там, где покоилась его жена-француженка. Нет, похоронили его в противоположном конце кладбища, где располагались новые могилы поменьше.
Жюстина слышала, как Флора сказала Виоле:
– Зачем это, чтобы они соединились в смерти? А потом мы бы там лежали втроем? Нет! Когда меня не станет, то там будем только мы. Только он и я.
– А малышка Жюстина?
Флора глухо рассмеялась:
– Малышка Жюстина больше не малышка, не видишь, уже так выросла, что скоро перезреет?
Явно задетая Виола не ответила. Она ведь тоже перезрела, ей уже за шестьдесят, и магазин «Северные Компании» попрощался с ней, выплатив компенсацию и посоветовав открыть свое дело. Там считали, что престарелые дамы не могут работать в отделе духов и косметики. Они не столько продают, сколько отпугивают клиентов.
Виоле ничего не оставалось, кроме как взять деньги. Она сняла небольшое и недешевое помещение около площади Хеторгет в центре Стокгольма и открыла магазинчик «Виола», где продавались мыло, духи и роскошное белье. Она предложила Жюстине место практикантки, подумывая обучить девушку, а затем передать ей управление магазином. Жюстина приходила туда несколько дней. Стояла за прилавком в розовом нейлоновом халате, как того хотела Виола. Та даже сделала ей макияж, сводила к парикмахеру.
Читать бесплатно другие книги:
