Скорость Кунц Дин
Умирающее солнце окрашивало в яростно-кровавый цвет огромное сооружение, строящееся по другую от таверны сторону автострады.
Когда Билли ехал домой, чтобы забрать тело Коттла, это сверкающее зрелище настолько захватило его внимание, что он свернул на обочину и остановил внедорожник.
Команда, реализующая проект: художники, инженеры, рабочие, — собралась около большого жёлто-пурпурного шатра, в котором они обедали, проводили совещания, принимали знаменитостей мира искусства и искусствоведения, чтобы насладиться закатом, этим мимолётным чудом природы.
Рядом с шатром стоял большущий жёлто-пурпурный дом на колёсах, построенный на шасси автобуса для междугородных перевозок, с надписью «ВАЛИС» на борту. Во внешней отделке дома на колёсах активно использовались никель и хром, в которых теперь отражался яростный блеск солнца. Тонированные окна обрели цвет алой бронзы.
Но остановиться Билли заставили не жёлто-пурпурный шатёр, не дом на колёсах, в каких обычно путешествуют рок-звезды, не группа людей, восторгающихся закатом.
Поначалу он бы сказал, что его внимание прежде всего привлёк ало-золотой блеск зрелища. Но это объяснение не соответствовало действительности.
Сооружение было светло-серым, но, отражая яркий солнечный свет, оно поменяло цвет. От нагретых солнцем поверхностей поднимался ещё и горячий воздух, и в сочетании с ослепительным блеском отражённого света создавалось полное ощущение, что гигантская скульптурная композиция охвачена огнём.
Именно это заставило Билли остановиться: полная иллюзия пожара на сооружении, которое после свершения строительства действительно собирались сжечь.
Сочетание местоположения солнца и атмосферных условий как бы предсказывало будущее гигантской скульптуры: огонь придёт. А серость, которая иной раз проглядывала сквозь фантомный огонь, являла собой золу и пепел.
В яркости цветов, рождённых заходящим солнцем, Билли все лучше понимал причину гипнотической мощи этого зрелища. Особенно завораживала его фигура, взятая в оборот этой стилизованной машинерией, мужчина, пытающийся выжить между перемалывающих все и вся колёс, шестернёй, поршней.
Все эти недели, пока продолжалось строительство и скульптурная композиция приобретала завершающие очертания, казалось, что человек пойман машиной, как, собственно, и задумывал художник. Стал жертвой сил, над которыми не властен.
Теперь же, под заходящим солнцем, человек вроде бы и не горел, в отличие от окружающей его машины. Светился, да, но светился как бы изнутри, могучий и крепкий, неподвластный языкам пламени, которые пожирали машину.
Эта фантасмагорическая машина строилась не инженером. Была простым нагромождением символов машин, не имела функционального назначения.
Машина, не реализующая некую производительную функцию, не имела смысла. Не могла служить даже тюрьмой.
Человек мог выйти из этой машины, когда бы захотел. Он не был в ловушке. Он только верил, что находится в ловушке, но вера эта родилась из потакания собственному отчаянию, а потому была ложной. Мужчина должен был уйти от бессмысленности, найти значение своей жизни, а найдя его, поставить перед собой достойную цель.
Откровения не были характерны для Билли. Он всю жизнь бежал от них. Проницательность и боль воспринимал как синонимы.
Но на этот раз, понимая, что перед ним откровение, он не убежал от него. Вместо этого, вновь выехав на трассу и продолжив путь домой, в надвигающиеся сумерки, он забирался вверх по ментальной лестнице возможных толкований этого откровения, добирался до площадки, где лестница поворачивала, и поднимался дальше, к следующему повороту лестницы.
Он не мог предвидеть, какие выводы сделает из этой внезапной интуитивной догадки, но точно знал: догадка эта обязательно ему поможет, прежде всего в принятии правильных решений.
Когда он приехал домой, на западном горизонте осталась лишь узкая полоска заката. Билли съехал с дорожки на лужайку, задом подогнал «Эксплорер» к заднему крыльцу, чтобы облегчить погрузку тела Ральфа Коттла.
Его не могли увидеть ни с дороги, ни с участка ближайшего соседа. Выходя из кабины, он услышал первое уханье ночной совы. Только сова увидела бы его и звезды.
На кухне он достал стремянку из кладовой и проверил записывающее устройство, установленное в шкафчике над микроволновкой. Произведённая на диск запись показала, что в отсутствие Билли в его дом никто не входил, во всяком случае, через кухню.
Он никого и не ожидал. Стив Зиллис сейчас работал в таверне.
Убрав стремянку, он, ухватившись за верёвочную петлю, протащил Коттла через дом на заднее крыльцо, спустил со ступенек. Загрузка трупа в багажное отделение «Эксплорера» потребовала больше терпения и мускульных усилий, чем ожидал Билли.
Он оглядел тёмный двор, тёмный лес, деревья-часовые. Ощущения, что за ним наблюдают, не было. Наоборот, он остро чувствовал собственное одиночество.
Хотя запирать дом казалось бессмыслицей, он запер дверь и отогнал «Эксплорер» в гараж.
При виде циркулярной пилы, сверлильного станка, инструментов Билли вдруг захотелось забыть о кризисе, с которым он столкнулся. Ему захотелось вдохнуть запах свежих опилок, насладиться точностью соединения «ласточкин хвост».
В последние годы он столько сделал по дому, сам, все сам. И если теперь ему предстояло сделать что-то для других, он бы начал с того, в чём они нуждались: с гробов. Он мог бы найти себе новую профессию: гробовщика.
С мрачным лицом Билли загрузил в «Эксплорер» ещё одно полотнище плёнки, моток верёвки, липкую ленту, фонарь, кое-что из мелочей. Всё, что могло понадобиться. Добавил несколько сложенных одеял и пустых картонных коробок, чтобы получше замаскировать труп.
Перед Билли лежала долгая ночь похоронных работ, и он боялся не только выродка-убийцу, но и многого того, что обитало в темноте. Последняя нагоняет ужас на разум, но правда и в том (и в этом он черпал надежду), что темнота напоминает нам о свете. Независимо от того, что ждало его в ближайшие часы, Билли верил, что он вновь будет жить при свете дня.
Глава 47
Четырёх часов сна, плюс «Викодин» и пиво «Элефант» не могло хватить для полноценного отдыха.
Прошло более двенадцати часов с того момента, как Билли поднялся с кровати. Физических ресурсов ему ещё хватало, но вот голова работала не так быстро и чётко, как ему хотелось.
Уверенный в том, что «Эксплорер» не выглядит как катафалк, пусть в багажном отделении и лежал труп, он остановился около небольшого магазинчика. Купил «Анацин», чтобы справиться с головной болью, и кофеиновые таблетки «Не спи».
За завтраком он съел две оладьи, потом сэндвич с ветчиной, так что организму определённо не хватало калорий.
В магазине продавались сэндвичи в вакуумной упаковке. Для их разогрева имелась микроволновая печь. Но по какой-то причине его желудок дал бурную реакцию на одну только мысль о мясе.
Он купил шесть шоколадных батончиков «Херши», источник сахара, шесть ореховых батончиков «Плантерс», источник белка, и бутылку «Пепси», чтобы запить таблетки «Не спи».
— День Валентина в июле или что? — спросила кассирша, указав на сладости.
— Хэллоуин, — ответил Билли.
Сев за руль внедорожника, принял по таблетке «Анацина» и «Не спи».
На пассажирском сиденье лежала газета, которую он купил в Напе. Он ещё не успел прочитать статью об убийстве Уинслоу. В газете сложены распечатки нескольких заметок из «Денвер пост». О Джудит Кессельман, пропавшей навсегда.
Он читал распечатки, откусывая сначала от батончика «Херши», потом от «Плантерс». Цитировались представители администрации, студенты, родственники и друзья, сотрудники полиции. Все, кроме полицейских, выражали сдержанную надежду на возвращение Джудит.
Копы высказывались крайне осторожно. В отличие от учёных, чиновников и политиков, они избегали пустопорожней болтовни. И получалось, что только их действительно волновала судьба молодой женщины.
Расследование вёл детектив Рэмси Озгард. Некоторые из коллег называли его Озом.
На тот момент ему было сорок четыре года. По ходу службы он трижды награждался за проявленную храбрость.
В пятьдесят лет он по-прежнему мог оставаться на службе. Информация, имеющаяся в заметках, позволяла сделать такое предположение. В тридцать восемь лет Рэмси Озгарда ранили в левую ногу. Он мог выйти в отставку, получив полноценную пенсию, но предпочёл остаться на службе. И даже не хромал.
Билли хотелось поговорить с Озгардом. Для этого, однако, он не мог воспользоваться ни своим именем, ни телефоном.
Как только батончики, «Пепси» и таблетки «Не спи» начали смазывать щарики и ролики в его голове, Билли поехал к дому Лэнни Олсена.
Не припарковался у церкви, чтобы добраться до него пешком, как сделал в прошлый раз. Прибыв к уединённо стоящему дому, последнему на тупиковой дороге, пересёк наклонный, поднимающийся в гору двор, проехал мимо тира, в котором задником служили тюки соломы.
Лужайка уступила место дикой траве, далее пошла каменистая земля. Поднявшись достаточно высоко по склону, Билли перевёл ручку переключения скоростей в нейтральное положение, поставил автомобиль на ручник.
Включённые фары ему бы не помешали, но их могли увидеть снизу, из домов, которые он миновал ранее.
С тем чтобы не привлекать внимания и не разжигать чьего-либо любопытства, Билли выключил фары и заглушил двигатель.
На своих двоих, подсвечивая себе фонарём, быстро нашёл уходящую в землю шахту.
До виноградников, до прибытия европейцев, до того, как предки американских индейцев пришли сюда по ледяному мосту из Азии, вулканы создали эту долину. Они же определили её будущее.
Старую винокурню Росси, винные подвалы Хайца и другие здания в долине строили из риолита, вулканического минерала, напоминающего гранит, который здесь же и добывался. Холм, на котором стоял дом Олсена, был из базальта, ещё одного вулканического материала, тёмного и тяжёлого.
Когда извержение заканчивается, оно иногда оставляет после себя лавовые трубы, длинные тоннели, пробитые в камне. Билли недостаточно хорошо разбирался в вулканологии и не мог сказать, то ли на этом холме выходит наружу такая вот лавовая труба, то ли это фумарола, через которую вырывались горячие газы.
Знал он другое: шахта на выходе диаметром четыре фута и невероятно глубокая.
В этих местах Билли ориентировался прекрасно, потому что Перл Олсен приютила его, когда в четырнадцать лет он остался один. Она совершенно не боялась его, чего нельзя было сказать о других. Легко могла отличить правду от лжи. Её доброе сердце открылось ему и, несмотря на раковое заболевание, которое сводило её в могилу, воспитывала сироту, как сына.
Двенадцатилетняя разница между Билли и Лэнни означала, что они не чувствовали себя братьями, пусть и жили в одном доме. Кроме того, Лэнни всегда держался сам по себе и, возвращаясь со службы в управлении шерифа, принимался за рисование.
Впрочем, отношения у них сложились дружелюбные. Иногда Лэнни мог даже изобразить доброго дядюшку.
В один из таких дней Лэнни предложил Билли попытаться определить глубину шахты.
Хотя маленькие дети не играли на этом холме, Перл волновалась о безопасности даже воображаемых малышей. Многими годами раньше она заказала раму из красного дерева, которую закрепили на базальте по периметру шахты. А зев последней накрыли крышкой из красного дерева, которую винтами соединили с рамой.
Сняв крышку, Лэнни и Билли начали исследования с помощью полицейского фонарика, электроэнергия к которому поступала по проводам от двигателя пикапа.
Луч осветил стены на глубину в добрых триста футов, но дна они так и не увидели.
Уходя вглубь, шахта расширялась до восьми или десяти футов. Стены были неровные, кое-где в трещинах.
Они привязали фунт медных шайб к концу верёвки и опустили их по центру шахты, рассчитывая услышать звон колец, когда те стукнутся о дно. Верёвка у них была в тысячу футов, и её не хватило, чтобы достать до дна.
Наконец они стали бросать вниз стальные шарики от подшипников, засекая время падения, чтобы потом, по формуле из учебника, определить глубину шахты. Минимальная глубина, на которой шарик обо что-то ударялся, составила тысячу четыреста футов.
Но дно шахты находилось глубже.
Шахта достаточно долго уходила вертикально Вниз, но дальше, вероятно, изгибалась, и, возможно, не один раз. После первого удара шарик продолжал рикошетом отлетать от стен, и звуки эти не обрывались, затихали и затихали, пока не сходили на нет.
Билли полагал, что длина этой лавовой трубы — многие мили и она спускается на несколько тысяч футов под поверхность долины.
Теперь, в свете фонарика, он воспользовался приводимой в движение аккумулятором электроотверткой, чтобы отвернуть двенадцать винтов, которые соединяли раму и крышку. Последний раз он и Лэнни проделывали эту операцию чуть ли не двадцать лет тому назад. Потом он сдвинул крышку.
Из шахты не тянуло ветерком. Билли с трудом уловил слабые запахи пепла и соли.
Покрякивая от напряжения, он выволок мертвеца из багажного отделения внедорожника и подтащил к шахте.
Оставленные на земле следы его не волновали.
Камень, он и есть камень. Если что и осталось, то через несколько дней точно исчезло бы.
Хотя покойник мог этого не одобрить, учитывая его принадлежность к Обществу скептиков, Билли пробормотал над телом короткую молитву, прежде чем сбросить его в дыру в земле.
От Ральфа Коттла, летящего вниз, шума было куда больше, чем от любого из стальных шариков. Первые удары о стены были громовыми.
Потом удары сменились свистящим звуком, который издавала плёнка от трения по каменной стене. Возможно, тело спиралью скользило по стенам лавовой трубки, совсем как пуля по нарезному стволу.
Глава 48
Билли оставил «Эксплорер» на лужайке за гаражом, где его не мог увидеть автомобилист, который заехал бы в тупик, чтобы развернуться. Натянул на руки латексные перчатки.
Запасным ключом, который достал из дупла в пне менее девятнадцати часов тому назад, открыл дверь чёрного хода, прошёл на кухню.
С собой захватил плёнку, клейкую ленту, верёвку. И, разумеется, револьвер калибра 0,38 дюйма.
Проходя по первому этажу, везде зажигал свет.
Среда и четверг были выходными днями Лэнни, поэтому в ближайшие тридцать шесть часов хватиться его не могли. А вот если бы подъехал кто-нибудь из друзей, увидел свет в окнах, но дверь бы ему не открыли, мог подняться переполох.
Билли намеревался закончить все свои дела как можно быстрее, после чего везде погасить свет.
Плакаты с изображениями рук, указывающих путь к трупу, висели на прежних местах, приклеенные липкой лентой к стене. Билли намеревался снять их позже, заметая все следы.
Если бы на теле Лэнни нашлись улики, свидетельствующие о том, что Билли — убийца (а такие улики, по словам Коттла, остались на теле Гизель Уинслоу), их не удалось бы использовать в суде, если Лэнни будет покоиться в миле или около того под землёй.
Билли понимал, что, уничтожая подложные улики, он одновременно уничтожал свидетельства причастности выродка к убийству Лэнни, если тот случайно их оставил. Он заметал следы за них обоих.
Хитрость, с которой расставлялась ловушка, и тот выбор, который поначалу делал Билли, в точности соответствуя замыслу представления, фактически указывали на то, что выродок предполагал его появление в доме Лэнни именно с той целью, с какой он здесь и появился.
Билли это не волновало. Всё отошло на второй план, за исключением благополучия Барбары. Он мог защитить её, лишь оставшись на свободе, а другого защитника у Барбары не было.
Если бы на Билли пало подозрение в убийстве, Джон Палмер тут же усадил бы его за решётку. Шериф приложил бы все силы, чтобы добиться обвинительного приговора, а уж потом, используя его, попытался бы переписать историю.
Они могли держать его в камере только по подозрению в убийстве. Сколь долго, Билли не знал. Но сорок восемь часов наверняка могли.
К тому времени Барбару бы убили. Или она пропала бы без вести, как Джудит Кессельман, которая училась музыке, любила собак, обожала гулять по берегу океана.
Представление завершилось бы. Возможно, у выродка появилось бы ещё одно лицо в ещё одной банке.
Прошлое, настоящее, будущее — всё время от начала до скончания веков собралось здесь и сейчас и помчалось галопом (он мог поклясться, что слышит, как со свистом вращаются стрелки его наручных часов), вот он и поспешил к лестнице, чтобы подняться на второй этаж.
На подъезде к дому у него вдруг возникла мысль, что он не найдёт тело Лэнни в кресле в спальне, где видел его в последний раз. Ещё один ход в игре, ещё один поворот сюжета представления.
И на последней ступеньке он замер, остановленный этой самой мыслью. Замер и ещё раз, у двери спальни. А потом переступил порог и включил свет. Лэнни сидел в кресле, с книгой на коленях, с фотографией Гизель Уинслоу между страницами.
Выглядел труп не очень. Кондиционер в доме работал, поэтому более низкая, чем за стенами, температура воздуха приостановила разложение, но кровеносные сосуды явственно проступили, выделяясь каким-то зеленоватым оттенком.
Глаза Лэнни следили за приближающимся Билли, но, разумеется, причину следовало искать в отражающемся от них свете ламп.
Глава 49
Расстелив плёнку на полу, Билли, перед тем как начать паковать труп, сел на край кровати и взял телефон. Следя за тем, чтобы не допустить ошибки, в которой признался раньше, набрал номер 411. Узнал у оператора телефонный код Денвера.
Даже если Рэмси Озгард продолжал служить в управлении полиции Денвера, он мог жить не в городе, а в одном из пригородов, и в этом случае поиски бы усложнились. Более того, его домашнего телефона могло не быть в справочнике.
Когда Билли позвонил в справочную Денвера, выяснилось, что ему повезло. Но действительно, удача когда-то должна была повернуться к нему лицом. Озгард, Рэмси Дж., жил в городе, и Билли продиктовали номер его домашнего телефона.
В Колорадо было 22:54, и звонок в столь поздний час говорил за то, что причина важная и дело не терпит отлагательств.
Мужской голос ответил на втором гудке, и Билли спросил:
— Детектив Озгард?
— Он самый.
— Сэр, это помощник шерифа Лэнни Олсен из управления шерифа округа Напа в Калифорнии. Прежде всего хочу извиниться за то, что беспокою вас в столь поздний час.
— У меня хроническая бессонница, помощник шерифа, а здесь у меня порядка шестисот телевизионных каналов, вот я и смотрю «Остров Гиллигана» или ещё какую-нибудь муру до трёх часов утра. Что стряслось?
— Сэр, я звоню из дома по поводу одного дела, которое вы вели несколько лет тому назад. Возможно, вы захотите позвонить в управление шерифа нашего округа, чтобы получить подтверждение, что я там служу, а потом взять мой домашний номер и перезвонить мне.
— Ваш номер у меня высветился, — ответил Озгард. — Так что пока мне этого достаточно. Если ваш вопрос окажется скользким, тогда я сделаю то, что вы говорите. А пока готов вас выслушать.
— Благодарю вас, сэр. Речь идёт о человеке, пропавшем без вести. Примерно пять с половиной лет тому назад…
— Джудит Кессельман,— прервал его Озгард.
— Вы попали в десятку.
— Помощник шерифа, только не говорите мне, что вы её нашли. Во всяком случае, не говорите, что нашли её мёртвой.
— Нет, сэр. Ни живой, ни мёртвой.
— Помоги ей Бог, но я не верю, что она жива, — Рэмси вздохнул. — Но если я точно узнаю, что она мертва, для меня это будет ужасный день. Я люблю эту девочку.
— Сэр? — в удивлении вырвалось у Билли.
— Я никогда с ней не встречался, но люблю её. Как дочь. Я так много узнал о Джудит Кессельман, что теперь она мне ближе многих и многих людей, которые были частью моей жизни.
— Понимаю.
— Она была удивительным человеком.
— Я это слышал.
— Я говорил со многими её друзьями и родственниками. Никто не сказал о ней плохого слова. Эти истории о том, что она делала для других, о её доброте… Вы знаете, как иногда образ жертвы преследует вас, вы не можете быть совершенно объективным?
— Конечно, — без запинки ответил Билли.
— Её образ преследовал меня, — продолжил Озгард. — Она так любила писать письма. Если какой-то человек входил в её жизнь, она не отпускала его, не забывала, оставалась на связи. Я прочитал сотни писем Джудит Кессельман, помощник шерифа Олсен, сотни.
— То есть вы впустили её в сердце.
— Ничего не мог поделать, она сама туда вошла. Это были письма женщины, которая любила людей, старалась отдать им все. Светящиеся письма.
Билли смотрел на дыру от пули во лбу Лэнни Олсена. Потом перевёл взгляд на открытую дверь в коридор.
— Ситуация у нас следующая, — сказал он. — В подробности я вдаваться не буду, потому что мы только собираем улики и ещё не предъявили обвинения.
— Я понимаю, — заверил его Озгард.
— Но я хочу назвать вам одну фамилию и узнать, не звякнет ли у вас в голове звоночек.
— Волосы у меня на затылке встали дыбом, — ответил Озгард. — Так мне хочется, чтобы звякнул.
— Я прокрутил по «Гуглю» нашего парня, и единственная зацепка связана с исчезновением Кессельман, да и зацепка эта хиленькая.
— Так прокрутите его через меня, — попросил Озгард.
— Стивен Зиллис.
В Денвере Рэмси Озгард с шипением выпустил застоявшийся в лёгких воздух.
— Вы его помните.
— Да.
— Он был среди подозреваемых?
— Официально нет.
— Но вы лично его подозревали.
— С ним мне было как-то не по себе.
— Почему?
Озгард ответил после паузы:
— Даже если с этим человеком ты не хочешь пить пиво, не хочешь пожать ему руку, нельзя сбрасывать со счетов его репутацию.
— Это всего лишь сбор информации, неофициально, — заверил его Билли. — Говорите мне только то, что считаете нужным, а там увидим, окажется что-то мне полезным или нет.
— Дело в том, что на тот день, когда Джудит похитили, если её похитили, в чём лично я не сомневаюсь, на весь тот день, более того, на сутки, на двадцать четыре часа и даже больше, у Зиллиса было алиби, которое не разбить и атомной бомбой.
— А вы пытались?
— Будьте уверены. Но даже без алиби не было никаких улик, которые указывали бы на него.
Билли ничего не сказал, но почувствовал разочарование. Он надеялся получить что-то определённое, но Озгард ничего не мог ему предложить.
Почувствовав это разочарование, детектив продолжил:
— Он пришёл ко мне до того, как попал в поле моего зрения. Более того, мог никогда не попасть, если бы не пришёл ко мне сам. Очень хотел помочь. Говорил и говорил. Она была ему очень дорога, он воспринимал её как любимую сестру, но он знал её всего лишь месяц.
— Вы говорили, что она легко сходилась с людьми, раскрывала им сердце, они привязывались к ней.
— По словам её близких друзей, она не знала Зиллиса так хорошо. Это было очень поверхностное знакомство.
Билли ничего не оставалось, как и дальше играть роль адвоката дьявола, от которой он с удовольствием бы отказался.
— Возможно, ему казалось, что он ближе к ней, чем она была к нему. Я хочу сказать, если она обладала магнетизмом, который притягивал…
— Вам бы его увидеть, когда он пришёл ко мне, посмотреть, как он себя вёл, — прервал его Озгард. — Он словно хотел, чтобы я заинтересовался им, проверил его и нашёл стопроцентное алиби. А после того как я нашёл, он просто раздулся от самодовольства.
Билли почувствовал отвращение в голосе Озгарда.
— Вы все ещё злитесь на него.
— Злюсь. Зиллис, он продолжал приходить ко мне какое-то время, потом пропал, но старался помочь, звонил, заходил, что-то предлагал, и всё время у меня было ощущение, что это представление, что он играет какую-то роль.
— Играет роль. У меня такое же ощущение, но мне нужно больше.
— Он — говнюк. Это не значит, что он преступник, но он самодовольный говнюк. Этот говнюк даже начал вести себя так, словно мы приятели, он и я. Потенциальные подозреваемые, они никогда так себя не ведут. Это неестественно. Черт, вы сами все знаете. Но у него была такая лёгкая, шутливая манера.
— «Все нормально, Кемосабе?»
— Черт, он до сих пор это говорит?
— До сих пор.
— Он говнюк. Прикрывается своими шуточками, но говнюк, все точно.
— Значит, какое-то время он крутился вокруг вас, а потом пропал.
— Да, и расследование зашло в тупик. Джудит исчезла, будто её и не существовало. В конце того года Зиллис бросил учёбу, ушёл со второго курса. После чего я его больше никогда не видел.
— Сейчас он в наших краях.
— Интересно, где он побывал в промежутке?
— Может, мы это выясним.
— Надеюсь, вы это выясните.
— Я вам ещё позвоню, — пообещал Билли.
— По этому делу в любое время. У вас служба в крови, помощник шерифа.
На мгновение Билли его не понял, практически забыл, кем представлялся, но быстро нашёлся с правильным ответом:
— Да. Мой отец был копом. Его похоронили в форме.
— У меня в полиции служили отец и дед, — сказал Озгард. — Так что я тоже потомственный служака. И я не могу забыть Джудит Кессельман. Я хочу, чтобы она покоилась с миром, а не просто валялась в какой-то канаве. Видит Бог, на свете не так уж много справедливости, но очень хочется, чтобы в этом деле она восторжествовала.
Отключив связь, Билли какое-то время не мог сдвинуться с места. Так и сидел на краю кровати, глядя на Лэнни, а Лэнни смотрел на него.
Рэмси Озгард плыл по жизни, не боясь волн, не стремясь прибиться к берегу. Без остатка отдавал себя городу, в котором жил.
Билли слышал эту преданность людям в словах Озгарда, её не могли заглушить сотни миль, которые их разделяли, она слышалась так же явственно, как если бы детектив находился в одной комнате с ним. И вот тут Билли осознал, насколько полным был его уход из жизни других людей. И насколько опасным.
Барбара начала вытаскивать его из затворничества, коснулась его сердца, и тут этот чёртов вишисуас. Жизнь показала две своих стороны: жестокость и абсурдность.
Но сейчас он находился среди волн, и не по своему выбору. События отбросили его далеко от берега, на глубину.
Двадцать лет сдерживания эмоций, ухода от общественной жизни, затворничества лишили его многих навыков. Теперь он пытался вновь научиться плавать, но течение, похоже, уносило его все дальше от людей, к ещё большей изоляции.
Глава 50
Словно зная, что его ждёт лавовая труба, куда не придут скорбящие и не положат цветы, Лэнни не хотел, чтобы его упаковали в пластиковый саван.
Убили его не в этой комнате, поэтому ни кровь, ни ошмётки мозгов не марали стены и мебель. Билли хотел, чтобы исчезновение Лэнни не вызвало никаких подозрений и не повлекло за собой полномасштабного расследования, а потому старался, чтобы все так и осталось чистым.
Из стенного шкафа для белья он вытащил стопку махровых полотенец. Лэнни пользовался тем же стиральным порошком, что и Перл. Билли сразу узнал запах.
Полотенцами укрыл подлокотники и спинку кресла, в котором сидел труп. Если бы что-то выплеснулось из раны в затылке, то попало бы на полотенца, а не на ткань обивки.
Из дома Билли привёз небольшой пластиковый мешок, какие используются для мусорных ведёрок в ванной. Избегая смотреть в выпученные глаза, надел мешок на голову мертвеца, липкой лентой закрепил на шее: ещё одна мера предосторожности на случай, если из развороченного затылка что-то выплеснется.
Хотя Билли знал, что грязная работа никого не может свести с ума, знал, что ужас приходит вслед за безумием, не прежде, он тем не менее задался вопросом: как долго ему ещё понадобится возиться с мертвецами, чтобы его сны, если не часы бодрствования, превратились в вопящий ужас?
Лэнни с готовностью перебрался с кресла на плёнку, но в дальнейшем сотрудничать отказался. Лежал на полу в позе человека, сидящего в кресле, никак не желал выпрямить ноги.
Rigor mortis. Трупное окоченение. Если труп достаточно долго остаётся в одном положении, ранее мягкие ткани становятся жёсткими. Потом разложение приводит к их размягчению.
Но Билли понятия не имел, сколько на это могло уйти времени. Шесть часов, двенадцать? Ждать, чтобы выяснить это на практике, он не мог.
Поэтому попытался завернуть в плёнку застывшего Лэнни. Иногда казалось, что мертвец сопротивляется сознательно и целенаправленно.
Но в конце концов Билли своего добился: запаковал покойника в плёнку и оклеил липкой лентой.
На полотенцах не осталось ни пятнышка. Билли сложил их и убрал обратно в стенной шкаф.
Только теперь они пахли не так хорошо.
Доставить Лэнни к лестнице труда не составило, но первый пролёт Лэнни преодолевал с грохотом. Согбенное тело громко билось о каждую ступеньку.
На лестничной площадке Билли напомнил себе, что Лэнни предал его, чтобы спасти свою работу и пенсию, и они оба здесь из-за его предательства. После этого Лэнни столь же громко преодолел второй пролёт.
Потом Билли протащил труп коридором, через кухню, заднее крыльцо. Короткая лестница, и они уже во дворе.
Он подумал о том, чтобы загрузить труп в «Эксплорер» и подвезти как можно ближе к шахте. Но расстояние было невелико, и он решил, что дотащит тело волоком. Едва ли на это ушло бы больше сил, чем на погрузку Лэнни в багажное отделение и извлечение обратно.
Читать бесплатно другие книги:
