Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник) Говард Роберт
Они вышли к Танасулу, небольшой укрепленной деревушке, расположенной в том месте, где через реку протянулась каменная насыпь, образуя естественный мост, по которому нельзя было пройти только при очень уж сильном наводнении. Лазутчики прислали донесение, что Конан занял позицию в Горалийских холмах, которые полого вздымались в нескольких милях от реки. Перед самым закатом к его лагерю подошли гундерландцы.
Амальрик взглянул на Ксалтотана, лицо которого в свете факелов выглядело чужим и непроницаемым. Наступила ночь.
– И что дальше? Твоя магия не сработала. Теперь армия Конана почти не уступает нам по численности, зато его позиция намного лучше нашей. Нам предстоит выбирать из двух зол: стать лагерем здесь и ждать его атаки или отступить к Тарантии и ожидать подхода подкреплений.
– Ожидание для нас смерти подобно, – ответил Ксалтотан. – Командуй переправу через реку. Мы встанем лагерем на равнине.
– Но у него слишком сильная позиция! – запротестовал Амальрик.
– Глупец! – Маска напускного спокойствия слетела с лица колдуна. – Или ты уже забыл Валькию? Из-за того что какой-то неучтенный стихийный элемент не дал разлиться наводнению, ты уже решил, что нам пришел конец? Я рассчитывал, что ваши копья довершат разгром врагов, но не волнуйся; мое искусство уничтожит их войско. Конан в ловушке. Он не увидит завтрашнего заката. Начинай переправу!
Они перешли через реку при свете факелов. Копыта лошадей стучали по каменистому мосту и разбрызгивали грязь на мелководье. Отблески факелов на щитах и кирасах окрасили темную воду в кроваво-красные тона. Каменный мост, по которому они переправлялись, был достаточно широк, но полночь уже давно миновала, когда армия наконец встала лагерем на равнине. Над головами у них в темноте перемигивались красные огоньки. Конан оказался загнан в каменный мешок Горалийских холмов, которые уже не раз становились последним рубежом обороны для аквилонских королей.
Амальрик вышел из палатки и, не находя себе места от беспокойства, принялся бесцельно бродить по лагерю. В шатре Ксалтотана мерцал жутковатый свет, и время от времени тишину нарушал демонический вопль, заглушая негромкий рокот барабана, который правильнее было бы назвать шелестом.
Амальрик, чьи инстинкты обострила ночь и сопутствующие обстоятельства, понял, что Ксалтотану противостоят не только силы природы. Он поднял глаза на огни костров у себя над головой, и лицо его избороздили суровые складки. Он со своей армией забрался в самую глубь вражеской территории. Там, в горах, затаились тысячи свирепых людей, в сердцах и душах которых не осталось никаких чувств и эмоций, кроме бешеной ненависти к своим поработителям и дикой жажды мести. Поражение грозило обернуться полным уничтожением, ведь отступать ему пришлось бы по территории, занятой злейшим и кровным врагом. А утром ему предстоит повести в бой войска против самого умелого и жестокого бойца во всем западном полушарии и его отчаянной орды. Если Ксалтотана вновь постигнет неудача…
Из тени выступили несколько часовых. Огни костров блестели на их панцирях и гребнях шлемов. Они волоком тащили изможденную фигуру в рваных лохмотьях.
Отдав Амальрику честь, они заговорили:
– Милорд, этот человек вышел к передовой линии постов и заявил, что ему нужно кое-что сообщить королю Валерию. Он – аквилонянин.
Впрочем, пленник больше походил на волка, на котором многочисленные капканы оставили множество шрамов. На запястьях и лодыжках у него виднелись старые рубцы, оставленные кандалами. Лицо его было изуродовано большим клеймом. Глаза его сверкали из-под спутанных волос, когда он исподлобья смотрел на барона.
– Кто ты, грязный пес? – требовательно спросил немедиец.
– Можешь называть меня Тиберием, – ответил мужчина и заскрипел зубами, сдерживая стон. – Я пришел рассказать вам, как заманить Конана в ловушку.
– Предатель, а? – громыхнул барон.
– Люди говорят, у тебя есть золото, – пробормотал мужчина, кутаясь в свои лохмотья. – Дай и мне немножко! Дай мне золота, и я расскажу, как разбить короля!
Глаза его дико блеснули, его простертые руки походили на скрюченные лапы. Амальрик с отвращением передернул плечами. Но, как говорят, в такой игре все средства хороши.
– Если ты говоришь правду, я дам тебе столько золота, сколько ты сможешь унести, – сказал он. – Но если ты лжешь и пришел сюда шпионить, я прикажу распять тебя головой вниз. Следуйте за мной, – обратился он к воинам.
В шатре Валерия Амальрик кивнул на мужчину, который присел перед ними на корточки, запахивая плотнее свою рваную накидку:
– Он говорит, что знает, как помочь нам завтра. А нам понадобится помощь, если план Ксалтотана окажется таким же неудачным, как и прежний. Говори, собака.
Тело мужчины сотрясали странные судороги. Он заговорил, торопясь и глотая слова:
– Конан встал лагерем в верховьях долины Львов. Она имеет форму веера, и по обеим сторонам ее вздымаются отвесные скалы. Если вы собираетесь атаковать его завтра, вам придется продвигаться вверх по долине. Подняться на скалы по обеим сторонам вам не удастся. Но если король Валерий согласится принять мои скромные услуги, я проведу его через горы и покажу ему, как зайти королю Конану в тыл. Однако же мы должны выступить как можно скорее, если вы хотите, чтобы дело было сделано. Нам предстоит долгий путь верхом, потому что сначала надо проехать много миль на запад, потом повернуть на север, затем – на восток, и только после этого мы попадем в долину Львов с обратной стороны, откуда в нее вошли гундерландцы.
– Если ты заведешь меня в ловушку, то сдохнешь первым, – пригрозил Валерий. – Ты ведь понимаешь это, верно?
Мужчина вздрогнул, но не отвел глаз.
– Если я предам тебя, можешь меня убить!
– Конан не рискнет разделить свои силы, – заговорил Амальрик. – Ему понадобятся все люди, чтобы отразить атаку. Он не сможет расставить засады в горах. Кроме того, этот малый понимает, что рискует своей шкурой, если попытается обмануть тебя. Или такой пес, как он, готов пожертвовать собой? Полная ерунда! Нет, Валерий, я думаю, он говорит правду.
– Пожалуй, он – еще больший негодяй, чем все прочие, – расхохотался Валерий, – ведь он готов продать своего освободителя. Очень хорошо. Я пойду вслед за этой собакой. Сколько человек ты можешь мне выделить?
– Думаю, пяти тысяч будет достаточно, – отозвался Амальрик. – Неожиданный удар в тыл должен вызвать замешательство в их рядах, и этого будет довольно. Я буду ждать твоей атаки в полдень.
– Ты узнаешь, когда я нанесу удар, – пообещал Валерий.
