Хозяин Древа сего Виноградов Павел

— Ланс, — представил Аслан. — Так себя называет, хотя…

— Меня зовут Ланс, потому что в Ветвях я известен под этим именем, — проговорил

мужчина глубоким гулким голосом, поглаживая огромный гранат на «яблоке» двуручного меча в красных ножнах. — Настоящее имя теперь не имеет значения. Я должен освободить вождя своего и господина Артхура, воеводу Запада, обманом плененного Дыем и спящего ныне в стране Аблах, которую вы называете Шамбалой.

Варнава понимающе кивнул и оборотился к последнему сидящему, тоже монголоиду, но типа иного, чем Палден, — короткоголовому, с приподнятыми бровями, небольшим прямым носом. Скулы его были не столь широки, сколь выпуклы. Облик дополняли редкие подкрученные усы и скудная растительность на подбородке. Длинные волосы сдерживала затянутая сзади узлом повязка. Белый халат застегивался на правую сторону, его воротник доходил до подбородка. Шаровары из шкуры ирбиса заправлены были в войлочные, без каблуков, сапоги.

— Принц, — произнес Аслан и уважительно поклонился, похоже, к этому гостю он испытывал особое расположение. — Пылающий Принц.

Варнава мысленно перевел титул на подходящий язык, понял, кто это, и поклонился с таким же уважением, что и Аслан — в Стволе Принц был великим воином.

— Он-то что тут делает, среди этих?.. — вполголоса спросил он у Аслана.

— Дый пытался им воспользоваться, продлил, но ничего у него не получилось — принцы рабами не бывают… — пояснил тот.

В общем, Варнава знал всех, сидевших тут, или слышал о них. Их настоящие имена осенялись в Стволе и Ветвях славой легендарной, а кое у кого и жуткой. Он понимал, почему Аслан постарался собрать их против Дыя, но не сомневался, что управлять ими будет очень сложно, ибо дело это они любили сами. Впрочем, Аслану почти все гости оказывали знаки неподдельного почтения.

Серьезный разговор все не начинался. Неторопливо потягивали кумыс, ели мясо и просяное печенье, перебрасывались замечаниями о состоянии своих дел. Но, поскольку были эти дела разбросаны по совершенно разным Ветвям, найти общую тему оказалось трудновато. Варнава заметил, что отношения между гостями различны. Пару раз поймал гневный взгляд, брошенный на Барона художником Николя, в ответ тот посмотрел с холодным удивлением, как на какое-то неприятное животное, неожиданно вылезшее на белый свет. Зато к Лансу Николя, похоже, испытывал живой интерес, чувствовалось, что он о многом спросил бы его, позволь тягучий степной этикет. В свою очередь Барон испытующе посматривал на страшного Палдена, словно оценивая противника. Тот, однако, не подавал вида, что его интересует здесь хоть что-то. Но самыми невозмутимыми казались Зургай и Принц — чинно пили, ели, отвечали на обращенные к ним пустые вопросы, словно намеревались просидеть в уютной юрте Аслана всю продленную жизнь.

С женской половины юрты возбужденно поблескивала рысьими глазами Гела. Было видно: ей жутко любопытно находиться в столь экзотическом обществе, но она страдает от невозможности принять самое оживленное участие в беседе — похоже, Аслан провел с ней на этот счет строгий инструктаж. Впрочем, в обиде на него она явно не была — взгляд ее, останавливаясь на нем, теплел, на губах возникала загадочная улыбка.

Вечер бодро двигался в ночь, гости подвыпили, голоса становились громче и оживленнее. Сначала никто не обратил внимания на приближающееся мелодическое позвякиванье множества колокольчиков. Но оно усиливалось, пока разговор не прервался. Странные звуки приблизились ко входу в юрту и затихли тоже. Аслан подал знак, и под возобновившееся звяканье вошла Кара.

Теперь она была девадаси в лиловом сари и зеленой чоли. На голове возвышалось нечто вроде серебряной тиары, ажурным серебряным поясом стягивалась талия, с шеи спускались красные бусы. Каждому ее движению вторил звон сотен колокольчиков-гхунгуру на ножных браслетах. Замедленно и торжествующе, словно повар, подающий главное блюдо на банкете в честь коронованных особ, внесла себя в юрту, сложила ладони у груди, низко склонилась пред изумленной публикой. Улыбка, предельно обольстительная и одновременно беззащитно детская, не сходила с яркого лица. Искусно подкрашенные темные глаза выражали наивное восхищение миром. Девочка-демон, Лолита-Лилит…

Гости, решившие, что их ждет приятное зрелище, оживились. Впрочем, Варнава заметил, что при появлении танцовщицы Николя, похоже, еще глубже ушел в себя. И зафиксировал презрительный, почти гневный взгляд, брошенный на Кару Бароном. Остальные слегка расслабились. Ланс глядел на женщину туманно мечтательно, на лице блуждала мягкая улыбка. Подвыпивший Принц, полулежа на набитых душистыми травами войлочных подушках, крикнул что-то на своем языке, похоже, довольно сальное. Зургай все еще казался невозмутимым, лишь проказливо заблестели глаза. Палден смотрел на диву тяжко и мутно, уродливый лик словно бы треснул криво — улыбнулся.

Выдержав эффектную паузу, Кара начала танец. Или танец начал ее. Или сама она стала танцем. С первого движения для зрителей перестало существовать все, и все воплотилось для них в движениях, за которыми следили отрешенно и жадно, словно насыщались после долгой голодовки.

Ярко-красным накрашенные стопы и ладони мелькали, создавая причудливую вязь жестов, исполненных абсолютно конкретного смысла. Вихревые движения сменялись паузами, в которых неподвижная женщина представала гениально изваянной статуэткой. И тут же следовали новые па, статуэтка, оставаясь статичной, невероятным образом неслась в завораживающем ритме. Не было музыки и пения, лишь непрестанный звон колокольчиков, и этот акустический аскетизм лишь подчеркивал невероятную выразительность пластики. Части тела двигались по собственным программам, каждая из которых создавала иной рисунок. Неподвижная голова через мгновение начинала быстрые круговые движения, потом шея, словно сама собой, перемещалась по горизонтали, сразу отклонялась назад, тут же — вперед. Пальцы при этом были сцеплены, брови нахмурены. Но на губах вновь являлась обольстительная улыбка, за которую, казалось, можно было отдать жизнь, что Краткую, что Продленную, ибо привлекательнее улыбки этой не было во всем Древе — пока длился танец… Ладони вновь складывались в приветственный «совочек», а после согнутая рука поднималась в жесте откровенно приглашающем. И вновь — нахмуренные брови, а победительный жест выброшенной вперед руки вызывал у зрителей прилив воинской гордости, они гордо расправляли плечи и тоже хмурились грозно. И снова — яркая улыбка, глаза раскрываются шире, шире, хотя, казалось, дальше некуда — и зрители готовы на все, чтобы защитить эту бедную девочку, рука которой на уровне плеча повернута ладонью к груди, и пальцы слегка изогнуты.

Багряные огни оплетали мистерию яркой паутиной, догорающие уголья плыли в жаре, как орхидеи в джунглях. Кара закончила танец в сидячей позе, с правой рукой над правым коленом, левая вытянулась вниз и коснулась пола.

Пока все приходили в чувство, Аслан сделал знак и она, грациозно поднявшись, прошествовала к женскому месту, усевшись рядом с Гелой. Та глянула на нее не очень приветливо и слегка отодвинулась, но Кара, не конфузясь холодным приемом, улыбнулась и прошептала ей на ухо что-то, вызвавшее на гелином лице легкую ухмылку.

Семантика танца не стала для гостей откровением, и Каре уже не надо было держать длинную речь — они поняли все, что она хотела до них донести.

— Итак, братья мои по Ордену, — уточнил все-таки ситуацию Аслан, — известный нам всем господин Синий через леди Кару обещает полную поддержку в наших планах атаки Шамбалы и уничтожения своего и нашего недруга Дыя.

— Хотелось бы знать еще, в чем поддержка сия выразится, — тусклым голосом произнес Барон, который, похоже, лишь один из присутствующих не поддался обаянию танца. — У Синего достаточно поклонников в Ветвях. Придут ли они нам на помощь?

— Рабы господина по его сигналу обрушатся на врага, — с убеждением ответила Кара, скромно потупившись.

— И когда он подаст этот сигнал? — спросил Ланс, глядящий на женщину куда благожелательнее Барона.

— Как только вы вступите в пределы Шамбалы, — уверила дива. — Кроме того, рабы в образе пастушек, находящиеся при нем, окажут всяческую поддержку.

Поскольку все присутствующие прекрасно понимали, что к чему во Древе, последний пассаж Кары вызвал у них не гомерический хохот, а утвердительные кивки.

— Что же, — неохотно подытожил Барон, — это, пожалуй, может внести некоторые коррективы в наши планы.

— Отнюдь, — возразил Аслан. — Поскольку мы намеревались неожиданно атаковать в Шамбалу в лоб, пройдя известными абаю Зургаю подземными проходами в стране Агарти, диверсия господина Синего лишь облегчит наше положение, но не потребует коррекции плана.

— Мы хотели ударить в лоб, потому что не было иного выхода, — проворчал Палден. Голос его был скрипуч и неприятен. — Может быть, теперь первый удар сможет нанести Синий, изнутри, а мы его поддержим?

— У господина моего недостаточно для этого сил внутри Шамбалы, — заметила Кара, все так же потупившись.

— Они права, — согласился Ланс. — И не дело, братья, перекладывать честь славного подвига на союзника.

— Я думал, ваша рыцарственность проявляется только в легендах… — иронически бросил Барон.

— Если вы имели в виду ежеминутную готовность принять бой, то легенды эти не врут!

Ланс мгновенно покраснел от гнева, похоже, едва сдерживался, чтобы не сказать Барону много лишнего.

— Тихо, тихо, господа, — примирительно проговорил Николя. — Наши ссоры только ослабляют нас. Враг общий, и действовать нужно сообща.

— Думаю, пусть скажет самый удачливый из нас полководец, — предложил Аслан. — Ни я, ни Николя таковыми вообще не являемся.

— А меня в Стволе, в конце концов, победили, — заметил Зургай. — Может быть, Барон?

— Я тоже был побежден, и лишь любезность нынешнего нашего противника, вовремя подсунувшего расстрельному взводу кадавра, спасла мое бренное тело… Сэр Ланс, — он иронически поклонился все еще кипящему от возмущения воину, — был, кажется, гораздо более счастлив в войне?

— Вождем был мой господин Артхур, — возразил тот. — Мое же дело всегда было сражаться под началом.

— Пусть говорит Пылающий Принц, — решил Аслан. — Он не потерпел ни одного поражения.

Глаза всех обратились к Принцу, теперь сидевшему прямо и важно, как и подобает воину на совете.

— Я сражался во многих битвах, в Стволе и Ветвях, — начал он уверенно и четко. — Я вел отряды и армии к победе. Но сейчас я знаю, что победы не будет. Мы войдем в Шамбалу, чтобы погибнуть там.

Все разом возмущенно загомонили. «Предатель!», — выкрикнул Ланс, красный, как ладошка Кары. Принц вскочил, неуловимым движением обнажив тяжелый палаш. Ланс уже стоял на ногах, обеими руками сжимая свой меч. Но тут суету пресек неожиданно властный приказ Аслана:

— Успокоиться всем! Сесть! Не оскверняйте мой дом!

Едва не схватившиеся рыцари сразу послушались и сели, не глядя друг на друга, тяжело дыша от гнева. Остальные замолчали тоже.

— Не стыдно ли вам, братья, вступать в свару? — Аслан продолжал уже своим

приятным негромким голосом с картавинкой. Волнение выдавали лишь непроизвольное отирание рук и лихорадочный блеск глаз. — Может быть, Лансу следовало дослушать воина, ни разу не запятнавшего себя чем-либо недостойным? Я уверяю, Принц сказал далеко не все, что хотел.

Собрание молча выразило согласие, и Принц продолжил:

— Пусть Вечное Небо накажет того, кто обвинил меня в измене! — начал он гневно, но дальше его речь стала спокойнее. — Я говорю то, что есть. В Шамбале у Дыя десятки тысяч эйнхериев, которые возрождаются несколько часов спустя после того, как их убьешь. Я не говорю уже о легионах демонов всех видов, о Продленных, которые ему служат — а все они Изначальные дивы, умеющие то, чего не умеем мы. Кроме того, он всегда может вызвать из Ветвей миллионы Теней. А нас — восемь Продленных, пусть еще двое — Кара и ее господин, пусть и его слуги — их тоже немного. Да несколько тысяч Теней, которые мы можем привести с собой. Нас просто задавят числом… Но при всем этом я не вижу другого выхода, кроме атаки, и я пойду в Шамбалу, даже если мне придется идти туда одному, и лягу там, ибо Дый смертельно оскорбил и обманул меня!

