Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник) Говард Роберт

– Хорошо. Отправь их на его поиски. А пока прикажи позаботиться о моем коне и распорядись подать сюда, в эту комнату, что-нибудь поесть.

Публио поспешил многословно выразить согласие с пожеланиями гостя, а Конан допил вино, небрежно отшвырнул кувшин в угол и подошел к ближайшему окну, полной грудью вдыхая соленый морской воздух. Король взглянул сверху на лабиринт портовых улочек, окинул оценивающим взглядом корабли в гавани, после чего поднял голову и устремил взор за пределы бухты, в голубую даль, туда, где небо встречалось с морем. Память унесла его за горизонт, к золотым морям юга, под палящее солнце, где жизнь била ключом, не стесненная законами и правилами. Едва уловимый аромат специй или пальм пробудил в нем воспоминания о странных и чужих берегах, где мангровые заросли подбирались к самой воде и гремели барабаны, о кораблях, сходящихся в абордажных схватках, и палубах, скользких от крови, о дыме, пламени и криках умирающих… Увлекшись своими мыслями, он почти не обращал внимания на Публио, который украдкой выскользнул из комнаты.

Подхватив полы мантии, торговец поспешил по коридору, пока не оказался в помещении, где высокий худощавый мужчина со шрамом на виске что-то писал на листе пергамента. Было нечто такое в его внешности, что выдавало в нем отсутствие привычки к труду писца. К нему и обратился Публио:

– Конан вернулся!

– Конан? – Сухопарый мужчина вздрогнул, и перо выпало у него из пальцев. – Корсар?

– Да!

Его собеседник побледнел.

– Он сошел с ума? Если его застукают здесь, нам конец! Того, кто укрывает корсара или сотрудничает с ним, повесят тут же, рядом с самим корсаром! Что, если губернатор узнает о наших прежних связях с ним?

– Он не узнает, – угрюмо ответил Публио. – Пошли своих людей на рынки и в портовые притоны. Пусть ищут человека по имени Белозо. Он – зингариец. Конан говорит, у него есть драгоценный камень, который он, скорее всего, хочет продать. О нем наверняка должны знать торговцы драгоценностями. И вот тебе еще одно задание: подбери с дюжину надежных ребят, которые смогут прикончить Конана, а потом не разболтать об этом всему свету. Ты понял меня?

– Понял. – Собеседник его медленно и серьезно кивнул.

– Не для того я воровал и обманывал, зубами выгрызая путь наверх из сточной канавы, чтобы позволить призраку из прошлого погубить мое настоящее и будущее, – пробормотал Публио, и зловещее выражение его лица изрядно удивило бы благородных дам и господ, которые покупали шелка и жемчуга в его многочисленных лавках.

Но, вернувшись к Конану некоторое время спустя с подносом, на котором стояли тарелки с фруктами и мясом, он вновь постарался придать своему лицу невозмутимое выражение, дабы его незваный гость ничего не заподозрил.

Король по-прежнему стоял у окна, глядя на гавань, где пестрели пурпурные, алые, красные и малиновые паруса галеонов, каракк[29] и галер.

– Если глаза меня не обманывают, вон там стоит стигийская галера, – сказал он, кивая на низкое стройное черное судно, качавшееся на волнах поодаль от остальных. Оно встало на якорь у песчаного берега, который изгибался, образуя высокий мыс. – Получается, сейчас между Стигией и Аргосом царит мир?

– Такой же, как и всегда, – отозвался Публио, со вздохом облегчения опуская поднос на стол, поскольку тот был нагружен изрядно; он изучил вкусы и пристрастия своего гостя еще в прежние времена. – Стигийские порты временно открыты для наших кораблей, как и наши – для их. Но не хотел бы я, чтобы какое-нибудь мое судно встретилось с одной из их проклятых галер в открытом море! А эта приползла в гавань вчера вечером. Что нужно ее хозяевам, я не знаю. До сих пор они ничего не продали и не купили. Я не доверяю этим смуглокожим дьяволам. Предательство родилось в их черной земле.

– Я заставлял их заливаться горючими слезами, – беззаботно ответствовал Конан, отворачиваясь от окна. – На своей галере с командой из черных корсаров я подбирался к самым бастионам замка Кеми, стены которого омывают морские волны, и сжигал стоящие там на якоре галеоны. И, раз уж мы заговорили о предательстве, мой старый друг, как насчет того, чтобы отведать этих яств и отпить глоток вина, просто для того, чтобы показать мне, что твое сердце – на правильной стороне?

Публио повиновался с такой готовностью, что усыпил подозрения Конана, и он без дальнейших колебаний сел за стол и принялся поглощать еду, которой хватило бы на троих.

Пока он ел, по рынкам, портовым притонам и тавернам пошли люди, высматривая зингарийца, который хочет продать драгоценный камень или ищет корабль, способный доставить его в чужеземные порты. Высокий сухопарый мужчина со шрамом на виске сидел, положив локти на залитый вином стол в убогом погребке, над головой у него с закопченной балки свисала латунная лампа, и он вел разговоры с отчаянными разбойниками, зловещее выражение лиц которых и потрепанная одежда выдавали их профессию.

Когда на небе высыпали первые звезды, в их свете стала видна странная кавалькада, приближающаяся по белой дороге к Мессантии с запада. Их было четверо – высоких худощавых мужчин в черных накидках с капюшонами. Они ехали молча, безжалостно погоняя своих скакунов, и кони эти были такими же поджарыми и сухими, как и их наездники, усталые и запыленные после долгого пути.

14. Черная рука Сета

Конан очнулся от глубокого сна мгновенно и полностью, как кошка. Столь же стремительно он вскочил на ноги, обнажая меч, прежде чем человек, коснувшийся его плеча, успел хотя бы отпрянуть.

– Какие новости, Публио? – требовательно спросил Конан, узнав своего хозяина.

Золотая лампа бросала мягкий теплый свет на богатые гобелены и покрывала дивана, на котором он отдыхал.

Публио, оправившись от испуга, вызванного молниеносной реакцией его проснувшегося гостя, ответил:

– Зингарийца нашли. Он прибыл вчера на рассвете. Всего несколько часов назад он собирался продать огромный и очень необычный камень шемитскому купцу, но тот отказался от сделки. Говорят, увидев его, он побледнел как смерть, тут же закрыл лавку и бросился прочь, словно спасаясь от прокаженного.

– Это наверняка Белозо, – пробормотал Конан, чувствуя, как у него учащенно забилась жилка на виске. – Где он сейчас?

– Он спит в доме Сервио.

– Ага, я помню этого дьявола по прежним временам, – проворчал Конан. – Пожалуй, мне стоит поспешить, пока какой-нибудь портовый вор не перерезал ему глотку из-за камня.

Он схватил плащ и накинул себе на плечи, после чего надел шлем, который подобрал ему Публио.

– Прикажи оседлать моего коня и держи его наготове во дворе, – распорядился он. – Я могу вернуться в большой спешке. Я не забуду о твоей сегодняшней услуге, Публио.

Несколькими мгновениями позже Публио, стоя у неприметной боковой двери, смотрел, как тает в сумерках высокая фигура уходящего короля.

– Прощай, корсар, – пробормотал купец. – Должно быть, камень и впрямь выдающийся, если за ним охотится человек, только что потерявший королевство. Жаль, что я не сказал своим парням, чтобы они позволили ему заполучить его, прежде чем прикончить. Но тогда что-нибудь может пойти не так. Пусть Аргос забудет Амру, и пусть наши с ним дела останутся в прошлом. В переулке позади дома Сервио – вот там Конан перестанет представлять для меня опасность.

Дом Сервио, грязный, пользующийся дурной славой притон, был расположен неподалеку от причалов, фасадом к береговой линии. Это было неуклюжее и кривое здание, сложенное из камня и корабельных брусьев, вдоль боковой стены которого тянулся длинный и узкий переулок. Когда Конан вошел в него, приближаясь к дому, у него возникло неприятное ощущение, что за ним наблюдают. Он пристально всматривался в убогие домики и лежащие между ними тени, но не заметил ничего, хотя однажды и уловил шорох одежды или кожи. Но в этом не было ничего необычного. Воры и попрошайки давно облюбовали такие вот кривые улочки, но вряд ли они рискнут напасть на него, стоит им оценить его габариты и доспехи.

