Фантом Сенчугов Андрей

– Контакт?!..

– Конечно, потому что второй тип – это, собственно, дух, наделенный разумом, способный совершать поступки и общаться с наблюдателем, причем, самыми различными способами. Он может не только становиться видимым, но и разговаривать, совершать материальные действия по отношению к людям и предметам. Я считаю, что полтергейст – одна из его разновидностей. Хотя многие ученые считают, что это телекинетическая энергия живых людей – тут вопрос спорный…

Валя почувствовала, как у нее начинает болеть голова, а через минуту она уже не просто болела, а разламывалась на части. Валя пошла за таблеткой, а когда вернулась, то услышала лишь последние слова ведущей:

– Я благодарю нашего гостя за столь фантастический рассказ. Пусть он не обидеться на меня, но многим зрителям все это, тем не менее, покажется мистификацией, наподобие полетов Копперфильда, однако, я думаю, определенные размышления и отклики наша передача вызовет. И в заключение, посмотрите еще несколько сюжетов, снятых Юрием во время его «охоты» в королевском дворце в Гринвиче.

– Там обитает более ста различных привидений… – начал Юрий, но ведущая нетактично перебила его:

– Спасибо большое. Давайте посмотрим киноматериал.

По экрану задвигались фигуры в старинных нарядах, появляясь из тумана и исчезая, но это было уже не интересно – нечто подобное Валя видела сама, причем, не по телевизору.

Голову немного отпустило, но творился в ней полный сумбур. Сначала Валя даже пожалела, что села смотреть эту передачу, но потом все-таки решила, что поступила правильно. По крайней мере, теперь она спокойна за свою психику, так как только гриппом болеют все вместе, а с ума каждый сходит по-своему, и двух совершенно одинаковых симптомов быть просто не может. Перед ней все снова стало четко и ясно, а это как раз то, к чему она всегда стремилась. Значит, существовало вполне реальное привидение, которому, по незнанию, она сама показала дорогу в дом, расставив зеркала так по-дурацки….

Выключив телевизор, Валя осторожно вышла в коридор. Посмотрела в зеркало – никаких пятен на нем не было. Маленькое зеркало по-прежнему лежало на обувной полке поверхностью вниз. На секунду возникло желание испытать судьбу еще раз – взять и снова поставить его, но для этого требовалось, по крайней мере, определить, насколько опасно общение с потусторонней субстанцией. Валя решила не проводить никаких экспериментов, пока не обдумает сложившееся положение; наоборот, она взяла простыню и завесила даже большое зеркало. Прислушалась; прошлась по комнатам. В доме было тихо и пусто. Валя легла на диван, перевернулась на спину и глядя в потолок, задумалась, чье это могло быть привидение – мужчина в военной форме…

Сначала она решила, что это Димин дед. Вроде бы, все сходилось – он построил этот дом и умер в нем, но смущало одно – он умер в восемьдесят с лишним лет, а лицо казалось довольно молодым; других же военных в Диминой семье, насколько она знала, не было.

…Так чей же призрак я видела вчера вечером?.. А надо мне это?.. – она остановила мысль, готовую сорваться в пропасть самых черных фантазий, – теперь я знаю, что выходит он из зеркала, а, значит, надо пользоваться им, как можно, реже, и все. Можно забыть навсегда о вчерашнем дне, и жить спокойно, дожидаясь возвращения Димы…

Но если призрак реально существует, захочет ли он навсегда оставаться в своем зазеркалье или будет искать другую возможность? Это очень серьезный вопрос, потому что пока призрак не причинил мне зла, а если я начну бороться с ним, то неизвестно, как он поведет себя в дальнейшем…

Валя уже хотела снять простыню, но потом решила, что, в первую очередь, должна выспаться после вчерашней сумасшедшей ночи. А, во-вторых, если уж она начала жить в одном доме с призраком, то должна знать, на что он способен, и в том числе понять, как он поведет себя в критической ситуации, когда его не хотят выпускать на свободу.

Ночь прошла, на редкость, спокойно. Валя уже забыла, когда отдыхала так хорошо, и ни что ее не тревожило, кроме годового отчета, которым она занималась на работе.

В бумагах и цифрах день тоже пролетел совершенно незаметно. Валя ни разу не вспомнила о существе, которое оставила дома, и только вечером, уже переступив порог, вдруг почувствовала, что в доме пусто. Это было не физическое отсутствие кого-то (физически, она и так понимала, что там никого не должно быть), а ощущалось на тонком, подсознательном уровне. Она не могла этого объяснить, но, вроде, даже воздух стал, более разряженным, только не хватало в нем не кислорода, а чего-то другого, нематериального.

Валя бесцельно слонялась по комнатам и не находила ни сил, ни желания заняться чем-нибудь полезным. Она сама себе удивлялась, ведь на столе лежала куча выстиранного белья, а она не могла набраться решимости, чтоб перегладить его. Ей, вообще, ничего не хотелось!.. Тем не менее, через полчаса этой необъяснимой растерянности, усилием воли, она все-таки заставила себя взяться за утюг. Привычные движения и ровная полоска ткани, струившаяся по гладильной доске, помогали сосредоточиться, возвращая мыслям стройность.

Не хватать могло только одного – призрака, который ей удалось запереть в зазеркалье, но она никогда не думала, что он и является самой сущностью дома. Она-то думала, что это некая энергетика, а, оказывается, всем повелевает конкретный человек, умерший много лет назад. Это он пытался выжить ее из дома, а теперь, то ли смирился, то ли просто изменил к ней отношение. А, может, и не изменил, ведь для чего-то же он шлялся по чердаку, пугая ее?.. Тогда она, тем более, должна знать, кто это, и таким образом определить, что ожидает ее в будущем.

Гора белья постепенно уменьшалась, а Валина мысль застыла на месте – как же узнать, чей это призрак?.. Совершенно внезапно она решила, что может догладить и завтра, тем более, в основном, там остались Димины вещи, которые неизвестно когда они потребуются, а вопрос с «соседом», как она назвала призрака, надо решать немедленно, потому что давно наступил вечер – самое, что ни наесть, его время.

Валя выключила утюг и направилась в бабкину комнату – разгадка могла находиться только там, так как остальные помещения она знала прекрасно, и ответа в них не было. Прошлась вдоль стен, разглядывая фотографии; долго изучала дедово лицо на одной из них, запечатлевшей его молоденьким капитаном …нет, это не он… Еще несколько раз обошла комнату, надеясь, что чутье или внешнее вмешательство подтолкнет ее в нужном направлении, но дом оставался мертв, и это стало ее тяготить.

