Вопросительные знаки в «Царском деле» Жук Юрий

В числе документов, изъятых на квартире М. Н. Покровского, находились рукописный и машинописный варианты «записки Юровского». При составлении описи этих документов первый из них был записан под № 12 и значился как: «Рукописные записки М. Н. Покровского о расстреле Романовых», а второй, записанный под № 13, значился как: «Изложение расстрела семьи Романовых».

Упомянутые «записки Юровского» в настоящее время хранятся в РГАСПИ и проходят как документы Фонда 461 (5979) – рукописный экземпляр и Фонда 588, оп. 3 с, д. 1, л. 12–17 – его машинописная копия. Причем следует отметить, что рукописный и машинописный экземпляры этой записки были там переименованы и теперь называются: «Статья М. Н. Покровского “О расстреле семьи Романовых”».

Кроме того, во время проверки, производимой Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС в 1964 году, из Партийного Архива Свердловского Обкома КПСС была получена ещё одна «записка Я. М. Юровского» (та самая, которую в январе 1958 года прислал в ПАСО А. Я. Юровский).

С текста этой записки также была снята копия, которая была зарегистрирована в ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС как: «Воспоминания Я. М. Юровского о расстреле Николая II (2-й экземпляр машинописных копий)».

Многие годы исследованием авторства «записки Юровского» занимался профессор Ю. А. Буранов, которой впервые опубликовал в печати текст приведённого ранее акта изъятия. Наряду с этим, Ю. А. Буранов также впервые заявил о том, что текст так называемой «записки Юровского» написан академиком М. Н. Покровским.

Однако, несмотря на заслуженный авторитет исследователя, профессор Ю. А. Буранов, по убеждению автора, никак не хотел признать ошибочность некоторых своих выводов, касающихся «тайны происхождения» этой записки.

Первые воспоминания о Царской Семье, рассказывающие о Её переводе на Урал, были опубликованы в № 96 (360) газеты «Известия ВЦИК» от 16 мая 1918 года под заголовком «К переводу бывшего царя из Тобольска в Екатеринбург». Это сообщение имело вид интервью, взятого корреспондентом газеты у Чрезвычайного комиссара ВЦИК В. В. Яковлева (настоящая фамилия К. А. Мячин), осуществлявшим эту перевозку по поручению ВЦИК СНК Р.С.Ф.С.Р.

(В 1920 году в одной из книг серии «Февральская революция» были опубликованы воспоминания бывшего Начальника конного отряда дружины по охране народного состояния Г. И. Зенцова – одного из участников этой перевозки – существенно пополняющие воспоминания В. В. Яковлева.)

В 1921 году в Екатеринбурге выходит сборник «Рабочая революция на Урале» (Екатеринбург, 1921), в котором была опубликована статья «Последние дни последнего царя», написанная бывшим членом Уральского Областного Совета П. М. Быковым. Приобретя в личное пользование экземпляр этой книги, Я. М. Юровский с горечью констатирует, что в упомянутой статье П. М. Быкова нет даже какого-либо упоминания о его роли в судьбе Романовых. (Позднее он рассказывал об этом М. А. Медведеву (Кудрину), встречаясь с ним в Москве в 30-е годы прошлого века.)

В 1922 году в Москве выходят в свет первые советские исторические журналы «Пролетарская революция» и «Каторга и ссылка», которые, наряду с научной публицистикой, размещают на своих страницах различные воспоминания и другие материалы.

Апрельский номер этого журнала за 1922 год (№ 4 (16)) публикует на своих страницах воспоминания бывшего члена Президиума Тобольского Совдепа И. Я. Коганицкого («1917–1918 годы в Тобольске – Николай Романов – Гермогеновщина»), а также бывшего Начальника Красной Гвардии 3-го Района рабочих завода Злоказовых» А. Д. Авдеева («Из истории борьбы за Советы»).

Оба эти человека были хорошо известны Я. М. Юровскому, однако А. Д. Авдеева он помнил по Екатеринбургу особенно хорошо – в июле 1918 года ему довелось сменить его на посту Коменданта Дома особого назначения (ДОН).

Снятый со своей должности за развал службы и чудом не попавший под суд за пьянство, кражи и всякого рода попустительства (спасли прошлые заслуги и пролетарское происхождение), А. Д. Авдеев во искупление грехов был отправлен на фронт, где сумел отличиться, и в 1919 году был награждён орденом Красного Знамени Р.С.Ф.С.Р.

И. Я. Коганицкого А. Я. Юровский знал несколько хуже, чем А. Д. Авдеева. (А. Я. Юровский несколько раз встречался с ним в Екатеринбурге во время формирования там в июне 1918 года Отряда карательной экспедиции тобольского направления, выступившего под командованием Начальника Центрального штаба Красной Гвардии, бывшего матроса-балтийца П. Д. Хохрякова.)

Ознакомившись с публикациями, бывший Комендант ДОН был весьма удивлён тому, что его, что называется, «обошли» на литературном поприще.

К первой половине 1922 года немало книг, рассказывающих о Царской Семьи и Её трагической участи, вышло и за рубежом. Среди них, в первую очередь, можно отметить следующие книги: П. Жильяр «Трагическая судьба Николая II и Его Семьи» (русскоязычное издание этой книги, вышедшее в Вене в 1921 году, называлось «Императоръ Николай II и Его Семья»), Р. А. Вильтон «Последние дни Романовых», М. К. Дитерихс «Убийство Царской Семьи и других членов Дома Романовых на Урале», Т. Е. Мельник-Боткина «Воспоминания о Царской Семье до и после революции», Ю. А. Ден «Последняя Царица» и др.

В этом же году выходят в свет ещё два журнала подобной направленности: «Красный Архив» (Москва), под общей редакцией М. Н. Покровского, а также «Красная летопись» (Петроград).

Вероятнее всего, именно в это время у Я. М. Юровского возникает желание опубликовать свои воспоминания в каком-нибудь из этих журналов, чтобы донести до потомства свой собственный след в истории.

Начиная с апреля 1921 года Я. М. Юровский по рекомендации В. И. Ленина переходит на работу в Государственное хранилище НКФ Р.С.Ф.С.Р., где сначала занимает должность Заведующего Отделом учёта и сортировки ценностей, а несколько позднее – Заведующего Золотым отделом, а также Председателя Отдела по реализации ценностей.

В силу специфики своей новой работы Я. М. Юровский часто виделся со своим старым уральским товарищем Ф. Ф. Сыромолотовым – бывшим членом Исполкома Уральского Облсовета и комиссаром финансов Уральской области, а ныне – членом Коллегии НКФ РСФСР, куда его рекомендовал лично Нарком Н. Н. Крестинский.

Памятуя о том, что «Федич» (партийная кличка Ф. Ф. Сыромолотова) ещё с 1912 года сотрудничал с газетой «Правда» (как журналист, а, иногда, и как поэт), а он сам, что называется, не владеет пером, Я. М. Юровский, вероятнее всего, просит его записать и литературно обработать свои воспоминания.

Ф. Ф. Сыромолотов берётся за дело, и в течение апреля – мая 1922 года завершает эту работу. Встретившись с Я. М. Юровским в один из майских дней 1922 года, Ф. Ф. Сыромолотов знакомит того с текстом его собственных воспоминаний, а после некоторых уточнений и дополнений со стороны Я. М. Юровского делает на них свои рукописные пометки. По прочтении текста и последовавшим вслед за этим обсуждением их совместного творчества, они, вероятнее всего, вместе придумывают для него название, которое, по их мнению, должно наиболее ярко отражать его суть: «Последний царь нашёл своё место».

Сойдясь с Я. М. Юровским на этом варианте, Ф. Ф. Сыромолотов записывает его чёрным карандашом на первой странице своей рукописи, после чего в правом верхнем углу этого же листа делает надпись: «Секретно», но уже синим карандашом. Вслед за этим, Я. М. Юровский тем же чёрным карандашом ставит свою подпись на её последней странице, а затем пишет время и место её написания: «Апрель – май 1922» и «Москва».

Забегая несколько вперёд, скажу, что текст этих воспоминаний по своему художественному стилю значительно превосходит первую «записку Юровского». И это, в общем-то, понятно, поскольку в данном случае перед Ф. Ф. Сыромолотовым ставилась совершенно другая задача, нежели та, что стояла перед М. Н. Покровским.

Если М. Н. Покровский должен был записать эти воспоминания с максимальной приближённостью к изложению рассказчика (для того чтобы придать им характер документального отчета), то в данном случае задача была совсем иной. В новом варианте воспоминаний нужно было отобразить не только «суровую революционную необходимость» (вынудившую Советскую власть прибегнуть к расстрелу всей Царской Семьи), но и донести до широкого читателя незатейливый рассказ о мальчике из бедной еврейской семьи, нашедшего свой путь в революцию.

Наряду с текстовыми и другими особенностями, этот документ был ещё и напечатан на не совсем обычной бумаге – многие его страницы являлись бланками Финансового отдела СНХ при Пермском Губернском Исполкоме, использован был также и один бланк, имеющий шапку «Р.С.Ф.С.Р. Народный Комиссариат финансов. Член коллегии 1919 г.» (Об этом речь пойдет несколько далее). Принадлежность этих бланков очевидна, поскольку таковые могли находиться только лишь в распоряжении Ф. Ф. Сыромолотова, работавшего в системе Наркомфина Р.С.Ф.С.Р.

Дополнительным же аргументом, говорящим в пользу того, что автором этого текста был Ф. Ф. Сыромолотов, является следующий факт – на первой и последней его страницах стоят инициалы: «. С.», что, безусловно, означает лишь только одно: «Федор Сыромолотов» (о чём также будет сказано чуть далее).

Видимо, эти воспоминания так и остались храниться у Ф. Ф. Сыромолотова в своём черновом варианте, поскольку какая-либо другая их копия, по имеющимся у автора сведениям, более нигде не всплывала.

Однако на этом история этой рукописи не была закончена.

Несколько лет назад мне удалось узнать от М. М. Медведева[389], что где-то в Рукописном фонде Российской Государственной библиотеки (РГБ) (бывшая Государственная Библиотека им. В. И. Ленина) находится один из автографов Я. М. Юровского, являющийся текстом его известной «записки». Посетив вместе с М. М. Медведевым Рукописный фонд РГБ, нам удалось узнать, что какого-либо варианта «записки Юровского» там никогда не хранилось.

Зато то, что по дошедшим до М. М. Медведева слухам считалось «запиской Юровского», на деле оказалось весьма любопытным документом – своеобразной рецензией на то самое совместное творчество Я. М. Юровского и Ф. Ф. Сыромолотова, опыт которого они приобрели в 1922 году. А предыстория этого документа вкратце такова.

22 декабря 1946 года Ф. Ф. Сыромолотов обращается с письмом к бывшему Управляющему делами СНК Р.С.Ф.С.Р. В. Д. Бонч-Бруевичу, которого знает как активного собирателя всевозможных документов (в том числе и автографов), относящихся к периоду революции и Гражданской войны в России.

Ф. Ф. Сыромолотов, ссылаясь на своё тяжёлое материальное положение, предлагает В. Д. Бонч-Бруевичу приобрести у него сборник документов, относящихся к истории промышленного Урала, начиная с эпохи царствования Императора Петра I, составленный им вместе с бывшим директором Музея Я. М. Свердлова (к тому времени уже покойным) тов. Киселёвым. Наряду с ними, он также предлагает и подлинные документы, имеющие отношение к убийству Царской Семьи летом 1918 года. И вот что он пишет сам по этому поводу в упомянутом письме:

«Деньги мне сейчас, очень нужны.

Кроме того, у меня имеются документы и материалы по ликвидации на Урале быв. царя.

Тоже уступлю»[390].

Говоря об этих документах, он, безусловно, имеет в виду записанные им воспоминания Я. М. Юровского, хранящиеся в его личном архиве с 1922 года. При этом Ф. Ф. Сыромолотов предлагает В. Д. Бонч-Бруевичу опубликовать их в одном из редактируемых им сборников: «Звенья» или «Летописи».

Ознакомившись с текстом этих воспоминаний, В. Д. Бонч-Бруевич делает для себя в одной из рабочих тетрадей следующую памятную запись:

«191/31/V. Юровский Я. ( апрель-май 1922г. Москва ).

Эта рукопись принадлежит перу исполнителю (так! – Ю. Ж.) казни Николая II-го, его жены, наследника [и] 3-ех его дочерей (так! – Ю. Ж.) вместе с окружающими их лицами представляет из себя несомненный исторический документ. Она состоит из четырех частей. 1). Предисловие. 2). За Николаем. 3). Николай нашел свое место. 4). Как меня искали. Общее название она имеет “Последний царь нашел свое место”. Заглавие написано черным карандашом. Тут же, в правом углу первой страницы синим карандашом написано: “секретно”. И то и другое написано другим почерком, чем почерк автора, подписавшегося в конце машинописи черным карандашом “Я. Юровский” и строкой ниже его [же]почерком “Апрель-май 1922” и еще ниже: “Москва”.

Внизу в правом углу скрепляющая подпись красным карандашом .С. с росчерком, что означает “едор Сыромолотов”. Такая же монограмма находится и на первой стр. рукописи. В машинописи встречается правка черным карандашом мелким почерком, вероятно рукою Сыромолотова[:] почерк тот же что изаглавие, а также глава “Николай нашел свое место” [которая] тоже [написана] карандашом [и причем] тем же почерком. К этой исторической рукописи автор нашел нужным рассказать в предисловии о своем еврейском происхождении, бедности своего семейства, как будто бы это имело какое-либо значение при выполнении приказа центральной правительственной и партийной власти, когда он – как сам упоминает – должен был выполнить “свой революционный долг”, который по его мнению не захотели выполнять латыши, участвующие в этой ликвидации царской семьи, отказавшись стрелять “в девиц” – как заявили они. Латыши именно по этой причине были отстранены Юровским от выполнения [этого] предприятия. Эта несвязчивость со своим национальным происхождением ослабляет общую картину описания всего этого огромного исторического события, перенося его из сферы общенациональной в дело, в которое примешаны элементы почти личной мести. Вскрытие национальной принадлежности незаслуженно заостряло бы это историческое событие, каковое и без того дало после повод буржуазной печати к сильнейшим антисемитским выпадам. В рукописи написано с достаточной подробностью все это событие, начиная с перевозки царской семьи на Урал, до совершенно неорганизованных похорон всех убитых. Все делалось в тайне, но так неумело, что все тайное, очень быстро стало явным. После занятия “белыми” этих мест их следователи быстро все обнаружили, нашлись свидетели, предатели все объяснившие и в Западной Европе появилась целая литература, разоблачавшие все это конспиративное предприятие, о котором были даны через несколько дней после казни газетные правительственные сообщения.

Рукопись эта в будущем несомненно будет играть роль непреложного документа! В настоящее же время ее печатать конечно преждевременно, но необходимо тщательно сохранить ее в архиве.

P.S. Надо отметить, что машинопись частью писалась на обратной стороне бланок “Совета Народного Хозяйства при Пермск. губ. исп. ком. Сов. раб. крест. и солд. депутат. Финансовый отдел.” [А] частью на чистых листах, частью (один лист) на обороте бланки “РСФСР. Народный комиссариат финансов. Член коллегии. 1919г.” Всего в рукописи 21 страница. Все они сколоты медной кнопкой за левый угол и одеты в почтовый печатный лист бумаги, перегнутый пополам»[391].

Отказав Ф. Ф. Сыромолотову в покупке этой рукописи (в связи с несвоевременностью её публикации или по каким-либо другим причинам), а также сделав для себя упомянутую памятную запись, В. Д. Бонч-Бруевич возвращает её прежнему владельцу, в личном архиве которого она и находилась вплоть до самой его смерти, последовавшей в 1949 году.

Вероятнее всего, именно в это время органами НКВД были изъяты бумаги личного архива Ф. Ф. Сыромолотова, при разборе которых эти самые воспоминания были оставлены в недрах этой системы, в силу их специфичности и секретности.

В ходе дальнейших реорганизаций эта рукопись оказалась в Учётно-архивном отделе бывшего КГБ СССР, откуда в 1991 году была передана во вновь образованный Архив Президента РФ, в котором и находятся в настоящее время.

В апреле 1925 года находящееся в Ленинграде Кооперативное Издательское Т-во «Былое» издаёт книгу В. С. Панкратова «С царём в Тобольске»[392], приурочив её выход к траурному событию – кончине её автора, скоропостижно скончавшегося 5 марта 1925 года.

В 1926 году в Свердловске выходит книга П. М. Быкова «Последние дни Романовых», в которой тот, как и в своей прежней работе на эту тему[393], излагает историю последних полутора лет жизни Царской Семьи. Но, в отличие от прежней, его новая работа рассказывает о судьбе Царской Семьи уже более детально. То есть, даёт не только некоторые ранее неизвестные детали Её расстрела и места захоронения, но преподносит также и более полные сведения о поиске трупов белогвардейским следствием, а также дополнительно информирует читателя об убийстве других Членов Дома: Великого Князя Михаила Александровича в Перми и Князей Романовых в Алапаевске.

Думается, что это обстоятельство, что называется, переполнило чашу терпения бывшего Коменданта ДОН.

Где-то в начале марта 1927 года он сносится с директором Музея Революции С. И. Мицкевичем, с которым договаривается о передаче в музей своего «исторического» оружия. На эту встречу он приглашает своего бывшего помощника – Г. П. Никулина, с которым и приходит в музей 13 марта 1927 года. А годы спустя Г. П. Никулин признался, что, помимо сданного оружия и прочих документальных материалов, Я. М. Юровский и Г. П. Никулин записали и оставили там свои воспоминания.

В мае 1964 года, во время беседы в студии звукозаписи Комитета по Радиовещанию при Совете Министров СССР, Г. П. Никулин вспоминал:

«М. М. МЕДВЕДЕВ:

– Писал он воспоминания?

Г. П. НИКУЛИН:

– Писал он воспоминания. Писал он в двадцатых годах короткие воспоминания. Причем такой, знаете…

Он по своей скромности не называл ничью фамилию, в том числе и свою. Он там писал: “комендант – то”, “комендант – то-то”. Излишняя такая была, ложная такая, знаете… Он не понимал, что для истории надо было назвать, хотя бы себя. И затем, в 1933 (в 1934 г. – Ю. Ж.) году, уже в Екатеринбурге (Свердловске – Ю. Ж.), уже в Партархиве он тоже написал свои воспоминания, которые там [до сих пор] находятся.

О чем он там написал, я не знаю. Я не читал этих воспоминаний. Так, что вот…

Ну, надо вам сказать, что когда мы еще вели беседу в музее Революции (это было в 1927 году), куда мы сдали оружие – пистолеты. Он – свой, я – свой. Мой – Кольт, а его был Маузер короткий. Потом, там [находится] мое Удостоверение, моя автобиография [и] моя фотокарточка. Расписка у меня в этом есть. Мы там вели беседу. [Там] тоже записывали наши какие-то воспоминания. Не в таком порядке, как сейчас, а стенографистка была. Но, ничего этого мы найти не смогли»[394].

Ознакомившись с ответом Г. П. Никулина, думаю, становится ясно, что под «короткими воспоминаниями» он имел в виду ту самую «записку Юровского», копия текста которой была передана бывшему коменданту Дома Особого Назначения М. Н. Покровским осенью 1920 года.

Проживая постоянно в Москве с сентября 1919 года, Г. П. Никулин продолжает поддерживать с Я. М. Юровским самые дружеские отношения. С годами эти взаимоотношения окрепли ещё больше и, со слов очевидцев этой дружбы, переросли в почти что родственные. Естественно, что при таких отношениях они часто встречались и ходили друг к другу в гости. Вероятнее всего, что именно во время одной из такой встреч у Я. М. Юровского дома Г. П. Никулин мог ознакомиться с текстом той записки. По лично одному ему известным соображениям, Я. М. Юровский умолчал о том, что автором этого текста является М. Н. Покровский. (Думается, что ему было просто стыдно перед своим бывшим помощником за свою неграмотность.) И поэтому нет ничего удивительного в том, что в 1964 году Г. П. Никулин заявляет об этой записке как о «произведении» Юровского.

Что же касается воспоминаний Я. М. Юровского, записанных стенографисткой Музея Революции СССР в 1927 году, то автор данного издания ничего не может сказать по этому поводу. (Кроме, пожалуй, того, что в этом деле вновь присутствует стенографистка!)

Возможно, что текст этих воспоминаний (как верно заметил в своей книге «Господи… спаси и усмири Россию» Э. С. Радзинский со слов своей «старой подруги» – сотрудницы Государственного Музея Революции СССР) был изъят органами НКВД в связи с арестом дочери Я. М. Юровского – Риммы Яковлевны Юровской, взятой в 1938 году в ходе плановой чистки партийных кадров[395]. А, возможно, что и нет…

(Автор склонен думать, что во время своего посещения Музея Революции СССР 13 марта 1927 года Я. М. Юровский и Г. П. Никулин рассказывали больше о своих «исторических» биографиях, нежели о расстреле Царской Семьи.)

К 10-летней годовщине расстрела Царской Семьи и последующей за ней годовщине вытеснения войск Верховного Правителя с территории Урала у Я. М. Юровского возникает идея выпуска некого издания о расстреле Царской Семьи, в котором, по его замыслу, должны были быть опубликованы свидетельства непосредственных участников этих событий, которые смогли бы окончательно подтвердить факт произведения им того самого «исторического» выстрела. Предварительно он решает посоветоваться со своим старым приятелем по совместной работе на Урале Ф. И. Голощёкиным, занимавшим к тому времени пост Первого Секретаря Казахского Крайкома ВКП(б). На это предложение бывшего коменданта ДОН Ф. И. Голощёкин пояснил, что для решения этого столь важного вопроса необходимо получить «добро» у самого товарища Сталина.

Ибо к тому времени многие «герои» тех дней (А. Г. Белобородов, Г. И. Сафаров, Б. В. Дидковский, С. В. Мрачковский и др.) оказались в троцкистской оппозиции, и прославление их, пусть даже прошлых «революционных заслуг», к тому моменту было крайне нежелательным. Встретившись с И. В. Сталиным в 1928 году, Ф. И. Голощёкин уже от своего имени, что называется, озвучил это предложение Я. М. Юровского и, как и следовало ожидать, получил от «хозяина» резко отрицательный ответ в самой категоричной форме: «Ничего не печатать и вообще помалкивать…» Так ли оно было или нет, но об этом факте в 1992 году рассказывал Э. С. Радзинскому сын цареубийцы М. М. Медведев. А вот спустя годы правдивость его слов подтвердилась. В личном фонде И. В. Сталина в РГАСПИ сохранился «Журнал записи посетителей», в котором имеется запись о том, что Ф. И. Голощёкин был на приёме у И. В. Сталина 28 марта 1928 года.

Тем не менее, начиная с 1927 года, тема «Царской Семьи» вновь появляется на страницах советских исторических журналов.

Так, например, в журнале «Красная Башкирия» за ноябрь 1927 года под заголовком «Как мы перевозили бывшую царскую семью» были опубликованы воспоминания Д. М. Чудинова – бывшего Начальника «Отряда по перевозке царской семьи из Тобольска в Екатеринбург».

В № 3 (27) журнала «Красная Новь» за 1928 год под заголовком «Последний переезд полковника Романова» публикуются воспоминания бывшего Председателя Губисполкома Тюменского Совдепа Н. М. Немцова. А в № 5 (29) этого же журнала под заголовком «Николай Романов в Тобольске и Екатеринбурге (Из воспоминаний коменданта)» вновь публикует свои воспоминания А. Д. Авдеев.

В этом же году бывший Уральский Областной Комиссар печати В. А. Воробьев под заголовком «Конец Романовых» публикует свои воспоминания в № 29 (247) историко-публицистического журнала «Прожектор».

В 1930 году в № 9 (105) журнала «Пролетарская революция» под заголовком «С секретным поручением в Тобольске» А. Д. Авдеев публикует свои воспоминания в третий раз.

В 1933 году в № 1 (145) журнала «Каторга и ссылка» под заголовком «9 января в царской тюрьме» были опубликованы воспоминания М. А. Медведева (Кудрина). Список можно продолжать…

Надо заметить, что хоть воспоминания М. А. Медведева (Кудрина) и не описывали событий июля 1918 года, однако тяга этого человека к литературному творчеству была хорошо известна Я. М. Юровскому. (Проживая постоянно в Москве с 1931 года, М. А. Медведев (Кудрин) периодически встречался с Я. М. Юровским у себя дома, где они неоднократно обсуждали некоторые детали той страшной ночи.)

Говоря о воспоминаниях Я. М. Юровского, нельзя также не сказать хотя бы несколько слов о его выступлении в Свердловске 1 февраля 1934 года на «Совещании Старых большевиков по вопросу пребывания Романовых на Урале». На сегодняшний день эти воспоминания менее всего изучены и представляют собой весьма интересный материал для исследователей. (Даже, несмотря на то, что наименьшее количество «тайн» многие исследователи связывают именно с ними.) Однако всё по порядку.

В конце 1931 года Я. М. Юровский из-за обострившейся болезни сердца выходит на пенсию, однако в порядке партийной нагрузки продолжает выполнять отдельные общественные поручения по линии ЦКК РКИ и КСК при СНК СССР. В это же самое время он начинает собирать документы, необходимые ему для оформления Персональной пенсии.

Кроме того, в декабре 1933 года Я. М. Юровский пишет заявление о приёме его в члены Всесоюзного Общества Старых Большевиков (ВОСБ), с 1921 года состоящего при Истпарте. Этот запоздалый шаг Я. М. Юровского, вызывает некоторое удивление. Будучи членом РСДРП с 1905 года и имея только к 1917 году 12-летний партийный стаж (для вступления в члены ВОСБ необходимо было вступить в партию до 1917 года и на момент приёма в упомянутую организацию иметь общий партийный стаж не менее 18 лет), он мог стать членом этого Общества буквально с первых дней его создания.

(Автор предполагает, что мысль о вступлении в члены ВОСБ появилась у Я. М. Юровского только лишь после смерти основателя ВОСБ – М. Н. Покровского. Никоим образом не связывая этот факт с текстом «записки Юровского», автор всё же считает, что такой шаг не мог быть предпринят просто так, без какой-либо веской на то причины. Ибо куда более вероятно, что основанием для этого шага явилась деятельность Я. М. Юровского в бытность его Председателем Отдела по реализации ценностей Гохрана НКФ Р.С.Ф.С.Р. и связанный с этим скандал, возникший в связи с попыткой продажи за рубеж колоссальных ценностей Российской Империи, которые во все годы Советской власти цинично назывались её руководителями «Достоянием Республики».)

Став кандидатом в члены ВОСБ, Я. М. Юровский в конце января 1934 года выехал в Свердловск, чтобы получить там необходимые ему документы. Собирая эти документы в ставшим ему почти что родным городе, он просто не мог не обратиться за помощью в подборе некоторых из них в Свердловский Истпарт, возглавляемый с 1928 года С. С. Моисеевым. Скорее всего, именно Я. М. Юровский предложил С. С. Моисееву организовать его, Я. М. Юровского, выступление перед членами Свердловского областного филиала ВОСБ (СОФ ВОСБ), поскольку, во-первых, те должны были хорошо его помнить по совместной работе на Урале, а, во-вторых, он имел на то полное право – на тот момент вопрос о его членстве в рядах ВОСБ был, что называется, вопросом времени. (В случае отказа Я. М. Юровский всегда мог сослаться на один из основных пунктов Устава ВОСБ: «Установление тесного товарищеского общения между старыми большевиками».)

Находясь в Свердловске, Я. М. Юровский просто не мог не посетить открывшийся в бывшем доме Ипатьева Уральский Областной Музей революции. А, побывав в одном из его главных залов, – реконструированной комнате, где произошло убийство Царской Семьи, – не поверил глазам. Почетное место среди всех прочих экспонатов, развешанных по стенам этого зала-комнаты, занимал ранее принадлежавший П. З. Ермакову пистолет Маузера, надпись под которым гласила, что именно из этого пистолета П. З. Ермаковым лично «были убиты бывший царь, царица и наследник»…

Так что, посетившему музей бывшему коменданту ДОН, было о чём призадуматься. И уж конечно было что сказать своим старым товарищам, допустившим такую «историческую несправедливость». Посему, выступая на упомянутом совещании, он в самой категоричной форме осудил деятельность некоторых сотрудников этого музея, рассказывающих о расстреле Царской Семьи не со стороны «политической необходимости», а с позиций «зверской кровожадности»[396].

Стенограмма беседы «Совещания Старых большевиков по вопросу пребывания Романовых на Урале», состоявшегося, как уже говорилось ранее, в Свердловске 1 февраля 1934 года, сегодня хорошо известна многим исследователям. (Хотя её полный текст был опубликован только лишь в одном издании.)

Может быть, этим и объясняется своего рода пассивность некоторых исследователей в отношении более тщательного изучения её текста. (Достаточно сказать лишь о том, что запись этой беседы производилась двумя стенографистками, а расшифрованный текст до сих пор представляет собой лишь один вариант из этих записей[397].)

Работая с текстом указанной стенограммы, автор пришел к выводу, что текст её несколько специфичен. А, кроме того, автор глубоко уверен в том, что Я. М. Юровский организовал эту встречу исключительно по собственной инициативе и, как говорится, в собственных интересах, поскольку беседа эта (происходившая опять же таки в присутствии стенографистки) была для него последней возможностью вписать своё имя в историю.

Прекрасно разбираясь в людях, Я. М. Юровский просто не мог не понимать, что С. С. Моисеев ни за что не сможет отказать ему в этой разумной инициативе. С одной стороны, С. С. Моисееву (как более молодому члену партии) будет несколько затруднительно отказать в просьбе заслуженному члену партии. С другой стороны, как Заведующий Свердловским Истпартом, С. С. Моисеев был просто обязан пополнять вверенные ему архивные фонды различного рода документальными материалами. А, с третьей стороны, было совершенно невозможно отложить эту встречу на неопределённый срок – Я. М. Юровский абсолютно не мог ничего сказать о времени своего следующего визита в Свердловск.

Рассказ Я. М. Юровского на «Совещании старых большевиков по вопросу пребывания Романовых на Урале», в общем-то, не таит в себе чего-либо принципиально нового. (Всё те же недомолвки, касающиеся некоторых фактов, имеющих прямое отношение непосредственно к коменданту, за исключением, пожалуй, освещения некоторых, не меняющих существа вопроса, деталей, а также дополнительных штрихов к портретам участников этой исторической драмы.) Однако в нём всё же присутствуют пять весьма важных ключевых моментов, на которые следует обратить особое внимание.

• В первую очередь следует сказать о тексте этой стенограммы, который при внимательном прочтении наводит на размышление о том, что Я. М. Юровский пришёл на эту встречу, что называется, во всеоружии и был к ней заранее подготовлен. (В тексте в достаточном количестве присутствуют всякого рода цитаты, выдержки из газет и даже анекдоты про Николая II.)

• Во-вторых, это все те же претензии Я. М. Юровского на роль главного цареубийцы.

• Третий момент относится к довольно странному молчанию П. З. Ермакова, который, как член Свердловского Областного Филиала Всесоюзной Организации Старых Большевиков с 1931 года, вполне мог присутствовать на этом совещании.

(Предположение о его присутствии можно сделать по имеющейся в тексте фразе, заключённой в скобки: «Пётр Захарович сообщает, что баул, примерно 16 пудов весом, он сдал в [19] 18 году в Москве в Комиссариат вн[утренних] дел по записке комиссара вн[утренних] дел, тогда тов. Владимирского», которую вполне можно считать репликой с места. К сказанному можно лишь добавить, что вряд ли кто (кроме самого П. З. Ермакова, имевшего привычку гиперболизировать любое, происходившее с ним событие) мог бы «поднять» «баул, весом 16 пудов», то есть 256 кг!)

Если принять нашу гипотезу за факт, то тогда становится совершенно понятным, почему П. З. Ермаков промолчал, когда Я. М. Юровский рассказывал о том, что он лично застрелил бывшего Государя – он просто не посмел в его присутствии заявить на этот счёт свои собственные претензии!

В пользу этого обстоятельства говорит также и то, что Я. М. Юровский называет П. З. Ермакова не иначе как «Пётр Захарович», в то время как другие упоминаемые им участники этих событий (за исключением Г. П. Никулина) называются им исключительно по фамилии или, в лучшем случае, таковой в сочетании с именем.

С другой стороны, если П. З. Ермаков отсутствовал, и эту фразу произнёс в виде реплики с места кто-то другой, становится ещё более понятным расчёт Я. М. Юровского – документально зафиксировать свою главную роль в убийстве Царской Семьи, а заодно и заочно выставить П. З. Ермакова лжецом.

• В-четвёртых – категорически исключив П. З. Ермакова из числа претендентов на «исторический» выстрел, ещё раз акцентировать внимание своих уральских товарищей на его, П. З. Ермакова, вине за первое, неудачное, захоронение трупов Царской Семьи.

• И, наконец, пятое. Умолчав о подлинной роли М. А. Медведева (Кудрина) в убийстве Царской Семьи (исключив его, подобно П. З. Ермакову, из числа тех же самых претендентов на «исторический» выстрел), свести с ним старые счёты, для чего при всех объявить о его причастности и не меньшей, чем П. З. Ермакова, ответственности за первичное захоронение трупов Царской Семьи.

Сведя роль М. А. Медведева (Кудрина) в цареубийстве до минимума, Я. М. Юровский лишь вскользь упоминает о нём во время этого совещания:

«Принимать трупы я поручил Михаилу Медведеву. Это бывший чекист и в настоящее время работник Г.П.У. Это он вместе с Ермаковым Петром Захаровичем должен был принять и увезти эти трупы»[398].

Бывший комендант также «забыл», что именно М. А. Медведев (Кудрин) первым сообщил ему о начавшемся мародёрстве:

«Когда унесли первые трупы, то мне, точно не помню кто, сказал, что кто-то присвоил себе какие-то ценности»[399][400].

С годами это обстоятельство окажется своего рода «миной замедленного действия». Так, например, некоторые исследователи до сих пор уверены в том, что М. А. Медведев (Кудрин) не принимал в расстреле никакого участия, а заявил о себе лишь спустя годы как очередной самозванец!

Однако на это, как уже говорилось ранее, имелись довольно веские причины. С 1959 года М. А. Медведев (Кудрин) начинает собирать документы о своей революционной деятельности, необходимые ему для оформления Персональной пенсии. С этой целью он направляет письма в партийные архивы Курганского и Астраханского Обкомов КПСС, в которых, по его мнению, могут храниться эти документы.

Став Персональным пенсионером Союзного значения, М. А. Медведев (Кудрин) решает восстановить «историческую справедливость» – разыскать какие-либо официальные документы, подтверждающие его участие в расстреле Царской Семьи. Свои поиски М. А. Медведев (Кудрин) решает начать с ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС (где, как ему казалось, должны были находиться интересующие его документы), куда он обратился с заявлением от 24 июля 1962 года.

Поскольку ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС не располагал в то время какими-либо документами на тему убийства Царской Семьи (за исключением так называемой «записки Юровского»), Заместитель Заведующего этим архивом Р. А. Лавров решает переслать заявление М. А. Медведева (Кудрина) в ПАСО, что и было сделано 10 августа 1962 года.

21 августа 1962 года Заведующий ПАСО Л. П. Грязнов высылает на запрос ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС следующий ответ:

Зам. Заведующего Центральным Архивом ИМЛ при ЦК КПСС

тов. ЛАВРОВУ Р. А.

НА № 2038 от 10 августа 1962 г.

Сообщаем, что Медведев Михаил Александрович 24 июля 1962 года обратился в партархив с заявлением, в котором просил подтвердить его непосредственное участие в расстреле бывшего царя Николая и его семьи.

Проверкой имеющихся материалов установлено, что как в наших архивных документах, так и в секретном списке бывшего колчаковского следователя по особо важным делам Н. А. Соколова от 19 марта 1919 года на 164 человека и в двух списках особой важности бывшего колчаковского прокурора Екатеринбургского окружного суда на 60 и 75 человек, о непосредственном участии тов. Медведева М. А. в расстреле бывшего царя Николая II и его семьи, в ночь с 16 на 17 июля 1918 года в г. Екатеринбурге по специальному постановлению Уральского областного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, не упоминается.

В строго секретной стенограмме совещания старых большевиков при Уральском областном Истпарте от 1 февраля 1934 года по вопросу о пребывании семьи Романовых на Урале, в выступлении Якова Михайловича Юровского, бывшего коменданта Дома особого назначения, где в 1918 году содержался бывший царь Николай II с семьей, есть только следующая запись:

“… Покончив с расстрелом, нужно было переносить трупы, а путь сравнительно длинный, как переносить?.. Принимать трупы я поручил Михаилу Медведеву, это бывший чекист и в настоящее время работник Г.П.У. Это он вместе с Ермаковым Петром Захаровичем должен был принять и увезти трупы…”

Ответ и архивная справка высланы тов. Медведеву 7 августа 1962 года за № 457. Других данных о его работе в 1917–1918 годах партархив не имеет.

Основание

1. Государственный архив Свердловской области, фонд 13, опись 1, дело 104, листы 3–5.

2. Партархив Свердловского обкома КПСС, фонд 221, опись 2, дело 221, листы 2–7; фонд 41, опись 1, дело 452, листы 36–37, 77, 259–260.

ЗАВЕДУЮЩИЙ ПАРТАРХИВОМ

СВЕРДЛОВСКОГО ОБКОМА КПСС

/ ГРЯЗНОВ /Отпечатано 2 экз.Л.О.»[401][402].

Думается, что текст этого документа более чем наглядно, подтверждает авторскую версию в отношении «сведения счётов» Я. М. Юровским с М. А. Медведевым (Кудриным). Даже из могилы бывший комендант ДОН мстит своему коллеге-чекисту за предпринятую им попытку отнять у него «лавры главного цареубийцы».

В начале 30-х годов Я. М. Юровскому удалось достать книги Н. А. Соколова «Убийство Царской Семьи» и П. Жильяра «Трагическая судьба Николая II и Царской Семьи», которые он до самой смерти хранил в своём доме.

Вспоминает М. М. Медведев:

«Достав книгу Жильяра, Юровский как-то сказал об этом папе:

– Теперь никто не усомнится, что царя убил я. Вот, и Жильяр, прямо так и пишет об этом»[403].

Глава 15

Останки под «мостиком из шпал»: безусловный факт или умелая инсценировка?

Разговоры о «лже-останках», обнаруженных «группой Авдонина-Рябова» под Свердловском летом 1979 года, не стихают и по сей день. И не случайно именно на этот аспект «романовской темы» написаны сотни всякого рода статей и всевозможных исследований. Причём, от заслуживающих внимания работ, до голословных заявлений. А уж всяческих «версий» и всевозможных «доводов», убеждающих читателей в этой «фальсификации века» – просто не счесть. То есть, как сказал бы В. С. Высоцкий: «…от ларька до нашей бакалеи»! От версии бывшего комсомольского работника В. А. Винера, на протяжении нескольких лет дурачившего общественность рассказами о якобы обнаруженном им «дневнике Ваганова»[404], до утверждения одного из «соавторов литературного творчества» дорогого Леонида Ильича – А. П. Мурзина, со слов П. З. Ермакова поведавшего миру «великую тайну» сожжения тел Царственных Мучеников близ деревни Коптяки.

Нашлись и продолжатели: Болотины, Бурановы, Платоновы и прочая, и прочая, и прочая…

В конечном же итоге всё это привело к тому, что бльшая часть наших соотечественников окончательно запуталась в вопросе подлинности останков.

А уж после того как 17 июля 1998 года Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II не явился в Петропавловский собор на похороны останков Царской Семьи, многие верующие и неверующие уверовали в то, что налицо очередной подлог, инсценированный «демократами» в угоду их заокеанских хозяев. И хотя причина, вынудившая Алексия II отсутствовать на этой церемонии, крылась, отнюдь, не в его сомнениях в подлинности останков как таковых, а совсем в другом, факт этот только лишь усилил и без того существовавший в нашем обществе раскол между представителями двух лагерей: с одной стороны – оставшиеся в меньшинстве учёные, эксперты и просто серьёзные исследователи, а с другой – оказавшиеся в большинстве «воинствующие православные», не желающие ни под каким видом признать очевидного. А меж тем, после проведённых многочисленных экспертиз «ларчик» в этом вопросе, как говорится, просто открывался…

В своей книге «Гибель Романовых. По следам неразгаданных тайн»[405] я уже приводил в качестве примера отрывок из беседы О. Кармаза с членом Правительственной Комиссии, известным писателем-драматургом Э. С. Радзинским. Отвечая на вопросы корреспондента об отношении «к расхождениям» (имелось в виду отношение писателя к статье А. П. Мурзина «О чём рассказал перед смертью цареубийца Пётр Ермаков?», опубликованной в этой же газете[406]), Э. С. Радзинский ответил:

«(…) Ради Бога, простите, я занятый человек и не могу тратить время на глупости. Лучше давайте пройдём все заново. Итак, есть некая записка Юровского. Допустим, мы не знаем, о чём она. Мы знаем только то, что она есть, и что в ней говорится о каких-то трупах, которые автор объявляет трупами царской семьи. В записке указано место, где трупы находятся. Все. Остальное, – чушь, вымысел – называйте, как хотите.

Захоронение, о котором говорится в записке, вскрывается, и там обнаруживается столько трупов, сколько указано в записке, – девять. Что отсюда следует? Да, ничего! Странное совпадение. Останки собираются, черепа реставрируются и начинаются экспертизы. Главная из которых – фотосовмещение прижизненных снимков царской семьи с черепами.

И тут происходит удивительная вещь. Черепа, найденные в некоей безымянной могиле, полностью совпадают с черепами царской семьи. Снова совпадение? Правда, уже труднообъяснимое. Потому что, если черепа оппонентов или, не дай Бог, ваш череп совместить с фотографиями членов царской семьи, – ни за что не совместятся.

– Но долгое время утверждалось, что большевики “подложили” в то место останки какой-то купеческой семьи, и что якобы эту семью “отбирали” для последующего расстрела, имея в виду именно схожесть черепов членов купеческой семьи с императорской…

– Глупость несусветная. В условиях жуткой паники, которая была в Екатеринбурге, это невозможно. Юровский даже свою мать не успел вывезти! Он бумажник на столе забыл. Колчаковцы наступали на пятки – а в этот момент кто-то измерял линейкой черепа жертв? Впрочем, ладно. Представим себе, что мы почти сумасшедшие. Мы верим, что зловредные большевики подготовились заранее. И заявляем, что нам нужны ещё доказательства. Причем неопровержимые.

Именно поэтому и было решено обратиться к самому надежному методу идентификации – сделать молекулярно-генетический анализ. Выделить из найденных останков ДНК и сравнить с генетическим кодом кого-либо из ныне здравствующих близких родственников Романова.

Участвовать в этом эксперименте согласился муж британской королевы принц-консорт Филипп, герцог Эдинбургский, внучатый племянник последней русской царицы. Исследование было сделано в криминалистическом центре МВД Великобритании. В исследованиях участвовал один из самых наших блестящих ученых Павел Иванов и заведующий одного из отделов центра доктор Гилл.

Результат: полное совпадение ДНК принца и найденных в могиле (как сказано в заключении) “объектов, представляющих мать семейства и трех ее дочерей”. Ну, предположить, что кроме царской семьи множество других родственников английского принца захоронено по окрестностям Екатеринбурга, не сможет даже сумасшедший. Записка Юровского сообщала правду!

– Но у нас ещё остаются останки самого Николая II, для которого ДНК принца Филиппа, насколько я понимаю, не имеет значения.

– Вот! Это было последним, уязвимым звеном. И дабы и здесь было все ясно, подняли останки родного брата Николая, Георгия из могилы в Петропавловской крепости. И на этот раз уже в США идентификацией останков занялись такие “светила”, как авторитетнейший специалист в этой области – главный судебно-медицинский эксперт штата Нью-Йорк профессор Леви. Исследования проводились в лаборатории министерства обороны США, которая оснащена оборудованием, по сути, XXI века…

Были взяты пробы крови у потомков династии Романовых – графини Ксении Шереметевой – Сфири и члена герцогской семьи Файф. В результате сравнительных анализов выяснилось, что и в этом случае ДНК Николая и его дальних родственников полностью совпадают.

Казалось бы, всё закончено. Но мы всё равно не верим!

Именно так заявила группа русских эмигрантов, именовавшаяся “RussianExpertCommissionAbroad”. Они предложили продолжить генетические анализы и поручить сделать их ученому Евгению Рогаеву, консультанту их комиссии. При этом Рогаев должен был взять сохраненную кровь покойного Тихона Куликовского – сына ротмистра Куликовского и великой княгини Ольги, сестры последнего царя.

Результат снова показал – в могиле находится родственник Тихона Куликовского. То есть, Николай II!

Я повторюсь: 4 экспертизы с одним и тем же результатом. 99,99999999 процента. Всё равно не верят!

Опять требуют, чтобы не захороненные останки продолжали валяться по столам исследователей. Не знаю… Не понимаю, – что за этим? Упрямство? Тщеславие? Политические игры? Или простое непонимание?

Лично для меня это – кощунство. Второе убийство царской семьи»[407].

К сказанному трудно что-либо добавить. Остаётся только лишь пояснить, что, по мнению некоторых исследователей, место захоронения Царской Семьи было вскрыто, как минимум, 4 раза!

• Первый раз – летом 1919 года непосредственно Я. М. Юровским (который в целях дезинформации якобы и «организовал» этот могильник), вскоре после того, как в Екатеринбург вступили части Красной Армии.

• Второй раз – в 1945–1946 г.г. сотрудниками УНКГБ-УМГБ по Свердловской области, которые якобы произвели это вскрытие по личному распоряжению Зам. Наркома Внутренних Дел Б. З. Кобулова.

• Третий раз – в 1979 году инициативной группой известного уральского краеведа (тогда ещё кандидата геолого-минералогических наук) А. Н. Авдонина.

• И, наконец, – четвёртый раз – в 1991 году. При участии сотрудников прокуратуры Свердловской области в связи с телефонограммой Начальника Верх-Исетского РОВД Свердловска от 10 июля 1991 года (информировавшей о поступившем в его адрес заявлении гр. Авдонина А. Н., в котором сообщалось об обнаружении несколько лет назад человеческих останков в лесу неподалёку от расположения Мостоотряда № 72) и указанием и. о. прокурора Свердловской области Старшего советника юстиции Н. Н. Зайцева.

Не желая затевать длительную дискуссию о «тайнах царской могилы», хотелось бы, в свою очередь, привести некоторые контраргументы.

Да, действительно, Я. М. Юровский прибыл в Екатеринбург в июле 1919 года в качестве члена Екатеринбургского Губисполкома. Одновременно он занимал должности Председателя Екатеринбургской Губ. ЧК и Заведующего Губсобесом. На этих постах он находился до конца июля 1920 года, после чего в соответствии с Постановлением ЦК РКП(б) Решением Екатеринбургского Губернского Комитета РКП(б) от 27 июля 1920 года был откомандирован в Москву, где приступил к работе в должности Заведующего Организационно-Инструкторским Отделом в Народном Комиссариате Рабоче-Крестьянской Инспекции.

На сегодняшний день не существует никаких подтверждённых документально доказательств (кроме досужих домыслов), что Я. М. Юровский занимался «устройством» этого могильника, а приводимая в качестве основного аргумента фотография не подтверждает ничего, кроме того, что видные уральские большевики сфотографировались на месте тайного захоронения Романовых.

Некоторые исследователи, несмотря ни на какие доводы, относят эту фотографию к 1919 году, что, по моему глубокому убеждению, в корне не верно. А чтобы не быть голословным, постараюсь вкратце привести свои доводы.

• Во-первых, присутствующий на этой фотографии один из убийц Царской Семьи П. З. Ермаков (сидит крайним справа) никак не мог быть сфотографирован на этом месте в 1919 году, поскольку после июля 1918 года впервые возвратился в Екатеринбург только лишь в сентябре 1921 года. (П. З. Ермаков в это время состоял в должности Комиссара 20-х Кавалерийских Курсов.) Пробыв в городе до августа 1922 года, он получает назначение в Уфу, откуда вновь возвратился в родные места лишь в апреле 1924 года и стал работать в должности Начальника Екатеринбургского отделения Горно-Промышленной милиции вплоть до мая 1925 года, после чего был переведён на работу в Челябинск. Сменив ещё несколько мест работы, П. З. Ермаков только в сентябре 1927 года возвращается в родной город, где до конца ноября 1927 года находился в резерве комсостава НКВД, а с 22 ноября приступил к работе в должности Областного Инспектора мест заключений Уральской области.

• Во-вторых, запечатлённый на этой фотографии человек (стоящий крайним справа) есть не легендарный краском В. К. Блюхер, как утверждают некоторые исследователи, а известный пермский большевик А. Л. Борчанинов. Не трудно заметить, что на груди А. Л. Борчанинова отчетливо виден Орден Красного Знамени Р.С.Ф.С.Р. А, ознакомившись с биографией А. Л. Борчанинова, можно узнать, что свой орден он получил в 1923 году (за участие в боях по освобождению Перми и Прикамья).

• В-третьих, человек, стоящий в центре этого фото, есть не кто иной, как бывший Заместитель Председателя Президиума Исполкома Уральского Областного Совета Б. В. Дидковский, который прибыл в Екатеринбург с фронтов Гражданской войны лишь в марте 1920 года, после чего решением Екатеринбургского Губкома РКП(б) получил назначение на должность Управляющего районным рудным управлением «Райруда».

• А в-четвёртых, сидящие в центре два человека: это известный герой Гражданской войны на Урале М. В. Васильев и Виктор Быков, которых хорошо знали в этом регионе.

М. В. Васильев возвратился в Екатеринбург в августе 1919 года, то есть почти сразу же после изгнания из города войск Армии Верховного Правителя. Пока части Белой Армии находились в непосредственной близости от Урала, М. В. Васильев занимал должность Коменданта Екатеринбургского Укреплённого Района и Начальника гарнизона г. Екатеринбурга. А после того, как война откатывалась всё далее и далее на Восток, он с декабря 1920 года был назначен на должность Помощника Командующего войсками Уральского Военного округа, и в 1921 году руководил подавлением крестьянских восстаний на Урале и в Западной Сибири. Начиная с августа 1926 года, М. В. Васильев занимает пост Управляющего Ирбитским Отделением «Сельхозбанка», с 1928 года – Заместителя Председателя Правления Ирбитского Окрпромсельхоза, а с 1929 по декабрь 1930 года – Заведующего Коммунальным хозяйством Свердловска.

В отличие от М. В. Васильева, В. М. Быков (он сидит справа) возвращается в Екатеринбург только в 1920 году. До этого времени он находился на Украине, где с 1919 года руководил работой рудников Криворожья и Никополя. Осенью 1920 года он возвращается в Екатеринбург, где получает назначение в Уральский горный Комитет (преобразованный из «Райруды») и становится заместителем Б. В. Дидковского. Работая в Екатеринбурге, В. М. Быков редактирует журналы «Промышленность Урала», «Забойщик», «Экономический путь», а также, одно время, – газету «Уральский Рабочий». Подобно своему брату (П. М. Быкову, автору книги "Последние дни Романовых" и др.), он также напишет книги: «Возмутители», «Подполье», «Из жизни уральских организаций». В конце 1925 года В. М. Быков уезжает в Ленинград, где и умирает в 1926 году.

Таким образом, фотография, хранящаяся в Государственном Центральном Музее Современной Истории (бывший Государственный Музей Революции СССР), по глубочайшему убеждению автора могла быть сделана не ранее весны 1924 года (а, вероятнее всего, летом – осенью 1925 года) и не имеет никакого отношения к «лже-могиле Романовых», якобы тайно организованной Я. М. Юровским. К тому же, Я. М. Юровский (сделавший, по «версии» А. П. Мурзина, в этот же день снимок П. З. Ермакова на мостике из шпал) в 1925 году занимал пост Зам. Заведующего Экономической секцией РКИ, и до конца января 1934 года, т. е. до своего выхода на пенсию, никогда не посещал Урал.

В качестве косвенного довода в пользу сказанного приведу выдержку из письма рижской журналистки С. В. Ильичёвой, в котором она, отвечая на моё письмо, комментирует статью А. П. Мурзина «О чём рассказал перед смертью цареубийца Пётр Ермаков?»

«Последним собеседником Ермакова в 1952 году был мой папа. Они целый месяц пролежали в двухместной палате свердловской спецбольницы. Все, что в те годы мог, вернее, позволялось сказать, Ермаков рассказал, и отец все записал. Ничего похожего на мурзинский вариант не было. 52-й год – время сыска, бериевщины, всяческого умолчания даже мелких исторических фактов. После исповеди “по Мурзину” Ермаков просто бы рисковал головой. Он рассказывал на сильных тормозах, в рамках дозволенного. Ведь даже в 61-м году А. Медведев[408] вспоминал: “… отцу родному, матери родной – умирать будем – не рассказывать. Будет время – будем рассказывать. Это время, кажется, и на сегодня не настало”. И еще: “Я пытался несколько раз поговорить с Петром Захаровичем Ермаковым, и в его трезвом, и пьяном виде, кто был с ним там, внизу. А он только мата загнет – ничего не ответит. Так ничего и не сказал”.

А вот Саше Мурзину, незнакомому мальчишке-третьекурснику, взял, да и все выложил.

Моего отца Мурзин хорошо знал, лучше, конечно, чем Ермакова. Отец читал студентам лекции по истории русской журналистики, вел семинары, руководил дипломными работами, одновременно являясь гл. редактором областной газеты «Уральский Рабочий». Несколько раз Мурзин наезжал в Ригу. Отношения у нас очень свойские. Но никогда в долгих беседах он не обмолвился о встречах с Ермаковым, хотя я говорила, что отец собирает материалы о гибели царской семьи»[409].

Версия же о так называемом вскрытии «царской могилы» в 1945–1946 году силами сотрудников УНКГБ по Свердловской области тоже, мягко говоря, не выдерживает никакой критики. И хотя бы уже потому, что Заместитель Наркома Государственной Безопасности товарищ Б. З. Кобулов вряд ли мог получить такое задание лично от товарища Л. И. Берии в 1945 году, так как после войны дел, что называется, хватало по горло. А ещё сторонникам этой версии хотелось бы напомнить, что должность Заместителя Наркома Государственной Безопасности Б. З. Кобулов занимал лишь до 4 декабря 1945 года, после чего был назначен Заместителем Начальника Главного Управления Советским Имуществом за границей (ГУСИМЗ) при Министерстве Внешней Торговли СССР (с 1947 при Совете Министров СССР). И одновременно – Заместителем Главноначальствующего Советской Военной Администрацией в Германии (г. Берлин). Так что руководить организацией «мифических могильников» он просто не смог бы по двум причинам. Первая из них заключается в том, что «мероприятия» подобного плана, даже если бы и проводились сотрудниками НКВД–НКГБ, то уж никогда бы не осуществлялись под руководством начальства столь высокого ранга. (За исключением, разве что «Катынского дела», которое планировалось к представлению в Международный Военный Трибунал в качестве одного из пунктов обвинения на Нюрнбергском процессе.) А вторая состоит в том, что к началу 1946 года Б. З. Кобулов уже занимал упомянутые ранее должности и большую часть своего рабочего времени находился в Германии.

Но несмотря ни на что, некоторые исследователи (как, в частности, всё тот же г-н А. П. Мурзин, а также его сторонники) изо всех сил пытаются доказать, что это событие происходило в реальной действительности. Вот что пишет об этом сам А. П. Мурзин в статье «Ермаков исповедовался перед нами 30 марта 1952 года»:

«А в 1945 году его (П. З. Ермакова. – Ю. Ж.) вызвали в Москву. Был он принят в аппарате “самого товарища Берия”. Дотошно выспрашивали его обо всем, связанном с казнью Царя. Почти год велось новое следствие. И под мостиком раскопали “могилу”, в которой наткнулись на какие-то кости. Ермаков, узнав об этом, был немало удивлен. Однако убеждение своего не изменял, твердо сказав нам мартовским днем 1952 года: захоронение в этом месте Юровский производил в 1919-м…»[410].

Вот, уж, воистину, удивился бы П. З. Ермаков своему собственному «свидетельству»! Ведь именно в этом – 1919 году – он, П. З. Ермаков, находился в составе 3-й Армии Восточного фронта (последнее время в связи с открывшимся старым ранением в должности комиссара Караульного батальона), откуда в марте 1920 года выбыл в распоряжение Реввоенсовета Западного фронта!

Кстати сказать, А. П. Мурзин не кривит душой, когда говорит о вызове П. З. Ермакова в «аппарат самого товарища Берии». Склонный к разным «интерпретациям» своей биографии, П. З. Ермаков заврался до того, что рассказывал некоторым своим уральским товарищам о том, что был вызван в Москву самим товарищем Сталиным!

Об этом факте, кстати, свидетельствует Г. П. Никулин, рассказывая о нём во время беседы, состоявшейся в помещении Госкомитета СССР по радиовещанию:

«М. М. МЕДВЕДЕВ:

– Отлично. Понимаете, к папе (М. А. Медведеву (Кудрину)) во время ХХ съезда партии приходила делегатка этого съезда – Бычкова.

Г. П. НИКУЛИН:

– Жена Быкова?

М. М. МЕДВЕДЕВ:

– Нет, наверное. Я сейчас вспомню. [Да], Бычкова. [А] Вы знаете ее?

Г. П. НИКУЛИН:

– Я слышал [про] такую – Бычкову, но я её не помню.

М. М. МЕДВЕДЕВ:

– Вот, она…

Г. П. НИКУЛИН, перебивая, вставляет реплику:

– Уже не помню.

М. М. МЕДВЕДЕВ, продолжая:

– Она приходила к нам и у нас, значит, разговаривала с папой. И она рассказывала [что] будто бы одно выступление этого Петра Захаровича Ермакова в 1952 году попало в американскую прессу.

Его по этому поводу, будто бы [даже] вызывали в ЦК партии и он утверждал, что с ним лично, будто бы, разговаривал Сталин, [который] и сказал [ему], чтобы он, вообще, никому не говорил об этом. (О расстреле Царской Семьи. – Ю. Ж.)

После этого, он, будто бы, действительно, умолк и больше нигде [ об этом] не говорил»[411].

Приведённый отрывок явно говорит в пользу того, что П. З. Ермаков, мягко говоря, не всегда доносил истину до своих собеседников.

Однако интервью с американским журналистом Ричардом Хэллибертоном (встретившимся с П. З. Ермаковым в 1935 году и посвятившим ему одну из глав своей книги «Семимильные сапоги», которую он написал под впечатлением своего пребывания в СССР) здесь вовсе ни при чём, так как на их беседу официальные власти, что называется, закрыли глаза.

Глава 16

Анна Андерсон – Иоганн Майер: охота за царским золотом или «венгерский гамбит»?

То, что работа Иоганна Людвига Майера (правильно – И. Л. Майера) «Как погибла Царская Семья» является откровенной фальсификацией, ясно для многих исследователей.

Скорее всего, этот человек, поступив на службу к большевикам, действительно в 1918 году проходил воинскую службу в 1-м Камышловском Стрелковом полку наряду с другими наёмниками, именовавшимися в советские времена интернационалистами. Но, не более.

Всё же остальное – плод его фантазии с лёгкой примесью реальных фактов. Однако в этой фантазии есть одна отличительная особенность. А заключается она в том, что в своём изначальном виде данная работа являлась своего рода «свидетельскими показаниями» против лже-Анастасии (настоящее имя – Ганна Шанцковская), известной более под именем Анны Андерсон (Чайковской) или Анастасии Манахан, которая с конца 1921 года и до самых последних дней своей жизни выдавала себя за Великую Княжну Анастасию Николаевну, чудом спасшуюся от неминуемой гибели во время расстрела Царской Семьи.

Начиная с 1958 года, А. Андерсон выступала в качестве истицы на трёх судебных процессах (1958–1961, 1964–1967 и 1970 г.г.), главной целью которых было стремление к доказательству её прямого родства с погибшей Царской Семьёй.

Поддерживаемая всякого рода авантюристами, Анна Андерсон затевала все эти процессы исключительно с меркантильной целью – стать единственной наследницей состояния бывшей Царской Семьи, хранящегося в одном из английских банков.

Узнав о готовящемся процессе, И. Майер решил предложить свои услуги в качестве одного из «свидетелей», готового за соответствующее вознаграждение действовать в пользу истицы.

Вот что писал по этому поводу П. П. Пагануцци в своей книге «Правда об убийстве Царской Семьи»:

«Впоследствии Мейер вёл торг с агентами лже-Анастасии, предлагая свои услуги: лжесвидетельствовать о спасении Вел. Княжны Анастасии Николаевны, конечно, за хорошую мзду. Но запросил он слишком много, и сделка не состоялась. И тогда Мейер стал утверждать совершенно обратное. Не заслуживает доверия его объяснение, что молчал он долгих 38 лет из страха перед кем-то. Имеются сведения, что Гестапо было известно пребывание Мейера в Екатеринбурге в период революции, и его несколько раз допрашивали. Некоторые русские монархические круги придавали слишком большое значение выдумкам Иоганна Мейера»[412].

К сказанному П. П. Пагануцци следует добавить, что первая публикация «воспоминаний» И. Майера в журнале «7 Tage» была сопровождена своего рода рекламным комментарием издателя: «Главный свидетель – против Анастасии!»

Участие И. Майера в деле «Анастасии Романовой» началось ещё в декабре 1955 года, когда он связался с ней при помощи своего друга. Он также заявил, что в ночь с 16 на 17 июля 1918 года находился в доме Ипатьева и за соответствующее вознаграждение может засвидетельствовать, каким «чудесным способом» Великая Княжна Анастасия Николаевна смогла избежать смерти. Свои услуги в этом деле он расценил в 250 фунтов ежемесячно, начиная с первого дня его появления в суде. А в случае выигрыша судебного процесса Анна Андерсон должна будет выплатить ему за посредничество 200 000 фунтов единовременно…

Страницы: «« ... 1112131415161718 »»

Читать бесплатно другие книги:

Профессор Юлия Борисовна Гиппенрейтер – один из самых известных в России детских психологов, автор к...
Джеймс Джойс – великий ирландский писатель, классик и одновременно разрушитель классики с ее канонам...
Тимофей Зверев никогда не подозревал, что является представителем одного из самых древних русских ро...
Переводчица Станислава Новинская и бывший генерал Красной армии Федор Трухин, ставший начальником шт...
Книга представляет собой подробную документальную биографию одного из крупнейших русских поэтов, чья...