Но вдруг впереди в стене открылась дверь, и Конан скользнул в тень арки. Из двери вышел какой-то человек и зашагал по переулку. Он шел, не скрываясь, но совершенно беззвучно, с природной грацией хищника из джунглей. Когда он проходил мимо, в тусклом свете Конан сумел разглядеть его лицо. Незнакомец оказался стигийцем. Даже в сумраке невозможно было не разглядеть горбоносый профиль и бритую голову, как и мантию, лежавшую на широких плечах. Он шел по переулку в сторону моря, и в какой-то миг Конану даже показалось, что он несет фонарь под одеждой, потому что король уловил лучик искрящегося света в тот самый миг, когда стигиец скрылся с глаз.

Но киммериец тут же позабыл о незнакомце, стоило ему заметить, что дверь дома, из которого тот вышел, так и осталась полуоткрытой. Конан собирался попасть внутрь через главный вход и заставить Сервио показать ему комнату, в которой спал зингариец. Но если он может проникнуть в дом, не привлекая внимания, тем лучше.

Сделав несколько шагов, он оказался у двери, но, положив ладонь на засов, вдруг застыл на месте. Его чуткие пальцы, натренированные еще в те времена, когда он был вором в Заморе, подсказали ему, что замок взломан. На него налегли снаружи, причем с такой силой, что толстые железные болты погнулись и вылезли из своих гнезд. Конан не представлял, как можно было нанести двери такой урон, не разбудив всю округу, но он не сомневался, что это случилось сегодня ночью. В доме Сервио, да еще и там, где обитали воры и разбойники, сломанный замок не остался бы без внимания.

Конан осторожно перешагнул порог, сжимая в руке кинжал и спрашивая себя, как же он найдет комнату зингарийца. Ощупью пробираясь в полной темноте, он вдруг замер в неподвижности. Он чувствовал в комнате присутствие смерти – так, как ощущает ее дикий зверь, – не грозящее ему зло, а наличие мертвого тела, убитого совсем недавно. В темноте нога его наткнулась на что-то мягкое, тяжелое и податливое. Конана охватили недобрые предчувствия. Он нашарил в кромешной тьме полку, на которой стояла лампа, а рядом лежали кремень, кресало и трут. Еще через несколько секунд комнату осветил слабый трепещущий язычок пламени, и Конан напряженно огляделся по сторонам.

Убогую меблировку составляли грубо сколоченная кровать у нештукатуреной стены, голый стол да лавка. Внутренняя дверь была заперта на засов. А на утоптанном земляном полу лежал Белозо. Остановившимся взором он смотрел на закопченные балки затянутого паутиной потолка, раздвинув губы в жутковатом предсмертном оскале. Рядом валялся его меч, так и не извлеченный из ножен. Рубашка у него на груди была разорвана, и на загорелой мускулистой груди виднелся четкий отпечаток черной ладони.

Конан молча смотрел на труп, чувствуя, как зашевелились волосы у него на затылке.

– Кром! – пробормотал он наконец. – Черная рука Сета!

Он уже видел этот отпечаток раньше: то была черная метка смерти, которую оставляли жрецы Сета, мрачного культа, процветавшего в темной Стигии. И вдруг он вспомнил ту странную вспышку света, которую заметил под плащом загадочного стигийца, вышедшего, кстати, из этой самой комнаты!

– Клянусь Кромом, это было Сердце! – пробормотал он. – Он нес его под плащом. Он своей магией взломал дверь и убил Белозо. Это наверняка был жрец Сета.

Быстрый осмотр комнаты подтвердил по крайней мере часть его подозрений. На теле Белозо камня не было. У Конана вдруг появилось неприятное подозрение, что все случившееся отнюдь не было результатом нелепого стечения обстоятельств и что таинственная стигийская галера вошла в гавань Мессантии с определенной целью. Но откуда жрецы Сета могли знать, что Сердце придет сюда с юга? Однако же такое допущение казалось ничуть не менее вероятным, чем магия, позволяющая убить вооруженного мужчину простым прикосновением раскрытой ладони.

За дверью послышались крадущиеся шаги, и король резко обернулся и насторожился. Одним движением он загасил лампу и обнажил меч. Слух подсказывал ему, что в темном переулке затаились несколько человек. Когда глаза его привыкли к темноте, он увидел, как у входа в дом столпились смутно различимые силуэты. Он не мог знать, кто они такие, но по своему обыкновению взял инициативу на себя – и выскочил из двери, не дожидаясь, пока на него нападут. Его стремительная атака застала незнакомцев врасплох. Конан увидел, как они обернулись к нему и перед ним оказалась фигура в маске; в следующий миг меч его обрушился на жертву и он устремился прочь по переулку, не давая своим неповоротливым противникам времени опомниться и перехватить его.

На бегу он расслышал впереди слабый скрип весел в уключинах и моментально забыл о людях у себя за спиной. От берега отчаливала лодка! Стиснув зубы, Конан ускорил бег, но, прежде чем он успел выскочить на берег, до него донесся скрип канатов и громкий хлопок поднимаемого паруса.

Тучи, наплывавшие с моря, заслонили звезды. В кромешной темноте Конан выбежал на причал и, напрягая зрение, стал вглядываться в черную воду. Там что-то двигалось – низкая длинная темная тень, с каждой секундой набиравшая скорость. До слуха короля донесся плеск длинных весел. Он заскрежетал зубами от бессильной ярости. Это уходила в море стигийская галера, унося с собой драгоценный камень, в котором была заключена корона Аквилонии.

Выругавшись, он шагнул было в волны, которые с шипением накатывались на берег, и рванул завязки хауберка, намереваясь скинуть его и пуститься вплавь вслед за галерой. Но тут шорох песка за спиной заставил его обернуться. Он совсем забыл о своих преследователях.

К нему бегом устремились несколько темных фигур. Первый из нападавших рухнул под ударом меча Конана, но это не остановило остальных. В темноте вокруг него засверкали клинки, полосуя воздух или со скрежетом впиваясь в кольчугу. На руку ему хлынула чья-то кровь и упали теплые внутренности, когда он сделал смертоносный выпад и рванул меч кверху. Чей-то приглушенный голос отдал приказ убить его, и голос этот показался Конану смутно знакомым. Король принялся прорубаться сквозь мешанину тел к его обладателю. Из-за облаков на мгновение выглянула луна, и ее лучи высветили высокого поджарого мужчину с длинным багровым шрамом на виске. Меч Конана развалил ему череп, как спелую дыню.

А потом удар топором, нанесенный вслепую, угодил королю прямо в шлем. Из глаз у Конана посыпались искры, но он нашел в себе силы отскочить в сторону и сделать убийственный выпад. Он почувствовал, как меч его вошел во что-то мягкое, и услышал сдавленный хрип боли. Но тут он споткнулся о чье-то тело под ногами, и удар булавой сбил шлем у него с головы; в следующее мгновение на его незащищенную голову обрушилась дубинка.

Король Аквилонии неуклюже повалился на сырой песок. Над ним сгрудились несколько фигур, с трудом переводя дыхание.

– Отрубить ему голову, – пробормотал один.

– И так сдохнет, – возразил другой. – Помогите мне перевязать раны, пока я не истек кровью. Отлив унесет его в открытое море. Видите, он упал у самой кромки воды. У него расколот череп; после такого удара не смог бы выжить никто.

– Давайте разденем его, – предложил еще кто-то. – За его доспехи можно выручить несколько серебряных монет. И поторапливайтесь. Тиберио мертв, а я уже слышу песни пьяных матросов, которые шляются по набережной. Пора уносить ноги.

В темноте началась судорожная возня, а потом раздались звуки удаляющихся шагов. Пьяное пение подгулявших моряков становилось все громче.