Казалось бы, наоборот, то, что она получила независимость должно радовать, но отсутствие неведомой чужой воли неожиданно вносило в сознание состояние растерянности, отсутствия чего-то привычного и чрезвычайно необходимого. Это, как наркотик, когда умом знаешь, что употреблять его плохо, что без него должно стать лучше, но начинается «ломка», и все доводы летят к черту – начинаешь ощущать, что вопреки здравому смыслу, он тебе просто необходим. …Я привыкну жить без него, – решила Валя твердо, – но все равно я должна знать, кто это…

Подошла к гардеробу и снова достала желтое платье, ведь их очное знакомство началось, именно, с него; покрутила, не снимая с вешалки. Сейчас она не понимала, что же нашла в нем такого привлекательного, да и как его не переделывай, оно всегда останется таким же несуразным и старомодным. …Что же так привлекло меня в прошлый раз?.. Или это было веление «соседа», чтоб вынудить меня создать из зеркал нужную конструкцию?.. Вот, это похоже на правду. Но в таком случае, он мог влиять вообще на все, происходящее в доме, и на наши с Димой отношения, в том числе. Как я не подумала об этом раньше?.. А Дима, наверное, знал о возможностях «соседа», потому и уехал, чтоб самостоятельно принять решение… Это была замечательная гипотеза, разом снимавшая с мужа все обвинения, но не дававшая ответ на главный вопрос – чей это призрак и чего он хочет? Ведь, что б Дима не решил вдали от дома, здесь он снова попадет под чужое влияние, и от него снова ничего не будет зависеть. (Она почему-то была уверена, что, в конечном итоге, никакие простыни на зеркалах не спасут от нового вторжения, поэтому к нему надо готовиться в любом случае).

Оставалось единственное место, где могла крыться разгадка – заклеенный газетами шкаф. Валя осторожно открыла дверцу. Первое, что бросилось в глаза, был пистолет, с которым она позавчера гонялась за призраком. (Воспоминание почему-то не вызвало прошлого страха, а лишь грустную улыбку). Прочее содержимое показалось ей вовсе неинтересным и никак не связанным с ее нынешними проблемами. Старые военные карты, ордена, дневники – все явно принадлежало Диминому деду; шляпки, пуговицы, еще какая-то женская ерунда – это бабкино. Ничего, касающегося «соседа» здесь не было. Значит, проблемы ей предстояло решать самостоятельно, без подсказок извне. Она закрыла шкаф и задумчиво опустилась на диван.

Выход напрашивался только один – …это, действительно, как наркотик, – подумала Валя, – ведь знаю, что делать этого не надо, и в то же время знаю, что сделаю. Если вчера у меня еще оставались сомнения, то сегодня я уже готова решиться, а если подожду до завтра, то и сомнений не останется… типа, приближается время «ломки»…

Она встала и вышла в коридор; остановилась перед зеркалом. Ей показалось, что стоит сдернуть простыню, как из-за стекла хлынет поток чего-то черного и липкого, постепенно заполняя весь дом. Она будет барахтаться в этой жиже, пока не захлебнется окончательно… Это было минутное видение, но тоненький внутренний голосок уже начал умолять не делать глупостей. Тем не менее, она подняла руку, взялась за край простыни… Возможность оставить все, как есть, еще существовала …но мы не обязаны рассматривать все возможности, из которых можно выбрать!..

Валя резко сдернула простыню и… ничего не произошло – увидела только отражение собственного испуганного лица. Отступила на шаг – никаких пятен или клубов тумана, из которых в прошлый раз возникла фигура в военной форме, на стекле не было. Она облегченно перевела дыхание и даже посмела повернуться к зеркалу спиной. И снова ничего не произошло. Вышла из коридора, отнесла простыню к остальному чистому белью и вернулась вновь. Ничего не менялось, за исключением того, что теперь она твердо знала – «сосед» снова здесь. Как ей это удается почувствовать, Валя не могла ни понять, ни оценить, да это было и неважно. Никаких объяснений – просто уверенность, и этого вполне достаточно. Плохо только одно, такое положение вещей нисколько не приближало ее к разгадке, к тому, ради чего, собственно, весь эксперимент и затевался. Валя решила ждать, подумав, что вряд ли он стоял у «двери» – он тоже бродил по каким-то своим лабиринтам.

Она вернулась на диван; взяла книгу, но не могла сосредоточиться, постоянно прислушиваясь, неожиданно вскидывая взгляд, пытаясь застать «соседа» врасплох, но безрезультатно, и это начинало злить. По телевизору шел фильм, но смотреть его было неинтересно, потому что она пропустила начало. Просто, глядя на экран, Валя продолжала думать о «соседе», и поймала себя на мысли, как изменилось ее настроение за последние дни – если раньше она боялась дома и всего, населявшего его, то теперь страстно хотела познакомиться с «соседом»; ее бесило его бездействие!..

Фильм кончился. Она даже не могла сказать, чем именно – просто по экрану быстро побежали титры. Взглянула на часы – пора было спать, а «сосед» так и не появлялся и даже не подавал никаких признаков своего существования. Все еще надеясь, растягивая последние минуты перед отходом ко сну, Валя не спеша, приняла душ, застелила постель, но ничего не происходило. И тогда, в каком-то внезапно подступившем отчаянии, она решительно вышла в коридор, и поставила маленькое зеркало напротив большого; быстро выключила свет; вернувшись в спальню, юркнула под одеяло и как всегда укрылась с головой.

Она думала, что будет долго лежать, ворочаясь с боку на бок, но сама не заметила, как заснула. Переход этот был, тем более, незаметным, что снилось ей практически то же самое, что являла собой окружающая действительность, но с одним небольшим отличием – да, она видела себя в своей комнате, в своей постели, только была не в любимой розовой сорочке, а совершенно голой и без одеяла (оно не сбилось в угол – его просто не существовало).

Попыталась встать, чтоб взять что-нибудь из шкафа, но почувствовала, что не в состоянии этого сделать. Максимум, что она смогла, это перевернуться на живот и схватиться руками за край дивана, однако поднять собственное тело, сил не хватало. Она не чувствовала себя парализованной, потому что могла двигать руками и ногами, могла перемещаться, но только в пределах дивана, как кусочек железа по большому плоскому магниту. Это было совсем не страшно, и напоминало игру, правила которой объяснить ей забыли. Отталкиваясь ногой, она отползла к стене, но та оказалась слишком холодной, и это ей не понравилось; двинулась обратно, изгибаясь всем телом, подтягивая себя вцепившимися в диван руками.

Со стороны ее действия выглядели, наверное, очень забавно, но Валя не думала об этом – она просто терлась о постель, и это доставляло ей удовольствие. Она «заводилась» все сильнее, но никак не могла достичь главного – того, чего ей в эти минуты хотелось больше всего. Она резко перевернулась на спину, глубоко вздохнула и подтянула руки к груди, осторожно лаская соски. В реальной жизни она никогда не занималась ничем подобным, всегда оставляя право ласкать себя мужчине, но сейчас это нисколько не смущало ее – ей хотелось получить все любым способом.

Вдруг Валя почувствовала, что ее придавило к дивану, и теперь она действительно не может пошевелиться. Скосила глаза, но увидела только собственные руки на груди и согнутые в коленях разведенные ноги. Никакого груза не было, хотя она явственно чувствовала его – мягкого, принимающего рельеф ее тела… но ведь ничего не было!.. Дернулась, ощутив толчок, потом второй. Застонала, закусив губу… голова закружилась…

Сначала все было ужасно – вроде, в тебя входит кусок льда, который, как наркоз, постепенно отключает члены, но в самый последний миг она все-таки испытала то наслаждение, к которому стремилась… Да нет!.. Она стремилась не к этому – она даже предположить не могла о существовании подобного счастья!.. Так хорошо ей не было, ни с Димой, ни с другим мальчиком из ее студенческих лет, который когда-то и разбудил в ней женщину. Вале показалось, что ее обволакивает серый туман, который сгущается, становясь почти черным. Наверное, она потеряла сознание, а когда очнулась, никакого тумана не было. В комнате остался лишь полумрак, говоривший о том, что на улице начало светать. Она пошевелилась и почувствовала, что весь низ живота болит, и ей даже трудно сдвинуть ноги, но это казалось такой мелочью, по сравнению с непередаваемым блаженством, которое она испытала во сне. Во сне ли?..

Она с трудом приподнялась на локте, осматривая себя. Скомканная ночная рубашка валялась посреди комнаты (Валя не помнила, когда и зачем сняла ее). Села на постели и увидев на простыне влажные желтоватые пятна выделений, чисто механически отметила, на что они похожи. …Но это же сон!!! Или не сон?.. Она помнила пик наслаждения, который пережила перед тем, как окунуться в туман и потерять сознание – такое не могло присниться. Никакое воображение не могло подсказать того, чего никогда не испытывал ранее!..

Она сидела, согнувшись, обхватив колени руками, и тупо смотрела на желтые пятна. Невероятно, но они существовали. С неприсущим ей безрассудством Валя подумала, что несмотря ни на что, не только готова, но даже желает пережить все еще раз.

Зазвонивший будильник вернул ее к действительности. Она с трудом встала. Ноги дрожали, голова кружилась, и она оперлась о стол, чтоб не потерять равновесие. Боль в животе незаметно прошла. Валя неуклюже поплелась в ванную, с сожалением посмотрев на скомканную рубашку, оставшуюся на полу, и поняла, что не в состоянии наклониться и поднять ее.

Теплый душ возвращал к жизни. Она вспомнила, как начала ласкать себя и вновь несколько раз нежно провела по груди – нет, ночного эффекта не возникало, даже в первом приближении. Выходит, и ее собственной рукой водил вчера кто-то другой. Все это было настолько удивительно, но Вале не хотелось ничего анализировать – возникавшие несуразности и непонятности затмевал краткий миг, единственный, о котором она думала безотрывно, но не могла в точности припомнить ощущения. Осталось только одно воспоминание – более прекрасного в ее жизни еще не было и, возможно, больше никогда не будет.

…Будет!.. Обязательно, будет!!..Я сделаю для этого возможное и невозможное… но если сейчас я не вылезу из ванны, то обязательно опоздаю на работу!..

Валя наскоро вытерлась и оделась. Завтракать времени уже не оставалось, да она и не думала о еде. Все мысли сосредоточились лишь на том, что все должно повториться, иначе жизнь потеряет всяческий смысл.

Ира с Андреем въехали в Тыргу-Жиу, когда уже стемнело.

Дорогу от Рымнику-Вылчи Ира запомнила плохо. После бессонной ночи и сытного обеда она дремала, лишь изредка открывая глаза, и видела тот же снег, те же горы и напряженное лицо Андрея. Мелькала мысль, что, наверное, зря она втравила его в эту авантюру, доставляя столько ненужных хлопот, но глаза тут же снова закрывались, оставляя в сознании только ровный гул двигателя.

Очнулась она оттого, что стало непривычно тихо. Машина стояла возле прозрачных дверей, к которым вели занесенные снегом порожки. За огромным окном виднелись ряды черных кресел и стойка администратора. Ира решила, что пора взбодриться, но мысли продолжали ворочаться тяжело и лениво, а в глазах появилась резь, словно в них бросили песком.

– Приехали? – спросила она полусонно.

– Приехали, – Андрей сидел, откинувшись на спинку кресла, вытянув руки и склонив голову на грудь. В его пальцах дымилась сигарета с длинным столбиком пепла, который он забыл стряхнуть, – давно по зиме я не устраивал таких ралли.

– Я же говорила, что не надо ехать, – Ира почувствовала себя виноватой, – я же не просила тебя, правда?

– Правда, – он мимолетно коснулся ее руки. Это была даже не ласка, а будто случайность, – это я сам решил, и ты здесь ни при чем, – он затушил сигарету, – ну что, пошли?

Ира так пригрелась, что ей совершенно не хотелось вылезать из теплой машины, снова ощущать на лице морозный воздух и слышать скрип снега под ногами, но ведь машина скоро остынет и перестанет быть теплым и уютным убежищем.

Нехотя она распахнула дверцу и шагнула наружу. Воздух оказался совсем не таким морозным, как она ожидала, и ветра не было, а над головой, в уже черном небе, светились такие яркие звезды, какие бывают только в горах. Андрей вытащил сумки и запер машину. Ира смотрела на название отеля, написанное над входом большими металлическими буквами.

– Там написано «горы»? – спросила она, – прямо, вот так?

– Нет, – Андрей засмеялся, – «GORJ». Это самый маленький, но самый красивый уезд Румынии.

Они вошли в холл. Шаги гулко отдавались в пустой тишине – от этой безжизненности огромного ярко-освещенного помещения, предназначенного для шума и суеты, становилось жутковато. Однако в следующее мгновение все изменилось – скучавшая до этого, девушка-администратор подняла голову, и лицо ее озарилось приветливой улыбкой. Она быстро затараторила по-румынски и вскочила, протягивая руки навстречу Андрею. Он что-то ответил, тоже улыбаясь и тоже протягивая руки, но обняться они не смогли, разделенные толстым стеклом.

Ира остановилась в сторонке, чтоб не мешать беседе, которая, видимо, касалась ее, потому что администратор периодически окидывала Иру оценивающим взглядом. Наконец, они наговорились. Андрей подсунул под стекло паспорта и деньги. (Ира видела это, но не вмешивалась, решив отдать ему свои доллары в номере).

Когда формальности были соблюдены, Андрей обернулся.

– Это Энжела, моя старая подруга. Скажи «добрый вечер». Ей будет приятно.

– А как? – растерялась Ира.

– Buna seara.

– Буна сяра, – повторила она.

Смеясь, Энжела захлопала в ладоши и ответила по слогам:

– Доб-рый ве-чер.

– Это я ее научил, – пояснил Андрей, – пойдем, – подхватив сумки, он направился к лифту.

Номер оказался очень похожим на номер в «Модерне» – одна комната, две кровати, шкаф, кресло со столиком, ванная и туалет. Еще не успев раздеться, Ира протянула Андрею стодолларовую купюру. Он удивленно посмотрел на нее.

– Ирочка, в этой стране ты мой гость. Оставь, они тебе еще пригодятся, – говорил он настолько искренне, что Ира покорно сунула деньги обратно в кошелек, но при этом тоскливо подумала, что опять, в который раз, попадает в зависимость. Почему с ней всегда так? Сначала она полностью зависела от Олега, потом от Димы, теперь, вот, с Андреем происходит то же самое. …Или, может быть, мне это кажется? Сколько женщин просто берут деньги, просто живут в дареных квартирах, ездят на дареных автомобилях, и не чувствуют никакой зависимости… – но она не успела решить, что правильнее.

– Ужинаем в кабаке или закажем сюда? – спросил Андрей.

– Как хочешь, – ответила Ира, хотя сидеть в ресторане ей совершенно не хотелось. После стольких часов проведенных в машине гораздо приятнее было вытянуться на постели, но если Андрей скажет, что надо идти…

– Ну и ладно, тогда остаемся здесь. Я что-то устал. За отпуск отвык колесить по горам на такие расстояния, – Андрей снял телефонную трубку и сказав несколько фраз по-румынски, объявил, – через двадцать минут все будет. Пойду, приму душ.

В ванной зашумела вода, а Ира закурив, подошла к окну. Уже совсем стемнело, и гор не было видно, только редкие огоньки тускло светились в ночи, ничего не освещая вокруг.

…Какой маленький городок, – подумала Ира. За сегодняшний день она побывала в целых трех разных городах и почти не вспоминала Александра Балабана. Ее захватило само путешествие. Вот и теперь она, скорее, думала, каким при свете дня окажется этот Тыргу-Жиу, чем о том, удастся ли отыскать в нем то, зачем она приехала.

Ира даже не заметила, как Андрей вышел из ванной, и вздрогнула, услышав за спиной его голос.

– И что там интересного?

Резко повернулась, оказавшись с ним лицом к лицу. Их разделяли какие-то сантиметры – она чувствовала запах шампуня, видела каждую морщинку на его лице и лопнувший сосудик в правом глазу. От такой неожиданной близости Ира растерялась, потому что обойти его не могла, а оттолкнуть не решалась (да и не хотела), но ведь тогда надо что-то говорить, что-то делать!.. …Но начинать должна не я!.. Нет, не я…

– Чего ты перепугалась? – Андрей засмеялся и сделал шаг, освобождая ей дорогу.

– Я это… от неожиданности, – Ира покраснела, – я тоже пойду, сполоснусь.

– Конечно, – Андрей плюхнулся в кресло, вытянул ноги в смешных потертых шлепанцах и закурил, – хорошо-то как….

Поспешно достав из сумки одежду, Ира исчезла в ванной, а когда появилась вновь, на столике уже стояли два блюда – одно с ветчиной и неизменной брынзой, другое – с горкой маленьких котлеток; с краю притулилась длинная узкая бутылка вина. Да и Андрей, в спортивном костюме с вытянувшимися коленями и шлепанцах, которые умиляли Иру больше всего, выглядел другим – к нему, такому домашнему, надо было еще привыкнуть.

– Что ты так смотришь? – спросил он подозрительно, – кушать подано. Или ты хотела чего-нибудь экзотического?

– Нет-нет, что ты?! Все здорово! – вообще-то, она хотела сказать, что из-за этих вытянутых коленей и шлепанцев он похож… но постеснялась. Это было б слишком откровенно.

После ужина Андрей переполз на кровать и включил телевизор. Шли новости. Ира, естественно, не понимала ни слова, и ей стало скучно. Пока они ели, она мучилась над таким, казалось бы, пустяковым вопросом – стоит ли ей смывать косметику на ночь. С одной стороны, она не хотела, чтоб Андрей видел ее без макияжа (уж она-то знала, сколько проигрывает от этого), но, с другой, когда он увидит ее утром с размазанными глазами и слипшимися ресницами, это будет не намного лучше.

Все-таки она решила умыться, а когда вернулась, он уже спал прямо поверх одеяла, подложив руку под голову. Телевизор продолжал работать, и Ира выключила его.

– Зачем ты это сделала, я же смотрю, – пробормотал Андрей, поворачиваясь на другой бок.

Ира хотела уже включить снова, но поняла, что разговаривал он во сне и никакой телевизор ему не нужен. Остановилась, вглядываясь в его лицо. Когда Андрей бодрствовал, ей казалось неловким рассматривать его, но теперь он был весь в ее власти, и чем дольше она смотрела, тем больше он ей нравился. …Неужто Олег был прав? – подумала она, – в душе я проститутка, только стараюсь это тщательно скрывать… Она заставила себя повернуться к своей постели. Спать абсолютно не хотелось. Она успела выспаться в пути, но и никакого занятия тоже не могла придумать. Покурила и решила ложиться, ведь думать можно и лежа.

Сначала она попыталась разложить по полочкам события последних дней, но эта цепочка не имела логического завершения, и пока невозможно даже представить, каким оно станет. Единственное, что она знала наверняка – к Диме она не вернется. Она не сможет жить с человеком, которому доставляет удовольствие «PONY GIRLS». После того, что она пережила с мужем, это являлось даже не абстрактным унижением женщин, а вполне конкретным отношением к ней лично.

…Надо заново строить свою жизнь… Хотя в чем это может заключаться?.. В смене мужчины?.. Но это самое элементарное – не настолько я стара и непривлекательна… Другое дело, что будет, когда закончится оплата квартиры в Северном?.. В свою-то я вернуться не смогу, потому что взяла деньги за год вперед и все их потратила…

Внутри у нее все сжалось, вроде, должно это произойти уже завтра, а не в обозримом, но достаточно далеком будущем. Думать об этом не хотелось, потому что отсутствие вариантов, из которых можно выбирать, рождает только панику и угнетенность. Перескочив неприятные мысли, она углубляясь в свое прошлое, ища в нем хоть что-то стабильное, и наконец добралась до подходящего момента, но как же давно это было!..

Она тогда закончила восьмой класс. Был не выпускной вечер, а так, «промежуточный финиш», как сказал отец, но праздновали его по-настоящему, почти как десятиклассники. Ира четко помнила свои ощущения, когда вдоволь нагулявшись и нацеловавшись, под утро со страхом возвращалась домой. А ее даже не ругали – яснее слов говорил лежавший на столе пузырек с валидолом… Потом они сидели с матерью на диване, и мать говорила тихо, почти шепча ей на ухо (Ира до сих пор помнила эти слова и все ждала, когда они сбудутся). «…Дочка, ты умная и красивая. Ты обязательно будешь счастлива, только не разменяй себя по мелочам, и умей быть благодарной тем, кто о тебе заботится…» И что же она делала не так? Почему счастье от нее не просто далеко, а с каждым днем становится все дальше?..

Словно снежный ком, обрушились на нее обрывки всех предыдущих мыслей: и Олег, и Дима, и неоплаченная квартира, и работа, которой у нее нет, и эта страна, пребывание в которой, забудется через пару месяцев, ничего не изменив в ее жизни… Ира почувствовала, как подступают слезы, и сдержать их не получится. Уткнувшись в подушку, она заплакала, стараясь делать это тихо, чтоб не разбудить Андрея.

От слез стало легче. …Почему-то всегда так бывает… Может, они уносят из души все плохое, копящееся внутри годами?.. Но почему же тогда они такие чистые и прозрачные?.. – она вытерла глаза уголком простыни, – …как хорошо все-таки, что я умылась!.. Мысль, что хоть что-то в жизни она сделала правильно, успокаивала. Хотя это такая мелочь, по сравнению с остальной неправильностью и несправедливостью!..

Выплакавшись, Ира почувствовала, что все-таки устала за день, и сон постепенно начинает одолевать ее. Она не противилась; закрыла глаза, мысленно сказав себе: – Все будет хорошо. Так говорила мама, а мама всегда права…

Андрей проснулся первым. Он так и проспал всю ночь, не раздеваясь, тем не менее, выспался и чувствовал себя вполне отдохнувшим для того, чтоб продолжать поиски неизвестного Александра Балабана. Ира еще спала. Рука ее свесилась с постели; голова чуть запрокинута; рот приоткрылся, придавая лицу совершенно детское выражение. Андрей направился в ванную, но по дороге остановился, глядя на нее, спящую. Перед ним лежала чужая, незнакомая женщина. Ее лицо не вызывало в нем никаких эмоций.

…И ради нее я делаю то, что грозит поломать мою собственную карьеру? Почему?.. Даже самому себе он не мог объяснить этого. Он же всегда четко мотивировал свои поступки, но с того дня, когда странное, необъяснимое желание заставило его подойти и познакомиться с этой девушкой, все в жизни изменилось, утратив рациональное начало; превратившись в череду нелепостей и сумасбродств – начиная с того, что он сам пригласил ее в Румынию, и кончая этой безумной поездкой в Тыргу-Жиу. Что здесь можно отыскать? Какие друзья могут им помочь?.. Да, у него предостаточно знакомых для походов по ресторанам, поездок в горы и на море, но Андрей прекрасно помнил, чем заканчивались все их встречи, когда в стране правил Чаушеску – даже не дожидаясь, пока он уйдет, самые лучшие друзья без стеснения звонили в службу безопасности и докладывали, о чем они говорили с русским.

Когда он первый раз случайно услышал подобный отчет, то несколько дней пребывал в шоке. Хотя он не вел никакой анти-румынской пропаганды, и ему нечего было скрывать, сам факт того, с какой легкостью здесь сдают своих, надолго отбил охоту откровенного общения с этой нацией. А теперь он хочет, чтоб они полезли в архивы и искали там какого-то офицера, полвека назад погибшего в России?.. Да они трижды выяснят, зачем это нужно и насколько это законно, а потом все-таки решат (даже если им за это ничего не будет), что лучше никуда не соваться…

Андрей вздохнул, глядя на Иру, и продолжил путь в ванную. Как бы там ни было, но бросить все на середине, он уже не мог – какое-то завершение у этой истории должно быть.

Когда Андрей вернулся, Ира уже проснулась, но еще лежала, оглядывая номер, словно вспоминая, где находится.

– Доброе утро, – она улыбнулась, – ты вчера заснул, и я не стала тебя тревожить.

– Правильно сделала. Вчера я вымотался полностью, – он подошел к окну и отдернул тяжелую коричневую штору. На улице совсем рассвело, и перед гостиницей суетились люди, а рядом с его машиной появились еще три.

– Не поворачивайся, я оденусь, – попросила Ира.

– Без проблем, – Андрей еще ближе придвинулся к стеклу и подумал: …Сколько же в мире условностей, из-за которых возникает столько неудобств!..

Потом они позавтракали в полупустом ресторане, ставшими привычными для Иры, ветчиной и брынзой. Главное, что ее радовало – был кофе. Она вдруг сообразила, что вчера не пила его целый день – так, может, от этого ее ночная депрессия и слезливость? Это хорошее объяснение. Все дело, оказывается, в физическом состоянии, а не в психологическом.

– И что мы будем делать? – спросила Ира, когда они вернулись в номер и уселись в кресла.

– Звонить, – Андрей подумал, что у него, максимум, два дня, чтоб вернуться в Бухарест, иначе в понедельник его начнут разыскивать, и, не дай бог, свяжутся с Брашовом.

На первые звонки никто не ответил. Ира видела, как Андрей, с минуту подержав трубку, нажимал на рычаг, и начинал снова листать записную книжку.

– Нет никого? – она сочувственно вздохнула.

– Народ трудится. Они с шести утра начинают, зато к обеду рабочий день уже заканчивается. Но будем пытаться дальше.

На четвертом звонке Андрею повезло. Разговаривал он весело, и среди потока непонятных слов Ира уловила имя «Лючия». Сначала ее задел его изменившейся тон, но потом она решила, что все правильно, ведь у него своя жизнь, не имеющая к ней никакого отношения (и иметь, скорее всего, не будет).

– Так, – Андрей наконец положил трубку, – объявилась Лючия – моя малышка Лючия. Сегодня познакомишься. Значит, весь народ после обеда собирается к Нику на сabana.

– Куда?.. На кабанов?..

– Не на кабанов, хотя, наверное, они там водятся. Cabana – это, как бы тебе объяснить… в горах стоит двухэтажный дом. Живут там муж с женой. Эдакая частная гостиница посреди леса. Так вот, хозяин одной из них – наш друг, Нику. Мы у него все время отдыхаем. Часть нашей компании ушла туда вчера, а остальные двигаются сегодня. Вот, с ними мы и поедем.

– А я что там буду делать?

– Ты?.. Не знаю пока, но там соберутся все мои друзья – вместе будем думать.

– Как скажешь.

– Скажу я так, – Андрей посмотрел на часы, – у нас три часа свободного времени. Как бы нам его убить?..

Ира подумала, что его уже больше волнуют не ее проблемы, а встреча с друзьями, и никто ни о чем там думать не будет.

– Идти здесь особо некуда, это не Брашов, – продолжал Андрей, – телевизор днем не работает…

– Тогда расскажи что-нибудь, – Ира почувствовала себя одиноко, то ли от существования Лючии, то ли оттого, что идти здесь некуда, и она просто заперта в клетке с абсолютно не интересующимся ею человеком.

– Давай, я тебе пока расскажу, с кем мы будем проводить время на cabana. Во-первых, Виолетта и ее муж Джорджи. Он – врач. Трудоголик и немного зануда, поэтому не обращай на него внимания; она – единственный в городе переводчик с русского. Закончила Бухарестский университет. На переговоры я всегда вызываю ее, ведь на заводе я ж прикидываюсь, что румынским не владею вообще – так можно узнать много интересного. Так вот, Виолетте тридцать пять лет; дама серьезная, но когда выпьет, может превратиться в ужасно стервозную сучку. Дальше Нику – хозяин cabana, и его жена Оана. Он классный, совершенно безотказный парень, а она… короче, странная немного. Но не бойся, она появится только ближе к ночи, потому как всегда при хозяйстве. Потом Хори – бывший гандболист. Игрок национальной сборной, чемпион Европы. Эдакий румынский медведь с во-от такой лапищей. Живет в Бухаресте, но родом отсюда. У него здесь родители остались, брат младший… Ну, и, конечно, Лючия. Любительница русских сигарет… а, вообще, она хорошая девочка – студентка; заканчивает мединститут. Виолетта с Джорджи уже там, а мы поедем с Хори и Лючией.

Ире стало страшно всех этих людей, с которыми она даже не сможет нормально общаться, за исключением Виолетты, которая «стервозная сучка», и неизвестно, как к ней отнесется, но другого выхода все равно не оставалось.

Ровно в два, когда Андрей уже устал рассказывать о Румынии, а Ира устала его слушать, в дверь постучали. Андрей открыл, не спрашивая, и Ира увидела невысокую девушку в коротенькой куртке. Ее черные вьющиеся волосы ниспадали на плечи. Лючия повисла у Андрея на шее. Потом они целовались долго и страстно, а Ира смотрела и завидовала, несмотря на то, что знала – все это временно, и закончится, едва Андрей покинет страну. Но у нее-то не было и такой кратковременной радости.

Потом Андрей познакомил их. Ира не знала, как ее представили, но, ни во взгляде, ни в поведении Лючии не заметила духа соперничества. Скорее всего, он назвал ее сестрой. Гостья даже не стала проходить в номер. Андрей с Ирой быстро оделись, и все вместе вышли на улицу. Лючия достала из кармана ключи и направилась к ярко-красной машине, у которой багажник и капот имели почти одинаковый угол наклона, и поэтому она напоминала сказочного Тяни-Толкая.

– Сейчас покатаешься на чуде румынского автомобилестроения, называемом «Dacia».

– В Бухаресте не ездят, а здесь ездят? – удивилась Ира.

– Здесь снег – дело привычное, поэтому у людей нормальные гаражи. К тому же, здесь есть горные спасатели – они дороги чистят.

Машина тронулась почти бесшумно, а посадка у нее оказалась такой низкой, что Ире через окно казалось, будто она скользит днищем по снегу. Андрей с Лючией беседовали, сидя на переднем сиденье, а она сзади смотрела в окно и чувствовала себя лишней.

Машина долго плутала среди частных домиков, совершенно не похожих на то, что Ира видела в Брашове – обычные одноэтажные строения под металлическими и шиферными крышами, каких полно в каждом российском городе. Наконец, Лючия остановилась перед открытым гаражом, в котором стояло некое подобие джипа, а около него суетился широкоплечий мужчина в канареечно-желтой куртке. Ира догадалась, что это и есть Хори.

Здесь они поменяли машины, загнав «Dacia» в гараж. Хори сел за руль, остальные в салон, представлявший собой два мягких диванчика вдоль бортов.

– Местный джип «ARO», – пояснил Андрей, – неказисто, но в горы лазает, к тому ж дизель.

«ARO» медленно двинулся в том направлении, где заканчивался город и начинались горы. Двигатель ревел так, что разговаривать стало практически невозможно, тем более, Андрей с Лючией сидели с одной стороны, а Ира – с другой. Через затянутые пестрыми шторками окна даже смотреть на улицу было неудобно, и она откровенно скучала. Сдвинувшись в самый дальний угол, откинула голову и закрыла глаза, правда, получилось не совсем удобно, так как машину трясло, и Ира все время билась головой о стойку. Пришлось снова принять вертикальное положение.

– Нам долго ехать? – спросила она, и Андрей красноречиво показал три пальца.

Минут через двадцать трясти стало меньше. Ира выглянула наружу, чуть отодвинув штору. Город кончился. Они ползли в гору по укатанной снежной колее среди огромных, припорошенных снегом сосен. Ира снова закрыла глаза, но сосны не исчезли – они продолжались перед ее мысленным взором; вздрагивали в такт толчкам машины; иногда расступались, образуя полянки, а иногда, наоборот, вытягивали свои мохнатые лапы над самой дорогой. Ира не знала, так ли все это выглядело в реальности, но этот придуманный мир ее вполне устраивал. Она стала фантазировать дальше, загадывая появление животных или изменение ландшафта, и все получалось – то медведь высовывал морду из-за сугроба, то лиса оранжевой молнией перелетала дорогу. Ее так увлекла игра, что и рев двигателя казался не таким ужасным, а сам салон не таким уж неудобным.

Ира почувствовала, что машина пошла значительно медленнее, а мотор ревел даже громче, чем прежде. С неохотой прервав свои видения, снова сдвинула штору, и сначала не поняла, что произошло – ей показалось, будто они провалились в сугроб, и буксуя, с трудом выкарабкиваются из него, а это снег облепил окна и крупными хлопьями продолжал нестись навстречу, подгоняемый ветром. Ира посмотрела назад. Колея, образуемая широкими колесами, тут же исчезала. Усилился ветер, кружа снежные облака так, что в нескольких метрах разглядеть сосны стало совершенно невозможно. Ира привстала, выглянув в лобовое стекло – впереди была такая же белая стена, и еще рука, сжимавшая руль, и мощное ярко-желтое плечо. Она почувствовала себя букашкой в спичечной коробке, которую гонит ветром по пыльной дороге. Андрей с Лючией дремали, склонив головы друг к другу, и держась за руки. Ире было жаль разрушать их идиллию, но она-то больше других знала, что такое горы и к чему приводит подобное безрассудство. Осторожно тронула Андрея за руку и тот мгновенно открыл глаза. Огляделся, спросонья спросил что-то по-румынски.

– Куда мы едем? – Ира указала вперед, – там же ничего не видно. А если улетим вниз?

Проснулась и Лючия. Похоже, она сразу поняла суть дела, потому что перегнувшись к водителю, стала ему что-то быстро говорить. Тот отвечал односложно, не отрываясь от дороги, которая перестала существовать вовсе. Андрей тоже вступил в разговор, только Ира, как дура, прислушивалась к незнакомым словам, пытаясь по интонации догадаться, о чем идет речь.

– Хори говорит, что самый опасный участок мы успели проскочить до пурги. Здесь дорога достаточно широкая, и он ее хорошо знает. А если остановимся, то нас просто заметет.

– А далеко еще осталось?

– Хори говорит, километра четыре.

Рев двигателя становился надсадным. Машина буксовала, но дорывшись до дороги, прыгала вперед, и вновь вгрызалась в снег четырьмя ведущими колесами.

Прошло полчаса. Все молчали. Машина в очередной раз дернулась, и вдруг раздался скрежет – она осела, и сразу стало тихо. Только за кабиной противно выл ветер. Все растерянно глядели друг на друга, не зная, что предпринять – никто не ожидал такого исхода увеселительной прогулки. Хори обернулся и что-то сказал. Ира видела его растерянное, но вовсе не испуганное лицо. Лючия ответила ему, а Ира лишь молча наблюдала, как джип превращается в огромный снежный ком.

– Надо идти, – произнес Андрей по-русски, – Хори говорит, осталось метров пятьсот.

– Надо, – согласилась Ира. Она скептически подумала о своих сапожках, потом взглянула на ботинки Андрея, и усмехнулась. Он понял ее взгляд.

– Ничего, там отогреемся. Нику, наверное, уже натопил камины, – согнувшись, он прошел к выходу, ведя за собой Лючию. Распахнул дверь, и сразу в салон ворвался снежный вихрь – хорошо хоть мороза не было!.. Ира спрыгнула вслед за ними и провалилась выше колен. Впереди, метрах в трех маячил силуэт Хори. Лючия хотела уцепиться за Андрея, но тот подтолкнул вперед обеих девушек, и они двинулись, не поднимая ног, словно ввинчиваясь в рыхлый снег всем телом.

Огромный Хори шел впереди, держа Иру за руку, и, как бульдозер, расчищая путь. За таким тараном идти было сравнительно легко, только снег набивался в сапоги, в рукава, за шиворот. От этого сначала становилось сначала мокро, потом холодно, но, в конце концов, Ира перестала реагировать на эти мелочи, видя лишь широкую желтую спину и стараясь ступать след в след. Почувствовала, что кто-то сзади ловит ее руку. Обернулась, и только по куртке узнала Лючию. Снег на ее волосах не таял, и только глаза и рот, из которого вырывалось тяжелое дыхание, выделялись на белой маске лица. Андрей двигал ее перед собой, как неподъемный груз. Ира протянула руку; Лючия схватилась за нее, и Ира потащила ее, облегчая задачу Андрею. (Когда-то ее также таскали почти на себе, но второй сезон она уже ходила на равных с мужчинами).

Хори, напоминавший движущийся сугроб, обернулся. Что-то крикнул, но ветер снес его слова, и до тех, кто мог бы их понять, они не долетели. Однако Ира насторожилась – вдруг он предупреждал об опасности. Она усиленно вглядывалась в снежную круговерть, и ей стало казаться, что впереди что-то есть, хотя это мог быть и обман зрения.

Сделав еще десяток шагов, Хори остановился. Ира буквально ткнулась в него; протянула освободившуюся руку и почувствовала, что уперлась в стену. Хори пошел вдоль нее на ощупь, остальные за ним. Метров через пять он нащупал дверь и с трудом приоткрыл ее.

Тепло обожгло руки, и снежная корка мгновенно стала сползать с лица. Ира увидела огромный холл с грубыми деревянными стульями; на полу медвежья шкура; по стенам, среди тусклых лампочек, сделанных в форме свечей, висело несколько звериных голов, а в углу, выложенный темно-коричневыми изразцами, пылал камин, отбрасывая блики гораздо более яркие, чем свет лампочек. Напротив входа уходила на второй этаж широкая деревянная лестница…

– Ир, очнись, – услышала она голос Андрея.

Обернулась. Оказывается, все уже сбросили куртки и обувь, оставив у двери огромную лужу, и только тогда сверху раздались шаги. На лестнице появились люди, которые бросились обнимать вновь прибывших, смеялись и что-то выкрикивали, а Ира в это время стояла в сторонке, пытаясь стащить сапоги. Наконец, ей это удалось. Она стояла, шевеля пальцами ног в мокрых колготках, и думала, что высохнет не раньше завтрашнего утра.

Когда первый взрыв восторга, и у встречающих, и у гостей прошел, Андрей, видимо, вспомнил и о ней, потому что все замолчали, уставив на Иру четыре пары глаз. Безоружно улыбнувшись, она развела руками, показывая, что все равно ничего не может им сказать, но тут высокая худая блондинка с густо подведенными глазами протянула руку и произнесла на чистом русском языке:

– Здравствуйте. Будьте, как дома, милости просим. Я правильно говорю? – и улыбнулась. Ира машинально пожала протянутую руку, а остальные дружно рассмеялись, – меня зовут Виолетта. Я – переводчица. Мы с Андреем работаем вместе…

После этой фразы Ира поняла, что все-таки при желании распознать иностранку в Виолетте можно – несмотря на совершенно правильное произношение и построение фраз, говорила она как-то замедленно, подбирая слова.

– Причем, единственная нормальная переводчица в Тыргу-Жиу, – подхватил Андрей.

– Ты преувеличиваешь, – Виолетта погрозила пальцем.

Потом Ира познакомилась с хозяином – Нику, которому на вид оказалось не больше тридцати. Коренастый, с обветренным лицом и черными, как у цыгана волосами. Он тут же начал что-то быстро объяснять, и Ире оставалось лишь глупо улыбаться и хлопать глазами, пока на помощь не пришла Виолетта.

– Нику говорит, что для каждого уже приготовлена комната. Там тепло и уютно. Можно пойти переодеться, а потом он всех приглашает к столу.

– Мне не во что переодеться, – Ира вздохнула, – мои вещи остались в машине у Андрея.

На секунду Виолетта задумалась, потом взяла ее за руку.

– Пойдем. Сейчас что-нибудь придумаем.

На втором этаже по обе стороны коридора располагались одинаковые деревянные двери. Виолетта открыла одну из них, и они оказались в комнате. У стены стояла деревянная кровать; рядом стол, стул; окно, заметенное снегом (поэтому, вне зависимости от времени суток, в комнате постоянно царил полумрак), и еще здесь было не просто жарко, а даже душно.

– Я пойду, принесу тебе какую-нибудь одежду, хорошо? – сказала Виолетта.

– Спасибо.

Дверь закрылась, и Ира осталась одна. Она не могла сказать, нравится ей здесь или нет. Все происходило настолько быстро и неожиданно, что она не успела осмыслить свои ощущения. В коридоре раздавались взрывы хохота, гортанные выкрики и топот, словно кто-то бегал взад-вперед. Ира со страхом подумала, что, наверное, зря сюда приехала. Андрей, как она поняла, будет заниматься Лючией. Виолетта?.. Ей она тоже, в принципе, совершенно не нужна, но теперь, запертая пургой, она все равно не могла никуда уйти отсюда.

Мокрая одежда прилипла к телу. Ире показалось, что от нее начинает подниматься пар, но Виолетта все-таки появилась минут, когда беготня и шум в коридоре уже стали стихать; посмотрела на Иру и воскликнула в ужасе:

– Снимай все немедленно! Ты что, хочешь получить… как это… женскую болезнь? – она бросила на кровать ворох одежды.

Ира несколько минут ждала, что Виолетта даст ей возможность переодеться, но та и не думала выходить.

– Ты куришь? – она уселась на стул, и тут же по комнате пополз кислый запах дрянных румынских сигарет.

– Курю, – Ира поняла, что здесь действуют какие-то другие правила приличия, и отвернувшись к окну, быстро разделась.

– А что у тебя с Андреем? – поинтересовалась Виолетта.

– Смотря, что ты хочешь знать? – Ира усмехнулась. Она догадывалась, что этот вопрос обязательно будет задан (да и момент выбран удачный – когда она стоит голая с трусами в руках), – пусть Лючия не беспокоится, отношения у нас деловые.

– Бизнес?

– Можно сказать, что бизнес, – Ира повернулась к Виолетте лицом, уже облаченная в широкие плащевые штаны и клетчатую рубаху, – ну, как?

– Хорошо. Вы с Оаной почти одинаковые. Пойдем, все ждут нас, – Виолетта потушила окурок и сложила в пакет мокрую Ирину одежду, – отдам посушить.

Они вышли в коридор. Ира по привычке ощупала дверь, в поисках замка.

– Здесь не закрываются – не от кого, – засмеялась Виолетта. Спускаясь вниз, они услышали громкую музыку, – иди, я сейчас.

Ира направилась к двери, на которую сначала не обратила внимания. Вошла и застыла на пороге, не поняв, куда попала – по всему помещению, как на дискотеке, метались разноцветные блики, отраженные в зеркальных вращающихся шарах. Еще через минуту слева она разглядела настоящую стойку с круглыми длинноногими табуретами и стенку с множеством бутылок. За сдвинутыми вместе столиками сидели люди. Она не сразу узнала их в другой одежде и сверкании огней, зато они узнали ее сразу.

– Здравствуй, Ира! – встретил ее разноголосый хор. (Видимо, Андрей успел отрепетировать приветствие).

Она вспомнила единственное слово, которое выучила сегодня утром, и громко сказала:

– Buna ziua.

Застолье взорвалось аплодисментами и дружными выкриками; все вскочили, задвигали стульями, освобождая ей место. Ира, покрасневшая от собственной смелости и довольная тем, как к этому отнеслись, уверенно пошла навстречу.

Однако внимания к ее персоне хватило лишь минут на пятнадцать, потом все увлеклись своими разговорами. Андрей с Лючией сидели на другом конце стола, поэтому она даже не могла спросить, о чем все они говорят и над чем смеются. Ей тоже налили рюмку, но тост, переводить не стали. Обидевшись, Ира не стала пить, а только отщипывала руками (как и все остальные) кусочки брынзы и жевала их с отсутствующим видом. Сидевший рядом Хори, иногда искоса поглядывал на нее, но он-то даже при всем желании не мог ей ничего сказать, а по другую сторону, судя по описанию Андрея, сидел молчаливый Джорджи – «зануда и трудоголик».

Наконец, вернулась Виолетта, причем, не одна – следом за ней шла красивая женщина с распущенными черными волосами, перехваченными красной лентой. В руках у нее был поднос с большими ломтями странного желтоватого хлеба. Далее шел Нику, несший целое блюдо ароматного дымящегося мяса. Потеснив мужа, Виолетта устроилась рядом с Ирой.

– Извини. Я помогала Оане. Тебе было не скучно?

– Не знаю. Все как-то ново… Жаль, я не знаю румынского.

– Он совсем не трудный, – Виолетта засмеялась, – гораздо легче русского.

Хори с приходом Виолетты тоже оживился.

– Хори спрашивает, пила ли ты когда-нибудь цуйку? – перевела Виолетта.

– Пила… в Бухаресте.

– О, Бухарест!.. Такой, как у Нику, там нет!.. Почему ты не выпила? – Виолетта коснулась Ириной рюмки.

– У нас не принято пить, когда не знаешь, за что.

Виолетта посмотрела на Андрея, и что-то выговорила ему по-румынски. Тот рассмеялся и поднял руки вверх.

– Я сказала ему, что он хам, – пояснила она Ире, – все пьют за то, что вам удалось пройти через пургу, и вы все-таки оказались здесь.

Цуйка, действительно, оказалась совсем не такой, как они пробовали с Димой – густая, маслянистая, она обволакивала горло, но потом обжигала желудок и ударяла в голову.

– Ну, как? – спросила Виолетта. Хори тоже наблюдал за Ирой с интересом.

Ира несколько раз схватила воздух и поспешно сунула рот несколько стручков фасоли.

– Крепко, – она перевела дыхание, – а чего-нибудь полегче у вас нет? – она выразительно посмотрела на бар, – там, например.

Виолетта перевела ее слова Хори, и они оба расхохотались.

– Это… как это сказать, муляж. Они пустые. Откуда здесь такие напитки? Это для красоты. Ты, главное, ешь, и все будет хорошо. Это мясо – козлятина. Нику специально зарезал козу для нашего приезда. У него много коз.

– Прямо здесь?

– Конечно. А чем же, по-твоему, они питаются? Они в город не ездят. У них свое мясо, свои овощи, своя цуйка.

– А что это за хлеб?

– Это не хлеб, это – мамалыга. Нас ведь весь мир зовет «мамалыжниками». Попробуй, пока горячая. Когда остынет, ее есть невозможно. Ешь.

После цуйки Ира почувствовала себя более уверенно и с удовольствием вгрызлась в кусок сочного мяса. Ее нисколько не смущало, что жир течет по рукам, что за столом нет салфеток – так ели все, и это было весело.

Виолетта, действительно, оказалась классной переводчицей – она так незаметно умудрялась переводить ключевые фразы, что успевала держать Иру в курсе всех разговоров, и при этом, есть, пить и общаться с остальными. Делалось это так ненавязчиво, что после третьей рюмки Ире, внимательно слушавшей чужой язык и постепенно привыкавшей к его звучанию, стало казаться, что она уже все понимает сама. Она даже стала спрашивать значения отдельных слов и пыталась, пусть односложно, но участвовать в общей беседе. Всем это очень импонировало, и постепенно внимание опять переместилось на нее. Вот тут Виолетте пришлось сложнее, потому что Ира начала рассказывать про Алтай, про пещеры, и, наконец, перешла на анекдоты.

Нику сменил кассету на более танцевальную и ушел. Джорджи тут же увлек танцевать Виолетту, Андрей – Лючию. Ира осталась в компании Хори и Оаны, и тут же поняла, что явно погорячилась со своим пониманием языка. Хори начал что-то говорить, и поскольку тон был очень доброжелательный, даже нежный, она периодически кивала, не имея ни малейшего представления, о чем идет речь; и смотрела при этом на сидевшую напротив Оану. Ира сама не понимала, что ее так привлекает в ней. Наверное, глаза – такие черные, будто радужная оболочка отсутствовала вовсе, а остался только один огромный зрачок. За весь вечер эти глаза ни разу не улыбнулись (вместе со всеми смеялись губы, а глаза оставались печальными и задумчивыми).

…Наверное, она очень устает одна с таким огромным хозяйством, – подумала Ира, – ей бы сейчас поспать, а она вынуждена сидеть с гостями, – улыбнулась ей и слегка прикрыла глаза, желая показать, как понимает хозяйку. Уголки губ Оаны чуть поднялись, потом она резко показала пальцем сначала на Иру, потом на себя. Ира не поняла этого жеста. Она хотела переспросить (наверное, тоже жестом), но Хори взял Иру за руку и продолжая что-то рассказывать, повел танцевать.