Конец речи все встретили в тишине — аргументы Принца были убийственны. Похоже, кое-кто стал задумываться, стоит ли его Продленная жизнь столь эфемерной перспективы посчитаться со своим обидчиком. Однако тут вновь заговорил Аслан:

— Я никогда не сомневался, — начал он мягко, — что авантюра наша смертельно опасна… Да что там, просто смертельна. Я говорил каждому из присутствующих, что, скорее всего, всех нас ждет в Шамбале гибель. Сейчас Принц только подтвердил мои слова, с которыми все еще раньше согласились. Мы собрались здесь ради того, чтобы противостоять страшному врагу, и понимаем, насколько это трудно, почти невозможно. Но все же мы сюда пришли, потому что все имеем опыт сражений, в которых невозможно победить. Знаю и то, что, бывало, кое-кто из нас в таких битвах побеждал…

Он оглядел собравшихся, которые при этих словах расправили плечи, бросая друг на друга гордые взгляды. «Во, дает! — про себя восхитился Варнава, — И ведь ни вида молодецкого, ни рыка генеральского… Пассионарий, как есть пассионарий!».

Аслан продолжал говорить, и брожение умов, наметившееся после выступления Принца, сглаживалось, словно хозяин действительно заражал гостей своей неуемной страстью.

— Но сейчас я должен сообщить вам некие вести. Вернее, не я, а друг и брат наш абай Варнава. И вы увидите, что у нас, все ж таки, есть весьма приличные шансы выйти победителями из этой истории. Живыми победителями… С другой стороны, вы поймете, что альтернативы войне с Дыем у нас просто нет.

— Скажи им, — обратился он к Варнаве.

— Во-первых, — начал тот без предисловий, — будучи в Шамбале, я убедился, что свойства дива там автоматически приобретает каждый Продленный, независимо от желания хозяев Шамбалы.

Он замолчал, давая возможность слушателям оценить информацию. Те возбужденно зашушукались, похоже, за одну такую перспективу готовы были на очень многое.

— Во-вторых, — продолжал Варнава, убедившись, что слова его возымели положительное действие, — Дый намерен разрушить Древо… — при этих словах в юрте настала мертвая тишина. — И у него есть на то возможности. Аслан и, возможно, Кара могут подтвердить это, — те утвердительно склонили головы. — Если его не остановить сейчас, он останется властелином Шамбалы, а кроме Шамбалы не будет ничего. Это все.

Монах сел на место и молча наблюдал за всеобщим возбуждением. Никто не усомнился в его правдивости — в Ордене даже недруги слову его доверяли. Поход на Шамбалу был решен окончательно.

Ночью Варнава шел в степь, не разбирая дороги. Позади остался звенящий голосами и музыкой курень — гости и хозяева шумно праздновали начало великой войны. У костров звенели женские смешки и бутылки с водкой, рекой лились кумыс и просяное пиво, а несколько конопляных чумов функционировали на пределе возможностей. Варнава не принимал участия в общем веселье, посидев немного у костра и ответив на несколько вопросов, встал и незаметно скрылся в темноте.

Добрел до невысокого бугра с плоским камнем на вершине, лег на него ничком, затих. Внутри, пожирая, пылал вселенский пожар. Чреда образов поднималась из пламени и тут же погружалась обратно, сразу теряя форму и смысл. Луна, Дый, Сунь, Аслан, лики Шамбалы… Его сын Янь, которого он никогда не видел, стоял пред ним взрослым мужчиной, и Варнава был уверен, что именно так тот и должен был выглядеть. Если бы не умер… Образы укоряли, соблазняли, куда-то звали. Все это было зряшно, ибо решение уже принято. Но, Господи, как оно тяжело, как давит его, размазывая по холодному камню! Он проклинал свои силы, как не проклинал ни разу в жизни, звал смерть, прямо сейчас, потому что ждать ее оказалось невыносимо. Некто изнутри его отрешенно следил за этими конвульсиями, не в силах помочь. Он, его умный двойник, понимал — игра сыграна, совсем немного осталось до конца партии. А дальше… А что дальше, Господи?!

Он поднял голову к ночному небу с россыпью ярких звезд и тут заметил в стороне темную фигуру.

— Пришел почтить усопшего, Аслан? — спросил с горькой усмешкой.

…Сидели рядышком на камне, молчали. Говорить не хотелось, но тишина угнетала. Варнава сказал:

— Ты, скорее всего, умрешь вместе со мной.

— Да, — отозвался Аслан. Потом, после долгой паузы:

— Зургай напророчил мне то же самое. Все понимает, готов к разрушению своего не состоявшегося царства и собственной смерти.

— Да, мы увлекли всех их на смерть… — обронил Варнава.

— Не всех — большая часть успеет уйти, когда начнется катастрофа. В любом случае, они преследуют свои цели, и, победи мы Дыя, тут же пришлось бы разбираться с ними. Со всеми, кроме Принца, пожалуй.

— Тот тоже знает?

— Да, ему я не мог не сказать.

— И что он?

— Пожал плечами и сказал, что я начитался классического фэнтези…

Варнава усмехнулся, но в голосе его стояла вязкая горечь:

— Они оба уже готовы для Кроны. Почему же тогда я?..

— Потому что ты, — сердито бросил Аслан. — Мы не вольны распоряжаться собой, что бы ни думали братья наши по Ордену. Уж ты-то должен это знать.

— Я знаю, — тихо ответил Варнава. — Просто мне очень тяжело. И знаешь… — он вновь замолчал, не решаясь признаться, но пересилил себя, — я боюсь…

— Если бы не боялся, я счел бы тебя демоном, — торжественно заверил Аслан. — Я и так удивляюсь, почему ты от страха не катаешься по земле с воплями. Я бы на твоем месте катался — от сознания, что умру, и смерть моя может стать смертью мира.

— Спасибо, что подбадриваешь, — с легкой усмешкой сказал Варнава, вставая. — Пошли-ка в курень.

— Ага, давно пора, — Аслан встал тоже. — А то я уже развел Николя с Бароном, который брякнул, что Колин младший братец его предал и хотел убить. Между нами, истинная правда, но Коля ему пощечину дал, даром, что трезвый совершенно. Мечи оба выхватили, еле успокоил. Барон с горя хорошо на грудь принял, теперь доказывает Палдену, что это он, Барон, был в Стволе настоящим воплощением гневного божества, а не Палден. Тот тоже трезвый, посмеивается только. Но кто ж знает, чем там обернуться может. Глаз да глаз за ними нужен, ребята — оторви да брось…

В душистой ночной степи царило торжественное безмолвие, лишь мерцали звезды, что-то нашептывая спящей земле, да со стороны куреня изредка доносилось ржание лошадей.

