Дело толстых Обухова Оксана

— Она отвечает взаимностью? — оживился Тарасов.

— Я свечу не держала, но они держатся ласково. Простите за тавтологию.

— Муж в курсе?

— Ему все равно.

«Вспомним аллегорию про вуалехвостов, — подумал капитан. — Судя по намекам главбуха, в курсе многие, в том числе и муж».

— Сколько лет вы проработали в «Гелиосе»?

— Почти четыре года.

— Значит, история с пропажей денег произошла при вас?

— Да. — Аня взяла вторую сигарету, прикурила и задумчиво произнесла: — Странная тогда история вышла. Марта Игоревна человек жесткий, а тогда слабость проявила. Гудовин и Гольдман подозревали в краже Галю Вяткину, но увольнять не стали. Только в должности понизили. Кстати, во время проведенного домашнего расследования Галина вела себя неадекватно — не оправдывалась, а лишь один раз сказала: «Я ни при чем» — и все.

— А кто при чем?

Девушка пожала плечами:

— Полная тайна. Даже предположений никаких.

— Сегодня Вяткина мне сказала: «Если хотите, можете считать, что эти деньги взяла я».

— Да? Интересно. — Аня допила кофе, с сожалением поставила пустую чашку на стол и проговорила: — Я не знаю, почему Галина так сказала, но одно я знаю точно — денег она не брала.

— Откуда такая уверенность? — спросил капитан.

— Вам уже сообщили, что Галя — пьющая женщина?

— Я догадался, — кивнул Тарасов.

— Так вот. После пропажи денег она… как бы это сказать… на неделю вышла из строя.

— В запой ушла, — отредактировал капитан.

— Я поехала к ней, проведать, и знаете, что она мне тогда сказала? «Я, Аня, жалею, что сама этих денег не увела. Давно надо было это сделать и раздать бедным, больным и сиротам. Большая польза тогда бы от этих денег получилась». Эти слова я передаю сжато, Галя говорила много, путано, но суть от этого не меняется. К пропаже денег она отношения не имеет.

— Но в «Гелиосе» продолжают держать сильно пьющего бухгалтера, — поставил точку капитан. — Почему?

— Думаю, это решение Марты Игоревны. Мадам Гольдман питает непонятную слабость к Вяткиной.

— Непонятную? — перехватил Тарасов. — Галина не слишком приятный человек?

— Вы неправильно меня поняли, капитан. Гольдман многое прощает Галине. Галина же хозяйку ненавидит.

— Прям так уж и ненавидит? — Разговор с девушкой все более и более занимал Тарасова.

— А Галина этого почти не скрывает. Она называет офис «террариумом», выражаясь точнее, она говорит так: «Я чувствую себя стоящей у стекла, за которым ползают змеи».

— То есть… бухгалтерию она из террариума исключает? Если у стекла стоит и наблюдает…

— Да. Она наблюдатель. Но не беспристрастный. Пожалуй, ненависть ее ослепляет.

— Но она продолжает работать в «Гелиосе»?

— А куда ей податься? Еще год-другой — и она сопьется окончательно…

— Лечиться не пробовала?

— Дважды. По настоянию Марты Игоревны. Но для излечения требуется желание пациента, а Галя, по-моему, не хочет. Работы в головном офисе у простых бухгалтеров не так много, они лишь получают готовые отчеты от других подразделений и сводят общий баланс. Пока Галина справляется.

— Она могла подложить собаку в морозильник?

— На дне рождения Юлии? Вряд ли. Галина добрый человек, она не стала бы портить праздник девушке. Скорее бы подбросила собаку на стол Марты Игоревны… или Гудовина.

— Почему Гудовина?

Аня опустила голову, покачала туфельку на пальцах ноги и нехотя произнесла:

— Не очень хочется об этом говорить, Михаил Валерьевич. Но бывший бухгалтер, из двух уволенных тогда, рассказывала, что много лет назад у Вяткиной и Гудовина был роман. Они вроде бы даже пожениться хотели… но не сложилось.

— По чьей вине?