В своей комнате Публио, нервно расхаживавший взад и вперед перед окном, которое выходило на полночную бухту, вдруг замер и резко развернулся. Его натянутые нервы отозвались протяжным звоном. Он был уверен, что запер дверь изнутри на засов, но сейчас она была распахнута настежь и в комнату входили четверо мужчин. Глядя на них, Публио почувствовал, как по коже у него пробежали мурашки. За свою жизнь купец повидал много странных личностей, но таких не встречал никогда. Они были высокими и худощавыми, в черных плащах, с желтыми овалами лиц под черными кольчужными капюшонами. Он не мог разглядеть их черты и почему-то обрадовался этому. Каждый из мужчин сжимал в руке резной посох непривычного вида.

– Кто вы такие? – спросил Публио, и собственный голос показался ему жалким и дрожащим. – Что вам здесь нужно?

– Где Конан, который раньше был королем Аквилонии? – безжизненным монотонным голосом прошелестел самый высокий из всех четверых, и Публио содрогнулся. Голос походил на похоронный звон кхитайского храмового колокола.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду, – запинаясь, пробормотал торговец, и его обычная самоуверенность дрогнула при виде столь необычных визитеров. – Я не знаю такого человека.

– Он был здесь, – возразил ему один из незваных гостей тем же лишенным всяческих эмоций тоном. – Его конь стоит во дворе. Скажи нам, где он, пока мы не причинили тебе вреда.

– Джебаль! – отчаянно завопил Публио и попятился, пока не уперся в стену. – Джебаль!

Четверо кхитайцев невозмутимо смотрели на него. На их лицах не дрогнул ни один мускул.

– Если ты позовешь своего раба, он умрет, – предостерег купца один из гостей, чем лишь поверг его в еще больший ужас.

– Джебаль! – выкрикнул он. – Куда ты пропал, будь ты проклят? Воры убивают твоего господина!

В коридоре за дверью послышался быстрый топот ног, и в комнату ворвался Джебаль – шемит среднего роста и мощного телосложения со всклокоченной иссиня-черной бородой и листовидным мечом в руке.

Он в немом изумлении уставился на четверых незваных гостей, будучи не в состоянии осмыслить факт их присутствия, смутно припоминая, что его отчего-то сморил сон на ступенях лестницы, которую он охранял и по которой они, должно быть, и поднялись сюда. Раньше он никогда не засыпал на посту. Но сейчас его господин возмущенно кричал, в голосе его слышались истерические нотки, и шемит, словно буйвол, ринулся на незнакомцев, отведя назад мускулистую руку для разящего выпада. Но удар так и не состоялся.

Навстречу ему из широкого черного рукава выстрелила рука, сжимавшая резной посох. Кончик его едва коснулся загорелой груди слуги и тут же отдернулся. Удар очень походил на атаку змеи.

Джебаль споткнулся на бегу, словно налетев на невидимую преграду. Его бычья голова упала на грудь, меч выскользнул из пальцев, и он медленно осел на пол. Создавалось впечатление, будто все кости в его теле разом превратились в желе. Публио стошнило.

– Не пытайся закричать снова, – посоветовал ему высокий кхитаец. – Твои слуги спят крепко, но, если ты разбудишь их, они все умрут, и ты вместе с ними. Так куда подевался Конан?

– Он отправился в дом Сервио, неподалеку от береговой линии, чтобы найти зингарийца по имени Белозо, – выдохнул Публио, расставшись с последними помыслами о сопротивлении.

Купца нельзя было упрекнуть в трусости, но эти жуткие визитеры способны были напугать даже мертвого. Он вздрогнул, заслышав снаружи быстрый топот ног, зловеще прозвучавший в полной тишине.

– Твой слуга? – поинтересовался кхитаец.

Публио лишь покачал головой; язык прилип у него к гортани, и говорить он не мог.

Один из кхитайцев сорвал с дивана шелковое покрывало и набросил его на труп. А потом они спрятались за гобеленами, но перед тем как исчезнуть, высокий мужчина пробормотал:

– Поговори с тем, кто придет, но побыстрее отошли его прочь. Если ты нас выдашь, вы оба даже не доберетесь до двери. Не дай ему понять, что ты здесь не один. – Многозначительно приподняв свой посох, желтолицый исчез за драпировкой.

Публио содрогнулся и с трудом подавил подкатившую к горлу тошноту. Должно быть, это была всего лишь игра света, но ему отчего-то казалось, что посохи жили своей жизнью. Отчаянным усилием воли он постарался взять себя в руки и холодно уставился на взволнованного разбойника в рваной одежде, вломившегося в комнату.

– Мы сделали так, как вы приказывали, милорд, – выпалил он. – Варвар лежит мертвый на песке у края воды.

Публио спиной ощутил движение за гобеленами, и от страха у него едва не разорвалось сердце. А разбойник, ничего не замечая, продолжал:

– Ваш секретарь Тиберио мертв. Варвар зарубил его, как и четверых моих товарищей. Мы отнесли их тела на место сбора. У варвара не обнаружилось ничего ценного, за исключением нескольких серебряных монет. Будут еще какие-либо приказания?

– Нет! – выдохнул Публио побелевшими губами. – Ступай!

Бандит повернулся и вышел вон, мимоходом отметив про себя, что Публио, оказывается, отличается слабым желудком и крайней немногословностью.

Четверка кхитайцев выступила из-за гобелена.

– О ком говорил это человек? – пожелал узнать самый высокий из них.

– Об одном незнакомце, который доставил мне неприятности, – пролепетал Публио.

– Ты лжешь, – невозмутимо ответил кхитаец. – Он говорил о короле Аквилонии. Я прочел это по твоему лицу. Сядь на диван и не вздумай пошевелиться или открыть рот. Я останусь с тобой, а трое моих спутников отправятся на поиски тела.

Публио повиновался, со страхом глядя на невозмутимого молчаливого чужака, который наблюдал за ним, пока в комнату не вернулись трое кхитайцев с сообщением о том, что тела Конана на берегу они не обнаружили. Публио не знал, радоваться ему или огорчаться.

– Мы нашли место, где произошла драка, – сказали они. – На песке осталась кровь. Но король исчез.

Четвертый кхитаец начертал загадочные письмена на ковре кончиком своего посоха, который в свете лампы вдруг показался купцу покрытым чешуйками.

– Вы ничего не прочли на песке? – спросил он.

– Прочли, – ответили они. – Король остался жив и отплыл на юг на корабле.

Высокий кхитаец поднял голову и так взглянул на купца, что тот моментально покрылся холодным потом.

– Что тебе нужно от меня? – стуча зубами, прошептал он.

– Корабль, – ответил кхитаец. – Корабль с командой и снаряжением для долгого плавания.

– Насколько долгого? – заикаясь, пробормотал Публио, даже не помышляя об отказе.

– Чтобы доплыть до края света, – ответил кхитаец, – или до огненных морей ада, что лежат за восходом солнца.

15. Возвращение корсара

Едва к Конану стало возвращаться сознание, как он ощутил легкую качку, сопровождавшуюся подъемами и падениями. Потом он расслышал пение ветра в снастях и такелаже и еще до того, как зрение вернулось к нему, понял, что находится на борту корабля. Он услышал гул голосов, а потом его вдруг окатила струя воды, и он пришел в себя. Изрыгая ругательства, он вскочил и огляделся по сторонам. В уши ему ударил грубый хохот, а ноздри забивал резкий запах немытых тел.

Он лежал на полуюте длинной галеры, которую подгонял попутный ветер с севера, раздувая ее полосатый парус. Солнце только что поднялось над горизонтом, и вокруг радостно искрились брызги золотистого, зеленого и голубого цветов. С левого борта виднелась пурпурная береговая полоска, а с правого простиралась безбрежная даль океана. Все это Конан подметил в мгновение ока, успев рассмотреть и сам корабль.

