Скорость Кунц Дин

Глава 27

Хотя часы Билли остались на ограждении террасы, он знал, что время бежит с той же скоростью, с какой вода утекает сквозь сито.

В спальне он сдвинул одну из дверей стенного шкафа. Никого.

Зазор между полом и кроватью показался Билли слишком узким. Никто не стал бы прятаться под кроватью, потому что быстро выбраться из-под неё не представлялось возможным. И это укрытие могло превратиться в ловушку. Опять же покрывало не заслоняло щель между кроватью и полом.

Билли решил, что заглядывать под кровать — пустая трата времени, и направился к двери. Вернулся к кровати, опустился на колено, заглянул. Впустую потратил время.

Выродок ушёл. Да, конечно, он был безумцем, но ему хватило ума для того, чтобы не остаться здесь после того, как он позвонил по номеру 911 и положил трубку, не сказав ни слова.

Выйдя в коридор, Билли поспешил к ванной. Коттл в полном одиночестве сидел на крышке сиденья унитаза.

Занавеска ванны была отдёрнута. Будь она задёрнута, именно за ней следовало бы искать выродка.

В большом чулане, дверь которого выходила в коридор, стоял котёл-обогреватель. Там никто спрятаться не мог.

Гостиная. Открытое пространство, с порога можно обозреть все.

Чулан на кухне, маленький, узкий, для щёток. Никто в него не забился.

Рывком Билли открыл дверь в кладовую. Консервы, пакеты с макаронами, бутылки соусов, другие домашние припасы. Взрослому человеку спрятаться негде.

Вернувшись в гостиную, он засунул револьвер под диванную подушку. Визуально заметить его не представлялось возможным, но если бы кто сел на подушку, сразу почувствовал бы что-то твёрдое.

Дверь с переднего крыльца он оставил открытой. Приглашение. Прежде чем вновь поспешить к ванной, дверь Билли запер.

Коттл сидел в той же позе, запрокинув голову, с отвисшей челюстью, и руки на коленях лежали так, словно он кому-то аплодировал, а может, при этом пел сам, хорошо проводя время.

Нож заскрипел по кости, когда Билли вытащил его из раны. Лезвие пятнала кровь.

Несколькими бумажными салфетками, достав их из коробки, которая стояла на столике у раковины, Билли тщательно вытер лезвие. Потом скатал салфетки в комок и положил на крышку бачка.

Сложил нож, убрав лезвие в прорезь в жёлтой ручке, и положил на столик у раковины.

Когда Билли чуть повернул труп, голова покойника наклонилась вперёд, и с губ сорвался выдох, словно Коттл умер на вдохе и воздух этот только сейчас смог выйти из груди.

Билли подхватил труп под мышки. Стараясь не прикасаться к кровяному пятну на костюме, стащил с унитаза.

С алкогольной диетой весил Коттл не больше подростка. И всё равно тащить его было не так-то легко: ноги за все цеплялись.

К счастью, до трупного окоченения дело ещё не дошло, так что и тело, и конечности Коттла оставались податливыми.

Пятясь, Билли выволок тело из ванной. Каблуки теннисных туфель поскрипывали, двигаясь по керамическим плиткам пола.

Скрип этот продолжался и на паркете коридора и кабинета, где Билли положил труп на пол у стола.

Он тяжело дышал, не столько от напряжения, сколько от волнения.

Время мчалось вперёд, как речная вода на подходе к водопаду.

Откатив от стола стул на колёсиках, Билли запихнул труп в нишу между тумбами. Согнул Коттлу ноги, чтобы он там уместился.

Поставил стул перед компьютером, задвинул Коттла в самую глубину ниши.

Стол был большим, ниша — глубокой, с противоположной стороны закрывалась панелью. Труп мог увидеть только тот, кто, войдя в кабинет, обошёл бы стол и заглянул в нишу между тумбами.

Да и тогда мог бы ничего не заметить, потому что мешал стул.

Помочь могли и тени. Билли выключил люстру, оставил только настольную лампу.

Вернувшись в ванную, он увидел на полу пятно крови. Его не было до того, как он сдвинул Коттла с места.

Сердце, словно необъезженная лошадь, било копытами по грудной клетке.

Одна ошибка. Если он допустит здесь только одну ошибку, ему конец.

Что-то произошло с его восприятием времени. Он знал, что прошло лишь несколько минут с того момента, как он начал обыскивать дом, но ему казалось, что пролетело уже как минимум десять минут, может, и все пятнадцать.

