Живая сила. Дневник ликвидатора Мирный Сергей

Чернобыльские Гималаи: Радиационный рельеф

Когда в первый раз поехал на разведку — ничего не запоминал: едем по маршруту, дозиметрист меряет, я записываю в столбик — 12 миллирентген в час… 25… 44… 1200 миллирентген в час… 150… 29 миллирентген в час… Каша из цифр, новые места…

А потом память натренировалась, местность знакомая уже, и неожиданно оказалось, что после разведки я могу маршрут довольно точно пересказать — где-сколько.

Привязанные к местности цифры уровней — копились-копились в мозгу…

…и неожиданно сложились в цельную, панорамную

картину радиационной обстановки:

РАДИАЦИОННЫЙ РЕЛЬЕФ.

По которому мы, знания наши полируя, каждый день дальше разъезжали…

Это была гора. Радиационная ГОРА.

1. Ее вершина, пик — бывший 4-й энергоблок Чернобыльской АЭС, его зияющий пролом: уровни радиации (а значит, количество, концентрация радиоактивных материалов, их активность) — максимальны.

2. От этого пика уходят два отрога:

— один отрог — на запад (в самом своем начале, у АЭС, он идет на юго-запад) — высокий, длинный и узг кий (максимальные уровни вне АЭС — ДЕСЯТКИ РЕНТГЕН в час) — это след первого взрыва;

— второй — на север, на Беларусь — пониже (РЕНТГЕНЫ в час), широкий и размытый (сектор градусов в 90) — следы мощных выбросов из открытого взрывом и раскаленного реактора в первые десять дней после взрыва.

3. С увеличением расстояния от АЭС уровни уменьшались, причем (это очень важно!) — в разных направлениях с ОЧЕНЬ разной скоростью (это очевидное следствие сказанного в предыдущем пункте): гора круто, «обрывом» снижалась на юг и особенно на восток (это даже удивляло поначалу: совсем рядом с АЭС- а уровни совсем небольшие, десятки миллирентген в час).

ЭТО ОЧЕНЬ ВАЖНО, ибо:

Понимание чернобыля, чернобыльской радиации и ее воздействия на человека, на людей — невозможно без осознания простого и фундаментального факта:

Уровни радиации (и соответственно дозы) в пределах 30-километровой зоны вокруг взорвавшегося 4-го реактора Чернобыльской АЭС в 1986 году различались между собой в миллионы (тысячи тысяч!) раз:

от нескольких десятых миллирентген/час на южной границе зоны — до СОТЕН РЕНТГЕН в час в некоторых местах на АЭС.

Указанное различие такое же колоссальное, как между всем понятными километром и миллиметром: километр больше миллиметра ровно в 1 000 000 раз[46].

Вот что такое МИЛЛИОН РАЗ.

Миллион — это очень — очень — ОЧЕНЬ МНОГО.

А теперь представьте себе человека, который ориентируется в пространстве, передвигается в нем, строит какие-то выводы о нем, путая между собой, считая совершенно одинаковыми миллиметр и КИЛОМЕТР, толщину своего ногтя и расстояние, которое он проходит обычным шагом минут за пятнадцать. Куда он таким макаром прирулит? Как он так (дез)ориентироваться будет? Чего будут стоить его выводы о событиях в этом пространстве? При таком (НЕ)понимании места их происхождения…

Ответ на все три вопроса — одно-единственное слово:

КАТАСТРОФА.

При таком катастрофическом НЕпонимании катастрофа надежно гарантирована. Абсолютно в любом роде деятельности, которая «основана» на таком миллионнократном НЕпонимании. Например, при оценке и ликвидации последствий радиационных ава… Но я, кажется, отвлекся.

4. Чем выше уровень — тем резче, обрывистей он уменьшается с расстоянием.

Отсюда приятное и важное следствие:

чем выше уровень, тем меньше его площадь.

Уровни самые высокие, опасные даже для кратковременного пребывания, были тогда, летом 1986-го, только на АЭС и рядом с ней, на нескольких квадратных километрах.

Обратная сторона этой приятной медали:

чем ниже уровень, тем более полого он снижается — тем он на большей площади.

Например, невысокий по меркам тогдашней разведки уровень в 1 миллирентген в час охватывал тогда, наверное, тысячи квадратных километров[47].