Он был длинным и узким, типичным торговым судном, ходившим вдоль южного побережья, с высоким ютом и кормой, на палубах которого располагались каюты. Конан посмотрел вниз, на открытый шкафут, откуда долетал тошнотворный, омерзительный запах. Он хорошо помнил его по прежним временам. Это была вонь немытых тел гребцов, прикованных цепями к веслам, по сорок человек с каждого борта. Все они были неграми, и у каждого на поясе виднелась цепь, другой конец которой был прикреплен к тяжелому кольцу, вделанному в шпангоут, который тянулся у них под ногами от носа до кормы. Жизнь раба на борту аргосского корабля была сущим адом. Большинство из них были кушитами, но человек тридцать чернокожих, которые сейчас отдыхали, опершись о неподвижные весла и с ленивым любопытством глядя на незнакомца, были выходцами с других южных островов, ставших родиной корсарам. Конан узнал их по более правильным чертам лица и волосам, а также мускулистому и худощавому телосложению. И еще он заметил среди них кое-кого из тех, кто в прежние времена ходил под его началом.

Все это он разглядел в одно мгновение, окидывая судно быстрым взором, пока поднимался с палубы, а потом перенес свое внимание на людей, стоявших перед ним. Покачнувшись на широко расставленных ногах, он в ярости сжал кулаки, глядя на них. Моряк, окативший его водой, улыбался во весь рот, все еще держа в руке пустое ведро, и Конан, выругавшись, инстинктивно потянулся к поясу, но обнаружил, что остался без оружия и одежды, если не считать коротких кожаных штанов.

– Что это за вонючее корыто? – проревел он. – Как я попал сюда?

Моряки издевательски расхохотались – все до единого коренастые, бородатые аргосцы, – и один из них, богатое платье и властные повадки которого выдавали капитана, скрестил руки на груди и высокомерно бросил:

– Мы нашли тебя лежащим на песке. Кто-то хорошенько врезал тебе по башке и обобрал до нитки. Поскольку нам были нужны люди, мы перенесли тебя на борт.

– Что это за судно? – требовательно повторил Конан.

– «Искатель приключений». Идем из Мессантии с грузом зеркал, красного шелка, щитов, позолоченных шлемов и мечей, чтобы обменять их у шемитов на медную и золотую руду. Меня зовут Деметрио, я – капитан этого корабля и с этой минуты – твой господин.

– Значит, я плыву туда, куда мне надо, – пробормотал Конан, пропустив мимо ушей последние слова капитана.

Они шли на юг вдоль побережья Аргоса. Эти торговые суда никогда не отходили далеко от береговой линии. Он был уверен, что где-то впереди стремит свой бег на юг черная стигийская галера.

– Вы не видели стигийскую галеру… – начал было Конан, но его перебил капитан, воинственно задрав бороду и ощетинившись.

Он не имел ни малейшего желания отвечать на вопросы любознательного пленника и решил, что настало время поставить этого слишком уж независимого бродягу на место.

– Марш вниз! – рявкнул он. – Довольно болтать! Я оказал тебе великую честь, приказав поднять на полуют, дабы привести в чувство, и ответил на все твои идиотские вопросы. А теперь убирайся отсюда! Ты отработаешь проезд на борту моей галеры…

– Я куплю твой корабль… – вырвалось у Конана, прежде чем он вспомнил, что остался без гроша.

Слова его были встречены взрывом хохота, а капитан побагровел, решив, что над ним издеваются.

– Ах ты, грязная свинья! – взревел он и с угрожающим видом шагнул к пленнику, схватившись за рукоять длинного ножа на поясе. – Ступай вниз, пока я не приказал выпороть тебя! И следи за своим языком, иначе, клянусь Митрой, я прикажу приковать тебя к веслам, как остальных чернокожих!

Конан отнюдь не отличался сдержанностью, и сейчас его буйный нрав прорвался наружу. Еще никогда обидчику, посмевшему так разговаривать с ним, даже в прежние времена, когда он еще не был королем, не удавалось прожить достаточно долго, чтобы пожалеть о своих словах.

– Не смей повышать на меня голос, ты, смоляная крыса! – громовым голосом проревел он, и ошарашенные моряки уставились на него с открытыми ртами. – Только попробуй достать свою игрушку, и я скормлю тебя рыбам!

– Ты что это о себе думаешь? – опешил капитан.

– Сейчас узнаешь! – пообещал взбешенный киммериец, резко развернулся и прыгнул к поручням, где висело оружие на случай абордажной схватки.

Капитан выхватил свой нож и с воплями устремился за ним, но, прежде чем он успел нанести удар, Конан схватил его за запястье с такой силой, что вырвал руку из сустава. Капитан взвыл, как раненый буйвол, а потом покатился по палубе, куда его презрительно отшвырнул киммериец. Конан сорвал с поручней тяжелый топор и с кошачьей ловкостью развернулся навстречу морякам, которые вздумали атаковать его. Они набежали, высунув языки, неуклюжие и криворукие по сравнению со стремительным киммерийцем. Прежде чем они успели достать его своими ножами, он вломился в их гущу, как слон в чащобу, рубя направо и налево с такой быстротой, что глаз не успевал за ним, и во все стороны полетели мозг и брызги крови, когда два тела повалились на палубу.

Ножи бессильно полосовали воздух, а Конан невредимым прорвался сквозь беспорядочную толпу и огромными прыжками понесся к узкому мостику, соединявшему ют с полубаком. Он пролегал как раз над головами гребцов. За ним по юту устремились несколько моряков, разъяренных гибелью своих товарищей, тогда как остальные – человек тридцать общим счетом – полезли на мостик, размахивая оружием.

Конан влез на мостик и остановился над запрокинутыми к нему черными лицами, вскинув топор над головой, с развевающейся по ветру черной гривой.

– Не узнаете меня? – заорал он. – Смотрите, собаки! Смотрите, Айонга, Ясунга, Ларанга! Забыли, кто я такой?

И со шкафута корабля раздался крик, быстро перешедший в могучий рев:

– Амра! Это же Амра! Лев вернулся!

Моряки, те, кто услышал этот крик и понял, что он означает, побледнели и попятились, в страхе глядя на беснующегося человека на мостике. Неужели это и впрямь тот самый кровожадный дьявол южных морей, столь таинственным образом исчезнувший несколько лет назад, но о котором до сих пор слагали легенды? Чернокожие окончательно обезумели, они в бешенстве трясли и грызли цепи, выкрикивая имя Амры как заклинание. Кушиты, которые до сих пор никогда не видели Конана, подхватили их крик. Рабы в карцере под полом каюты принялись стучать в борта, визжа, как сумасшедшие.

Деметрио, который с трудом полз по палубе на коленях, помогая себе одной рукой, пепельно-серый от дикой боли в вывернутой из сустава руке, заорал:

– Взять его! Убейте его, собаки, пока рабы не вырвались на свободу!

Сообразив наконец, какая смертельная опасность им грозит, моряки ринулись к мостику с обеих сторон. Но Конан, ловкий, как кошка, одним прыжком перемахнул через поручни и приземлился на обе ноги в проходе между скамьями.

– Смерть хозяевам! – взревел он, и его топор с размаху опустился на кандальную цепь, перерубив ее, как тростинку.

В следующее мгновение бешено вопящий раб оказался на свободе и с треском переломил весло, соорудив из него некое подобие палицы. Моряки беспомощно метались взад и вперед по мостику у них над головами, и на «Искателе приключений» начался настоящий ад. Топор Конана безостановочно взлетал и опускался, и с каждым ударом на свободе оказывался очередной беснующийся чернокожий, пьяный от ярости и жажды мести.

Моряки, спрыгнувшие на шкафут, чтобы убить светлокожего гиганта, который, словно потеряв рассудок, рубил и рубил кандалы, освобождая чернокожих гребцов, вдруг обнаружили, что в них вцепились те рабы, что еще оставались прикованными, тогда как остальные, размахивая над головами обрывками цепей, пронеслись по шкафуту, подобно черному разрушительному урагану. Они орали, как сумасшедшие, крушили все вокруг обломками весел и железными прутьями и рвали своих врагов зубами и ногтями. В довершение этого безумства рабы в карцере сломали дверь и вырвались на палубы, а Конан, бросив рубить цепи, во главе пятидесяти чернокожих ринулся на мостик, присоединив свой иззубренный топор к палицам и дубинкам своих соратников.

