Верить в себя Стил Даниэла

Глава 9

В субботу после Дня благодарения дети и Джейсон пробыли у Кэрол недолго. Целый день накануне она слушала Стиви, задавала десятки вопросов о себе, о своей жизни, о близких и друзьях и совершенно вымоталась. Из вежливости Кэрол пыталась поддержать разговор, но Джейсон заметил, что ее глаза закрываются сами собой, и поспешил попрощаться. Она уснула, кажется, еще до того, как они вышли из палаты, и Стиви почувствовала себя виноватой. Подобное напряжение сил могло навредить Кэрол, но разве могла она молчать, когда ее подруга хотела узнать так много?

В воскресенье Хлоя и Энтони решили отправиться на море — в Довиль на северо-западе Франции. Они предложили Стиви поехать с ними, и после долгих колебаний она согласилась. Предложение было заманчивым, к тому же Джейсон хотел побыть наедине со своей бывшей женой. В субботу Кэрол целый день отдыхала и чувствовала себя прекрасно. Кроме того, у нее появилось немало вопросов, на которые мог ответить только Джейсон.

И вот Хлоя, Энтони и Стиви отправились в Довиль, а Джейсон приехал в больницу. Войдя в палату Кэрол, он поцеловал ее в щеку, придвинул стул поближе и сел. Сначала они поговорили о детях, о том, какими хорошими людьми они выросли. Джейсон рассказал, что Хлое очень нравится ее первая в жизни работа и что Энтони успешно работает в его фирме в Нью-Йорке и подает большие надежды. В этом, впрочем, Джейсон не видел ничего удивительного.

— Он всегда был отличным парнем, — с гордостью сказал Джейсон. — Умным, чутким, способным, ответственным и трудолюбивым. Даже в подростковом возрасте с ним не было никаких проблем — похоже, Энтони шагнул во взрослую жизнь прямо из детства, минуя опасный период. Он отлично учился, играл в баскетбол в университетской команде. Знаешь, Кэрол, он всегда очень тебя любил и до сих пор обожает. Энтони смотрел все твои фильмы по нескольку раз и обязательно водил на них своих друзей. Каждый год на свой день рождения он устраивал для гостей просмотр последней картины с твоим участием. Это была его идея — он очень гордился тобой. Наш сын принимает окружающий мир таким, каков он есть. Конечно, и в его жизни бывают сложности, но он умеет смотреть на них с иронией. Слава богу, у него есть чувство юмора. Оно очень помогает в жизни, если разобраться… Подобное отношение к жизни свойственно победителям, и Энтони действительно всегда оказывается на высоте положения. Странно, но я иногда думаю, что твоя занятость и частые отлучки сослужили ему хорошую службу. Благодаря этому он вырос самостоятельным и независимым. К сожалению, я не могу сказать того же о нашей дочери… Она была совсем маленькой, и ей тебя очень не хватало. Должно быть, поэтому она до сих пор не желает удовлетвориться тем, что у нее есть, а всегда хочет большего. И сколько бы она ни получала, ей всегда будет мало, тогда как Энтони умеет радоваться любой малости, словно это бог весть какое сокровище. Просто удивительно, какими разными бывают порой дети одних и тех же родителей…

— Значит, я действительно подолгу отсутствовала? — Кэрол решила перепроверить информацию Стиви.

— Случалось, и нередко, — честно ответил Джейсон. — Правда, ты всегда старалась брать с собой Хлою — забирала ее из школы, нанимала частного преподавателя. Ее учеба страдала, но я не возражал, думая, что для девочки полезно быть с матерью. К сожалению, из этого так ничего и не получилось, но причина, мне думается, не в тебе. Ты делала все, что могла, просто Хлоя всегда была слишком требовательна.

— Что ж, она имела на это право, — вздохнула Кэрол. — Вряд ли я могла постоянно сниматься и при этом быть хорошей матерью — это выше человеческих возможностей, как бы вы со Стиви ни убеждали меня в обратном.

Мысль о том, что из-за нее, из-за ее одержимости работой пострадала ее собственная дочь, не на шутку опечалила Кэрол. Джейсон это заметил и поспешил ее успокоить:

— Знаешь, по большому счету, ты справлялась. Прекрасно справлялась. Может быть, и были какие-то мелочи, но в целом… Лично я считаю, что ты была нашим детям не просто хорошей, а превосходной матерью!

— Как я могла быть превосходной матерью, когда моя дочь… наша дочь, — поправилась она с улыбкой, — была несчастна?

Джейсон взмахнул рукой, не соглашаясь с Кэрол.

— Ничего она не несчастна. Просто наша Хло очень любит, чтобы с ней все носились, но удовлетворять все ее требования и прихоти не хватит никаких сил. Кроме того, взрослый человек просто не имеет права бросить то, чем он занимался, и сосредоточиться исключительно на ребенке. — Он улыбнулся. — Нет, Кэрол, ты не должна чувствовать себя виноватой. Конечно, ты много работала, но и детям ты уделяла достаточно внимания — по крайней мере, в промежутках между съемками. Была, правда, пара лет примерно в то время, когда Киноакадемия присудила тебе одного за другим двух «Оскаров». Тогда ты снималась практически без перерывов, но все равно старалась брать детей с собой не только на натуру, но и на павильонные съемки. А когда тебе дали роль в этой французской эпопее, ты взяла их с собой в Париж. Поверь, Кэрол, все было бы гораздо хуже, если бы ты была врачом или адвокатом. Я знаю таких женщин — они есть и на Уолл-стрит. Они никогда не бывают со своими детьми, не ходят с ними на прогулки, да они практически дома-то не бывают. А ты все это делала — и многое другое тоже. И не твоя вина, что Хлоя на тебя дуется. Наверное, ей просто нужна была другая мать — такая, которая бы не работала, а сидела дома, пекла по воскресеньям пироги и возила ее в школу в очередь с другими родителями. Не знаю, быть может, кому-то это и нравится, но ты бы через неделю взвыла. Это и скучно, и…

— Не так уж скучно, — возразила Кэрол. — Я бы пошла на это, если б знала, что это нужно моей дочери. Кстати, почему я не ушла из кино, когда мы с тобой поженились? — Сейчас подобный шаг представлялся Кэрол и логичным, и разумным, но ей хотелось знать, что она думала об этом тогда.

— Ты? Ушла из кино? — Джейсон весело рассмеялся. — Дорогая моя, мне кажется, ты не представляешь, насколько ты знаменита, насколько востребована. Когда мы с тобой только познакомились, ты уже была восходящей звездой, и с каждым годом твоя известность только росла. Добиться подобного способен один человек из тысяч… даже сотен тысяч, и бросить все это было бы непростительной глупостью. Всего за несколько лет ты сделала блестящую карьеру, отказаться от которой означало бы предать свой талант, свое предназначение. К тому же ты не только играла в кино. В отличие от большинства так называемых звезд ты использовала свое имя и деньги, поддерживая идеи и общественные движения, которые были важны не только для тебя, но и для других людей. И даже несмотря на все это, ты оставалась хорошей матерью. Думаю, именно поэтому Энтони так тобой гордится. Как и все мы, впрочем… Что касается Хлои, то, мне кажется, она считала бы себя обделенной заботой и вниманием в любом случае. Так уж она устроена, и тут ты ничего не поделаешь. Мне иногда кажется, что, избрав подобную линию поведения, Хлоя как раз и получает то, что хочет. Одно совершенно бесспорно: ни у нее, ни у Энтони не было ни малейших оснований считать, будто мама их не любит.

— И все-таки мне было бы легче, если бы Хлоя изменила свое мнение обо мне. Она выглядит такой подавленной, когда вспоминает о своем детстве! — сокрушенно сказала Кэрол.

— Хлоя посещает психотерапевта. — Джейсон невольно понизил голос. — Уже почти год. Кое-какой прогресс определенно наметился, так что, я думаю, она справится. Быть может, несчастье, которое случилось с тобой, поможет ей в конце концов осознать, как ей повезло, что у нее есть ты.

Он пытался ее подбодрить, и Кэрол была благодарна ему за это. И все же, слушая Джейсона, она не переставала беспокоиться о своих уже взрослых детях. Она пыталась представить себе, что она может сделать для них в своем нынешнем положении. Быть может, подумала Кэрол, Хлоя будет рада, если она ненадолго приедет к ней в Лондон, когда поправится. Тогда дочь наверняка поймет, что небезразлична матери, что мама любит ее и хочет побыть с ней хотя бы пару недель.

Пожалуй, это была неплохая идея. Ни повернуть время вспять, ни переписать свою жизнь заново Кэрол не могла, но попытаться как-то изменить будущее, сделать его чуть более радостным и счастливым, было ей вполне по силам. Она была уверена: Хлоя считает себя обманутой, обделенной, но теперь у Кэрол появился шанс дать дочери то, что она недополучила раньше. Книга, которую она собиралась написать — при условии, что она вообще сможет вернуться к этой работе, — могла подождать. После того как Кэрол чудом осталась жива, ее приоритеты претерпели значительные изменения. Она получила последнее предупреждение и последнюю возможность сделать все как надо, исправить ошибки прошлого. И Кэрол ни за что не хотела упустить эту возможность.

Некоторое время Кэрол молчала, откинув голову на подушку и прикрыв глаза, — она хотела восстановить силы, прежде чем перейти к разговору о том, что волновало ее больше всего. Джейсон не решился нарушить возникшую тишину и молча, сидел рядом с ней на стуле.

— Ну а что случилось с нами? — наконец негромко проговорила Кэрол. Теперь она хотела выслушать его версию. Она еще не знала самой истории, она знала лишь ее конец, и был он совсем не счастливым. — Почему же мы развелись?

Джейсон откашлялся:

— Долго рассказывать, но если ты настаиваешь… — Он не знал, готова ли Кэрол выслушать все подробности, но она попросила, чтобы он ничего от нее не скрывал. Ей нужно было знать, кем они были друг для друга, какими были их отношения, почему они в конце концов расстались и как жили потом. Стиви могла сообщить ей что-то только о Шоне — о браке Кэрол с Джейсоном ей было известно только, что они были женаты десять лет, что они жили в Нью-Йорке и у них было двое детей. Об остальном Стиви не имела представления, а расспрашивать детей Кэрол не решилась бы и любом случае. Кроме того, они были тогда еще слишком малы и не могли знать всего.

— Я и сам до сих пор не совсем понимаю, что же произошло, — начал Джейсон. — Я много об этом думал, но… В то время у меня было что-то вроде кризиса среднего возраста: мне казалось, я ничего не достиг, ничего не добился, а ты тем временем становилась вес известнее, да и зарабатывала во много раз больше, чем я. Думаю, это была одна из главных причин, разрушивших наш брак. Именно одной из причин, потому что на самом деле все было гораздо сложнее. Поначалу, впрочем, все у нас было прекрасно. Когда мы поженились, ты уже была известной киноактрисой — двадцатидвухлетней, талантливой, ослепительно-красивой. Мне тогда был тридцать один год, но я уже пять лет проработал на Уолл-стрит и успел сколотить небольшое состояние. Свои средства я решил вложить в производство фильма. Большой прибыли от этого предприятия я не ждал, но я был молод, и мне хотелось приобщиться к миру искусства, а заодно — поближе познакомиться с красивыми девушками, которых в кино всегда больше, чем в любой другой отрасли шоу-бизнеса. И вот на одном приеме меня познакомили с Майклом Аппельзоном, который уже тогда был знаменитым продюсером и импресарио. Это ведь именно он в свое время открыл тебя и до сих пор остается твоим агентом, — добавил Джейсон, чтобы Кэрол восстановила в памяти и эту часть своей жизни. — Майкл как раз искал средства для очередного проекта. Он пригласил меня в Лос-Анджелес, я приехал, мы все обсудили, я подписал контракт — и встретил тебя.

Ты показалась мне прекраснейшей из женщин, каких я когда-либо видел и в жизни, и в кино. Ты была бесконечно мила, очень непосредственна и совсем не задирала нос. Каким-то образом тебе удалось сохранить твое южное, чуточку провинциальное обаяние,' хотя к этому моменту ты проработала в Голливуде уже четыре года. Очаровательное, невинное дитя и восходящая звезда — редкое и неотразимое сочетание. Казалось, слава и деньги нисколько не вскружили тебе голову. Ты по-прежнему оставалась порядочным, честным, отзывчивым человеком, словно только вчера покинула ферму своего отца в Миссисипи. Да, еще меня покорил твой южный акцент. Он ужасно мне нравился, но Майкл, к сожалению, довольно скоро отучил тебя от него. Честно говоря, мне до сих пор его не хватает — твой мягкий выговор очаровал меня с первого же произнесенного тобою слова… Короче говоря, я по уши влюбился, хотя ты была еще практически ребенком. А ты полюбила меня.

А вскоре начались съемки фильма, который я финансировал. Ты получила в нем главную роль, и я несколько раз прилетал в Голливуд только для того, чтобы взглянуть на тебя. Разумеется, это не осталось незамеченным, газеты стали писать нечто вроде: «Золотой мальчик» с Уолл-стрит помолвлен с самой популярной звездой Голливуда». И ты действительно была самой талантливой и красивой из всех голливудских актрис. Была и до сих пор остаешься, — добавил Джейсон великодушно. — Откровенно говоря, я долго не мог к этому привыкнуть. Бывало, я просыпался по ночам и щипал себя чуть не до крови, чтобы убедиться: это не сон, и я действительно помолвлен с самой Кэрол Барбер. Это была моя заветная мечта, и мне не верилось, что она наконец осуществилась.

Через шесть месяцев съемки закончились, и мы поженились. Сначала ты сомневалась — говорила, что, мол, еще слишком молода для брака, и, возможно, ты была права. Я стал тебя уговаривать, но ты честно сказала, что не готова оставить карьеру ради семейной жизни. Ты была на подъеме, тебе хотелось сниматься, а мне больше всего хотелось быть с тобой, поэтому я не стал возражать.

В один из свободных от съемок уик-эндов Майкл отвез нас на своем самолете в Вегас, и мы зарегистрировали наш брак. Свидетелями были Майкл и твоя подружка — хоть убей, не помню сейчас ее имени. Кажется, вы с ней какое-то время снимали вместе квартиру, но это неважно. Важно то, что ты была самой красивой невестой в мире. Свадебное платье в стиле тридцатых годов ты позаимствовала из реквизита к какой-то картине, оно тебе очень шло. В нем ты была похожа на королеву.

Медовый месяц мы провели в Мексике. Почти две недели мы прожили в лучшем отеле в Акапулько (это тоже устроил Майкл), а потом ты вернулась в Голливуд, где тебя ждала работа. В то время ты каждый год снималась в двух, а то и в трех картинах, что было неслыханно много. Киностудии буквально гонялись за тобой, ты отвергала и принимала сценарии, снималась со знаменитостями и получала астрономические гонорары. Я был потрясен — ты работала как заведенная, без перерывов, без выходных, и вскоре ты уже была звездой с мировым именем. От такого у кого угодно могла закружиться голова, но только не у тебя. С другой стороны, любой другой человек на твоем месте скоро устал бы и от славы, и от работы, но ты опять стала исключением из правила. Ты обожала играть сложные, многоплановые роли, и с каждым новым фильмом твое мастерство и твой талант проявлялись все с большей силой и яркостью. Тебя обожал весь мир, миллионы поклонников буквально молились на тебя, а ты принадлежала мне — мне одному.

Разумеется, большую часть времени ты проводила съемочных площадках, но в перерывах между картинами приезжала ко мне в Нью-Йорк, в новую огромную квартиру на Парк-авеню, которую мы купили сразу после возвращения из Мексики. Если ты не могла приехать, я летел к тебе в Лос-Анджелес или в любое другое место, где ты снималась. Тогда мы виделись не так уж редко; наше будущее казалось светлым и безоблачным, и однажды я заговорил с тобой о том, чтобы завести ребенка. Ты была не против, но на это у тебя катастрофически не хватало времени. То тебя манила новая интересная роль, то ты отправлялась в рекламное турне, или же возникало что-то еще, и ты снова и снова откладывала окончательное решение. Энтони появился в значительной степени случайно, но когда ты узнала, что беременна, то не стала даже заговаривать об аборте. Когда твоя беременность стала настолько бросаться в глаза, что ты уже не могла работать, ты взяла шестимесячный отпуск и приехала ко мне в Нью-Йорк, чтобы выносить нашего малыша в спокойной обстановке. Так и вышло, что через два года после нашего знакомства у нас родился сын, а еще через месяц ты вернулась к работе. Твой следующий фильм снимался в Англии, и ты, наняв для Энтони няню, взяла его с собой. Съемки продолжались около пяти месяцев, и за это время я приезжал к тебе не меньше десяти раз. Конечно, это было нелегко, ведь я тоже работал, но твоя карьера была важна для нас обоих, да и по возрасту тебе рано было уходить со сцены.

Когда ты снова забеременела, Энтони уже исполни лось три года. Ты снова взяла отпуск, жила дома, водила нашего сына в парк и на карусели, как делают все обычные, не «звездные» матери. Я был счастлив. Наш брак напоминал телесериал о счастливой семье с суперзвездой в главной роли. И эта суперзвезда была моей женой!

Воспоминания увлекли и самого Джейсона, в глазах его вспыхнул мечтательный огонек, и Кэрол, наблюдавшая за ним с кровати, подумала, почему же она продолжала сниматься, будучи матерью уже двух маленьких детей? Почему не остановилась? У Джейсона, похоже, подобных вопросов не возникало. Даже сейчас он продолжал считать, что его жена поступала совершенно правильно, отдавая все силы и время карьере. Кэрол же собственные успехи в кино уже не казались чем-то значительным и важным; впрочем, она сразу вспомнила, что между «сейчас» и «тогда» пролегала пропасть протяженностью в два с лишним десятилетия. Быть может, много лет назад она думала так же, как ее бывший муж.

— Через год после рождения Хлои, — продолжал рассказ Джейсон, — ты забеременела в третий раз. Это снова была случайность, которая здорово выбила нас обоих из колеи. Я как раз расширял свой бизнес и работал как лошадь, ты же снова моталась по съемочным площадкам, разбросанным по всему миру, и не имела передышки. И ты, и я считали, что двоих детей нам вполне достаточно, и все-таки о прерывании беременности не было и речи. К сожалению, этого ребенка ты потеряла, когда на съемках выполняла без дублера какой-то сложный трюк, что было с твоей стороны чистейшим безумием.

Несчастье сильно на тебя подействовало. Я тоже успел свыкнуться с мыслью, что у нас появится еще один малыш, и был очень огорчен, когда пришло это известие. Мне хотелось как-то тебя поддержать, но съемки проходили в Африке, и я не смог вырваться к тебе. А через месяц после выкидыша ты уже вернулась к работе — это было оговорено в контракте, к тому же на очереди были еще две картины. Словом, карусель закружилась снова. Два года спустя ты получила своего первого «Оскара» и стала сниматься еще больше. Должно быть, именно тогда что-то случилось, но не с тобой, и со мной…

Джейсон немного помолчал, задумчиво глядя в пространство перед собой, потом снова заговорил:

— Тебе едва исполнилось тридцать, но ты уже была обладательницей высшей награды Американской киноакадемии, и тебя знал весь мир. Мне перевалило за сорок, и тот факт, что ты добилась большего, чем я, казался мне унизительным. Я, мужчина, был ничем и никем по сравнению с тобой, к тому же твой годовой заработок во много раз превышал мои доходы. Мне до смерти надоело иметь дело с прессой, опровергать слухи, читать откровенно гнусные выдумки, которые то и дело появлялись в печати, и замечать, как все взгляды обращаются на тебя, стоит только тебе появиться в любой компании. Все внимание всегда доставалось тебе, меня же как будто никто не замечал. Скажу честно — для мужского самолюбия это тяжкое испытание. Не то чтобы мне самому хотелось стать знаменитостью, нет. Я мечтал о тихой и спокойной семейной жизни с же ной, двумя детьми и летним домом в Мэне или Коннектикуте, но вместо этого мне приходилось носиться по всему миру только для того, чтобы провести не сколько жалких часов с тобой и с детьми, которых ты часто брала в поездки. Иногда, очень редко, Энтони и Хлоя оставались со мной, но без них ты чувствовала себя несчастной, и мне приходилось уступать их тебе. В то время мне уже хотелось, чтобы ты бросила кино, но мне недоставало мужества сказать тебе об этом прямо. Мы стали ссориться. Мы виделись очень редко, но стоило нам сойтись вместе, и мы начинали раздражаться по пустякам и всячески изводить друг друга. Потом… потом ты получила второго «Оскара», и — я думаю это стало последней каплей. Я потерял всякую надежду на «нормальную» жизнь с тобой — помешанной на собственной карьере актриской, как мне тогда казалось. Я был уверен, что в обозримом будущем ты ни за что не откажешься от работы, даже если я тебя попрошу. А ты, как нарочно, подписала новый контракт на главную роль в исторической драме, которая должна была сниматься в Париже. На этот раз тебе предстояло отсутствовать восемь месяцев, и, когда ты объявила мне, что собираешься взять с собой детей, я не выдержал. Меня ни во что не ставят, мною пренебрегают, моим мнением никто не интересуется — да как было стерпеть такое! Я был вне себя от ярости и унижения, но тебе я ничего не сказал, и это была моя ошибка. Ты была слишком занята и понятия не имела, что творилось в моей душе; у тебя не было ни минутки, чтобы хотя бы задуматься об этом, а я только молчал и копил обиды. Теперь-то я понимаю — ты делала все, что могла: работала, пыталась быть хорошей матерью и прилетала ко мне каждый раз, когда у тебя выдавался свободный от съемок день. Увы, на все, что ты хотела бы сделать, тебе элементарно не хватало времени, потому что в сутках были все те же двадцать четыре часа, а в году — все те же триста шестьдесят пять дней. Сейчас я думаю: если бы я тебя попросил, ты бы бросила кино или стала сниматься меньше, но я этого не сделал. Я вообще не сделал ничего, чтобы сохранить наш брак. — Джейсон низко опустил голову и надолго замолчал, тяжело задумавшись. По всей его неподвижно застывшей фигуре было видно, как давит па него груз совершенной много лет назад ошибки. Увы, и ему самому понадобились годы, чтобы понять, что он сделал не так, и обрести мудрость, от которой теперь было мало прока. Кэрол тоже молчала — ей не хотелось прерывать Джейсона, и некоторое время спустя он поднял голову. Поглядев на нее увлажнившимися глазами, он продолжил:

— Чтобы отомстить тебе, я начал пить и посещать разного рода вечеринки, которые, должен признаться, мало чем отличались от оргий. Таблоиды не раз писали о моих похождениях, но ты не жаловалась. Несколько раз ты спросила, что со мной, но я ответил: мол, ничего, я так развлекаюсь. И это было сущей правдой. В наши с тобой последние дни ты честно старалась чаще бывать дома, но вскоре начались съемки в Париже, ты улетела, и я совсем перестал с тобой видеться. С тобой и с детьми, потому что их ты забрала с собой. Летать к тебе у меня не было ни времени, ни возможностей, поэтому я стал вести себя как старый холостяк. Или как старый дурак. — Джейсон покраснел, а Кэрол ободряюще улыбнулась.

— Насколько я могу судить, мы оба вели себя не самым разумным образом, — великодушно сказала она. Должно быть, это очень нелегко — быть женатым ни женщине, которая много работает и почти постоянно отсутствует.

Джейсон, смущенный собственными признаниям и, благодарно кивнул:

— Не скрою, мне приходилось тяжко, но чем больше я думаю о тех временах, тем лучше понимаю, что надо мне было решиться и попросить тебя оставить кино или хотя бы реже сниматься. Впрочем, тогда я не верил, что из этого выйдет что-нибудь путное, кроме очередного скандала. Получив два «Оскара», ты автоматически оказалась в числе небожителей кинематографического Олимпа, и я чувствовал себя не вправе портить твою карьеру. Вместо этого я испортил наш брак, о чем буду сожалеть, наверное, до конца моих дней. Я ни когда не говорил тебе об этом, но так я считал и продолжаю считать…

Кэрол кивнула. Она была очень благодарна Джейсону за искренность, за то, что он без утайки рассказал ей вес не только об их совместной жизни, но и о себе самом, о своих мыслях и переживаниях. Сама она ничего об этом не помнила, а может, и не знала. Сейчас Джейсон казался ей добрым и мягким человеком, которому она когда-то причинила зло. Впрочем, особенного раскаяния Кэрол не испытывала, так как услышанное воспринималось ею только как увлекательный, полный драматизма рассказ о чьей-то чужой, а отнюдь не о ее собственной жизни. Как и всегда в последнее время, Кэрол жадно впитывала новую информацию, но в ее собственной голове не шевельнулось ни мысли, ни воспоминания. Слушая Джейсона, она несколько раз спрашивала себя, почему ей в свое время не хватило ни наблюдательности, ни ума, чтобы сойти со сцены и спасти свой брак. Впрочем, она, кажется, понимала почему. Судя по рассказу Джейсона, происходившее с ней больше напоминало ураган, снежную лавину, остановить которую было невозможно. Успех захватил, опьянил ее, и она продолжала нестись вперед, словно подхваченная могучей волной, хотя признаки надвигающейся катастрофы были более чем очевидны. О том, чтобы поставить на своей карьере крест, Кэрол даже не помышляла. Кино само по себе было целым миром со своими собственными законами, и в какой-то момент она стала строить свою жизнь именно по ним. Теперь-то ей было ясно, как и отчего развалилась ее семья, но тогда Кэрол этого не видела, да, наверное, и не смогла бы увидеть. Джейсон и сам слишком поздно понял, что происходит, так что уж говорить о ней? Восторг, который она испытывала от самого процесса творчества, лишил ее возможности анализировать события своей собственной, реальной жизни, которая существовала за пределами съемочной площадки. Что же касалось Джейсона, то ему мешало сделать первый шаг уязвленное самолюбие. Он считал себя правым, поэтому, вместо того чтобы поговорить с женой откровенно, молча копил обиды, не подозревая, что они разъедают его изнутри, как ржавчина разъедает металл. Неудивительно, что в конце концов Джейсон не выдержал, и это закончилось скверно для обоих. Банальная история, подумала Кэрол, мысленно подводя итог рассказу Джейсона. Банальная и старая как мир, но это не делало ее менее трагичной. Жаль, что в свое время им обоим не хватило мудрости и самого обыкновенного терпения. Правда, тогда они оба были моложе, но, с точки зрения Кэрол, их это вряд ли извиняло.

— Что же было дальше? — мягко спросила она. — Ну, после того, как я уехала сниматься в Париж? Кстати, что это был за фильм?

— Историческая драма с огромным бюджетом. Ты играла Марию-Антуанетту. Как я уже говорил, ты увезла с собой и детей, и я остался на положении соломенного вдовца. Через неделю после твоего отъезда я отправил ся на вечеринку, которую устраивал Хью Хефнер… Еще никогда я не видел столько красивых девушек сразу, некоторые даже показались мне почти такими же красивыми, как ты. — Джейсон усмехнулся, и Кэрол понимающе кивнула, хотя слушать эту грустную повесть с вполне предсказуемым финалом ей было нелегко. У ее личного кино не было хеппи-энда, у них не получилось «прожить долго и счастливо». В противном случае Джейсон не сидел бы сейчас перед ней, пряча глаза.

— …Я слишком поздно понял, что они ничем не похожи на тебя. Ты всегда была порядочным, искренним и добрым человеком, Кэрол. Да, ты много работала и редко бывала дома, но ты была стократ лучше любой из них. Эти… девки, другого слова я не подберу, были вылеплены совсем из другого теста. Все эти модели, будущие кинозвезды, будущие профессиональные шлюхи и другие «охотницы за состояниями»… Я был женат на настоящей, живой женщине, а они были холодными и бездушными разодетыми манекенами. Мне казалось, они сверкают, словно россыпь драгоценностей, и, ослепленный этим блеском, я не понял, что их бриллианты — это всего лишь мишура, дешевка. Вернее — понял, но было слишком поздно.

Одну из них звали Наташей. Эта русская супермодель появилась в Нью-Йорке недавно, но уже пользовалась бешеной популярностью. В Штаты она приехала прямо из Москвы, с короткой остановкой в Париже, где она якобы работала для какого-то журнала. На самом же деле она охотилась за большими деньгами — в том числе за моими. Уже в Париже она сделалась любовницей одного богатого плейбоя — сейчас уже не помню, как его звали. В любом случае я был у нее не первым и не последним. Сейчас Наташа живет в Гонконге со своим четвертым мужем, кажется, он бразилец, торговец оружием или что-то в этом роде. Парень, правда, прикидывается, будто успешно играет на бирже, но я уверен, что на самом деле он занимается совсем другим, куда менее почтенным бизнесом. Главное, у него огромное состояние, а Наташу только это и могло заинтересовать.

Но тогда она показалась мне совсем другой. Наташа меня как будто околдовала, хотя, должен признаться, что в тот вечер я порядочно выпил, а потом еще и принял дозу кокаина, которую мне услужливо подсунули. Короче говоря, очнулся я уже в постели с Наташей. К этому времени мы были уже не у Хефнера, а на чьей-то яхте на Гудзоне, да и народ вокруг был уже другой.

Что еще я могу добавить? Мне было сорок один, Наташе — двадцать один, и этим, наверное, все сказано. Правда, была еще и ты, но ты с детьми жила в Париже, а я уже решил, что для нормальной жены ты слишком часто отсутствуешь. Нет, даже тогда я не думал, что ты мне изменяешь — это просто не могло прийти тебе в голову, к тому же подобные вещи требуют времени, а тебе его всегда не хватало. В Голливуде у тебя была безупречная репутация, чего, увы, я не могу сказать о себе.

Наши отношения с Наташей недолго оставались тайной — чуть ли не на следующий день после вечеринки у Хефнера в бульварных газетенках появились наши фотографии. Подозреваю — она специально об этом позаботилась. Как бы там ни было, наш бурный роман подробно освещался в прессе, но ты повела себя на редкость благородно, подчеркнуто игнорируя любые сообщения на эту тему.

Вскоре после нашего знакомства Наташа объявила, что беременна. Она отказалась делать аборт, сказала, что любит меня и хочет быть моей женой. По ее словам, ради меня она готова была бросить работу, карьеру, модельный бизнес, лишь бы только быть со мной, сидеть дома и воспитывать наших детей. Можешь себе представить, какой сладкой музыкой звучали у меня в ушах эти обещания! Я уже давно мечтал о нормальной жене, но ты была не готова стать хранительницей семейного очага. Так мне, во всяком случае, казалось, хотя кто знает — я ведь не спрашивал…. Кроме того Наташа здорово вскружила мне голову — я в буквальном смысле слова был от нее без ума.

Еще одна причина заключалась в том, что она носила моего ребенка. Мне хотелось иметь больше детей, но, учитывая твое рабочее расписание, даже думать о третьем ребенке было бы безумием. И двоих-то таскать за собой по всему миру было нелегко, и я просто представить не мог, что ты решишься родить еще одного или двух. А еще я хотел, чтобы мои дети были дома со мной, а не бог знает где, да и Энтони уже подрос, и ему нужно было серьезно учиться… Словом, Наташе удалось убедить меня, что брак с ней будет для меня наилучшим решением. Я уже мечтал, как мы заживем настоящей, крепкой семьей, и даже купил для нас дом в Гринвиче. Потом я позвонил своему адвокату… — Джейсон снова усмехнулся. — Как видишь, это был классический случай временного помешательства, характерный для мужчин, переживающих кризис среднего возраста. Адвокат тоже это понял; он даже пытался меня отговорить, но я не стал слушать. Через несколько дней я вылетел в Париж, чтобы сообщить тебе о своем решении. Ты выслушала меня спокойно, а потом… заплакала, и это было ужасно. Я никогда не видел, чтобы ты так плакала. В какой-то момент я чуть было не Опомнился, спросив себя: что же это я такое делаю?.. В тот день я провел с тобой несколько часов и едва не пришел в себя. Наши дети были очаровательны, и я чувствовал, что не в силах сделать несчастными ни их, ни тебя. А потом позвонила она… Наташа как будто что-то почувствовала и поспешила возобновить свое заклятие. Она, как ведьма, вновь опутала, околдовала меня нежными словами и лживыми обещаниями, и я поддался. Вернувшись в Нью-Йорк, я подал заявление на развод. Ты ничего от меня не требовала — даже обычных в таких случаях алиментов. Из гордости ты не хотела брать у меня ни цента, к тому же ты и сама очень хорошо зарабатывала. Когда я сказал, что Наташа беременна, это тебя едва не доконало, но ты выдержала. Только теперь я понимаю, чего тебе это стоило и каким безжалостным сукиным сыном я был! Мне хотелось поквитаться с тобой за каждую минуту твоей славы, за каждый час, который ты провела не со мной, и я это сделал. И очень скоро об этом пожалел, но было поздно. Впрочем, я отвлекся… Ты еще жила в Париже, когда полгода спустя я женился на Наташе. С тобой я больше не общался; даже когда приезжал, чтобы навестить детей, ты отказывалась со мной встречаться. Энтони и Хлою привозила ко мне в «Ритц» няня; с тобой же я не только не виделся, но даже не разговаривал. Больше двух лет мы обменивались сугубо деловыми посланиями через адвокатов, секретарей, гувернанток; тебе так было легче, да и мне нечего было тебе сказать.

Потом ты вернулась в Штаты и сразу переехала в Лос-Анджелес. Я к тому времени уже начал прозревать и не выпускал тебя из вида. И вот я узнал, что ты стала меньше сниматься и проводить больше времени с детьми. Представляешь, что я почувствовал?.. О чем-то подобном я мечтал невесть сколько времени, но мне не хватило ни терпения, чтобы дождаться, пока это случится, ни мужества, чтобы попросить тебя об этом.

Между тем моя жизнь продолжала стремительно разваливаться. Наташа родила первого ребенка через два дня после нашей свадьбы. Еще через год появился на свет второй. Все это время она не работала, и, не успей как следует оправиться после родов, вдруг заявила, что ей скучно и что она намерена вернуться в модельный бизнес. Я был против, но она все равно поступила по-своему, а меня просто бросила. Две наши дочери сначала оставались со мной, но потом Наташа забрала и их. Вскоре я узнал причину. На одной вечеринке, куда она отправилась без меня, Наташа познакомилась с каким-то сказочно богатым бездельником, и моя участь была решена. Недолго думая, она развелась со мной и вышла замуж за него. Развод, кстати, обошелся мне в изрядную сумму. Даже не знаю, почему мне не пришло в голову оформить брачный контракт: Наташа буквально обобрала меня и исчезла из моей жизни вместе с детьми. Я не видел их больше пяти лет — она этого не хотела, и никакой суд не мог ее заставить, поскольку все это время она находилась вне юрисдикции американских законов. Насколько я знаю, Наташа колесила по Европе, по Латинской Америке, меняя мужей и любовников словно перчатки. О, эта русская с самого начала была птицей высокого полета, хотя то, чем она занималась, иначе как проституцией не назовешь. Я понял это не сразу и в результате разрушил свою и твою жизнь.

Когда ты перебралась в Лос-Анджелес, я некоторое время выжидал, пока, так сказать, осядет пыль, и в конце концов приехал, чтобы увидеться с тобой. Именно с тобой, хотя я и утверждал, будто соскучился по Энтони и Хлое. Ты, к счастью, уже немного успокоилась, и вот, после долгого перерыва, мы с тобой встретились лицом к лицу. Откровенно говоря, я чувствовал себя паршиво, но все же сумел справиться с собой и рассказать тебе нее, как есть, честно и без прикрас. Сейчас я понимаю: но всем, что со мной случилось, виноваты уязвленное самолюбие и гордыня, но тогда я этого не знал. Я просто попросил тебя забыть все плохое, что произошло между нами, и попробовать начать нашу жизнь с чистого листа. Хотя бы ради детей, сказал я, но это было неправдой. Я просил вовсе не ради детей, а ради себя самого, потому что все еще любил тебя… И сейчас люблю, — просто добавил Джейсон. — Я любил тебя всегда, Кэрол… То, что произошло между мной и Наташей, было лишь временным помешательством, и ты не могла этого не понимать. Но ты не приняла меня, и я не вправе тебя в этом винить. Я больше не был тебе нужен. Ты держалась со мной очень корректно, но если в двух словах, то ты совершенно недвусмысленно послала меня далеко и надолго. Ты сказала, что между нами все кончено, что ты любила меня, но я убил все чувства, которые ты ко мне испытывала, и что тебе очень жаль, что из-за своей работы тебе приходилось слишком часто уезжать. Еще ты сказала, что, если бы я тебя попросил, ты попыталась бы что-то придумать, чтобы сниматься не так много, хотя я не думаю, чтобы у тебя что-нибудь вышло. Во всяком случае, не в самом начале, когда ты на всех парах неслась к успеху, к славе. Твоя карьера была настолько успешной, что ты была не в силах от нее отказаться.

В конечном итоге я вернулся в Нью-Йорк, а ты осталась в Лос-Анджелесе. Прошло еще сколько-то времени, мы оба успокоились и даже стали друзьями наши дети выросли — и мы тоже. Вскоре ты вышла замуж за Шона, и я был искренне за тебя рад. Шон оказался очень хорошим человеком, к тому же он прекрасно относился к Энтони и Хлое. Когда он умер, я от душ и тебе сочувствовал. Я оказался никудышным мужем, а ты… ты всегда заслуживала того, чтобы быть счастливой, и Шон, как мне представляется, сумел подарить тебе несколько лет самого настоящего счастья.

Что касается нас с тобой, то мы остались друзьями. В будущем году мне исполнится шестьдесят, и я по-прежнему один — у меня нет ни жены, ни любовницы. Наташа все еще красива; ей сейчас тридцать девять, к тому же она сделала несколько дорогостоящих пластических операций. В последнее время я два раза в год езжу в Гонконг, чтобы навестить дочерей, хотя для них я совершенно чужой человек. Девочкам сейчас семнадцать и восемнадцать; они очень красивы и уже работают в модельном бизнесе. Алименты, которые я им выплачиваю, сравнимы с годовым бюджетом какой-нибудь африканской страны; впрочем, Наташа приучила их жить на широкую ногу. Со своими единокровными сестрами Энтони и Хлоя никогда не встречались, но, я думаю, они ничего не потеряли.

Джейсон протяжно вздохнул и виновато посмотрел на Кэрол.

— Вот, собственно, и все, — сказал он. — Мы с тобой все еще друзья, и хотя я по-прежнему люблю тебя, мне кажется, что тебе хорошо и одной. У меня никогда не было ощущения, будто ты сожалеешь о том, что не вернулась ко мне, не дала мне второго шанса — особенно после того, как в твоей жизни появился Шон. Я не нужен тебе, Кэрол. Деньги, которые ты зарабатывала, я помещал для тебя в разные ценные бумаги, которые сейчас приносят очень неплохие дивиденды. До сих пор ты время от времени обращаешься ко мне за советом. И ты, и я — мы оба готовы в любой момент прийти друг к другу на помощь, но я понимаю, что на большее мне рассчитывать вряд ли стоит. О нашей с тобой жизни я сохранил самые теплые воспоминания; они приносят мне утешение и согревают в трудную минуту, поэтому мне искренне жаль, что ты ничего не помнишь о тех временах. Нам с тобой действительно было очень хорошо вместе, и я надеюсь, что в один прекрасный день ты все вспомнишь. Сам я с благоговением вспоминаю дни и часы, которые мы провели вместе, и сожалею о том, что причинил тебе столько боли. Правда, я дорого за это заплатил, но, наверное, я заслуживаю и более суровой кары…

Джейсон не говорил, а исповедовался, и, слушая его, Кэрол почувствовала себя тронутой до глубины души.

— Я надеюсь, что когда-нибудь ты меня простишь, — добавил он. — Я даже думаю — ты меня уже простила, простила давным-давно. Во всяком случае, в наших отношениях больше нет ни горечи, ни острых углов. Отчасти это, наверное, работа времени, но я уверен, что все дело в тебе. У тебя щедрое и доброе сердце, Кэрол. Ты была прекрасной женой и замечательной матерью нашим детям, и я буду вечно благодарен тебе за это.

Джейсон умолк и, словно ожидая чего-то от Кэрол, устремил на нее встревоженный взгляд.

— Ты многое пережил, — сказала Кэрол, заметно волнуясь. — Спасибо, что поделился со мной. Мне очень жаль, что я слишком много думала о работе и не сумела стать для тебя хорошей, внимательной женой, в какой ты нуждался. В молодости люди часто совершают ошибки, о которых потом жалеют.

Кэрол на минуту прикрыла глаза. После всего, что ей пришлось выслушать, она чувствовала себя старой и разбитой. Ей хотелось спать, но она знала, что должна о многом подумать. Рассказ Джейсона глубоко тронул ее, но вместе с тем в памяти Кэрол ничто не отозвалось, и никакие новые подробности, кроме тех, о которых сообщил Джейсон, не всплыли на поверхность. У нее сложилось впечатление, что Джейсон искренне пытался быть объективным, но единственным, кого он осуждал, оказалась русская супермодель. Впрочем, судя по тому, что узнала Кэрол, эта прожженная девица заслуживала и более резкой оценки. Джейсону достался яркий плод с гнилой сердцевиной, и он это понимал, как понял наконец, что Кэрол всегда была ему преданной и любящей женой. Он сам сказал ей об этом, и Кэрол решила, что, возможно, ей и вправду не в чем себя упрекнуть.

— Я очень рад, что ты выжила, — сказал ей на прощание Джейсон, и Кэрол почувствовала, что он говорит это от всего сердца. — И я, и дети тоже… Даже представить себе не могу, как бы мы все жили дальше, если бы ты… если бы с тобой случилось самое плохое. Надеюсь, твоя память к тебе вернется, но, даже если этого не случится, знай: мы все очень тебя любим.

— Я знаю, — негромко отозвалась Кэрол. — И я тоже вас всех люблю. И тебя…

Он ничего не сказал — только поцеловал ее в щеку и быстро вышел. Глядя на закрывшуюся за ним дверь, Кэрол подумала, что, несмотря на свои прежние ошибки, Джейсон совершил сегодня нечто очень важное. Он не только вернул ей часть потерянного прошлого — он подарил ей дружбу, которая обладала особенным, неповторимым ароматом.

Глава 10

После Дня благодарения и выходных Энтони и Джейсон должны были возвращаться в Нью-Йорк. Хлоя тоже собиралась вернуться в Лондон, ее ждали дела и Джейк, который звонил ей уже несколько раз. Он говорил, что соскучился и ждет не дождется, когда она приедет. Решение это далось им всем нелегко: каждый из троих чувствовал себя дезертиром, хотя Кэрол уже не угрожала никакая опасность. Правда, и до полного выздоровления было еще далеко, однако сейчас никто из них все равно ничем не мог ей помочь. Только время могло ответить на вопрос, станет ли она прежней Кэрол Барбер, или ей не удастся восстановиться полностью.

Впрочем, так далеко в будущее никто из них не заглядывал, зато все четверо, включая саму Кэрол, с увлечением строили планы на ближайшие месяцы. По прогнозам врачей, к Рождеству она должна была окрепнуть настолько, чтобы не только выписаться из больницы, но и выдержать трансатлантический перелет. Никаких особых причин задерживаться в Париже и дальше у Кэрол не было, и она хотела вернуться домой, как только сможет. Энтони и Хлоя пообещали приехать к ней в Лос-Анджелес, а Кэрол пригласила присоединиться к ним и Джейсона. Обсуждая этот вопрос, оба чувствовали себя немного стесненно, однако прошедшие недели сблизили их до такой степени, что они снова ощущали себя семьей. В свою очередь Джейсон предложил Кэрол отправиться с ним и детьми в Сент-Барт, где они планировали провести рождественские каникулы, но она отказалась. Врачи не рекомендовали ей путешествовать до тех пор, пока ее физические силы не восстановятся в полном объеме, и Кэрол вынуждена была подчиниться. Она сама удивлялась тому, насколько ослабла за несколько проведенных в больнице недель. Ходить самостоятельно она пока не могла, а если она резко садилась в кровати, у нее начинала кружиться голова. Теперь и простейшие движения, и жесты превратились для нее в тяжелую работу. Кэрол понимала, что самым разумным для нее будет спокойно пожить какое-то время дома, когда она наконец туда доберется. Конечно, ей было бы приятно, если бы Энтони и Хлоя провели это время с ней, но Кэрол не хотела лишать их поездки в Сент-Барт. И им, и Джейсону нужно было как следует отдохнуть после всего, что они пережили, дежуря возле ее кровати. Рождественские каникулы должны были помочь им не только справиться с усталостью, но и сбросить психологическое напряжение, которое — Кэрол знала это по собственному опыту — выматывает сильнее, чем самая тяжелая физическая работа.

Накануне своего отлета из Парижа Джейсон пришел к Кэрол попрощаться. У него был к ней серьезный разговор, поэтому он попросил Стиви и Энтони оставить их наедине. Когда они вышли, Джейсон долго молчал, не решаясь заговорить, и только после ободряющих слов Кэрол, высказал то, что было у него на душе.

Джейсон начал без предисловий и спросил, не согласится ли Кэрол, когда поправится, разумеется, попытать с ним счастья еще раз. Или хотя бы подумать об этом.

Говорил он кратко, и смысл его слов был вполне ясен, однако, Кэрол не спешила с ответом. История их взаимоотношений по-прежнему была известна ей в общих чертах, да и то со слов самого Джейсона. Сама она совершенно не помнила, что она когда-то думала по этому поводу. Что касалось настоящего, то Кэрол испытывала к своему бывшему мужу самые теплые чувства. Она была благодарна Джейсону за то, что он провел с ней в Париже столько нелегких часов, к тому же Кэрол не сомневалась, что он — хороший, искренний и добрый человек. Джейсон был ей симпатичен, но… не более того. И она не была уверена, что по прошествии какого-то времени Джейсон может стать ей по-настоящему близким. Он мог быть ей добрым другом, но не мужем, не любимым человеком, с которым чувствуешь глубокое духовное сродство. Как там сказано у апостола Павла?.. «Да будут двое одна плоть…»? Ни о чем подобном в данном случае не могло быть и речи. Судя по тому, что узнала Кэрол, их отношения были слишком сложными, а нанесенная им рана слишком глубокой, чтобы она смогла так просто преодолеть пропасть, разделившую их много лет назад. Нет, с ее стороны было бы несправедливо подать ему хоть малейшую надежду на то, чему не суждено сбыться. Джейсон говорил, что в последние год или два они были просто добрыми друзьями, и Кэрол решила не рисковать этой дружбой. Кроме того, сейчас она была не в том состоянии, чтобы думать о серьезных отношениях с мужчиной. В первую очередь ей нужно было приложить все силы, чтобы как можно скорее поправиться и снова стать собой. Только тогда она сумеет разобраться с собственной жизнью и, может быть, что-то в ней изменить.

И все же когда Кэрол наконец решилась заговорить, в ее глазах стояли слезы, а голос предательски дрожал.

— Прости меня, Джейсон, — сказала она. — Я не хочу причинять тебе боль, но мне почему-то кажется — для нас обоих будет лучше, если мы ничего не станем менять в наших отношениях. Нет, не спрашивай меня ни о чем — я все равно ничего не смогу объяснить, потому что слишком мало знаю о нашем прошлом. Я уверена, что мы с тобой любили друг друга по-настоящему и что нам обоим было очень больно, когда мы расстались. С тех пор, однако, прошло полтора десятилетия, а мы с тобой так и не сошлись. Нам как будто что-то мешало, хотя я не могу сказать тебе что. Я вышла замуж за другого человека и, как мне говорят, была с ним очень счастлива; у тебя, вероятно, тоже были другие женщины, но в конце концов ты предпочел быть один. Вероятно, это свидетельствует о том, что мы с тобой — сильные и независимые люди, а раз так, для нас обоих будет лучше, если мы останемся просто друзьями. Мне, во всяком случае, хотелось бы видеть в тебе самого близкого друга и знать, что ты относишься ко мне точно так же. Кроме того, нас соединяют наши дети, и этого мы уже не изменим, даже если бы захотели…

Кэрол перевела дух и облизала губы, ставшие от волнения совершенно сухими.

— Я понимаю, что, возможно, разочаровала тебя, не оправдала твоих ожиданий, — проговорила она после паузы. — Но поверь, я очень дорожу теми чувствами, которые связывают нас сейчас, — нашей дружбой и любовью к нашим детям. Поэтому я- бы очень не хотела каким-нибудь неловким действием испортить наши теперешние отношения. В моей жизни и без того было слишком много потерь, а что-то подсказывает мне, что любая попытка оживить наш брак обернется серьезными последствиями для нас обоих. И если ты не возражаешь… — Кэрол нашла в себе силы улыбнуться. — Если ты не возражаешь, я бы предпочла оставить все, как есть. Похоже, нынешний вариант — лучшее из всего, что только можно придумать. Я хотела бы быть твоим другом, Джейсон, и я надеюсь, что тебе этого будет достаточно. Что касается меня, то я уверена: то, что есть у нас сейчас, слишком драгоценно, чтобы мы могли позволить себе лишиться этого подарка судьбы. Лично мне не хотелось бы рисковать.

И Кэрол снова улыбнулась, надеясь таким образом смягчить собственные слова. Что поделать — при всех его несомненных достоинствах она не испытывала к Джейсону никакого романтического влечения. Раньше — Кэрол не сомневалась в этом — она любила его искренне и горячо, но теперь все это куда-то ушло, быть может, канув в бездну, которая разверзлась у ее ног пятнадцать лет назад. В том, что возврата к прошлому быть не может, она была уверена.

— Я боялся, что ты скажешь что-то вроде этого, — сокрушенно признался Джейсон. — И ты абсолютно права. Ты, наверное, этого не помнишь, но точно такое же предложение я сделал тебе после развода с Наташей, когда ты переехала от меня в Лос-Анджелес. А ты ответила мне почти теми же словами, что и сейчас, хотя тогда ты, конечно, еще сильно на меня сердилась. Что ж, я сам во всем виноват. Я поступил подло и заслуживаю куда более серьезного наказания за свои грехи и ошибки. И все же я должен был предпринять еще одну попытку, хотя даже то, что ты мне предложила, щедрый дар для такого, как я. Обещаю, что и я буду твоим верным другом, на которого ты всегда сможешь положиться. Мне хотелось бы, чтобы ты это знала.

— Я знаю, — кивнула Кэрол, с трудом сдерживая слезы. Она понимала, что значит для него ее отказ; кроме того, за прошедшие несколько недель Джейсон сделал для нее так много, что ей казалось, будто она незаслуженно его обидела. Но в глубине души — должно быть, каким-то шестым чувством — Кэрол знала, что поступила правильно. Она выбрала единственно верное решение, и спустя какое-то время Джейсон тоже это поймет.

— Я тоже люблю тебя, — добавила она. — Люблю н прощаю, и ты тоже меня прости.

— Конечно, дорогая, — ответил Джейсон, целуя ее в лоб. Он понимал, что поступит наилучшим образом, если не станет упорствовать, а оставит все, как есть. На какое-то мгновение в его сердце затеплился огонек надежды, и он сделал Кэрол свое предложение, не желая упускать ни малейшего шанса вернуть утраченное. Джейсон знал — почти наверняка знал, — что она ответит, но, как ни странно, возможность отказа его не пугала. Что бы ни сказала Кэрол, он все равно не стал бы любить ее меньше. Несмотря на случившуюся с ней беду, Джейсон был рад, что смог быть рядом с Кэрол эти несколько дней, и сейчас ему очень не хотелось покидать ее. Он чувствовал — стоит ему расстаться с Кэрол, и ему снова будет ее не хватать. К счастью, она пригласила его в Лос-Анджелес на Рождество, и Джейсон уже решил, что приедет к ней во что бы то ни стало. За состояние Кэрол он уже не так волновался. Она явно шла на поправку, к тому же Джейсон оставлял ее в надежных руках. Стиви собиралась пробыть с Кэрол в Париже до тех пор, пока врачи не разрешат ей лететь. Она уже поговорила с Аланом, и он отнесся к ее решению с полным пониманием. Он даже сказал, что остаться с Кэрол — ее профессиональный и человеческий долг, хотя раньше относился к ее постоянным сверхурочным с большим неодобрением. Стиви даже подумала, что недооценила своего друга. Похоже, он был не совсем плохим человеком, хотя их взгляды на жизнь нередко оказывались прямо противоположными.

Энтони пришел попрощаться вместе с отцом. Он тоже сказал, что очень любит ее и ждет, когда же она наконец полностью поправится и сможет вернуться домой. Хлоя, которая заехала к ней по дороге в аэропорт полутора часами ранее, была внимательна и ласкова с матерью.

— Постарайся обойтись без новых неприятностей, по крайней мере до тех пор, пока я не доберусь до дома, — шутливо сказал Энтони. — А если вздумаешь прогуляться, возьми с собой Стиви. Уж она-то не пустила бы тебя ни в какой тоннель!

На самом деле он не был уверен, что присутствие Стиви что-то изменило бы, но старался не думать о том, что по роковому стечению обстоятельств едва не лишился матери. При одной мысли об этом его бросало в дрожь.

— Спасибо, что пригласила папу на Рождество, — добавил Энтони. — С твоей стороны это было очень… любезно.

Он знал, что в противном случае отцу пришлось бы встречать праздники в одиночестве. У Джейсона не было женщины, с которой он поддерживал бы постоянные отношения, поэтому он всегда старался провести Рождество вместе с Энтони и Хлоей. Увы, за последние восемнадцать лет они ни разу не собирались за праздничным столом вчетвером. Последний раз, когда они встречали Рождество как одна семья, Энтони почти не помнил и уже не надеялся, что это когда-нибудь случится вновь. Вот почему для него было так важно, что Кэрол предложила Джейсону провести праздники вместе.

— Обещаю вести себя примерно, — ответила Кэрол, с гордостью глядя на сына. Она не помнила, каким он был в детстве, но ей казалось, он действительно стал прекрасным человеком, как и говорил Джейсон. Вся любовь, которую Энтони к ней питал, ясно читалась и его глазах, и от этого у Кэрол стало тепло на душе.

На прощание они обнялись. Кэрол даже всплакнули хотя знала, что скоро увидит сына снова. В последнее время она вообще воспринимала все происходящее чересчур эмоционально, поэтому глаза у нее постоянно были на мокром месте. Как сказал врач, ее нервная система работала с предельным напряжением, и немудрено: ведь ей приходилось многое узнавать заново, многому учиться.

Энтони уже собирался уходить, когда дверь в палату отворилась. Кэрол решила, что это вернулся Джейсон, но, вглядевшись, поняла, что это кто-то посторонний. В следующее мгновение она узнала нового посетителя. Это был тот самый француз, который уже навещал ее и принес цветы. Но имени его она вспомнить не могла, как не могла расспросить о нем сиделок и врачей. Французский язык совершенно улетучился из памяти Кэрол — то, что говорили окружающие, она с грехом пополам понимала, но сама говорить не могла. Даже с родным английским у нее до сих пор возникали проблемы, хотя Кэрол и вспомнила большинство необходимых в повседневном общении слов. Французский же не вернулся к ней до сих пор.

Увидев незнакомца, Энтони замер в какой-то неестественной, напряженной позе. Француз смерил его быстрым взглядом, сдержанно улыбнулся и кивнул. Энтони никак не отреагировал, но его взгляд стал еще более напряженным. Было совершенно очевидно, что он знает этого человека и что встреча с ним ему неприятна. Кэрол смутно помнила, что в прошлый свой визит француз сказал, будто он — старый друг ее семьи; следовательно, он должен был знать и ее детей, однако потрясение, ясно отпечатавшееся на лице сына, было ей непонятно.

— Здравствуй, Энтони, — спокойно сказал Мэтью Белланкур по-английски. — Давненько мы с тобой не виделись.

— Что вам здесь нужно? — тихо проговорил Энтони, бросив в сторону Кэрол быстрый тревожный взгляд. Он хорошо помнил этого человека, хотя в последний раз видел его, когда был еще ребенком.

— Я пришел проведать твою маму. И, кстати, уже не в первый раз… — ответил Мэтью. Его голос прозвучал холодно, и Кэрол недоуменно воззрилась на него. «В чем дело? Что вы не поделили?» — хотелось ей спросить, но она промолчала.

— Разве она вас помнит? — удивился Энтони. — Мама?.. — Он повернулся к Кэрол.

— Едва ли, — ответил за нее Мэтью, но Энтони только покачал головой. Сам он помнил этого типа очень хорошо. Это он сделал его мать несчастной, и именно из-за него Кэрол в свое время пролила немало слез. С тех пор прошло пятнадцать лет, но сейчас Энтони чувствовал себя так, словно все это случилось только вчера. Кэрол в тот вечер поздно вернулась домой и объявила ему и Хлое, что им придется уехать из Парижа. Потом она заплакала. Она плакала и никак не могла остановиться, и, лишь когда Энтони, испугавшись, бросился звонить врачу, сумела взять себя в руки.

В конце концов Кэрол все же рассказала сыну, кто причинил ей боль, и Энтони почувствовал, как внутри его все переворачивается. Раньше Мэтью Белланкур ему очень нравился — он учил его ездить верхом и играть в европейский футбол, но в ту ночь мальчик навсегда возненавидел человека, из-за которого так страдала его мать. Энтони давно хотелось вернуться в Америку, и не видеть слезы, катившиеся по лицу Кэрол, ему было больно. Не сразу он вспомнил, что она плакала и раньше — очевидно, у них с Мэтью уже некоторое время не все ладилось, но Энтони обратил на это внимание далеко не сразу. И теперь к радости возвращения домой примешивалось облегчение от того что мать вернется вместе с ним на родину, где злой мистер Белланкур уже не сможет ее преследовать и мучить. Парижский дом Кэрол в конце концов продала, но для Энтони это не стало огорчением: несмотря на то что во Франции у него остались друзья, в Америке он чувствовал себя намного лучше. Он, однако, был уже достаточно взрослым или, вернее, достаточно чутким, чтобы понять: для его матери возвращение домой — нелегкое дело. Она словно перерезала последнюю ниточку, связывавшую ее с Парижем, где она узнала и счастье, и боль. Слава богу, сейчас она ничего об этом не помнила, но Энтони не сомневался — раньше она много думала о происшедшем.

И вот он и Мэтью еще раз встретились лицом к лицу, и в душе Энтони снова ожили и страдания Кэрол в Париже, и те слезы, которые она тайком проливала уже в Лос-Анджелесе. Именно поэтому внезапное появление Мэтью в больничной палате спустя столько лет вызвало у него острую тревогу. Он словно увидел призрак, нежданно вернувшийся из забвения, куда отправили Мэтью де Белланкура сыновние чувства Энтони и его искренняя забота о душевном спокойствии матери.

Еще большую тревогу Энтони испытал, когда увидел, как мало изменился за прошедшие полтора десятилетия этот человек. Да, он сильно поседел, а на лице его прибавилось морщин, и все же это был прежний, вольный и властный мужчина, привыкший всегда поступать по-своему, ни перед чем не останавливающийся и умеющий любой ценой добиваться своего. Когда-то он занимал высокий пост (сейчас Энтони уже запамятовал какой) и привык командовать, а ему это никогда не нравилось. Он хорошо помнил, как однажды Мэтью отослал его из комнаты за то, что он нагрубил матери. Энтони попытался было не послушаться и даже крикнул, что Мэтью — не его отец и не имеет права распоряжаться, но был уведен насильно и заперт в своей комнате. И хотя впоследствии Мэтью перед ним извинился, Энтони надолго запомнил исходящую от него безжалостную властность и непоколебимую уверенность в собственной правоте.

Сейчас от него исходила все та же сдержанная сила; во всяком случае, в палате Кэрол он чувствовал себя вполне уверенно, хотя Энтони ни минуты не сомневался в том, что Мэтью здесь совершенно нечего делать. Кэрол порвала с ним давным-давно, к тому же она вес равно его не помнила. Так зачем же он явился?

— Не волнуйся, я ненадолго, — пообещал Мэтью, когда Энтони, в последний раз обняв мать, бросил ни него откровенно вызывающий взгляд. Больше всею ему хотелось, чтобы этот субъект оставил Кэрол в по кое, и лучше — навсегда.

— Скоро увидимся, да, мам? — сказал Энтони, обращаясь к Кэрол. — Выздоравливай. Я позвоню из Нью-Йорка, как только мы с отцом долетим, хорошо?

С этими словами он через плечо бросил взгляд Мэтью. Ему было не по себе оттого, что приходилось оставить мать наедине с этим человеком, но время поджимало — им с Джейсоном пора было ехать в аэропорт. Энтони, впрочем, надеялся, что теперь Мэтью не сможет причинить Кэрол боль, коль скоро она все равно не помнит, кто он такой и кем для нее был. Кроме того, и палате постоянно присутствовала дежурная медсестра или сиделка, но Энтони ситуация все равно не нравилась. Мэтью исчез из жизни Кэрол много лет назад, исчез, причинив немало страданий, и его неожиданное появление здесь и особенно сейчас, когда Кэрол была так слаба и беззащитна, было по меньшей мере неуместно.

Когда Энтони наконец вышел из палаты, Кэрол вопросительно взглянула на Мэтью.

— Мой сын тебя вспомнил, — сказала она. Она была уверена, что не ошиблась и что Энтони этот француз чем-то очень не нравится, но в чем могла быть причина, Кэрол не понимала. — Что между вами произошло? — огорченно спросила она. — Почему Энтони так на тебя смотрел?

Только так она могла узнать то, в чем сама должна была разобраться. Собственного прошлого она не помнила, поэтому ей приходилось полагаться на слова других людей и при этом верить, что они говорят правду. Джейсон, рассказавший Кэрол даже больше, чем Сти-ви, говорил чистую правду — Кэрол инстинктивно чувствовала это и восхищалась его мужеством, позволявшим признаваться не только в некрасивых поступках, но и в неблаговидных помыслах. Но ее сегодняшний гость был совсем другим — волевым, сдержанным, явно не склонным раскрывать душу, обнажая сокровенное. В каждом его движении, жесте, выражении глаз чувствовалась какая-то настороженность — и это притом, что он, похоже, привык командовать и распоряжаться. Сиделки и даже врачи трепетали перед ним, и Кэрол еще больше захотелось узнать, кто же он такой. Надо будет спросить у Энтони, когда он позвонит, решила она.

— Когда мы виделись в последний раз, твой сын был маленьким мальчиком, — задумчиво проговорил Мэтью. — И он смотрел на мир глазами ребенка. Дети часто не различают оттенков, для них есть только черный и белый цвета. Кроме того, он всегда очень заботился о тебе. Прекрасный мальчик — и прекрасный молодой человек! — резюмировал Мэтью. Кэрол теперь и сама это знала, но ей были приятны эти слова.

— Ну и что вы в таком случае не поделили? — повторила она свой вопрос, и Мэтью покачал головой.

— Когда-то я причинил тебе сильную боль, — ответил он. Скрывать это не было смысла — он был уверен, что Энтони все расскажет матери, хотя мальчишка и не мог знать всего. Всё знали только он и сама Кэрол, но разговаривать с ней об этом Мэтью не хотел, опасаясь, что в нем проснется прежнее чувство.

Между тем Кэрол продолжала вопросительно на него смотреть, и Мэтью понял, что отмолчаться ему не удастся.

— Мы с тобой… Словом, наши отношения не назовешь простыми, — проговорил он, чувствуя себя на редкость неуверенно. — Мы познакомились, когда ты работала в Париже — снималась в исторической драме. Тебя только что оставил муж, и ты была очень расстроена и подавлена его предательством. Мы… мы полюбили друг друга, Кэрол… — добавил он с болью в голосе. Мэтью все еще любил ее — он знал это всегда, а сейчас ощутил особенно отчетливо. И Кэрол, внимательно наблюдавшая за гостем, увидела отражение этого чувства во взгляде его удивительных глаз. О, этот взгляд был нисколько не похож на взгляд Джейсона. Француз смотрел на нее напряженно, почти мрачно. Кэрол могла бы даже испугаться, если бы не… Что? Она никак не могла подобрать названия тому, что видела, а если бы и смогла, ей это ничего бы не сказало. После того, что с ней случилось, Кэрол приходилось заново учиться не только жить (в самом обыденном смысле этого слова), но и чувствовать. Пока она могла сказать только одно: присутствие этого человека, чье имя она забыла, хотя должна была бы помнить, действовало на нее каким-то странным образом. Кэрол не знала даже, доверяет ли она ему или, наоборот, боится. В нем было что-то таинственное, недосказанное, а может быть — сказанное слишком отчетливо, чтобы Кэрол сумела воспринять очевидное. Француз, несомненно, питал к ней очень глубокое чувство, но оно было столь сильным, что обжигало, и Кэрол испытывала почти физическое желание отодвинуться подальше. Что бы ни связывало их пятнадцать лет назад, какой бы огонь ни пылал между ними, угли были все еще горячи. Кэрол даже почувствовала, как в глубине ее собственной души что-то шевельнулось — словно поднялась и опала могучая, горячая волна, до поры запертая во мраке беспамятства, но что это было, она опять-таки оказалась не в силах понять. Это могли быть страх, отвращение, обида, но могла быть и… любовь. Между тем она совершенно его не помнила, и даже его имя, которое Мэтью в конце концов назвал ей еще раз, ничего не сказало Кэрол. Для нее он оставался просто человеком, который сказал, будто когда-то давно они любили друг друга. У Кэрол, впрочем, не было никаких оснований ему не верить; она только удивлялась, сколько таких близких незнакомцев из прошлого уже возникло здесь, на ее пороге. О Джейсоне и Шоне она уже знала, теперь появился еще и этот мистер Бетан… Белланкур. И вновь ей придется полагаться на то, что, он сам ей скажет, поскольку ее собственная память не сохранила о нем ни хороших, ни плохих воспоминаний. Все, что у нее было, — это смутные, тревожные чувства, которым она никак не могла подобрать названия.

— А что было потом? После того как мы полюбили друг друга? — спросила Кэрол, не в силах и дальше выносить муку неизвестности. Кем бы ни был этот Мэтью Белланкур (а, судя по реакции врачей и медсестер, он, безусловно, был человеком замечательным), она хотела это знать.

Мэтью собирался ответить, но не успел — в палате появилась Стиви. Увидев незнакомого мужчину у кровати Кэрол, она удивилась. И даже после того как Кэрол представила их друг другу, недоуменное выражение не исчезло с ее лица. Похоже, его имя ничего ей не говорило. Стиви, однако, сообразила, что между Кэрол и Мэтью происходит какой-то важный разговор, поэтому, бросив на француза еще один изучающий взгляд, она поспешила оставить палату, предупредив Кэрол, что подождет в коридоре или на посту дежурной сестры.

Появление Стиви принесло Кэрол некоторое облегчение. Ее успокоило сознание того, что подруга будет рядом. Кэрол понимала, конечно, что француз не причинит ей зла, и все же, оставаясь с ним наедине (присутствие сиделки было не в счет), она чувствовала себя неуютно.

— Потом было много всего, — ответил Мэтью, когда Стиви вышла. — Ты была в моей жизни самой большой любовью. Не стану скрывать — мне бы очень хотелось поговорить об этом, но не сейчас.

— Почему не сейчас? — Его нежелание рассказывать о столь важных вещах встревожило Кэрол. Мэтью что-то недоговаривал, и это казалось ей тревожным признаком.

— Потому что это слишком долгая история, — ответил он, качая головой. — Я рассчитывал, что, когда ты выйдешь из комы, ты вспомнишь и меня, и все, что между нами было, но ошибся. Именно поэтому я предпочел бы поговорить с тобой в другой раз, позже. — Он сделал движение, будто собирался уходить. — Мы ведь жили с тобой целых два года, такое быстро не расскажешь, — добавил он, и Кэрол вздрогнула, удивленная его словами.

— Мы что, были женаты? — спросила она таким тоном, словно сбывались ее худшие опасения. Что-то многовато мужей было в ее жизни. Джейсон, Шон. Теперь еще и этот мужчина… Не просто поклонник, а человек, с которым они были вместе два года и к которому, по всей видимости, она была глубоко и нежно привязана. Странно, что никто не рассказал ей об этом мужчине. Может быть, ни Джейсон, ни Стиви о нем не знали. Но ведь Энтони знал! И его реакция сказала Кэрол, что эта история тоже закончилась не слишком хорошо.

Мэтью рассмеялся и отрицательно качнул головой:

— Нет, мы не были женаты, хотя… В общем, это довольно сложно. Я был бы счастлив назвать тебя своей женой, ты тоже хотела выйти за меня замуж, но…. не сложилось. У меня возникли осложнения в семье, к тому же я тогда занимал высокий и ответственный пост. Одним словом, мы выбрали для своей любви не самое подходящее время.

Время, подумала Кэрол. Как и в случае с Джейсоном, во всем виноваты время и внешние обстоятельства. Никаких подробностей Мэтью не стал раскрывать, да и сама Кэрол не была уверена, что ей хочется их знать. Именно поэтому Кэрол ничего не ответила, когда он, поднявшись, сказал, что придет в другой раз. Ей не хотелось снова испытывать беспокойство и печаль, которые он принес в ее жизнь. Но вот Мэтью улыбнулся, их взгляды встретились, и Кэрол показалось — она что-то вспомнила о нем или о себе или вот-вот вспомнит. Беда была в том, что она по-прежнему не могла определить, что именно. Нет, ей определенно не хотелось, чтобы он приходил снова, но Кэрол так и не нашла в себе мужества сказать ему об этом. Ладно, решила она, в следующий раз при их разговоре будет присутствовать Стиви, которая сумеет защитить ее от этого странного человека. А то, что такая защита ей понадобится, Кэрол чувствовала интуитивно. Нет, самого Мэтью она не боялась, хотя и ощущала исходившую от него властную силу, граничащую с жестокостью; куда больше ее страшило то, что он мог и собирался ей открыть.

На прощание Мэтью поцеловал ей руку. На протяжении всего своего визита он держался исключительно корректно, но за его безупречными манерами Кэрол ощущала непоколебимую уверенность, почти дерзость. Этот Мэтью Белланкур явно чувствовал себя хозяином положения. Она совершенно его не помнила, однако он не постеснялся сообщить ей, что они два года «жили вместе» и даже любили друг друга. Кроме того, каждый раз, когда он смотрел на нее, Кэрол словно ощущала какой-то призыв, идущий от него.

Через минуту после ухода Мэтью в палату вернулась Стиви.

— Что это за тип? — спросила она, и Кэрол совершенно искренне ответила, что не знает.

— Наверное, это и есть тот таинственный француз, который разбил тебе сердце и о котором ты ничего мне не рассказывала, — предположила Стиви, и Кэрол рас смеялась.

— Слава богу, хоть этот не назвался моим бывшим мужем! — воскликнула она. — Хотела бы я знать, сколько их у меня было на самом деле — мужей, бойфрендов, загадочных французов! Он сказал, что мы любили друг друга и даже хотели пожениться. Но я ничего этого не помню. Пожалуй, в том, чтобы ничего не помнить, есть свои преимущества, хотя, похоже, мое признание не остудило его пыл. Он сказал, что придет еще, но я не уверена, что хочу его видеть. Мне он показался немного… странным.

— Просто он француз, они все немного странные, — неприязненно заметила Стиви. — И ужасно приставучие. Честно говоря, они совсем не в моем вкусе.

— И не в моем, — согласилась Кэрол. — Но, может быть, пятнадцать лет назад я считала иначе?

— А не с ним ли ты жила в том очаровательном маленьком особнячке, который мы ездили продавать?

— Может быть. Энтони ужасно разозлился, когда столкнулся с ним здесь. Знаешь, этот француз честно признался, что сделал меня несчастной.

— По крайней мере, он ничего не скрывает.

— Жаль только, что я ничего об этом не помню, — сказала Кэрол со смущенной улыбкой.

— Совсем ничего? — уточнила Стиви.

— Абсолютно, — призналась Кэрол. — Конечно, истории, которые вы все рассказывали, весьма занимательны, но у меня нет ощущения, что они имеют отношение ко мне. Если верить тому, что я услышала, я слишком увлекалась собственной карьерой и редко бывала дома, что, естественно, не очень нравилось моему мужу — первому мужу. В конце концов он бросил меня ради двадцатилетней девчонки-фотомодели, которая довольно скоро оставила его ради человека побогаче. Примерно в то же самое время я увлеклась неким французом, который не смог на мне жениться из-за каких-то семейных или служебных, я не поняла, проблем. В конце концов мы расстались, я очень переживала, и за это мой сын его возненавидел. Потом я вышла замуж во второй раз за очень славного человека, который, к несчастью, умер совсем молодым. Ну а потом меня угораздило оказаться в парижском тоннеле как раз тогда, когда каким-то арабам вздумалось взорвать там бомбу, и вот я здесь — потерявшая память женщина без прошлого. — Последние слова Кэрол произнесла с горечью, и Стиви сочувственно улыбнулась.

— По-моему, ты жила интересной и насыщенной жизнью, — заметила она. — Хотела бы я знать, был ли у тебя еще кто-то в промежутках между твоим неудачным и удачным замужествами! — Эти слова Стиви произнесла чуть ли не с надеждой, и Кэрол в притворном ужасе замахала руками.

— Нет уж, с меня хватит! Этих мужчин вполне достаточно. У меня мозги пухнут, когда я пытаюсь понять, кем я была для них, а они — для меня. Кроме того, у меня, оказывается, и с детьми было не все гладко… — Кэрол очень тревожили ее отношения с Хлоей. Пожалуй, сейчас эта проблема была для нее важнее ее отношений с мужчинами. Впрочем, и отношений-то никаких не было. С Джейсоном, несомненно, ее связывала дружба, но их брак прекратил свое существование давным-давно. Шон умер. Что касалось француза, то к нему Кэрол не испытывала ничего, кроме настороженного любопытства. С одной стороны, она чувствовала настоятельную необходимость вернуть свое прошлое, но вот о том, что связывало ее когда-то с Мэтью де Белланкуром, Кэрол предпочла бы не знать вовсе. История ее брака с Джейсоном была невеселой — она легко могла себе представить, как подействовало на нее предательство и уход мужа к другой женщине. А потом ее бросил еще и этот француз (каким другим способом он мог бы причинить ей боль?), и в ее жизни снова наступили тяжелые времена. Слава богу, у нее появился Шон. Судя по тому, что успела узнать Кэрол, с ним она была счастлива до самого конца, который, увы, наступил слишком быстро. И хотя в смерти Шона не было ничьей вины, Кэрол все равно казалось, что в жизни ей не особенно везло с мужчинами. Другое дело — с детьми, да и то…

Ее размышления прервала Стиви. Она хотела, чтобы Кэрол попробовала встать с постели и сделала хотя бы несколько шагов. Врачи, с которыми она предварительно проконсультировалась, считали, что их звездной пациентке пора начать ходить. Кэрол восприняла эту идею с воодушевлением — ей, уже надоело целыми пнями лежать, глядя в потолок, однако ходьба неожиданно оказалась довольно трудным делом. Как только Стиви с помощью медсестры помогла ей встать, Кэрол обнаружила, что совершенно разучилась двигаться и при этом сохранять равновесие. Стоять она еще кое-как могла, да и то только потому, что Стиви и сиделка поддерживали ее под локти, однако стоило ей сделать шаг, как голова у нее закружилась, и Кэрол едва не упала. Она, однако, не пожелала сдаваться, и в конце кон-нов ее моторная память все же с грехом пополам заработала. Кэрол удалось сделать несколько нетвердых шагов, после чего она с торжеством вернулась в постель. Первый успех обошелся ей недешево: она тяжело дышала, мышцы дрожали от напряжения, а лоб покрылся испариной, но Кэрол уже поняла, что легко ей не будет. Каждый день она узнавала что-то новое, чему-то училась и часто от затраченных усилий засыпала еще до того, как Стиви успевала выйти из палаты.

Энтони, как и обещал, позвонил, как только прилетел в Нью-Йорк. Едва услышав его голос, Кэрол сразу поняла, что ее сын все еще встревожен.

— Этому человеку совершенно незачем к тебе ходить, — безапелляционно заявил он. — Когда-то давно он сильно тебя обидел. Из-за этого нам пришлось уехать из Франции.

— Но что именно он сделал? — спросила Кэрол, однако Энтони так и не смог сказать ей ничего конкретного.

— Он сделал тебе больно. Я помню — ты очень много плакала.

Это прозвучало настолько просто и по-детски, что Кэрол невольно улыбнулась.

— Ну, сейчас-то он не может мне сделать ничего плохого, — успокоила она сына.

— Если он что-то сделает, я его просто убью, мрачно сказал Энтони. Несмотря на то что он не пом нил или не знал подробностей, антипатия, которую он испытывал к Мэтью, все еще была достаточно сильной.

— Если этот мистер снова появится, скажи, чтобы он убирался и не смей больше приходить! — потребовал Энтони.

— Если он сделает что-нибудь не то, его просто вы швырнут и больше ко мне не пустят. Я уж постараюсь это устроить, — пообещала Кэрол, но в глубине души она не была уверена, что выполнит свою угрозу. Ей очень хотелось знать об этой странице своего прошлого больше.

Через два дня после возвращения Джейсона и Энтони в Нью-Йорк Майкл Аппельзон позвонил в Париж и сказал, что хочет приехать повидать Кэрол. Он давно порывался навестить ее, но Стиви, с которой он разговаривал, считала это нецелесообразным — Кэрол была очень слаба, и появление новых лиц могло ей повредить. Теперь же, когда Кэрол окрепла, Стиви сочла, что Майкл может приехать. Стиви, правда, предупредила, что через несколько недель Кэрол, скорее всего, вернется в Лос-Анджелес, но Майкл заявил, что не может и не хочет ждать. Он вылетел из Лос-Анджелеса на своем личном самолете и уже на следующий день после телефонного разговора со Стиви был в Париже… Подобный поступок для столь занятого и к тому же немолодого человека был весьма показательным: Кэрол была для Майкла дорога как родная дочь, и ее здоровье не могло его не беспокоить. С тех пор как с Кэрол случилось несчастье, он буквально места себе не находил и не вылетел в Париж раньше только потому, что от этого его отговаривали Стиви и Джейсон.

Майкл Аппельзон был высоким, грузным, но очень подвижным мужчиной с живыми глазами, редкостным чувством юмора и оглушительным смехом, от которого, как говорили в Голливуде, шарахались на киносъемках лошади ковбоев. Производством фильмов Майкл занимался уже больше пятидесяти лет. Это он тридцать два сода тому назад увидел Кэрол в Новом Орлеане и убедил приехать в Голливуд, чтобы сняться в кинопробах. Кинопробы оказались удачными: Кэрол сразу же получила роль, которая позволила ей проявить себя и не затеряться в толпе статисток. Конечно, у нее был и талант, и редкостные внешние данные, однако своей головокружительной карьерой Кэрол была в первую очередь обязана именно Майклу Аппельзону. Это он помогал ей на первых порах, опекая молодую актрису словно наседка, — и она никогда об этом не забывала. С Джексоном она тоже познакомилась благодаря Майклу, который и стал крестным отцом их первого ребенка. И Энтони, и Хлоя любили его и считали своим настоящим дедушкой. Кроме того, Майкл Аппельзон все эти годы был импресарио Кэрол. Каждый свой шаг на профессиональном поприще она непременно обсуждала с ним и никогда не подписывала контракта без его одобрения и мудрого совета.

Несчастье, которое произошло с Кэрол в Париже, повергло Майкла в самый настоящий шок, и теперь, когда ей стало лучше, он радовался как мальчишка. Ему не терпелось поскорее увидеться со своей «приемной дочерью». Стиви, правда, предупредила его, что память еще не вернулась к Кэрол и что она, скорее всего, даже не узнает Майкла. «В любом случае, — сказала она, — Кэрол будет очень рада тебя видеть, когда мы скажем ей, кто ты и что ты для нее сделал».

— Она что, действительно ничего не помнит? спросил Майкл. Стиви даже по его голосу поняла, как он огорчен и расстроен. — И надолго это у нее?

Майкл был потрясен, когда узнал от Стиви о несчастье с Кэрол. Стиви сама позвонила Майклу — ей же хотелось, чтобы он узнал о беде из газет, но она и представить себе не могла, что этот всегда жизнерадостный и неунывающий человек заплачет, когда получит странное известие.

— Мы надеемся, что нет. Врачи говорят, что со временем она придет в норму, — объяснила Стиви. От свято верила, что память вернется к Кэрол гораздо скорее, чем предполагали французские медики. Oснования для такой уверенности ей давала сам Кэрол, которая часами напрягала свой измученный мозг, пытая и, вспомнить какие-то подробности из своего прошлого, позабытые или, может быть, неизвестные тем, кто рассказывал ей о ее жизни, после того как она вышла из комы. К сожалению, пока у Кэрол мало что получалось. Ее память не смогли подхлестнуть даже семейные фотоальбомы, которые по просьбе Джейсона прислала из Нью-Йорка его секретарша. Фотографии были прекрасные, выразительные, но Кэрол смотрела на них совершенно равнодушно, и было очевидно, что никаких воспоминаний они в ней не пробуждают. Порой она могла даже назвать имена тех, кто был запечатлен на снимках, но не потому, что действительно их вспомнила, а потому, что сопоставила изображения с полученными от близких сведениями. И все же Стиви не расставалась с надеждой, ожидая перемен к лучшему.

В отличие от нее, врачи были несколько более сдержаны в своих прогнозах, но, как и сказала Стиви в разговоре с Майклом, тоже не теряли «разумного оптимизма». И лечащий врач Кэрол, и специалист-невролог, и нейрохирург продолжали утверждать, что процесс выздоровления идет совершенно нормально, и именно поэтому быстрых результатов ожидать не стоит. Не исключено было, что какие-то фрагменты памяти не вернутся никогда — подобные последствия сильного сотрясения мозга и комы встречались в клинической практике достаточно часто, однако никто из них уже не творил, что Кэрол навсегда останется инвалидом. Другой вопрос, на который врачи отвечали менее уверенно, заключался в том, сможет ли она когда-нибудь вернуться в кино. Ослабление памяти, неуверенность и легкая раскоординированность движений, травма конечностей, потеря способности концентрировать внимание на длительный срок — все это могло проявиться даже спустя значительное время после выздоровления и помешать Кэрол сниматься. Стиви, однако, считала, что все обойдется: в конце концов, Кэрол была еще совсем не старой, и ее довольно крепкий по любым стандартам организм должен был справиться с проблемами.

Все это Стиви передала Майклу, и все же никакие слова не могли подготовить его к тому, что Кэрол действительно его не узнает. Подсознательно он все же рассчитывал хоть на какую-то реакцию с ее стороны, однако, когда Майкл вошел в палату, Кэрол лишь повернулась в его сторону и окинула удивленным взглядом. Ей было интересно, кто еще к ней пожаловал, но и только. Стиви, не ожидавшая, что Майкл приедет так скоро, не успела ее подготовить, и лицо Кэрол не отразило никаких признаков того, что человек, который в течение тридцати двух лет оставался ее наставником и добрым другом, был ей хотя бы смутно знаком.

Впрочем, неловкое молчание длилось недолго. Стиви, которая, к счастью, была в это время в палате, сразу заметила потрясенное выражение на лице Майкла и поспешила в нескольких словах представить его Кэрол. Ее вмешательство несколько смягчило драматизм ситуации, и все же Майкл, наклонившись, чтобы обнять Кэрол, едва не разрыдался.

— Слава богу! — несколько раз повторил он, не в силах справиться с волнением и не выпуская Кэрол из своих медвежьих объятий. Лишь несколько секунд спустя он немного успокоился и отступил на полшага назад.

— Значит, ты и есть Майкл? — переспросила Кэрол таким тоном, словно видела его впервые. — Как стран но… Я тебя совершенно не помню, хотя Стиви много мне о тебя рассказывала. Ты… ты был очень добр ко мне и помог стать знаменитой актрисой. — В ее голосе прозвучали признательные нотки, хотя о том, что сделал для нее Аппельзон, она узнала из вторых рук.

— Детка моя! — полувздохнул-полувсхлипнул Майкл. — Если бы ты знала, как я тебя люблю! Никого ближе тебя у меня нет и не было. — Он сумел справиться с подступившим к горлу рыданием, а Кэрол улыбнулась.

— Стиви говорит — ты меня «открыл», — сказала она. — Словно я — новая страна, неизвестный науке цветок или птица.

— Трудно было тебя не «открыть»! Ты была такая красивая, что никакие цветы не шли с тобой ни в какое сравнение, — горячо перебил ее Майкл. — Впрочем, ты и сейчас красавица, — добавил он, с размаху опускаясь на пластиковый стул для посетителей. Стиви осталась стоять, поскольку, кроме винтового табурета медсестры, в палате других мест для сидения не было. Кэрол специально попросила ее не уходить: даже сейчас, утратив память о том, кем была и что делала для нее Стиви, она во всем полагалась на нее. В обществе этой высокой черноволосой женщины Кэрол чувствовала себя в полной безопасности.

— Ты просто потрясающая, Кэрол, — повторил Майкл. — У тебя с самого начала был врожденный кинематографический дар, поэтому за три с лишним десятилетия ты снялась во множестве фильмов, которыми я горжусь и как твой агент, и как продюсер. Выше нос, детка. Как только ты поправишься, мы с тобой сделаем не одну сногсшибательную ленту. Глядишь, еще одного «Оскара» отхватим на старости лет!

Говоря так, Майкл нисколько не преувеличивал. Он занимался кино пятьдесят лет — столько, сколько Кэрол прожила на свете, и до сих пор оставался уважаемым и, главное, действующим продюсером.

— Ты только постарайся поскорее поправиться и вернуться в Лос-Анджелес, — добавил он. — Я уже договорился: в клинике «Синайские кедры» тебя будут ждать лучшие американские специалисты по проблемам памяти!

Французские врачи уже порекомендовали Стиви, к каким специалистам в США следует обратиться Кэрол, но Майкл предпочитал лично контролировать ситуацию. Кроме того, ему очень хотелось быть полезным.

— Ну-с, с чего мы начнем? — спросил он, вопросительно глядя на Кэрол. Ему не терпелось как можно скорее начать действовать, чтобы помочь ей вспомнить как можно больше. В отличие от Стиви и Джейсона, Майкл Аппельзон многое знал и о ее первых годах в Голливуде, и даже о детстве и юности. Стиви уже говорила об этом Кэрол и сейчас повторила снова, так как ей показалось — ее хозяйка не совсем понимает, чего хочет от нее Майкл.

.— Расскажи, как мы встретились, — попросила Кэрол.

— Я приехал в Новый Орлеан по делам, а ты продала мне тюбик зубной пасты, когда моя вся вышла, — сказал Майкл. — Как сейчас помню: ты работала в аптеке прямо напротив гостиницы, в которой я остановился. Та кой красивой девушки, как ты, я в жизни не встречал, а ведь к тому времени я многое повидал, и меня трудно было удивить, — добавил он с широкой улыбкой.

И надо, сказать откровенно — с тех пор ты почти не из менялась, а если и изменилась, то в лучшую сторону.

Кэрол действительно выглядела неплохо, несмотря на свое состояние и годы. Она, правда, похудела и была бледной оттого, что давно не бывала на свежем воздухе, но эти худоба и бледность только придавали ее лицу еще большую выразительность и одухотворенность. Единственное, что немного ее портило и о чем Аппельзон не решился заговорить, был свежий шрам на скуле, резко выделявшийся на белой, гладкой коже. Кэрол, впрочем, уже видела его — как-то раз она с помощью Стиви доковыляла до ванной и взглянула на себя в зеркало. Сначала темно-красная полоса на щеке неприятно поразила и далее напугала ее, но потом Кэрол решила, что это пустяк. Главное, она жива, а за это стоило заплатить такую цену, как небольшой шрам. Кроме того, собственная память казалась ей на данный момент гораздо важнее безупречной внешности.

— Ну так вот… — продолжал тем временем Аппельзон. — Увидев тебя, я без раздумий пригласил тебя в Голливуд на кинопробы, но ты, гм-м… отказалась, причем не особенно стесняясь в выражениях. Потом ты призналась, что приняла меня за сутенера. Это меня-то, а?! — И Аппельзон, забывшись, загрохотал так, что медсестра за пластиковой занавеской вздрогнула и выронила журнал, который читала. Кэрол тоже улыбнулась — к этому времени ее словарный запас почти полностью восстановился, и она знала, что такое «сутенер». — В конце концов мне все же удалось убедить тебя, Но я заговорил с тобой с самыми лучшими намерениями, — добавил Майкл, отсмеявшись, — и ты рассказала мне кое-что о себе. Я узнал, что в Новый Орлеан ты приехала из штата Миссисипи, где жила на ферме с отцом. Несколько месяцев назад он умер, ты продала ферму и жила на вырученные деньги. Денег было немного, но ты все равно не позволила мне оплатить твой проезд до Лос-Анджелеса. Ты сказала, что не хочешь быть мне «обя-яза-анной». Должен сказать, что в те времена у тебя был очаровательный южный акцент, который мне очень нравился, но он, к сожалению, мог помешать тебе сниматься, поэтому от него пришлось избавиться. Кэрол кивнула. То же самое говорил ей и Джейсон. Когда они познакомились, Кэрол все еще растягивала слова, но сейчас она говорила совершенно правильно. Южный говорок возвращался к ней, только когда этого требовала роль, чего, впрочем, не случалось уже довольно давно.

— В конце концов я тебя уломал, — с гордостью сообщил Аппельзон. — Ты приехала в Лос-Анджелес на кинопробу, которая оказалась совершенно фантастической. С этого дня и началась твоя карьера в кино…

— А что было со мной до этого? — перебила Кэрол. Она помнила, что Майкл знает ее дольше, чем кто бы то ни было, и хотела расспросить его о своем детстве. Кроме него, только Джейсон мог бы сообщить ей несколько эпизодов, которые он сам знал только с ее собственных слов.

— Ну, всего даже я не знаю, — честно ответил Майкл. — Когда ты была совсем юной, ты много рассказывала мне о своем отце. Судя по всему, он был порядочным и добрым человеком, и тебе нравилось жить с ним на ферме. Вы жили в каком-то маленьком городке около Билокси.

Стоило ему произнести это название, как в голове Кэрол как будто что-то щелкнуло. Она еще не успела ничего осознать, а ее губы уже произнесли имя:

— Конвей! Его звали Конвей!

Стиви вздрогнула и с изумлением уставилась на Кэрол, но и сама Кэрол, похоже, была потрясена не-меньше.

— Точно так, — подтвердил Аппельзон, довольно крякнув. — Мистер Конвей Барбер. Он разводил коров и свиней, вы, кажется, еще держали кур и кроликов…

— А еще у нас была лама, — перебила Кэрол. — Настоящая живая лама! — Она осеклась, почувствовав, как горло ее перехватило от волнения. Это было первое, что она припомнила самостоятельно.

— Да, кажется, ты упоминала о ламе, — проговорил Майкл, бросая многозначительный взгляд на Стиви, но та как зачарованная следила за своей подругой, совершенно захваченная происходившим на ее глазах чудом. Похоже, старый Майкл Аппельзон сумел приоткрыть для Кэрол дверцу, которую до него не мог отворить никто.

— Это была моя лама! — проговорила Кэрол звонким и чистым, как у девочки, голосом. — Папа подарил мне ее на день рождения. Он говорил, что она очень на меня похожа, потому что у нас обеих большие глаза, пушистые ресницы и длинная шея. — Кэрол хихикнула. — А еще папа сказал, что мы очень смешные, и если поставить нас рядом…

Теперь она говорила так, словно слышала голос давно умершего отца, и Майкл только кивал, боясь неосторожным словом прервать этот поток воспоминаний. И он, и Стиви понимали, что память Кэрол наконец-то проснулась. Должно быть, ей и нужно было вернуться к детству — к самому началу, — чтобы барьер у нее в мозгу рухнул под напором более ранних воспоминаний, глубоких ассоциаций и образов.

— …Моя мама умерла, когда я была совсем маленькой, — продолжала Кэрол, устремив взгляд в пространство. — Я ее совсем не помню, но знаю, что она была очень красивой, потому что у нас на пианино стояла ее фотография. На ней мама сидела на веранде и держала меня на руках. Ее звали Джейн. Папа говорил, я очень на нее похожа. — Глаза Кэрол наполнились слезами, и она смахнула их нетерпеливым жестом. — Еще у меня была бабушка Рут, это мамина мама. Она пекла замечательные печенья, булочки и пирожки. Она умерла, когда мне было десять.