Плохие слова (сборник) Гайдук Борис

— Н-не знаю, — промямлил Петухов.

Мысли о том, что у этой головы могло быть тело, у него до сих пор не возникало.

— А ты смотрел? Ну, в шкафу, под кроватью.

— Нет…

— Так хули мы расселись?! — Крысин вскочил. — Давай пошарим, может, еще чего найдем!

Петухов с дрожью распахнул шкаф и задвигал туда-сюда вешалки с одеждой. Крысин встал на табуретку и заглянул на антресоли.

По очереди были обследованы балкон, ванная, туалет и разные укромные места в небогато обставленной петуховской квартире.

Тела нигде не было.

— Ни фига нету, — с плохо скрытым разочарованием сказал Крысин. — А в морозилке? В морозилке смотрел?

— Зачем? Не влезет же.

— Целиком не влезет, а, скажем, кисть или там внутренний орган какой-нибудь — вполне.

Петухов, собравшись с духом, рванул на себя дверцу морозилки.

— Ну? — сунул нос Крысин.

— Пусто.

— Факт, пусто. Толян, ты скажи мне одну главную вещь. — Крысин многозначительно насупился. — Это точно не ты?

— Валера, я тебе клянусь! Я встал, хотел выпить рассола…

— А сколько времени было? — перебил его Крысин.

— Да часов шесть, что ли, или семь, не важно.

— Теперь все важно, — веско сказал Крысин. — Ладно, наливай. Мне половинку.

На этот раз Крысин все-таки чокнулся и невпопад сказал:

— За все хорошее!

Петухов кивнул.

— Ты бы закусить достал, — сказал, проглотив водку, Крысин, но тут же осекся.

Петухов истерично хохотнул.

— Лучше хлебушка пожуй.

Крысин захлопал себя по карманам и вытащил сигареты. Руки его дрожали.

— Слушай, Валера, — спросил Петухов. — А тебя в детстве с каким-нибудь близнецом не разлучали?

— Нет, — буркнул, выпуская струю дыма, Крысин. — Ни с кем меня не разлучали.

На несколько минут повисло молчание.

— А ведь в этом есть своя метафизика! — вдруг оживился Крысин.

— Валера, про метафизику лучше не надо, — поморщился Петухов. — Про метафизику ты вчера полвечера трындел. Вот и дотрынделся.

— Нет, я все понимаю. Но чтобы вот так, взять и найти в холодильнике голову… — продолжал Крысин. — Кстати, как она там?

Крысин снова заглянул в холодильник.

— Лежит, сука, — удовлетворенно прокомментировал он. К своей охлажденной голове Крысин относился без всякого почтения.

— Возьми ее себе, — предложил Петухов, — заспиртуй в банке и приклей табличку: «Мое второе «я».

— Хе! Это хорошо, Толя, что ты шутишь. Это признак устойчивой психики. Я уже подумал, а не сошли ли мы с тобой, грубо говоря, с ума?

— Я, собственно, затем тебя и позвал. Теперь выходит, что не сошли.

Крысин вскочил и прошелся по кухне.

— Прежде всего надо сделать главный выбор: будем мы про это дело колоться властям или потихоньку выкинем ее подальше?

— Не знаю… А тебе что, совсем ее не жалко? Твоя ведь голова. Вдруг мы ее выкинем, а с тобой потом что-нибудь случится?

— Да, во всем этом есть своя мистика, — задумчиво сказал Крысин. — Ладно, без стакана здесь точно не разберешься. Давай!

После очередного стакана Крысин несколько минут пристально следил за перемещением по противоположной стене небольшого рыжего таракана.

— А ведь голова на блюде — это, Толян, настоящий библейский символ! Даже, не побоюсь этого слова, архетип, — сказал он. — А ты у нас, если вдуматься, царь Ирод.

— Сам ты Ирод! — вяло отмахнулся стихийный атеист Петухов.

— Не скажи! — энергично воскликнул Крысин.

Петухов вздохнул.

Когда Крысин начинал свое «не скажи», лучше было ему больше не наливать. Или же наоборот, поить ускоренно, чтобы побыстрее проскочить этап полемического задора и вступить в фазу вселенской любви, вербальной приметой которой была фраза: «Старик, ты — настоящий!» Но до этой стадии водки не хватит, а о том, чтобы куда-то идти, не было и речи.

— Лично я вижу в этом напоминание о нашей загубленной душе. Суровое, жестокое, может быть, даже последнее в жизни, но напоминание. Причем и тебе, и мне. Нам обоим. Об этом ты думал?

— Нет, — признался Петухов.

Опьянев, он начал снова смутно надеяться, что, если заснуть и проснуться, голова как-нибудь исчезнет из холодильника сама собой.

— А вот я — думаю. И знаешь, что я еще думаю?

— Что?

— До тех пор, пока мы не разгадаем эту загадку, нам вообще нельзя ее трогать. Пусть она так и лежит, а мы…

— Вот уж хрен! — немедленно отозвался Петухов. — Если хочешь, бери ее себе и там разгадывай! Принц, бля, датский! Я в холодильнике продукты держу. А не разные левые бошки.

— Я тебе больше скажу, это печать избранности, — продолжал, не слушая Петухова, Крысин. — Знак свыше…

— Валера! — перебил его Петухов. — Можно я тебя об одной вещи попрошу? Можно?

— Ну.

— Открой холодильник.

— Зачем?

— Ну, открой, открой.

— Ну вот, открыл. И что дальше?

— Посмотри на нее еще раз. Видишь, она мертвая, отрезанная, она вся в крови. Видишь?

— Ну да.

— Еще разок посмотри. Это же убийство, Валера! А ты какую-то ахинею несешь. Посмотри, посмотри.

— Да, полная хрень, — успокоился Крысин. — А вот ты мне скажи, что, если бы это была не моя голова, а, скажем, твоя?

— Не-не. Голова, Валера, точно твоя.

— Ладно, моя. Но предположим. Так вот, ты бы тогда смог ее взять и выкинуть? Или, к примеру, в парке закопать? А?

Петухов наморщил лоб, пытаясь представить свою окровавленную голову в холодильнике.

«Хорошо все-таки, что голова не моя, а Валеркина, — мелькнула утешительная мысль, — ему, конечно, сейчас нелегко. Полный, можно сказать, диссонанс».

— Ну, что бы ты сделал? — допытывался Крысин.

— Не знаю, — неуверенно произнес Петухов. — Может быть, я бы ее куда-нибудь вынес, спрятал, но так, чтобы в случае чего можно было найти.

— Найти? За каким хреном?

— Мало ли…

— На запчасти, что ли?

— Не знаю…

— Ну, ты, Толя, и мудак! — радостно захохотал Крысин. — Ну, ты идиот! Чтобы в случае чего найти! Ой, не могу! А-ха-ха! В жизни такого идиота не видал!

Петухов хотел было обидеться, но, вспомнив, что у Крысина диссонанс, великодушно обижаться не стал.

— Ладно, давай еще по одной, — примирительно сказал Крысин и снова заглянул в холодильник. — Эй, землячок! Пить будешь?

— Валера! — испугался Петухов. — Ты бы так не шутил, а? Берлиоз хренов!

— Что, страшно? — развеселился Крысин. — Боишься, что выскочит? За нос укусит? Ладно, землячок, извини. Тебе больше не предлагаю. Ты свое уже отпил, как я вижу.

— Я тоже сегодня последний день пью, — вставил Петухов.

— Да ладно, — махнул рукой Крысин. — Твоих «последних дней» на високосный год хватит. Ну, давай! За упокой, что ли.

— За чей упокой, дурак?

— А хрен его знает! — Крысин бесшабашно опрокинул стакан.

Поискав глазами закуску, Крысин спросил:

— Хлеб тоже кончился?

— Ну да.

— Бляха, надо хоть чего-нибудь пожевать. А то мы с тобой сейчас наквасимся с утра пораньше. Попробую-ка я у моего братана кусок колбасы стырить.

— Я не буду! — замахал руками Петухов. — И тебе не советую.

Крысин полез в холодильник.

— Не, я, пожалуй, тоже не буду. Слушай-ка!

— Чего?

— А это, случайно, не муляж?

— Да вроде нет. Я его пальцем трогал. И ножом тоже, там на щеке царапинка осталась.

— Не скажи! — бодро отозвался Крысин. — Сейчас вся эта костюмерия очень сильно продвинулась. У тебя каких-нибудь театральных знакомых нет?

— Вроде нет. Михеич разве что, он на киностудии вахтером. Только я не пил с ним почти месяц. Да и вообще, как это возможно? Дверь заперта была! Окна все целы.

— Да, задачка.

— Слушай, Валера! — пришла к Петухову шальная мысль. — А это, часом, не ты мне ее подложил? Типа подшутить решил? А?

— Ты что?! — оскорбился Крысин. — Надо же такое подумать!

— Да, верно, — отыграл назад Петухов. — Ты сам чуть не обосрался, когда ее увидел.

— Кто? Я? Не скажи!

— Это ты сейчас такой смелый.

— Я всегда смелый. Короче, давай по последней, и будем принимать волевое решение.

Петухов разлил остатки водки.

— Ну, — провозгласил он. — За то, чтоб нам из всего этого говна выпутаться!

— Не вопрос! — самоуверенно сказал Крысин.

После водки Петухов смотрел на все происходящее более спокойно.

«Как Валерка скажет, так и сделаем, — благодушно думал он. — Его голова, в конце концов».

Крысин закурил.

— В принципе я чувствую себя нормально, — сказал он. — И эта, вторая голова, мне на хрен не нужна. Тем более что она уже прижмурилась. Правильно?

— Ну да.

— Вот. Это пункт первый. Теперь второй. Если мы сейчас пойдем и выкинем ее, а после этого еще хорошенько вмажем, то завтра как пить дать это необычайное приключение покажется нам тривиальной белой горячкой.

Петухов кивнул. В логике мышления Крысину не откажешь. Белая горячка — сущий пустяк по сравнению с головой на блюде.

— И никому об этом не болтать, — добавил Петухов.

— Бесполезно, — махнул рукой Крысин. — В такую хиромантию все равно никто не поверит. Скажут — допились до чертей.

— Смотри, Валера, тебе решать. Она тебе точно не нужна?

— На хрена она мне? На холодец?

— Тьфу, дурак!

— Сам дурак.

— Да, вот еще что. Ты, когда ко мне шел, ничего подозрительного не заметил?

— Это чего, например?

— Ну, крови там, трупа…

— Нет, ничего такого не было. Я, правда, не особенно по сторонам смотрел. Если и был возле дома труп без головы, его бы давно уже увезли. Так что не ссы.

— Ладно. А куда мы ее понесем?

— Посмотрим. В канализационный люк закинем, и все дела.

— Может, лучше закопать?

— Чтобы ночью обратно не приползла? Тогда уж и осиновый кол в нее надо воткнуть. У тебя осина есть?

— Откуда у меня осина?

— Правильно. И серебряной пули у тебя, конечно, тоже нет.

— Нет.

— Да, Толян. Ни хрена ты не подготовлен к аномальным явлениям природы. Ладно, не будем усложнять процесс. Кинем ее в люк, и все дела. Это же просто дохлый кочан.

— Твой кочан-то.

— Ты знаешь, я про это все время в сомнениях. Ладно, бери ее, и идем.

— Я?

— Кто же еще? В твоем доме лежит, ты и бери. И вообще спасибо скажи, что я тут участие принимаю.

— Твоя голова, тебе и нести!

— Не скажи, Толян, не скажи! Мне по барабану, чья она. Не хочешь нести, можешь себе оставить. А что, дней пять она спокойно пролежит. Потом, правда, подтухать начнет. А я домой пошел.

Петухов испугался. Снова остаться наедине с головой ему совсем не хотелось.

— Ладно, ладно. Сейчас пакет возьму.

Петухов снял с дверной ручки пакет.

— Поможешь?

— Чего?

— Пакет подержать.

— Достал ты меня, Толя! То одно, то другое! Сплошной геморрой с тобой! Давай.

Крысин и Петухов прошли на кухню. Крысин взял пакет и раздвинул ручки.

— Загружай! — скомандовал он. — Только не промахнись.

Петухов осторожно взял блюдо, стараясь сохранять голову в неподвижности. К горлу вновь подступила тошнота.

Петухов осторожно поднес блюдо к краю пакета и резко наклонил. Голова бойко кувыркнулась вниз.

— Ого, тяжелая! — сказал Крысин. — Все, пошли.

— Валера! Валера! — в испуге закричал Петухов. — Она видна!

Сквозь пластиковый пакет голова на самом деле была хорошо видна. Губы расплющились о стенки пакета, глаза, еще более раскрывшиеся от встряски, с укоризной смотрели на Крысина и Петухова.

— Ну, хули ты вылупилась?! — злобно сказал Крысин. — Толик! Давай быстро еще один пакет!

Петухов заметался по квартире.

— Нету больше, — виновато доложил он. — Тут только маленькие, не влезет…

— Давай тогда твою спортивную сумку! С которой ты вчера был!

— Ты что, Валера! — заупрямился Петухов. — Я ее в свою сумку не положу! Вот еще!

— Ну, ты достал! — выругался Крысин и бросил пакет на пол.

Голова громко стукнулась и немного откатилась в сторону.

— Погоди, Валера, сейчас что-нибудь придумаем, — засуетился Петухов. — Во! Мы ее газетами прикроем!

— Давай.

Петухов принес газеты и стал пропихивать их в пакет, стараясь спрятать голову.

— Отлично! — констатировал Крысин. — Одевайся.

Петухов оделся. Его снова трясло и подташнивало.

— Валера! — сказал он. — Что-то меня знобит. Давай возьмем еще хотя бы пол-литра.

— Кстати! — вспомнил Крысин. — С тебя девяносто рубликов.

— Да ты что, охренел? Какие девяносто? Она семьдесят три стоит.

— Это она у нас семьдесят три стоит. А в круглосуточном — девяносто. Иди сам посмотри.

— Слушай, Валера, у меня сейчас такие дела…

— Э! В рот тебя вместе с твоей головой! Мне работать в ночь, а я здесь с тобой мудохаюсь! Пока денег не отдашь, я отсюда никуда не пойду. И вообще!

Петухов достал заначку и отсчитал девяносто рублей.

— Следующая с тебя, — сказал он.

— Хрен. Пополам! — твердо ответил Крысин. — Эта не считается, это мне за неотложную медицинскую помощь.

— Блин, Валера, какое же ты говно! Это ведь твоя голова! Неужели она тебе настолько безразлична?!

— Абсолютно. Если бы не ты, я бы сейчас вообще спал.

— Гондон ты, Валера.

— Сам гондон.

Крысин и Петухов вышли на лестничную площадку. Лифт работал.

Во дворе Петухов, взвесив в руке пакет, сказал:

— Может, кинуть ее в мусорный бак, и все дела?

— Ну да, бомжи это дело раскопают и поднимут хай на весь район. Голова-то моя, не забывай. А я тут сорок лет живу, меня каждая собака знает. Не нужны мне эти заморочки.

— Значит, Валера, все-таки она твоя.

— Да уж, ясен перец, не твоя!

— И не так уж она тебе безразлична, да?

— Это ты к чему?

— Да я подумал, что пузырь все-таки с тебя. А то сейчас возьму и закину ее в бак. А ты ходи потом на опознания. Еще и справку о смерти на тебя составят, тогда вообще хрен пенсию получишь! И из квартиры выпишут.

— Ну, ты и сука.

— Сам сука! Всадник без головы, бля! Короче, пузырь с тебя. Ноль-пять, так и быть.

— Ладно.

Крысин и Петухов перешли улицу.

— Возле таксопарка люк есть, — вспомнил Крысин.

— Далековато.

— Куда спешить?

Мимо Крысина и Петухова медленно проехал милицейский «уазик».

— Пошли-ка лучше дворами, — заволновался Крысин. — Только ментов нам сейчас не хватало!

«Уазик» затормозил.

— Толя! Засада! — трагически зашептал Крысин. — Давай так: голову нашли, несем сдавать!

— А?

Из «уазика» выпрыгнул человек в штатском, машина поехала дальше.

— Пронесло, — выдохнул Крысин. — Толя, смотри, что у нас творится!

Петухов посмотрел вниз. Газеты немного разворошились, из них выглядывал нос.