И схватка окончательно превратилась в бойню. Аргосцы были сильными, крепкими и бесстрашными людьми, как и все представители их народа, прошедшего жестокую школу морских баталий. Но они не смогли устоять перед натиском разъяренных гигантов, которых вел за собой страшный варвар. Побои, оскорбления и невыносимые страдания оказались отомщены в едином кровавом порыве, который, подобно урагану, прокатился по кораблю от носа до кормы, и, когда он стих, в живых на борту «Искателя приключений» остался лишь один белый человек – забрызганный кровью гигант, вокруг которого сгрудились восторженно вопящие чернокожие. Они упали ниц на залитую кровью палубу в экстазе преклонения перед своим обожаемым вожаком.

Конан, чья мощная грудь бурно вздымалась и блестела от пота, сжав в забрызганной кровью руке топор, с которого падали красные капли, со свирепым видом огляделся по сторонам – пожалуй, именно так мог бы вести себя вождь первобытного племени на заре времен – и тряхнул своей черной гривой. Сейчас он не был королем Аквилонии; он вновь стал повелителем черных корсаров, своей кровью завоевавшим место вожака.

– Амра! Амра! – безостановочно вопили впавшие в транс чернокожие, те, кто выжил в страшной схватке. – Лев вернулся! Теперь стигийцы взвоют, как собаки, поджавшие хвост, и черные псы Куша станут вторить им! Теперь деревни снова будут пылать в огне, а корабли пойдут на дно! Женщины станут причитать и рвать на себе волосы, но звон мечей заглушит их стенания!

– Хватит нести всякий вздор, собаки! – проревел Конан голосом, в котором утонуло хлопанье паруса на ветру. – Пусть десять человек спустятся вниз и раскуют тех гребцов, что еще остаются в цепях. Остальные – к рулю, на весла и фалы, живо! Кром и его дьяволы, вы что, не видите, что нас отнесло к самому берегу? Или вы хотите, чтобы нас выбросило на сушу, где аргосцы снова закуют вас в кандалы? Выкинуть трупы за борт! Пошевеливайтесь, бездельники, или я с вас шкуру спущу!

Чернокожие повиновались со смехом и шутками. Кое-кто даже затянул песню. Трупы, черные и белые, полетели за борт, где воду уже вспарывали острые треугольные плавники.

Конан стоял на полуюте и, нахмурившись, смотрел на чернокожих, которые выжидающе глядели на него. Он скрестил могучие руки на груди, и ветер трепал его длинные черные волосы, отросшие за время скитаний. Пожалуй, никогда еще на мостике корабля не стоял столь дикий варвар, и сейчас в этом свирепом корсаре очень немногие вельможи Аквилонии признали бы своего короля.

– В трюме есть еда! – проревел он. – Оружия хватит на всех, потому что корабль вез мечи и доспехи для шемитов, живущих на побережье. Нас столько, что хватит и на управление кораблем, и на хорошую драку! Вас заковали в цепи, и вы горбатились на аргосских собак; согласны ли вы стать свободными гребцами для Амры?

– Да! – взревели они. – Мы – дети твои! Веди нас, куда пожелаешь!

– Тогда принимайтесь за уборку – надо привести в порядок шкафут, – скомандовал киммериец. – Свободные люди не могут жить и работать в такой грязи. Трое из вас, поднимитесь ко мне, мы взломаем кормовую каюту и добудем продовольствие. Клянусь Кромом, прежде чем закончится наше приключение, вы у меня еще разжиреете!

Ответом ему стал одобрительный рев, и полуголодные чернокожие бросились исполнять его распоряжения. Парус наполнился ветром, который задул с удвоенной силой, срывая с волн пенные барашки. Конан широко расставил ноги на качающейся палубе, глубоко вздохнул полной грудью и раскинул в стороны руки. Что ж, быть может, он перестал быть королем Аквилонии, зато он по-прежнему оставался королем морей.

16. Черные стены Кеми

«Искатель приключений», как птица, несся на юг, подгоняемый мощными гребками весел, на которых отныне сидели свободные люди. Из мирного торговца галера превратилась в военный корабль, насколько это было возможно, разумеется. Теперь у гребцов сбоку на скамьях висели мечи, а на курчавых головах красовались позолоченные шлемы. Вдоль поручней развесили щиты, а вокруг мачты сложили связки дротиков, луков и стрел. Кажется, даже стихия пришла на помощь Конану: полосатый парус неизменно наполнялся свежим ветром, который с ровной силой дул днем и ночью, так что в веслах не было особой нужды.

Но, хотя Конан все время держал впередсмотрящих в «вороньем гнезде»[30], те пока так и не увидели длинной низкой черной галеры, убегающей на юг впереди них. День за днем горизонт и катящиеся волны оставались пустынными, и размеренный покой лишь иногда нарушался появлением рыбацкого судна, тут же бросавшегося наутек, едва его команда замечала вывешенные щиты на поручнях «Искателя приключений». Сезон торгового судоходства завершался, и других кораблей они не встречали.

А когда впередсмотрящий все-таки увидел парус, то на севере, а не на юге. Далеко позади появилась быстроходная галера с раздутым ветром пурпурным парусом. Чернокожие принялись уговаривать Конана повернуть и взять ее на абордаж, но он лишь покачал головой в ответ. Где-то впереди стройная черная галера на всех парусах спешила к портам Стигии. Тем вечером перед наступлением темноты наблюдатель из «вороньего гнезда» доложил, что быстроходная галера видна на горизонте, а на рассвете она все еще висела у них на хвосте, оставаясь крошечным пятнышком вдали. Конан даже спросил себя, уж не его ли она преследует, но найти логической причины подобному предположению не смог. Но вскоре он и думать забыл о странной посудине. С каждым днем, все дальше углубляясь на юг, он чувствовал, как усиливается снедавшее его свирепое нетерпение. Сомнения никогда не досаждали ему. Точно так же, как он верил в восход и закат солнца, так он уверовал и в то, что жрец Сета похитил Сердце Аримана. А куда еще мог жрец Сета везти его, кроме Стигии? Чернокожие чувствовали его нетерпение и выкладывались на веслах так, как никогда не работали из-под палки, хотя и не подозревали о его цели. Они предвкушали, как будут грабить и мародерствовать, и были вполне довольны. Мужчины с южных островов не знали другого занятия; и кушиты, входящие в команду галеры, с бессердечием их расы радостно восприняли перспективу поучаствовать в ограблении собственного народа. Узы крови ничего не значили для них, а вот удачливый вождь и звонкие монеты затмевали собой все остальное.

Вскоре характер побережья изменился. Они больше не плыли вдоль отвесных скал, за которыми убегали к горизонту горные массивы. Теперь береговая линия представляла собой широкие равнины и луга, едва возвышавшиеся над уровнем моря и терявшиеся в голубоватой дымке вдали. Им попадалось мало гаваней и еще меньше портов, но зеленую равнину усеивали точки шемитских городов; зеленое море лизало оконечности зеленых долин, и зиккураты[31] городов, едва видимые издалека, отливали белизной на жарком солнце.

По пастбищам неторопливо расхаживали стада коров, которые охраняли коренастые широкоплечие всадники в цилиндрических шлемах, с курчавыми иссиня-черными бородами и луками в руках. Это было побережье Шема, где не признавали никаких законов, кроме тех, которые здешние города-государства навязывали силой. Конан знал, что дальше к востоку луга и пастбища уступают место пустыне, где уже не было городов и где обитали лишь кочевые племена.

Они упорно держали курс на юг, и вскоре начала меняться даже бесконечная панорама долин с точками городов. Появились первые заросли тамаринда[32] и пальмовых деревьев. Береговая линия становилась все более изрезанной, и за нею виднелись голые песчаные дюны. К морю сбегали многочисленные ручейки, по берегам которых высились стены зеленой и сочной растительности.

Наконец они миновали устье широкой реки, которая впадала в океан, и увидели высокие черные стены и башни Кеми.