— Эх, — продолжал Аслан на ходу, — надоела мне эта жизнь древесная. Насколько я был счастлив в Стволе, сам того не ведая! Все бы сейчас отдал, лишь бы пошуршать осенью желтыми листьями перед сельским дворцом царей, не думая ни о каких шамбалах!..

— Аслан, — начал Варнава, — я знаю, ты мне ничего не скажешь, но все-таки, мог бы объяснить о себе хоть что-то.

— Оно тебе надо?.. Да я и сам многого не понимаю…

— Но что-то же понимаешь?

— Видишь ли, кажется, все, что с нами сейчас происходит, для меня — мэон…

— Не бывшее… — повторил Варнава. — Теперь я не понимаю.

— Вот видишь. Как я могу объяснить тебе, что с моей точки зрения мы с тобой совсем недавно расстались в той Ветви, где познакомились? Для тебя же с тех пор прошли эпохи…

— Ну, это как раз ясно, — возразил Варнава, — просто моя жизнь за этот отрезок вместила больше событий, чем твоя, соответственно, время шло быстрее. У нас ведь нет другого времени, кроме цепи событий, Струны Иувала…

— Хорошо, а как тебе известие, что все это, — Аслан обвел рукой окаем, — я еще должен буду пережить? Или что уже пережил то, что с нами будет?.. Однако это, помимо всего, еще и неправда, потому что случиться может, что угодно. Но алгоритм событий я знаю и следую ему. Это, пожалуй, все, что я в силах внятно объяснить. Все сложно. С другой стороны, все просто только в голове дурака…

— Вот ты, Варнава, — вновь заговорил он, — ты был уверен с самого начала, что действуешь по своей воле — продляешься, колобродишь в Ветвях, женишься… И тут узнаешь, что на самом деле тебя изначально вел один о-очень по-очтенный див, для своей пользы и удовольствия. Приятно тебе это было?

Варнава промолчал.

— Вот то-то же. А я узнал, что несусь по кругу во временной петле, и чем это закончится, никто не знает, хотя конец истории мне, казалось бы, стократно известен… О-очень неприятно, я тебя уверяю. Ничего, пережил и живу дальше. Во Древе много удивительного происходит и смысла нет кричать, когда оно нас настигнет: «Почему я?!». Можно только выбирать — пить из Чаши или нет. Уж это-то право у нас пока есть…

— Я не буду больше тебя расспрашивать, — тихо сказал Варнава.

— Расспрашивай, пожалуйста, только какой смысл? — Аслан пожал на ходу плечами.

— А я ведь и в Стволе был связан с этой историей, хотя понятия о том не имел, — продолжил он после недолгого молчания. — Вернее, подозревал, что не все со мной просто… Но ты же знаешь Ствол: пока выплывешь в этом потоке, обсохнешь, оглянешься — его уж покидать пора. Я ведь писал про Шамбалу — там, в Стволе…

— Да, я читал, — кивнул Варнава.

— Ага. Утверждал, что Шамбалы в том виде, в каком ее представлял там, например, наш Николя, не существует. И был прав — для Ствола. Но здесь же иная реальность.

— Дый пытается смешать реальность Ветвей с реальностью Ствола, — уточнил Варнава.

— Именно, — согласился Аслан, — на себе почувствовал. Однажды плыл по реке на лодке, гляжу — на берегу идол древний. Что-то такое быколицее, не разглядел толком. Ну, сработал инстинкт археолога, хотя был я тогда уже не археологом, а простым ссыльным… Неважно, причалил лодку, хотел этот антиквариат забрать, да в музей сдать. Ничего подобного — река взбурлила, ни с того, ни с сего, гром загремел с ясного неба. Испугался я, знаешь ли…

— Надо думать, — кивнул Варнава.

— Да, испугался, руки отдернул — все, как рукой сняло, ни тебе бурления, ни грома…

— И что это было?

— Дый со мной играл — истукан-то его был, Земледьявола. Почуял в Ветвях присутствие Продленного, и шуганул. Однако не просто так подобные вещи случаются. В той же ссылке, в геологической партии, разбил палатку в глухомани. Вечером концерт — трясет ее кто-то, шаги тяжелые… Выглянешь — нет никого. Дальше — больше: шел по тропе, налетело сзади что-то, схватило и под откос швырнуло. Два ребра сломал. Потом старики из местных говорят, мол, идиот ты: палатку поставил прямо на тропе, которой йети ходят…

— Из Шамбалы?

— А откуда еще?

— И ты помнишь, где тропа та? — остановившись, спокойно спросил Варнава.

— Надо будет, найду, — проворчал Аслан. — Пошли.

— Никуда вы не пойдете, — раздался рядом знакомый звонкий голос.

Из темноты вырвалась Гела. В новой одежде была совсем как маленькая степнячка. Чувствовалось, что склонялась-таки над конопляной жаровней, однако перевозбуждение ее вызвано было не эйфорией, а мучительной тревогой. То ли это была запоздалая реакция на все стрессы, которые обрушились за последнее время на бедную девушку, то ли побочный эффект гашиша, но Геле было по-настоящему плохо.

— Аслан, — в голосе постоянно прорывались слезы, — ко мне приставал этот урод Палден! Ланс за меня заступился, тот отстал. А тебя не было! — заявила она с претензией, — Да еще эта блядь раскрашенная ходит, будто купила тут все!..

— Палдену внушение сделаю, — заверил Аслан мягко. — А ты потерпи, завтра их всех уже не будет.

— Вот именно, что не будет! — закричала вдруг Гела, — И вас не будет! Вы идете на войну, вас там убьют! Аслан, Аслан, возьми меня с собой, я тут не выдержу! Батюшка, скажите вы ему!

— Гела, ты останешься здесь, — твердо произнес Варнава.

— Точно так, — подтвердил Аслан. — Или, если хочешь, можем вернуть тебя в твою Ветвь.

— И отправляй, козел! — закричала она, без перехода впадая в ярость. — Я там дралась наравне с мужиками, и они меня уважали! А вы идите на!..

— Скорее всего, твоей Ветви больше нет, — спокойно объяснил Аслан, — вряд ли она могла выдержать экспансию Шамбалы. А если и выдержала, так тебя там нет — ты же убита, помнишь? Мы можем создать для тебя подобную, где ты жива останешься в той схватке. Но зачем злые Ветви множить?.. Оставайся здесь, продлишься, тогда и будешь на всякие дела ходить. А сейчас ты еще слабенькая очень, убить тебя могут…

Тут она неудержимо расплакалась:

— Аслан, Аслан, возьми меня с собой, я тут умру-у!