Как же ему не хватало наручных часов. Но он не решался потратить драгоценные секунды на то, чтобы забрать их с ограждения крыльца.

Оторвав длинную полоску туалетной бумаги, Билли скомкал её и вытер кровь с пола. Плитки очистились, но разница в цвете запачканного кровью участка осталась. Только казалось, что это пятно от ржавчины, не от крови. Во всяком случае, Билли хотелось в это верить.

Он бросил в унитаз грязную туалетную бумагу и комок из бумажных салфеток, которыми вытирал лезвие ножа. Спустил воду.

Орудие убийства лежало на столике у раковины. Билли убрал его в глубину одной из полок, за флаконы с лосьоном после бритья и кремом от загара.

Закрыл дверцу полки с такой силой, что она громыхнула, как пистолетный выстрел, и Билли понял, что должен взять себя в руки.

«Учить нас заботиться, но не суетиться».

Он сказал себе, что будет спокойнее, постоянно помня о своей истинной цели. Его истинная цель — не бесконечный цикл идей и действий, не сохранение собственной свободы и даже жизни. Он должен жить, чтобы жила она, беспомощная, но находящаяся в безопасности, беспомощная, но спящая и видящая сны, ограждённая от людского зла.

Он был полым человеком[12]. Часто доказывал себе эту истину.

Перед лицом страданий ему не хватило силы воли защитить свой дар. Он отверг его, и не один раз, многократно, потому что такой дар, как тот, что был у него, предлагается многократно и не реализуется лишь в том случае, когда многократно же и отвергается.

В страданиях его смирила ограниченность словарного запаса, чего и следовало ожидать. Но эта ограниченность также победила его, а вот этого он бы как раз мог и избежать.

Он был полым человеком. Не находил в себе возможности заботиться о многих, не открывал душу любому соседу, не отделяя их друг от друга. Сила сострадания в нём была лишь способностью, и её потенциал, похоже, ограничивался заботой об одной женщине.

Полагая себя полым человеком, Билли думал, что он — слабак, может, не такой слабак, как Ральф Коттл, но далеко не силач. У него похолодело внутри, но он не удивился, когда этот алкоголик сказал ему: «Я вижу, что в какой-то степени вы такой же, как я».

Эта спящая, её безопасность и её сны, были его истинной целью и единственной надеждой на искупление грехов. Ради этого он должен был заботиться, но не должен был суетиться.

В какой-то степени успокоившись, по сравнению с тем Билли, который с треском захлопнул дверцу, он ещё раз оглядел ванную. И не заметил следов преступления.

Но время по-прежнему являло собой бурную реку, стремительно вращающееся колесо.

Торопливо, но полностью контролируя свои действия, концентрируясь на том, что в данный момент более всего его интересовало, Билли прошёл тем маршрутом, по которому тащил тело. Искал он пятна крови вроде того, что обнаружилось в ванной. Не нашёл ни одного.

Сомневаясь в себе, быстро заглянул в спальню, гостиную, кухню, стараясь смотреть на все глазами подозрительного копа.

Оставалось только привести все в порядок на переднем крыльце. Это дело он оставил напоследок, полагая, что прежде всего нужно разобраться с трупом.

На случай, если он не успеет заняться передним крыльцом, Билли достал из буфета на кухне бутылку бурбона, которым в понедельник вечером сдабривал «Гиннесс». Глотнул прямо из горла.

Но не проглотил, а принялся полоскать виски рот, словно зубным эликсиром. Алкоголь обжигал десны, язык, внутренние поверхности щёк.

Бурбон он выплюнул в раковину, прежде чем вспомнил, что нужно прополоскать и горло.

Вновь сделал глоток, второй раз прополоскал рот, но теперь уже не оставил без внимания и горло.

И только успел выплюнуть бурбон в раковину, как раздался ожидаемый стук в дверь, громкий и властный.

Возможно, прошло четыре минуты после разговора с Розалин Чен. Может, пять. А казалось, что минул час. Казалось, десять секунд.

Под этот стук Билли пустил холодную воду, чтобы смыть запах виски с раковины.

В тишине, последовавшей после стука, навернул крышку на горлышко и убрал бутылку в буфет.

Вернулся к раковине, чтобы закрыть воду, когда стук повторился.

Ответ на первый стук говорил бы о том, что его что-то тревожит. Дожидаться третьего стука тоже не следовало: наводило на мысль, что он хотел вообще не открывать дверь.

Пересекая гостиную, Билли подумал о том, что надо бы посмотреть на руки. Крови на них не увидел.

Глава 28

Открыв парадную дверь, Билли увидел помощника шерифа, который стоял в трёх шагах от порога и чуть сбоку. Правая рука копа лежала на рукоятке пистолета. Кобура висела на бедре, и рука просто лежала на рукоятке, вроде бы и не собираясь вытаскивать пистолет из кобуры. Может же человек стоять, положив руку на бедро.

Билли надеялся, что коп попадётся из знакомых. Ошибся.

На нагрудной бляхе прочитал: «Сержант В. Наполитино».

В сорок шесть лет Лэнни Олсен оставался с тем же званием, какое ему присвоили при поступлении на службу в куда более юном возрасте.

А вот В. Наполитино в двадцать с небольшим повысили до сержанта. Умный и решительный взгляд его ясных глаз говорил о том, что к двадцати пяти годам он станет лейтенантом, к тридцати — капитаном, к тридцати пяти — коммандером и ещё до сорока займёт кресло начальника полиции.

Билли предпочёл бы иметь дело с толстым, безалаберным, замотанным службой, циничным полицейским. Может, это был один из тех дней, когда следовало держаться подальше от рулетки: при каждой ставке на чёрное выигрыш выпадал на красное число.

— Мистер Уайлс?

— Да. Это я.

— Уильям Уайлс?

— Билли, да.

Сержант Наполитино делил своё внимание между Билли и гостиной у него за спиной.

Лицо сержанта оставалось бесстрастным. И глаза не выражали ни предчувствия дурного, ни беспокойства, только настороженность.

— Мистер Уайлс, вас не затруднит пройти к моему автомобилю?

Патрульная машина стояла на подъездной дорожке.

— Вы хотите, чтобы я сел в кабину?

— В этом нет необходимости, сэр. Я прошу вас подойти к машине на минуту или две, ничего больше.

— Конечно, — кивнул Билли. — Почему нет?

Вторая патрульная машина свернула с шоссе на подъездную дорожку, остановилась в десяти футах от первой.

Когда Билли протянул руку, чтобы закрыть парадную дверь, сержант Наполитино его остановил:

— Почему бы не оставить дверь открытой, сэр.

В голосе сержанта не слышалось вопросительных интонаций. Билли оставил дверь открытой.

Наполитино определённо хотел, чтобы к патрульной машине Билли шёл первым.

Билли переступил через плоскую бутылку, лужицу разлитого виски.

Хотя разлилось виски минут пятнадцать тому назад, половина уже испарилась. Так что крыльцо благоухало «Сигрэмом».

Билли спустился с лестницы на лужайку. Не стал изображать нетвёрдую походку. Ему не хватило бы актёрского мастерства сыграть пьяного, и любая такая попытка могла вызвать сомнения в его искренности.

Он решил положиться только на запах спиртного изо рта, предполагая, что этого вполне хватит для подтверждения истории, которую он собирался рассказать.

Копа, который выбрался из второй патрульной машины, Билли узнал. Сэм Собецки. Тоже сержант, но лет на пять старше Наполитино.

Собецки время от времени бывал в таверне, обычно с женщиной. Приходил главным образом, чтобы поесть, а не выпить, ограничивался максимум двумя стаканами пива.

Друзьями с Билли они не были. Но один знакомый все же лучше, чем иметь дело с двумя незнакомцами.

Уже на лужайке Билли оглянулся, чтобы посмотреть на дом.

Наполитино все ещё оставался на крыльце. А потом подошёл к лестнице и начал спускаться так, чтобы не повернуться спиной к открытой двери и окнам.

Подойдя к Билли, повёл его вокруг патрульной машины, чтобы последняя оказалась между ними и домом.

Тут к ним присоединился и сержант Собецки.

— Привет, Билли.

— Сержант Собецки. Добрый день.

Бармена все зовут по имени. В некоторых случаях ты знаешь, что от тебя ждут того же. На этот раз случай был другим.

— Вчера у вас был день «чили», а я забыл, — добавил сержант Собецки.

— Бен готовит лучший «чили», — ответил Билли.

— Бен — бог «чили», — согласился с ним сержант Собецки.

Автомобиль притягивал солнце, нагревая окружающий воздух, а прикосновение к крыше, несомненно, привело бы к ожогу.

Поскольку Наполитино прибыл первым, он и взял инициативу на себя:

— Мистер Уайлс, вы в порядке?

— Конечно. В полном. Всё дело в моей ошибке, так?

— Вы позвонили по номеру 911, — напомнил Наполитино.

— Я хотел позвонить по номеру 411. Объяснил все Розалин Чен.

— Не объяснили, пока она не перезвонила вам.

— Я положил трубку, подумав, что соединения ещё не было.

— Мистер Уайлс, вам кто-то угрожал?

— Угрожал? Да нет же. Вы спрашиваете, не приставлял ли кто дуло пистолета к моему виску, когда я разговаривал с Розалин? Ну, что вы. Откуда такие мысли? Вы уж извините, я знаю, что такое случается, но не со мной.

Билли предостерёг себя: ответы должны быть короткими. Длинные могут принять за нервное лопотание.

— Вы сказались больным и не пошли на работу? — спросил Наполитино.

— Да, — Билли скорчил гримасу, но не так уж драматично, поднёс руку к животу. — Схватило желудок.

Он надеялся, что они унюхают, чем от него пахнет. Сам-то он улавливал запах виски. Если этот запах не укроется и от них, они могли бы подумать, что боль в животе — слабая попытка скрыть тот факт, что накануне он сильно набрался и ещё не пришёл в себя.

— Мистер Уайлс, здесь ещё кто-нибудь живёт?

— Никто. Только я. Живу один.

— Сейчас в доме кто-нибудь есть?

— Нет. Никого.

— Ни подруги или родственника?

— Никого. Нет даже собаки. Иногда я думаю о том, чтобы завести собаку, но на этом все и заканчивается.

Взгляд тёмных глаз Наполитино ничем не отличался от скальпеля.

— Сэр, если в доме какой-нибудь плохой человек…

— Нет там плохого человека, — заверил его Билли.

— Если кого-то из ваших близких держат сейчас на мушке, лучший для вас вариант — сказать мне об этом.

— Разумеется. Я это знаю. Кто не знает?

Билли мутило от жара, идущего от накалённого солнцем автомобиля. Он буквально чувствовал, как его лицо превращается в сплошной ожог. Но обоим сержантам горячий воздух не доставлял никаких неудобств.

— В состоянии стресса запуганные люди принимают неправильные решения, Билли, — поддержал коллегу Собецки.

— Господи Иисусе, я действительно показал себя полным идиотом, положив трубку после того, как набрал 911, о чём и сказал Розалин.

— Что вы ей сказали? — спросил Наполитино.

Билли не сомневался, что в общих чертах они прекрасно знали, что он ей сказал. Сам он мог повторить разговор с Розалин слово в слово, но надеялся убедить копов, что слишком много выпил, чтобы точно помнить, каким образом попал в столь нелепое положение.

— Что бы я ей ни сказал, должно быть, это была глупость, раз уж она решила, что кто-то на меня давит. Принуждение. Это же надо. По-дурацки всё вышло.

Он покачал головой, удивляясь собственной глупости, сухо рассмеялся, вновь покачал головой.

Сержанты молча наблюдали за ним.

— В доме никого нет, кроме меня. Никто сюда давно уже не приходил. Никого здесь нет, кроме меня. Я предпочитаю держаться особняком, такой уж я человек.

Он решил, что достаточно. И так слишком близко подошёл к нервному лопотанию.

Если они знали о Барбаре, то знали о его образе жизни. Если не знали, Розалин наверняка ввела их в курс дела.

Он рискнул сказать им, что сюда давно уже никто не приходил. Правда это была или нет, он чувствовал, что должен указать: по образу жизни он — затворник.

Если кто-нибудь в соседских домах, расположенных ниже по склону, видел, как Ральф Коттл шёл по подъездной дорожке или сидел на крыльце, а сержанты решили бы опросить соседей. Билли поймали бы на лжи.

— Что случилось с вашим лбом? — спросил Наполитино.

До этого момента Билли и думать забыл о ранках от рыболовных крючков, но стоило сержанту задать вопрос, как во лбу запульсировала тупая боль.

Глава 29

— Разве это не повязка? — настаивал сержант Неполитино.

Хотя густые волосы Билли и падали на лоб, они не могли полностью скрыть марлевую салфетку и липкую ленту.

— Несчастный случай с циркулярной пилой, — ответил Билли, приятно удивившись, с какой лёгкостью нашёлся с ответом.

— Похоже, что-то серьёзное, — вставил сержант Собецки.

— Нет. Пустяки. В гараже у меня столярная мастерская. В доме все работы по дереву я делаю сам. Вчера вечером я там что-то мастерил, мне потребовалось распилить доску, а в ней попался сучок. Пила сучок размолотила, и несколько щепочек отскочили мне в лоб.