Река называлась Стиксом и служила настоящей границей Стигии. Кеми же считался самым крупным портом Стигии и одновременно важнейшим административным центром. Король жил в древнем Луксуре, а в Кеми верховодило жречество, хотя люди шептались, что настоящая столица их страны находится в самом сердце материка, в загадочном заброшенном городе на берегу Стикса. Эта река, берущая свое начало из неведомого источника где-то далеко к югу от Стигии, текла на север на тысячу миль, а потом резко поворачивала на запад, проходила еще несколько сотен миль, после чего впадала в океан.

«Искатель приключений», не зажигая огней, ночью проскользнул мимо порта, и рассвет застал его в небольшом заливе в нескольких милях к югу от города. Залив со всех сторон окружали топи и заросли мангровых деревьев и пальм в переплетении лиан, которые кишмя кишели крокодилами и змеями. Обнаружить их здесь было практически невозможно. Конан помнил это местечко еще с прежних времен; он уже бросал здесь якорь раньше, в бытность свою корсаром.

Когда они крались мимо города, чьи огромные черные бастионы высились на двух песчаных отмелях, в кольце которых и лежала бухта, то на стенах горели багровые факелы и из-за них доносился негромкий рокот барабанов. В порту, в отличие от Аргоса, судов практически не было. Стигийцы не строили свою славу и могущество на кораблях и флотах. Разумеется, у них имелись в наличии торговые суда и боевые галеры, но количество их по сравнению с сухопутной армией было ничтожным. Большая же часть их флота курсировала по великой реке, избегая выходить в открытое море.

Стигийцы были древней расой – смуглые неразговорчивые люди, могущественные и безжалостные. В незапамятные времена их владычество простиралось далеко на север от Стикса, за луга и пастбища Шема, захватывая и плодородные плоскогорья, на которых сейчас раскинулись Котх, Офир и Аргос, вплоть до самой границы с древним Ахероном. Но Ахерон пал, и варварские племена предков хайборийцев в волчьих шкурах и рогатых шлемах устремились на юг, потеснив прежних властителей. Однако же стигийцы ничего не забыли.

Весь день «Искатель приключений» простоял на якоре в крошечной бухточке, огражденной стеной переплетающихся ветвей и лиан, в путанице которых перекликались разноцветные птахи с хриплыми голосами и скользили молчаливые рептилии с яркой чешуей. Ближе к закату с борта спустили ялик, который принялся курсировать вдоль берега, пока не нашел то, что нужно было Конану: стигийского рыбака в утлой плоскодонке.

Его подняли на палубу «Искателя приключений» – высокого смуглого жилистого мужчину, лицо которого заливала смертельная бледность от страха перед своими похитителями, жуткая слава которых была известна всему побережью. Он был наг, если не считать коротких атласных штанов, поскольку, подобно гирканцам, в Стигии даже рабы и простолюдины носили шелк. В его лодке обнаружился и плащ, в который рыбак кутался по ночам, дабы уберечься от прохлады.

Он упал перед Конаном на колени, ожидая пыток и неминуемой смерти.

– Встань, как подобает мужчине, и перестань трястись, – нетерпеливо бросил киммериец, который никогда не понимал подобострастного уничижения. – Тебе не причинят вреда. Скажи мне вот что: не заходила ли в порт Кеми в последние несколько дней галера, быстроходная черная галера, вернувшаяся из Аргоса?

– Заходила, милорд, – ответил рыбак. – Только вчера на рассвете жрец Тутотмес воротился из путешествия на дальний север. Люди говорят, что он побывал в самой Мессантии.

– Что он привез с собой из Мессантии?

– Увы, милорд, этого я не знаю.

– Что ему понадобилось в Мессантии? – требовательно спросил Конан.

– Милорд, я – простой человек. Откуда мне знать, что на уме у жрецов Сета? Я могу говорить только о том, что видел своими глазами да о чем шепчутся люди на причалах. До нас дошли слухи о том, что на юге случилось нечто необычайное, хотя что именно, никто не знает; известно лишь, что лорд Тутотмес в большой спешке отплыл туда на своей черной галере. Теперь он воротился, но что он делал в Аргосе и что привез с собой, не знает никто, даже матросы из его команды. Говорят, что он выступил против самого Тот-Амона, верховного владыки всех жрецов Сета, который живет в Луксуре, и что Тутотмес ищет тайного могущества, чтобы свергнуть Великого Повелителя. Но кто я такой, чтобы судить об этом? Когда жрецы воюют друг с другом, простому человеку только и остается, что пасть ниц и надеяться, что они не наступят на него.

Конан рычанием выразил свое отношение к столь рабской философии и повернулся к своим людям:

– Я отправлюсь в Кеми в одиночку и попробую найти Тутотмеса. Подержите этого человека заложником, но смотрите, не причините ему зла. Кром и его дьяволы, перестаньте орать! Или вы полагаете, что мы можем среди бела дня войти в гавань и захватить город? Я пойду один.

Не слушая возражений, он разделся и напялил на себя шелковые штаны и сандалии пленника, заправил волосы под взятый у него же обруч, а вот короткий рыбацкий нож с презрением отверг. В Стигии простолюдинам не дозволялось носить мечи, а плащ оказался недостаточно просторным, чтобы под ним можно было скрыть длинный клинок киммерийца. Но Конан пристегнул к бедру ганатский нож, оружие свирепых кочевников, обитающих в пустыне к югу от Стигии, – широкий тяжелый, слегка искривленный клинок отличной стали, заточенный до бритвенной остроты и достаточно длинный, чтобы выпустить человеку кишки.

Затем, оставив стигийца под охраной своих корсаров, Конан спустился в рыбацкую лодку.

– Ожидайте меня до рассвета, – сказал он. – Если я не вернусь к тому времени, значит, не вернусь уже никогда, а вы возвращайтесь на юг, к своим домам.

Когда он перебирался через борт, пираты проводили его такими горестными воплями, что ему пришлось вновь показаться над палубой и велеть им заткнуться. Потом, спрыгнув в лодку, он уселся на весла и погнал утлое суденышко по волнам с такой быстротой, какой оно никогда не видело при прежнем хозяине.

17. Он убил священного Сына Сета!

Гавань Кеми лежала меж двух остроконечных клиньев суши, выдававшихся в океан. Он обогнул южный мыс, на краю которого, подобно рукотворной скале, высился черный замок, и вошел в бухту в сумерках, пока было еще достаточно светло, чтобы зеваки разглядели рыбацкую лодку и плащ, но при этом не обратили внимания на мелочи, которые могли выдать его с головой. Он без помех пробрался меж огромных черных боевых галер, стоящих на якоре, и причалил к широкой каменной лестнице, сбегавшей к самой воде. Здесь он привязал свою лодчонку к железному кольцу, вделанному в каменную стену, среди множества других таких же суденышек. Не было ничего странного в том, что рыбак оставлял здесь свою посудину. Применение им находили только рыбаки, а они не воровали друг у друга.

Никто не удостоил его даже мимолетным взглядом, когда он поднимался по длинной лестнице, незаметно огибая факелы, установленные на ней через равные интервалы. Он выглядел самым обычным рыбаком с пустыми руками, возвращающимся после неудачной ловли на побережье. Но если бы кто-нибудь любопытный присмотрелся к нему повнимательнее, то наверняка отметил бы энергичную походку и уверенную осанку, нехарактерную для простого рыбака. Однако же Конан шел быстро, стараясь держаться в тени, а простолюдины Стигии привыкли предаваться размышлениям не больше своих собратьев в менее экзотических странах.

Телосложением он не отличался от стигийской касты воинов, представители которой выделялись высоким ростом и мускулатурой. Сильный загар делал Конана похожим на смуглокожих стигийцев. А его черные волосы, подстриженные прямо и перехваченные медным обручем, лишь усиливали сходство. Отличия же не бросались в глаза – другая походка, непривычные черты лица и синие глаза. Плащ скрадывал их, да и сам Конан старался держаться в тени, старательно отворачиваясь, когда навстречу ему попадался кто-либо из местных жителей.

Но все равно игра была смертельно опасной, и он понимал, что рано или поздно обман будет раскрыт. Кеми не походила на прочие морские порты Хайбории, где смешались представители всевозможных рас и народностей. Здесь единственными чужеземцами были негры и шемиты, а он походил на них еще меньше, чем на коренных стигийцев. Чужестранцев не приветствовали и в других городах Стигии; их терпели, если только они являлись иностранными посланниками или торговцами. Но и последним не дозволялось сходить на берег после наступления темноты. А сейчас в гавани вообще не было ни одного хайборийского корабля. В городе ощущалось странное беспокойство; в воздухе разлилась напряженность, вспыхнули старые амбиции, и по улицам гулял настороженный шепоток, слышимый только теми, кому он предназначался. Шестое чувство дикаря безошибочно подсказывало Конану: атмосфера накаляется, и вот-вот произойдет взрыв.

Если его обман раскроется, Конана ждет незавидная участь. Его убьют просто за то, что он чужак. Если в нем узнают Амру, вожака корсаров, который подверг их побережье разграблению огнем и мечом… Конан непроизвольно поежился. Он не боялся людей в любом обличье, и смерть от огня или стали не страшила его. Но здесь была земля черного колдовства и безымянного ужаса. Говорили, что Сет Старый Змий, давно изгнанный всеми хайборийскими расами, по-прежнему таился в тени подземных храмов, где случались загадочные и жуткие события.

Он оставил позади прибрежные улицы с их широкими каменными лестницами, сбегающими к самой воде, и вошел в центральную часть города. Здесь не было ничего, что отличает любой хайборийский город, – ни фонарей или светильников, ни празднично разодетых людей, беззаботно гуляющих по тротуарам, ни лавок и магазинчиков с распахнутыми настежь дверями, выставляющих напоказ свои товары.

Здесь лавки закрывались с наступлением сумерек. Единственным источником света на улицах оставались чадящие факелы, установленные через большие промежутки. Людей попадалось сравнительно немного; они торопливо шли по своим делам, ни с кем не заговаривая, и количество их неуклонно уменьшалось с наступлением позднего времени. Окружающая атмосфера казалась Конану тягостной и нереальной: молчаливые прохожие, их испуганная спешка, глухие черные стены, угрюмо вздымающиеся по обеим сторонам каждой улицы. В архитектуре Стигии преобладала мрачная тяжесть, давящая и гнетущая.

Свет в домах горел лишь на верхних этажах. Конан знал, что большинство жителей предпочитают спать на плоских крышах, среди пальм искусственных садиков, прямо под открытым небом. Откуда-то доносились звуки непривычной музыки. Иногда по булыжнику с грохотом проносились бронзовые колесницы, и тогда можно было мельком разглядеть высокого вельможу с ястребиным профилем, завернувшегося в атласную накидку, черную гриву которого перехватывал золотой обруч с эмблемой змеи, поднявшей голову. Или черного нагого возничего, широко расставившего кривые ноги и натягивавшего вожжи в попытке сдержать горячих стигийских коней.

А вот те, кто торопливо шел по улицам пешком, были простолюдинами: рабы, торговцы, шлюхи, ремесленники – но и их становилось все меньше по мере того, как он углублялся в лабиринт городских улиц. Конан приближался к храму Сета, где рассчитывал найти жреца, которого искал. Он был уверен, что узнает Тутотмеса, хотя до этого видел его лишь в профиль в темном переулке Мессантии. В том, что это был именно жрец, Конан не сомневался. Только верховные служители жуткого Черного Круга обладали силой черной руки, несущей смерть одним своим прикосновением. И только такой человек мог осмелиться противостоять самому Тот-Амону, который народам Запада представлялся фигурой страшной и мистической.

Улица стала шире, и Конан понял, что вошел в часть города, занятую храмами. Огромные сооружения затмевали тусклые звезды; в свете немногочисленных факелов они смотрели вниз угрюмо и угрожающе. И вдруг Конан услышал слабый женский крик – он донесся до него с противоположной стороны улицы, откуда-то спереди. Киммериец увидел ее – обнаженную куртизанку с украшенной перьями высокой прической, которая свидетельствовала о роде ее занятий. Она стояла прижавшись спиной к стене, глядя на что-то, чего он еще не видел. Заслышав ее крик, прохожие замерли на месте, словно зачарованные. В то же мгновение Конан услышал впереди зловещее шуршание. И тут из-за темного угла здания, к которому он приближался, высунулась отвратительная клиновидная голова, за которой показалось свитое кольцами, влажно блестящее темное туловище.

Киммериец отпрянул, вспомнив слышанные им истории: змеи считались священными детьми Сета, бога Стигии, который, как говорили, и сам был змеем. Таких вот монстров держали в храмах Сета, а когда они начинали испытывать чувство голода, их выпускали на улицы, где они могли охотиться на кого угодно. Подобные омерзительные пиршества считались жертвоприношениями чешуйчатому богу.

Стигийцы, застигнутые врасплох, упали на колени, как мужчины, так и женщины, покорно ожидая своей участи. Одного из них выберет огромная змея, сожмет в своих чешуйчатых кольцах, сдавит, превращая в кровавое месиво, и проглотит, как удав глотает кролика. Остальные останутся жить. Такова воля богов.

Но Конан думал по-другому. Питон скользил к нему; киммериец, скорее всего, привлек его внимание тем, что остался стоять, единственный из всех. Стиснув под плащом рукоять своего длинного ножа, Конан надеялся, что скользкая тварь минует его. Но та остановилась прямо перед ним и, жутко покачиваясь в красноватом свете факелов, вытянула шею, глядя на него холодными глазами, в которых горела древняя ненависть змеиного племени. Шея ее изогнулась, но, прежде чем она метнулась вперед, Конан выхватил из-под мантии нож и с быстротой молнии нанес удар. Широкое лезвие перерубило клиновидную голову и глубоко вошло в толстую шею.

Конан выдернул нож и отпрыгнул в сторону; гигантское тело змеи билось в предсмертных судорогах и свивалось в кольца. Несколько мгновений он стоял и смотрел на агонию твари, не в силах отвести от нее взгляда, и единственным звуком, нарушавшим мертвую тишину, были глухие удары змеиного хвоста о камни мостовой.

Но вдруг оцепеневшие приверженцы змеиного бога пришли в себя и стали кричать:

– Святотатец! Он убил священного сына Сета! Убейте его! Смерть ему! Смерть!

Вокруг Конана засвистели камни, и обезумевшие стигийцы ринулись на него с дикими воплями. Из домов по обеим сторонам улицы выскакивали обитатели и присоединялись к общему хору. Киммериец с проклятиями развернулся и стремглав кинулся в темное жерло ближайшего переулка. За спиной он слышал топот босых ног по каменным плитам, поскольку бежал, руководствуясь чутьем, а не зрением, и стены эхом отзывались на мстительные возгласы преследователей. И тут его рука нащупала брешь в стене, и он резко свернул в другой, еще более узкий переулок. По обеим сторонам от него вздымались сплошные каменные джунгли. Высоко над головой виднелась полоска звездного ночного неба. Конан знал, что эти гигантские стены принадлежат храмам. Он услышал, как погоня промчалась мимо переулка, в котором он укрылся. Крики преследователей постепенно стихли вдали. Он тоже двинулся вперед, хотя мысль о том, что в такой темноте можно запросто наткнуться на еще одного из «сыновей» Сета, заставила его содрогнуться.

Впереди показалось слабое движущееся свечение, какое испускает жук-светляк. Киммериец остановился, прижался спиной к стене и положил ладонь на рукоять ножа. Он знал, что это такое – к нему приближался человек с факелом. Он был уже так близко, что Конан разглядел темную руку, сжимающую факел, и смутный овал смуглого лица. Еще несколько шагов, и человек наверняка увидит его. Конан присел, изготовившись к прыжку, а факел вдруг остановился. В тусклом свете на мгновение прорисовалась дверь, пока человек возился с замком. Потом она отворилась, человек шагнул через порог, а в переулке вновь воцарилась кромешная тьма. Было что-то зловещее в этой двигавшейся украдкой фигуре, тайком входящей в спрятанные в темной аллее двери; не исключено, что это жрец возвращался к себе после очередного черного дела.

Конан на ощупь двинулся к двери. Если уж по этому переулку прошел один человек с факелом, то за ним наверняка последуют и другие. Поворачивать назад он не стал, поскольку рисковал столкнуться с толпой преследователей. В любой момент они могли вернуться, обнаружить узкий переулок и с воплями устремиться в него. Высокие неприступные стены давили на Конана, и его охватило непреодолимое желание как можно скорее бежать отсюда, даже если для этого потребуется войти внутрь незнакомого здания.

Тяжелая бронзовая дверь была не заперта. Под его пальцами она приоткрылась, и киммериец заглянул в щелочку. Взору его предстала большая квадратная комната, стены которой были сложены из массивного черного камня. В нише на стене коптил факел. Комната была пуста. Он скользнул через порог и закрыл бронзовую дверь за собой.

Его обутые в сандалии ноги не производили ни малейшего шума, когда он пересек комнату, осторожно ступая по черному мраморному полу. В стене напротив стала видна приоткрытая тиковая дверь, и Конан скользнул в нее, сжимая в руке нож. Он оказался в огромном сумрачном помещении с черными стенами, настолько просторном, что потолок его терялся где-то в темноте над ним. В стенах виднелись черные арочные провалы дверей. Огромный зал освещали необычного вида бронзовые лампы, испускавшие жутковатый тусклый свет. На противоположной стороне огромного помещения вилась широкая черная мраморная лестница без перил, ступени которой вели наверх, в темноту. Со всех сторон над головой у Конана, подобно каменным уступам, нависали смутно видимые галереи.

Конан содрогнулся; он незваным вошел в храм какого-то стигийского бога, если и не самого Сета, то кого-либо столь же мрачного. И здесь не было недостатка в обитателях. Посреди огромного зала возвышался алтарь из черного камня, массивный и строгий, безо всяких украшений и резьбы, а на нем свила кольца гигантская священная змея, и ее чешуйки всеми цветами радуги переливались в тусклом свете ламп. Она не шевелилась, и Конан вспомнил, как ему рассказывали о том, что большую часть времени жрецы держат этих тварей в одурманенном состоянии. Киммериец неуверенно шагнул от двери, а потом вдруг попятился, оказавшись не в той комнате, которую только что покинул, а в нише, задернутой бархатными занавесками. Совсем рядом послышались чьи-то мягкие шаги.

Из-под одной из черных арок показалась высокая мощная фигура в сандалиях и атласной набедренной повязке, с широких плеч которой ниспадала длинная мантия. А вот лицо и голову прикрывала чудовищная маска полузверя-получеловека, на гребне которой колыхались страусовые перья.

Для проведения некоторых церемоний стигийские жрецы надевали маски. Конан надеялся, что мужчина не заметит его, но какое-то шестое чувство предупредило стигийца. Он вдруг резко свернул, хотя до этого целеустремленно направлялся к лестнице, и шагнул прямо к нише. Когда он отдернул бархатную занавеску, из темноты метнулась рука, схватила его за горло, так что он поперхнулся криком, и рванула его на себя, в нишу, где под ребра ему вонзился нож.

Следующий шаг Конана был вполне очевиден. Он снял с трупа скалящуюся маску и надел ее себе на голову, затем плащом рыбака накрыл тело, затащив его в нишу, и накинул себе на плечи мантию жреца. Сама судьба предоставила ему возможность для маскарада. Сейчас вся Кеми могла разыскивать святотатца, который осмелился защитить себя от священной змеи, но кто рискнет заглянуть под маску жреца?

Он смело вышел из алькова и направился к первому попавшемуся арочному проему, но не сделал и десяти шагов, как вновь обернулся, спиной ощутив новую опасность.

По лестнице спускалась процессия в масках, эти люди были одеты точно так же, как он сам. Конан заколебался, застигнутый на открытом месте, и замер в неподвижности, полагаясь на свою маскировку, хотя ладони у него увлажнились, а на лбу выступил холодный пот. Фигуры в масках, подобно призракам, сошли по лестнице и направились мимо него к одной из арок. Предводитель держал в руках эбеновый посох, в навершии которого скалился белый череп. Конан понял, что перед ним – одна из ритуальных процессий, назначение которых чужаку понять было решительно невозможно, но которые играли важную – и зачастую зловещую – роль в стигийской религии. Последний из жрецов слегка повернул голову в сторону застывшего киммерийца, словно приглашая его следовать за собой. Не сделать того, чего от него со всей очевидностью ожидали, значило возбудить подозрения. Конан пристроился сзади, за последним из мужчин, приноравливаясь к его неспешной походке.

Они двинулись по длинному и темному коридору со сводчатым потолком, и Конан с тревогой отметил, что череп на посохе засветился жутким фосфоресцирующим светом. Он вдруг ощутил приступ животной безрассудной паники; его так и подмывало выхватить нож и наброситься на эти дьявольские фигуры, а потом бежать куда глаза глядят из этого угрюмого храма. Но он взял себя в руки и постарался отогнать дремучие страхи, что начали подниматься на поверхность из самых темных закоулков подсознания, населяя тьму чудовищами и монстрами. Вскоре Конан облегченно вздохнул, когда они миновали двойные двери в три человеческих роста и вышли на свет звезд.

Конан спросил себя, а не пора ли нырнуть в какую-нибудь боковую темную аллею, но заколебался, не зная, что предпринять, а они тем временем двинулись по длинной темной улице, и прохожие, завидев их, поспешно отворачивались к стене. Процессия держалась середины улицы, откуда до стен было далековато; повернуть и укрыться в одном из переулков было бы слишком опасно. И пока он мысленно кипел, проклиная всех и вся, они вошли в невысокие арочные ворота в южной стене, и перед ними раскинулись скопления невысоких глинобитных хижин с плоскими крышами и пальмовых рощ, смутно различимых в темноте. Теперь или никогда, решил Конан; пришло время расстаться с его молчаливыми спутниками.

Но, едва только ворота остались позади, как обет молчания был нарушен. Жрецы начали оживленно, хотя и вполголоса, переговариваться друг с другом. Их церемонная походка тоже изменилась, и предводитель небрежно зажал посох под мышкой. Четкий строй нарушился, и жрецы гурьбой поспешили вперед. Конан старался не отставать от них, потому что в негромком гуле голосов он уловил слово, которое воспламенило его, и слово это было «Тутотмес»!

18. Я – женщина, которая никогда не умирала!

Конан со жгучим интересом рассматривал своих спутников в масках. Или Тутотмес был одним из них, или вся процессия направлялась на встречу с ним. И он понял, куда они идут, когда за пальмами показалась черная треугольная громада, затмевавшая звезды.

Они прошли через лабиринт хижин и рощиц, и, если кто-нибудь посторонний и заметил их, он постарался не попадаться им на глаза. В хижинах не было видно ни огонька. Позади них ночное небо пронзали черные башни Кеми, звезды отражались в водах гавани, а впереди расстилалась погруженная во тьму пустыня. Где-то затявкал шакал. Обутые в сандалии ноги аколитов бесшумно ступали по песку. С таким же успехом они могли быть призраками, направлявшимися к колоссальной пирамиде, что вздымалась из тьмы пустыни. Над спящей землей раскинула крылья мертвая тишина.

Страницы: «« ... 7891011121314 »»

Читать бесплатно другие книги:

«188 дней и ночей» представляют для Вишневского, автора поразительных международных бестселлеров «По...
Деньги и здоровье – как правило, зависят друг от друга. Больше здоровья и энергии – значит, больше и...
«Моей дорогой сестре» – такую надпись Фаина Раневская велела выбить на могиле Изабеллы Аллен-Фельдма...
В книгу включены истории жизни и наставления семи очень необычных женщин, представляющих различные д...
Сборник рассказов-воспоминаний выдающихся учеников Шри Раманы Махарши, одного из величайших духовных...
Сказка итальянского писателя Карло Коллоди «Приключения Пиноккио. История Деревянного Человечка» впе...