Возвращаясь в свой павильон, Амальрик с облегчением отметил, что Ксалтотан по-прежнему остается в своем шатре, судя по душераздирающим воплям, что время от времени звучали в ночи. Когда же он наконец расслышал в полной темноте лязг стали и звяканье уздечек, то мрачно улыбнулся. Валерий сыграл свою роль. Барон знал, что Конан похож на раненого льва, который способен убивать, даже корчась в предсмертных судорогах. Когда Валерий ударит ему в спину, киммериец вполне может перед смертью стереть соперника с лица земли. Тем лучше. Амальрик полагал, что может пожертвовать Валерием после того, как тот проложит Немедии дорогу к победе.
Пять тысяч человек, сопровождавших Валерия, были в большинстве своем аквилонянами, опытными и закаленными воинами, хотя и ренегатами. При свете звезд они выехали из спящего лагеря, следуя изгибу маячившей впереди горной гряды, которая, затмевая звезды, тянулась на запад. Валерий ехал впереди, и рядом с ним покачивался в седле Тиберий. Запястья его были перехвачены кожаным ремнем, концы которого держали всадники, ехавшие по обеим сторонам от него. Еще несколько человек держались поблизости с обнаженными мечами.
– Если вздумаешь обмануть нас, умрешь мгновенно, – предостерег пленника Валерий. – Не стану уверять, будто знаю все здешние овечьи тропы, но я сумею определить общее направление и понять, правильно ли мы движемся, чтобы зайти с другого конца долины Львов. Так что смотри у меня и не вздумай шутить.
Мужчина втянул голову в плечи и, лязгая зубами, принялся уверять короля в своей преданности, тупо глядя на реющий над их головами стяг, на котором свил кольца золотой змей прежней династии.
Огибая предгорья, прикрывавшие вход в долину Львов, они двинулись по широкой дуге на запад. Еще через час пришлось повернуть на север, пробираясь по дикой горной местности узкими и смертельно опасными тропами. Рассвет застал их в нескольких милях к северо-западу от позиций Конана, и здесь проводник повел их на восток, через лабиринт ущелий и скал. Валерий кивнул, оценивая их местоположение по пикам, возвышавшимся над остальными. Он примерно представлял, где они находятся, и знал, что они движутся в правильном направлении.
Но вдруг безо всякого предупреждения с севера надвинулась серая туманная дымка, которая затянула склоны и поползла им навстречу по долине. Вот она погасила солнце, и мир окутался непроницаемой серой пеленой. Видимость не превышала нескольких ярдов, так что двигаться вперед можно было чуть ли не на ощупь. Валерий выругался. Он больше не видел вершин, по которым ориентировался прежде. Теперь придется полностью положиться на ненадежного проводника. Золотой змей бессильно поник в неподвижном воздухе.
Вскоре и Тиберий, похоже, сбился с пути; он остановился, неуверенно глядя по сторонам.
– Что, собака, заблудился? – грубо поинтересовался Валерий.
– Слушай!
Откуда-то спереди донесся слабый ритм – там глухо зарокотал барабан.
– Это барабан Конана! – воскликнул аквилонянин.
– Если мы настолько близко, что слышим его барабаны, – сказал Валерий, – то почему не слышим криков и лязга оружия? Битва ведь наверняка уже началась.
– Ущелья и ветра могут сыграть с нами злую шутку, – ответил Тиберий, стуча зубами в ознобе, часто охватывающем людей, которые много времени провели в сырых подземных темницах. – Слушай!
До их слуха донесся отдаленный приглушенный рев.
– Они сражаются в долине! – воскликнул Тиберий. – Барабан стучит на вершине. Поспешим!
Он поехал на звук рокочущего барабана с таким уверенным видом, словно понял наконец, где находится. Валерий последовал за ним, проклиная туман. Но потом ему пришло в голову, что тот скрывает его продвижение и Конан не заметит его. Он ударит в спину киммерийцу еще до того, как полуденное солнце рассеет густую серую пелену.
Сейчас он не видел, что находится по обе стороны от него, – утесы, заросли деревьев или ущелья. Барабан рокотал безостановочно, становясь громче по мере их приближения, но шум битвы стих. Валерий совершенно перестал ориентироваться. Он вздрогнул, разглядев сквозь серую пелену впереди отвесные скалы и поняв, что они едут по узкому ущелью. Но проводник не выказывал ни малейших признаков беспокойства, и Валерий вздохнул с облегчением, когда теснина раздвинулась и скалы исчезли в тумане. Они миновали ущелье; если бы их поджидала засада, то лучшего места было бы не найти.
Но вот Тиберий остановился снова. Барабан рокотал громче, однако Валерий никак не мог определить, с какой стороны доносится звук. То он шел спереди, то сзади, то с одной стороны, то с другой. Валерий нетерпеливо вертел головой, ерзая в седле. Клочья тумана вились вокруг, и мелкая водяная пыль оседала на оружии и доспехах. За его спиной терялась в дымке призрачная колонна закованных в сталь всадников.
– Чего ты ждешь, собака? – требовательно спросил он.
А проводник, похоже, прислушивался к рокоту невидимого барабана. Вот он медленно выпрямился в седле, повернул голову и взглянул Валерию в лицо. Король увидел на его губах улыбку, от которой ему стало не по себе.
– Туман рассеивается, Валерий, – каким-то незнакомым голосом сказал он и ткнул вперед костлявым пальцем. – Смотри!
Барабан замолчал. Туман редел на глазах. Сначала над серыми ватными клубами появились скалистые вершины, высокие и сверкающие. Туман опускался все ниже. Валерий привстал на стременах и испустил крик, который подхватили его всадники. Со всех сторон их окружали отвесные скалы. Они находились отнюдь не на широкой равнине, как он надеялся, а в закрытом ущелье, огражденном утесами высотой в сотни футов. Войти или выйти отсюда можно было только тем путем, каким прошли они.
– Собака! – Валерий ударил Тиберия в лицо кулаком в латной рукавице. – Что это за дьявольские шутки?
Тиберий сплюнул кровь и зашелся жутким смехом.
– С помощью этой шутки мир избавится от зверя! Смотри, собака!
И вновь у Валерия вырвался крик – только теперь гнева, а не страха.
Выход из ущелья загораживал отряд людей, стоявших молча и неподвижно, как призраки: оборванных косматых мужчин с пиками и дротиками в руках. Их было много, несколько сотен. А сверху, со скал, на них смотрели тысячи лиц – свирепых, изможденных, пылающих гневом, носивших на себе следы стали, огня, голода и лишений.
– Это все уловки Конана! – взревел Валерий.