— Ну, все, все, успокойся.

Он обнял ее за плечи и стал нашептывать всякие слова, потребные в данной ситуации. Она, действительно, постепенно успокаивалась.

— Вот что, — заявила, освобождаясь от объятий, — идите, куда хотите. Но только возвращайтесь! А то… — она поискала угрозу пострашнее, не нашла подходящей, и лишь повторила, — Возвращайтесь!

— Он постарается, Гела, — ответил за молчащего Аслана Варнава.

— А ты? — вскинула она голову.

— …И я, — заверил он.

Возможно, она действительно не заметила, что он сказал это с секундной задержкой. Шепнула, дотронушись до рукава Варнавы: «Присмотрите за ним, батюшка». Он едва заметно кивнул.

Они пошли следом за Асланом, мурлыкавшим что-то себе под нос. Варнава расслышал:

Горы были красными. Пылали под восходящим солнцем, будто оно исторгло из них собственный внутренний жар. Ниже угасали, приобретая цвета меди, сперва расплавленной, потом просто ярко начищенной. Еще ниже становились нежно-розовыми, остывали совсем, охлаждаясь в сырой подпушке туманов, отблескивали суровой сталью в прохладной голубизне, и — обрушивались в кромешную чернь ущелий.

Циклопическая панорама смертельным торжеством распирала душу Варнавы. Именно так и должно выглядеть начало его последнего дня в Древе — пылающим, вздымающимся, ниспадающим до полного ничтожества в пустоту пустот. Он повернулся к Аслану, чтобы сказать об этом, и случайно посмотрел на лицо Николя — как в зеркало. На нем, тронутым пламенем восхода, отражалась та же жадная и торжествующая тоска. Художник, утративший обычную холодную мину, тоже словно бы глядел на свою будущую могилу, восхищаясь ее великолепием. Варнава смущенно отвел взгляд.

Войско собралось на склоне, откуда начинался путь к вросшему в гору чуть ниже пояса тумана маленькому селению. Именно там, по уверению Зургая, был проход в Агарти — подземную страну, связанную с Шамбалой, пройти сквозь которую было, по его словам, гораздо легче, чем пробиваться напрямик. Предводители сгрудились кучкой, осматривая путь. Позади ожидали конные и пешие солдаты — Тени из нескольких Ветвей, увлеченные приказом Продленных вождей. Разношерстная армия, плохо представляющая, куда и зачем идет. Монахи в оранжевых рясах с отрытым плечом, опирающиеся на тяжелые дубины — мастера боевого искусства маг-цзал. Длинноволосые бородатые жрецы в красных рясах и тюрбанах. Скопище степняков всех племен и эпох. Воины в тяжелых панцирях, с головами такими же вытянутыми, как у Ланса — многие из них были женщинами. Над ними развевалось знамя с драконом. Другая группа тяжеловооруженных всадников выглядела иначе — их боевая одежда состояла из покрытого металлическими бляхами малахая с меховой оторочкой и пластинчатого, с красной каймой, панциря до колен. В руках у них были длинные легкие пики. При виде Принца они разражались ликующими возгласами. Еще были солдаты в разномастной форме государств верхней части Ствола, и какие-то вовсе невнятные люди, экзальтированностью производящие впечатление сумасшедших, в самых разнообразных одеждах — от чопорных визиток и приличных пальто, до курток-косух, вытянутых свитеров и рваных джинсов. Эти с восторгом глядели на фантастический пейзаж и своих предводителей, в особенности, на художника.

— Да-а, — в полголоса заметил Аслан, — бойцы, едрена матерь…

— Пушечное мясо, — отозвался Варнава. — Куда их против Дыя?

— Других не имеем, — холодно произнес услышавший обмен мнениями Барон. — Однако мне кажется, я не вижу среди наших войск бритых голов слуг господина Синего…

Он вопросительно взглянул на Кару.

Та пребывала в грозной своей ипостаси: увенчана золотой диадемой, в ниспадающем кроваво-красном одеянии, о восьми руках, сжимающих разнообразное оружие — от трезубца до кистеня. Тигр, свернувшись клубком, дремал поодаль.

— Они придут, как только мы окажемся в пределах Шамбалы, — высокомерно заверила она Барона, и тут же совершенно иным, кокетливым тоном, обратилась к Варнаве:

— Что, юный монашек, не страшно тебе? — она улыбнулась вполне обольстительно.

— Я далеко не юн, госпожа моя, и давно уже ничего не боюсь, — хмуро ответили тот.

— По сравнению со мною, ты мальчик, Варнава, — подошла поближе. — Правда, для своего возраста я неплохо сохранилась. Посмотри на меня.

Он невольно поднял взгляд. Кара была прекрасна, даже в этом обличии, самая восьмирукость ее была парадоксально привлекательна. Яркие губы, аккуратно сложенные в чувственную улыбку, и красная точка на лбу создавали в своем средоточении некий психологический водоворот, утягивающий воображение мужчины в бездну, где полно сверкающих галактических спиралей. Глаза ее широко раскрылись, добавив очаровательной маске немалую толику возбуждающей наивности. Варнаву захватил бешено вращающийся поток, он едва удержался на грани.

Она стояла близко, так, что он ощутил исходящий от нее младенческий запах существа, питающегося молоком. Вдруг очарование ушло, ему стало неприятно.

— Вы великолепны, госпожа, — равнодушно произнес он и отвернулся.

Теперь она улыбнулась совсем иначе: словно кобра высунулась из кринки со сметаной. Грациозно отвернувшись, прошествовала к мгновенно проснувшемуся тигру, и легко оседлала его.

— Вперед! — пронесся над войском призыв Зургая, и они двинулись в поход против страны Шамбалы.

Предводители следовали впереди, большинство из них сидело на крепких лошадях из Ветви Аслана, только Палден предпочел почему-то двух снежно-белых верблюдов, — восседал на одном, а второй шел следом. Аслан и Варнава были по-прежнему одеты по моде асланова племени. Они были здесь одни такие — «гвардейцы» остались охранять тыл повстанцев от неожиданных диверсий. Ланс ехал в полном доспехе, остальные от них отказались — в этой битве обычные средства защиты были почти бесполезны. Так же, как и огнестрельное оружие, потому Палден сменил свой маузер и патронные ленты на тяжелую железную палицу, а из-за голенища сапога выглядывал длинный узкий кинжал. Остальные имели свое излюбленное оружие, испытанное в подобных сражениях — когда дело решает не столько численность войск, сколько духовная энергия и сила магических вещей. Рядовые воины тоже оснащены были оружием силы, всем, какое инсургенты смогли собрать в Ветвях.

