Хозяин Древа сего Виноградов Павел

Также и о дочери его известно. Девицу сию, Дианой зовомую, согласно мифам, произвела ему некая богиня забвения во времена допотопные…

…Наибольшей же тайной предстает сын его, в Стволе именуемый то Тарх Тархович, то

Таргитай, то Траетаона. А также — Траян, Тор, Трантана, Таргелий. Иные же знают его как Тарху Тархунта или же Тарку Тургу, другие — как Таранджелоза или Тараниса. И множеством еще имен обладает таинственный юноша сей. Однако никто из Продленных, сколько это известно, воочию его не видел. С неведомым дивом сим связано пророчество о Древа Пределе или конце всех Продленных. Якобы, истребит он корень Древа сего в виде великого змея, и сам от того умрет, и настанет конец. Не обладая разгадкой ребуса, полагаю, однако, что слух о сем великом воине самим Дыем в Ствол пущен с целями темными и невнятными. Но в свое время свет и на оные пролит станет…»

После нескольких попыток создать тракт в Шамбалу он, понял, что путь закрыт. Ткань Ветви напрягалась, вытягивалась, было, в нужный вектор, но тут словно упиралась в пятно пустоты, без малейшей возможности продвижения. Устав сражаться с необоримым, он закрыл Трактат, но тут же понял, что процесс продолжается — с другого конца. Неподалеку часть пространства набухала, как скорлупа яйца, которое изнутри пытается проклевать огромный птенец. Положив руку на манжету куртки, стал ждать.

Ожидание, впрочем, было недолгим: часть пространства — небо с облаками, воздух с насекомыми и птицами, земля с зеленеющей травой и цветами — вдруг словно прорвалась и исчезла в беззвучном взрыве блестящих брызг. Она появилась в этом роскошном сюрреалистическом обрамлении такой, какой он запомнил ее с первой минуты узнавания.

— Здравствуй, Орион.

…Он не думал, что есть еще во Древе вещи, способные его потрясти. Потому в его молчании была толика безумной досады — вот, оказывается, душа-то его не до конца убита, способна еще на муку… Да сколько ж можно!

— Не молчи, — еще раз попросила она.

— И ты ему поверила? — презрительно проговорил он.

— Ты бы тоже поверил… Он показал мне, как ты это сделал, показал на Ясене, понимаешь?

— Дыю ничего не стоит слепить любой морок!

— Да пойми ты, я тогда думала, что он просто приревновал, хочет тебя убить и владеть мной! Он так себя вел, что не было причин сомневаться. Изнасиловал меня сразу, как поймал, и… Ну, чувствуют это женщины — я ему нужна была тогда, не ты…

Лицо ее было отчаянно и прекрасно. Вновь билась о стену, разделившую их, в надежде, что он поверит и простит. В Варнаве воскресали давно похороненные чувства — ревность, гнев и…любовь. Однако второй раз история повториться не могла — слишком многое изменилось с момента их расставания.

— Он — отец лжецов, ты сказала…

— Да, теперь знаю…

Обмякла бессильно, будто предпринятое ею безнадежное усилие сожрало всю энергию.

— Теперь?..

Он понимал, что не сможет поверить ей, но даже если такое случится, не вправе подойти и обнять ее, гладить по волосам и телу, утешать поцелуями… Это было как потерянный рай. Или как ад, из которого он вырвался. Он сам не понимал, все чувства его бушевали, но как-то обходили суть души, словно та пребывала в самом зрачке бури, где — мертвенный покой.

— Я слушала ваш разговор на острове. Следила за вами с самого начала. Шамбала не отличает меня от него.

— Почему?

Варнава невольно сжался от жалости к ней, представив, какие страсти она претерпела, узнав то, что узнал он у Башни Ясеня.

— Мы с ним стали слишком близки, думаю.

Опять заговорила горячо, наверное, вновь ощутив надежду, что ей удастся убедить его в своей искренности.

— Теперь я понимаю, что он с самого начала готовил этот мерзкий триумвират. Он почти слил меня с собой, и надеялся, что ты так же сильно будешь связан со мной, а через меня — с ним. Пойми, он все время вел нас, вместе и по отдельности, дергал за свои ниточки. До тех самых пор, пока ты не напал на него у Башни. Он не ожидал этого. Я сама не понимаю, как ты смог ему противостоять. Разве что, Тот, Кому ты служишь, сильнее его.

— Конечно, сильнее. Но Дый сделал так, что я перестал быть слугой Бога.

— Тогда ничего не понимаю, и понимать не хочу. Орион, я люблю тебя, вернись, мы уйдем от Дыя, у нас будет еще ребенок…

— …Который будет приколот к Ясеню во имя разрушения Древа… Луна, ты понимаешь, что сейчас работаешь на него, вольно или невольно?

— Ты думаешь, это он послал меня к тебе? — она задрожала от ярости. — Тогда ты глупец. Он больше не собирается играть с тобой, убьет, как только настигнет. А я рожу сына от него!

— Интересно, почему же до сих пор не родила?

— Он хотел. Я не позволила — Продленные женщины зачинают тогда, когда хотят сами.

— А теперь позволишь?

— Если не вернешься ко мне — да!

Она выкрикнула это ему в лицо, злобно, с такой силой, что он чуть не отшатнулся.

— Вот теперь я вижу подлинную леди Ди — предводительницу Дикой охоты… —

процедил он.

Луна изумленно поглядела на него так, будто он проткнул ее кинжалом в разгар любви, и она никак не может поверить, что он сделал это, и понять, зачем. Тут же лицо ее вновь исказилось яростью, сразу сменившейся детской обидой. Потом стало проступать еще какое-то выражение — как на серии рисунков в учебнике психологии. Варнаве стало неприятно следить за этой стремительной сменой масок, похожей на слишком быструю игру калейдоскопа.

— Хватит, Ди, — устало бросил он.

Ее лицо послушно и жутко изменилось — опустело, словно словами своими он стер с него все следы эмоций. Стояла, как отключенный механизм. Ледяная глыба ужаса прикоснулась к его душе.

— Луна! — позвал он.

— Что? — ответила она.

Голос был совершенно ровен и тускл.

— Что с тобой?

— Со мной все хорошо, — то же отсутствие чувств.

Варнава сканировал ее мозг, и боль возросла в нем: личность была буквально вытоптана, будто кто-то («кто-то!..») хотел удалить ее и создать новую, но потом передумал и оставил, как есть. Луна существовала как личность, и даже сознавала все, что с ней происходит, но определенные слова, вернее, тон голоса, включали механизм подчинения, противиться которому она не могла. Короче, Дый сделал из дочери идеальную рабыню. И исправить это было невозможно, по крайней мере, очень трудно и долго.

— Ди! Свободна! — велел он.

Она вздрогнула, лицо ожило. Посмотрела ему в глаза, тихо опустилась на землю и заплакала. Именно заплакала, а не зарыдала в припадке симулированного горя. Плакала тихо и как-то покорно, а он с ужасом смотрел на нее. Наконец, спросил:

— Почему ты подчиняешься мне?

— Я надеялась, что так получится, — объяснила она. Ее слезы текли естественно и вольготно. — Из-за той же связи. Триада взаимодействует, сейчас я вышла из-под его контроля и должна подпасть под твой.

— Это он тебя послал.

Варнава не спрашивал, а утверждал.

— Конечно. Он все еще хочет нашего сына. Уверен, что ты ко мне вернешься.

— Как он это сделал?

За последнее время Варнава уже устал калечить душу, но роковой путь все время колотил его о страшные открытия, словно прибой, злобно бьющий о пирс дохлую рыбину.

— После родов, — отвечала она. — Я была совсем беспомощна, он мог сделать со мной все, что хотел. Иначе я бы не отдала ему…не отдала…Яня! — почти выкрикнула она, слезы заструились сильней.

Варнава не сомневался, что теперь это была не игра марионетки.

— Потом он сказал, что ты узнал про…ну, что я твоя сестра.

— Мне он сказал, что ты до сих пор не знаешь…

— Да перестань ты верить хоть единому его слову! — закричала было она, но тут же потухла. — Сказал мне это сразу, как поймал, мол, всегда хотел меня для себя, но не решался по каким-то там соображениям, а потом решил, что ему будет легче, если отдаст меня моему же брату… А потом, мол, понял, что бесполезно, все равно хочет… В общем, версию закрутить мастер великий. А когда я родила, уже была полностью в его власти, только поняла не сразу.

— И поверила, что я убил нашего сына из-за того, что не приемлю инцеста?

— Ты всегда был таким моралистом, братец, — удивительно, но в голосе ее прорезалось нечто вроде горькой иронии. — Да, поверила, и мне стало все равно. Я тебя ненавидела, конечно, но не настолько, чтобы искать и убить — было достаточно убивать Тени в Ветвях. Думаю, так он создает валькирий — подчиняет и вкладывает в них собственную жажду убийства. Впрочем, раз я до тебя-таки добралась…

— Это когда еще? — Варнава почти машинально сжался перед новым сюрпризом.

— В твоей Ветви. Помнишь комиссара Финкельштейна?

— 21-й год? Он застрелил меня, выпустил всю обойму из маузера, когда я был на амвоне. Так это что же?..

— Да, это я была. А ты и не понял… Ослабел ты в своем монастыре, муж мой, — она призрачно улыбнулась. — Я тогда-таки решила убить тебя, и ненадолго удрала от папаши.

— В той Ветви меня убить непросто, — заметил он.

— Знаю, потому хотела перетащить тебя куда-нибудь, пока ты с пулями в теле, и прикончить. Но тут мужики с обрезами спасать тебя прибежали — Тамбовщина… И папаша проснулся — я почувствовала. Пришлось уходить.

— Долго я тогда в себя приходил, — задумчиво проговорил Варнава. — И за границу пришлось уехать. Потом очень постарался, чтобы не канонизировали…

— Иметь жену-диву — иметь большие проблемы. Ты так этого и не понял?

Она глядела на него снизу вверх заплаканными глазами, но на губах светилась тень улыбки. Нежность вновь охватила его, но снова и снова не давал он ей дороги.

— Так ты подслушала наш разговор и поняла, что я не убивал Яня. И узнала, что он задумал, — продолжил он расспросы. — А дальше?

— Сперва хотела убить его. Но когда его принесли после вашей схватки, он сразу велел мне ухаживать за собой, а ослушаться я не могла. Потом велел идти сюда и пытаться восстановить наши отношения. А тут ты сам стал прорваться в Шамбалу. В общем, я ступила на твой тракт и пришла.

— Он нас видит сейчас?

— Не думаю. Он слишком слаб сейчас, чтобы создать окно, да еще так, чтобы твой друг не заметил.

— И, если я правильно понял, — медленно произнес Варнава, — прикажи я тебе его убить, когда вернешься, ты это сделаешь?

— Во всяком случае, попытаюсь. Только он не даст — как только появлюсь, тут же перехватит контроль.

— Я бы все равно не стал тебе приказывать, Луна. Мне не нужна эта власть.

— Я знаю, Орион. Но она есть и никуда не денется. Ты — его сын.

Он промолчал, она же поднялась с земли, отряхнула хитон от налипших травинок и, порывшись в его складках, достала пачку сигарет и зажигалку.

— На, — протянула ему это добро, — хочешь же, знаю.

Он поблагодарил кивком, закурил. Она внимательно разглядывала золотинку от пачки, такую чужую и нелепую в этих полных юной жизни травах. Порыв ветра унес кусочек блестящей бумаги.

Варнава докурил сигарету до фильтра, достал другую, зажег, но тут же отбросил. Очевидно, принял решение.

— Луна, — начал он ровным тоном, но сразу сменил его — ему уже с души воротило от всего и всяческого лицемерия.

— Луна, — теперь почти умолял, ее или себя, неясно, — ничего нельзя вернуть. Мы не в силах, понимаешь?

Молчала, по лицу ее снова ничего нельзя было прочитать. Он с болью продолжал:

— Так получилось… даже если сейчас чудом все стало бы хорошо, исчез твой… исчез отец, Шамбала — все равно ничего нельзя было бы исправить. Я — монах, но люблю тебя по-прежнему…

Глаза ее расширились, губы дрогнули, но она опять промолчала.

— Ты понимаешь, — продолжал он, — что я не могу вот ТАК любить свою сестру!

— Почему? — кажется, она действительно не понимала.

— Потому что нельзя, — твердо ответил он. — Потому что грех.

Она презрительно усмехнулась, но он продолжал с нарастающей силой:

— Потому что это — зло, пойми же, наконец! Зло такое же, как отец, как его план, как Шамбала! Зло, которое разрушает Древо еще вернее, чем кровь нашего ребенка! Ты поймешь это, я знаю, рано или поздно.

— Скорее, поздно, — уронила она, якобы, иронично, но губы ее дрожали, во все глаза смотрела в лицо брата, словно пыталась насмотреться напоследок.

— Так вот, выхода у нас нет. Кроме одного, и это должен буду сделать я.

Внутренняя лихорадка, угаданная Асланом, вырвалась наружу и бушевала на лице монаха.

— Дый знает, что вы собираетесь напасть на Шамбалу, — сказала она.

— И хорошо, что знает… Скажи, это правда, что его кровь в третьем колене, принесенная в жертву, разрушает Древо.

— Истинная правда, я знала это еще до встречи с тобой — говорил мне в детстве, да я не придала значения.

— А во втором?

— Разрушает только Шамбалу, — чуть помолчав, проговорила Луна, — он тоже говорил мне это…

— Орион, нет!.. — вдруг почти выкрикнула она, будто жгучая тревога разом выплеснулась из нее.

— Да, Луна, — твердо сказал он и обнял ее за плечи.

Варнава только что пережил момент истины, и это погрузило его во внутреннюю тишину. Решение стало чистым и совершенным, без изъянов и недомолвок. Теперь мог утешать Луну без горькой страсти, тихо и нежно, как успокаивал бы в детстве — будь у них общее детство. Из ее глаз снова текли слезы, она слушала его, не пыталась больше выспросить, узнать, отговорить. Ею управлял уже не женский инстинкт, а в Ветвях утвержденная истина: не надо вставать поперек серьезных решений брата по Ордену, ибо тяжелы и страшны они. И неотвратимы, если только не столкнутся с подобными себе.

Они стояли бы так долго, не повторись явление, предшествовавшее приходу Луны. Снова в том же месте напряглась ткань Ветви, стал вздуваться участок пространства. Шел новый гость.

— Орион, убей меня сейчас же! — резко приказала она. — Если это Дый, скоро будет поздно. Если только взглянет на меня, я сделаю все, что он прикажет.

— Молчи, — так же резко бросил Варнава. — Я убью его раньше.

Однако это был не Дый. Возникшая перед ними в ярких брызгах распавшейся реальности дама на него вовсе не походила. Однако Варнаве была знакома. Да и Луне тоже.

— Кара? — удивленно произнесла она. — Ты-то что тут делаешь?

— Прошу прощения, если помешала семейному совету, — немного жеманно

заговорила демоническая девица, сложив ладони перед грудью и кланясь.

Она вновь была в облике бессмертной любовницы господина Синего: красные с золотом широкие одежды, драгоценности, круглая жемчужина у кончика носа.

— Все же ты невежа, — обратилась она к Варнаве, — опять не здороваешься…

— Здравствуй, Кара, — проговорил он, но этим ограничился.

— Вы знакомы? — удивленно спросила Луна.

— Да, встречались у вашего батюшки, — с легким смехом ответила Кара.

Луна нахмурилась.

— Что тебе здесь надо? — спросила надменно.

— Твой супруг, то есть, простите, брат, знает, и нам этого достаточно, —

издевательски прозвенел девичий голосок, и Кара обворожительно улыбнулась Варнаве. Впрочем, тот на улыбку не ответил.

— Тебя послал Синий? — спросил довольно неприветливо.

— Господин Синий, — деликатно поправила Кара. — Поговорить о деле, касающемся вас обоих.

— Мы поговорим, — утвердительно склонил голову Варнава. — Однако, поскольку дело то касается не только нас, при разговоре этом будет присутствовать…

— Я буду, — неожиданно раздалось за их спинами.

Все развернулись так резво, будто услышали взрыв, но увидели Аслана. Он по-прежнему был в местном наряде, однако на поясе, вместо короткого акинака, висел его внушительный меч.

— Друг Варнава, — продолжал он, — я, право, не собирался мешать твоей беседе с сестрой, но вот эту даму я совсем не знаю.

— Я тоже не очень хорошо знаю ее, Аслан, один раз только и виделись. Она намерена нам кое-что сказать, — уронил Варнава устало.

— Меня зовут Кара, — девушка низко склонилась перед Асланом. — Владыка Дня, — произнесла она почтительно.

— Слишком высокой титул для меня, восхищающая госпожа, — он церемонно поклонился в ответ. — Зовите меня просто Аслан.

— Да, господин Аслан, — Кара поклонилась вновь. — Я принесла известие от своего господина.

— Мы выслушаем его, — важно кивнул Аслан и повернулся к Луне, кланяясь ей столь же холодно:

— Добро пожаловать, госпожа, хотя последняя наша встреча была столь безрадостна…

— Мы встречались? — кажется, она была искренне удивлена.

— И вы навсегда оставили по себе память на моем плече…

— Я не помню… — растерянно проговорила Луна. — Я очень многого не помню.

— Наверное, это к лучшему, — мрачно произнес Аслан.

Варнава был благодарен ему за то, что он не стал упоминать свою девушку, убитую Луной на страшной поляне, где они с ним познакомились.

— Прошу всех в мое жилище, — пригласил Аслан, — там гораздо удобнее беседовать, чем посередине степи.

Луна отрицательно покачала головой.

— Я должна вернуться, — тихо сказала она.

Варнава и Аслан посмотрели на нее одновременно, но выражение их лиц было разным. Аслан кивнул и отвернулся к Каре, приглашая идти за ним. Варнава сделал ему знак, что нагонит позже. Вновь они с Луной были одни.

— Почему? — в его вопросе слышалось неподдельное удивление.

— Я должна.

— Кому? Ему? — он едва не задрожал от ненависти.

— Нет, — ответила тихо. — Себе. Тебе. Яню…

— С нами ты заплатишь все долги, — потупясь, сказал Варнава.

Гнев его ушел так же неожиданно, как и возник, оставив печаль и томление духа.

— Нет, Орион, — ответила грустно, — долги мои слишком велики… Я солгала: я помню твоего друга, и как ранила его. Помню и девушку, которую застрелила, и как он бросился к ее телу. Я помню все, и это медленно убивает меня. Если бы ни это, я бы осталась с вами до конца. Но он все равно будет ненавидеть меня, а я не смогу забыть… Прощай, Орион…брат мой. Наверное, мы больше не встретимся.

Она повернулась и стала растворяться в пейзаже, плоть ее и дух быстро перетекали в иную пространственно-временную емкость, оставляя в этой призрак оболочки, который, впрочем, тоже просуществует здесь всего несколько мгновений.

— Луна! — закричал Варнава отчаянно. — Сестра! Вернись, пожалуйста!

Ее бледное подобие повернулось уже в другом мире, она что-то произнесла, но слова не в силах были достичь слуха Варнавы. Лишь по губам прочитал он: «Радуйся, муж мой!». Ее не стало.

Накануне: «Я иду своим путем»

— Пришел почтить усопшего, Аслан?

— Что ты задумал?

— Я не иду с вами.

— Это я понял. А куда тогда.

— Своим путем.

— Позволь спросить…

— Нет.

— Тогда позволь ответить. Ты думаешь, я не понимаю?..

— Ты понимаешь слишком много, Аслан. Мне не нравится это. И никогда не нравилось.

— Представь себе, Варнава, мне это самому не нравится… Но что поделаешь: я знаю.

— И что ты знаешь на сей раз?

— Ты намерен пригвоздиться к Ясеню, тем самым разрушив Шамбалу… Что молчишь, я ведь прав.

— …Ты прав. И не отговаривай меня.

— Не собираюсь. Более того, пойду с тобой.

— Как со мной? А остальные?

— Мы отделимся от них уже там, дальше войско поведет Зургай. Полководец я, вообще-то неважный…

— Ты поэтому предупредил Дыя о войсках, там, в Шамбале? Чтобы занимался ими, а мы прошли бы незаметно?

— Конечно. Он тварина умная, но всяко бывает…

— Ты тоже думаешь?..

— Да, это единственный реальный шанс. Наша атака смехотворна — слишком неравные силы. Кроме того, Кара все доложит Дыю.

— Я тоже подумал, что она здесь, чтобы шпионить.

— Я это знаю. Стукачка, и стукачка, подумаешь…

— А что ты знаешь еще?

— Все будет очень хорошо, друг. Или очень плохо… Не злись. Пойми, даже если бы я знал будущее — а я не говорю, что знаю — во Древе оно все равно вариабельно. Может случиться все, что может случиться…

— Умеешь ты успокоить, друг.

— Знал бы ты, как тяжело быть «богом из машины». Особенно, если им не являешься…

Вечером в юрте Аслана было оживленно. По кругу сидели гости, целый день прибывавшие из разных Ветвей. Было их всего шестеро, но за каждым стояла некая сила.

— Бывшие шамбалиты, — шепнул Аслан сидящему у хозяйского места Варнаве, — оппозиция Дыю. Давно их по всему Древу вычисляю.

На почетном месте справа от алтаря восседал тучный Продленный важного вида, в длинном синем халате с напуском на поясе, и, несмотря на тепло от очага, потертой собольей шубе, из-под которой торчала рукоять внушительного ханьского шоудао. Выдубленное ветрами узкоглазое лицо оставалось совершенно бесстрастным. Варнава обостренной интуицией ощутил великое могущество. При этом, как ни странно, — глубоко скрытое легкомыслие, страсть к проказам, словно мальчик-король играл в короля.

— Абай Зургай, — обратился к нему Аслан, — это абай Варнава, наш друг и союзник.

В ответ на поклон Варнавы человек встал и чинно обнял его за плечи, после чего неторопливо опустился обратно в лаковое кресло.

— Дый пользуется его именем, выдавая в Стволе за владыку Шамбалы, — снова зашептал Аслан, — а самого держал на коротком поводке. Но такого батыра долго не удержишь… Теперь не хочет носить настоящее имя, пока не восстановит честь.

Варнава понял, кто перед ним и взглянул на важного воина с любопытством.

Еще один сидел чуть подальше Зургая — молодой человек с бритой головой, аккуратными усиками и бородкой. Несколько родинок расположились на правой щеке причудливым узором. Глаза были чуть раскосы, но при этом он, несомненно, принадлежал к белой расе. Эти глаза… Лицо казалось бы вполне заурядным, холодным и чопорным, как у преуспевающего коммерсанта. Но глаза содержали нечто, придававшее ему мерцание потусторонней отрешенности. Чувствовалось — обращены они более не наружу, а внутрь владельца, непрестанно ищут там…а что ищут? Возможно, этого не знал и сам молодой человек.

— Николя, — первым представился он. — Художник.

Этого Варнава узнал сразу — встречал его Тень во многих Ветвях.

— Дый вспоминал о вас, — не удержался он.

Лицо художника исказилось гневом, который, впрочем, быстро стек, и оно вновь приняло прохладно-отрешенное выражение.

— Но он говорил, что вы Краткий.

Варнава посчитал, что неудачно начатый разговор лучше было все-таки продолжить.

— Я был продлен перед своим уходом из Ствола, — тихо отвечал тот. — Это сделал хан…абай Зургай. Он раскрыл мне глаза на Дыя, который является не Ригден-Джапо, как я долго верил, а всего лишь одним из демонических воплощений. Впрочем, я это подозревал и раньше…

Варнава не стал напоминать про камень, молча поклонился и повернулся к следующему гостю. То был монголоид вида ужасного. Слишком широкое бритое лицо, слишком расплющенный нос, слишком раскосые глаза, да еще нелепо светлые при столь темной коже короткие волосы — все вместе производило впечатление неслыханного уродства. Но вместе с тем и неслыханной силы. Его меховая остроконечная шапка была украшена золотой двусторонней булавой, похожей на гантель, и выглядело это не смешно, а зловеще — как и весь он. Поверх роскошного халата желтой парчи перекрещивались патронные ленты, на правом боку висел маузер в деревянном футляре. Короткие толстые пальцы непрестанно перебирали коралловые четки, словно жирный паук карабкался по бусинам.

— Палден, — коротко представил его Аслан.

Монгол бешено зыркнул на Варнаву, словно хотел взглядом вырвать из него душу. Варнава знал и этого, и не очень жаждал с ним общаться.

— Считает себя более достойным воплощением Владыки Шамбалы, чем Дый. Причем, думал так еще в Стволе… — с усмешкой прошептал Аслан, и тут же громко объявил следующего:

— Барон. Можно цин-ван.

— Без церемоний, господа, без церемоний. Просто Барон, — негромко отозвался

блеклой внешности худощавый мужчина с аккуратной бородкой и очень высоким лбом под зачесанными назад волосами. Глаза его сидели глубоко, так, что сложно было уловить выражение. Их выцветшая тевтонская голубизна в сочетании с темными волосами была странна. Производил он впечатление некоторой неаккуратности, даже неряшливости, словно явился сюда после тяжелого похода, не удосужившись привести себя в порядок. Но при этом в нем чувствовалось и нечто аристократическое, усиленное формой, генеральской, если Варнава правильно помнил. Казачья шашка в серебряном окладе тоже указывала на высокое звание. Разглядев черные буддийские свастики на погонах, Варнава сообразил, с кем имеет дело. Недоумение его возрастало.

— Верно служил Дыю, но тоже проявил собственные амбиции, потому тот пытался от него избавиться. Не вышло, Барон бежал в Ветви, теперь мстит бывшему патрону, — прокомментировал Аслан.

Следующий был в куда более старинных одеждах — долгополой куртке, богато расшитой золотыми бляшками, длинных штанах и мягких сапожках. Алым подбитая мантия застегивалась причудливой фибулой. Рядом лежал убор, похожий на фригийский колпак, предназначенный для удивительно вытянутой в затылке головы. Широкая борода, смуглое лицо с крупным носом, живые блестящие глаза. Лицо казалось одновременно нежным и гневным, добродушным и жестоким. Этот произвел на Варнаву более благоприятное впечатление, чем остальные.