– Конан об этом ничего не знает, – рассмеялся Тиберий. – Этот план придумали другие люди, которых ты разорил и которым больше нечего терять. Амальрик был прав. Конан не стал разделять свою армию. Мы – сброд, отребье, последовавшее за ним, волки, охотящиеся в этих горах, люди, потерявшие кров и надежду. Это был наш план, и жрецы Асуры помогли нам с туманом. Взгляни на них, Валерий! Каждый из них несет на себе отпечаток твоей руки, на своем теле или в сердце! Взгляни на меня! Ты ведь не узнаешь меня, верно, из-за этого клейма, что выжег у меня на лице твой палач? А когда-то мы были с тобой знакомы. Когда-то я был лордом Амилийским, человеком, чьих сыновей ты казнил, чьих дочерей обесчестили и убили твои наемники. И ты говорил, что я не пожертвую собой, чтобы заманить тебя в ловушку? Боги милосердные, да будь у меня тысяча жизней, я отдал бы их все, чтобы обречь тебя на смерть! И мне удалось задуманное! Взгляни на этих людей, которых ты погубил! Смотри, мертвец, притворявшийся королем! Пришел их час! Это ущелье станет твоей могилой. Попытайся вскарабкаться на эти скалы: стены их высоки и обрывисты. Попытайся с боем прорваться обратно сквозь проход: копья загородят его, а сверху обрушатся камни и раздавят тебя! Собака! Я буду ждать тебя в аду!
Запрокинув голову, он расхохотался жутким смехом, и скалы ответили ему. Валерий подался вперед в седле и взмахнул своим огромным мечом, рассекая ключицу и грудину. Тиберий повалился на землю, все еще смеясь булькающим смехом и захлебываясь кровью.
Барабаны зарокотали вновь, окружив долину сводящим с ума ритмом; вниз обрушились валуны; заглушая крики умирающих, с вершин засвистели стрелы.
22. Дорога на Ахерон
На востоке ширилась розовая полоса рассвета, когда Амальрик повел свои войска в верховья долины Львов. С обеих сторон долины тянулись невысокие, но отвесные скалы, а дно ее повышалось неровными каменными уступами. На самых верхних террасах заняла оборону армия Конана, ожидая нападения. Войско, которое присоединилось к нему, подойдя маршем из Гундерланда, состояло не только из копейщиков. С ними прибыли и семь тысяч боссонийских лучников, а также бароны с четырьмя тысячами дружинников с севера и запада, значительно пополнив ряды королевской конницы.
Копейщики выстроились плотным клином в узком устье долины. Их было девятнадцать тысяч, в основном гундерландцев, хотя среди них насчитывалось около четырех тысяч аквилонян из других провинций. С обоих флангов их прикрывали боссонийские лучники. Позади копейщиков замерли в конном строю рыцари, подняв копья остриями кверху: десять тысяч рыцарей Пуатани, девять тысяч аквилонян, баронов со своими дружинами. Позиция была очень выгодной и сильной. Обойти ее с флангов не представлялось возможным, поскольку это означало бы трудный подъем по крутым лесистым склонам под градом стрел боссонийских лучников и последующую схватку с мечниками. Лагерь Конана располагался в узком ущелье с отвесными стенами, которое, в сущности, служило естественным продолжением долины Львов, постепенно повышаясь к дальнему выходу. Киммериец не опасался удара в спину, потому что тамошние горы кишели беженцами и разоренными дворянами, чья верность ему не вызывала сомнений. Но если его позицию трудно было захватить, то не легче было и оставить ее добровольно. Для обороняющихся она стала одновременно и крепостью, и ловушкой, последним отчаянным рубежом для людей, которые не могли рассчитывать на пощаду в случае поражения. Единственный возможный путь к отступлению лежал через узкое ущелье в тылу.
Ксалтотан поднялся на холм на левой стороне долины, неподалеку от широкого устья. Холм был выше остальных и назывался Королевским Алтарем – почему, никто уже не помнил. Об этом знал лишь Ксалтотан, память которого вмещала события трех прошедших тысячелетий.
Он был не один. Компанию ему составили двое служек, молчаливых, угрюмых и смуглых; они прихватили с собой молоденькую аквилонскую девушку, связанную по рукам и ногам. Служки уложили ее на древнюю каменную плиту, вырубленную в форме алтаря, венчавшую вершину холма. Она оставалась там долгие века, и ветер и дождь изменили ее до неузнаваемости, так что многие сомневались в том, что она когда-либо представляла собой нечто иное, кроме природного камня любопытной формы. Но Ксалтотан еще с прежних времен знал о том, чем плита была на самом деле и кто водрузил ее туда. Служки, сгорбившись, отошли в сторону, похожие на молчаливых гномов, и Ксалтотан, черную бороду которого трепал ветер, остался в одиночестве рядом с алтарем, глядя вниз, в долину.
С этой точки ему открывался вид на всю долину до самой Ширки и холмов за верховьями. Он видел сверкающий, ощетинившийся сталью клин на верхней террасе, стальные каски лучников, поблескивающие среди валунов и кустов, рыцарей, неподвижно замерших на конях, с вымпелами на шлемах и поднятыми копьями.
Глядя в другую сторону, он мог рассмотреть неровный строй немедийцев, которые блестящими стальными шеренгами входили в долину. Вдали, за их спинами, прибрежную полосу усеивали разноцветные шатры лордов и рыцарей, среди которых виднелись во множестве и тусклые палатки простых солдат.
Подобно сверкающей стальной реке, немедийцы вливались в долину, и над их головами рдел на ветру алый дракон. Первыми строгими шеренгами шли лучники, приподняв арбалеты с вложенными в них болтами[34], держа пальцы на спусковых крючках. За ними двигались копейщики, а позади них виднелся костяк армии – конные рыцари с развернутыми знаменами и поднятыми копьями. Они пустили своих огромных коней шагом, словно на параде.
А дальше, на склонах, замерла в угрюмом молчании уступавшая им в численности аквилонская армия.
Немедийских рыцарей в общей сложности насчитывалось тридцать тысяч, и, как это было заведено во всех хайборийских странах, именно они составляли цвет и силу войска. Пехотинцы использовались только для того, чтобы расчистить путь для таранного удара тяжеловооруженных рыцарей.
Лучники открыли огонь еще на ходу, не нарушая строя, и в воздухе защелкали тетивы и засвистели стрелы. А вот болты или не долетали, или же бессильно отскакивали от огромных щитов, которыми прикрылись гундерландцы. И, прежде чем арбалетчики смогли подойти на дистанцию прямого выстрела, стрелы боссонийских лучников начали сеять в их рядах смерть и разрушения.
Так продолжалось совсем недолго, и после бесплодных попыток подавить огонь вражеских стрелков немедийские лучники дрогнули и попятились, смешав ряды. Их легкие доспехи и оружие не могли соперничать с длинными тяжелыми луками боссонийцев. А западные лучники к тому же умело укрывались среди валунов и кустов. Более того, немедийским пехотинцам недоставало твердости духа конных рыцарей, ведь они прекрасно сознавали, что лишь расчищают дорогу для всадников.