Путь был труден, но завершился неожиданно быстро, словно неуемная страсть подталкивала этих людей вперед. Сначала спустились в ущелье, затем начался трудный подъем, и вот в туманной дымке перед ними открылось давным-давно брошенное, побитое свирепыми горными ветрами селение. Угловатые коробки глинобитных строений выглядели старыми и запущенными. Кое-где лежали снега, ярко цветущие в сиянии восхода — здесь начиналось царство вечного холода. Стояло странное гулкое безмолвие. Невольно вожди остановились на какой-то невидимой границе, встали и войска. В полной тишине прозвучал громкий голос Зургая:

— К Черной скале!

Но не успели они двинуться, раздался страшный грохот, будто горы разом обрушились на них. В центре Черной скалы сдвигались плиты камня, слой за слоем она раскрывалась, подобно чудовищному цветку. Кроваво-красный свет, потоками вырвавшийся из него, был настолько ярок, что на мгновение ослепил все войско. И из пламенеющей трансцендентальной дыры донесся страшно усиленный и искаженный горным эхом, но сразу узнанный Варнавой ненавистный голос:

— Что, пришли, ребятишки? Ну, теперь не хныкать, когда дяденька вас судить будет!

Пламя, на фоне которого проявлялся Дый, казалось морем крови, усеянном частыми треугольниками волн. В центре этого геометрически упорядоченного волнения располагалось квадратное пятно тьмы, из которого выступал Хозяин Шамбалы. Похоже, по такому случаю, он постарался принять самый страшный облик, который только нашелся в демоническом его гардеробе. Нацепил три головы — трехглазое лицо главной было красным, рот раззявлен, чтобы показать четыре острейших клыка. Повыше свирепо кривилось синее, еще выше отрешенно улыбалось желтое — из него-то и исходили суровые речи. Каждая голова венчалась короной из человеческих черепов. Тело было черно, множество рук — Варнаве было недосуг их пересчитать — сжимали различное оружие и человеческие внутренности. Короче, выглядел Дый совсем не благостно.

— Вы что удумали, насекомые?! — ревел он, — И кто вам только сказал, что вы меня сделать можете, а? Вот ты, Коля, совсем нюха лишился что ли? Я ж тебе дал все, что у тебя было — талант, славу, власть, деньги. А ты на меня же с мечом пришел? Ну, теперь узнаешь гнев Шамбалы, недовоплощенный!

— Барон, — продолжал он обличать, очевидно, находя в этом немалое удовольствие, — я ж тебя от расстрела спас! Продлил, пригрел, приголубил. А ты теперь меня отблагодарить пришел?.. Палден, сколько ты мне человеческих сердец в жертву принес, помнишь? Уважил, ничего не скажешь… Да только и я тебя уважил — когда убийцы по твою душу пришли, куклу им вместо тебя подсунул. Это не твое сердце сожрал красный командир перед строем солдат, и не твоя голова теперь в музее лежит, в Стволе. В Шамбалу взял, думал, хороший мальчик, будет мне в старости отрадой и утешением. А ты, вонючка…

— Ланс, — продолжал Дый словесную экзекуцию, — ты что, решил, что я вождя твоего насильно держу? Так нет же, он мне добровольно служит, как сюзерену. И зачем ты, дурачок, с этими бандюками связался? А ты, Принц, тебе-то что надо, что я тебе плохого сделал, помимо хорошего?..

При виде врага, поливающего их бранью, все словно вросли в землю. Дыева речь не прерывалась ни единым словом, как будто для того и пришли, чтобы выслушать упреки, попросить прощения и мирно разойтись кто куда.

— С тебя, сыночек, и с твоего приятеля сильно умного спрос особый, это мы на семейном совете разберемся, — продолжал разоряться Дый, — а вот Зургай…

— Я пришел за своим ханством! — проревел вдруг Зургай.

В руках его возник мощный изогнутый лук. Никто не успел рассмотреть, как он послал первую стрелу, она полетела по направлению к Черной скале, а он натягивал лук снова. Раскаты Дыевой речи все еще разносило эхо, а во Владыку Шамбалы летело уже пять стрел. Вслед за ним стал стрелять Принц, потом — солдаты, те, у которых были луки и арбалеты. В дыру между мирами полетели копья и камни из пращей. Зловещий свет померк, образ Дыя растворился в кровавом море.

— Драться хотите? — раздался оттуда его приглушенный голос. — Давайте драться! Чанг Шамбалин дайн!

— Уррагшааа! — ответил ему клич Аслана, подхваченный многими воинами.

— Вперед! — закричал Зургай, крутя над головой шоудао.

— Шивам! Сатьям! Сундарам! — неожиданно грозно возопил Николя, в руках которого блеснула длинная рапира.

Спешившись, Варнава побежал с посохом к вратам Шамбалы. Но его опередил верховой Ланс. Выставив тяжелую пику, он уже приближался к отверстию. Поступь закованного в доспехи коня была неудержима. Немного отстав, за ним неслись воины под драконьим знаменем. Но облако пламени с гулким грохотом вырвалось из Черной скалы, охватило рыцаря, погребло в своей утробе. Несколько секунд пылающий кентавр еще стремился вперед, потом конь резко остановился и завалился на бок, придавив всадника. Оба лежали неподвижно, доспехи их были раскалены до вишневого цвета. Воины Ланса разразились горестными причитаниями и проклятиями.

А в окрестных скалах открывались проходы, откуда, вместе с потоками кровавого света, вылетали тучи эйнхериев, сразу бросавшихся в бой. За ними вытекали отряды демонов разных обличий, воинов из Ветвей, свирепо потрясающих дубинами йети. Войско Шамбалы нанесло превентивный удар.

Рассвет померк перед вырвавшимся из недр земли тлетворным свечением. Небо приобрело нездоровую желтизну, облака превратились в клочья злобного пламени, напоминающие свирепых всадников. Опасное красноватое мерцание заполонило пространство, снег на вершинах гор под ним словно бы почернел.

— Чанг Шамбалин дайн! — настигал повсюду клич Фактории Тьмы.

Однако, при всей неожиданности нападения, встречено оно было адекватно — чего-то такого от Дыя они и ждали. В битву вступило сразу все войско, по склонам гор расцвели жестокие схватки.