— Галина тогда не пила, — сразу объяснила Аня, — она работала главбухом и дружила с Мартой Игоревной, тогда еще не Гольдман. В общем, слушайте, Михаил Валерьевич. Пару лет назад Галина пригласила меня на день рождения. В офисе она никогда столов не накрывала и приглашала в ресторан не многих. В частности, два года назад пошли я, бухгалтерия и прежняя секретарша Тамара. У Гали была круглая дата — тридцать лет, и из Кашина приехали родственники — дяди, тети, двоюродные сестры… Так вот, одна из сестер — знаете, такая абсолютно деревенская мадам, которая в глаза правду-матку режет, — съязвила: «А где же, Галочка, женишок-то?! Почему не явился?» Сказала громко, на весь стол, и реакция кашинской родни… Знаете, Михаил Валерьевич, мне показалось, что Галину упрекают в недостойном, на их провинциальный взгляд, поведении.

— Жених — Гудовин?

— Тьфу! — в сердцах плюнула девушка. — Мерзость! Мне было противно, когда он мне руку пожимал! Действительно террариум.

— Значит, Гудовин перед кашинской родней объявил себя женихом Вяткиной, а потом бросил? — подытожил Тарасов.

— Ну не странно ли?! — продолжала кипятиться Анна. — Вокруг столько нормальных мужиков, а она по этому змею сохнет!

— А как Вяткина и Гудовин общаются на работе?

— Внешне ровно, — несколько успокоилась девушка. — Но по-моему, господин Гудовин, — фамилию сказала как плюнула, — позволяет себе ерничать.

Бывшую машинистку фирмы «Гелиос» разозлили воспоминания, и в утешение себе Анна заказала еще кофе и пирожное.

Этот заказ Тарасов оплатил. Аня здорово помогла капитану, и чашечка кофе и суфле — самое малое, чем Валерыч мог отблагодарить такого свидетеля.

Тарасов подождал, пока Анна совсем успокоится, и с надеждой задал очередной вопрос:

— Вы часто навещаете прежних коллег?

— Нет. После увольнения ни разу не была.

— Почему?

— Ну, девчонок — Галю, Иру, Юлю, Марину с первого этажа — я в кафе, где мы все обедаем, часто вижу. Ангелину Ивановну пару раз встречала.

А вообще-то… не тянет туда, Михаил Валерьевич. Я ведь работала и параллельно училась, особенно дружить некогда было.

— Жаль, — пробормотал Тарасов. — Жаль, что о последних двух месяцах «Гелиоса» вы ничего не знаете.

— Увы. — Девушка развела руками.

— Может быть, посоветуете, с кем мне легче общаться будет?

— Ну-у-у, честно говоря, ни с кем. Коллега Фельдман…

— Фельдман был в отпуске, — сразу перебил капитан.

— От него и без отпуска проку б не было. Семен Абрамович профессионал, слова лишнего не скажет. Вице-директора? Тоже нет. Темнилы. Девчонки за место держатся.

— А Троицкая?

— А Троицкая, как опять-таки говорят в Одессе, это голова! Но своими иносказаниями она вас совершенно измучает. Или… в зависимости от целей, одурачит, — многозначительно закончила Анна. — Знаете, мне иногда казалось, что с таким главбухом, как Ангелина Ивановна, юрист фирме не нужен. Если бы Троицкая имела право выступать в судах, Фельдман остался бы без работы.

— Даже так? — удивился Валерыч.

— Да, — кивнула девушка. И, удачно копируя интонацию главбуха, произнесла: «Мой третий муж, Самуил Яковлевич, всегда говорил: «Геля, диплом юриста — это всегда нелишняя икра на кусок хлеба с маслом». Самуил Яковлевич был крупным московским адвокатом. Видимо, Ангелина Ивановна кое-чему у него научилась.

— Значит, Троицкая — состоятельная вдова?

— Увы, у Ангелины Ивановны на руках больная дочь от первого брака и внучка. Ангелина Ивановна вынуждена работать.

— Внучка взрослая?

— Нет, лет пяти или шести. Точно не знаю…

Тарасов допил кофе, тут же обругал себя за это

и прислушался к сердцебиению. В груди колотился рассерженный зверь, мстя капитану за невнимание к себе.

— А Ира или Юля могут помочь?

— Помочь могут, — улыбнулась Анна. — Но разрешите задать вам вопрос, господин капитан, и пообещайте ответить на него честно.

— Обещаю, — кивнул Тарасов.

— Юля и Ира произвели на вас не слишком сильное впечатление? — спросила девушка и, дождавшись повторного кивка милицейской головы, рассмеялась. — Это поза, капитан. Девчонки большие умницы, но перед начальством предпочитают держаться скромно. С недотеп меньше спроса.

«Я ничего не понимаю в женщинах», — мелькнуло в кивающей голове Тарасова.

— Знаете, Михаил Валерьевич, что однажды сказала Юлия о своей начальнице? «Цветная капуста — это обычная капуста, получившая позднее высшее образование».

«Я совершенно ничего не понимаю в женщинах, — еще более грустно подумал капитан. — Кто кому сто очков форы даст? Вернее, кто кому позволит эту фору получить?»

— Аня, а если вы попросите девушек быть со мной откровенными?

— Попробую, но вряд ли это получится. Лялю не интересует окружающий мир, она вроде как устранилась…

— Лялю? — перебил Тарасов.

— Простите, Галину Вяткину. Иногда ее так называют. Не в глаза, правда, она почему-то этого имени терпеть не может и считает его кукольным… — Аня, о чем-то вспоминая, подняла лицо вверх и секунд десять разглядывала сквозь листья дерева белые облака на голубом небе. Небо отразилось в таких же голубых глазах, добавило им цвета, и Тарасов, художник в душе, все эти десять секунд любовался миниатюрным отсветом хорошей погоды в крошечных зеркалах. Последней, надо сказать, хорошей погоды. Мокрую осень капитан терпеть не мог и предпочитал из лета, минуя слякоть, переходить сразу на трескучие морозы. — Я вспомнила один случай, — задумчиво проговорила девушка. — Это связано с именем Ляля. Как-то раз Марта Игоревна заглянула в бухгалтерию и вызвала Галину в коридор. «Ляля, — сказала она, — выйди на минуточку». Что было с Вяткиной, Михаил Валерьевич, словами не передать. Позеленела вся и шипит: «Я мало тебе заплатила за то, чтобы ты меня человеческим именем называла?!» Ужас! Игоревна только челюстью хлопнула и пулей в коридор.

— Вяткина была пьяна? — попробовал догадаться Валерыч.

— В том-то и дело, что нет! — воскликнула Анна. — Тогда она только вернулась из наркологической лечебницы и была вполне адекватна. Мне показалось, что ее вывело из себя обращение «Ляля». Оно о чем-то ей напомнило, и это напоминание было крайне неприятным. Через несколько дней Галина снова пришла на работу нетрезвой.

— «Заплатила за человеческое имя», — пробурчал Тарасов себе под нос. — Вы не знаете, что бы это могло значить?

— Нет. Даже не догадываюсь. И хочу добавить о Галине еще кое-что. Чтобы вы не думали о ней как о записной грубиянке. Со всеми остальными, если исключить начальство «Гелиоса», Вяткина держится очень миролюбиво. Она никогда не провоцирует скандалы… но вот с Мартой Игоревной и Гудовиным… бывает очень груба. Это многих удивляет.

— Удивляет, что жена хозяина, почти владелица фирмы, позволяет рядовому бухгалтеру так с собой разговаривать?

— Да.

— А кстати, почему? Вы не догадываетесь? Может быть, Галина Вяткина знает что-то о финансовых махинациях в «Гелиосе»? Она много лет была главбухом… Может быть, Гольдманы и держат ее на глазах потому, что Вяткина шантажирует их компрометирующими фактами?

— Шантажирует? — задумчиво повторила девушка и какое-то время молча вертела на блюдце пустую чашку из-под кофе. — Вряд ли, — сказала наконец. — Шантажист получает зарплату, не выходя на работу. А Галина ходит. Каждый день, с тяжелой головой, на фирму, владельцев которой она терпеть не может. Так?

— Так.

— Галина продолжает работать, потому что ей нужны деньги. Не похожа она на шантажиста.

— А если она просто боится потерять последний якорь — обязательное, ежедневное появление на людях — и опасается окончательно опуститься? Может быть, работа хоть как-то ее мобилизует?..

— Может быть, — эхом откликнулась девушка. — Но не в «Гелиосе». Дирекция «Гелиоса» является для нее постоянным раздражителем. Думаю, если бы Галина была уверена, что устроится куда-то еще, она бы и дня не осталась в офисе.

— Так-так-так, — пробормотал Тарасов. Галина Федоровна Вяткина, неопрятная нахохлившаяся ворона, начинала все больше занимать милицейские мысли. — Аня, Галина мне намекнула на какое-то происшествие семилетней давности и в связи с этим добавила, что владельцы «Гелиоса» нечистоплотные люди. Что случилось семь лет назад, вы не в курсе?

— Семь лет назад, семь лет назад, — подстегивая себя в раздумьях, пропела лучшая свидетельница капитана Тарасова. — Что было семь лет назад? — И уставилась на Валерыча. — Не знаю. Я тогда еще не работала, Ангелина Ивановна, наша главная иносказательница, тоже… Нет, никто ничего такого в разговорах не припоминал. В то время в «Гелиосе» служила только Вяткина.

— Вот-вот, — подтолкнул Тарасов. — Только Вяткина. И она на что-то намекала…

— Это обязательно должно быть связано с «Гелиосом»? Фирма развивалась, только-только на ноги вставала…

— Именно в момент накопления первоначального капитала и происходят основные казусы с законом, — авторитетно заявил слушатель полного курса «Истории КПСС» бывший курсант Миша Тарасов.

— Точно! — воскликнула девушка. — Как я могла забыть — Фельдман!

— Что — Фельдман? — не понял Валерыч и почему-то подумал, что недавняя выпускница юрфака, близко не стоявшая к «Истории КПСС», хотела сказать — Фридрих, то есть Энгельс, если уж речь шла о накоплении первоначального капитала и марксизме вообще.

— Фельдман работал в фирме с первого дня основания! Если я не ошибаюсь…

— Ваш юрисконсульт?

— Ну конечно!

— Но… Анечка, как я понял по вашей реплике, Семен Абрамович товарищ верткий…

— Но разумный, — вставила девушка. — Вначале, я вас уверяю, ваша беседа будет безрезультатной. Но если дать Семену Абрамовичу время на обдумывание ситуации, не исключено, что он сам найдет повод пойти вам навстречу. Только не давите сразу. Увернется.

— Понятно, — вздохнул Тарасов, — адвокат. Но семь лет назад он точно служил у Гольдманов?

— Не помню, точнее, не уверена. Спросите его сами.

— А кого еще можно спросить?

— И о чем? — улыбнулась девушка. — В «Гелиосе» у каждого свой скелет в шкафу припрятан…

— Какой скелет? — профессионально насторожился Валерыч. Он так забавно смотрелся в образе гончей, учуявшей след, — круглые щечки напряглись на скулах и превратились в два наливных яблочка, глазки спрятались в щелочках и поблескивали оттуда с подозрением, — что собеседница не выдержала и прыснула:

— Метафора, Михаил Валерьевич, метафора! Скелет в данном контексте — старая тайна. У многих в «Гелиосе» есть своя тайна.

— Почему вы так решили? — немного обиженно буркнул Тарасов.

— Не знаю. Общее впечатление. Знаете, есть ряд людей, у которых при слове «было» или «прошлое» на лицо тучка набегает. Так вот, у некоторых в «Гелиосе» такие тучи постоянно бегают. Конкретно — у Вяткиной. — Разговор опять вернулся к бывшему главбуху фирмы. — Галина прошлое ненавидит. И кажется, кое-что из него действительно дорого ей стало.

— Семь лет назад?

— А почему бы и нет? Попробуйте узнать…

— Обязательно, — кивнул Тарасов, собрался спросить о чем-то еще, но Анна вдруг воскликнула:

— Ой! Смотрите! Нет, не поворачивайтесь. Осторожно. — Валерыч скосил глаза вправо и увидел черный джип с тонированными стеклами. — Ирку кавалер с обеда привез.

— Какую Ирку? — шепотом спросил капитан. Из всех фигурантов его списка под именем Ирина проходила только бухгалтерша Ляпунова — испуганная девица с ярко выраженными признаками серой домашней мыши. А серых домашних мышей не возят на навороченных внедорожниках. Тем более — кавалеры. Ее потолок — «жигули» седьмой модели или, если уж говорить об иномарках (всякие причуды у людей бывают), битый-перебитый «мерседес», не сдохший в родимом фатерланде только чудом.

Но из джипа выбралась именно Ляпунова Ирина Владимировна собственной мышиной персоной. Одернула юбочку, стрельнула глазками по окрестностям и заторопилась на службу.

— Ну и ну, — невольно вырвалось у Тарасова.

Часть третья. ФИНАЛЬНЫЙ АКТ

Капитану Тарасову Михаилу Валерьевичу казалось, что перед ним разыгрывается многоактовый любительский спектакль… С каждым днем это ощущение становилось все более отчетливым. И если раньше он представлялся себе зрителем, то сейчас начинал чувствовать на плечах тяжесть сценического костюма. Тарасов покинул первый ряд партера, шагнул на сцену и стал персонажем. Он бродил в декорациях шикарного офиса, задавал подготовленные вопросы, получал подготовленные ответы, все было отрепетировано, выучено назубок, и Тарасову казалось, что он участвует в последнем прогоне дрянной пьесы а-ля детектив.

Но самым невероятным в этих ощущениях оставался факт — его коллеги-оперативники, следователь и даже старый друг полковник находились в действии. Тарасова не приглашали на оперативные совещания и не давали заданий, кроме одного — держать руку на пульсе «Гелиоса». То есть наблюдать и ничего не делать.

— Валерыч, ты там всех изучил, — пряча глаза, говорил Морозов, — тебе и карты в руки. Постарайся на этот раз ничего не упустить.

Намек на гибель свидетеля обидела капитана до крайности. Валерыч никогда не считал себя самоедом, он признавал себя надежной рабочей лошадкой, но смерть бухгалтера отнес на счет своей невнимательности. Если бы время можно было повернуть вспять!

— Михаил Валерьевич, голубчик, — ухала мудрая сова, «золотая голова» «Гелиоса» Ангелина Ивановна, — мой третий муж, Самуил Яковлевич, всегда говорил: «Геля, не надо усложнять простого, иногда обстоятельствам лучше подчиниться». Кушайте печенье, капитан, голубчик…

Тарасову очень нравилось печенье Лидии Аристарховны, но сидеть целый день в кабинете занятого главбуха и вести ничего не значащие беседы он не мог. Убедившись, что в «Гелиосе» все живы-здоровы (пока), капитан позвонил Синько, узнал, что новостей нет, и отправился в информационный центр. Еще раз пролистать дело семилетней давности и проверить, поступили ли ответы на его запросы. Что-то никак не давало Тарасову покоя и заставляло повторно листать пожелтевшие страницы протоколов, актов изъятия и свидетельских показаний.

Один из ответов, полученных в пятницу вечером по запросу капитана, поразил его настолько, что до темноты пригвоздил Тарасова к жесткому стулу информационного центра. Валерыч листал дело, сверял адреса по банку данных, делал выписки и едва боролся с желанием тут же идти к Морозову с докладом. Зуд в области желудка (Валерыч называл его голодом интуиции) показывал — сыщик на верном пути.

Проверив и перепроверив все еще раз, Тарасов помассировал затылок и набрал номер полковника.

— Николай Иваныч, Тарасов беспокоит. Есть информация.

— Какая? — насторожился Морозов.

— По старому делу семилетней давности. В офисе «Гелиоса» работает родственница девушки, обвиненной в краже оружия и покушении на убийство Гудовина.

— Ну-ну, — приободрил полковник, — интересно.

— Разреши… зайти… — начал Тарасов, но полковник его перебил:

— Миш, это архиважно? Семь лет прошло, до завтра потерпит? У меня совещание…

Совещание в восемь вечера — это действительно важно. Значит, происходит что-то по-настоящему серьезное, решил Тарасов.

— Хорошо. Когда освободишься, когда перезвонить?

— Сегодня вряд ли получится. Давай завтра, после обеда.

— Хорошо, — вздохнул Валерыч и распрощался.

Распрощался почти без сожаления. Несколько раз в сыщицкой практике капитана Тарасова бывали моменты, когда привлекать к ответственности хотелось не обвиняемого, а потерпевшую сторону. И сейчас был как раз такой случай. Тарасов не знал, нашел ли он что-либо важное или просто вынул из шкафа сухой пыльный скелет. Могла ли месть стать мотивом преступления? Если да, то техническое выполнение убийства выглядит абсолютно невероятным, со всех точек зрения.

И отказ Морозова встретиться немедленно Валерыч принял без обиды. «Еще раз все прокручу, продумаю, — решил капитан. — Как бы хуже не вышло. Семь раз проверь, один раз отрежь. Иначе уведу следствие на ложный путь».

Ночью с пятницы на субботу Тарасов почти не спал. Его мучили кошмары: отрезанная голова на куске льда, мертвая собака, к ошейнику которой привязали стеклянный ключ. Тарасов вздрагивал, просыпался, заставлял себя опять вернуться в дремоту, но вместе с ней приходили и кошмары: бледное лицо незнакомой утопленницы всплывало из глубины, синие мертвые губы женщины что-то шептали, гоняя по поверхности воды лопающиеся пузырьки.

В шесть утра, устав бороться с бунтующим, не желающим отдыха мозгом, Валерыч осторожно выполз из-под одеяла, поправил его на спящей Марьюшке и отправился на кухню.

Два с лишним часа он листал свой блокнот, пил крепкий чай и заполнял пепельницу окурками. Около девяти часов утра Тарасову показалось, что он понял, почему и как тело Галины Вяткиной оказалось в петле. Но предположение было столь невероятным, что, прежде чем остановиться на нем, капитан решил сделать один звонок и набрал номер Синько.

— Доброе утро, Гриш. Не разбудил?

— Нет, — ответил бодрый голос. — Доброе утро.

— Гриш, на обеих банках с медом обнаружены следы геля для душа?

— Нет, только на одной.

— А мед в банках абсолютно идентичный?

— А ты откуда знаешь? — удивился Синько.

— Значит, идентичный?

— Не подлежит сомнению. Мед липовый, этого года и отличного качества.

Тарасов поморщился от головной боли и продолжил:

— Надо бы встретиться.

— Миш, давай позже, а? После обеда.

— Договорились. Ты в управлении будешь?

— Угу.

Тарасов сделал себе бутерброд с докторской колбасой, стремительно его прожевал и, быстро одевшись, вышел на улицу. Прежде чем идти в кабинет Морозова и докладывать о своих догадках, Михаил Валерьевич решил нанести еще один утренний визит. Он брел к автобусной остановке, уговаривал себя, что поступает правильно, но в подошедший автобус так и не сел. Его остановил писк мобильного телефона из кармана.

— Тарасов, слушаю.

— Михаил Валерьевич, это Марта Гольдман, — раздалось из трубки. — Мне необходимо с вами встретиться. — В тоне женщины звучали привычно повелевающие нотки.

— Хорошо. Когда и где?

— Вы не могли бы через полчаса подъехать в офис? Я буду там.

— Хорошо, — кивнул Тарасов и перешел на другую сторону улицы, к остановке автобуса, отправляющегося в противоположном направлении.

Почему Марта Игоревна решила поговорить именно с ним, Тарасов старался не думать. Последние несколько дней показали Валерычу, что в женщинах он ни черта не смыслит. Мужчина представляет себе одну плоскость, а у дамочки семь пятниц на неделе. Она может расплакаться из-за сломанного ногтя, прийти в негодование от седого волоса, а ты отнесешь ее реакцию на невесть что серьезное.

Несколько последних дней изменили не только капитана Тарасова. На Марте Игоревне Гольдман они тоже отразились не лучшим образом. Жена хозяина «Гелиоса» осунулась, похудела, под глазами синели не прикрытые пудрой темные пятна, красивые губы, казалось, высохли и превратились в щель, очерченную ядовито-красной помадой.

— Прошу, садитесь, Михаил Валерьевич, — сказала Гольдман и указала на стул через стол от себя. Сама она осталась на хозяйском месте, хмурая и сосредоточенная. — Мне кажется, я знаю, откуда на нашу фирму обрушились неприятности. — Гольдман достала из пачки коричневую сигаретку, прикурила и выпустила струю дыма. — Несколько месяцев назад с дядей моего мужа, живущим в Швейцарии, приключился инсульт, и мы начали подумывать о перемене места жительства. Борис нашел покупателей на наш бизнес, повел переговоры, но… в последний момент, буквально накануне подписания договора, передумал. Окончательный отказ он собирался дать вечером в прошлый четверг.

— Кто покупатель вашей фирмы?

— Акционеры банка «Кредит доверия».

Сильного удивления ответ не вызвал.

— Сегодня утром я обнаружила в почтовом ящике вот это. — Гольдман подтолкнула к Тарасову сложенный листок бумаги.

Капитан развернул бумажку и прочел: «Бюро ритуальных услуг «Последний путь». Работаем круглосуточно. Цены низкие. Огромный выбор гробов, венков и траурных лент. Контактные телефоны…»

— Ну и что? — спокойно спросил Тарасов. — Обыкновенная реклама.

— В нашем городе нет похоронного бюро «Последний путь», — склонившись над столом, прошептала женщина в лицо капитану. — Я позвонила по этим телефонам, — наманикюренный ноготь стукнул в бумажку, — по первому ответил вахтер мясокомбината, по второму я попала в городской тир.

— Н-да, — неловко крякнул Тарасов.

— И это еще не все. — Марта Игоревна откинулась на спинку кресла. — В течение этой недели мне звонили. Дважды.

— Что говорили?

— Предлагали выполнить данное обещание.

— Вы сами обещали кому-то продать бизнес?

— Борис только вел переговоры. Я в них не участвовала. И теперь, — Марта Игоревна встала, подошла к окну и отвернулась от капитана, — я подозреваю, что моего мужа нет в живых.

В кабинете повисло тягостное молчание, плечи женщины опустились, и Тарасову захотелось подойти к ней и успокоить, насколько это возможно.

Но, несмотря на желание, Валерыч остался сидеть и тихо спросил:

— Откуда такие мысли, Марта Игоревна? Раньше вы предполагали, что муж лечится в закрытой клинике.

— Михаил Валерьевич, — Гольдман развернулась, и капитан увидел, что в ее глазах блестят слезы, — так надолго Борис никогда не исчезал! Он мог позволить себе не отвечать два-три дня, максимум четыре! А сейчас ни звонков, ни телеграмм! Где он?!

Больше всего Тарасов не переносил бесед с бьющимися в истерике женщинами.

— Успокойтесь, Марта Игоревна, — попросил он. — Пока нет повода для подобных мыслей. — Сам Валерыч так не думал. Он предполагал, что супруга Гольдмана недалека от истины. Но ради спокойствия постарался перевести разговор в другое русло: — Кстати, Марта Игоревна, почему вы решили сообщить об угрозах именно мне? Не лучше ли было позвонить следователю?

— Ильясов. — Марта Игоревна презрительно махнула рукой. — Самоуверенный, надутый мальчишка!

— Не скажите. Тимур Асланович очень хороший, вдумчивый работник…

— Ах, оставьте! «Вдумчивый»! — фыркнула Гольдман. — Всей его вдумчивости хватает на упаковку снотворного и бутылку шампанского!

Марта Игоревна разозлилась и забыла про слезы. Впечатления от бесед с «надутым мальчишкой» в кабинете следователя она получила сильнейшие. Несмотря на видимую тревогу за жизнь мужа и свою собственную, идти на контакт со следователем Гольдман не собиралась. Искала помощи у капитана Тарасова.

«Бывает и такое, — со вздохом подумал Валерыч. — Когда человеческие отношения, такие как симпатия и антипатия, вмешиваются в следственный процесс, добра не жди. Может исчезнуть объективность. О худшем даже думать не хочется — в результате личных отношений преступник может уйти от ответственности и, что еще хуже, обвинение получит пусть даже противный и злобный, но невиновный человек. Примеры тому существуют».

— Чем конкретно я могу вам помочь? — спросил Тарасов.

— Я не знаю, куда мне с этим пойти, — выдохнула женщина.

— В прокуратуру.

— Не хочу, — капризно надулась Гольдман. — Этот мальчишка полагает, что я могла быть причастна к убийству лучшей и единственной подруги. Да, да, Михаил Валерьевич! Лучшей и единственной! В последнее время нас развел Галин недуг. — Марта Игоревна тактично назвала алкоголизм «недугом». — Но бог свят! Более верного друга из числа женщин у меня не было. Я продолжала ее любить, несмотря ни на что.

Этому Тарасов поверил сразу. В отличие от Ильясова Валерыч успел достаточно пообщаться с сотрудниками «Гелиоса», и каждый из них признавал — Марта Игоревна держит на месте с хорошей зарплатой пьющего бухгалтера, невзирая на ставшую в последнее время явной неприязнь Вяткиной.

— К Ильясову я не пойду, — твердо заявила Гольдман.

— Придется, Марта Игоревна. — Тарасов развел руками. — Следствие поручено ему, и вряд ли дело об исчезновении вашего мужа выведут в отдельное производство.

— Точно?

— Точнее не бывает. Общения с Тимуром Аслановичем вам не избежать.

— Жаль, — нахмурилась Гольдман. Подумав секунду, она взяла трубку телефона и набрала номер. — Алло, Иван Наумович? Здравствуйте, это Гольдман… Сама здорова, и вам не хворать. Вы сегодня свободны?.. Когда — не знаю, но понадобитесь точно.

Марта Игоревна положила трубку, и Тарасов спросил:

Страницы: «« « ... 678910111213 » »»