Арбалетчики отступили, и в разрывы между их шеренгами выдвинулись копейщики. По большей части они состояли из наемников, и их хозяева не терзались угрызениями совести, хладнокровно рассчитывая принести их в жертву. Они должны были отвлекать внимание от конных рыцарей, пока те не выйдут на дистанцию прямого удара. И пока арбалетчики вели фланговый огонь с большого расстояния, копейщики шли вперед, попав под ураганный обстрел вражеских лучников, а за ними готовились пойти в атаку рыцари.
Когда же и копейщики дрогнули под ливнем стрел, протрубил рожок, и они поспешно подались вправо и влево, а в образовавшуюся брешь устремились тяжеловооруженные рыцари.
На полном скаку они влетели в тучу свистящей смерти. Длинные оперенные стрелы находили малейшие щелочки в сочленениях их доспехов и конских попон. Лошади, взбиравшиеся на ступенчатые террасы, вставали на дыбы и валились вниз, увлекая за собой всадников. Утесы были усеяны телами людей и лошадей. Атака захлебнулась.
Внизу, в долине, Амальрик перегруппировал свои войска. Тараск сражался в первых рядах под знаменем с алым драконом, но командовал воинством барон Тор. Амальрик злобно выругался, глядя на лес копий, видимый над шлемами гундерландцев. Он надеялся своим отступлением выманить рыцарей из-за спин копейщиков и заставить их броситься в атаку вниз по склону, а уже потом лучники с флангов должны были внести сумятицу в их ряды; конники, пользуясь численным перевесом, добили бы их. Но они не тронулись с места. Слуги разносили бурдюки с речной водой. Рыцари снимали шлемы и поливали взмокшие головы и лица. Раненые, оставшиеся лежать на склонах, напрасно требовали дать им напиться. В верхней же части долины в распоряжении обороняющихся оказались свои родники. Так что в тот жаркий весенний день им не грозила жажда.
С Королевского Алтаря, стоя рядом с древним, причудливо выветрившимся камнем, Ксалтотан смотрел, как бурлит внизу стальной поток. Рыцари устремились вперед с опущенными копьями и развевающимися флажками. Подобно грохочущему приливу, они промчались сквозь град жалящей смерти и врубились в ощетинившийся копьями строй на верхнем уступе. Топоры взлетали и опускались над шлемами с плюмажами, им навстречу ударяли копья, сбивая наземь людей и лошадей. Свирепой гордостью гундерландцы не уступали немедийским рыцарям. Они были лучшими пехотинцами в мире, и традиции делали их боевой дух несгибаемым. Короли Аквилонии давным-давно поняли, как извлечь выгоду из непобедимой пехоты. Гундерландцы стояли насмерть; над их сверкающими рядами вился огромный стяг с золотым львом, а на острие клина ревел и буйствовал, подобно тропическому урагану, огромный воин в вороненой броне, и его окровавленный топор с одинаковой легкостью крушил кости и рубил доспехи.
Немедийцы сражались отважно, как того и требовали их мужество и обычаи. Но они не могли прорваться сквозь стальной клин, и с обеих сторон их сбившиеся плотной массой ряды безжалостно выкашивали меткие стрелы, пущенные в упор. Их собственные лучники оказались бессильны, а копейщики не могли вскарабкаться по склонам, чтобы вступить с боссонийскими лучниками в рукопашную схватку. Медленно и неохотно, но угрюмым рыцарям пришлось отступить, чтобы подсчитать опустевшие седла. Оставшиеся на своих позициях гундерландцы не разразились торжествующими криками. Они лишь теснее сомкнули ряды, закрывая бреши, образовавшиеся на месте павших товарищей. Из-под стальных касок глаза им заливал пот. Но они лишь крепче стиснули древка копий и стали ждать. Их гордые сердца переполняла свирепая радость оттого, что сам король бился вместе с ними в пешем строю. Стоявшие за их спинами аквилонские рыцари не шелохнулись. Они держали под уздцы своих коней и напряженно ждали своего часа.
Рыцарь, пришпоривая взмыленного жеребца, поднялся на вершину Королевского Алтаря и с горечью обратился к Ксалтотану:
– Амальрик просил передать, что пришло время тебе пустить в ход магию, колдун, – сказал он. – Там, внизу, мы умираем как мухи. Мы не можем прорваться сквозь их ряды.
Рыцарю вдруг показалось, что Ксалтотан стал выше ростом и раздался в плечах.
– Возвращайся к Амальрику, – повелел маг. – Скажи ему, пусть перегруппирует ряды для новой атаки, но ждет моего сигнала. И, прежде чем получить этот сигнал, он узрит такое, что запомнит до самого своего смертного часа!
Рыцарь неохотно, словно против своей воли, отсалютовал ему и с грохотом ринулся вниз по склону, рискуя свернуть себе шею.
Ксалтотан встал рядом с черным алтарным камнем и окинул взглядом долину: мертвых и раненых на террасах, ряды угрюмых окровавленных солдат в верховьях долины, запыленных, закованных в сталь воинов, перестраивавших ряды внизу. Он возвел глаза к небу, а потом опустил взгляд на белую фигурку на черном камне. Подняв кинжал, изукрашенный вязью архаичных иероглифов, он принялся нараспев читать заклинание, пришедшее из глубины веков.
– Сет, бог тьмы, чешуйчатый повелитель теней, кровью девственницы и семизначным символом призываю я твоих сыновей из-под земной тверди! Дети подземелий, спящие под красной землей и под черной землей, пробудитесь и встряхните своими ужасными гривами! Пусть содрогнутся скалы и камни обрушатся на головы моих врагов! Пусть потемнеют над ними небеса, а земля задрожит у них под ногами! Пусть ветер из черных глубин взовьется вихрем вокруг их ног и почернеют и ссохнутся их тела…
Он вдруг оборвал себя на полуслове, застыв с кинжалом над головой. Напряженную тишину внизу разорвал слитный рев обеих армий, который донес до него порыв сильного ветра.
А потом по другую сторону алтаря возникла фигура мужчины в черной накидке с капюшоном, из-под которого с бледного лица на колдуна смотрели спокойные темные глаза.
– Пес Асуры! – прошептал Ксалтотан, и голос его походил на шипение рассерженной кобры. – Ты сошел с ума, раз ищешь смерти? Эй, Баал! Хирон!
– Зови своих слуг, ахеронская собака! – рассмеялся жрец. – Зови их погромче. Но они не услышат тебя, разве что крики твои долетят до глубин преисподней.
Из зарослей на краю гребня вышла суровая пожилая женщина в крестьянской одежде с развевающимися волосами, за которой по пятам следовал огромный серый волк.
– Ведьма, жрец и волк, – угрюмо пробормотал Ксалтотан и расхохотался. – Глупцы, возмечтавшие о том, чтобы противопоставить свои детские шалости моему искусству! Одним мановением руки я сотру вас в порошок!
– Твое искусство – лишь соломинка на ветру, пифонская собака, – ответил жрец Асуры. – Ты не спрашивал себя, почему Ширки не разлилась и не заперла Конана в ловушке на другом берегу? Увидев молнии в ночи, я понял, что ты задумал, и мои заклинания рассеяли грозовые тучи еще до того, как они успели пролиться ливнем. А ты даже не заметил, что твое погодное колдовство не сработало.
– Ты лжешь! – вскричал Ксалтотан, но в голосе его не было уверенности. – Я почувствовал силу, использованную против меня, – но ни один смертный не может противостоять магии дождя, если только не владеет изначальным колдовством.
– Но наводнение, которое ты планировал, так и не состоялось, – возразил жрец. – Взгляни на своих союзников в долине, пифонянин! Ты привел их на смерть! Они попали в капкан, и ты не сможешь им помочь. Смотри!
И он показал на узкий гребень в верхней части долины, за спинами пуатанцев, из-за которого вылетел всадник, размахивая каким-то предметом над головой, блестевшим в лучах солнца. Он бесстрашно промчался вниз по склону, проскочил сквозь ряды гундерландцев, которые встретили его громовым ревом и с такой силой застучали копьями в щиты, что содрогнулись горы. На террасе между двумя армиями взмыленный конь встал на дыбы и затанцевал на задних ногах, а его отчаянный наездник заорал во все горло и принялся размахивать, как безумный, предметом, зажатым в руке. Это оказался обрывок алого знамени, и солнце заиграло на золотых чешуйках змея, который свернулся на нем.
– Валерий мертв! – торжествующе вскричал Хадрат. – Туман и барабан заманили его в западню, где он и встретил смерть! Я напустил этот туман, пифонская собака, и я же рассеял его! Я сделал это своей магией, которая оказалась сильнее твоей!
– Это не имеет никакого значения! – взревел Ксалтотан. Он являл собой ужасающее зрелище, глаза его метали молнии, а черты лица исказились. – Валерий был глупцом. Он мне не нужен. Я могу раздавить Конана без помощи людей!
– Так почему же ты медлишь? – насмешливо поинтересовался Хадрат. – Почему ты позволил стольким своим союзникам пасть от стрел и дротиков?
– Потому что для моего колдовства нужна кровь! – загремел Ксалтотан, и от звука его голоса содрогнулись скалы. Вокруг его головы засиял жуткий багровый нимб. – Потому что ни один колдун не станет тратить силы понапрасну! Потому что я предпочел бы сберечь силы для будущих великих дней, чем бездумно расходовать их в мелкой стычке! Но теперь, клянусь Сетом, я сполна воспользуюсь ими! Смотри, собака Асуры, фальшивый жрец негодного бога, и узри то, что навеки лишит тебя разума!
Хадрат откинул голову и засмеялся, и сама преисподняя засмеялась вместе с ним.
– Взгляни сюда, черный дьявол Пифона!
Его рука вынырнула из складок накидки, сжимая в кулаке какой-то предмет, вспыхнувший золотистым пламенем на солнце, в отблесках которого плоть Ксалтотана посерела и стала походить на разлагающуюся кожу трупа.
Колдун закричал так, словно его ударили в спину ножом:
– Сердце! Сердце Аримана!
– Да! Единственная сила, которая превосходит твою!
Ксалтотан, казалось, на глазах съежился, стал меньше ростом и постарел. Борода его поседела, а в волосах засеребрилась седина.
– Сердце! – пробормотал он. – Ты украл его! Собака! Вор!
– Не я! Оно проделало долгий путь на юг. Но теперь оно в моих руках, и твое черное искусство не может тягаться с ним. Так же, как оно воскресило тебя, так и отправит обратно в черные глубины ночи, откуда ты пришел. Ты вернешься темной дорогой в свой Ахерон, дорогой забвения и ночи. Темная империя не возродится, так и оставшись легендой и жутким воспоминанием. А здесь снова будет править Конан. Сердце Аримана вернется в пещеру под храмом Митры, чтобы долгие тысячелетия пылать там как символ Аквилонии!
Ксалтотан испустил нечеловеческий крик и побежал вокруг алтаря, замахиваясь кинжалом, но откуда-то – может быть, с небес, а может, из крупного драгоценного камня, что сверкал на ладони Хадрата, – ударил луч ослепительного синего света. Он попал прямо в грудь Ксалтотану, и горы содрогнулись от столкновения. Колдун Ахерона повалился как подкошенный, но еще до того, как коснуться земли, он изменился самым чудовищным образом. Рядом с алтарем лежал не труп только что убитого человека, а высохшая мумия, коричневая, трухлявая, неузнаваемая оболочка в сгнивших обрывках бинтов.
Старая Зелата строго взглянула на нее.
– Он не был живым человеком, – сказала она. – Сердце вдохнуло в него ненастоящую жизнь, которая обманула даже его самого. Я всегда видела в нем только мумию.
Хадрат склонился над алтарем, чтобы освободить простертую на нем девушку, когда из-за деревьев показался страшный призрак – колесница Ксалтотана, запряженная его диковинными лошадьми. Они молча подлетели к алтарю и замерли, и колесо колесницы едва не касалось коричневого высохшего тела на траве. Хадрат поднял колдуна и положил его на колесницу. Жуткие кони развернулись и понеслись на юг, вниз по склону. А Хадрат, Зелата и волк смотрели им вслед, глядя, как они удаляются по дороге к Ахерону – дороге, по которой не ступал ни один смертный.
А внизу, в долине, Амальрик застыл в седле, глядя, как отчаянный всадник размахивает окровавленным обрывком знамени с золотым змеем. Потом вдруг какое-то чувство заставило его поднять голову и бросить взгляд на холм, который назывался Королевским Алтарем. И губы его раздвинулись в горькой усмешке. Эту картину видели все – сверкающая дуга ослепительного света ударила из самой макушки холма, рассыпая вокруг золотистый свет. Высоко в небе она вдруг взорвалась ослепительным сиянием, на мгновение затмив солнце.
– Это не тот сигнал, что должен был подать Ксалтотан! – прорычал барон.
– Нет! – выкрикнул Тараск. – Это сигнал аквилонянам! Смотри!
Над головами у них доселе неподвижные ряды воинов заколыхались, и громовой рев прокатился по долине.
– Ксалтотан подвел нас! – в бешенстве вскричал Амальрик. – И Валерий тоже! Нас заманили в ловушку! Да падет проклятие Митры на Ксалтотана, который завел нас сюда! Играй отступление!
– Слишком поздно! – заорал Тараск. – Смотри!
Вверху, на склоне, опустились, выравниваясь, копья. Ряды гундерландцев раздались вправо и влево, словно занавес. В открывшуюся брешь с ревом зарождающегося урагана устремились рыцари Аквилонии. Их удар был сокрушителен. Болты, выпущенные деморализованными арбалетчиками, бессильно отскакивали от щитов и наклоненных шлемов. С развевающимися плюмажами и флажками, опустив копья, они смяли дрогнувшие ряды копейщиков и всесокрушающей волной понеслись вниз по склону.
Амальрик прокричал команду к атаке, и немедийцы с мужеством отчаяния пришпорили своих коней, направляя их вверх по уступам. Они по-прежнему превосходили числом своих противников.
Но это были усталые мужчины на утомленных лошадях, к тому же им приходилось скакать вверх по склону. А рыцари Аквилонии в этот день еще не принимали участия в сражении. Их кони были свежими. Они мчались вниз по склону, и их таранный удар смял дрогнувшие ряды немедийцев, разметал их в стороны и погнал уцелевшие остатки армии вниз по долине.
А за ними пешком двинулись гундерландцы, пылавшие жаждой мести. Со склонов гор вниз обрушились боссонийцы, на бегу стреляя в тех своих врагов, что еще оставались на ногах.
И битва покатилась вниз, все дальше и дальше, гоня перед собой ошеломленных и растерянных немедийцев, как пену прибоя. Их стрелки побросали свои арбалеты и кинулись наутек. Тех копейщиков, кто уцелел после сокрушительного удара конных рыцарей, изрубили на куски безжалостные гундерландцы.
Кровавый вал битвы прокатился через широкое устье долины и выплеснулся на равнину за нею. Все пространство кишело воинами, спасающимися бегством от своих преследователей. Кое-где вспыхивали отчаянные одиночные схватки, рыцари поднимали коней на дыбы, дрались и умирали. Но немедийцы были раздавлены, смяты и совершенно пали духом, не в силах организовать сплоченное сопротивление. Десятки и сотни их неслись к реке сломя голову. Земля горела у них под ногами, местные жители восстали и травили их как бешеных собак. До Тарантии добрались очень немногие.
Но окончательный разгром наступил только с гибелью Амальрика. Барон, тщетно пытаясь остановить своих людей, направил коня прямо на группу рыцарей, сопровождавших гиганта в черной броне, на чьей накидке встал на задние лапы лев Аквилонии, а над головой рядом с королевским штандартом реял алый леопард Пуатани. Высокий воин в сверкающих доспехах опустил копье и понесся на барона. Они столкнулись с громовым треском. Копье немедийца, угодив в шлем противника, порвало ремни и заклепки. Забрало отлетело в сторону, открывая лицо Паллантида. Но острие копья аквилонянина пробило щит и нагрудную пластину, поразив барона прямо в сердце.
Дружный рев встретил падение Амальрика. Тот вылетел из седла, выброшенный сильным ударом, и упал наземь, ломая торчащее в груди копье. Немедийцы окончательно обратились в бегство, как плотина реки, не устоявшая под напором наводнения. Охваченные паническим страхом, они помчались к реке, а потом, как гонимые ветром листья, рассеялись по равнине. Час Дракона миновал.
Тараск не побежал вместе со всеми. Амальрик погиб, знаменосец пал, и королевское знамя Немедии было втоптано в грязь и кровь. Его уцелевшие рыцари спасались бегством, и аквилоняне преследовали их. Тараск знал, что битва проиграна, но вместе с горсткой преданных сторонников пробивался сквозь толчею, обуреваемый одним желанием – встретиться с Конаном по прозванию Киммериец. И наконец он отыскал его.
Боевые порядки нарушились, тесно сомкнутые ряды распались. Плюмаж на гребне шлема Тросеро был виден в одной стороне равнины, шлемы Паллантида и Просперо блестели в другой. Рыцари из личной стражи Тараска пали один за другим. Два короля встретились лицом к лицу.
Но, едва они направили коней навстречу друг другу, конь под Тараском споткнулся и упал. Конан соскочил с седла и бегом бросился к королю Немедии, который сумел выпростать ногу из стремени и выпрямиться. С громким звоном скрестились клинки, рассыпая злые искры, и Тараск простерся на земле, поверженный могучим ударом Конана.
Киммериец поставил ногу в сапоге на грудь врага и поднял меч. Шлем он потерял; встряхнув черной гривой, он устремил на Тараска яростный взгляд ослепительных синих глаз.
– Сдавайся!
– Ты пощадишь меня? – пожелал узнать немедиец.
– Да. Я поступлю благороднее, чем ты, паршивая собака. Я дарую жизнь тебе и тем твоим людям, кто сложит оружие. Хотя мне, пожалуй, следует раскроить тебе череп, грязный вор, – добавил киммериец.
Тараск повернул голову, глядя на равнину. Остатки немедийского войска в панике бежали по каменному мосту; их преследовали победители, мстительно разя врагов направо и налево. Боссонийцы и гундерландцы захватили лагерь противника и сейчас потрошили шатры и палатки в поисках добычи, захватывая пленных, взламывая сундуки и опрокидывая повозки.
Тараск яростно выругался, после чего пожал плечами, стараясь сохранить лицо.
– Твоя взяла. У меня нет выбора. Каковы твои требования?
– Ты вернешь мне все свои нынешние владения в Аквилонии. Прикажи своим гарнизонам сдать оружие и покинуть все замки и города, в которых они размещаются, и как можно быстрее убраться с территории страны. Кроме того, ты вернешь мне всех аквилонян, проданных в рабство, и заплатишь мне контрибуцию, размер которой я определю позднее, после того, как будет оценен вред, нанесенный королевству твоей оккупацией. Ты останешься моим заложником до тех пор, пока все эти условия не будут выполнены.
– Я согласен, – ответил Тараск. – Я сдам без сопротивления все замки и города, в которых размещены мои гарнизоны; все прочие условия тоже будут выполнены. Какой выкуп ты потребуешь за меня лично?
Конан рассмеялся и убрал ногу с закованной в сталь груди своего врага, схватил его за плечо и рывком поставил на ноги. Он уже собрался было заговорить, но потом отвернулся, заметив, что к нему приближается Хадрат. Жрец, по своему всегдашнему обыкновению, хранил спокойствие и самообладание, пробираясь между грудами павших людей и лошадей.
Конан окровавленной рукой смахнул с лица пот и грязь. Он сражался весь день, сначала с копейщиками в пешем строю, а потом в седле, возглавив конную атаку. Его накидка потерялась, доспехи были забрызганы кровью и погнулись от ударов мечей, булав и топоров. Он возвышался над полем брани, подобно какому-нибудь языческому титану или герою.
– Отличная работа, Хадрат! – радостно приветствовал он жреца. – Клянусь Кромом, до чего же приятно было увидеть твой сигнал! Мои рыцари уже сходили с ума от нетерпения и изводили себя, желая поскорее ввязаться в сечу. Боюсь, мне не удалось бы долго сдерживать их пыл. Что там с колдуном?
– Он отправился по мрачной дороге в Ахерон, – ответил Хадрат. – А я – я еду в Тарантию. Моя работа здесь завершена, и теперь меня ждут кое-какие дела в храме Митры. Нам здесь больше нечего делать. На этом поле мы спасли Аквилонию – и не только ее. Ваша поездка в столицу станет триумфом для страны, переполненной радостью. Вся Аквилония будет торжествовать по случаю возвращения своего короля. Итак, до следующей встречи в большом королевском зале – прощайте!
Конан молча смотрел вслед жрецу. С разных концов долины к нему спешили рыцари. Он увидел Паллантида, Тросеро, Просперо, Сервия Галанна – их доспехи были забрызганы кровью. Грохот сражения уступил место торжествующим победным крикам. Все глаза, горящие от восторга и усталости, были устремлены на огромную фигуру короля в черной броне, а руки в латных рукавицах воздели над головами окровавленные мечи. Над полем, словно приливная волна, прокатился слитный рев, в котором можно было разобрать слова:
– Слава Конану, королю Аквилонии!
Тараск заговорил вновь:
– Ты так и не назвал сумму моего выкупа.
Конан расхохотался и одним движением бросил меч в ножны. Он провел окровавленными пальцами по своим густым черным кудрям, словно примеряя невидимую пока корону.
– В твоем гареме есть девушка по имени Зенобия.
– Да, есть, – недоуменно признал Тараск.
– Очень хорошо. – Король улыбнулся, словно вспомнив нечто очень приятное. – Она станет твоим выкупом. Больше я ничего не потребую за тебя лично. Я приеду за ней в Бельверус, как и обещал. Она была рабыней в Немедии, но я сделаю ее королевой Аквилонии!
Алые гвозди
1. Череп на скале
Всадница натянула поводья, останавливая измученного скакуна. Тот широко расставил ноги и понурил голову, словно и вес красной кожаной уздечки с золотыми кисточками был сейчас для него слишком велик. Женщина выпростала ногу в сапоге из серебряного стремени и спрыгнула с шитого золотом седла. Привязав поводья к стволу раздвоенного деревца и подбоченившись, она повернулась, оглядывая окрестности.
А они выглядели не слишком приветливо. Огромные деревья вплотную подступали к маленькому озеру, из которого только что напился ее конь. Густой подлесок назойливо лез в глаза, сгущая сумерки, и без того царившие под пологом, образованным переплетением ветвей. Женщина вздрогнула, зябко повела роскошными плечами и выругалась.
Она была высокого роста, с большой и развитой грудью, с длинными руками и ногами. Вся ее фигура буквально излучала непривычную для ее пола силу, с которой очень удачно сочеталась несомненная женственность. Никто не принял бы ее за мужчину, несмотря на манеры и одежду. Последняя была весьма неуместной в окружающей обстановке. Вместо юбки на ней красовались короткие и широкие атласные штаны чуть выше колена, а перепоясалась она широким шелковым кушаком. Высокие ботфорты мягкой кожи доходили ей почти до колен, а довершала ее наряд шелковая блузка с низким вырезом, распахнутым воротом и широкими рукавами. На одном изящном бедре болтался прямой обоюдоострый меч, а на другом висел длинный кинжал. Непокорные золотистые волосы, доходившие ей до плеч, перехватывала малиновая атласная лента.
На фоне строгого и даже мрачного леса она, пусть и ненамеренно, выглядела чрезвычайно живописно и совершенно неуместно. Гораздо более гармонично она смотрелась бы на фоне моря, облаков, мачт и пикирующих чаек. В ее больших глазах отражался цвет морской волны. В этом, впрочем, не было ничего удивительного, поскольку женщину звали Валерия из Красного Братства, о подвигах которого распевают все моряки, стоит им собраться вместе.
Она запрокинула голову, силясь разглядеть сквозь путаницу ветвей небо, которому полагалось там быть, но, потерпев неудачу, вновь негромко выругалась.
Оставив лошадь привязанной, она направилась на восток, время от времени оглядываясь на озеро, чтобы не заблудиться и запомнить направление. Лесная тишина угнетала ее. На высоких ветвях не распевали птицы, и в кустах не было слышно привычного шуршания мелкого зверья. Она проделала много миль в гнетущем молчании, нарушаемом только звуками ее собственного дыхания.
Женщина утолила жажду водой из озера, но, ощутив первые признаки подступающего голода, принялась озираться по сторонам в поисках каких-нибудь фруктов: ими она и питалась после того, как иссякли запасы провизии, которые она везла с собой в седельных сумках.
Наконец она разглядела впереди какую-то темную массу. Это оказалась скала из темной породы, похожей на огневик, вздымавшаяся над обступившими ее деревьями. Вершину скалы скрывал от глаз сплошной покров листьев. Похоже, что она возносилась над кронами деревьев, и, забравшись на нее, женщина сможет оглядеться по-настоящему – если предположить, что этот густой и непроходимый лес, по которому она ехала много дней, вообще где-нибудь кончается.
Узкий гребень, похожий на каменную насыпь, вел на самый верх скалы. Поднявшись футов на пятьдесят, она подошла к нижнему краю лиственного купола. Деревья росли не вплотную к скале, но их ветви с густой листвой тянулись к ней. Девушка полезла внутрь этого зеленого царства, ничего не видя ни под, ни над собой. Впрочем, совсем скоро взору ее открылось голубое небо, и мгновением позже она вышла на яркий солнечный свет и увидела простирающийся под ногами зеленый покров. Она стояла на широком уступе, протянувшемся на одном уровне с макушками деревьев, в центре которого торчал острый шпиль, похожий на каменный клык. Но в следующий миг ее внимание привлекло нечто совсем другое. Ногой она зацепила что-то под ковром опавших листьев. Она разгребла их и увидела человеческий скелет. Опытным взглядом женщина окинула пожелтевший костяк, но не увидела ни сломанных костей, ни каких-либо еще следов насилия. Должно быть, человек этот умер естественной смертью, хотя она не могла себе представить, зачем ему понадобилось лезть на скалу, чтобы умереть здесь.
Она вскарабкалась на остроконечную верхушку и огляделась. Лесной покров – который с того места, где она стояла, напоминал зеленый ковер – выглядел отсюда таким же непроницаемым, как и снизу. Она даже не смогла разглядеть озерцо, у которого оставила свою лошадь. Валерия посмотрела на север, в ту сторону, откуда пришла, но увидела лишь ровные волны зеленого океана, уходящие вдаль, и лишь на самом горизонте виднелась голубая полоска гор, которые она пересекла несколько дней назад, прежде чем углубиться в лесную чащу.
Вид на запад и восток был точно таким же, хотя там отсутствовала даже полоска гор на горизонте. Но, повернувшись на юг, она замерла, и у нее перехватило дыхание. Примерно в миле от нее лес редел и резко обрывался, переходя в усеянную кактусами равнину. Посреди этой равнины вздымались стены и башни города. Валерия даже выругалась от изумления. Это было невозможно. Она ничуть не удивилась бы, если бы разглядела следы обитания человека – глиняные хижины чернокожих, похожие на пчелиные ульи, или горные пещеры загадочного народа с коричневой кожей, который, если верить легендам, обитал в этих диких краях. Но наткнуться на обнесенный стеной город здесь, во многих неделях пути от ближайшего форпоста цивилизации, было очень неожиданно.
Руки у Валерии заныли, она устала цепляться за верхушку скалы и соскользнула вниз, на уступ, недовольно хмурясь. Она забралась очень уж далеко от лагеря наемников, разбитого в саванне на самой границе с Сухметом, где отчаянные искатели приключений самых разных рас и народов охраняли стигийские рубежи от опустошительных набегов со стороны Дарфара. Она бежала куда глаза глядят и оказалась в стране, о которой не знала ровным счетом ничего. И сейчас она испытывала непреодолимое стремление прямиком направиться к этому городу на равнине, хотя инстинкт самосохранения настойчиво советовал ей обойти его стороной и продолжить дальнейший путь в одиночестве.
Шелест листьев внизу вывел ее из задумчивости. Она развернулась с кошачьей ловкостью, потянулась к мечу и застыла на месте, широко раскрытыми от удивления глазами глядя на возникшего перед ней мужчину.
Он был настоящим гигантом, и мускулы перекатывались под его загорелой кожей. Одежда его не отличалась от той, что носила она, за исключением широкого кожаного пояса вместо кушака. С пояса свисали широкий меч и короткий кинжал.
– Конан Киммериец! – воскликнула женщина. – Ты что, следишь за мной?
Он широко улыбнулся, и его синие глаза вспыхнули огнем, понятным любой женщине, когда он окинул жадным взглядом ее ладную фигурку, задержавшись на роскошной груди под тонкой рубашкой и полоске белой кожи между штанами и верхом сапог.
– А то ты не знала! – рассмеялся он. – Или я недостаточно откровенно выражал свое восхищение с тех пор, как впервые увидел тебя?
– Жеребец и то не смог бы выразиться откровеннее, – с презрением отозвалась она. – Но я никак не рассчитывала встретить тебя так далеко от Сухмета с его бочонками эля и горшками с мясом. Неужели ты и впрямь последовал за мной из лагеря Заралло или тебя попросту выгнали оттуда за мошенничество?
Он рассмеялся, ничуть не обидевшись на ее грубость, и поиграл мощными бицепсами.
– Тебе прекрасно известно, что у Заралло кишка тонка выгнать меня из лагеря, – ухмыльнулся он. – Разумеется, я последовал за тобой. И, должен заметить, тебе очень повезло, девочка! Проткнув ножом того стигийского офицеришку, ты лишилась благосклонности и защиты Заралло, а стигийцы объявили тебя вне закона.
– Знаю, – мрачно ответила она. – Но что мне оставалось делать? Ты же прекрасно понимаешь, что меня подставили.
– Естественно, – согласился он. – На твоем месте я бы сам пощекотал его ножом. Но если женщина собирается жить в военном лагере с мужчинами, она должна быть готова к подобным вещам.
Валерия в сердцах топнула ногой и выругалась.
– Почему мужчины не позволяют мне жить мужской жизнью?
– Это же очевидно! – И он вновь окинул ее жадным взглядом. – Но ты правильно сделала, что сбежала. Стигийцы готовы были содрать с тебя шкуру живьем. Брат того офицера помчался за тобой следом; держу пари, он оказался проворнее, чем ты думала. Он отстал от тебя совсем ненамного, когда я догнал его. Да и лошадь у него была получше твоей. Он настиг бы тебя через несколько миль и перерезал бы тебе горло.
– И? – пожелала узнать она.
– Что «и»? – Он, похоже, опешил.
– Что сталось с тем стигийцем?
– А что еще могло с ним случиться, как, по-твоему? – нетерпеливо воскликнул Конан. – Я убил его, естественно, и бросил труп на съедение стервятникам. Это заставило меня задержаться, и я почти потерял твой след на камнях, когда ты въехала в предгорья. В противном случае я бы уже давно догнал тебя.
– А теперь ты намерен силой отвезти меня обратно в лагерь Заралло? – злобно оскалилась она.
– Не говори глупостей, – фыркнул он. – Перестань, девочка, не будь такой злючкой. Я не похож на стигийца, которого ты угостила ножом, и ты прекрасно знаешь об этом.
– Бродяга без гроша за душой, – насмешливо бросила она.
Конан опять рассмеялся.
– А себя ты как называешь? У тебя даже не хватило денег на заплатку для своих штанов. Твое презрение меня не обманет. Ты знаешь, что я командовал такими кораблями и столькими людьми, что тебе и не снилось. Что же касается, как ты выразилась, того, что я «без гроша», – то разве это не удел любого бродяги? В портах по всему миру я оставил столько золота, что его хватит, чтобы забить трюмы целого галеона. Впрочем, и это ты тоже знаешь.
– И куда же подевались те большие корабли и храбрые парни, которыми ты командовал, а? – с издевкой поинтересовалась она.
– По большей части они на дне моря, – жизнерадостно откликнулся он. – Мой последний корабль потопили зингарийцы у побережья Шема – вот почему я присоединился к вольным наемникам Заралло. Но, когда мы пошли маршем к границе Дарфара, я понял, что меня обманули. Жалованье смешное, вино – прокисшее, да и чернокожие женщины мне не нравятся. А других в нашем лагере в Сухмете не бывает: с кольцами в ноздрях и с подпиленными зубами – ба! А ты почему присоединилась к Заралло? От соленой воды до Сухмета далековато.
– Красный Орто пожелал сделать меня своей любовницей, – угрюмо откликнулась она. – Однажды ночью, когда мы встали на якорь у побережья Куша, я прыгнула за борт и поплыла к берегу. Это случилось неподалеку от Забхелы. А потом один шемитский торговец рассказал мне о том, что Заралло вместе со своими вольными наемниками подрядился охранять границу Дарфара. На тот момент у меня не было особого выбора. Я присоединилась к каравану, который шел на восток, и в конце концов добралась до Сухмета.
– Несусветная глупость с твоей стороны – двинуться на юг, – заметил Конан. – И в то же время ты поступила мудро, поскольку патрули Заралло и не подумали искать тебя здесь. Только брат убитого тобой стигийца напал на твой след.
– И что ты намерен делать дальше? – пожелала узнать она.
– Повернуть на запад, – с готовностью откликнулся Конан. – На юг я забирался и дальше, а вот на запад – еще нет. Отсюда до саванны много дней пути, но там чернокожие племена выпасают свой скот, и у меня есть друзья среди них. А потом мы попадем на побережье и подыщем себе корабль. Меня уже тошнит от джунглей.
– Счастливого пути, – ответила она. – У меня другие планы.
– Не будь дурой! – Он впервые выказал признаки некоторого раздражения. – Не станешь же ты бродить по здешним лесам в одиночку.
– Если захочу, то стану.
– И что ты намерена делать?
– Это тебя не касается, – отрезала она.
– Касается, и еще как, – невозмутимо возразил он. – Или ты думаешь, что я поперся за тобой в такую даль, чтобы теперь повернуть назад с пустыми руками? Будь умницей, девочка, я не причиню тебе зла.
Он шагнул к ней, а она отпрыгнула назад, выхватывая меч.