Верить в себя Стил Даниэла

Глава 13

На следующий день в больницу снова приехали люди из полиции, чтобы записать показания Кэрол о вчерашнем происшествии. От них она узнала, что задержанный в ее палате араб был родом из Сирии и что ему недавно исполнилось семнадцать. Несмотря на молодость, он уже два года был членом исламской фундаменталистской группировки, взявшей на себя ответственность за три крупных террористических акта — два по Франции и один в соседней Испании. Других сведений о нем у полиции не было. И только Кэрол могла дать показания, которые подтвердили бы участие этого юноши в подготовке взрыва в тоннеле.

Воспоминания Кэрол о том, что случилось в тоннеле, были отрывочны, однако она не сомневалась, что за минуту до взрыва видела в соседней машине именно его. Лицо его она вспомнила в тот самый момент, когда он появился в ее палате и достал нож. Особенно сильное впечатление произвели на нее его глаза — испуганные и в то же время исполненные беспощадной решимости.

Полицейские расспрашивали Кэрол почти три часа. Они показали ей около дюжины фотографий, на которых были изображены предполагаемые террористы, но, за исключением юного араба, Кэрол никого не опознала. Ей, правда, показалось, что запечатленный на одном из снимков кудрявый молодой араб чем-то похож на водителя двигавшегося впереди пикапа, но она была не уверена, так как смотрела не столько на него, сколько на молоденького араба, чье необычное поведение привлекло ее внимание. Насчет него Кэрол не сомневалась. Сильное потрясение, которое Кэрол испытала вчера, раскрепостило ее память, и она вспомнила, как все было.

Понемногу к ней возвращались и другие воспоминания, хотя они были весьма скудными и не имели большого значения. Хлев на отцовской ферме и коров, которых она доила, Кэрол видела перед собой так ясно, словно это было вчера. Так же отчетливо она слышала и отцовский смех, но Кэрол никак не могла припомнить, его лицо. Знакомство с Майклом Алпельзоном по-прежнему оставалось для нее белым пятном — о нем Кэрол знала только то, что услышала от самого Майкла, зато она вспомнила кинопробы в Лос-Анджелесе и съемки в своем первом фильме. Встреча с Джейсоном совершенно изгладилась из ее памяти, но свадьбу и квартиру в Нью-Йорке, где они впоследствии поселились, она помнила хорошо. Рождение Энтони вспоминалось ей довольно смутно; о том, как она дала жизнь Хлое, о сыгранных в кино ролях и о выигранных «Оскаpax» Кэрол не помнила вообще ничего.

Увы, ее память не сохранила никаких подробностей и о жизни с Шоном. Да и найденные фрагменты прошлого располагались в голове Кэрол вне хронологической и логической последовательности, словно вырезанные из фильма эпизоды на полу монтажной. Перед ее мысленным взором то и дело возникали чьи-то смутно знакомые лица, в ушах звучали имена и названия населенных пунктов; порой Кэрол вспоминала далее целые сцены, но привязать их к определенному моменту в прошлом она по-прежнему не могла. Лишь после напряженной и кропотливой, но не всегда успешной умственной работы ей удавалось пристроить на место подобранную в далеком прошлом деталь головоломки, в которую превратилась теперь ее собственная жизнь. Подчас случалось и так, что как раз в тот момент, когда Кэрол казалось, будто она наконец нашла самое правильное место для того или иного своего воспоминания, в памяти неожиданно всплывало имя, лицо или событие, которые перечеркивали все ее усилия и вынуждали начинать все сначала. В результате с огромным трудом выстроенная картина ее жизни менялась словно в калейдоскопе, который кто-то невзначай встряхнул, и Кэрол приходилось напрягать все свои силы и способности, чтобы отыскать хоть какой-то смысл в новых фактах и событиях. Часто бывало, что после нескольких часов разбора и сортировки новых воспоминаний ее мозг вовсе отказывался работать, словно перегревшийся механизм. И все же Кэрол не сдавалась. Она заставляла себя вспоминать все новые и новые подробности своей жизни, засыпала Стиви вопросами относительно какой-то подробности, а если та не могла утолить ее любопытство — звонила Джейсону или Энтони. Даже для здорового человека это была тяжелая, изнурительная работа, но Кэрол напрягала все силы, стараясь восстановить свое прошлое как можно точнее. Время от времени она замолкала очень надолго, но Стиви все равно старалась сидеть тихо, чтобы не отвлекать подругу от размышлений. И иногда Кэрол действительно делилась с ней сделанным ею выводом или новым открытием, но чаще она так и засыпала, измученная тщетными попытками найти объяснение тому или иному факту. Некоторые из них и вовсе казались ей бессмысленными — совсем как фотографии давно умерших людей из чужого семейного альбома. О чем-то Кэрол помнила много, о чем-то, напротив, почти ничего, но хуже всего была та путаница, которая царила у нее в голове. Чтобы соединить вспомнившееся имя и лицо, найти объяснение тому или иному поступку или эпизоду, ей зачастую требовались часы и даже дни, зато каждый раз, когда Кэрол это удавалось, она чувствовала себя победительницей и с азартом набрасывалась на новую задачу, хотя врачи настоятельно рекомендовали ей не перегружать мозг слишком напряженной работой.

Как бы там ни было, полицейские были поражены количеством подробностей, которые удалось вспомнить Кэрол. Они особенно и не рассчитывали на ее показания, так как врачи сказали, что Кэрол еще не вое становилась полностью после комы и потери памяти На деле же она рассказала полиции даже больше, чем другие выжившие жертвы теракта. Кто-то из застрявших в тоннеле людей в момент взрыва слушал радио, кто-то разговаривал по мобильному телефону или болтал со спутником; кто-то был ранен или слишком потрясен происшедшим, чтобы вспомнить что-то конкретное Полицейские следователи из специального контртеррористического подразделения допрашивали свидетелей на протяжении недель, но так и не получили практически никаких полезных сведений. Только Кэрол сумела дать им более или менее подробное описание последних минут перед взрывом, и за это полицейские были ей очень благодарны. Их благодарность выразилась, в частности, в том, что присланных Мэтью сотрудников детективного агентства сменили у дверей ее палаты два человека из Республиканского отряда безопасности, одетые в синюю форму и высокие ботинки. Оба были вооружены автоматами и выглядели очень внушительно. Республиканский отряд безопасности был одной из самых уважаемых во Франции специальных служб — он использовался для разгона мятежей, борьбы с террористами и отличался высокой боевой выучкой. Сам факт их появления в коридоре больницы свидетельствовал о том, какое значение придают в полиции показаниям Кэрол.

Один из посетивших Кэрол следователей сказал, что у полиции нет оснований полагать, будто кто-то из террористов попытается совершить еще одно покушение на ее жизнь. Вероятность того, что все они погибли во время взрыва, была высока. Исключением был юный араб, который в последнюю минуту обратился в бегство. Полиция, однако, считала Кэрол слишком важным, и главное — самым известным свидетелем, поэтому считала необходимым обеспечить ее охрану. Пока оставался хоть малейший шанс, что кто-то из террористов уцелел, Кэрол могла грозить опасность, так как, помимо вполне определенной выгоды от ликвидации свидетеля, убийство знаменитости мирового масштаба могло принести фанатикам немалый бонус в виде внимания общественности к целям и задачам исламистского движения. Полиция и спецслужбы Франции не могли допустить, чтобы знаменитая актриса погибла от рук террористов на территории их страны, поэтому они готовы были обеспечивать ее безопасность до тех пор, пока она не покинет пределы Франции. А поскольку она была американской подданной, парижская полиция связалась с ФБР и попросила коллег организовать охрану и наблюдение за ее домом в течение нескольких месяцев, особенно после того, как Кэрол вернется на родину.

Все это и успокаивало, и пугало Кэрол. Путешествие в Париж и без того дорого ей обошлось, и единственное, что она сейчас хотела, было восстановить память, выписаться из больницы, вернуться домой и снова жить своей обычной жизнью. И еще — Кэрол по-прежнему надеялась написать свою книгу. Все, что касалось ее жизни, ее настоящего и прошлого, казалось ей теперь еще более значительным и важным, и Кэрол не терпелось запечатлеть это на бумаге.

Полицейские еще продолжали допрос, когда в больницу приехал Мэтью. Кивнув Кэрол в знак приветствия, он встал у окна, однако она заметила, что Мэтью очень внимательно слушает, что она говорит и какие вопросы задают ей следователи. Вчерашнее покушение не на шутку его обеспокоило, поэтому вечером он сделал несколько звонков руководителям соответствующих подразделений и специальных служб, которые занимались расследованием теракта. Утром Мэтью позвонил также шефу специального подразделения без опасности и министру внутренних дел и попросил уделить максимум внимания охране Кэрол Барбер. Свой разговор с обоими высокопоставленными чиновника ми Мэтью построил так, чтобы у них не осталось никаких сомнений: он лично заинтересован в безопасности мисс Барбер. Причину ему объяснять не пришлось: Кэрол Барбер была мировой знаменитостью. Впрочем, министру Мэтью все же намекнул, что Кэрол на протяжении многих лет была его близким другом, и чиновник не стал задавать лишних вопросов. Коль скоро речь шла о женщине, выражение «близкий друг» могло иметь во Франции только одно значение.

Слушая четкие и подробные ответы Кэрол, Мэтью поражался тому, как много она запомнила. Действительно, в разговоре со следователями она приводила множество деталей, на которые поначалу не обратила внимания, но которые оказались запечатлены в ее памяти словно на киноленте. При обычных условиях эти детали можно было бы восстановить только под гипнозом, однако в данном случае прибегать к этому нестандартному и не слишком эффективному методу дознания не было необходимости. Под воздействием стресса мозг Кэрол включил все резервы, и она оказалась способна вспомнить такие мелочи, как число пуговиц на куртке водителя такси и номерной знак пикапа, в котором предположительно находилось второе взрывное устройство.

Кэрол присутствие Мэтью больше не стесняло. Напротив, она была рада его видеть. Лишь поначалу каждый его приход вызывал у нее безотчетную тревогу, но сейчас все изменилось. Кэрол понимала, в чем тут дело — раньше она не знала, кто он такой, но чувствовала, что этот человек сыграл в ее жизни важную роль. Теперь ей было известно о нем многое, и с каждым днем Кэрол вспоминала все больше подробностей об их совместной жизни. Порой ей казалось, что Мэтью она, помнит даже лучше, чем Шона, хотя, с тех пор как они расстались, прошло пятнадцать лет.

Теперь она часто перебирала в памяти самые яркие моменты их совместной жизни, их любви, которые подобно вершинам подводных рифов выступали над темными водами забвения. Но, кроме этого, вспоминались и другие эпизоды и подробности: солнечные дни, жаркие ночи, его страсть и нежность, ее отчаяние, их бурные ссоры и сладостные моменты примирения. Теперь Кэрол могла чуть ли ни слово в слово воспроизвести все разговоры, которые они вели во время путешествия на яхте, все его доводы и отговорки, которыми Мэтью маскировал свое нежелание развестись с женой. Она помнила его безутешную скорбь, в которую он погрузился после гибели дочери, помнила, как они оба горевали о своем неродившемся ребенке. Эти воспоминания захлестывали Кэрол словно приливная волна. И сейчас сердце ее сжималось при воспоминании о предательстве Мэтью и о том, как она покидала Париж, где, как ей когда-то казалось, сбылась ее мечта. Но Кэрол сумела свыкнуться с тем, что в ее жизни больше нет места для Мэтью, и тем более невероятным стало для нее его появление спустя столько лет. Нет, она не избегала его, и все же мужественное, теперь даже мрачное лицо Мэтью рождало в ее душе смутную тревогу, причину которой она сначала не могла понять. Но после рассказа Мэтью она поняла причину: перед ней был другой человек, у этого мужчины было другое лицо — уставшее, скорбное, печальное. И дело тут было не только в возрасте-Мэтью. На протяжении пятнадцати лет Мэтью носил в себе свою боль, он и ждал возможности попросить у нее прощения за причиненные страдания, и не верил в то, что судьба предоставит ему такой шанс. Но это произошло.

Когда полицейские ушли, Кэрол с облегчением не ревела дух. Она чувствовала себя совершенно измученной. Мэтью, не говоря ни слова, заварил чай и, сев на стул у изголовья ее кровати, протянул ей чашку. Благодарно улыбнувшись, Кэрол поднесла чашку к губам, но руки у нее так сильно дрожали, что чай чуть не выплеснулся на одеяло. Мэтью помог ей, придержав чашку, и Кэрол сумела сделать несколько глотков.

Сиделка еще не вернулась в палату. Судя по доносящимся сквозь неплотно прикрытую дверь звукам, она болтала с охранниками. Кэрол слышала, что администрация Ля Питье пыталась возражать против того, чтобы в больнице находилась вооруженная охрана, однако полиция считала, что безопасность Кэрол гораздо важнее репутации больницы. В итоге больничному начальству пришлось смириться со столь вопиющим нарушением общепринятых правил. Сама Кэрол терпеть не могла причинять неудобства кому бы то ни было, однако, увидев новых охранников собственными глазами, она не могла не признать, что выглядят они весьма внушительно. Правда, в больничной обстановке их черные автоматы и синяя с красными шевронами форма выглядели по меньшей мере неуместно, все же на душе у Кэрол стало намного спокойнее.

— Ну как ты сегодня? — спросил Мэтью, когда Кэрол с его помощью сделала еще несколько глотков чая. Ее руки по-прежнему дрожали, но лицо было спокойным.

— Просто немного устала, — ответила Кэрол. Утро было беспокойным, но вчерашние события были куда страшнее. Кэрол знала, что никогда теперь не забыть ей день, когда перед ее глазами возник этот безумный парень с ножом. Стоило ей увидеть его глаза, и она поняла с абсолютной ясностью, что через несколько секунд умрет. Ничего подобного Кэрол не испытывала, даже когда взрывная волна подняла ее в воздух и швырнула к стене тоннеля. Тогда она просто не успела осознать, что с ней произошло, не успела испугаться. Тот взрыв представлялся ей чем-то вроде стихийного бедствия — урагана или извержения вулкана, которое угрожает сразу всем и никому в отдельности. Но вчера все было совершенно иначе. Не темные силы стихии, а вполне конкретный человек пришел, чтобы отнять жизнь у нее, и это казалось Кэрол непостижимым и пугающим. Трудно сохранять хладнокровие, когда знаешь, что смерть грозит лично тебе и что есть люди, которые в этом заинтересованы. При мысли об этом Кэрол снова начинало трясти. Но теперь рядом был Мэтью. Стоило ей взглянуть на его уже не чужое лицо, как у нее сразу становилось спокойнее на душе. Теперь она знала, что это жесткое, аскетическое лицо может быть другим — нежным, добрым, родным. Но чувства Мэтью в большинстве случаев выражались не в словах, а в делах. Вот только самого главного дела Мэтью так и не сумел довести до конца, хотя в его глазах ей и сейчас мерещился отсвет глубокого и искреннего чувства. Кэрол только не знала, был ли это отсвет горько-сладких воспоминаний или его любовь к ней так и не остыла до конца. Выяснять это Кэрол и не собиралась, она не хотела бередить старые раны и открывать двери, которые — для нее, во всяком случае, — закрылись навсегда. Пусть прошлое хоронит своих мертвецов, подумала Кэрол. Так будет лучше и для него, и для нее.

— Нет, я чувствую себя неплохо, — повторила она, увидев, что Мэтью недоверчиво качает головой. — Ну, почти хорошо… — добавила Кэрол, откидываясь на подушку. — Просто устала, — повторила она, имея в виду долгий разговор с полицейскими.

— Ты замечательно держалась, — проговорил Мэтью одобрительно. На протяжении всего разговора Кэрол действительно была спокойна, а ее ответы содержали полезную для следствия информацию. Мэтью, правда, заметил, что Кэрол, порой приходилось прилагать значительные усилия, чтобы вспомнить те или иные подробности, но она, не жалея себя, старалась помочь полиции. Впрочем, его это не удивило. Он знал, что Кэрол была незаурядной женщиной — умной, самоотверженной, обязательной. Мэтью сам испытал это на себе, когда погибла его дочь, да и во многих других случаях Кэрол первой спешила к нему на помощь и ни разу его не подвела. В отличие — увы! — от него самого. Мэтью прекрасно понимал, как безответственно и трусливо он себя повел, когда ему пришлось принимать, быть может, самое важное решение в его жизни. В последующие полтора десятилетия он много раз мысленно возвращался к тем событиям — и снова, и снова убеждался в том, что совершил непоправимую ошибку. Он причинил боль женщине, которую любил, разрушил ее и свою жизнь, уничтожил свое будущее. А самое страшное заключалось в том, что изменить уже ничего нельзя. Мэтью сознавал это лучше, чем кто бы то ни было, но часто бессонными ночами ему мерещилось ее лицо, ее губы, ее глаза, ее улыбка, ее голос и прикосновения. Так продолжалось все пятнадцать лет, что они не виделись, и вот теперь он снова сидит рядом с ней, и достаточно протянуть руку, чтобы коснуться ее нежной, теплой кожи.

— Признайся, ты провел с ними беседу? — поинтересовалась Кэрол. Полицейские держались с ней на редкость любезно и вежливо, их обходительность показалась ей довольно необычной, и она решила, что это Мэтью счел необходимым вмешаться.

— Я действительно позвонил министру внутренних дел, — признался он. Когда Мэтью сам был министром, ему приходилось курировать расследование некоторых особо важных дел, имеющих общественный резонанс. Это была обычная практика, и Мэтью хорошо знал, к кому следует обратиться.

— Спасибо, — искренне поблагодарила Кэрол. Внимательность и забота, проявленные Мэтью, оказались очень кстати. Если бы не он, сегодняшний допрос мог бы пройти совершенно иначе. Полицейские не постеснялись бы вывернуть ее наизнанку, добиваясь ответов на свои вопросы, и, возможно, его звонок министру обуздал их служебное рвение. Впрочем, на количество полученной ими информации это не повлияло — скорее даже наоборот.

— Ты скучаешь по своей прежней работе? — спросила Кэрол. В глубине души она знала ответ. Когда они познакомились, Мэтью пользовался почти неограниченной властью и был, пожалуй, самым могущественным человеком е стране. Многим мужчинам бывает непросто расстаться с подобными возможностями, и Мэтью не был исключением. Ему нравилось командовать, руководить, приказывать, поэтому оставить министерский пост и подать в отставку было для него непросто. В те годы Мэтью в глубине души был убежден, что благосостояние и безопасность его страны зависят исключительно от него одного — и не давал себе ни минуты отдыха. «Я люблю свою родину», — не раз говорил он Кэрол, и она чувствовала, что Мэтью действительно сжигает пламенная любовь к Франции и ее народу. И вряд ли его чувства угасли, когда он отошел от дел.

— Иногда. Да нет, честно говоря, довольно часто. — Мэтью усмехнулся. — Ответственность подобного рода нельзя сбросить с себя словно старый пиджак. Это как… как любовь, которая никогда не умирает. Впрочем, времена изменились. В наши дни быть министром внутренних дел намного труднее, к тому же, по совести сказать, это грязная работенка. Была грязная, а стала еще грязнее. Терроризм повлиял на многое и многих, и не только во Франции, но и в других странах тоже. Ни одному из политиков не удалось пока справиться с этой бедой, и дальше будет только хуже. Когда я работал в правительстве, все было проще. Мы, по крайней мере, знали врага в лицо, знали, где его искать. Сегодняшний терроризм не имеет определенного лица. Нет, конечно, полиция и сейчас задерживает преступников, но зачастую это происходит уже после того, как прогремит взрыв и погибнут десятки или даже сотни ни в чем не повинных людей. Подобное случается все чаще и едва не случилось с тобой. К несчастью, современный терроризм как бы растворен в потоках иммигрантов, которые хлынули в нашу страну, но закрыть границы и выслать их, как предлагают некоторые, было бы ошибкой. Единственно верный путь в данной ситуации — искать новые способы предотвращения террористических актов, но это нелегко. Многие простые люди разочаровались в общественных институтах и перестали доверять политическим лидерам. Люди все чаще вступают в конфликты без веских на то причин, отсюда злоба, ярость, вспышки насилия, которые трудно остановить, — Мэтью вздохнул. — Нет, я не завидую тем, кто сейчас работает на самом верху, и все же ты права — мне очень не хватает моей прежней работы. Да и какой мужчина не мечтает изменить мир? — добавил он с грустной улыбкой.

— Я помню, ты очень любил свою работу, — сказала Кэрол. — Ты работал допоздна, и даже ночью тебе могли позвонить по срочным делам.

Мэтью кивнул. Он сам организовал свою работу таким образом, чтобы быть в курсе всего, что происходит в стране. Владеть информацией — значит владеть ситуацией, любил повторять Мэтью. Даже сегодня, пока полицейские допрашивали Кэрол, он вслушивался в их вопросы и ее ответы так внимательно, словно сам отвечал за расследование этого дела перед президентом и своей страной. И порой Мэтью действительно забывал, что он больше не министр и что ответственность за расследование громких и опасных дел лежит на других людях. С другой стороны, даже уйдя со своего поста, он не превратился в ничто, в обычного пенсионера, которого никто не знает и о котором никто не помнит. До сих пор его имя много значило для простых людей, да и для тех, кто сегодня был у власти. К нему нередко обращались за советом и в частном порядке, и официально. Не раз его просили высказать свою точку зрения на то или иное политическое событие в газетах или по национальному телевидению, а после взрыва в тоннеле нынешний министр внутренних дел лично позвонил ему, чтобы узнать его мнение о ходе и методах расследования. Теперь-то Мэтью научился быть дипломатичным и осторожным, тогда как раньше он подчас не считал нужным выбирать выражения. Не раз ему приходилось критиковать действия правительства, и всегда он говорил то, что думал.

— Да, я любил свою работу и свою страну. Франция всегда была для меня на первом месте, пока я не встретил тебя… — признался он, но Кэрол явно была другого мнения. Раньше она всегда была по крайней мере на третьем месте — после Франции и его жены.

— Почему же ты подал в отставку? — спросила она и снова потянулась к чашке с остывшим чаем. На этот раз руки ее совсем не дрожали, да и чувствовала она себя намного лучше. Допрос заставил ее поволноваться, но сейчас Кэрол почти успокоилась.

— Просто понял, что пора. Я служил своей стране много лет и честно исполнял свой долг, но срок моего пребывания в правительстве истек: состав кабинета начал меняться, к тому же у меня возникли проблемы со здоровьем, вызванные, скорее всего, непомерными нагрузками, — ведь все это время я работал, что называется, на износ. Словом, я ушел. В первое время мне, конечно, отчаянно не хватало всего, к чему я так привык. Мне, правда, предлагали посты помельче, но я отказывался — утешительный приз был мне ни к чему. Я получил все, к чему когда-то стремился, пора было и на покой. Кроме того, у меня имелся фундамент, на котором можно было попытаться строить новую жизнь. Ты же знаешь — мне всегда нравилось заниматься практической юриспруденцией… Я мог бы стать прокурором или судьей, но эта работа не для меня. Слишком скучная… Быть адвокатом гораздо интереснее. Впрочем, в этом году я собирался покончить и с адвокатской практикой.

— Почему? — удивилась Кэрол. Его слова ее встревожили. Насколько она знала, Мэтью принадлежал к той породе людей, которые жить не могут без работы. Конечно, он был уже немолод, но даже сейчас, в шестьдесят восемь, сил и энергии у него хватило бы на многое. Она убедилась в этом, когда во время допроса бросила взгляд на его лицо. В его глазах то и дело вспыхивал огонь, да и сам он был как будто наэлектризован. Нет, такому человеку, как Мэтью, безделье было попросту противопоказано, и, если он все-таки ушел с поста министра, бросать адвокатскую практику ему не следовало.

— Мне уже много лет, дорогая Кэрол, — ответил Мэтью. — Пора заняться тем, чем я пренебрегал раньше: книгами, путешествиями, размышлениями. В прошлом году я отправился в Африку. Быть может, я напишу мемуары или на этот раз побываю в Юго-Восточной Азии. Но теперь я не стану торопиться. Буду делать все без спешки и наслаждаться этим — ведь другой возможности может и не быть.

— Не говори глупости! — воскликнула Кэрол. — Я уверена, ты проживешь еще долго. Выглядишь ты, во всяком случае, потрясающе. Никто не даст тебе твоих лет.

— Выглядеть молодым и быть им — разные вещи и пока у меня есть силы, я хочу насладиться независимостью и свободой, которых я был лишен. Теперь я, слава богу, ни перед кем не обязан отчитываться: моя жена умерла, дети выросли — и внуки, кстати, тоже! Мэтью рассмеялся, а Кэрол вдруг с удивлением поду мала, что у него действительно есть внуки и что они, должно быть, одних лет с ее детьми. — Никого не волнует, где я и что со мной, — продолжал Мэтью. — Это печально, но это так. И я должен пользоваться моментом, потому что пройдет совсем немного лет, и моим детям придется каждое утро звонить мне домой и спрашивать у сиделки, съел ли я утром кашку и не намочил ли постель.

Кэрол была уверена, что до этого ему еще далеко, и все же нарисованная им картина затронула какие-то потаенные струны в ее душе. Да она и сама оказалась примерно в том же положении. Кэрол помнила, что старший сын Мэтью был ненамного моложе ее, теперь ему, должно быть, далеко за сорок. Он рано женился и рано завел детей. Она была старше, когда сама стала матерью. Но и ее дети были уже взрослые и тоже жили отдельно, в других городах. Если бы не Стиви, особняк Кэрол в Бель-Эйр был бы похож на склеп. В жизни Кэрол не было близкого мужчины, ее дом опустел без детей, ей больше не о ком было заботиться, не с кем провести время, никого не волновало, во сколько она ужинала и ужинала ли вообще. Как и Мэтью, она внезапно обрела независимость и свободу, которой ей хотелось распорядиться как можно лучше. Именно поэтому Кэрол решила написать книгу и совершить путешествие по Европе, которое — не по ее вине — началось и закончилось в палате парижской больницы.

— Разве у тебя не так? — неожиданно спросил Мэтью, словно прочитав ее мысли. — Ведь ты уже несколько лет не снималась. Я это точно знаю, потому что смотрел все фильмы с твоим участием.

Он улыбнулся. Одним из немногих удовольствий, которые он себе позволял, было сидеть в темном зале кинотеатра, смотреть на нее и слушать ее голос. На некоторые фильмы Мэтью ходил по три или четыре раза, многие смотрел и дома — по телевизору или в записи. Жена ничего ему не говорила, но стоило Кэрол появиться на экране, как она тихонько выходила из комнаты. Она все понимала. Понимала, что для Мэтью ничего не закончилось. В последние годы они вообще не касались этой темы. Она смирилась с тем, что ее муж любит другую — любит так, как никогда не любил и не будет любить ее. Мэтью связывали с женой привычка, долг, ответственность, уважение. Совсем иные чувства он испытывал к Кэрол. Страсть, желание, мечты и надежды — вот что соединяло их два недолгих года. Потом мечты развеялись, но ни любви, ни надежды Мэтью не утратил. Он только спрятал их в дальнем уголке своего сердца, словно самую большую драгоценность, — подальше от чужих глаз и холодного любопытства посторонних. Даже теперь, когда Кэрол была так близко, он по привычке продолжал скрывать свои чувства, и все же она ощутила исходящий от него жар спрятанных под спудом эмоций. О том, что волновало его больше всего на свете, Мэтью не заговаривал, но Кэрол казалось, что главные слова вот-вот прозвучат, и она одновременно и боялась, и желала этого.

— Я не снималась, потому что мне не нравились сценарии, — объяснила она. — Я больше не хочу играть глупые роли. Смешные — да, глупые — нет. В последнее время я подумывала о том, чтобы сыграть в комедии, и, может быть, я действительно попробую себя и этом жанре, когда поправлюсь. Не знаю, получится ли у меня, но попытаться мне хочется. Комический персонаж можно ведь сыграть и так и эдак, сымпровизировать, наконец… — Она слегка пожала плечами. — Почему бы и нет? Некоторые начинающие актрисы боятся комедий, боятся этого амплуа, которое и в самом деле может пристать к человеку на всю жизнь, но я-то, слава богу, начинала не с комедий, и мне в моем возрасте можно и рискнуть. Ну а если с комедией ничего не выйдет, я предпочла бы взяться за сложную, многоплановую роль, которая была бы мне близка. Я уверена, что мне удастся открыть в моей героине что-то такое, что заставит зрителей присмотреться к ней повнимательнее, задуматься о ее внутреннем мире. К сожалению, даже хорошим актрисам подобные роли попадаются не часто, а может быть, всего раз в жизни, но я могу позволить себе ждать. Сниматься только для того, чтобы зрители не забыли о моем существовании?.. Мне это не нужно, я не вижу в этом смысла. Я — взрослая женщина со своими сложившимися взглядами, и мне кажется, я многое могу сказать людям. Но если сказать л о многое я могу, только играя ту или иную роль, зачем тогда мне роли, которые не дают подобной возможности? Вот почему я была так разборчива и отказывалась от предложений, которые мне не подходили. Кроме того, я целый год не снималась, когда болел мой муж, но если бы в это время мне принесли хороший сценарий, я бы, пожалуй, подумала. Увы, все сценарии, которые я читала, были просто мусором и макулатурой. Никогда не снималась в дрянных фильмах и не хочу начинать! И даже если обо мне в конце концов забудут, у меня есть чем заняться. Я хочу написать книгу… — проговорила она, вдруг понизив голос, хотя и не собиралась делать из этого секрета. Просто ей хотелось посоветоваться с Мэтью, с которым они когда-то обсуждали самые разные вопросы. С ним ей всегда было интересно разговаривать — он прекрасно разбирался не только к юриспруденции и политике, но и в кино, в литературе и вообще в жизни. От природы Мэтью обладал живым, острым умом и был начитанным и разносторонне образованным человеком. У него даже были степени магистра в области психологии и литературы и докторская диссертация по политологии.

— Ты будешь писать о себе, о своей жизни? — поинтересовался Мэтью.

— И да, и нет. Это будет роман о женщине моих лет, может, чуть старше, которая оглядывается на прожитую жизнь после смерти мужа. Я уже начала писать, но до сих пор у меня как-то… не шло. Первые главы дались мне легко, но потом я застряла. Понимаешь, я не знаю, как ответить на вопрос: в чем может быть смысл жизни после того, как умрет твой единственный близкий человек? Нет, это я не себя имею в виду, а мою героиню, — поспешно уточнила Кэрол, увидев, что Мэтью собирается ей возразить. — Моя героиня — блестящий нейрохирург, но, несмотря на все ее знания и опыт, ей не удается спасти мужа, когда у него обнаруживают опухоль мозга. Она привыкла к власти, привыкла решать все сама, но после того как ей не удается изменить собственную судьбу, моя героиня оказывается на распутье. Она не знает, как жить дальше — для этого ей нужно смириться с поражением и попытаться разобраться в себе и в окружающих. В свое время моя героиня приняла несколько очень важных решений, последствия которых ощущает даже спустя много лет. И вот, чтобы найти ответы на свои вопросы и понять, что же такое жизнь, она оставляет практику и отправляется путешествовать в надежде найти потерянный ключ от двери в собственное прошлое. До этого момента моя героиня стремилась только вперед и никогда не оглядывалась, но теперь, чтобы двигаться дальше, ей необходимо вернуться назад, к самому началу… — Кэрол сама удивилась, с какой отчетливостью она восстановила сейчас свой замысел, который и в лучшие времена выглядел довольно неопределенным и расплывчатым.

— Это интересно, — задумчиво проговорил Мэтью. Он прекрасно понял, о ком на самом деле будет эта книга и о каких поступках и давних решениях пойдет в ней речь. Перекрестки, тупики, распутья, необходимость сделать правильный выбор — через все это прошла в свое время сама Кэрол. Интересно, подумал Мэтью, как-то она оценит свое решение порвать с ним и уехать из Франции? Насколько он знал, это был едва ли не самый важный шаг в жизни Кэрол, во многом определивший ее дальнейшую судьбу.

— Я думаю, что книга может получиться интересная. По ней даже можно будет снять фильм, при условии, конечно, что мне удастся ее написать. И вот такую роль — роль моей героини — я бы с удовольствием сыграла! — горячо воскликнула Кэрол, и Мэтью кивнул.

Он понимал, что с этой ролью Кэрол справится лучше, чем кто бы то ни было.

— Знаешь, мне даже понравилось писать, — добавила она. — Ведь я — автор, я сама создаю своих героев, знаю и понимаю их. В фильмах иначе — там я могу выразить себя только через диалог, через движение или через мимику, я играю только свою роль. А автор знает все не о ком-то одном, но обо всех персонажах книги. Вот только я, оказывается, знаю далеко не все. То есть не все, что мне нужно. Я поняла это тогда, когда не смогла найти ответы на свои собственные вопросы. Вот почему я приехала в Европу. Я надеялась, что отыщу их здесь, сумею найти тот самый ключ к собственному прошлому…

— Ну и как? — спросил Мэтью. На его лице был написан такой интерес, что Кэрол невольно улыбнулась.

— А никак! В тот же день, когда я прилетела в Париж, я отправилась взглянуть на наш бывший дом, и у меня родилось несколько интересных идей. К несчастью, на обратном пути я оказалась в этом ужасном тоннеле, и мои идей вышибло у меня из головы вместе со всем остальным.

Это очень странно — не знать, кто ты такая, кем ты была, что было для тебя дорого и важно. Люди, места, события — все исчезло в одночасье, и я оказалась совершенно одна посреди пустыни, в которой был только нетронутый песок — и никаких следов, никаких ориентиров. Я потеряла себя, и это, наверное, самое страшное, что только могло со мной случиться. Ты меня понимаешь?

Мэтью покачал головой. Подобного кошмара он не мог себе даже вообразить.

— Но ведь ты в конце концов многое вспомнила? — с энтузиазмом воскликнул он.

— Да. Прошлое постепенно возвращается, но зачастую я сама не знаю, как мне поступить с тем, что всплывает в моей памяти. Я вижу лица, дома, улицы, вспоминаю чувства и переживания, но я понятия не имею, какое они имеют отношение ко мне. Я не могу найти им места в своем прошлом, потому что сама не знаю, что я забыла. — Тут Кэрол в который раз подумала о том, что лучше всего она помнит именно то, что связано с Мэтью. Даже не детей, не Джейсона, с которым прожила восемь лет, а его. Что касалось Шона, то от него осталось в ее памяти только имя и его болезнь. Правда, кое что она узнала от Стиви, но это не были собственные воспоминания Кэрол, и это казалось ей несправедливым — ведь даже смерть Шона не причинила ей столь ко боли. Правда, с Мэтью она знала не только боль и разочарование, но и ни с чем не сравнимую радость, однако это только усиливало неловкость, которую она испытывала в его присутствии.

— Я думаю, со временем память вернется к тебе полностью, нужно только набраться терпения, — сказал Мэтью. — И может быть, ты даже узнаешь что-то такое, что было неведомо тебе раньше. — Может быть…

Врачи утверждали, что Кэрол восстанавливается даже быстрее, чем они могли предположить, но все же не спешили ее обнадеживать. Последствия черепно-мозговой травмы могли проявиться и через несколько лет, к тому же даже сейчас, несмотря на впечатляющий прогресс, она по временам словно утыкалась в глухую стену. Некоторые слова, люди и события, похоже, полностью исчезли из ее памяти, и Кэрол боялась, что никогда не сумеет восстановить их, несмотря на помощь врачей и новейшие лекарства, которыми ее пичкали., Она по-прежнему выпытывала у Стиви малейшие подробности своей прошлой жизни, надеясь, что эти детали подстегнут ее память. До сих пор, однако, сильнее всего подействовали на Кэрол не рассказы секретарши и Джейсона, а встреча с Мэтью, но она не знала, стоит ли ей радоваться этому или огорчаться. Их совместное прошлое было слишком печальным, а расставание — слишком горьким и болезненным, чтобы Кэрол могла относиться к ним спокойно. — Если память вернется ко мне не в полном объеме, — рассудительно заметила она, — мне придется очень много работать, чтобы вернуться в кино. Я даже боюсь, что все кончено, просто я об этом еще не подозреваю. Актриса, которая не в состоянии выучить свою роль, немногого стоит. Мне, впрочем, приходилось работать с партнершами, которые не могли запомнить и с двух строк, хотя были вполне здоровы… — Тут она не выдержала и рассмеялась. Кэрол вообще относилась к своему состоянию с редким мужеством и не теряла оптимизма, хотя и врачи, и ее близкие боялись, что она может впасть в депрессию. Слишком многое было поставлено на карту, и все же Кэрол не теряла надежды. И Мэтью, глядя на нее, тоже почти поверил в счастливый исход. Чем больше он общался с ней, тем сильнее поражался ее жизнелюбию и желанию преодолеть все напасти. Редкий человек на месте Кэрол, после того что с ней случилось, держался бы с таким достоинством.

— Когда-то мне очень нравилось смотреть, как ты работаешь на площадке, — сказал он. — Помнишь, после Марии-Антуанетты ты получила роль в новом фильме, и я, когда мог выкроить свободный день, отправлялся к тебе в Англию и старался обязательно побывать на съемках? Как, кстати, он назывался?.. Там еще снимались Стив Арчер и сэр Гарланд Чедвик…

— «Прозрение». Кошмарный был фильм… — Кэрол произнесла название фильма и вдруг замерла, пораженная тем, что сумела вспомнить и саму ленту, и название. — Чудеса! И откуда что берется?.. — изумленно проговорила она.

— Все, что ты когда-то знала, находится где-то здесь. — Мэтью постучал пальцем по виску. — Ты обязательно все вспомнишь, нужно только как следует поискать.

— Иногда я боюсь того, что я могу там найти, — ответила Кэрол. — Мне порой кажется, что жить без воспоминаний гораздо проще. Я не помню своих потерь, не помню страданий, не помню людей, которые были мне неприятны. Впрочем, и хорошее я тоже забыла, а одно не стоит другого. Нет, не стоит, — с нажимом добавила она, но тут же покачала головой: — Мне бы хотелось помнить больше. Например, о детях, и особенно — о Хлое. В свое время я слишком много сил отдавала карьере, а ею пренебрегала. Пусть невольно, но я ранила ее своим невниманием. И вообще, когда Энтони и Хлоя были детьми, я много занималась собой, своими делами… А теперь мне приходится расплачиваться за свой эгоизм. Энтони, правда, меня простил; во всяком случае, он говорит, что ему не в чем меня упрекнуть, но Хлоя по-прежнему на меня сердится. Теперь я жалею, что в свое время не поняла главное — детям нужна мать, а не кинозвезда!

— Но ведь ты проводила с ними все свое свободное время! — воскликнул Мэтью. — И это случалось довольно часто. Даже слишком часто, как мне тогда казалось. Ты постоянно брала их с собой, даже если мы ехали куда-то вдвоем. Энтони-то был постарше, к тому же ему нужно было учиться, но с Хлоей ты не расставалась буквально ни на минуту. Ты возила ее на съемки и даже не хотела отдавать в школу. Еще тогда ты испытывала самый настоящий комплекс вины, а Хлоя, надо сказать, успешно этим пользовалась. Уж не знаю почему, но она была весьма эгоистична. Угодить ей было невозможно: сколько бы ты ей ни давала, ей все было мало, все было не то.

— Это правда? — Кэрол было любопытно взглянуть на проблему его глазами, поскольку собственному мнению она пока не слишком доверяла. Мэтью, впрочем, тоже мог судить о ситуации не совсем объективно просто потому, что был мужчиной. Кроме того, он был воспитан во французских традициях и на многие вещи смотрел иначе, чем она.

— Мне так казалось, — ответил он. — Я, Например, никогда не проводил со своими детьми столько времени. И Арлетт тоже, а ведь она была занята куда меньше, чем ты. Ты всюду таскала Хлою за собой, заботилась о ней, беспокоилась. И об Энтони тоже, хотя он в этом уже не нуждался. Могу тебе сказать откровенно: общаться с ним мне было гораздо проще, во-первых, потому что он был старше, а во-вторых, потому что он был мальчиком. Мы подружились с ним почти сразу и только под конец… В общем, он меня возненавидел, потому что все видел и многое понимал. И ты тоже меня возненавидела, — с горечью добавил Мэтью, отводя взгляд.

— Я тебя возненавидела? — удивленно переспросила Кэрол. Насколько ей помнилось, тогда она испытывала боль, разочарование, а вовсе не ненависть. Правда, она знала, что разочарование часто рождает обиду и гнев, и все же «ненависть» — это, пожалуй, было слишком сильно сказано. Сейчас, во всяком случае, Кэрол ничего такого и представить себе не могла. Да и Энтони вряд ли ненавидел Мэтью. В нем говорили обида за мать и разочарование ребенка, которого обманули и предали, но не ненависть. А хуже всего, только сейчас поняла она, пришлось, наверное, самому Мэтью, потому что в конечном итоге обманутым оказался он сам.

— Ну, не знаю… — ответил Мэтью, немного подумав. — Как бы там ни было, тебе, пожалуй, следовало меня возненавидеть. Я хочу сказать — я это заслужил… Ты на меня надеялась, а я тебя подвел. Я давал тебе обещания, которые не сумел выполнить. Больше того, я не имел права ничего тебе обещать, потому что все это были только мечты… Я искренне хотел их осуществить, но так и не смог. Моя мечта обернулась кошмаром, и в первую очередь для тебя. Да и для меня тоже.

И снова Мэтью старался говорить с ней предельно откровенно и честно. Все это ему хотелось сказать Кэрол уже давно, и сейчас он испытывал огромное облегчение, хотя каждое слово давалось ему нелегко.

— Когда вы уезжали, Энтони даже не захотел со мной попрощаться, и я не могу его за это винить. Парню было очень нелегко: сначала вас предал его родной отец, потом я. И для тебя, и для твоих детей это был жестокий удар, но и мне тоже пришлось нелегко. Впервые в жизни я понял, что я не такой уж хороший человек, каким всегда себя считал. Я оказался заложником обстоятельств и не сумел ничего сделать. Или не захотел…

Кэрол не могла знать, насколько верно его слова отражают то, что произошло в реальности, но ей казалось, что в целом он нарисовал довольно точную картину. Слушая Мэтью, она даже почувствовала к нему что-то вроде сострадания.

— Нам обоим было очень тяжело, — сказала она.

— И нам, и Арлетт, — подтвердил Мэтью. — Пока не появилась ты, я не думал о том, любит ли она меня. Быть может, и сама она поняла это, только когда у нее появилась соперница. Я не знаю, была ли это любовь в том смысле, какой обычно вкладывают в это слово, но… Арлетт считала, что у меня есть перед нею обязательства, и была не так уж не права. Я-то всегда казался себе человеком порядочным, но в той ситуации мое поведение трудно было назвать достойным. Я обманул и тебя, и ее — да и себя самого, если на то пошло. Я любил тебя, но остался с Арлетт. Кроме того, мне до сих пор кажется, что многое могло сложиться иначе, если бы меня в очередной раз не включили в состав кабинета. Но остаться на посту министра и все время опасаться, как бы правда о наших отношениях не выплыла наружу, — это было просто немыслимо! Я мог не бояться скандала, окажись на твоем месте другая, не столь известная женщина. Во Франции на подобные вещи смотрят сквозь пальцы: многие члены правительства и высокопоставленные политики имели любовниц, и в большинстве случаев это сходило им с рук, но тебя хорошо знали не только в Америке. Если бы о нашей связи стало известно, и на твоей, и на моей карьере можно было бы ставить крест, и Арлетт умело на этом сыграла.

— О да, она отлично воспользовалась ситуацией! — проговорила Кэрол неожиданно жестким тоном. — Твоя жена грозилась позвонить на студию и все рассказать о наших отношениях или сообщить о нас в прессе. А тебе она сказала, что покончит с собой.

Воспоминание нахлынуло так внезапно, что Кэрол даже не успела подумать о том, что Мэтью, возможно, неприятно об этом слышать. Он действительно был смущен и долго молчал.

— Во Франции это не редкость, — проговорил он наконец. — Наши женщины более импульсивны, чем американки. Они могут угрожать самоубийством, если речь идет о сердечных делах…

— Словом, твоя жена обставила нас обоих, — подвела итог Кэрол, и Мэтью невесело рассмеялся.

— Можно сказать и так. Впрочем, меня удерживал возле Арлетт не только страх за себя или за нее. Был еще один больной вопрос — наши дети. Если бы я ушел из семьи, они прекратили бы все отношения со мной. Мне сказал это мой старший сын, которого она сделала, так сказать, полномочным представителем семьи. Это был умный ход Арлетт, но я ее не виню. Я сам допустил ошибку, когда поверил, что Арлетт все же согласится на развод. Мы уже давно не любили друг друга, и я полагал, что у нее нет никаких особых причин и дальше цепляться за наш брак. К несчастью, моя наивность дорого обошлась и мне, и тебе. Я позволил себя обмануть и в свою очередь обманул тебя… — На этот раз Мэтью нашел в себе силы посмотреть Кэрол в глаза.

— Мы оба оказались в сложном положении, — сказала она великодушно.

— Да, — согласился Мэтью. — Мы оказались заложниками собственных чувств и собственных страхов. Особенно я. Я боялся бросить Арлетт, боялся за свою карьеру, боялся разлуки с детьми. Мне и в голову не приходило, что дети могут понять меня, что я тоже им небезразличен. Что касалось остального, то оно не стоило и твоего мизинца. Впрочем, это я понял много позднее, но тогда мне казалось…

Слушая его, Кэрол с грустью подумала, что та, давняя ситуация была вовсе не тупиковой. У Мэтью был выбор, может быть, нелегкий, но все-таки был. И когда он принял свое решение, она приняла свое. Вернувшись в Штаты, Кэрол не раз спрашивала себя, правильно ли она поступила, порвав с Мэтью. Быть может, думала она, ей удалось бы что-то изменить, если бы она осталась. Кэрол даже начала склоняться к мысли, что слишком быстро отступила, хотя двух с половиной лет, которые они с Мэтью прожили вместе, было больше чем достаточно, чтобы он исполнил свои обещания. Только знакомство с Шоном положило конец ее сомнениям. Она вышла за него замуж и приказала себе никогда больше не думать о прошлом и не гадать, что было бы, если бы… И все же сейчас, когда Мэтью подтвердил, что пятнадцать лет назад она была права, это успокоило Кэрол. Как видно, ее сомнения скрывались не в памяти, а где-то гораздо глубже — в подсознании или, может быть, в душе, в сердце, зато теперь с ее плеч как будто свалился тяжкий груз. Теперь Кэрол твердо знала, что она поступила правильно. В какой-то момент она даже подумала о том, не был ли взрыв в тоннеле своеобразным подарком судьбы, благодаря которому она наконец сумела узнать всю правду о себе и о своем прошлом. И Мэтью, и Джейсон, и Энтони с Хлоей приходили к ней из тех далеких лет и распахивали перед нею свои сердца и души. Если бы Кэрол была здорова, если бы не подверглась смертельной опасности, она, наверное, никогда бы этого не узнала, но взрыв многое изменил. Теперь она знала все, что ей было нужно, — и для книги, и для самой себя.

— Тебе пора отдохнуть, — сказал Мэтью, заметив, что усталость все сильнее туманит взгляд Кэрол. Визит полицейских, допрос и еще более продолжительный разговор о прошлом отняли у нее много сил, и теперь она с трудом боролась со сном. Но прежде чем уйти, Мэтью все же задал Кэрол вопрос, который не давал ему покоя с тех самых пор, как он впервые навестил ее в больнице. Раньше Мэтью не решался заговаривать с ней на эту тему, и только когда она полностью пришла в себя и вспомнила, что они когда-то значили друг для друга, он отважился произнести слова, от которых зависело так много.

— Скажи, Кэрол, может быть, тебе неприятно, что я снова вторгаюсь в твою жизнь и прихожу к тебе? — спросил Мэтью, заметно волнуясь. Он боялся услышать тот ответ, которого, как он полагал, заслуживает, хотя и был готов признать ее правоту.

Кэрол ответила не сразу, но не из кокетства и не из желания помучить его, а потому что почувствовала, насколько важен этот вопрос для них обоих. Она помнила, как сначала ей было не по себе в его присутствии, но сейчас ей было скорее приятно сознавать, что Мэтью рядом и что он непременно поможет, если возникнет такая необходимость. В ее представлении он превращался в некое подобие ангела-хранителя, готового укрыть ее своими крылами от любой опасности и утешить ласковым взглядом голубых, как ясное небо, глаз.

— Нет, мне приятно, — ответила она после паузы, которая показалась Мэтью бесконечной. — Мне нравится беседовать с тобой, только… только не нужно больше говорить о прошлом, хорошо?

Кэрол знала уже достаточно и вовсе не была уверена, что ей действительно необходимо знать все. В прошлом было слишком много боли — столько, что она чувствовала ее и сейчас.

— Мне бы хотелось, чтобы мы стали друзьями, — добавила она, и Мэтью послушно кивнул. Ему хотелось большего, но он боялся растревожить Кэрол, которая еще не была готова к волнениям после пережитого. Их роман закончился слишком давно, и не исключено было, что Мэтью безнадежно опоздал. Правда, теперь Кэрол снова была рядом, и — как она и сказала — они могли бы стать друзьями. И хотя Мэтью это вряд ли бы удовлетворило, попытаться все же стоило.

— Тогда, если разрешишь, я приду к тебе завтра, — пообещал он и поднялся. С высоты его роста Кэрол, лежащая под белым больничным одеялом, казалась особенно хрупкой, и он наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб. Глаза Кэрол закрывались сами собой, но она все же успела прошептать:

— До свидания, Мэтью. И… спасибо.

Потом она улыбнулась спокойной, безмятежной улыбкой и заснула, и Мэтью, глядя на прекрасное лицо Кэрол, подумал, что никогда еще не любил ее так сильно, как сейчас.

Глава 14

К вечеру к Кэрол приехала Стиви. Через плечо у нее была переброшена дорожная сумка. Страшно коверкая французские слова, Стиви объяснила дежурной сестре, что намерена остаться на ночь, и попросила поставить в палате раскладушку.

Кэрол проснулась почти перед самым приходом Стиви. После разговора с Мэтью она проспала несколько часов и чувствовала себя вполне отдохнувшей.

— Ну вот, теперь я всегда буду рядом, — заявила Стиви, ставя сумку на пол. Она еще немного подкашливала, но врач в отеле сказал, что для окружающих она не представляет опасности.

— Ну, что ты натворила, что тебя стерегут такие молодцы? — спросила Стиви, имея в виду охранников, которые дежурили в коридоре. Чтобы попасть в палату, Стиви пришлось предъявить свой загранпаспорт и подписанный главврачом пропуск. Впрочем, эти строгости ее скорее порадовали, хотя Стиви и позволила себе поворчать по поводу «бюрократизма» французов. Правда, выставленные напоказ автоматы охранников поначалу ее напугали, но потом Стиви решила, что демонстрация силы в данном случае вполне оправдана и что любой потенциальный террорист трижды подумает, прежде чем отважится на рискованный шаг.

— Сегодня ко мне приходили следователи, — ответила Кэрол. — Я рассказала им о том, что видела в тоннеле, и они решили, что мне необходима охрана. Просто на всякий случай, — добавила она, увидев, как вы тянулось лицо Стиви. — Они уверены, что террористы тоже погибли во время взрыва и мне ничто не грозит. И Мэтью тоже так думает.

— Мэтью? — Стиви пытливо взглянула на нее, и Кэрол смущенно улыбнулась.

— Он пришел вместе с полицейскими, а когда они закончили, — остался еще ненадолго, чтобы… чтобы кое-что мне объяснить.

— Я вот все думаю, — задумчиво проговорила Стиви, — можно мне начинать волноваться или погодить немного?

— А зачем тебе волноваться? — спросила Кэрол с самым невинным видом. — Все это было слишком давно, я тогда была моложе, чем ты сейчас. И я, и он понимаем, что с тех пор многое изменилось. В конце концов мы решили, что будем друзьями — или хотя бы попытаемся ими стать. По-моему, он не очень счастлив.

В Мэтью, как и прежде, пылал скрытый огонь, который Кэрол помнила еще по дням их совместной жизни, но теперь в его глазах поселилась такая глубокая печаль, какую до этого она видела только раз — когда погибла его дочь.

— И вообще, — добавила она поспешно, — скоро я вернусь домой, и все пойдет по-старому. Просто мне хотелось, чтобы демоны прошлого больше не беспокоили меня, а лучший способ добиться этого — подружиться с ними. Это лишает их силы.

— Я не уверена, что этого мужчину что-то может лишить силы, — сказала Стиви. — Он врывается в больницу словно ураган, и все тут же встают по стойке «смирно».

— Когда-то он занимал очень высокое положение, и многие до сих пор с ним считаются. Это Мэтью позвонил министру внутренних дел и попросил выделить мне охрану понадежнее.

— Ну, против этого я не возражаю. Мне только не нравится, что его визиты каждый раз тебя расстраивают, — сказала Стиви. Она очень не хотела, чтобы кто-то или что-то огорчало Кэрол — лишняя нагрузка на нервную систему была Кэрол ни к чему. Правда, пока выздоровление шло успешно, однако любая эмоциональная встряска — такая, как внезапное появление на горизонте бывшего любовника, — могла отбросить Кэрол назад. Самому Мэтью Стиви нисколько не сочувствовала; у него был шанс, считала она, но он сам все испортил.

— Они меня нисколько не расстраивают. То, что было у нас, осталось в прошлом, мои воспоминания, может, и нерадостные, но сам Мэтью — просто прелесть. Представляешь, он даже попросил у меня разрешения прийти еще раз! — сказала Кэрол. Эта просьба и в самом деле приятно ее удивила. Мэтью имел все основания полагать, что на правах старого знакомого имеет право навещать ее в любой день, однако все же счел нужным соблюсти правила вежливости.

— И ты разрешила? — поинтересовалась Стиви. Сама она по-прежнему не доверяла Мэтью, считая его волком, который влез в овечью шкуру, чтобы завоевать доверие Кэрол. Особенно не нравился ей его взгляд — немигающий, уверенный, пронзительный. Но Кэрол, казалось, этого не замечала. Просто она знала Мэтью, вернее — знала когда-то.

— Да. — Кэрол кивнула. — Я думаю, теперь мы с ним можем стать друзьями. Мэтью, помимо всего прочего, очень интересный человек. И сильная личность.

— Сталин и Гитлер тоже были сильными личности ми, — не удержалась Стиви. — Не знаю, почему я так решила, но мне кажется, если этот тип чего-то захочет, он ни перед чем не остановится.

— Так и есть, вернее — было. Но сейчас все изменилось. Мы изменились. Мэтью уже немолод, да и я тоже. Что было, то ушло.

— Ну, я бы на твоем месте не была так уверена. Как говорится — старая любовь не ржавеет, — возразила Стиви, но Кэрол упрямо покачала головой. Она знала, что их любовь умерла. Да, она думала о Мэтью даже после того, как они расстались; она продолжала любить его, и только встреча с Шоном освободила Кэрол от этого чувства.

Пока Кэрол пыталась разобраться в своих чувствах и воспоминаниях, медсестра и один из санитаров принесли и установили в палате вторую кровать, и Стиви, усевшись на нее, стала разбирать свою сумку.

— Устроим ночной девичник, — сказала она, надевая пижаму. Только теперь Стиви успокоилась — теперь она может быть рядом с Кэрол и днем, и ночью. К тому же Стиви обещала Джейсону позаботиться о подруге. Вчерашнее происшествие привело его в ужас, он несколько раз звонил Стиви. Дети тоже переживали за мать, но, узнав, что с сегодняшнего дня ее будут охранять спецназ и Стиви, немного успокоились.

Кэрол было приятно сознавать, что о ней заботятся ее близкие. Стиви удалось уговорить дежурную сиделку пойти спать в комнату для персонала, так что им никто не мешал. В эту ночь они долго болтали и хихикали, точно две школьницы, и Кэрол сказала:

— Я так рада, что ты здесь. Теперь хоть есть с кем поговорить откровенно.

— Да и я в «Ритце» чувствовала себя довольно одиноко, — призналась Стиви. — Я даже начала скучать по Алану — вот до чего я дошла! Знаешь, он часто мне звонит, и я заметила, что теперь, когда я уехала, он наконец начал рассуждать как нормальный взрослый мужчина, а не как эгоистичный подросток. Давно пора — в прошлом месяце ему стукнуло сорок. Что ж, лучше поздно, чем никогда… — В последнее время Алан все чаще и чаще заговаривал о женитьбе и даже пытался строить планы на будущее. Очевидно, затянувшееся отсутствие Стиви подействовало на него благотворно. — Представляешь, он пригласил меня на Рождество домой к его родителям! Раньше мы всегда встречали праздники порознь, потому что и он, и я считали себя слишком независимыми, но теперь что-то изменилось. Налицо определенный сдвиг, вот только к чему мы движемся? Точнее — он движется; меня-то все устраивает…

Стиви и вправду нервничала, когда Алан пытался втянуть ее в разговор о будущем.

— А что бы ты сделала, если бы все-таки вышла за него замуж? — осторожно спросила Кэрол. В палате горел только ночник на ее тумбочке, и этот мягкий полумрак располагал к откровенному разговору. Они и раньше почти ничего не скрывали друг от друга, однако некоторые темы по обоюдному молчаливому согласию считались у них запретными. До сегодняшнего дня, вернее — до сегодняшней ночи, Кэрол не задавала подруге подобных вопросов, и сейчас она с интересом ждала ответа.

— Покончила бы с собой, — без раздумий ответила Стиви и рассмеялась, но тут же посерьезнела. — Что бы я сделала? — повторила она задумчиво. — Даже не знаю… Наверное, ничего, я терпеть не могу что-то менять. Моя квартира меня вполне устраивает. Правда, Алану не нравится моя мебель, а мне без разницы. Конечно, можно было бы переклеить обои в гостиной… и завести собаку.

Стиви казалось, что замужество само по себе вряд ли может заметно повлиять на ее привычный образ жизни. Другое дело, что Алан мог вообразить, будто с заключением брака у него появятся какие-то права на нее, а этого бы Стиви не потерпела. Нынешнее положение дел ее вполне устраивало.

— Я имела в виду не твою квартиру, а твою работу, — рассмеялась Кэрол.

— А при чем тут моя работа? — насторожилась Стиви. — Какое она имеет отношение к браку? Вот если бы я выходила замуж за тебя, я бы к тебе переехала, а так…

— Но ведь ты часто задерживаешься у меня, к тому же каждый раз, когда я куда-нибудь уезжаю, тебе приходится меня сопровождать, — объяснила Кэрол. — А вдруг меня опять занесет в какой-нибудь взрывоопасный тоннель? В этом случае ты рискуешь снова застрять в Париже или в любом другом городе на неопределенный срок. Разве Алану это понравится?

— Ах вот ты о чем!.. Черт… Даже не знаю. Никогда об этом не думала. Впрочем, мне кажется — я скорее брошу Алана, чем свою работу. Да, именно так! — воскликнула Стиви, приподнимаясь на локте. — Если моя работа ему не нравится, пусть проваливает! Я не брошу свою работу. Ни за что и никогда. Если ты решишь меня уволить, тебе придется сначала меня убить!

Кэрол было лестно слышать эти слова, сказанные — она не сомневалась — от всего сердца и со всей искренностью. Но ведь ситуация могла измениться, и это ее тревожило. Кроме того, она всегда переживала за Стиви; в частности, ей хотелось, чтобы у ее секретарши и подруги была счастливая жизнь, а не только хорошая работа.

— Ну а как Алан относится к твоей работе сейчас? Он когда-нибудь выражал свое недовольство тем, что иногда тебе приходится работать круглыми сутками или сопровождать меня на съемки?

— Пусть только попробует! — воинственно воскликнула Стиви. — Иногда, правда, он принимается ворчать, но я не обращаю на это внимания. Все мужчины такие собственники! Вот пусть и найдет себе женщину попокладистее. Впрочем, Алан и сам много работает. В командировках он бывает еще чаще меня; правда, ему редко приходится покидать пределы Калифорнии, тогда как я езжу с тобой по всему миру, но это не так уж и важно. Главное, за все время нашего знакомства он ни разу мне не изменил, хотя, я думаю, в молодости он был большим бабником. Насколько мне известно, я — первая женщина, с которой он живет достаточно долго. И до сегодняшнего дня у нас все было в полном порядке. Спрашивается, зачем чинить то, что еще не сломалось?

— А он предлагал тебе выйти за него замуж?

— Нет, и слава богу, что не предлагал. Я боюсь только, что, если я задержусь в Париже еще на недельку, этого не миновать. Раньше Алан даже не заговаривал о браке, но теперь он упоминает об этом чуть не в каждом нашем разговоре. Раза два он даже сказал, что, по его мнению, нам стоило бы зарегистрировать наши отношения, но конкретного предложения он мне не делал. Должно быть, он знает — я бы здорово разозлилась, если бы услышала от него что-то подобное. И все равно в последнее время Алану явно кажется, что нам обоим пора остепениться и жить как все нормальные люди. Это у него что-то вроде кризиса среднего возраста, а мне противно даже думать о том, чтобы делать что-то только ради того, чтобы быть как все. В конце концов, мы еще не настолько старые!

— До старости вам далеко, — утешила ее Кэрол. — И все равно это очень хорошо, что Алан чувствует свою ответственность. Я бы очень расстроилась, если бы он продолжал «срывать цветы удовольствия», не думая ни о тебе, ни о будущем… Так ты будешь с ним на Рождество?

— Наверное, да, хотя его мать — настоящая брюзга. Ей все кажется, будто для ее единственного сыночка я слишком рослая и слишком старая. Зато его отец очень милый пожилой джентльмен, да и сестры Алана мне нравятся. Они, во всяком случае, умные — впрочем, как и Алан.

Последние слова Стиви показались Кэрол обнадеживающими. Поставив напротив них мысленную галочку, она подумала, что ее подруга, возможно, относится к Алану гораздо лучше, чем говорит. Потом Кэрол напомнила себе, что завтра надо будет позвонить Хлое и предложить ей приехать на Рождество на несколько дней раньше. Им обеим было бы и приятно, и полезно побыть вдвоем хотя бы несколько дней.

Еще некоторое время Кэрол лежала молча, размышляя о том, что сказал ей Мэтью о Хлое, — о том, каким капризным, эгоистичным и требовательным ребенком она была. При этом он, похоже, даже приуменьшил ее недостатки, чтобы не слишком расстраивать Кэрол, зато теперь она почувствовала, что лежащее на ее плечах бремя вины стало не таким тяжелым. Несмотря на это, Кэрол решила попытаться компенсировать дочери то, чего, как ей казалось, та недополучила в детстве. От этого никто из них ничего бы не потерял, а выиграть могли обе.

Кэрол уже почти спала, когда Стиви задала ей еще один вопрос, на какой можно отважиться только в темноте, когда не видишь собеседника, но знаешь, что он ответит тебе искренне и с полным доверием. Кэрол, однако, вопрос Стиви застал врасплох.

— Скажи, ты все еще влюблена в Мэтью? — проговорила она, и Кэрол надолго задумалась. Она понимала, что этот вопрос серьезно занимает подругу, но она и сама еще не знала, что ответить. В конце концов она произнесла слова, которые, как ей казалось, отражали сложившуюся ситуацию наиболее точно.

— Я не знаю, — сказала Кэрол и вздохнула.

— Но ты, надеюсь, не собираешься переезжать в Париж? — снова спросила Стиви, которая очень боялась потерять любимую работу. К ее огромному облегчению, на этот раз Кэрол ответила без колебаний:

— Не собираюсь. Во всяком случае, не ради мужчины. И вообще, с какой стати я должна куда-то переезжать? Мне нравится Лос-Анджелес, нравится моя жизнь, и я не собираюсь ее менять.

Даже теперь, когда Энтони и Хлоя покинули дом, Кэрол продолжала любить его, своих друзей и теплый калифорнийский климат. Сырые серые парижские зимы перестали ей нравиться, хотя она по-прежнему считала этот город одним из самых красивых в мире. Кроме того, когда-то она уже жила в Париже. Нет, никуда она переезжать не будет!

Она так и сказала Стиви, и вскоре после этого обе женщины заснули, успокоенные тем, что ничто в их жизнях не изменится. Будущее представлялось им именно таким, каким они желали его видеть, — ясным, определенным, избавленным от разного рода переживаний и сюрпризов.

Когда на следующее утро Кэрол проснулась, Стиви уже встала, оделась и куда-то ушла. Сиделки тоже не было, и спросить, куда отправилась ее подруга, Кэрол было не у кого. Ее одиночество, впрочем, продолжалось недолго. Не успела она умыться и привести себя в порядок, как в палату вошли сиделка, которая принесла поднос с завтраком, и врач-невропатолог. Остановившись у кровати Кэрол, врач приветливо улыбнулась. Весь медперсонал отделения считал Кэрол главной пациенткой, и не потому, что она была знаменита, а потому, что поправлялась она гораздо быстрее, чем прогнозировали специалисты. Врач так и сказала Стиви, которая появилась в палате минуту спустя, и та кивнула в знак согласия. Стиви совершенно искренне гордилась успехами, которые сделала Кэрол за последнее время, ей и в голову не приходило, что в этом есть и ее заслуга.

Сама Кэрол, однако, считала, что до полного выздоровления ей еще далеко. Отвечая на вопрос врача, она принялась перечислять вещи, которые ей до сих пор не удалось вспомнить.

— Я забыла свой адрес и номер телефона, — сказала Кэрол. — Еще я забыла, как выглядит снаружи мой дом. Кухню, кабинет, спальню и сад я помню, а вот сам дом мне никак не удается себе представить; я знаю только, что он довольно большой. Еще у меня наверняка была экономка, но как ее звали, я тоже забыла. Кроме того, я никак не могу вспомнить лицо отца, хотя его голос я слышу словно наяву. В Лос-Анджелесе у меня было много друзей и знакомых, но сейчас я бы вряд ли их узнала. А еще я мало что помню о двух своих замужествах, особенно о последнем… — Это был очень длинный список, и врач, слушая его, невольно улыбнулась.

— Ну, насчет замужества еще неизвестно, что лучше — помнить или не помнить. Я, например, предпочла бы забыть оба своих брака. Это был сущий кошмар, — пошутила она, и Кэрол улыбнулась. — Вот что я скажу вам, — продолжала врач уже серьезным тоном. — В вашем положении самое главное — терпение. Прежде чем ваша память полностью восстановится, может пройти и несколько месяцев, и несколько лет. Что-то, вероятно, вы не сможете вспомнить никогда, но это будут, скорее всего, какие-то мелочи, которые порой забывают и совершенно здоровые люди. Попросите друзей побольше рассказывать вам о вашем прошлом, смотрите старые фотографии, перечитывайте письма — это поможет подстегнуть вашу память. Ваши дети тоже смогут вам кое-что, рассказать. После взрыва и удара о стену в вашем мозге нарушилось кровоснабжение, и многие нейронные связи были повреждены. Теперь они восстановились, но мозг нужно снова заставить работать. Это как в кино: когда в проекторе рвется пленка, необходимо время, чтобы снова заправить ее в механизм, однако и после этого изображение некоторое время прыгает и дергается, а звук «плывет». Так будет и у вас, но, если вы станете свистеть и швыряться попкорном в экран, это ни к чему хорошему не приведет. Вам нужно набраться терпения, и постепенно все нормализуется. С другой стороны, чем больше вы будете нервничать, тем труднее и продолжительнее будет ваш путь к окончательному выздоровлению.

— А я смогу снова водить машину? — поинтересовалась Кэрол. Ее моторика и координация движений значительно улучшились, но были еще далеки от идеала, хотя физиотерапевтические процедуры давали нужный эффект. Временами у Кэрол начинала кружиться голова, порой подгибались колени, и тогда ей приходилось хвататься за что попало, чтобы удержаться на ногах.

— Со временем необходимые навыки непременно вернутся. Помните, однако, что даже здоровые люди, которые садятся за руль после долгого перерыва, совершают порой грубые ошибки. То же самое относится и к остальным приборам и механизмам, которые окружают нас в быту, — к тостеру, кофеварке, посудомоечной машине и прочим. Раньше вы пользовались ими автоматически, не задумываясь, но теперь вам, вероятно, придется кое-чему учиться заново. Мозг в этом отношении похож на компьютер — прежде чем на нем работать, нужно установить на жесткий диск необходимые программы. Лично я считаю, что все ваши программы никуда не делись, так что уже через полгода вы не будете ощущать никаких последствий вашей травмы. И все же после того как вы вернетесь к себе в Калифорнию, вы должны регулярно посещать специалиста. Я собиралась порекомендовать вам и логопеда, но, похоже, он вам уже не нужен.

Действительно, Кэрол прекратила занятия с логопедом и с легкостью пользовалась всем своим словарным запасом, хотя сначала ей было трудно вспомнить даже самые простые слова.

— В Лос-Анджелесе есть отличный специалист-невропатолог, — продолжала врач. — Я дам вам его координаты; если захотите, можете наблюдаться у него. Как только вы вернетесь домой, мы перешлем, ему все данные из вашей медицинской карты, результаты МРТ и анализов. В первое время я бы рекомендовала показываться специалисту каждые две недели, но окончательное решение примет, конечно, ваш новый невропатолог. Впрочем, если все будет нормально, вы сможете проходить осмотры раз в месяц или даже реже. Но если у вас вдруг начнутся головные боли, не мешкайте и не ждите очередного приема — обращайтесь к врачу немедленно. То же самое относится к любым нарушениям координации движений и к проблемам с равновесием. Я, правда, ничего подобного не ожидаю, но это возможно. Сегодня мы сделаем вам еще одну томограмму мозга. Пока же могу сказать только одно: я очень довольна вашим прогрессом. Откровенно говоря, я еще никогда не видела ничего подобного. Вы просто медицинский феномен, Кэрол: вы так быстро оправились после тяжелой травмы, что хоть сейчас заноси вас в Книгу рекордов Гиннесса!

Врач пыталась шутить, но веселого на самом деле было мало. Из множества людей, пострадавших во время взрыва, только Кэрол поправлялась невиданно быстрыми темпами. У остальных дела обстояли гораздо хуже, а несколько человек умерло, в основном — от ожогов и тяжелых внутренних повреждений. Кэрол в этом отношении крупно повезло: гипс с руки сняли, сломанная кость благополучно срослась, а ожог не оставил на коже даже красноты. Что касалось шрама на скуле, то Кэрол успела к нему привыкнуть, к тому же он побледнел и почти не бросался в глаза. Ее красоты он почти не портил, напротив, небольшой розоватый рубец даже сделал лицо Кэрол более индивидуальным, запоминающимся, однако именно поэтому она не могла оставить все, как есть. Кэрол понимала, что, если она решит продолжить карьеру киноактрисы, шрам придется либо гримировать, либо убирать хирургическим путем. Как именно она поступит, Кэрол не знала, поэтому решила пока об этом не думать. В больнице, сама того не подозревая, Кэрол завоевала уважение сестер и врачей, которые не ожидали от всемирно известной американской кинозвезды отсутствия тщеславия и повышенного внимания к собственной внешности.

— Что касается вашего возвращения домой, — добавила врач, — то я бы советовала подождать еще немного. Ваши дела обстоят настолько хорошо, что выписать вас мы можем хоть завтра, однако длительный перелет представляет собой фактор риска, которого лучше избежать. Я знаю — вам не терпится оказаться дома, и все же я была бы очень довольна, если бы вы отложили полет числа до двадцатого — двадцать первого. К Рождеству, если не будет осложнений, вы в любом случае окажетесь в Лос-Анджелесе, но только пусть это будет не за неделю до праздников, а хотя бы за день-два, хорошо?

Слушая врача, Кэрол едва удержалась, чтобы не расплакаться. Ей даже показалось, что в этом году она вообще может не вернуться домой. А ведь у нее были такие грандиозные планы на нынешнее Рождество, обещавшее стать особенным. Впервые она собиралась провести праздники с детьми и с Джексоном. Они уже много лет не встречали Рождество вместе; дети были очень рады, что на этот раз их отец тоже приедет, но теперь все могло сорваться.

— Когда я смогу вернуться в отель? — спросила Кэрол, справившись с огорчением. Она уже так привыкла к больничной палате, что даже переезд в отель пугал ее, и все же последние несколько дней в Париже Кэрол хотелось провести в «Ритце». Больница готова была выделить ей постоянную сиделку, так что без медицинской помощи она бы в любом случае не осталась.

— Посмотрим, что покажет сегодняшняя томограмма, — ответила врач. — Если все в порядке, я думаю, мы сможем выписать вас завтра или послезавтра, как я и говорила.

Услышав эти слова, Кэрол приободрилась. Похоже, она зря волновалась. Если с ней все будет в порядке, остальные вопросы будет легко решить. Охранники, которых по настоянию Мэтью поставили у ее палаты, переберутся в «Ритц» вместе с ней. Служба безопасности отеля тоже будет начеку, так что в этом отношении Кэрол ничего не теряла, а, напротив, приобретала. Нужно будет только попросить Стиви, чтобы она все организовала.

— У меня есть к вам предложение, Кэрол, — проговорила врач. — Что вы скажете, если я попрошу одного из наших интернов-невропатологов сопровождать вас, когда вы полетите домой? Это молодой, прекрасно подготовленный специалист, к тому же работа в нашей больнице дала ему необходимый опыт. Он сможет наблюдать вас во время перелета — для этого его квалификации будет достаточно, да и вам спокойнее: перепады давления во время взлета и посадки могут вызвать у вас неприятные ощущения. Я, правда, думаю, что это маловероятно, но осторожность не помешает.

Кэрол эта идея пришлась по душе, да и Стиви, которая внимательно прислушивалась к разговору, одобрительно кивнула. Предстоящий многочасовой перелет и ее тревожил, и она была рада, что с Кэрол полетит врач.

— Что ж, я не против, — ответила Кэрол.

— Вот и отлично! — сказала врач. — Наш молодой невропатолог, мне кажется, тоже не будет возражать У него в Лос-Анджелесе живет сестра, которую ему дан но хотелось навестить.

— Это просто замечательно, — проговорила Стиви, не скрывая своего облегчения. Ей становилось не по себе каждый раз, когда она думала о том, что во время полета с Кэрол может что-нибудь случиться, а она не сумеет ей помочь. Предложение врача пришлось очень кстати — лететь предстояло одиннадцать с лишним часов, и Стиви просто не представляла, что она будет делать, если ее подруге вдруг станет плохо. Они уже обсуждали этот вопрос, и Кэрол сказала, что врач может оказаться среди пассажиров, но Стиви не хотела полагаться на случай. Чтобы создать для Кэрол наилучшие условия, она даже предлагала зафрахтовать частный самолет, но Кэрол эта идея не понравилась. Она считала себя вполне окрепшей и не видела в этом никакой необходимости. «Я уже давно ходячая больная, — решительно заявила Кэрол. — Так что закажи-ка нам обеим билеты на рейс «Эр Франс», и больше не будем к этому возвращаться». Несмотря на это, она все же немного волновалась, но теперь, когда выяснилось, что с ними полетит специалист-невропатолог, ее сомнения рассеялись окончательно. Кэрол была уверена, что перелет пройдет нормально и все будет хорошо.

— Значит, договорились, — подвела итог врач. — Когда будут готовы результаты сегодняшних исследований, я вам сообщу. Можете потихоньку собирать вещи. Думаю, уже завтра вы будете пить шампанское в «Ритце». Она, разумеется, шутила. Кэрол давно предупредили, что на протяжении как минимум полугода ей нельзя ни курить, ни употреблять алкоголь. Ее, впрочем, это не огорчило, поскольку она никогда не курила, а вино пила крайне редко и то в умеренных количествах. После того как врач ушла, Кэрол встала с постели и приняла душ. Стиви помогла ей вымыть и высушить голову, а потом расчесала волосы. Завязывая их на затылке в привычный «конский хвост», Кэрол задержалась у зеркала, разглядывая шрам на скуле. Чуть ли не впервые за все время она задумалась о том, как он выглядит.

— Не самое подходящее украшение для женщины, и тем более — киноактрисы, — заметила она.

— За такой эффектный шрам любой мужчина мог бы отдать несколько лет жизни, — прокомментировала Стиви. — Но тебе он, конечно, ни к чему. Впрочем, я думаю, его можно будет без труда скрыть под макияжем. А то и вовсе удалить.

— Я буду носить его как знак доблести, — мрачно пошутила Кэрол, отходя от зеркала. Несмотря ни на что, ей было страшновато покидать уютную и безопасную больничную палату, и после непродолжительных колебаний она призналась Стиви в своем страхе. «Наверное, так чувствует себя младенец, когда покидает материнскую утробу», — сказала Кэрол и еще раз попросила Стиви выбрать самую опытную сиделку, которая могла бы ухаживать за ней в отеле.

Вернувшись в палату, Кэрол с аппетитом позавтракала, а потом позвонила Хлое, чтобы сообщить, что завтра или послезавтра она переберется в отель и что к Рождеству рассчитывает быть в Лос-Анджелесе. В том, что сегодняшние результаты компьютерной томографии будут как минимум не хуже, чем предыдущие, Кэрол была уверена. Она чувствовала себя великолепно, и никаких оснований для беспокойства у нее не было.

— Я вот что хотела тебе предложить, — сказала она дочери. — Если хочешь, можешь приехать не к самому Рождеству, а на пару дней раньше. Побудем вдвоем, украсим елку, пробежимся по магазинам. Как ты на это смотришь?.. Я ничего себе не покупала, наверное, с тех пор как уехала из Лос-Анджелеса в Париж, представляешь? Кроме того, у меня есть еще одна идея. Что, если мы куда-нибудь съездим весной? Только мы вдвоем — ты и я?.. — Эту идею Кэрол вынашивала уже давно, и с каждым днем она нравилась ей все больше. — Скажи, где бы тебе хотелось побывать?

— Вдвоем? — удивленно переспросила Хлоя.

— Конечно. А что тут такого?.. — Кэрол улыбнулась Стиви, которая молча показывала ей поднятые большие пальцы. — Мне кажется, в свое время я несколько пренебрегала своими материнскими обязанностями, и теперь мне хочется наверстать упущенное. Ну так как? Что скажешь?

— Я… я ужасно рада!.. По правде говоря, я не думала, что ты когда-нибудь… — Хлоя не договорила, но в ее голосе звучало восхищение, которое сказало Кэрол больше, чем любые слова.

— Мне это нужно даже больше, чем тебе, — сказала она негромко. — Так что если сумеешь выкроить время…

Тут она вспомнила слова Мэтью, который назвал Хлою эгоистичной, капризной и требовательной. Но даже если в детстве Хлоя действительно была такой, рассуждала Кэрол, почему теперь не дать ей то, что ей было нужно? Ведь все люди отличаются друг от друга, и Хлоя, возможно, нуждалась в материнском внимании и любви больше, чем другие дети. Теперь времени у Кэрол было достаточно, и она могла позволить себе потратить его на то, что не успела сделать когда-то. Для чего вообще нужны матери, если не для заботы о собственных детях? Да, ее старший сын рос самостоятельным и самодостаточным и не особенно нуждался в материнской опеке. А вот Хлое она была необходима, и дело тут вовсе не в капризах. Просто Энтони и Хлоя были разными, и по-разному она должна была к ним относиться. Кэрол, впрочем, собиралась провести какое-то время и с сыном, чтобы поделиться с ним величайшим сокровищем, которое едва не потеряла, — собственной жизнью. Ничего, что Хлоя и Энтони выросли — они оставались ее детьми, и Кэрол готова была дать им все, в чем они только могли нуждаться. И сделать это она собиралась не только потому, что чувствовала себя в чем-то виноватой перед ними. Она собиралась сделать это ради настоящего и ради будущего. Быть может, совсем скоро, размышляла Кэрол, у каждого из них появится своя семья, свои дети, свои заботы, а это значит, что у нее остался последний шанс побыть с ними.

— И не забудь подумать о том, куда мы с тобой отправимся, — добавила она оживленно. — Думаю, к вес не мне уже разрешат путешествовать, так что выбирай любое место на земном шаре.

Слова Кэрол вызвали у Стиви неподдельное восхищение. Ее подруга была поистине широкой и щедро и натурой. Близко знать и любить такую женщину было для Стиви большой радостью и большой честью.

— Послушай, мам… Как насчет Таити? — выпалила Хлоя. — Я могла бы взять отпуск в марте.

— Отличный выбор, — одобрила Кэрол. — На Таити я еще не бывала, насколько я помню. Впрочем, после того как мне отшибло память, я могу отправиться в любое Место — все равно оно будет казаться мне уди им тельным и новым.

Тут они обе рассмеялись, и Кэрол добавила:

— В общем, это мы решим при встрече. К двадцать первому декабря я рассчитываю быть дома, а ты, если сможешь, прилетай двадцать второго. Энтони и Джейсон приедут не раньше двадцать четвертого, так что два-три дня у нас будет. Это не так уж много, но для начала, я думаю, неплохо.

Но, говоря это, Кэрол знала, что Хлое придется много работать, в том числе и в уик-энды, чтобы наверстать время, которое она провела у нее в Париже. И в глубине души она опасалась, что дочь сумеет прилететь в Лос-Анджелес не раньше Рождественского сочельника. Сама же Кэрол еще не чувствовала себя достаточно окрепшей, чтобы лететь к Хлое в Лондон. Оставшиеся дни ей хотелось использовать для подготовки к перелету в Лос-Анджелес, который — она понимала — будет не самым легким, даже несмотря на присутствие врача-невропатолога.

— Хорошо, мама, я постараюсь приехать двадцать второго, — ответила Хлоя. — И… спасибо тебе.

Последние слова она произнесла взволнованно, от души, и Кэрол это почувствовала. Хлоя оказалась в состоянии оценить ее усилия и готовность сделать первый шаг к полному и окончательному примирению. Л может, подумала Кэрол немного погодя, она и раньше стремилась установить с дочерью нормальные отношения, просто Хлоя не замечала этого или же была еще не готова это понять. Только теперь она прозрела и — самое главное — постаралась забыть старые обиды и протянуть руки матери. Одно это дорогого стоило, и Кэрол почувствовала себя счастливой.

— Когда я переберусь в отель, я тебе позвоню, — пообещала она. — Это будет завтра или в крайнем случае послезавтра.

— Хорошо, мама, я буду ждать, — ответила Хлоя.

Потом они пожелали друг другу всего доброго и попрощались. Кэрол дала отбой и сразу позвонила в Нью-Йорк Энтони. Он был на работе, а значит, очень занят, но, услышав голос матери, обрадовался. Кэрол рассказала ему о своих планах и напомнила, что ждет его у себя в Лос-Анджелесе на Рождество. Энтони ответил, что обязательно приедет, и спросил о Мэтью. На этот раз его голос звучал по-прежнему приветливо, но Кэрол знала, что это больная тема для сына. Каждый раз, когда они созванивались, Энтони непременно заговаривал о визитах «этого француза», как он называл Мэтью, и при этом с трудом старался не выдать своей неприязни к бывшему любовнику матери.

— Я ему не доверяю, мама, будь осторожна, — сказал Энтони. — Люди не меняются, особенно в таком возрасте. Я до сих пор помню, как перед нашим отъездом из Парижа ты плакала ночами напролет из-за него. В чем там у вас было дело, я точно не знаю, но уверен — он сделал тебе очень больно. И я не хочу, чтобы это повторилось. Уж лучше бы ты воссоединилась с папой, чем с ним.

Эти слова удивили Кэрол, ничего подобного она не ожидала. Энтони еще никогда не заговаривал с ней на эту тему, а она не чувствовала себя готовой ответить откровенностью на откровенность — главным образом потому, что ей не хотелось его разочаровывать. Ни его, ни Джейсона. Кэрол знала, что вернуться к бывшему мужу она не сможет ни при каких обстоятельствах. Эта часть ее жизни навсегда осталась в прошлом.

— Я не собираюсь воссоединяться с Мэтью, и у меня нет причин его опасаться, — спокойно сказала она. — Мы просто друзья.

— Этот француз тебе не друг, — проворчал сын. — Когда мы жили вместе, он обращался с тобой ужасно. Он ведь был женат, не так ли?

Его воспоминания о тех временах были довольно-таки расплывчатыми, но отрицательное отношение к Мэтью с годами не только не ослабло, но, похоже, даже усилилось. На протяжении прошедших полутора десятков лет Энтони питал свою неприязнь к «французу» не столько фактами, сколько домыслами, и в конце концов она превратилась в самую настоящую ненависть. Теперь он был готов буквально на все, лишь бы оградить мать от новых испытаний. Одного воспоминания о том, что пережила когда-то Кэрол, было достаточно, чтобы Энтони начинал злиться не на шутку. Он был уверен, что его мать достойна гораздо лучшей доли — не той, которая ожидала бы ее с Мэтью.

— Да, он был женат, — нехотя призналась Кэрол. Ей очень не хотелось оказаться в ситуации, когда придется защищать Мэтью, но сын не оставил ей другого выхода.

— Я так и думал! Почему же тогда он жил с нами? — Энтони помнил, что когда-то Мэтью проводил с Кэрол — и с ним тоже — довольно много времени. Сначала он даже полюбил «нового папу», но потом…

— Во Франции люди часто идут на подобные компромиссы, — попробовала объяснить Кэрол. — Здесь не осуждают мужчин, которые имеют и жену, и любовницу. Я, правда, не была в восторге от подобных «традиций», но большинство французов находят их приемлемыми. Здесь так принято испокон веков. Да, я хотела, чтобы Мэтью развелся, я просила его сделать это, но обстоятельства оказались против, нас. Как раз в то время у него погибла дочь, а жена пригрозила покончить с собой, если он бросит ее в этой тяжелой ситуации. В довершение всего Мэтью занимал высокий пост в правительстве, и развод мог стоить ему карьеры. Пресса, во всяком случае, не оставила бы без внимания уход министра из семьи при столь трагических обстоятельствах, а это грозило неприятностями не только ему, но и мне. Как ни дико это звучит, но самым разумным в данных обстоятельствах было поступить именно так, как сделали мы. Мэтью обещал, что в конце концов обязательно разведется и мы поженимся, и я думаю — он искренне верил в то, что говорил. Просто нам не повезло — удобный случай подать в отставку и начать бракоразводный процесс, не привлекая при этом излишнего внимания, так и не представился. Все это затянулось слишком надолго, и в конце концов я решила, что с меня хватит. Вот почему мы тогда уехали… — Кэрол вздохнула. — При других обстоятельствах я, вероятно, предпочла бы остаться, но мне не хотелось, чтобы мы — мы все — и дальше оставались в таком двусмысленном положении. Это было бы неправильно и несправедливо по отношению и ко мне, и к вам с Хлоей. Я слишком американка, и я не могла вечно оставаться чьей-то любовницей и вести тайную жизнь, словно я преступница, тогда как на самом деле я не совершила ничего дурного…

— А где теперь его жена? — осведомился Энтони.

— Она умерла в прошлом году.

— Понятно… — вздохнул Энтони. — Знаешь, мама, я буду очень огорчен, если ты снова свяжешься с этим субъектом. Ничего хорошего из этого не выйдет. Один раз он причинил тебе боль, как же можно доверят:, ему? — В голосе Энтони прозвучали совсем взрослые нотки, словно он был отцом, а Кэрол — ребенком, и она с удивлением спросила себя, когда это ее сын успел так вырасти.

— Я вовсе не собираюсь с ним «связываться», — сказала Кэрол, пытаясь успокоить Энтони. — Во всяком случае, прежние отношения между нами вряд ли возможны.

— Но такая вероятность все-таки существует, правда? Скажи честно, мам!

Это коротенькое «мам» согрело Кэрол, словно целебный бальзам. Оно все еще было для нее непривычным и новым, однако она явственно ощущала заключенные в нем любовь и заботу. Каждый раз, когда кто-то из детей называл ее «мамой», Кэрол чувствовала себя на седьмом небе.

— Я не знаю. Вряд ли. В конце концов, все это было слишком давно.

— Но он до сих пор в тебя влюблен. Это же видно невооруженным глазом!

— Даже если так, то влюблен он не в меня, а в свои воспоминания обо мне и о том, какой я была раньше. С тех пор прошло столько лет, мы оба постарели… — В голосе Кэрол прозвучали невеселые нотки. Слишком много всего случилось с ней за последнее время. За какой-нибудь месяц ей пришлось узнать, вспомнить и обдумать столько, сколько обычный человек узнаёт за целую жизнь.