Сказанное настолько важно, что я даже его переформулирую:

Чернобыльское радиационное загрязнение — это

РАДИАЦИОННЫЙ ПИК —

ОЧЕНЬ ВЫСОКИЙ, ТОНКИЙ,

С ПОЧТИ ВЕРТИКАЛЬНЫМИ «СТЕНАМИ» —

НАД

ОЧЕНЬ ОБШИРНЫМ, ОЧЕНЬ НИЗКИМ И

ОЧЕНЬ ПОЛОГИМ ОСНОВАНИЕМ.

И еще раз повторю: «смертельно радиационно-опасный чернобыль» — летом 1986 года, почти сразу после взрыва! — это были считаные квадратные километры у АЭС (от силы — десяток-другой км²).

Таковы следствия этого крутейшего, резчайшего обрывистого спадания высоких уровней радиации.

5. Дезактивация коренным образом меняла радиационный рельеф:

— Когда в самых загрязненных местах верхний слой земли снимали (и увозили в железных контейнерах на могильники), уровень стремительно падал: в теле радиационной горы образовывался провал почти до нулевого уровня[48]. Поэтому на АЭС рядом со взорванным реактором, было много мест чище, чем на территориях более удаленных (например, в Рыжем Лесу), которые, казалось бы, должны быть менее радиационно-опасными.

— Почти все дороги были отмыты до уровня существенно более низкого, чем местность рядом с ними — обочины, кюветы, лесополосы, местность вокруг. Причем автомобили-поливалки мыли дороги постоянно, чтоб удалять с дорожного полотна новые радиоактивные вещества, наносимые с пылью из соседних участков недезактивированной местности и с грязью с колес проезжающей по ним техники[49].

Работы по снижению высоких уровней, то есть дезактивация, уменьшение количества радиоактивных веществ, были:

— с одной стороны, совершенно необходимы, чтоб «гора», оседая, не расползалась, не наползала (высокими уровнями) на соседние, более чистые участки и районы, и чтоб люди в эпицентре аварии могли работать безопасней и дольше, заниматься ликвидацией других опасных последствий взрыва реактора;

— я с другой стороны, возможны: площадь высоких уровней была все же такой, что с ее дезактивацией можно было — хоть и с колоссальным напряжением сил и средств — справиться.

6. На местности были еще случайные «радиационные возвышенности» — отдельные невысокие горки или маленькие пики.

«Возвышенности» эти могли занимать большие площади, измеряемые квадратными километрами, десятками их. Причем вне пределов 30-километровой зоны такие «плоскогорья-возвышенности» от прилегающей «равнины» отличали (максимум!) несколько миллирентген в час (как это было, например, в деревне Ковшиловка), а то так несколько десятых (село Бобер).

А рядом с АЭС могли быть и совсем микроскопические радиационные «пики», буквально «иглы» — мини-микропятнышки. Например, на пляже Пруда-охладителя, со стороны АЭС, наш новый дозиметрист опустил зонд над песком… Я уже привычно приготовился записать «100 мР/ч.», мы там всегда столько меряли… А он неожиданно — «400 миллирентген в час»!: наткнулся зондом на фрагментик реакторного топлива или графита, причем совершенно микроскопический, глазом неразличимый (как я в песок ни всматривался, так и не смог разглядеть). Причем хоть это и был кусочек невидимо-крошечный — но все же слишком тяжелый, чтобы далеко улететь. Поэтому такие «микро-пики» радиации могли быть только совсем недалеко от АЭС.

7. С течением времени уровни уменьшались:

— во-первых, из-за распада самих радиоактивных веществ,

— во-вторых, из-за их уноса «вглубь» (земли, водоемов) и «вширь» (на соседние участки) водой, ветром, живностью, деятельностью людей.

То есть вся эта радиационная гора естественным образом со временем проседала[50]. В мае, например, гамма-уровни были в несколько раз выше, чем в середине лета: там, где мой приятель Сэм в Рыжем (тогда еще Желтом) Лесу нашел 50 рентген в час, через три месяца больше 20 Р/ч. не было.

Причем уменьшение уровней со временем подчиняется той же закономерности, что и уменьшение с расстоянием:

чем выше уровень — тем быстрее он уменьшается со временем.

Время выполняет «дезактивацию местности» медленнее людей, но зато куда обширнее: на всех загрязненных территориях. Так что сникает этот радиационный Эверест со временем: уменьшается его высота, тает, стягивается к центру основание…

…За 20 лет после аварии (с 1986-го по 2006-й) площади загрязненных территорий уменьшатся: — малозагрязненных — в 5 раз в России и в 2 раза в Беларуси;

— среднезагрязненных — в 4 раза в обеих странах;

— сильнозагрязненных — в 26 раз в России, в 10 раз в Беларуси.

Очень сильно загрязненных территорий в России, площадь которых в 1986 году составляла 580 квадратных километров, в 2006 году уже не будет.

По данным Отчета ООН 2002 года[51]

Незрячие и слон, или Откуда ноги растут

Знания крайне важны.

Но сами знания — ничто: нужно понимание.

Слоган газеты «The Wall Street Journal»

Чего только не прочитаешь о радиационном загрязнении местности от чернобыля! Тут тебе и «пятна», и «полосы»…

И что любопытно — все это правда одновременно!

Но это такая правда — как в анекдоте про слепых и слона:

Трое слепых ощупывают слона.

Один говорит:

— Слон — это столб: круглый, толстый и высокий!

Другой:

— Нет! Слон — это трубка: длинная, гибкая и упругая!

— Да вы что! Слон — тоненький шнурочек, на конце заостренный!

Первый обхватил ногу, второй — хобот, третий держится за хвост…

Эти «пятна-полосы» повышенной радиации — от АЭС, от пролома 4-го реактора — далеко.

И те, кто их мерял, не знали, что «полоса» — это не просто себе полоса, а часть чего-то большего: «радиационного отрога», или «отрожка» от него, или вытянутой автономной горки…

А «пятна», нетрудно догадаться, — это отдельные горки и горочки вне главных хребтов, отдельные выпадения из пролетавших мимо в первые дни (понятно, невидимых) «радиоактивных облаков». Например, микрочастички взорвавшегося реактора по воздуху ветром несло, а тут дождичек пошел и осадил их на землю. И уровень радиации на этой местности поднялся по сравнению с соседними…

…Короче, слон — это не совсем то, что нога, хвост и хобот.

Совсем не то, точнее.

Туловища ему не хватает — того места, «откуда ноги растут».

1 Р/ч.: Вкус радиации

Природа экономна в причинах и многообразна в следствиях.

Монтень

Как-то вечером, после ужина в лагере, делились мы впечатлениями от пребывания на 1 Р/ч. (это нижняя граница уровней, которые мы тогда считали «высокими»).

У Валеры — командира 2-го взвода — на 1 рентгене в час начинал болеть зуб, у него вообще были какие-то проблемы с зубами.

Сережа по своей основной — гражданской — специальности химик-синтетик, занимается металлоорганическими соединениями. Он на 1 Р/ч. начинал чувствовать металлический вкус во рту. Я долго голову ломал — почему? 1 Р/ч. — уровень явно маленький, чтоб радиолиз (разложение химсоединения на его составляющие под действием облучения) начался… И, с другой стороны, это сколько ж надо этой металлоорганики нахвататься, чтоб при этом вкус металла во рту почувствовать… Неправдоподобно… А что еще?… Я тогда просто не знал, что металлический привкус во рту — симптом непорядков печени, а уж ее-то, работая со своими металлоядами, Сережа точно подсадил: обычное дело среди химиков-синтетиков. И вот на 1 Р/ч. его подсаженная печенка начинала попискивать, не выдерживая еще и этой нагрузки…

Я тоже на 1 Р/ч. начинал чувствовать то, что считал слабым местом своего организма…

…Облучение — в тех дозах, с которыми мы тогда дело имели, — действует в первую очередь НА СЛАБОЕ ЗВЕНО ОРГАНИЗМА — и это для каждого человека индивидуально. И только при возрастании дозы возникают уже характерные «лучевые поражения», типа ОЛБ той же (острой лучевой болезни), про которую все поначалу только и говорили…

Эту простую, но далеко не очевидную вещь,

РАДИАЦИЯ ДЕЙСТВУЕТ

В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ

НА СЛАБОЕ ЗВЕНО

КАЖДОГО ОРГАНИЗМА

мы поняли в июле 1986 года, так сказать, «не отходя от кассы».

И нужны были годы, чтоб официальная медицина дошла… — доползла! доплелась… — до этого вывода. Собственная шкура — очень чуткий научный инструмент…

Так что металлический, оказывается, вкус у радиации…

…Когда через год, точнее, на первую годовщину, 26 апреля 1987 года, мы наконец-то собрались в парке Артема в Харькове — все расселись на лавки у пустующей стекляшки-кафе (сразу пошло открывание водки, вспарывание консервов, нарезка хлеба на газете…) — а двое здоровых парней остались стоять, прислонились к стенке кафешки…

— Вы чо, садитесь! Садись Володь!

— Спасибо, не могу. Геморрой.

— Я тоже. Гастрит. Сидя больно.

А им уже протягивали наплесканную в стаканы водку — выпить за тех, у которых уже ничего не болит.

Конец сортира: «Предчувствия его не обманули»

Недавно — с удивлением — обнаружил: Книга — Воробьев А.И., Воробьев П.А. До и после Чернобыля: Взгляд врача. Москва: Издательство НЬЮ-ДИАМЕД, 1996. Цитирую:

Остается совсем не изученным феномен, который, вероятно, никогда не наблюдался в прежних авариях. Речь идет о странном раздражении верхних дыхательных путей, желудочно-кишечного тракта у людей, которые оказались в зоне относительно близкой к аварийной станции. Там почти у всех появлялся кашель, насморк, у многих — жидкий стул без каких-либо признаков инфекции. Температура оставалась нормальной…

Поскольку все эти явления наблюдались в первые же дни приезда в зону нового человека… сразу же было отвергнуто предположение о поражении за счет внешнего облучения… Впрочем, и тогда полностью не исключалась роль местного лучевого воздействия от многочисленных короткоживущих альфа- и бета-излучателей, находившихся в газообразном состоянии.

Тогда казалась наиболее приемлемой токсическая гипотеза: предполагалось, что из кратера реактора наряду с выбросом радиоактивных веществ летели разнообразные другие соединения, совсем не обязательно радиоактивной природы. Многие жители говорили, что они чувствовали металлический привкус во рту… Потом очень быстро эти явления раздражения верхних дыхательных путей и желудочно-кишечного тракта прекратились и вопрос «закрылся» сам собой…

Сегодня уже нелегко сбрасывать со счетов версию радиоактивного поражения дыхательных путей и слизистой оболочки желудочно-кишечного тракта альфа-излучателями, мягкими гамма- и бета-излучателями в первые дни аварии. Может быть, тогдашняя «нерадиоактивная» трактовка была неверной (страницы 136–137, текст выделен мной. — СМ.).

Так что (наукой установлено!):

1) «адаптация к радиации» и «вкус радиации» (то есть жуткая срачка. и металлический привкус во рту, если без изысков) — это не фантазии ошалевших радиационных разведчиков, и

2) эти явления носили массовый характер.

Это наука знает. Жаль, не знает, что об этом сказать толком[52].

…Для экспериментатора особенно приятно, когда, невзирая на очевидное несовершенство эксперимента, использованных в нем приборов, недостаточную (а в данном случае просто смешную) статистику, результат

получаешь правильный… Приблизительно такое чувство я испытал, когда наткнулся на эти сведения.

«Предчувствия его не обманули»…

Законы Природы

Вот пишут:

«Зона — она загадочна,

опасна,

в ней нарушены законы природы…»

Не особо она «загадочна» для радиационной разведки… Я ее как большой колхоз представляю — но о-о-о-очень большой: толпы народа, бешеное количество работы, никудышная организация. Мизерный коэффициент полезного действия — процентов, наверное, 10… Как у паровоза.

Что «опасна» — безусловно. И не только из-за радиации, а и (о чем почему-то забывают или не думают вообще) за счет перенасыщенности тяжелой техникой и людьми, причем люди нервничают, делают грубые ошибки, перенагруженные работой, часто ненужной, откровенно дурацкой…

Но вот решительно не согласен я с тем, что «в ней нарушены законы природы». Потому что они в зоне не то что не нарушены — они, наоборот, ПРОЯВЛЕНЫ!

Небывало проявлены в зоне законы природы.

С такой прямотой и беспощадностью и в таком небывало богатом ассортименте, что Homo sapiens (что, напомню, по-латыни вроде бы значит «человек разумный»), что этому «сапиенсу» от своего ума и всесилия аж тошно стало.

Маман-Природа ему как бы говорит:

«Парнишка, не балуй! А то возомнил о себе… Не прекратишь — без тебя, дурака, обойдусь. Придумала на свою голову»…

…На то они и Законы Природы: их, в отличие от законов человеческих, нарушить в принципе нельзя.

Никому еще не удавалось нарушить закон всемирного тяготения. Или закон Ома. Или — радиоактивного распада.

Приспособить, использовать, учесть, скомпенсировать действие можно. Но не нарушить.

Такие вот у Природы ЗАКОНЫ.

Причем и те, которые нам (к счастью?) пока еще не явлены…

…Небывало обнажил Чернобыль Законы ПРИРОДЫ…