Варнава, в первые минуты прилежно трудившийся посохом, скоро обнаружил себя перед внушительной кучей трупов и догорающих тел демонов. Пока на него никто не нападал, воспользовался возможностью оглядеться. Неподалеку Аслан, тоже спешившийся, орудовал своим мечом, как всегда, обстоятельно и плодотворно. Когда Варнава посмотрел на него, тот проколол першего на него с дубиной йети, вырвал меч и в отмашке надвое перерубил налетевшего справа эйнхерия. Увидел Варнава и на удивление искусно фехтующего художника. У его ног лежало несколько неподвижных тел, а сам он сражался с демоном в образе гигантского, в три человеческих роста, павлина, отвратительно кричащего и бешено бьющего острым клювом. Но рапира Николая уже несколько раз достала его — из ран чудовища вырывались языки пламени. Барон дрался конным, рассекая врагов шашкой по диагонали, отрубая головы и руки, кричал нечленораздельно, поднимая коня на дыбы, чтобы обрушиться сверху. Лицо его было совершенно безумным. Палден с утробным уханьем охаживал палицей с железным набалдашником, которая периодически удлинялась в его руках, доставая кого-то в задних рядах. Принц и Зургай бились во главе своих сторонников, их мечи неустанно мелькали, а в перерывах они пускали во все стороны стрелы, всякий раз находящие жертву.

Солдаты тоже держались стойко, Варнава даже мысленно попросил у них прощения за пренебрежительный отзыв. Как специалист, он высоко оценил эффективность дубин оранжевых лам, а черные жрецы магическими пассами расправлялись с уймой демонов, в телесных же существ метали пламя прямо из невооруженных рук. Особенно, как ни странно, отличались непонятные экзальтированные типы в разношерстных одеяниях. Они дрались неумело, но самозабвенно, кидаясь на врага с неуемной храбростью, лезли прямо на них, как обезумевшие псы. Но и гибли обильно. Впрочем, хотя на каждого повстанца приходилось по несколько противников, чаще падали воины Шамбалы. Однако их становилось все больше — проемы в скалах продолжали выбрасывать новые толпы. В Черной скале вновь заколыхалось кровавое море, и появился Дый, хохочущий от удовольствия при виде такой роскошной свары.

— Вот видишь, — крикнул Варнаве Аслан, освободившись от очередного врага, — не дошли до Шамбалы. Так что и не сгинут вместе с ней…

На него налетело сразу три эйнхерия, и он занялся ими.

Тут Варнава понял, что нигде не видит Кары. Поискав, все-таки нашел ее — спокойно восседала на своем тигре рядом с одним из отверстий, откуда извергались шамбалиты, не обращающие на нее никакого внимания.

— Эй, госпожа Кара! — закричал он ей, — Где же твое войско?

— Сейчас будет, монашек.

Она иронически посмотрела на него распахнутыми глазами и улыбнулась по-змеиному. Из разверстых врат хлынул поток бритоголовых людей в чем-то вроде купальных халатов, украшенных гирляндами цветов. Размахивая топориками, кинжалами и опасными заостренными крючьями, они бросились на антидыевские войска, неустанно повторяя хвалу господину своему Синему. Их было так много, а напор их столь страшен, что в первую секунду повстанцы дрогнули. Но быстро оправились и продолжали бой с удвоенной свирепостью.

— Блядь, иудино семя! — заорал Каре Барон, пытаясь прорубиться к ней сквозь толпы врагов.

В ответ раздался ее красивый отрешенный голос, звучащий покойно и ритмично, словно она декламировала благодарно внимающей аудитории:

— Только тот, кто одинаково взирает на счастье и несчастье, кто не радуется, не ненавидит, покинувший все хорошее и нехорошее, кто не испытывает удовольствия от общества людей, кого мало волнуют болезнь, нужда и смерть — только тот достоин бессмертия.

Закончив поучение, она резко вскрикнула, ее тигр прыгнул высоко, словно обрел крылья, и обрушился в самую гущу схватки. Первым делом он разорвал страшными когтями пару повстанцев. Кара же, восседающая на нем с тем сладостным и сонным лицом, с каким предстала перед Варнавой в Шамбале, будто бешеная мясорубка действовала всеми восемью руками, в каждой из которых находилось магическое оружие. В эпицентре творящегося danse macabre она была настоящей прима-балериной. Вокруг нее быстро образовалось окровавленное пространство смерти, попасть в которое противники не жаждали. Перед ней остался стоять только Николя, за которым догорало тело демона-павлина.

— Ты не Мать мира! — крикнул он ей, — Ты — дьяволица!

Его выпад был столь молниеносен, что она увидела только, как острие вошло в глаз тигру, который взревел и дернулся, вырвав оружие из рук художника. С торчащей из глаза рапирой зверь покатился по земле, подвывая. Кара успела спрыгнуть раньше, в прыжке метнув одной из рук странную гантель, символ которой носил на шляпе Палден. Та взвыла в воздухе, в пути превратилась в ослепительно сияющий круг, который с невероятной легкостью пролетел сквозь шею Николя, и с громовым воем устремился дальше, вскоре растворившись в небесной шири. Голова художника отлетела далеко в сторону, тело постояло несколько секунд, фонтанируя из осиротевшей шеи алыми струями, потом рухнуло рядом с конвульсирующим тигром.

Увидев жуткий конец своего предводителя, экзальтированные типы взвыли в неподдельном горе и с яростным ревом бросились на Кару. Похоже, даже ей стало страшно от их бешеного напора. Подобрав оружие, она отпрыгнула далеко в сторону и скрылась за рядами своих адептов, спешащих на помощь. Два воинства сшиблись. Бритые головы с хохолками разлетались под ударами обезумевших поклонников павшего художника. Но продолжающие неустанно повторять свои заклинания рабы Синего дрались с не меньшим энтузиазмом, так что, вскоре и тех, и других осталось немного.

— Ты видел когда-нибудь, как Люцифера изгоняют силою Вельзевула? — ехидно спросил Варнаву Аслан, поглядев на эту схватку, когда вновь выдалась свободная минутка.

— Вор у вора… — бросил тот, рассаживая очередной череп. — Пора бы уходить. У нас дела в другом месте, — продолжил, опершись на посох — противников перед ним опять не стало.

— День не кончен, — возразил Аслан, — надо выманить Дыя, чтобы не мешал нам в Шамбале.

Варнава посмотрел на Черную скалу. Его страхолюдный папаша увлекся боем, словно смотрел финал футбольного первенства мира. Нетерпеливо подпрыгивал, подбадривал сражающихся громовыми возгласами, даже хлопал в ладоши несколькими парами рук. Все три лица его жадно впились в зрелище, чтобы не упустить ни одного нюанса.

— Эй, хан сопливый! — закричал он вдруг Зургаю, — Поиграй с моими птенчиками!

С этими словами он всплеснул одной из пар рук, откуда вылетели две знакомые Варнаве огромные черные птицы со стальными клювами. С резкими криками они устремились к Зургаю. Одна налетела спереди, чтобы вцепиться в лицо, однако воин ловко схватил ее на лету и сжал могучей рукой. Раздался хруст костей и отчаянное карканье, перешедшее в дикий визг. Зургай разжал руку и на землю свалился изломанный труп человека в тяжелом одеянии из стальных блях в виде животных. Он покорячился немного и затих. Второй ворон выписывал над Зургаем круги, выбирая момент для нападения. Но в этот момент с периферии битвы раздался голос, в котором было уже очень мало человеческого:

— Артхур, владыка мой! Чашей заклинаю! Восстань!

Черный, в закопченных доспехах, еще дымящийся Ланс, стоял рядом с обугленным трупом своего коня и звал в пространство, запрокинув голову с выжженными глазами. Его вопль был столь страшен, что на мгновение остановил сражение, но захлебнулся в стоне, и рыцарь упал, чтобы больше не подниматься.

Однако призыв возымел действие. Второй ворон Дыя словно бы споткнулся в воздухе и стремительно спикировал на землю. Ударившись об нее, он вызвал бесшумный взрыв, будто потусторонний фейерверк забил на этом месте. И в сумасшедшем этом сверкании поднялся величавый воин в алой мантии и стальном шлеме, увенчанном золотой короной. Черная борода развевалась в порывах злобного ветра, тускло блистал панцирь, на который накинута была медвежья шкура, свирепая пасть зверя щерилась с плеча.

— Артхур здесь! — глухо возвестил воин, взмахнув огромным двуручным мечом. — Слава герою, что вызвал меня! Я за тебя отомщу!

— Дый! — закричал он так, что чуть не обрушил горы, — Я не раб твой больше! Время пришло!

— Раз пришло, так иду! — рухнул на него громовой ответ Владыки Шамбалы.

Он появился посередине битвы, словно был тут всегда — гигантский, страшный, безумно раскачивающий тремя головами, которые, казалось, поднялись превыше горных вершин. Все его многочисленные руки протянулись к Артхуру, который бросился в жуткие эти объятия, словно встретил давно потерянного брата. С другой стороны к Дыю с ревом устремился верховой Зургай. Остальные, опустив оружие, с ужасом и восторгом вперились в зрелище битвы титанов.

— А вот теперь пора, — произнес Аслан, хватая за пояс Варнаву, тоже бросившегося было на Дыя, — Пошли, там ты убьешь его вернее.

— Ты прав, — кивнул монах. — Веди.

Они исчезли. Событие это прошло никем не замеченным — все следили за боем вождей. Впрочем, не все: Палден внимательными раскосыми глазами углядел за рядами противников Кару, которая тоже увлеклась зрелищем. Страшный монгол злобно ухмыльнулся и достал из-под полы халата свернутый аркан. Раскрутил, метнул, да так, что тот, змеей прочертив воздух над полем битвы, безошибочно упал на прелестную головку Кары, тут же смертной хваткой сдавив хрустнувшую шею. Дива не успела издать ни звука, как неодолимая сила рванула ее по направлению к Палдену, который тянул и тянул веревку, словно тащил очень крупную рыбину. Успевшие среагировать рабы Синего пытались сдержать неумолимое это движение, но с силой волшебного оружия бороться было бессмысленно. Демоница буквально взвилась над войсками, сделала огромную дугу в воздухе, напоминая со своими восемью руками огромного паука, и, уже мертвой, приземлилось прямо к ногам Палдена, хохотавшего в полном восторге. В его руках уже был длинный кинжал. Одним движением разорвав на жертве платье, он обнажил ей грудь и глубоко всадил лезвие. Вырвав левой рукой трепещущее, исходящее паром в холодном воздухе сердце, протянул его в ту сторону, где должно было находиться вставшее уже солнце, скрытое в грязновато-красном свечении, и стал что-то ритмично выкрикивать.

Но не довелось ему закончить ритуал — у одного из выходов Шамбалы возник сам Синий. В своих нелепых желтых штанах и драгоценной тиаре, он все равно был прекрасен и достойно смотрелся среди скал, сияющих в разреженном воздухе. Но лицо его было ужасно, ибо смотрел на останки Кары, слабо подергивающиеся на окровавленном снегу. Резко подняв большой позолоченный лук, усеянный драгоценными камнями, он со стоном натянул его до предела, и пустил стрелу, с пронзительным воем влетевшую прямо в раззявленный рот Палдена, самозабвенно взлаивающий заклинания. Они оборвались, будто обрезанные ножом, наконечник стрелы показался из затылка. Страшный монгол повалился на изуродованное тело Кары, составив вместе с ней омерзительную композицию.

Но и Синему не судьба была долго печалиться о потере и радоваться отмщению. Барон, обернувшийся на эскападу Палдена, при виде кровавой развязки глухо взревел и поднял с земли увесистый камень. С очередью невнятных ругательств, среди которых преобладало слово «мать», изогнулся, как дискобол и с силой вытолкнул снаряд по направлению к Синему. Камень громко зашуршал в воздухе, мерцающей звездой направляясь прямиком в голову дива. Тот вскрикнул и рванулся в сторону с такой скоростью, что мгновенно ушел с траектории полета. Однако снаряд, словно видя цель, отклонился, нагнал жертву и с хрустом вонзился ей в затылок. Тиара слетела, брызнули кровь и мозговое вещество, Синий пошатнулся и свалился ничком.

При виде кончины обоих своих богов бритоголовые в ужасе попадали на землю, где их голыми руками и зубами приканчивали рехнувшиеся в конец поклонники Николая. Некоторые адепты Синего бежали к ближайшей пропасти и бросались туда, другие находили более изысканные способы самоубийства. Вскоре в живых никого из них не осталось. Но и безутешные фанатики павшего художника не захотели оставаться в живых после гибели своего кумира — все до одного скинули себя в пропасть вслед за своими врагами. Будь здесь Варнава, уж он бы произнес какую-нибудь эпитафию, но тот был уже очень далеко.

Вместо него сказал Барон: